Кладбищенский смотритель (сборник) Градов Игорь

Глава первая

Любимый город встретил меня шумом вокзала и криками носильщиков, готовых за сущую безделицу (все-то пять марок!) дотащить чемодан до такси. Но, поскольку тяжелого багажа у меня с собой не было, то я гордо проигнорировал их и, закинув свой тощий рюкзак за плечо, бодро зашагал к выходу.

На привокзальной площади, как всегда, толпились такси и автобусы. Первые меня не интересовали, поскольку с наличностью было не густо, а вот вторые вполне устраивали. Я нашел остановку, уселся в полупустой салон автобуса и предался созерцанию проплывающего за окном пейзажа.

За семь лет, что я не был в городе, Грейнхольд сильно изменился: выросли крупные торговые центры, появились небоскребы, да и просто высоких зданий стало намного больше. Судя по всему, наш город процветал. Что не могло не радовать.

Через пятнадцать минут автобус затормозил на Карлштрассе — улице, разделявшей старые и новые кварталы, дальше он поворачивал в сторону центра. Туда мне точно не надо было — с моими-то скромными ресурсами, поэтому я покинул салон и вышел на улицу. Цель у меня была простая — найти отель, где бы брали недорого и не задавали лишних вопросов.

Через полчаса искомое было найдено. Старый, почерневший от времени фасад и довольно унылый вид здания красноречиво говорили о том, что отель переживает не лучшие времена. Проще говоря, едва держится на плаву. Значит, здесь будут рады любому клиенту. Прекрасно, именно то, что надо.

Внутри мои догадки полностью подтвердились: в полутемном фойе скучал за стойкой одинокий портье.

— Надолго вы к нам, господин Кочек? — осведомился немолодой, лысеющий дядька, разглядывая мой паспорт.

— Как понравится, — ответил я, протягивая банкноту в десять марок, — вот за первые два дня, дальше видно будет.

Ассигнация тут же исчезла в кассе, и портье без лишних слов вручил мне ключ от номера. Который, как и следовало ожидать, оказался на последнем этаже, а лифт в этой дыре, само собой, не работал. Ничего, я человек молодой, здоровый, легко поднимусь и по лестнице. И даже не запыхаюсь. Номер был обставлен соответственно стоимости: продавленная кровать, два облезлых стула, маленький столик, убогий пейзаж на стене. Впрочем, задерживаться надолго я здесь не собирался, поэтому, бросив рюкзак на пол, запер дверь и сразу спустился на первый этаж.

— Что, уже уходите? — поинтересовался портье, откладывая газету.

— Прогуляюсь, день вроде бы хороший…

— Да, отличный, — согласился портье, — весна в этом году ранняя. Не хотите ли чего? Могу порекомендовать пару приличных мест…

— Нет, спасибо, просто пройдусь.

Портье потерял ко мне всякий интерес и снова уткнулся в газету.

Я разумеется, не сказал ему, что прекрасно знаю город (все-таки провел в нем большую часть своей жизни, целых четырнадцать лет из двадцати одного), пусть думает, что я — из тех туристов, что толпами съезжаются в Грейнхольд, чтобы поглазеть на нашу главную достопримечательность — Большую дыру.

С тех пор, как она появилась (а произошло это двадцать лет тому назад, как раз за полгода до моего рождения), наш провинциальный городишко приобрел мировую известность. Сначала, как только она возникла, к нам прикатили бравые вояки — типа разбираться и наводить порядок, а когда у них ничего не вышло, то прочно обосновались ученые и исследователи. А также разные уфологи, предсказатели, прорицатели и просто сумасшедшие, мечтающие понять, что же это такое, наша Большая дыра.

Собственно говоря, этого никто точно не знает. За двадцать с лишним лет разобраться в ней не получилось, загадка осталась загадкой, но для местного населения Большая дыра стала подарком, точнее — неиссякаемым источником благосостояния.

Благодаря ей наш город расцвел буквально на глазах: вырос, обустроился, похорошел. Даже старый, вонючий вокзал сильно преобразился — теперь он чистый и респектабельный, не хуже, чем в столице. А когда возле Большой дыры построили первые здания Института, то жизнь вообще заиграла всеми красками. Ученые скупили огромные куски земли возле нее (говорят, бургомистр и члены совета тогда обогатились до неприличия), возвели свои лаборатории, жилые корпуса и приступили к планомерному изучению феномена. С те пор они и многочисленные туристы — наши главные источники дохода.

По поводу возникновения Большой дыры ходят слухи разные, но точно известно одно: она — результат пошедшего не так научного эксперимента.

Решение о возведении Большого адронного коллайдера возле Грейнхольда приняли почти четверть века назад. Тогда наш город был дыра дырой, самая что ни на есть глухая провинция, зато земля стоила очень дешево. Вот на это и польстились ученые из Национального ядерного центра — скупили большой участок в пригороде, прямо за коттеджами, и приступили к строительству. Возводили БАК целых четыре года, а потом еще год завозили оборудование и испытывали. И лишь потом начали эксперименты.

