Черный PR (сборник) Шпакович Ольга

– Почему?

– Рожа слишком сытая.

– Дак разве это плохо? Сытая, значит, богатая.

– Богатые, как правило, жадные и равнодушные. Редко подают. Проверено. Просить надо у простых людей. Простые жалостливые, знают, что такое нуждаться. Ну, да ничего, со временем научишься определять, к кому можно подойти, а к кому нельзя… А ошибка номер два – просишь не сильно жалобно. Актер из тебя никакой… Ладно, пошли домой.

– А где вы живете?

– Увидишь… Да ты не переживай – мы хорошо живем! В школу не ходим, предки нами не командуют – свобода полная! Мы и в баню ходим иногда, в общем, весело.

Глава 5

Домом бродяги называли бетонный павильон с земляным полом и дощатыми скамьями. Днем здесь торговали секонд-хендом, на скамьях раскладывали груды чьих-то обносков продавцы. Перед входом выставляли «шалаш» с рекламой – на желтом фоне красовалась в обносках кривоногая ворона. Что хотел сказать этим рисунком художник? Что покупатели секонд-хенда похожи на ворону? Вечером павильон становился прибежищем бомжей. Скамьи, которые днем служили прилавками, вечером становились обеденными столами. А ночью – постелями. Ранним утром обитатели павильона выходили на поиски пропитания.

Но сейчас, вечером, вся компания оказалась в сборе. На земляном полу, потрескивая, горел костер. Аркаша с любопытством вглядывался в лица людей, к которым забросила его судьба. Шепотом спросил у Сереги:

– А ваши вот эти – откуда они?

– Да кто откуда. Все бомжи… Бабки Шуркину квартиру дети продали. Хотели бизнес открыть. Прогорели. Обычное дело! А к себе не пускают – сами все в однокомнатной ютятся… Дядю Вову черные маклеры обманули.

– А кто это?

– Не знаю – козлы какие-то. Он хотел квартиру в городе продать, домик в деревне купить, а на остаток жить-поживать. Вместо домика в деревне то ли сарай какой-то оказался, то ли вообще ничего – не знаю. А сам дядя Вова проверить-то не мог – он же безногий. Обманули! Ладно хоть живой остался. Говорят, эти черные маклеры несколько инвалидов из-за квартир вообще убили.

– Ну, а Галя?

– Галя детдомовская. Из детдома выпустили, когда выросла, а жить негде… Колян вот квартиру продал – хотел свое дело открыть. Дело прогорело, теперь он без квартиры.

Тут в ночлежке появился еще один постоялец – высокий статный старик с окладистой седой бородой. Одет он был в широкие штаны и длинный пиджак неопределенного цвета с опрятными заплатами на локтях. На голове у него красовалась шляпа с мягкими полями. Шествовал старик важно, на его благообразном лице застыло выражение философского спокойствия. За ним – степенно, под стать хозяину – шествовали две собаки. Одна дворняжка – таких называют «шариками» – крупная, белая с черными пятнами, черными висячими ушами, загнутым пушистым хвостом. Другая – крупный королевский пудель, если, конечно, можно так гордо назвать бездомную собаку с грязной, свалявшейся курчавой шерстью.

– А этот, с белой бородой, кто?

– Этот, с собаками? Дед Иван. Он бутылки собирает. Потом сдает. Или по помойкам шарится… Мало приносит… У него сын квартиру пропил, тоже бомжевал с нами, только погиб – машина сбила… А вон, видишь, зашел? – На пороге появился коренастый черноволосый мужчина с интеллигентным лицом. – В очках такой… Это Эдик. Он тут крутой самый. Дизайнером работает. Больше всех приносит…

– А чего он тогда здесь живет, квартиру не снимет?

– Ему платят мало. Пользуются тем, что без паспорта.

– А почему он без паспорта?

– Так у него гражданства российского нет. Ну, значит, паспорт российский получить не может. Вот и живет без паспорта.

