Чаша и крест Бильо Нэнси
Дорога свернула в сторону Темзы. Мы были почти на месте.
— Ближе, еще ближе, — бормотал Монтегю, отвернувшись от меня. Он весь напрягся, готовый в любую минуту выпрыгнуть из фургона.
Если честно, я была против этого плана. Он казался мне сущим безумием. Даже если Джеффри и удастся освободить меня, то куда мы потом отправимся? Ясно, что не в Дартфорд: там меня станут разыскивать в первую очередь. А что будет с Артуром? Смогу ли я забрать его, если за мной будут охотиться солдаты? С другой стороны, я была готова сбежать куда угодно, лишь бы чувствовать себя в безопасности. Ничто на свете так не пугало меня, как перспектива вновь оказаться в Тауэре.
— О господи! — вдруг сказал Монтегю. — Нет, только не это!
Послышался грохот копыт по мостовой. Джеффри был уже совсем близко — за спинами двух солдат, шагавших за нашим фургоном. Но нам видно было, как его с обеих сторон на большой скорости догоняет с десяток всадников. В руке одного из них ярко горел факел, освещая надетую на нем ливрею. Цвета ливреи говорили о том, что он не принадлежит к слугам Тюдоров или Кортни. На всаднике был черный камзол, а на нем золотыми нитками вышита фигура льва.
Черное с золотом. Цвета Говардов.
Томас Говард, герцог Норфолк (а это был, несомненно, он), пришпорил свою серую лошадь. Люди его посторонились, давая хозяину дорогу.
— Дадли! — взревел Норфолк громовым голосом, приподнимаясь на стременах. — А ну-ка подите сюда! Вы слышите меня, Дадли?
Голос его прогремел в вечернем воздухе, как раскаты грома. Что и говорить, перекричать этого человека не мог никто на свете.
Все пришло в замешательство, наш фургон остановился. Всюду мелькали вертящиеся на месте всадники: люди Говарда застали королевских солдат, которыми командовал Дадли, врасплох. Они совсем растерялись и теперь метались по дороге, не зная, что делать. Джеффри больше не было видно. В этом всеобщем хаосе он сгинул, будто его здесь и не было.
Монтегю убрал руку, которой обнимал меня за талию. Наклонился вперед и тихим, но решительным голосом что-то сказал сэру Эдварду Невиллу.
Лорд Джон Дадли проскакал мимо нашего фургона навстречу Норфолку.
— Этот отряд возглавляю я, ваша светлость, — уверенным голосом обратился он к герцогу. — Хотите ознакомиться с моими полномочиями? — Он вынул из черного камзола бумагу и помахал ею в воздухе.
— Нисколько не сомневаюсь, что Кромвель выбрал именно вас, — сказал Норфолк. — Но за ужином его величество приказал отправиться и мне тоже, присмотреть, чтобы во время ареста всю было соблюдено как следует. А на мой взгляд, все соблюдено далеко не как следует. Я только что был в доме Кортни. Черт побери, на Саффолк-лейн лежит умирающий человек, а два десятка слуг причитают над ним.
Он махнул рукой в сторону фургонов:
— А эти люди? Ведь все они благородного происхождения, у каждого имеется титул, а вы обращаетесь с ними, как с ворьем, сгоняете в кучу и швыряете в эти жалкие фургоны! Вы явно не годитесь для такого ответственного поручения.
Мне видна была только спина Дадли, а жаль. Дорого бы я дала, чтобы посмотреть, какие чувства отразились на его бесстрастном лице, когда герцог Норфолк столь откровенно насмехался над ним в присутствии арестованных и его подчиненных.
Не дожидаясь ответа, Норфолк тронул лошадь и подъехал к нашему фургону. В свете факела лицо его, казалось, было изрезано глубокими морщинами: когда я в последний раз видела герцога год тому назад, он выглядел значительно лучше. Теперь лицо его было похоже на обтянутый кожей череп, хотя движения по-прежнему оставались быстрыми и ловкими, как у человека еще совсем молодого.
— А-а, барон Монтегю, сэр Эдвард… С вами дурно обращались? — рявкнул он. — А кто эта женщина с вами?
И только подъехав совсем близко и коснувшись края фургона, Норфолк узнал меня.
— Боже мой, не может быть! — завопил он. — Джоанна Стаффорд! А вы-то что здесь делаете?
Дадли спешился, и они оба, буквально под окном фургона, яростно заспорили о том, так ли уж необходимо было включать меня в число арестованных этой ночью. Дадли был явно не прав: в приказе об аресте моего имени не было и я не сказала и не сделала ничего противозаконного. Но именно поэтому Дадли упрямо стоял на своем.
