Укрощение любовью, или Уитни Макнот Джудит

Мучительная неотвязная мысль терзала его, однако, всего несколько минут, потому что Клейтон, вглядываясь в фиолетово-розовый закат, не мог поверить, что Уитни способна уйти к другому. Возможно, во всем была виновата бутылка бренди, которую он успел выпить за последние два часа, но Клейтону почему-то казалось, что Уитни… Уитни со временем привыкла к нему и даже немного полюбила. Немного.

Клейтон вспомнил о ее привычке сидеть в кабинете, свернувшись в кресле, пока он работает, и читать, писать письма или подсчитывать домашние расходы. Она любила быть рядом с мужем. И ей чертовски нравилось лежать с ним в постели. Ни одна женщина на свете не могла бы так таять в объятиях мужчины и пытаться подарить ему такое же наслаждение, какое получала от него, если бы была к нему равнодушна.

Клейтон отчаянно любил Уитни в тот день, когда они поженились, она же не любила его. Тогда. Но с тех пор прошел не один месяц, и она, конечно, питает к нему некоторое подобие любви.

Не зная куда деваться, Клейтон встал и направился в спальню Уитни. Без хозяйки она больше не была красивой и уютной. Уитни исчезла и вместе с ней – смысл его существования, дающий силы жить и дышать. Он прогнал ее, сломил неукротимый дух и разбил сердце. В ней было так много энергии и мужества! Так чертовски много!

Она не побоялась вступить с ним в спор в тот день, когда вопреки приказу отправилась на прогулку верхом, а потом открыто бросила ему вызов, появившись на балу у Клифтонов в великолепном зеленом платье, придавшем ее глазам изумрудный оттенок. И когда он сидел в темноте в этой самой комнате, ожидая ее, она не побоялась угрожать поджогом! Никто, кроме Уитни, не посмел бы, дерзко глядя ему в глаза, утверждать, что останется под замком лишь в том случае, если муж будет заперт вместе с ней. И почему вдруг у нее возникло бы подобное желание, будь Клейтон безразличен ей?

Вернувшись к себе, Клейтон оперся о раму окна и, глядя во мрак, вспомнил, что сказала Уитни, когда он схватил ее за плечи и начал трясти, пытаясь заставить замолчать. «Не могу, – прошептала она, морщась от боли. – Потому что люблю тебя. Люблю твои глаза и улыбку…»

Иисусе! Как она могла говорить такие вещи, когда он намеренно мучил ее?! «Я точно помню каждую твою ласку… нежность рук… и слова, которые ты шепчешь, когда находишься глубоко во мне… о том, что ты, кажется, словно прикасаешься к моему сердцу…»

Клейтон медленно побрел в гардеробную. Открыв футляр, где хранились запонки и булавки для галстука, он вынул рубиновый перстень и повернул так, чтобы прочесть надпись.

Глубоко вздыхая, он долго смотрел на два дорогих слова «Моему господину», не в силах решить, надеть ли кольцо самому или подождать, пока Уитни сама сделает это, как в ночь свадьбы. Тогда она поцеловала его ладонь и нежно приложила к щеке.

Он надел кольцо сам, потому что не мог больше ждать. И, сразу почувствовав себя немного лучше, сел, вытянул перед собой ноги и взял графин с бренди. Теперь Клейтон ясно сознавал, что, прежде чем найдет Уитни, должен примириться с ее предательством. Иначе при первом же взгляде на жену ярость взорвется с новой силой и уничтожит их обоих.

Хорошо, пусть Уитни отдалась другому до свадьбы. Если не позволять себе добиваться правды, не пытаться узнать имя этого человека, все еще может уладиться. Именно он сам, лишив Уитни невинности, бросил ее в объятия другого. Кто же виноват в том, что она в момент одиночества и отчаяния забылась и стала искать утешения? Один раз. Он всего однажды простит ей измену.

Клейтон откинул голову на кресло и закрыл глаза. Или сотни раз? Не важно, что бы ни сделала Уитни, он просто не может жить без нее.