– А какое же у него гражданство? Он же русский с виду!

– Понятное дело, русский! Только он из Киргизии. Потому и гражданства нету. Он до нас в офисе жил. А потом его выгнали оттуда. Вот он с вещами своими к нам и пришел. А вещи-то – одни книги. И всё Кастанеда.

– А кто это?

– Эдик говорит, что это что-то вроде колдуна.

– А ты сам откуда? Как сюда попал?

– Я-то? Как и ты – на попутках. Только я из-под Питера. Саблино – слыхал?

– Нет.

– А я оттуда. Здесь уже год живу.

– А другие пацаны?

– Да тоже: Дениска из Выборга, Сема – не помню откуда.

В это время Колян, который, очевидно, был здесь за старшего, провозгласил:

– Ну, господа, выкладывай, кто что заработал! – он бросил на стол деньги. – Двести! Кто больше?

– Сто двадцать!

– Пятьдесят.

– Двадцать…

Дядя Вова высыпал мелочь:

– Сто восемьдесят, кажись…

– Пятьдесят, – ухмыльнулся в бороду дед Иван.

– Ну, дед, это только твоим собакам, – заметил Колян.

– Ну, на собак, так на собак. Мне, старому, ничего уже не нужно.

– Ладно, прокормим. И тебя, и собак твоих.

– Триста сорок, – баба Шура извлекла деньги откуда-то из складок одежды.

– Ого, баб Шура, ты у нас богачка, – улыбнулся Колян.

– Точно, новая русская, – вторил дядя Вова завистливо, так как ему обычно подавали меньше. Баба Шура не растерялась:

– Это потому, что Христа ради прошу и икона Божьей матери мне помогает, а ты тычешь людям свои обрубки. Кому охота тебя жалеть? Себя все жалеют. А при имени Бога совестятся. В библии же написано: я хотел есть, а вы меня не покормили, я был раздет, а вы меня не одели.

– Хочешь сказать, что они тебе подают, потому что думают, что ты – Христос переодетый?

– Богохульствуй, богохульствуй, мне-то что? Тебе хуже.

Тут вмешался Эдик:

– А вот и мои – восемь тысяч. Сегодня зарплату дали. Это на месяц.

– Ура!

– Гуляем! – сказал студент и купил булочку… – подытожил Колян. – Пошли, Эдька, за хавчиком.

Колян и Эдик ушли. Вернулись с пакетами.

– Ну, прошу всех к столу! – по-хозяйски распорядился Колян. – Детям даже вот – мороженое купили. Давайте, женщины, хозяйничайте.

Галя и баба Шура стали разбирать пакеты.

Во время ужина дядя Вова, недобро косясь на Аркашу, который с аппетитом уплетал пирожки, сказал своим ворчливым голосом:

– А новенький-то зарабатывать не научился, а жрать умеет, да еще как! Сейчас, так уж и быть, мы тебя покормим, а вообще надо и для тебя что-нибудь придумать.

– А мы ему твой костыль отдадим, пускай калекой прикинется, – предложил Колян. – Для начала, а там посмотрим. Как тебя, Аркаша? Ты вот что – воровством не балуйся. Заберут в ментовку, никто тебя выручать не будет. Понял?

– Понял.

Пока взрослые ели и выпивали, ребята, насытившись, стали укладываться спать на лавках. Откуда-то были извлечены пыльные, рваные одеяла.

Уже засыпая, Аркаша слышал разговор Коляна и Эдика:

– Сейчас фильм в кинотеатрах идет, – говорил Колян. – «В поисках рая» называется… Я немного читал про него. Там о том, что люди ищут рай, да только поиски рая нередко их в ад приводят. Мы с тобой обязательно должны посмотреть этот фильм. Там такая философия прет… Вот давай с этой твоей получки и сгоняем.