Мне Норфолк не задал ни единого вопроса. Эти люди говорили обо мне: о моем предполагаемом обручении с Монтегю; про то, что я почти месяц гостила в «Алой розе»; они вспомнили даже о том, что я была послушницей в Дартфордском монастыре, — но при этом держали себя так, словно меня и не было рядом. Мне это очень не понравилось. Какое дело Норфолку до меня? Если уж на то пошло, он должен был только радоваться моему аресту. В прошлом году после казни моей кузины Маргарет меня тоже заподозрили в возможной измене, и герцог лично вел расследование. На одном из допросов, взбешенный тем, что так ничего и не смог добиться, Норфолк даже ударил меня по лицу.
— Я забираю ее под свою личную ответственность, — наконец заявил герцог, брызгая слюной.
— С какой это стати? Джоанна Стаффорд не является членом вашей семьи, — возразил Дадли.
— Неужели вы не знаете, что моя жена — урожденная Стаффорд, а эта девица — ее двоюродная сестра? — парировал Норфолк. — А мой шурин, лорд Генри Стаффорд, поручил мне заботиться о благополучии их семейства, так что я несу за всех них ответственность, как и за дела Говардов.
— Это неправда, — вмешалась я, но, кроме Монтегю, меня никто не услышал.
— Молчите, Джоанна, в вашем случае разумнее выбрать меньшее из двух зол.
Я покачала головой:
— Еще неизвестно, что хуже.
Но моего мнения, разумеется, никто не спрашивал, и уже через минуту все было решено. Меня немедленно освободили из-под ареста. Норфолк отправился ко второму фургону, чтобы переговорить с Генри Кортни. Дадли влез на лошадь.
Он в последний раз бросил на меня полный ненависти взгляд и затрусил вперед, чтобы снова встать во главе своего отряда. Я отвернулась и посмотрела на барона Монтегю.
Мне показалось, что говорить сейчас совершенно бессмысленно: слова не могли выразить то, что я чувствовала.
Он отправляется в Тауэр, а я, как это ни странно, получила свободу. Да и кто мы друг другу? Никто. Даже не дальние родственники.
— Я буду за вас молиться, — пообещала я.
На губах барона показалась улыбка.
— Ах да, вы ведь у нас без пяти минут монахиня. Женщина, из-за которой двое мужчин сегодня готовы были перерезать друг другу глотку. Просто невероятно. — Он взял мою руку и поцеловал ее.
Люди герцога Норфолка помогли мне выбраться из фургона. Спускали меня на землю куда более осторожно, чем загружали. Вскоре вернулся и сам герцог.
— Найдите ей лошадь! — крикнул он. И подошел к своему жеребцу, не переставая отдавать команды.
— Прощайте, — прошептала я Монтегю.
Он кивнул, а потом позвал герцога Норфолка:
— На два слова, ваша светлость!
Норфолк уже собирался вскочить на лошадь, но все-таки подошел к фургону. Прежде я что-то не замечала, чтобы он кому-нибудь оказывал такое почтение, исключая епископа Гардинера и, разумеется, самого короля.
— Теперь не осталось никого, кроме вас, Говард, — сказал ему Монтегю. — Будьте готовы.
Герцог едва заметно вздрогнул (только мы с бароном могли это видеть), потом поклонился. Хлыст щелкнул по спинам лошадей, запряженных в фургон Поулов. Норфолк размахнулся. Фургон дернулся, но Норфолк ударил по нему с такой силой, что сам едва удержался на ногах.
Однако Монтегю уже отвернулся. Виден был только его гордый профиль. Мне очень хотелось надеяться, что эта его хваленая гордость, столь многими принимаемая за высокомерие, в трудную минуту сослужит барону добрую службу. Ведь больше у него ничего не осталось.
Я посмотрела на стоявшего всего в нескольких дюймах от меня Норфолка. Он казался ужасно высокого роста, но только пока не подойдешь к нему поближе. Лицо его было перекошено гримасой.
Заметив, что я его разглядываю, герцог сердито сверкнул глазами:
— Поехали!
— Куда?
Подошел один из людей Норфолка. Лицо его украшала огромная рыжая борода.
— Ваша светлость, тут пришел какой-то человек, он…
— Послушай, Ричард, ты когда-нибудь научишься решать проблемы сам? — раздраженно перебил его герцог. В голосе Норфолка чувствовалась злость, смешанная с крайней усталостью. Последние слова барона Монтегю, равно как и страшная участь, постигшая представителей нескольких наиболее знатных людей королевства, похоже, потрясли его.
— Это касается вот ее! — Ричард протянул руку в мою сторону.
«Ага, — догадалась я, — это наверняка Джеффри. И точно, вон он стоит, освещенный факелом, за спинами выстроившихся в шеренгу людей в черных с золотом ливреях».