В этот день Клейтон в безумном смятении, вне себя от беспокойства проскакал по полям много миль. Он велел оседлать Хана, коня Уитни, потому что тот, как она высокомерно напомнила, принадлежал только ей, а не был куплен на деньги мужа.

Наконец он очутился на том высоком гребне, куда привез Уитни когда-то, вскоре после приезда в Клеймор. Усевшись на землю, он облокотился на ствол того же дерева. В тот день Уитни сидела у него на коленях.

Клейтон рассеянно озирал окрестности, чуть жмурясь от ярких солнечных лучей, плясавших по поверхности воды.

Лениво похлопывая себя по бедру хлыстом, Клейтон вспоминал, как Уитни хотела спуститься вниз, в долину, боясь, что он захочет овладеть ею. Господи, это было всего восемь месяцев назад! Почти восемь! Восемь самых чудесных, счастливых, мучительных, позорных месяцев в его жизни!

Клейтон с легкой грустью улыбнулся. Восемь месяцев! Поставь Уитни на своем, и они только должны были бы пожениться через неделю-другую! Она утверждала, что раньше, чем через восемь месяцев, не управиться с приготовлениями к свадьбе, и… Восемь месяцев!

Свирепо выругавшись себе под нос, Клейтон в панике вскочил. Уитни просила восемь месяцев на подготовку к свадьбе! Даже она не настолько наивна! И если бы посчитала, что беременна, и прибежала к нему, желая дать имя будущему ребенку, не стала бы ждать восемь проклятых месяцев!

Ненавидя себя с такой силой, что почти не мог дышать, Клейтон, сам того не сознавая, в ярости погонял и погонял коня, выжимая из него все силы. Уитни не была настолько невежественна, чтобы ждать восемь месяцев, если знала о беременности, но могла оказаться достаточно невинной, чтобы посчитать, будто забеременела в ту ночь, когда Клейтон увез ее. И достаточно гордой, чтобы использовать мнимую беременность в качестве предлога, чтобы заставить его приехать к ней… однако в то же время слишком благородной, чтобы отказаться от этой мысли и самой приехать в Клеймор.

– Дайте ему остыть, – бросил герцог груму, швыряя поводья, и на глазах у изумленного слуги почти побежал к дому. – И велите Макрею через пять минут запрячь в карету гнедых.

Последние слова он почти прокричал на ходу.

Два часа спустя Эмили Арчибалд получила от Клейтона вежливое приглашение, которое правильно посчитала «приказом» следовать за его слугой к экипажу, который привезет ее в дом на Аппер-Брук-стрит. Она с волнением и трепетом повиновалась.

Дворецкий проводил Эмили в просторную, отделанную панелями библиотеку, где ее ожидал герцог Клеймор, стоя у окна спиной к ней. К удивлению Эмили, он не обернулся, чтобы приветствовать ее с обычным дружелюбием, и лишь холодно, почти грубо сказал:

– Что предпочитаете: обмениваться следующие пять минут любезными банальностями или сразу перейти к делу?

Он наконец медленно повернулся и взглянул на нее. Озноб страха прошел по телу Эмили. Никогда раньше не видела она таким Клейтона Уэстморленда! Он, как всегда, казался непроницаемо спокойным, однако сейчас излучал какую-то жестокую решимость. Она молча глядела на него, не зная, что сказать.

Коротким резким кивком он указал ей на стул.

Эмили почти упала на сиденье, пытаясь отождествить этого человека с тем, которого знала.

– Поскольку у вас, видимо, нет мнения по этому поводу, позвольте говорить без обиняков. Думаю, вы знаете, почему я просил вас приехать?

– Уитни? – задыхаясь, пробормотала Эмили. В горле мгновенно пересохло, а язык отказывался повиноваться.

– Где она? – резко спросил он и немного мягче добавил: – Я не пытался увидеться с вами раньше, поскольку не хотел ставить вас в положение человека, предавшего доверие подруги, и имел все основания верить, что сам сумею отыскать ее. И лишь когда ничего не вышло, я собираюсь настаивать на том, чтобы вы сказали мне правду.