Местные «зеленые» сначала активно протестовали против коллайдера, даже какие-то митинги утраивали — типа, опасно, связано с ядерной энергией, но им быстро заткнули рот. Ведь на кону стояли огромные деньжищи… В Грейнхольд быстренько привезли парочку известных профессоров, которые всем объяснили, что никакой опасности нет: БАК находится глубоко под землей, и даже в случае катастрофы наружу ничего не вырвется. Вроде бы все успокоились, а кое-кто уже стал потирать руки в предвкушении немалых барышей. В общем, коллайдер построили, начали исследования. И все было нормально, пока не наступило 21 октября.

В тот день ничто не предвещало беды. Ученые, как всегда, проводили свои эксперименты — разгоняли частицы, а затем сталкивали друг с другом. Но что-то, видимо, пошло не так. Вначале жители города почувствовали сильный толчок, как будто при землетрясении, а затем над коллайдером разлилось какое-то серебристое сияние. Все испугались, побежали подальше (думали, что произошел подземный ядерный взрыв), но было поздно — произошла техногенная катастрофа, и последствия ее оказались весьма неожиданными.

Во-первых, в районе исчезли все живые существа — взяли и испарились. Пропали обитатели поселка, полицейские, руководившие эвакуацией, спасатели, посланные на помощь, ученые, проводившие эксперименты, журналисты, срочно прибежавшие на сенсацию, просто зеваки… Исчезли все собаки, кошки, птицы и даже крысы. Немного позже — и военные, введенные в зону бедствия нашим мудрым правительством (на всякий случай). Все как будто куда-то провалились. С той поры это место и стало называться Большой дырой.

Во-вторых, время ней как будто остановилось. В дыре всегда 21 октября, уже двадцать с лишним лет. Одна и та же погода — осенняя, теплая, слегка ветреная, легкий дождь днем и ясное небо вечером. Ничего не меняется, листья на деревьях все также красные и желтые. И никогда не опадают.

В-третьих, некоторые вещи, оставленные на территории коллайдера и поселка, приобрели совершенно новые, необычные свойства. Причем такие, что наши умники-ученые до сих пор не могут их объяснить. А также решить, что с этим делать…

Чтобы не выглядеть совсем уж глупо, некая светлая голова в Академии наук назвала случившееся «пространственно-временным провалом». Мол, в результате ядерной реакции часть нашей территории каким-то образом пересеклась с неким иным пространством. И получилось то, что мы имеем. Искажение реальности, временной коллапс, странный, неизвестный науке феномен. Территорию бывшего коллайдера обозвали «зоной аномальных явлений» и стали активно исследовать. Это же так интересно и важно для современной науки!

Ученые построили возле дыры новый Институт и организовали разведку. Но разведчики пропадали без следа… А те немногие, которые все же возвращались, рассказывали такое, что исследователи просто за голову хватались. Правительство немедленно решило полученные данные засекретить — от греха подальше. Однако пошли слухи, что в дыре можно найти нечто совершенно необычное, невиданное, чего нет и быть не может. И тут же нашлись желающие добыть эти сокровища…

В город толпами хлынули искатели приключений и авантюристы. Есть определенная категория люди, которых хлебом не корми, дай только залезть в опасное место и получить свою порцию адреналина. И при этом что-нибудь оттуда вынести — на память или продать, ведь существует великое множество коллекционеров, готовых отвалить за редкую вещь кучу денег…

К счастью, наши чиновники быстро смекнули, какой бедой может все это обернуться, и приказали организовать возле коллайдера военно-полицейский заслон — никого не пускать и не выпускать. Что, конечно, еще больше подстегнуло интерес к нему. Мгновенно возник бизнес — проводить в дыру любопытных или продавать вещи «оттуда».

В конце концов, правительство приказало обнесли дыру колючей проволокой в три ряда, а также установить по периметры вышки с охраной, чтобы идиотов отпугивать. Однако желающих побывать в дыре от этого не уменьшилось, наоборот, прибавилось. Запретный плод всегда сладок…

Быстро наладилась торговля разными интересными штуками. В Грейнхольде возникли бары, где за кружкой пива можно было послушать байки про дыру и приобрести (разумеется, из-под полы) настоящий товар «оттуда». А также договориться о личной вылазке. Стоили такие «экскурсии» недешево, но от желающих отбоя не было. Ведь потом можно перед всеми хвастаться, что побывал в запретном месте, а также показывать какую-нибудь необычную штуку.

В таких пивных обитали в основном мошенники, разводившие богатых лохов на деньги. Получит хитрый жучина аванс, а потом быстренько исчезает. Если же смыться по-тихому не получается, то доводит лохов до первого ряда «колючки» и бросает. Заканчивалось эти вылазки тем, что доверчивых идиотов, продрогших и испуганных, находили утром военные и доставляли в комендатуру. Где их регистрировали (для порядка), а после небольшого внушения — отпускали.

Настоящие же проводники такими делами не занимались. И вообще никогда в барах не тусовались и баек не травили. У них были свои места — например, «Старый конь» или пивная на углу Рыночной площади. Там, среди своих, и звучали настоящие рассказы о дыре, а также продавался подлинный товар.

В «Старого коня», кстати, и привел меня Слон, чтобы представить благородному собранию и объявить, что отныне я его ученик. Мне тогда едва стукнуло десять лет, и я в очередной раз сбежал от теткиного сожителя, грозившегося прикончить меня за то, что украл его деньги.