Джеффри низко поклонился герцогу и заговорил уверенным и вместе с тем почтительным голосом:
— Ваша светлость, касательно дела госпожи Джоанны Стаффорд, я…
— Стойте! — Норфолк поднял руку. — Кажется, я вас знаю.
Сердце мое сжалось. Как мог герцог узнать Джеффри, если прошло уже больше года с тех пор, как он допрашивал его, да и допрос длился от силы час?! Пока Норфолк пытался вспомнить, где он мог видеть Сковилла, мы с ним ждали, не осмеливаясь даже взглянуть друг на друга.
— Да, точно, мы с вами встречались в подвалах Тауэра, и… — Норфолк резко повернулся и посмотрел на меня. — Он был арестован вместе с вами на Смитфилде. И вы тогда еще сказали, что он вам никто, просто человек из толпы. Помнится, вы говорили о нем, как о каком-то насекомом.
Я вздрогнула. Да, верно, я сказала тогда, что незнакома с Джеффри. Это была отчаянная попытка отвести от констебля подозрение. И уловка удалась: Джеффри освободили, но мои слова тогда глубоко уязвили его ранимую душу.
— Ладно, это мы выяснили. Ну же, говорите, наконец, в чем дело? — спросил Норфолк.
Я заговорила первая. Нет уж, теперь я от Джеффри не отрекусь.
— Констебль Джеффри Сковилл — мой друг.
Герцог Норфолк смотрел на меня недоверчиво. Остальные тоже недоуменно нас разглядывали: меня в рваном платье из дорогой серебристой материи и Джеффри в наряде простолюдина.
— Черт меня побери… — сказал герцог и вдруг рассмеялся.
Кажется, он очень обрадовался, узнав, что мы с Джеффри каким-то образом связаны. Всю скорбь, вызванную тягостным зрелищем ареста, как рукой сняло. Господи, каким же отвратительным показался мне этот его грубый, глумливый гогот.
— Кажется, Монтегю и понятия не имеет, что делил вас с этим молодым самцом? — съязвил герцог.
— Попрошу вас выбирать выражения и в присутствии дамы держать себя достойно! — парировала я.
— Так вы считаете меня — меня! — человеком недостойным? — изумился Норфолк.
— Ваша светлость, — сказал Джеффри, стараясь сохранять спокойствие, — будучи законным и полномочным представителем города Дартфорда, где проживает госпожа Стаффорд, а я исполняю должность констебля, прошу вашего позволения сопровождать ее и ее малолетнего племянника Артура Булмера домой.
Герцог нахмурился:
— Какого еще Артура Булмера?
— Сына Маргарет, — пояснила я. — Он сейчас в «Алой розе», спит в своей спальне наверху. Родители мальчика умерли, и теперь я воспитываю его.
Норфолк мигом изменился в лице. Это он в свое время арестовал родителей Артура на севере Англии, когда командовал там королевскими силами, подавлявшими восстание. Он же доставил обоих супругов в Лондон, где их предали суду. Покойная Маргарет была единокровная сестра его жены.
С минуту герцог размышлял:
— Значит, так. Артур Булмер вернется в Дартфорд. Констебль отвезет мальчика туда и позаботится о нем. А вы, Джоанна Стаффорд, отправитесь со мной.
— Но с какой стати? — вскричала я. — Вы же сами только что сказали лорду Дадли, что я не виновна ни в каком преступлении, что мое имя никогда не упоминалось в расследованиях по обвинению в государственной измене.
— Ну, если уж вы слышали это, то должны были услышать и другое: что я принял решение относительно семьи Стаффордов, — ответил Норфолк.
Я снова попробовала протестовать, а Сковилл сделал еще одну попытку вмешаться. Однако герцог Норфолк своего решения менять не собирался.
Я обернулась к Джеффри.
— Артур с ума сойдет, когда, проснувшись, увидит, что меня нет рядом, наверняка расплачется, станет кричать. Слава богу, он помнит вас по монастырю, но учтите, вам придется с мальчиком нелегко.
— Ничего, Джоанна, я справлюсь, — заверил он меня.
— Прошу вас, сразу же сходите с ним повидать сестру Винифред и брата Эдмунда, — продолжала я как безумная.
— Джоанна, клянусь, я сделаю все. Насчет Артура можете не беспокоиться. — Он перешел на шепот: — Очень скоро мы снова будем вместе.
Герцог Норфолк крикнул своим людям, что пора отправляться. Мне подвели кобылу и помогли на нее взобраться.