– Но… но я действительно понятия не имею, где Уитни. И даже не подумала спросить, куда она едет. В жизни не представляла, что она… она так долго не возвратится.

Холодные серые глаза впились в Эмили, словно оценивая правдивость ее слов, определяя, насколько она искренна.

– Пожалуйста, поверьте мне! Теперь, когда я увидела вас… никогда бы не стала ничего скрывать, знай я в действительности, где Уитни. Это было бы просто неблагородно с моей стороны!

Клейтон слегка кивнул, и выражение его лица уже не было таким грозным.

– Спасибо, – просто ответил он. – Я велю кучеру доставить вас домой.

Эмили поколебалась, оскорбленная его властным тоном, но в то же время была признательна ему за то, что он достаточно доверяет ей, чтобы безоговорочно принять за правду сказанное ею.

– Уитни говорила мне, что вы нашли эту несчастную записку, – пробормотала она и с сожалением покачала головой: – Знаете, она тогда никак не могла решить, обратиться ли к вам «дорогой сэр» или…

Красивое лицо герцога исказилось неприкрытой болью, и Эмили невольно осеклась:

– Простите… мне не следовало бы упоминать об этом…

– Поскольку у нас, кажется, нет секретов друг от друга, не можете ли сказать мне, почему Уитни вообще написала эту записку? – тихо спросил он.

– Пыталась спасти свою гордость. Надеялась… нет, хотела, чтобы вы приехали к ней. И думала, что этой записки будет достаточно… хотя ей не стоило даже думать о таких ужасных вещах…

– Единственная ужасная вещь, которую сделала Уитни, – это согласие на брак со мной, – перебил Клейтон.

Из зеленовато-карих глаз Эмили брызнули слезы, но она решительно поднялась:

– Это неправда. Уитни обожала… обожает вас, ваша светлость.

– Еще раз спасибо, – смиренно прошептал Клейтон.

Долгое время после ухода Эмили он не двигался с места, физически ощущая бег времени, зная, что с каждой прошедшей минутой боль и гнев Уитни превращаются в ненависть.

В этот вечер вдовствующая герцогиня Клеймор мирно обедала со своей невесткой, мысленно упрекая старшего сына, который явно не торопился приехать за женой, с каждым днем казавшейся все более одинокой и несчастной. Когда Уитни восемь дней назад появилась в Гренд-Оук и попросила разрешения остаться, пока Клейтон все хорошенько не обдумает и не бросится за ней в погоню, Алисия Уэстморленд хотела было немедленно указать невестке на то, что ее законное место рядом с мужем, и потребовать немедленного возвращения. Однако в измученном, но решительном взгляде Уитни было нечто, напомнившее вдовствующей герцогине ее самое много лет назад… когда отец Клейтона ворвался в гостиную ее родителей, где нашел жену после четырехдневного отсутствия. «Сейчас же садись в карету, – велел он, но тут же добавил: – Пожалуйста, Алисия».

Сумев поставить на своем, Алисия Уэстморленд охотно и почтительно сделала так, как требовал муж. Но Уитни пробыла здесь уже восемь дней, а Клейтон не выказывал ни малейшего намерения приехать. Леди Уэстморленд хотела внуков и справедливо считала, что ни за что их не дождется, пока эти своевольные упрямые молодые люди живут порознь. В самом деле это просто смехотворно! Никогда еще муж и жена не любили друг друга больше, чем эти двое!

Именно за десертом ее светлость осенила гениальная мысль, едва не заставившая ее вскочить со стула. С трудом дождавшись конца ужина, Алисия. послала слугу в Лондон за Стивеном с требованием навестить мать утром следующего дня.

– Дело в том, – объявила она хмурому, но не слишком мрачному Стивену, когда он утром вошел в гостиную, – что я не уверена, смог ли сообразить Клейтон искать Уитни здесь. При условии, конечно, что он хочет ее вернуть.