Ну да, украл, а что было делать? Тетка вечно пьяная, дети, мал-мала-меньше, орут, есть хотят, а дома — хоть шаром покати. Вот и купил им (а заодно и себе), что пожрать. А сожитель как обнаружил, что бабок не хватает, так сразу за молоток: убью, мол! Ясное дело, я дожидаться не стал, сделал ноги, а потом три дня на пустыре отсиживался. Где и нашел меня Слон. Выслушал, отвел в свою хибару, накормил. У него был маленький домик на самой окраине, зато возле Большой дыры. Развалюха, но недалеко от места «работы», так сказать.

Слон уже тогда был известным проводником, многие к нему в ученики просились, но он выбрал именно меня. То ли жалко ему стало горького сиротинушку, росшего без отца, без матери, то ли просто решил, что я дешево ему обойдусь — родственников-то почти никаких, случись что — плакать никто не станет, значит, и отступных платить не придется. В общем, договорился он с теткой (та только рада была — одним ртом меньше) и перетащил мои пожитки в свою нору. А затем представил Хмырю, Хачику и Серому — трем нашим главным авторитетам, которые всю добычу товара в дыре контролировали. Те посмотрели на меня и кивнули — подойдет. Так и состоялось мое посвящение.

Слон, можно сказать, стал моим вторым отцом. Своего настоящего я, по сути, и не знал — он пропал, когда мне не было и года. Говорят, одним из первых полез в дыру за добычей. А обратно уже не вернулся. Тогда многие исчезали без следа, и их судьба до сих пор никому не известна. Много в дыре было тогда неизвестного и неизученного… Да и вояки наши могли руку приложить — они по первоначалу со страху палили во всех, кто шел в дыру или возвращался из нее, боялись заразы… А вдруг притащат?

Так что папашу своего я не помню, да и мать, считай, тоже — умерла, когда мне исполнилось три года. После нее меня и приютила тетка, двоюродная сестра матери.

Вначале жизнь у нее была вполне себе ничего: по крайней мере, я и одет, и обут был, и даже в школу ходил. Но потом стали у нее появляться сожители (на моей памяти не меньше пяти было), причем один хуже другого. Родились дети — все от разных мужей. Тетка от несчастной любви и неустроенности начала пить, ну, и понеслось… Несколько раз я сбегал из дома, меня ловили и возвращали обратно, а я снова убегал. Скорее всего, очередной сожитель пришиб бы меня, если б не Слон.

Он честно предупредил, что берет меня только с одной целью — ходить в дыру. Я хоть и маленький был, но соображал, что это очень опасно: и гибли проводники часто, и калечились, но выбора у меня, считай, не было — обратно к тетке я не хотел. Да и не мог — из-за сожителя. А Слон оказался хорошим человеком, заботился обо мне по-своему. Различий между собой и мной не делал — ели из одной кастрюли и даже одевались одинаково. Но и спрашивал с меня строго, как с равного. И через два дня потащил в дыру.

Я хорошо помню первую ходку. Страшно было до жути, мандраж бил, но Слон мне сказал: «Не дрейфь, малыш, либо примет тебя дыра, либо нет. Примет — хорошо, станешь, как я, проводником. Товар добывать будешь, деньги хорошие появятся. А где деньги, там и друзья, да и девки тоже — они до бабок жадные. Пей, гуляй, веселись… А не примет тебя дыра — тоже хорошо, отмучаешься сразу. Потому что жить так, как ты, нельзя, не по-людски это».

Дыра, к счастью, меня приняла — я сразу две «пищалки» нашел. Слон лишь удивленно брови поднял, когда я ему показал. Затем привел меня в «Старого коня» и от моего имени всем пива поставил — за удачу, чтоб всегда так везло. С легкой руки Слона меня стали назвать Малышом. И еще стали говорить, что я везучий. Может, так оно и есть — четыре года в дыру ходил и ни разу не покалечился.

Слону, впрочем, тоже везло — до тех пор, пока он Комнату счастья искать не стал. Ему все говорили — выдумки это, байки для туристов. А он уперся — найду, мол, и все. И вот однажды он пришел домой, уставший и грязный, уселся в прихожей, снял свою куртку и произнес: «А знаешь, Малыш, я, кажется, знаю, где она».

И с тех пор как будто заболел — на мои вопросы не отвечал, ходил в дыру чуть ли не ежедневно, но товара не приносил. Вообще добывать перестал — все Комнату искал. Даже ночью не спал — на постели ворочался и карту свою разглядывал.

Об этой карте следует сказать особо. Существует много карт дыры, в каждой сувенирной лавке продаются, но толку от них чуть — на них и десятой части нет того, что на самом деле имеется.

Есть также карты проводников, там много чего интересного обозначено: и «крутилки», и «мясорубки», и даже места, богатые товаром. Ценятся они на вес золота, достать их или хотя бы одним глазком взглянуть — большая удача. Только ни один проводник свою карту никому не покажет и не продаст, иначе удачи не будет. Примета такая. Если, конечно, не решит навсегда завязать с этим делом и уехать из города.