— И последнее, — заявил герцог, берясь за поводья. — Джеффри Сковилл, отныне я запрещаю вам даже близко подходить к Джоанне Стаффорд. Видите ли, у кузины моей жены странная слабость к простолюдинам, — доверительно пояснил он констеблю. — Я был снисходителен к вам обоим сегодня, поскольку и сам питаю такую же слабость. Но теперь с этим покончено. Хватит уже в нашем семействе скандалов, впредь я этого не потерплю. — И с этими словами самый высокопоставленный и знатный человек государства ткнул в Джеффри пальцем. — Если я еще хоть раз увижу вас в ее обществе, вас повесят, констебль. Вы меня поняли?
Лица Джеффри я не видела. Зато слышала его голос.
— Да, ваша светлость, — тихо ответил он.
— Очень хорошо.
Герцог шлепнул ладонью по крутому боку лошади. Она рванулась вперед, остальные устремились за ней. Мне не понадобилось дергать поводья, моя кобыла хорошо знала свое дело. Норфолк скакал во весь опор, но люди его, как и лошади, прекрасно понимали, что отставать от него не следует.
Я обернулась в седле, огляделась, но Джеффри нигде не было видно. Больше он меня не преследовал. Впрочем, ни один человек в здравом рассудке не стал бы этого делать после такого недвусмысленного предостережения. Я оказалась полностью во власти Норфолка.
23
Я скакала вслед за герцогом по Лоуэр-Темз-стрит, и мысли мои путались. Что делать, как избавиться от Норфолка и вырваться на свободу? Должен же быть какой-нибудь способ, чтобы я смогла вернуться в Дартфорд, не подвергая опасности жизнь Джеффри! Общество близких друзей, мечты о независимой жизни — с какой стати я должна променять все это на прозябание в Стаффордском замке?!
Норфолк перешел на рысь, мы трусили в сторону Темзы, и до слуха донеслись крики: там требовали предоставить какую-нибудь лодку. Значит, нам надо на тот берег. Похоже, герцог направляется в Говард-Хаус, расположенный в Саутуарке. Я уже однажды бывала в его большом лондонском особняке, мы попали туда вместе с братом Эдмундом в день, оказавшийся для нас поистине роковым.
Лодочник помог мне войти в лодку. Через реку перевезут только нас троих: самого герцога, его слугу Ричарда и меня. Остальные галопом отправились по берегу к мосту. «Интересно, с чего это мы вдруг разделились?» — подумала я и спросила:
— Ваша светлость, а можно поинтересоваться?..
— Нет, нельзя, — резко оборвал меня Норфолк. — Я не потерплю никаких вопросов, никаких женских жалоб, просьб и завываний. К черту, к черту!
С этими словами мы отчалили. Плыли в полном молчании, только лодочники кряхтели, налегая на весла. Им приходилось нелегко: высокие волны с силой бились о нос нашей лодки. И зачем только Норфолку понадобилось плыть через реку? Ведь гораздо разумнее и проще было добраться до Саутуарка через мост.
Над неспокойной рекой дул влажный и очень холодный ветер. Я сжалась, обхватив себя обеими руками и пригнувшись как можно ниже, но все равно дрожала от холода. На дне лодки скапливалась вода, и скоро изящные бархатные туфельки, которые дала мне Гертруда, промокли насквозь. Кто-то похлопал меня по плечу. Я обернулась: Ричард протягивал мне грубое одеяло, которое он позаимствовал у лодочника.
— Спасибо, — прошептала я.
Он кивнул и озабоченно посмотрел на герцога; тот, сгорбившись, сидел на носу лодки.
Наше суденышко пристало наконец к большому причалу на южном берегу Темзы. Причал был освещен ярко пылавшими факелами. Вниз по ступенькам к нашей лодке сбежали четыре человека.
— Добро пожаловать, ваша светлость, — приветствовал один из них герцога.
Не было ничего удивительного в том, что жители Саутуарка знают герцога Норфолка в лицо. Кто ж его не знает: человек он известный, приближенный самого короля. Но эти люди не были похожи на тех, кто зарабатывает себе на кусок хлеба на пристани. Куда это нас привезли? Над крутым берегом возвышается стена, и разглядеть, что там за ней скрывается, совершенно невозможно.
По узеньким каменным ступеням мы взошли на самый верх. С реки задувал холодный ветер; глаза щипало, из носа немилосердно текло. Ноги мои в мокрых бархатных туфельках совсем онемели от холода.
Проем в стене вел в узкую аллею, проложенную через густо заросший деревьями парк. В конце ее оказалась арка, а за ней вздымались стены высокого здания, утопающего в густых ветвях многочисленных деревьев. Пристань, оказывается, принадлежит этому богатому дому. Но это явно не Говард-Хаус. Я помнила, что лондонское имение герцога расположено не менее чем в миле от реки.