Стивен, ничего не знавший о произошедшем, лукаво улыбнулся матери.

– Дорогая, это напоминает мне некоторые истории, которые я слышал насчет отца и тебя.

Вдовствующая герцогиня окинула строгим взглядом невозмутимо спокойного сына.

– Я хочу, чтобы ты немедленно нашел Клейтона. Он скорее всего сейчас в городском доме. Если можешь, отыщи его сегодня же. Ну а потом намекни, будто Уитни здесь, словно твердо уверен в том, что ему об этом известно. Но не позволяй ему подумать, что ты убеждаешь его приехать. В подобных обстоятельствах Уитни скорее всего отвергнет всякую не слишком искреннюю попытку примирения.

– Но почему бы мне не взять Уитни с собой в Лондон и не пустить слух, что я безумно влюблен в нее. Это уж наверняка подогреет угасшее пламя, – ухмыльнулся Стивен.

– Стивен, оставь свое легкомыслие – это слишком серьезно. Ну а теперь слушай: вот что ты должен сказать…

В семь часов вечера Клейтон, сидевший в клубе за карточным столом, случайно поднял глаза и почти не удивился, увидев напротив брата, раскладывающего фишки и явно готового вступить в игру. Клейтон настороженно смотрел на брата, не желая расспрашивать его об Уитни, поскольку не мог связно объяснить, каким образом «потерял» жену, а говорить правду о причинах разрыва было невыносимо. Поэтому он с чувством облегчения услышал невинный вопрос Стивена:

– Выигрываете или проигрываете сегодня, ваша светлость?

– Он нас до нитки раздел, – добродушно пожаловался Маркус Ратерфорд. – Ни пенни не проиграл за весь час!

– Но выглядишь ты просто ужасно, братец, – тихо заметил Стивен, усмехаясь.

– Благодарю, – сухо бросил Клейтон, швыряя фишки в центр стола.

Он выиграл эту партию и следующие две.

– Рад видеть вас, Клеймор, – объявил Уильям Баскервиль, осторожно покосившись на герцога, так резко и внезапно покинувшего клуб в прошлый раз. Баскервиль уже хотел вежливо осведомиться о молодой герцогине, но хорошо помнил, что стал причиной взрыва, рассказав о встрече с ней на балу, и поэтому посчитал за лучшее вообще не упоминать о ее светлости. – Не возражаете, если я присоединюсь к вам? – спросил он герцога.

– Ничуть, – заверил Стивен, поняв, что брат, кажется, вообще не слушает Баскервиля. – Он с радостью прикарманит ваши денежки вместе с капиталами остальных.

Клейтон с сардонической усмешкой снисходительно оглядел Стивена. Он просто не мог оставаться сегодня дома и медленно сходить с ума. Однако жизнерадостные разговоры, ведущиеся за столом, и общее веселое настроение начинали действовать ему на нервы, а ведь он провел здесь всего около часа. Он уже был готов попросить брата вместе поехать на Аппер-Брук-стрит и напиться до бесчувствия, что более подходило его теперешнему состоянию, когда Стивен внезапно заметил:

– Не ожидал увидеть тебя здесь. Думал, ты будешь на приеме, который мать устраивает сегодня для родственников. – И прекрасно разыгрывая роль некстати проболтавшегося человека, покачал головой и с извиняющимся видом добавил: – О, прости Клей! Я совсем забыл, что, поскольку Уитни гостит у нее, ты, естественно, будешь на приеме.

Баскервиль, до которого, к несчастью, донеслись последние слова, немедленно забыл о принятом решении и с неподдельной сердечностью объявил:

– Ваша жена просто прелесть. Красива и мила. Передайте ей мои лучшие… – И с отвисшей от изумления челюстью увидел, как Клейтон Уэстморленд, на мгновение застыв, медленно выпрямляется. – Я последнее время вообще ее не видел, – поспешно заверил бедняга.