А есть еще одна, особая карта. Называется Карта дыры — именно так, с большой буквы. Она институтская, кураторская. Лучшая из всех, что имеются, самая точная и подробная. Откуда взялась, спросите вы? Да это просто. Все проводники после возвращения из дыры обязаны перед своими кураторами отчитаться — где был, что видел, какой товар нашел. И врать здесь нельзя, иначе больше в дыру не пустят.

Между проводниками и учеными существует негласный договор — вы можете ходить в дыру (военные делают вид, что не замечают), но взамен доставляете свой товар сначала в Институт, чтобы мы могли выбрать. И рассказываете, что видели, причем с подробностями. И все довольны: ученые получают самые интересные штуки, а проводники безбоязненно делают свой маленький бизнес.

За каждым проводником закреплен определенный куратор, который бдительно следит, чтобы он ничего не заныкал и всегда отчитывался. Вот так эта Карта и постепенно заполняется. Получить ее — мечта любого проводника, каждый за нее душу продаст, да еще и деньгами приплатит. Но хранится она в сейфе Института, а доступ к ней имеют лишь два человека — сам директор и его первый заместитель.

Слона, видимо, на Карту и купили: пообещали, что покажут, если он займется поиском Комнаты. Слон, понятное дело, согласился — он же проводник, для него есть только дыра и все, что с нею связано. Лиши его возможности ходить туда — и все, нет больше Слона. А здесь такая возможность!

Разговор со Слоном вели, разумеется, кураторы. Они в Институте главные, им все подчиняются, даже ученые. И с ними спорить бесполезно: даже Хачик и Серый безропотно им отдают свой лучший товар, причем за весьма небольшие деньги. Слон тоже общался со своим куратором, отчитывался. Я, кстати, видел его два раза — к нам в пивную приходил, на Рыночную площадь. Мерзкий тип, скользкий, безликий, как и все они. Впрочем, меня он никогда не трогал — я считался учеником Слона и самостоятельной ценности не имел. А вот когда он погиб, тогда они за меня и взялись… Причем плотно. Но об этом чуть позже.

Что же касается куртки Слона, то она у него особая — черная, стеганая, но вся в дырках — от долгой носки. Слон ее чинил всегда сам, никому не доверял. Он только в ней ходил в дыру, говорил, что счастливая. Что понятно: проводники — люди суеверные, существует много разных примет, поверий и ритуалов. Например, нельзя перед дырой бриться, иначе удачи не будет, нельзя в ней громко разговаривать и петь… Да еще много чего нельзя, не об этом сейчас речь. А о том, как погиб мой учитель.

В тот день, 14 мая, Слон отправился в дыру один, без меня, но обещался скоро вернуться — дело, мол, минутное. Но что-то у него, видно, не сложилось, не вернулся вовремя. Я особо не переживал: Слон — проводник опытный, задерживался не в первый раз. Мало ли чего могло случиться…

Ночью меня разбудили кураторы — сказали, что Слон покалечился, умирает, хочет меня видеть. Кураторы посадили меня в автомобиль, повезли. Пока ехали, рассказали, что Слон должен был выйти к вечеру, но не вышел. Институтские подождали до ночи и сами полезли в дыру (что для них почти подвиг). И нашли учителя недалеко от «колючки» — не дошел буквально сто метров. Ноги перекручены, весь крови, однако живой. Срочно привезли в Институт, стали откачивать. Только не подумайте, что по доброте душевной — кураторам нужно было знать, нашел ли Слон Комнату. А тот лишь хрипел да звал меня.

Когда мы приехали, было уже три часа ночи. Я хорошо помню это время — над входом в Институт висели большие часы со светящимся циферблатом. Меня провели внутрь, несколько раз мы пересаживались с лифта на лифт, опускались и поднимались, а потом пришли в большую комнату. И вижу я — Слон лежит, прикрытый простыней, а в руку воткнута трубка от капельницы. Но дышит, глаза открыты. Вокруг него человек пять кураторов топчется, суетится. Один из них, видимо, старший, спрашивает: «Это и есть Малыш?» Да, говорят, Алекс Кочек, по прозвищу Малыш. Тот кивнул — давайте его сюда.

Меня подтолкнули к Слону, а я ничего сказать не могу — слезы душат. Но учитель меня узнал и что-то зашептал. Я наклонился, ничего разобрать не могу: тихо говорит. Сил у Слона почти не осталось. Тогда учитель показал глазами — подай, мол… Я его хорошо понимал, за четыре года изучил. Что, спрашиваю, подать — воды, сигарет? Нет, мотает головой, не то. Тогда я догадался — куртку! Точно, закивал.

Кураторы притащили его куртку. Слон руку чуть приподнял, пальцами ее коснулся, и снова что-то мне сказать хочет. Но силы его окончательно оставили: откинулся на подушку, захрипел и помер. Все вокруг забегали, засуетились, врача позвали, лекарство колоть… Но поздно уже было, смерть, как известно, своих не отдает. Особенно проводников. Пока все суетились, я в углу стоял и тихо плакал — со Слоном прощался. Наконец старший куратор обо мне вспомнил и приказал: «Заприте его!»

Меня снова куда-то повели. Отконвоировали в маленькую комнатку без окон, где были только стол, стул да железная койка. У меня от всего пережитого сил уже не осталось — повалился и уснул.