– Рай, говоришь, ищут?.. – Эдик выдохнул струю синего дыма. – Ну, хотя бы что-то ищут. А мы с тобой что ищем? Ради чего живем?

– Раз Бог не прибирает, значит, для чего-то мы тут нужны.

– Н-да, вот так посмотришь, в результате какой-нибудь авиакатастрофы гибнут счастливые люди. У которых и семья, и дом, и деньги, ну, раз на курорты летают… Дети гибнут… Которым жить да жить. А мы – несчастные, бездомные, нищие – живем…

– Ну, в чем ты несчастен? – возразил Колян. – Все у тебя есть: работа хорошая, по душе, деньги, пища каждый день. Даже вот – водочка у нас с тобой сегодня.

– Ты – легкий человек. Я – не такой, как ты. Я все думаю: почему так? Мне сорок лет, высшее образование, я хороший специалист… И – бомж! Почему? Как так получилось? На каком этапе жизни что-то не так сделал?

– Сократ был философ. След в вечности оставил. А жил, как мы. Даже хуже – в бочке. Ты Бога-то не гневи. Я читал где-то, что жить надо, довольствуясь тем, что у тебя есть. Не искать рая, а уже сейчас жить так, как будто ты – в раю. Иначе Бог тебя накажет – лишит и того, что есть.

– У меня ничего нет. Или, может, он лишит меня моих книжек Кастанеды?

– Как это – ничего нет? А здоровье? А работа? Вот представь, не дай бог, несчастный случай, и ты лишился ног. Как дядя Вова. Что тогда запоешь?

– Да. Ты прав, наверно. Лучше голову себе не забивать всякими такими мыслями.

Аркаша не дослушал, чем закончился спор двух бродяг, и уснул.

Глава 6

Солнечный луч, проникнув в ночлежку сквозь какую-то щель, пощекотал закрытые глаза и теплой ладошкой приник к щеке. Аркаша проснулся в замечательном настроении. Ему снился прекрасный сон: речка, солнце, Димка, – и еще снилось, будто поймали они на удочку небывалое количество карасиков. В довершение счастья попросить бы у мамы блинов…

– Мам… Мам, ты дома?

– Мальчик маленький – к мамочке захотел! – захихикал кто-то.

Аркаша резко открыл глава. На своей скамье он увидел Сему, который уплетал бутерброд. Сразу все вспомнилось: и побег, и ночлежка, и вчерашний ужин. Радость испарилась так же моментально, как и сон.

– Проснулся? – Колян против обыкновения выглядел хмурым, может, потому, что вчера перебрал водочки. Аркаша знал по своей маме: на утро после очередной гулянки она была злая, вся какая-то смурная, вот как Колян сегодня. – Вставай! Сегодня твой первый рабочий день. Бери костыль и – вперед!

Он сунул Аркаше костыль дяди Вовы.

– Куда? – с готовностью откликнулся Аркаша, закидывая костыль на плечо, как ружье.

– Щас отведем, покажем.

За мальчика вступилась Галя.

– Пусть сначала поест ребенок… Поешь, Аркаша. А то стоять-то долго придется.

Через час Аркаша уже стоял в живописно рваной одежде, с костылем, на многолюдной улице с красивым названием Невский. Мимо него нескончаемым потоком шли люди. Смеющаяся беззаботная молодежь проходила мимо, даже не взглянув в его сторону. Хорошо одетые взрослые, озабоченно хмурясь, проходили мимо, как бы не замечая его. Но Аркаша видел, что замечают, но им как будто неловко перед ним. Пожилые женщины окидывали его сочувственным взглядом, одна старушка даже попыталась заговорить с ним. Но он смутился, не зная, что отвечать. Старушка смотрела на него так жалостно, даже глаза у нее увлажнились, врать ей не хотелось. Аркаша покраснел и молчал. Старушка повздыхала, вынула старенький кошелек, достала оттуда смятую десятку и, причитая, отошла. Много проходило и иностранцев. Они осматривали его, словно он был диковинный зверек в клетке. Впрочем, подавали неохотно. За два часа нудного стояния его пластиковый стаканчик только на одну треть был заполнен мелочью.