Но герцог уже поднялся из-за стола, глядя на своего брата с потрясенным недоверием, удивлением и чем-то еще, что окончательно сконфуженный и сбитый с толку Баскервиль так и не удосужился понять. И тут, даже не позаботившись собрать огромный ворох фишек, составлявших его выигрыш, или хотя бы вежливо попрощаться, герцог повернулся и решительным шагом направился к двери.

– Подумать только! – охнул Баскервиль, глядя вслед удалявшемуся Клейтону. – На этот раз вы действительно сунулись не в свое дело, лорд Уэстморленд! Я не успел вам сказать – его светлость терпеть не может, когда герцогиня выезжает без него.

– Совершенно верно, – широко улыбнулся Стивен. – Терпеть не может.

Поездка в Гренд-Оук, на которую обычно уходило четыре часа, сейчас заняла лишь три с половиной – поистине рекорд, особенно если учесть, что Клейтон даже не заехал домой переодеться и отправился в путь прямо от дверей клуба. Уитни живет у его матери! У матери, черт возьми! Единственный человек на свете, у которого, кажется, должно было хватить здравого смысла немедленно отправить жену в Клеймор к мужу! Его собственная мать участвовала в заговоре и спокойно смотрела на невыносимые терзания сына!

Карета остановилась перед ярко освещенным домом матери, и Клейтон вспомнил, что та сегодня дает прием. Он не желал встречаться с родственниками. Ему нужна жена! Кроме того, он и не подумал захватить с собой вечерний костюм!

Он испытывал непреодолимое искушение предстать перед матерью и бросить ей в лицо обвинение в предательстве, а уж потом отправиться на поиски Уитни. Но делать этого он не собирался – время дорого.

– Добрый вечер, ваша светлость, – поклонился старый дворецкий.

– К дьяволу! – ответствовал его светлость, отодвигая словно громом пораженного слугу и поспешно направляясь к гостиной, где уже толпились приглашенные.

Казалось, сегодня здесь собрались все до единого родственники. Но Уитни не было. Однако Клейтон заметил мать, и когда та, лучезарно улыбаясь, направилась к сыну, тот одарил ее взглядом, исполненным такого ледяного недовольства, что Алисия остановилась как вкопанная. Клейтон же повернулся и направился к парадной лестнице.

– Где моя жена? – грозно спросил он у горничной в верхнем холле.

Клейтон нерешительно помялся у указанной двери, сжимая ручку замка. Сердце бешено колотилось от страха и облегчения. Он понятия не имел, что скажет Уитни, увидев его, и что может он сам объяснить ей. Но в этот момент самым главным было оказаться рядом и наслаждаться созерцанием жены.

Открыв дверь, Клейтон тихо переступил порог. Уитни сидела спиной к нему в большой медной ванне. Над ней стояла горничная с махровой салфеткой и мылом. Клейтон не двигался, зачарованно глядя на жену, умирая от желания подойти и стиснуть ее в объятиях, голую и мокрую, отнести на постель и войти в глубины этой соблазнительной плоти, забыв обо всем. Однако он чувствовал себя недостойным говорить с ней, не то чтобы коснуться. Он и был недостоин. Дважды за то время, что они знали друг друга, он проявил к ней такую звериную злобу, на которую прежде не считал себя способным. Боже! Уитни носит его ребенка, а он ни разу не удосужился спросить, как она себя чувствует! Как могла эта худенькая девочка вынести тяжкое бремя его бесчеловечной жестокости и при этом не возненавидеть мужа, как он того заслуживает?!

Клейтон глубоко прерывисто вздохнул.

Кларисса подняла голову, увидела хозяина, который направлялся к ванне, засучивая на ходу рукава, и зло сверкнула глазами. Она уже открыла рот с очевидным намерением высказать все, что думает о его светлости, и не важно, что тот носит титул герцога, однако Клейтон успел опередить ее, повелительно указав на дверь. Горничная нехотя вручила ему мыло и салфетку и вышла, не сказав ни слова.

Клейтон с мучительной нежностью намылил спину Уитни, стараясь делать это как можно осторожнее.