Утром меня разбудили, принесли кашу, чай, позволили умыться и привести себя в порядок. Потом пришел главный институтский начальник. Выглядел он солидно: подтянутый, седой, выражение лица значительное. Сел напротив и говорит: «Ну, Малыш, давай знакомиться. Я Курт Ригель, директор Института. Как тебя зовут, и как ты к Яну Лешеку попал, я знаю…» Тут я его перебил: «К какому-такому Лешеку? Не знаю!»

Седой улыбнулся: «Так Слона на самом деле зовут, это его настоящая фамилия, как твоя — Кочек. А скажи-ка мне, Малыш, что тебе прошептал Слон перед смертью? Только не ври мне, по глазам увижу!» Я и не собирался врать, ответил честно: да, пытался Слон мне что-то сказать, да не успел — скончался. Как только куртку свою погладил, так сразу и преставился. Да вы сами, наверное, все видели!

Верно, говорит Ригель, видел. И куртку его приказал проверить, каждый шовчик прощупать. Кое-что мы обнаружили — личную карту Слона. Вещь, бесспорно, интересную и нужную, но к нашему делу отношения не имеющую. Ты, кстати, знаешь, зачем Слон в дыру в последнее время ходил?

Знаю, отвечаю. Комнату счастья искал. Только ерунда все это, нет никакой Комнаты. Легенда, выдумка, байка для туристов. Директор слегка улыбнулся: «Почему ты так думаешь?»

Столько лет, говорю, все искали, дыру перерыли, но не нашли. Я и сам не раз в дыре бывал, много чего видел, но Комнату счастья — нет. Ригель ухмыльнулся: «Малыш, ты ошибаешься — есть она, это доказано. Слон ее нашел, да только нам рассказать не успел. Может, он тебе что-нибудь прошептал? Или хотя бы намекнул?»

— Нет, — отвечаю, — не успел.

— Ладно, жаль, — говорит Ригель, — хотя очень странно. Сделаем так: ты у нас поживи пока, может, что и вспомнишь…

В общем, продержали они меня три дня, несколько раз Ригель приходил, расспрашивал, но ничего не добился. Я твердо стоял на своем: ничего не знаю. Наконец кураторы от меня отстали. А поскольку я тогда был несовершеннолетний, и близких родственников у меня не осталось (тетка уже умерла), то определили в социальный приют, где я и провел полтора года. Затем, в 16 лет, перевели в училище под Конгехорсом — для трудных подростков. Конечно, это была не тюрьма, но близко к тому: за территорию не выйдешь, лишнего слова не скажешь. Однако имелись и свои плюсы: я получил кое-какое образование и даже специальность.

Два года потом я жил в Бреслау — работал на автомобильном заводе. А позавчера, взяв отпуск, вернулся в свой родной город — отдохнуть, побродить, повспоминать. И вот я тут.

Кстати, кураторы отдали мне куртку Слона. Когда я уже выходил из Института, один из охранников протянул сверток. Разворачиваю — а там куртка учителя. Мне сказали, что это по приказу директора, типа, за помощь. С тех пор я ее и ношу. И сейчас она на мне, родная.

Глава вторая

Ноги сами несли меня по знакомым улицам, вот центр города и старинная Рыночная площадь. На ее углу все еще находилась знакомая пивная — «У Толстого Ганса».

За годы моего отсутствия Ганс еще больше потолстел — его округлая фигура едва помещалась за прилавком, но маленькие, заплывшие глазки смотрели по-прежнему хитро и подозрительно. Я заказал кружку светлого мэйнского — проводники по традиции пьют только его. Ганс налил полный бокал и прищурился — видно, пытался вспомнить, где раньше меня видел.

— Слушай, парень, — наконец изрек он, — ты, случаем, не из наших? Что-то мне твоя физиономия уж очень знакомая. Да и на туриста ты не больно-то похож…

— Ага, — кивнул я, — из тутошних. Только давненько не был дома, целых семь лет…

— Малыш! — выдохнул Ганс и радостно заулыбался. — Здорово, чертяга, рад тебя видеть! Ну, рассказывай, где был, что делал?

— Рассказывать особенно нечего, — пожал я плечами, — после смерти Слона жил в приюте, потом в училище. А теперь работаю в Бреслау, электриком на автомобильном заводе.

— Да-да, — закивал Ганс, — Слон… После его гибели много разных слухов ходило: что Комнату счастья он якобы нашел, но ни с кем делиться не захотел. За что его кураторы и убили… А ты от них сбежал и за границу подался. Получается, что враки это, ты почти рядом жил. Ну, и как оно там, в приюте?

— По-всякому, — махнул я рукой, — но в основном фигово. Скажи лучше, кто из наших здесь остался?

— Да почти никого, — подумав, ответил Ганс, — времена, Малыш, сильно изменились. Теперь у нас всем заправляют китайцы — взяли дыру под свой контроль и заставляют отдавать товар за полцены. И с кураторами они договорились… В общем, трудно мы живем, паршиво.

— Неужели никто не возмущается? — удивился я. — Отдавать товар за полцены? Это же чистый грабеж!

— Были такие, кто отказался под китайцев лечь, — кивнул Ганс, — только с ними быстро разобрались. И довольно жестко. А после того как Хачика убили и Серого покалечили, все сразу и замолчали. Своя рубашка, знаешь ли, ближе к телу.