Вслед за Норфолком и Ричардом я двинулась по неосвещенной, но хорошо расчищенной аллее. По обеим сторонам выстроились деревья, посаженные так, что их голые ветки переплетались над нашими головами, скрывая небо.
Потом аллея закончилась. Я ступила на открытое место и… увидела прямо перед собой женщину. Лицо ее было мертвенно-бледным, а пустые глаза внимательно разглядывали меня. Я испуганно шагнула назад, оступилась и упала на холодную землю. И только тут поняла, что это статуя белого мрамора, изображающая танцующую женщину, а может быть, ангела, летящего над землей. Мне вдруг тоже захотелось улететь отсюда куда-нибудь далеко-далеко. Герцог, не обращая внимания на мое падение и не останавливаясь, прошел через какую-то арку. Может, спрятаться в чаще или убежать обратно на пристань?
Но холодный ночной ветерок снова бросил меня в дрожь. Нет, бежать неразумно. Если я не найду какое-нибудь пристанище, то могу погибнуть от холода.
Я прошла через арку, и дыхание мое участилось. Передо мной открылся шумный, ярко освещенный факелами двор. С одной стороны его стояли, чего-то поджидая, лошади с полудюжиной превосходно одетых всадников. Но это была не челядь Говарда, эти люди служили какому-то другому, не менее высокопоставленному и знатному человеку. Двое юношей пересекли двор, осторожно неся в руках покрытые красивой глазурной росписью глиняные кувшины.
В глубине двора возвышался замок: так вполне можно было назвать это здание с высокой крутой крышей, с пристроенными к нему церковью и колокольней, украшенной высоким шпицем. На всех трех этажах мелькали огни. В замке явно было полно людей. Но кому же он принадлежит?
Норфолк прошел внутрь через главный вход, над дверями которого красовалась заглавная буква «В». Ричард повернулся ко мне, жестом пригласил следовать за собой и ускорил шаг, чтобы не отстать от господина.
Оказавшись в замке, герцог громко приказал мне ждать, а сам прошел в дверь в дальнем конце вестибюля.
Я упала в первое попавшееся кресло. В холле было довольно тепло. Ноги мои стали понемногу согреваться. В воздухе стоял приятный запах: по полу были разбросаны свежие листья тростника.
Отогревшись в тепле, я немного пришла в себя и теперь с любопытством оглядывалась вокруг. Прежде всего меня заинтересовала висевшая на стене большая картина маслом, изображавшая Господа нашего Иисуса Христа. Казалось, что полотно было насыщено пульсирующим золотистым светом. Спаситель на картине смотрел прямо на меня; в открытом взгляде Его было столько любви и нежности, что просто дух захватывало: подобного изображения я еще никогда не видела. Казалось, будто Он смотрит прямо мне в душу. Наверняка это поразительное произведение искусства было создано в Риме и принадлежало гениальной кисти одного из любимейших живописцев его святейшества. Я вспомнила, что статуя в парке тоже была сделана исключительно талантливо, недаром я приняла ее за живого человека. Я невольно ощутила робость и смирение. Одна из самых печальных и даже трагических сторон Реформации как раз и заключается в злобной ненависти ее вождей к высокому искусству.
Мимо меня прошел и кивнул мне какой-то молодой человек в бархатном камзоле и штанах; в руке он держал пергаментный свиток. Через секунду я услышала негромкий разговор еще двух человек, проходивших по вестибюлю. По воротничкам и одеяниям я сразу узнала в них священников. Они подошли к Ричарду и дружелюбно заговорили с ним.
Куда же я попала? Что это за место? Не дворец и не собор, да и не монастырь тоже, хотя меня окружают предметы и люди, явно имеющие отношение к религии. Похоже на резиденцию кого-то из высокопоставленных церковников. Может быть, кардинала? «Но в Англии больше не осталось кардиналов, — напомнила я себе. — Да, в нашей стране больше никогда не будет папских легатов».
Расстроенная этой мыслью, я снова взглянула на картину. Странно, но мне показалось, что выражение лица Христа изменилось. Холодок побежал у меня по спине, когда я поняла, какого именно чувства исполнен Его устремленный прямо мне в душу взгляд. Это была жалость.
Значит, здесь живет епископ. И он явно человек, близкий герцогу Норфолку. Но что означает буква «В»?
Господи, и как я сразу не догадалась?! Это же резиденция епископа Винчестерского! Стефан Гардинер больше не служит королю в качестве главного посланника во Франции. Гардинер, мой заклятый враг… священнослужитель, на которого я шпионила против своей воли, вернулся в Англию!
Я вскочила на ноги. В голове у меня не было никакого плана, я просто была охвачена паническим страхом. Одно только слово молотом стучало у меня в висках: «Беги. Беги. Беги».