– Как хорошо, Кларисса, – пробормотала Уитни, когда намыленная салфетка скользнула по ногам. Обычно Кларисса предоставляла госпоже мыться самой, но последнее время так волновалась и тревожилась за нее, что Уитни уже привыкла к этим не совсем обычным услугам.

Розовая, со сверкающими каплями душистой воды, Уитни поднялась и ступила из ванны на коврик. Она уже хотела повернуться и взять полотенце, но Кларисса с ее чрезмерными заботами, едва прикасаясь, уже вытирала шею, плечи и спину.

– Спасибо, Кларисса, теперь я сама. Поужинаю здесь, а потом оденусь и спущусь…

Обернувшись, Уитни потянулась за полотенцем. С лица сбежала краска. Ноги задрожали, и она, пошатнувшись, едва не упала при виде мрачного, неулыбающегося, но от этого не менее красивого лица мужа, который молча продолжал вытирать ее. Уитни, онемев, в состоянии полного паралича, застыла на месте, не в силах ни пошевелиться, ни заговорить.

Клейтон начал промокать полотенцем влагу на бедрах и животе, и Уитни смутно ощутила, что его руки чуть задержались, но он и не думал ласкать ее. Уитни отчаянно пыталась сообразить, что происходит. Клейтон здесь и больше не сердится на нее, но продолжает молчать. И даже не улыбнется. И дотрагивается до нее не властно, как муж… а… униженно… как слуга!

Комок слез подступил к горлу, не давая дышать. Герцог стал ее горничной, желая показать, что пришел с повинной, пытаясь показать, как принижен и жалок.

Клейтон осторожно усадил Уитни на стул у самой ванны, не глядя на жену, опустился на колено и начал промокать полотенцем капли, все еще оставшиеся на ногах.

– Клейтон, – прерывисто прошептала она, – о, пожалуйста…

Но Клейтон, не обращая внимания на мольбы, пробормотал искаженным, полным боли голосом:

– Если мне когда-нибудь придет в голову, будто ты решила снова покинуть меня, какими бы вескими ни были при этом причины, я велю запереть тебя в твоей комнате и заколотить двери, да поможет мне Бог!

– А ты останешься вместе со мной в этой комнате? – дрожащим голосом спросила Уитни.

Клейтон поднял ее изящную ножку, нежно приложил к щеке и поцеловал.

– Да, – шепнул он и, встав, подошел к гардеробу.

Вынув оттуда синий шелковый халат, он вновь направился к жене. Уитни просунула руки в рукава и стояла, как кукла, пока Клейтон завязывал пояс халата. Не говоря ни слова, он подхватил ее на руки и понес к низкому столику, где стоял поднос с ужином. Опустившись в кресло, он усадил жену себе на колени и снял крышку с первого блюда. Уитни поняла, что он хочет собственноручно кормить ее. Нет, этого она не вынесет!

– Не надо, – тихо запротестовала она, обнимая мужа и пряча лицо у него на груди. – Прошу тебя, не делай этого! Просто поговори со мной! Пожалуйста, поговори!

– Не могу, – выдохнул Клейтон, задыхаясь. – Не могу найти слов.

Мучительная тоска в его голосе была такой безнадежной, что у Уитни из глаз брызнули слезы.

– Зато я могу, – захлебываясь слезами, выдавила она. – Ты сам научил меня им: я люблю тебя. Я люблю тебя.

Клейтон провел пальцами по роскошным каштаново-рыжеватым прядям и бережно взял в ладони прекрасное лицо.

– Я люблю тебя, – отозвался он хрипло. – Боже! Как я люблю тебя!

Стрелки на часах из позолоченной бронзы показывали уже половину второго. Клейтон нежно смотрел на спящую в его объятиях жену: растрепанная головка доверчиво покоилась на широкой мужской груди. Осторожно отведя локон со щеки Уитни, Клейтон прижал ее к себе и коснулся поцелуем лба.