«Стыдоба-то какая, – думал Аркаша, пряча взгляд. – Выставился, как на витрине… А что делать? Как мамка говорит, назвался груздем… Как же меня достало вот так стоять!» Новоиспеченный «инвалид» изнывал, переминаясь с ноги на костыль и обратно, как вдруг почувствовал чей-то внимательный взгляд. Он обернулся. Неподалеку от него стоял хорошо одетый мальчик с аккуратной стрижкой – такой чистенький и с таким молочно-белым личиком, что походил на девочку, – стоял и с брезгливой усмешкой смотрел на него. Аркаша вмиг оценил и его отутюженные джинсы с невообразимым количеством кармашков, замочков и ярких нашивок, и его ослепительно новые кроссовки, и щеголеватую курточку, и ему мучительно стыдно стало своих лохмотьев. Поняв, что замечен, мальчик окликнул Аркашу:

– Эй ты, нищий!

– Сам ты нищий! – угрюмо огрызнулся Аркаша.

– А кто ты есть – раз милостыню просишь? Самый настоящий нищий и есть, – насмешливо возразил незнакомец.

– А тебе что за дело?

– Да так… У тебя правда нога сломана?

– Правда.

– А какая – правая или левая?

– Ну, правая, так что?

– Нет, ты покажи – какая? – глумился мальчишка.

– Вот эта.

– А это левая, – прыснул мальчишка.

– Ну, значит, левая. Чего пристал-то?

– А то! Притворяешься ты, вот что! Притворяешься, притворяешься!

Нахальный мальчишка прыгал перед Аркашей, высовывал язык, оттягивал уши, словом, измывался, как мог.

– Слышь, ты! Уйди! А то как дам!

– Не дашь – у тебя нога сломана. Ты меня не догонишь.

– Ах, не догоню?

– Не догонишь, не догонишь! Калека несчастный!

Разозлившись не на шутку, Аркаша замахнулся костылем и бросился на обидчика. Тот резво помчался от него, но Аркаша бегал быстрее и, конечно, догнал бы его, если бы вредный незнакомец не заскочил в черную блестящую машину. Почти в тот же миг машина тронулась с места. Оконное стекло опустилось, оттуда высунулась смеющаяся рожица мальчишки с высунутым языком. Аркаше только и осталось бессильно потрясать костылем вслед удаляющейся машине.

– Ну, погоди же! Только попадись мне! – крикнул он.

Глава 7

– Значит, нищий калека из тебя не получился? – вздохнул Колян, выслушав рассказ Аркаши.

– Ну не могу я, дядь Коль! И без того стыдно было, а как этот пацан обхамил по-всякому, так прямо невмоготу стало.

– Ну, прям беда с тобой! Что ты делать-то будешь?

– Хоть что, дядь Коль! Мы, деревенские, работы не боимся.

– Ты вообще умеешь хоть что-нибудь?

– А то! Я… я корову доил, когда мамка пьяная была. Я копать умею, картошку сажать, в огороде работать, полоть… Я как посажу морковку, у меня она такая здоровая, не то что на мамкиной грядке. Мамка говорила, что у меня рука счастливая.

– Вот беда! Где ж мы здесь, в городе, корову для тебя найдем?

– Я говорил, толку от него не будет, – заворчал дядя Вова. – Мало того, что просить не умеет, так еще и чистоплюистый попался, стыдно ему, видите ли. Прям антилигент, не скажешь, что из деревни.

– Может, на дачу его к кому устроить? – вмешалась баба Шура. – А что? Развесим объявление, что, мол, мальчишка, аккуратный, работящий, в помощь на даче.