— А что с Серым?

— Ты загляни в богадельню, — посоветовал Ганс, — он теперь там живет, в коляске сидит и слюни пускает, ни говорить, ни двигаться не может. И всю память у него отшибло…

— Понятно, а Хмырь?

— Он хитрей всех оказался — сразу к китаёзам перебежал, а те ему разрешили таскать потихоньку товар и сбывать заезжим туристам. Вроде как свой маленький бизнес…

— Ясно, — кивнул я.

— Да ничего тебе не ясно! — взорвался толстяк. — Здесь уже все по-другому! И ты, Малыш, если хочешь жить, будь очень осторожен. Я тебе, как другу, говорю — с китайцами не ссорься. Очень мне не хочется видеть тебя в инвалидном кресле, пускающим слюни. Кстати, ты зачем вообще сюда вернулся? У тебя же здесь никого нет…

— Да так, потянуло в родные места, захотелось вспомнить детство, побродить…

— Ну-ну, поброди, — хмыкнул Ганс, — только близко к дыре не подходи. Без разрешения китаёзов тебя за «колючку» не пустят — пристрелят, как миленького.

— Даже так?

— Да, — подтвердил Ганс, — вся охрана у них на содержании. Кого скажут, того и пускают, а остальных отстреливают — чтобы зря не лезли и товар не выносили. А то уж больно много желающих развелось денег срубить, особенно после того, как Перец свою «мочилку» нашел.

— Знаю, слышал, — кивнул я, — отличная штука, любого вырубает за сто метров. Сейчас они у всех полицейских имеются, на вооружении…

— Да, и у китаёзов тоже, — подтвердил Ганс, — чуть дернешься — тебя сразу отключают и в дыру кинут. Все чисто: следов никаких, свидетелей тоже, а патрули подтвердят, что нашли тебя на запретной территории. И получишь срок за незаконное проникновение, сядешь на пару-тройку лет, как миленький. Видишь, все просто. Так что очень прошу тебя, Малыш, не лезь на рожон!

— Не буду, — честно пообещал я, — лучше пива еще выпью. Оно-то хоть прежним осталось?

— Обижаешь, — улыбнулся толстяк, — мое пиво лучшее в Грейнхольде, можешь у любого спросить! Пей, это бесплатно, за счет заведения.

— Спасибо.

Я отошел от стойки и сел в углу. Народу было немного — время дневное, все собираются ближе к вечеру. Несколько парней, коротающих время за соседним столиком, напряглись было при моем появлении, но, заметив, как по-дружески разговаривает со мной Толстый Ганс, расслабились и занялись своими делами.

…Хорошо все-таки вернуться домой! Сижу в любимой пивной, потягиваю светлое пиво, слушаю знакомые разговоры.

— Ты за сколько свою «пищалку» отдал?

— За две штуки.

— Мало.

— Сам знаю, что мало, но с китаёзами не поспоришь — бери и будь счастлив…

Дом, милый дом! Семь лет не был, а как будто только вчера еще сидел вместе со Слоном, вел такие же разговоры…

Между тем возле стойки возник новый тип — небольшого роста, в сером, сильно поношенном пальто. Толстый Ганс что-то шепнул ему на ухо и показал глазами на меня. Тот кивнул, подошел.

— Здравствуй, Малыш! — произнес он, плюхаясь на свободный стул.

Я с трудом узнал Хмыря — за прошедшие годы тот сильно сдал: постарел, пообносился, даже, кажется, сделался ниже ростом. Только глазки, как и раньше, воровато бегают по углам.

— Что, не узнал? — горько усмехнулся Хмырь.

— Узнал, — кивнул я, — только не сразу.

— А вот я бы тебя ни за что не узнал. Встретил бы на улице — мимо прошел. Был малец, пацаненок, соплей перешибешь, а сейчас — настоящий мужик, красавец!

— Ты мне льстишь, Хмырь, — прервал я его словоблудие.

— Честное слово, чтоб мне сквозь землю провалиться! Впрочем, чего это мы с тобой на сухую разговариваем? Закажешь пивка?

Я махнул Гансу, тот принес две кружки.

— Ну, как ты, что ты? Говорят, трудно тебе после смерти Слона пришлось? — спросил Хмырь, после того, как осушил половину бокала.

Что-то сегодня все интересуются моею судьбой, подумал я, но все же ответил:

— Несладко, это точно, но, как видишь, живой и здоровый. Школу закончил, профессию получил — работаю электриком на заводе в Бреслау. И зарплата хорошая…

— Хорошая, — усмехнулся Хмырь, — небось, получаешь две-три сотни в месяц, а раньше за одну ходку по несколько тысяч притаскивал! Помню я, какие вы со Слоном дела проворачивали, удачливей вас никого не было. Не жалеешь о прошлом, а?

— Чего жалеть-то? — соврал я. — Что было, то прошло, я завязал. К тому же мне на хлеб с маслом хватает, даже кое-что остается.

— Правда, что Слон Комнату счастья искал? — резко сменил тему Хмырь. — Правда, — подтвердил я.

— И нашел? — подался тот вперед.

— Если бы нашел, я бы разве с тобой тут разговаривал? Я бы сейчас в другом месте находился — где теплое море, дорогие отели и красивые девушки. Комната, говорят, любое желание исполняет, всех счастливыми делает.

— Кто знает? — задумчиво протянул Хмырь. — Вот Перец, говорят, нашел-таки Комнату и удачу у нее попросил. И сразу поднял свою первую «мочилку». И продал за огромные деньги. Дом новый купил, машину, обстановку…

— Да? — удивился я.

— Точно, сам ее видел. Да только вскоре его замочили, — зло рассмеялся Хмырь, — залезли грабители и вырубили. И все добро из дома вынесли, вместе с обстановкой. А его побили — так, из зависти. У Перца же сердце слабое оказалось, не выдержало. В общем, отбросил он копыта и теперь на кладбище червей кормит. Вот тебе и удача!

— Верно, — согласился я, — не проси у судьбы слишком многого, вдруг даст?

— Точняк, — кивнул Хмырь, — я вот по мелочи работаю, и, как видишь, живу. Ну, а ты что делать собираешься?

— Ничего, просто отдыхаю.

— Отдыхай, — кивнул Хмырь, — только если надумаешь в дыру лезть, меня позови. Я подскажу, с кем надо договориться, кому на лапу дать, чтобы проблем не было.

— Ладно, — пообещал я, — если соберусь — свистну. Кстати, скажи, правда, что ты китайцам продался?

— Враки, — недовольно скривился Хмырь, — я сам по себе, независимый проводник. Товар добываю, сам продаю…

Мой вопрос, видимо, сильно расстроил Хмыря, потому что он быстро допил пиво и, даже не попрощавшись, вышел из пивной. Я же посидел еще немного, затем покинул заведение — захотелось прогуляться, пройтись по набережной.

«Хвост» я заметил сразу, как только вышел на Центральный проспект. Я еще раньше почувствовал, что за мной следят, но окончательно убедился чуть позже.

У нас, проводников, очень хорошо развито «чувство спины». Без этого в дыре никак — нужно смотреть на все четыре стороны, и особенно — назад, потому что ловушки часто срабатываю именно за спиной. Не успеешь упасть — останешься без руки или ноги, как повезет. Слон всегда говорил, что у настоящего проводника должно быть три глаза, причем третий — на затылке.

Поэтому я чувствовал, что за мной следят. Для проверки притормозил у стеклянной витрины — вроде на товары глазею, а сам на отражение за спиной смотрю. Верно — вот тот тип уже два раза мне попадался, и все в разных местах. А сейчас позади меня стоит, делает вид, что голубей кормит. И недалеко — его напарник… Ну, я дергаться не стал, решил продолжить прогулку, а заодно посмотреть, что будет. Любопытный я очень…

Дошел до набережной и остановился. Публики заметно прибавилось — дело было уже к вечеру, народ потянулся на улицу, благо, день оказался действительно хороший, теплый. В кафе столики были заняли, народ с удовольствием пил кофе и пиво, отовсюду слышалась веселая музыка. Я не спеша прошелся по набережной — как турист, зевака, коих здесь пруд пруди. «Топтуны» не отставали — вели грамотно, сменяя друг друга. По внешнему виду — обычные филеры, коих кураторы часто отправляют наблюдать за проводниками: выяснять, кто с кем встречается, о чем говорит, какой товар толкает. Так они контролируют нас — чтобы налево ничего не продавали.

Надо сказать, что в плане товара у ученых с кураторами всегда контры — первых больше интересует чистая наука, а вторых — полезность добытых вещей, особенно в экономическом и военном плане. Узнают они про что-нибудь новое, необычное, и сразу же — наше, не отдадим! Даже не позволяют ученым взглянуть на интересный образец. Иногда это выходит боком.

Как, например, было с «волчком»: услыхали кураторы про забавную вещицу — сама по себе крутится, без всякой энергии, и загорелись добыть. «Волчок» видел Прыщ, а потом разболтал за кружкой пива. Кураторы сразу сделали стойку и приказали — достань. Прыщ был человек подневольный (старая мать, больная сестра, куда деваться?), вот и пошел. С трудом, с кровью, но добыл.

Кураторы очень обрадовались и даже денег Прыщу отвалили нехило (что вообще на них непохоже), думали, наверное, что нашли неиссякаемый источник энергии. Типа, прикрутил к «волчку» генератор, и получай электричества, сколько хочешь. Но вскоре выяснилось, что «волчок» — очень хитрая и опасная штука, вроде бомбы замедленного действия: сначала он энергию из внешней среды качает (за счет чего и крутится), а потом как бабахнет! Так, что мама не горюй. Один «волчок» может полгорода нашего снести. Слава Богу, ученые вовремя узнали и подняли шум. В правительстве переполошились и приняли закон, запрещающий приносить эти «волчки» — как бы чего не вышло. Но, говорят, военные все-таки пару штук заныкали. Теперь они хранятся у них в жидком азоте, чтобы энергию не брали. Но придет время, и используют их по прямому назначению… Как бомбу.

Так что отношение у меня к кураторам, прямо скажем, не самое хорошее. Тем более что это они виноваты в гибели Слона. Конечно, учитель тоже был не мальчик, прекрасно понимал, куда и зачем лезет, но все же… Не люблю я кураторов, и все тут!