– Я люблю тебя, – тихо сказал он, хотя знал, что Уитни спит и не слышит. Но ему необходимо было снова и снова повторять эти слова.

Он произносил их в душе каждый раз, припадая губами к ее влажному рту в жадной потребности или с невыразимой нежностью.

– Я люблю тебя.

Эти слова пело его сердце, когда она извивалась под ним и грациозно выгибалась, чтобы встретить каждый толчок, каждую ласку. Мелодия этих слов, ни на секунду не прерываясь, взмывала крещендо в те мгновения, когда он вел Уитни к невообразимым высотам экстаза и там присоединялся к ней.

Жена устроилась поудобнее и сонно пролепетала:

– Я тоже люблю тебя.

– Ш-ш-ш, дорогая. Спи, – пробормотал Клейтон.

Сегодня ночью он ласкал ее бесконечно, намеренно отдаляя последний, ослепительный момент наивысшего блаженства, пока оба не обезумели от желания. Теперь, после бурных порывов страсти, он хотел, чтобы жена отдохнула.

– Почему ты так долго… – спросила она.

Откинув голову, чтобы лучше видеть ее лицо, Клейтон улыбнулся:

– Не могу поверить, что ты имеешь в виду именно то, что, по моему мнению, имеешь в виду.

Уитни недоуменно уставилась на него, но, тут же все поняв, покраснела и отвернулась. Удивленный и встревоженный ее реакцией, Клейтон поднял брови.

– Так что ты имела в виду? – мягко осведомился он.

– Н… не важно. Честное слово, это не имеет значения.

Глядя в затуманенные болью зеленые глаза, Клейтон спокойно возразил:

– А мне кажется, что бы это ни было, для тебя крайне важно.

Уитни пожалела, что проболталась. Она бы промолчала, но обида все росла, растравляя сердце, словно рана, никак не хотевшая заживать. Зная, что Клейтон непременно настоит на ответе, она едва слышно шепнула всего лишь одно слово:

– Мари.

– И что же с ней?

– Именно из-за нее ты так долго не приезжал?

Обняв Уитни покрепче, словно стремясь взять на себя часть боли, которую причинил ей, Клейтон невесело улыбнулся:

– Дорогая, я не мог приехать лишь потому, что сорок частных сыщиков не сумели отыскать, где ты скрываешься. А я, которому, несомненно, следовало бы быть сообразительнее, не думал, что собственная мать станет участвовать в заговоре на стороне моей жены.

– Но мне казалось, что ты в первую очередь будешь искать меня здесь, как только у тебя будет время все хорошенько обдумать.

– Значит, ошиблась, – покачал головой Клейтон. – Но поверь, я имел время «все хорошенько обдумать», не приближаясь при этом к Мари Сент-Аллермейн, если именно об этом ты пытаешься меня спросить.

– Правда?

– Правда.

Уитни, не вытирая предательских слез, улыбнулась дрожащими губами.

– Благодарю тебя, – с облегчением выговорила она.

– Всегда рад услужить, – засмеялся Клейтон, обводя указательным пальцем контуры ее лица. – Ну а теперь спи, любимая, иначе я буду вынужден найти этой кровати иное применение.

Уитни послушно закрыла глаза и прижалась к мужу. Кончики ее пальцев легко пригладили его волосы на висках, скользнули по плечу к груди. Почувствовав, как желание вновь горячит кровь, Клейтон изо всех сил боролся со страстью, неосторожно воспламененной сонными ласками Уитни. Когда изящная ручка спустилась к животу, Клейтон поймал ее и крепко сжал, пытаясь остановить. Ему показалось, что он слышит приглушенный смех, но в этот момент Уитни повернулась якобы во сне и коснулась губами его уха.

Клейтон, отодвинувшись, с подозрением уставился на жену. Она и не думала спать – огромные глаза сияли любовью.

Одним быстрым движением он опрокинул Уитни на спину и вжал телом в подушки.

– Попробуй потом сказать, что я не предупреждал тебя, – хрипло пробормотал он.

– Ни за что не скажу, – пообещала Уитни.