– Навряд ли, – возразил Колян. – Кто ж беспризорника на дачу возьмет? Ну, а ты что скажешь? Что ты еще делать-то умеешь, кроме как корову доить и грядки копать?

– Я?… Не знаю… – совсем растерялся Аркаша. Ему было до слез совестно, что он ничем не может быть полезен, а сидеть на шее у этих людей не хотелось, да и зачем им лишний рот? Им бы себя прокормить. И так страшно ему стало – оттого, что прогонят, а идти некуда. И тут он вспомнил еще одно свое умение. – Я петь умею! Только не знаю, пригодится это или нет.

– Ну-ка спой, – кивнул Колян.

Аркаша запел песню, которую они так часто пели вдвоем с мамой, когда она еще не была «пропащая», когда после работ в огороде они садились на теплое, нагретое за день крылечко и, глядя в бескрайнюю даль на торжественно уходящее светило, в два голоса затягивали: «Ой, то не вечер…».

Вспомнив родные Камыши, маму, Аркаша пел с особенным чувством. Когда он замолчал, в ночлежке повисла тишина. Дядя Вова скручивал самокрутку, низко склонившись, и лицо у него было не желчное, как обычно, а несчастное и растроганное. Дед Иван смотрел торжественно, словно Аркаша пел не казацкую песню, а гимн. Мальчишки притихли на лавке. Галя качала на руках Юрчика, глядя куда-то невидящим взглядом и шептала: «То не вечер…» – то ли напевала, то ли думала о чем-то своем. Первой тишину нарушила баба Шура:

– Господи, как хорошо-то! За душу берет… А еще какие ты песни знаешь, крошечка?

– Много знаю. И песни, и романсы. У нас в Камышах все поют. И мамка поет. И когда выпьет, и трезвая… Особенно я любил, когда трезвая. Бывало, сядем вечером на крылечко. Мамка обнимет меня и говорит: «Давай споем, что ли…» И поем с ней. Хорошо! Вдали коровы мычат, домой идут…

– Домой, поди, к мамке хочешь? – сочувственно спросила Галя.

Аркаша задумался на миг, затем нахмурился, тряхнул головой:

– Не хочу! Она дядьку Сашку привела! Все! Кончились песни.

– А мама твоя чем занимается – работает? – допытывалась Галя.

– Дояркой. Она встает каждый день в четыре утра. Сначала корову подоит, потом на ферму идет. Ферма далеко – пять километров. Летом еще ничего, а зимой – и темно, и холодно. Да и страшно. Я бы ни за что не пошел!

– Сколь платят-то ей на ферме?

– Четыреста.

– Как? В месяц?

– Да.

– Ха! Как же вы живете?

– У нас хозяйство свое – корова, куры. Порося выращиваем, потом продаем. За него хорошо платят. Так и живем… Все так живут. Мамка хотя бы работает. А многие не работают – негде.

– Как же они живут?

– Хозяйство держат, еще ульи. К нам все время покупатели приезжают. Наш мед хороший. Места-то в Камышах какие – цветов много, разнотравье. Мед у нас вкусный.

– Чем же люди у вас занимаются?

– Как чем? Пьют! А что еще делать?

– Поняла, Галина? – хохотнул Колян. – Так что мы еще и ничего живем. А с тобой, Аркадий, я придумал, что мы делать будем. Мы тебя поставим в таком месте, где иностранцы ходят. Нарядим как-нибудь по-русски. И пой себе на здоровье. Петь-то любишь?

– Петь? Люблю!

На другой день Колян привел Аркашу к такому красивому храму – с грустным и тревожным названием Спас-на-крови, – что поначалу Аркаша только рот открыл, рассматривая изыски архитектуры этого величественного, изящного и в то же время такого русского творения. Отведя взгляд, он, встрепенувшись, придирчиво осмотрел свой наряд: красная рубаха с золотым орнаментом, подпоясанная золотым кушаком, красные шаровары – «казацкие», – вправленные в сапоги. Ну, сапоги, правда, с чужой ноги и ношенные, но это мелочи по сравнению с великолепием остального наряда. Этот красивый костюм был где-то раздобыт Эдиком, который в представлении Аркаши был настоящим богачом. Еще бы – он имел постоянную работу, которая называлась таинственно и солидно: дизайнер. Единственный предмет гардероба, который вызвал споры, была буденовка с красной звездой. Буденовка привела Аркашу в восторг – он видел такую в кино. Колян отнесся к ней с сомнением.

– А это зачем? У него же русский костюм. При чем здесь буденовка?

– Он для кого будет петь? Для иностранцев? – возразил Эдик. – А иностранцам наплевать на то, что это – из разных эпох. Для них и то, и это – русское. Колорит, понимаешь?

Итак, сделав вывод, что он достаточно хорош для того, чтобы петь в таком красивом месте, Аркаша торжественно выпрямился и – запел так хорошо, как только мог. Не мог он петь плохо в таком святом месте. Люди, праздно прогуливающиеся неподалеку, стали подходить, останавливаться. Скоро вокруг него образовалась толпа. Когда Аркаша замолчал и важно поклонился, почтенная публика стала щедро бросать деньги в фуражку, лежащую на земле, причем в фуражку летела как мелочь, так и крупные купюры, и даже доллары.

Вечерело. Аркаша изрядно устал, ноги подкашивались, в горле пересохло, но настроение было такое приподнятое, радостное, что хотелось петь. Что он, собственно, и делал. Откуда-то незаметно вынырнул Колян.

– К тебе прямо не подступиться – народу-то вокруг тебя… А я не хотел, чтобы меня в моих лохмотьях возле тебя видели… Ну, что, надорвал горло-то – весь день песни орать?

– Не! Мамка говорит, что у меня горло луженое. Пить вот только охота.

– Луженое – это хорошо… На вот, попей, я на минералку ради тебя разорился. Думаю, надо твое драгоценное горло беречь. Смачивать вовремя. А насобирал-то сколько? Окупится моя минералка?

Колян заглянул в фуражку, где сиротливо лежало несколько монет.

– Как, это все?

– Как бы не так! Остальное я в карман засунул. А то уже какой-то пацан норовил у меня из-под носа деньги выхватить.

– О! Это только гляди! Зазеваешься – вмиг объегорят. Ну? Где улов?

Аркаша с торжествующим видом стал доставать из карманов смятые бумажки, рубли и доллары.

– Во!

Колян даже присвистнул:

– Ух ты! – Поспешно забрал деньги, воровато оглядываясь, положил к себе в карман. – Ладно, пошли. Дома пересчитаем, а то как бы кто… Во всяком случае, на ужин ты сегодня себе заработал. Голодный поди?

– А то! Правда, Галя мне с собой в рюкзак бутерброды положила и бутылку воды. Но я давно все съел.

– Идем!

Глава 8

Нищие были в сборе, когда в ночлежку вошли Колян и Аркаша.

– А вот и наш Шаляпин. Галина, корми! Заслужил, – громко провозгласил Колян.

– И то дело – заморил ребенка, – проворчала Галя, доставая что-то на стол.

Колян принялся горстями доставать из кармана деньги и выкладывать их на стол. Нищие потянулись к столу как завороженные. Глаза их возбужденно горели.

– Ух ты, доллары, – с уважением заметил Сема.

Колян начал громко пересчитывать.

– Десять, пятьдесят, сто… Это что? Десять долларов… Двадцать… Ух ты! Итого… Полторы тыщи! За день! Браво!

Нищие зааплодировали.

– Я ж говорил тебе, Аркашка, научишься зарабатывать, – сказал Серега.

Колян обернулся к Сереге:

– Это ты, Серега, откопал его? Молодец! Молодец, Аркашка! Этак мы тут все озолотимся благодаря тебе. Говори, чего хочешь? Надо отметить твою первую зарплату.

– Можно, да?… Ну, тогда давайте торт купим. Настоящий! Можно?

– Можно! – широко улыбнулся Колян.

– А еще… – робко сказал Аркаша. – Вот ему, – он кивнул в сторону Юрчика, – купите хорошую игрушку. Чего он все с этой… – мальчик указал на рваного плюшевого мишку.

Галя поцеловала Аркашу в лоб:

– Спасибо! Хороший ты мой.

– Ну, игрушку так игрушку… – нетерпеливо махнул Колян. – Идемте!

Как весело было ходить мимо ларьков, рассматривать разные вкусные вещи и игрушки, и не просто рассматривать, как луну, которую все равно не достанешь, а знать, что любое из этих манящих и прежде не доступных сокровищ может стать твоим! Галя подносила Юрчика к застекленным витринам и возбужденно приговаривала:

– Смотри, сыночка, какая ляля! Хочешь такую?

Юрчик таращил глазенки и издавал разные смешные и милые звуки, в зависимости от того, что привлекало его внимание. Если машинка, то «би-би», если собачка, то «гав-гав».

Наконец ему выбрали настоящий грузовик, а остальным – роскошный торт, колбасу для бутербродов, мужчинам – водку, детям – лимонад.

И вот наступил торжественный момент, когда вся компания собралась вокруг стола.

– Ух ты, какой торт! – прошептал Сема. – Я такой в жизни не ел!

– Мне такой однажды во сне приснился… – подхватил Денис. – Только этот еще лучше!

– Ну, – Колян поднял стакан, – за тебя, Аркадий! За твой талант!

Взрослые залпом выпили водку, ребята – лимонад. Тут Эдик ворчливо заметил:

– Что-то хорошо жить начали, а? Каждый день – праздник.

– А ты что предлагаешь – на черный день отложить? – отозвалась баба Шура.

– Да нет, просто расслабляться нельзя.

– Почему же нельзя? Нас что – кто-то что-то заставляет? Хотим – и расслабляемся. В конце концов, сегодня живем, а завтра – нет, – возразил Колян.

– Эт точно, – поддержал его дядя Вова. – Надо жить одним днем. Прошел день – и ладно.

– А сегодня хорошо прошел! – усмехнулся в усы дед Иван.

Аркаша засыпал под тихий разговор Коляна, Эдика и Галины. Они держали в руках пластиковые стаканы с водкой, периодически доливали из бутылки, бесшумно чокались.

– Эх, мужики, хорошо сидим! – мечтательно произнесла Галя заплетающимся языком.

– Эт точно! – подхватил Колян. – Вот скажите – много ли человеку надо для счастья? День прошел – и слава богу! И есть у нас крыша над головой, и есть хлеб на столе. А что, думаете, мы были бы более счастливы, если бы были богаты, если бы сидели на каком-нибудь мягком диване, в каких-нибудь дорогих тряпках и жрали бы водку не из пластиковых стаканчиков, а их хрусталя? Что, в хрустале водка другая?

– В хрустале водка была бы дорогая, – заметил Эдик.

– Водка – она и в Африке водка, – возразил Колян. – Хоть дорогая, хоть дешевая – один хрен.

На следующий день Аркаша опять стоял на том же месте. Ему опять активно бросали деньги. Мальчик заметил, что возле него уже долгое время стоит какой-то иностранец и пристально его разглядывает. Аркаша внутренне напрягся: незнакомец ему мешал, он чувствовал себя неуютно под его цепким взглядом. Наконец, когда Аркаша замолчал и потянулся к бутылочке с водой, иностранец подошел к нему с широкой улыбкой.

– Очень хорошо поешь, – сказал он с сильным акцентом. – Очень! Как тебя звать?

– Аркадий.

– Это тебя сюда мама с папой приводят, чтобы ты деньги зарабатывал? Наверно, они у тебя бедные?