Между тем «топтуны» не отставали, но особо и не наглели — соблюдали дистанцию. Вскоре я перестал обращать на них внимание — работа у них такая. Люди они, в сущности, подневольные, что прикажут, то и делают. Я еще раз прошелся по набережной, заглянул в пару магазинов, но покупать ничего не стал — цены просто заоблачные. Что понятно: все-таки набережная — самое престижное местом в городе, здесь бывают одни богачи.

На меня никто не обращал внимания, хотя одет я был более чем скромно — старые джинсы, клетчатая рубашка. Видимо, принимали за студента. Раньше университетские действительно часто здесь бывали: погулять, подцепить девчонку, закрутить роман или просто весело провести время. Теперь не то, публика стала намного солиднее.

Стало темнеть, зажглись разноцветные фонари, музыка зазвучала громче, народ повеселел. Я присел на лавочку отдохнуть, мои «топтуны» расположились по соседству. Так мы и сидели — я курил, они скучали. Наконец я почувствовал, что стало прохладно, и решил вернуться в гостиницу. На сегодня, пожалуй, с меня хватит.

Автобус довез меня до Карлштрассе. У дверей отеля я заметил длинный черный лимузин, возле которого топтались два типа явно азиатской наружности.

Внутри за стойкой дежурил все тот же портье — видно, сменялся только утром. Дядька выглядел испуганным, лицо зеленое, при моем приближении стал нервно вытирать лоб платком. Когда я попросил ключ от номера, он перегнулся через стойку и тихо произнес: «Господин Кочек, вас ожидают…» И показал глазами на диван в холле.

Я пригляделся: там сидел китаец. Немолодой, но и не старый, в строгом черном костюме, будто клерк из похоронной конторы. Лицо желтое, серьезное, непроницаемое. Интересно, что ему надо? Я подошел, поздоровался, присел рядышком. Китаец вежливо произнес:

— Разрешите представиться — господин Ли. Может быть, вы обо мне уже слышали? Нет? Печально, я думал, что ваши друзья, Толстый Ганс и Хмырь, проинформируют вас. Ну, ладно, тогда сам… Я, скажем так, отвечаю за всё, что так или иначе связано с дырой. Вам понятно?

— Не очень, — решил я косить под дурачка, — за дыру вроде бы Институт отвечает…

— Верно, — кивнул китаец, — но и я тоже. Сфера деятельности Института, так сказать, официальная, я же решаю все прочие вопросы, в том числе — связанные с добычей товара. И с проводниками тоже.

— Как с Хачиком и Серым? — уточнил я.

— В том числе и так, — кивнул Ли. — Ваши коллеги, к сожалению, проявили неуважение ко мне и той организации, которую я имею честь представлять, за что и поплатились. Надеюсь, вы не повторите их ошибок?

Китаец вопросительно посмотрел на меня, а я пожал плечами. А что я мог еще сказать? Поживем, увидим.

Ли, видимо, счел это за знак согласия и продолжил:

— Моя организация контролирует весь бизнес, связанный с дырой. Скажу прямо: без моего разрешения никто в нее не войдет и уж тем более не выйдет. Разве что в черном пластиковом мешке… Вы, господин Кочек, человек известный, работали с самим Слоном, к которому я испытываю глубочайшее уважение. И, хотя лично с ним знаком не был, слышал о нем немало, а потому уверен — вы достойный его ученик. Иначе он с вами бы столько времени не возился и куртку свою, — тут Ли мельком взглянул на меня, — не завещал. Поэтому у меня к вам деловое предложение — работайте на меня. В деньгах нуждаться больше не будете, дам столько, сколько вы на своем заводе за всю жизнь не заработаете, да и от проблем с кураторами избавлю — сам договорюсь. От вас же потребуется только одно — ходить в дыру и приносить мне товар. Собственно, заниматься тем, чем вы раньше и занимались.

— Спасибо, — улыбнулся я, — только вы меня немного переоцениваете: проводник я весьма средний. Вот Слон — тот был настоящим мастером, в этом вы правы, а я… К тому же семь добычей не занимаюсь. И давно не был в дыре. Поэтому толку от меня сейчас меньше, чем от новичка, сделавшего две-три ходки. Не знаю ни новых ловушек, ни тропинок, а без этого в дыре делать нечего. Искренне хотел бы вам помочь, господин Ли, но… К тому же я завязал и в Грейнхольд приехал исключительно отдохнуть, развеяться, освежить воспоминания…

Ли помолчал, переваривая информацию, а затем произнес:

— Вы зря недооцениваете свои способности, господин Кочек. Или, может быть, все же лучше Малыш? Мне известна ваша репутация. Любой из проводников с радостью пошел бы вместе с вами в дыру, даже за меньшую часть добычи. Вы очень удачливы, а это в нашем деле главное.

— В нашем? — удивился я. — Вы тоже?

— Да, — кивнул Ли, — я ходил в дыру и знаю, что это такое. Мое погонялово, кстати, Лис, можете справиться у своих. Вы, безусловно, правы, говоря, что толку от вас сейчас меньше, чем от новичка, но это легко поправимо — я дам вам самую полную информацию и лучшую карту дыры.