— Госпожа Стаффорд, что с вами? — Голос Ричарда эхом прокатился по длинной галерее.
Он бросился за мной, я услышала за спиной топот его шагов.
Но я продолжала бежать без оглядки. Бросилась к двери, хотела распахнуть ее, ну же! Но молодой паж захлопнул дверь перед моим носом и загородил мне дорогу. Улыбки на лице его как не бывало.
— Вы служите епископу Гардинеру? — спросила я.
Он озадаченно кивнул, не вполне понимая, зачем задавать вопрос, ответ на который совершенно очевиден, и пробормотал:
— Это же Винчестер-Хаус…
Потом раздался голос Норфолка, он приказывал Ричарду привести меня обратно. Бородач твердо, даже грубо взял меня за руку и окатил ледяным, полным осуждения взглядом.
Пока Ричард силой тащил меня по галерее, я вспомнила нашу последнюю встречу с епископом Гардинером: это было в Дартфордском монастыре, в самый последний день; он всячески льстил мне, настойчиво, но безуспешно уговаривал продолжать шпионить на него. «Если не послушаете моего совета, горько пожалеете, вы станете моим личным врагом». Так вот зачем герцог Норфолк так усердно трудился, чтобы вырвать меня из лап лорда Дадли: дабы вернуть в когти епископа.
Мы подошли к двери, Ричард дважды постучал, немного подождал и потом распахнул ее. Я постаралась взять себя в руки и спрятать все свои чувства как можно глубже. Демонстрировать Гардинеру свой страх было бы большой ошибкой.
Я думала, что за дверью меня поджидают двое: сам Гардинер, а также его главный союзник, герцог Норфолк. И действительно, там оказались они оба. С мрачным видом, заложив руки за спину, Норфолк стоял возле многостворчатого окна. Епископ Гардинер сидел в мягком кресле с высокой спинкой, края его белой мантии покрывали пол. Голову епископа украшала митра в виде высокого конуса, украшенного драгоценными камнями. Гардинер нисколько не изменился. Он сверлил меня взглядом своих бесцветных глаз, словно изучал и ощупывал, выискивая слабые места.
Но рядом с ним стояло еще одно кресло, а в нем сидела женщина; ее маленькую и жалкую фигурку я меньше всего ожидала здесь увидеть.
Ибо это была леди Мария Тюдор.
24
Я медленно, плавно склонилась в низком, чуть не до пола, реверансе перед старшей дочерью короля: покойная матушка обучила меня этому задолго до того, как я выучилась читать.
Леди Мария выглядела неважно, она явно была нездорова. Прозрачная кожа ее на бледном, почти белом лице висела складками. Глаза были красные.
Принцесса протянула мне обе руки. Я ступила на помост, где стояли оба кресла, обняла ее, и мне почудилось, что я обнимаю не двадцатидвухлетнюю женщину, а хрупкую девочку, совсем ребенка. Инкрустированный драгоценными камнями крест на ее шее впился мне в грудь; мне показалось даже, что он сейчас поранит меня до крови.
— Слава Деве Марии, вы целы и невредимы, — прошептала она мне на ухо и только потом отпустила. — Я вечно буду вам благодарна, Норфолк, — сказала она уже громче, — то, что вы совершили сегодня ночью, трудно переоценить.
Герцог чопорно поклонился. Так вот, значит, по какой причине он вытащил меня из фургона: вовсе не потому, что верил в мою невиновность, просто ему зачем-то понадобилось снискать расположение принцессы.
Леди Мария выжидающе посмотрела на меня, потом перевела взгляд на сидящего рядом епископа. Сердце мое сжалось, я сделала два шага и оказалась прямо перед Гардинером. Встала на колени и склонила перед ним голову.
Сквозь приопущенные ресницы я увидела, что он протягивает руку. Ах, значит, ему этого мало. Епископ намерен выжать из меня все подобающие формальности, демонстрирующие покорность. Повиноваться с готовностью и никогда не противоречить старшему по положению — основополагающие принципы, которым нас учили в Дартфорде. И я должна показать, что хорошо их усвоила.
Я поцеловала золотое кольцо Гардинера, украшенное аметистом. Губы мои коснулись обтянутой гладкой кожей руки; усилием воли я подавила отвращение и не вздрогнула.
Епископ медленно, очень медленно убрал руку, и я встала.
— Salve, сестра Джоанна, — мягко проговорил он.
— Славен будь Иисус Христос, — машинально ответила я.
— Самый преданный мне епископ после трех долгих лет отсутствия снова призван в Англию, — сказала леди Мария с улыбкой, которая показалась мне жалкой.
— Своим доверием и благосклонностью вы делаете мне честь, — любезно отозвался Гардинер.
— Вы великий защитник государства и спаситель веры, — заявила она, теребя пальцами свой крест.
В памяти моей всплыли слова Оробаса, которые я услышала всего лишь позапрошлой ночью: «Вижу Марию на троне! Рядом с ней человек в кардинальской мантии. И епископ». Неужели Гардинер будет помогать старшей дочери Генриха править страной?
— Миледи, — сказала я вслух, — я думала, что вы сейчас в Хэмптон-Хаусе, далеко от столицы.
— Кромвель решил, что мне лучше вернуться в Лондон, — ответила она. — Лорд — хранитель печати усилил за мной слежку. Читает каждое мое письмо. — Сощурившись, леди Мария пристально посмотрела в дальний угол комнаты, словно хотела найти там притаившихся шпионов.
— Можете не волноваться, вашей частной жизни в этом доме ничто не угрожает, — постарался успокоить ее епископ Гардинер. — В Винчестер-Хаусе вы в безопасности. Мы с Норфолком — самые преданные слуги короля.
Это Гардинер-то — самый преданный слуга короля? Человек, заставивший меня обыскать в монастыре каждую щель, чтобы найти таинственную древнюю реликвию, которая остановила бы затеянную королем борьбу с католичеством? С глубоким отчаянием я видела, что никогда не смогу проникнуть во все тонкости хитросплетений коварного епископа, постичь эту бездну падения. Так кому же Гардинер служит на самом деле: королю, леди Марии, Папе или просто-напросто блюдет собственные интересы?
— Не знаю, зачем это Кромвелю понадобилось, чтобы я была ближе ко двору, — сказала леди Мария. — Он не стал объяснять, а мне самой лучше и не спрашивать.
— Нынче ночью должны пройти аресты, — пояснил Норфолк, вышагивая по комнате. — Если они вызовут волнения и народ начнет бунтовать, Кромвелю предпочтительнее иметь вас под рукой, миледи, а не где-то в глуши, где вокруг вас могут объединиться недовольные.
— А вы заметили какие-либо признаки недовольства, Томас? — спросил епископ Гардинер.
Герцог покачал головой:
— Лондон остается верен королю. Жители города оружие против него ни за что не поднимут. Кортни и Поул не пользуются в народе поддержкой.
— Никакого мятежа не планировалось, — сердито выпалила я. — Люди, имена которых вы назвали, верны короне.
Я повернулась к Норфолку:
— Какие улики сэр Годфри Поул представил Кромвелю? Дадли говорил, что он получил от него информацию, не прибегая к давлению. Это правда?
Норфолк остановился и фыркнул:
— Годфри арестовали, бросили в Тауэр и многократно допрашивали, а там у них полно мастеров в такого рода делах, вот он и не выдержал. Потом пытался покончить с собой. Говорят, хотел зарезаться, да нож оказался тупым: этот глупец даже не смог серьезно пораниться.
Я осенила себя крестным знамением. То же самое сделала и леди Мария, в глазах ее показались слезы.
Епископ Гардинер покровительственно похлопал принцессу по плечу:
— Не будем говорить о печальных подробностях этого дела.
Но я продолжала стоять на своем:
— Простите меня, леди Мария, но я все равно не верю, что люди, которых арестовали сегодня, виновны.
Епископ бросил на меня ледяной взгляд, но я сделала вид, что ничего не заметила.
— Готова поклясться жизнью, что Генри Кортни никогда не участвовал ни в каких заговорах против короля. И не могу себе представить, чтобы барон Монтегю и сэр Эдвард Невилл замышляли что-нибудь преступное.
— Норфолк, — обратилась леди Мария к герцогу, прикоснувшись платком к глазам, — скажите, каковы основания для их ареста?
— Увы, миледи, я располагаю только слухами. Честно говоря, этого не знает никто, кроме Кромвеля и короля, — ответил Норфолк, и лицо его потемнело. Видно было, что герцогу очень не по душе, что лорд — хранитель печати держит его в неведении. — Разумеется, — продолжил он, — самое большое преступление Монтегю состоит в том, что кардинал Поул — его родной брат. Я слышал, что от второго его брата, Годфри Поула, ничего существенного в Тауэре не добились. Да, однажды барон Монтегю сказал, что королю служат одни мошенники и еретики. Ну и Генри Кортни тоже позволял себе критиковать реформы, которые его величество предпринимал в религиозной сфере.
— И это все? — ошеломленно спросила я.
— Парламент недавно принял акт, согласно которому государственной изменой считается всякое злокозненное желание, намерение или устремление, выраженное устно или письменно, либо попытка представить себе, придумать, осуществить нанесение телесного повреждения королевской особе. Под такую формулировку можно подвести все, что угодно.
Леди Мария изумленно покрутила длинную прядь темно-рыжих волос, выбившуюся из-под ее испанского головного убора.
— Бедные мои друзья, — вздохнула она. — Они все такие прекрасные люди. Семейство Поулов моя матушка любила больше всех остальных. Сэр Эдвард Невилл… у него благородная душа. А уж сколько сделала для меня Гертруда Кортни, ни одна дама на подобное не осмелилась… да и Генри всегда был так добр ко мне.
— В жилах этих людей течет королевская кровь, миледи, — сказал епископ Гардинер. — Для династии Тюдоров они представляют реальную угрозу. Французский посланник сегодня сообщил мне, что, по словам короля, он давно уже собирался уничтожить Монтегю и всех остальных Поулов только за то, что они принадлежат к династии Йорков.
То же самое, почти слово в слово, совсем недавно говорил барон Монтегю. Я закусила губу, пытаясь совладать со своими чувствами. Епископ Гардинер испытующе поглядел на меня и продолжил:
— Пока император Карл и король Франции выступают против Англии, его величество не потерпит ни малейшего недовольства со стороны придворных. Если начнется война, все, кто не верен короне, могут примкнуть к силам императора Карла.
Он бросил холодный взгляд на леди Марию. Внешне она нисколько не выглядела испанкой: темно-рыжие волосы, голубые глаза, белая кожа. В отличие от меня — я гораздо больше походила на иностранку. И тем не менее Мария — родная внучка Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского. Что случится, если император Карл, ее кузен, предпримет шаги, чтобы завоевать Англию? Я знала, что именно об этом мечтала Гертруда. Могло ли быть так, что она делилась своими мечтами с принцессой?
Герцог Норфолк прокашлялся:
— Леди Мария, я тоже считал этих людей своими друзьями, но нельзя не признать, что их устранение способствует вашей же безопасности.
— Не говорите мне этого, — заявила она, и в голосе ее прозвучали повелительные нотки. — Я ни за что не пожелаю, чтобы ради моего спокойствия проливалась кровь добрых христиан. — Принцесса вдруг опустила голову. — О, вы не знаете, что это такое — быть причиной страданий других людей! — простонала она. — Никто не знал этого так, как моя несчастная матушка. Мужчины шли на мученическую смерть и готовы были пожертвовать чем угодно, лишь бы не бросать своего дела. И что со мной теперь будет? — По увядшим щекам принцессы потекли слезы.
Тут вмешался Гардинер: он сказал, что у леди Марии был трудный день и она устала. Норфолк вышел, чтобы отдать своим людям приказ приготовиться к отъезду принцессы.
Она снова нежно обняла меня:
— Не знаю, когда мы вновь встретимся с вами, Джоанна. Прошу вас, умоляю, впредь будьте более осторожны.
Я мягко высвободилась из ее объятий:
— Прошу прощения, леди Мария, но я не совсем поняла. Более осторожна, чем когда?
Она тяжело вздохнула:
— Приехать в гости к Гертруде Кортни и несколько недель подряд оставаться в ее доме… Это было неблагоразумно с вашей стороны. Я очень люблю маркизу, но она вся во власти безрассудных страстей. Признаюсь, я очень удивилась, когда узнала, что вы с ней сблизились. Я думала, Джоанна, что вы вполне счастливы у себя в Дартфорде.
— А разве не вы, — медленно проговорила я, — послали Гертруду в Дартфорд, чтобы разыскать меня и забрать с собой в Лондон? Она сама призналась мне в этом.
Леди Мария еще больше испугалась:
— Что вы, что вы! Зачем мне это делать? В последний год я переписывалась с Гертрудой, это правда, но в письмах не упоминала никого из своих друзей. Это было бы крайне неблагоразумно.
Снова появился Норфолк со свитой принцессы, и продолжать разговор больше не было возможности. Леди Мария обратилась ко мне в последний раз.
— Джоанна, мы должны верить во всемогущего Бога, Создателя нашего и Искупителя, — горячо проговорила она. — Молитесь Непорочной и Святой Деве Марии, да укроет Она от опасности наших возлюбленных друзей.
Я обещала ей это, и она удалилась.
Люди, ждавшие за дверью, — Ричард, слуга Норфолка, и двое священников из Винчестер-Хауса — с шумом вошли в комнату. Епископ взял у одного из священников какие-то документы.
— Мне интересно вот что, — проговорил он, как бы размышляя вслух, в то время как глаза его изучали бумаги, — кто же все-таки велел Гертруде Кортни отыскать вас в Дартфорде и привезти в «Алую розу»?
— Возможно, я что-то перепутала, — ответила я, стараясь говорить как можно спокойнее.
Читать бесплатно другие книги:
