Ангарский Сокол Хван Дмитрий
Через несколько минут, подъехавший к ангарцам неприятельский воин начал громко выкрикивать одну и ту же фразу. Смирнов с интересом наблюдал за ним: щупловатый, невысокий воин в войлочном доспехе с нашитыми металлическими пластинами и кольцами, на ногах мягкие кожаные сапоги рыжего цвета, на голове та же войлочная шапка с железной бляхой, в руках всадник сжимал древко с треугольным стягом серого цвета с бунчуком из конского волоса. Оружия при нём не было, стало быть, традиция посылки парламентёров тут в чести. Бурят Василий в ответ проорал ему что-то и тот, слез с коня и, придерживая его за уздечку, подошёл к Смирнову.
— Он приглашает нашего начальника в юрту Гомбо Иэлдена. Они хотят с нами поговорить, прежде чем заговорит их железо, — перевёл слова воина бурят.
— Я пошёл, — полковник убрал свой пистолет в карман куртки и, кивнув головой буряту, направил коня в ложбину.
— Андрей Валентинович, стоит ли? — крикнул ему в спину Зайцев.
— Стоит, Роман! — тут же ответил Смирнов.
Когда пошёл третий час отсутствия полковника, Шившей, подскакав к Зайцеву, посоветовал тому атаковать врага.
— Они убили его, — убеждал он Романа. — Надо их наказать! Ваши ружья достанут до тех всадников, — плёткой показал он на нескольких воинов на гребне соседнего холма.
— Подождём ещё немного, — твёрдо сказал Зайцев. — Он знал, что делал.
Между тем воины, собравшие по округе жалкий хворост, начинали запаливать костры. С той стороны никакого движения не было, доносилось лишь конское ржание. Не в силах далее ожидать, когда окончательно стемнеет, Зайцев решил выступать. Он уже пригласил к себе ангарских сержантов, а также союзников Шившея и Очира, чтобы начать обстрел врага, вынудив того начать атаку и попасть под плотный огонь винтовок. Приготовили и миномёт, сделанный на Железногорском руднике по схеме профессора Сергиенко. Однако вскоре вернулся Смирнов и переводчик. Полковник выглядел не лучшим образом, он явно устал, да и был какой-то смурной.
— Ну что, как? Разойдёмся или устроим заварушку?
— Короче, слушай. Этот алтан хан — подданный московского царя, я смотрел грамоты. У него были посольства из Москвы, Томска, они сами говорят, ездили к Белому царю в столицу. А среди вещей золотые кубки работы московского золотых дел мастера Евфимия. Там клеймо.
— О чём договорились-то? — несказанно удивился Роман.
— Всё нормально. Расходиться не будем, раз пришли. Поскольку мы союзники Москвы, а они её данники, то воевать нам не руки — непонятки будут обязательно.
— А что насчёт нападений на группу Миронова? — озабоченно проговорил Зайцев. — Тоже всё нормально? Так и оставим?
— Придётся оставить пока. Гомбо принёс свои извинения и за них и за сегодняшнего убитого бурята. Он подарил нам Шившея с потрохами и его кочевьями и готов пригнать нам табун в две сотни голов.
— Ох ты ничего себе! Но он и для себя ведь что-то попросил?
— Конечно, — спокойно сказал полковник. — Просил вместе с ним пошугать джунгар, которые разоряют его кочевья. — А сейчас, извини, я вздремлю, что-то устал, да и переел — Гомбо в меня буквально впихивал всё подряд.
Следующий месяц прошёл в рейдах по пограничным землям на западном фасе владений алтын хана хотогойтов. Сборная армия разбила несколько разведывательных отрядов джунгар. Все они были по паре-тройке сотен воинов и только один, последний бой пришёлся на крупный отряд, под тысячу всадников. Как бы не требовал Смирнов хоть некоего плана боя и согласования действий, Гомбо не желал этого слушать. Вся доблесть воина заключалась в яростном натиске, да в стремительной атаке. Шившей, пораженный новостями, действовал так, как скажет полковник. Но вот сын его, Очир, был не такой. Он был крайне недоволен тем, что их род алтан хан передал пришельцам с севера. Поэтому он бросался в атаку, увлекая остальных всадников вслед за Гомбо. Так было и в последнем бою. Прекрасно знавшие местность джунгары, к тому же отлично использовавшие разведку всё же были биты. Исход сражения решила быстрая конная атака на застигнутых в скалистом ущелье джунгар. Отряд Очира безоглядно бросился в бой и несколько сотен бурят схлестнулись с врагом в тесной горловине между скал. Только помощь стрелков-ангарцев и воинов Гомбо спасла ситуацию. Однако буряты понесли чудовищные потери, был убит и сам Очир и сотни его воинов. Лишь несколько десятков их вышло из ущелья живыми. Смирнов был в ярости, для него это было немыслимо — вот так глупо погибнуть!
— Этим бы всё и закончилось, рано или поздно, — рассудил он позднее.
Поймав оставшихся без хозяев коней и собрав железное оружие убитых, войско союзников двинулось обратно, в район верховий Селенги. Шившей ехал молча, после того боя и похорон сына, он не проронил ни слова. Расстались с ним ангарцы также без слов, он просто отвернул коня в сторону своего кочевья и ушёл. Отряд Смирнова пошёл дальше, к Порхову. Не побывавшие до этого в реальном бою тунгусы, хоть и проявили себя с самой лучшей стороны, не смогли избежать жертв. В этом походе ангарцы потеряли девять человек, убитых стрелами джунгар.
Выделенное Карпинскому помещение ему решительным образом не нравилась. Ангарского посла поселили в просторную комнату, которая занимала весь второй этаж церковной пристройки, больше напоминая сельский зал для танцев, где за неуплату отключили свет. Стоящие по краям широкие лавки, два стола в конце комнаты, в целом, комната была слишком большой и слишком тёмной. Да плюс ко всему, тут в избытке водилось всякой живности, которая весело шуршала по углам, а ночью даже заползала в постель. Первые ночи Карпинский постоянно просыпался по ночам, в отличие от флегматичного Павла Грауля. В Ангарии от ползучих тварей защищали травки, собранные веничками по углам комнат, которые выращивала на своих огородах Дарья и её ученики. Первые пару дней ангарцы потратили на приведение в порядок своей новой жилплощади. Вычищали паутину из углов помещения, выметали из-под лавок засохшие до каменного состояния ошмётки. Молодой воевода, Василий Артёмович Измайлов, когда захаживал к послам, предложил им помощь в виде нескольких тунгусских баб. Но Карпинский тут же отказался, чем немало удивил воеводу.
— Вот ещё, будут тут шурудить, потом ищи-свищи барахла своего, — ворчал Карпинский.
— Ладно тебе бухтеть! Могли бы и прибрать, кстати до нас. Хотя, мне кажется, как раз и прибирали, только не до конца. Ты когда ночью на связь выходить будешь, не забудь упомянуть, что поморов пропустили на сей раз без стрельбы и лишнего шума.
— Если связь будет, конечно доложу, — буркнул Пётр.
Первым делом, ещё до уборки Карпинский с Граулем развернули модернизированную Радеком радиостанцию, растянув на крыше антенну, таким образом, чтобы она напоминала крест. Дабы избежать ненужных вопросов от местных. Выход на крышу был на лестнице, там на небольшой площадке в виде башенки и стояла радиостанция. В эфир выходили редко, по ночам, сигнал, к сожалению, был крайне нестабилен и связь удавалось установить не всегда.
Наступившая осень принесла с собой заметное похолодание. И хотя днём была ещё приятная погода, то ночью приходил весьма ощутимый колотун.
— Печку бы тут сложить, как у меня в доме, — мечтал Пётр перед сном.
— Теперь если только на следующий год, — ответил ему Павел, кутаясь в одеяло.
— Батя, почитай пришли! Град будет вскорости — вона, дорога идёт лесом! А за нею острог будет. Стрельцы баяли, — Ивашка зайцем скакал вокруг усталых донельзя мужиков, сводивших покорную уже всему лошадь с плота.
— Слава те Господи! Ужель всё кончится? — Отец его, Игнат Корнеев истово перекрестился.
— Токмо с Божьей помочью сей путь тяжкий осилили. Виданное ли дело! — раздались голоса других крестьян.
— Остапко, вона, едва довезли. И зачем бежать удумал, дурень! Жёнку и детишек малых оставил, а сам плетей получил сполна. Дурень и есть!
— А ить сам голова приказу, что с нами идёт, велел говорить нам, что де, там куда идём, княство великое, да для крестьянина раздолье — токмо работай с землицей усердно и более ничего не требует княже тот, — проговорил мужик в драном зипуне. Болтающийся на шнурке железный крест, заросшие брови и клочковатая борода вкупе с щербатым ртом и огромные кулачищи делали этого сурового вида крестьянина более похожим на лихого человека. Большинство переселенцев уже были осведомлены о конечном пути их движения, а волнение, которое вызвал их насильственный захват, немного поутихло. Выяснилось же, что не татары их в полон взяли, а свой, казалось бы, христианской веры воевода. Даст Бог, думали крестьяне, не обманет, воевода, будет там житьё достойное. А то наслышаны были они, бывало то в Устюге, то в низовских землях, бывало, хватали людишек на сибирское поселение. Но то, в основном девок, на выданье — а тут цельными деревеньками, такого допрежь не бывало!
Через несколько часов отдыха, в течение которого схарчили почти все остававшиеся запасы пищи, караван вновь пустился в последний переход перед зимними холодами. И вскоре на высоком берегу великой реки показались острожные стены, из-за которых курились дымки. Даже лошади, почуяв близкое жильё, прибавили шагу, а уж у людей поистине открылось второе дыхание.
— Пресвятая Богородица, наконец-то! — Василий Михайлович Васильевич Беклемишев, голова Ангарского приказа, снявши меховую шапку, перекрестился на виднеющийся вдали крест над воротами острога. Беклемишева встречал Измайлов, ещё у ворот, самолично пересчитывая заходивших в посад людей. Чуть позже молодой енисейский воевода, провёл Беклемишева в отведённую ему избу, тут же приказав топить баню и готовить обильный обед.
— А поморы что, Василий Михайлович? Тоже по царскому указу в Ангарское княжество на кочах шли? — спросил о проходивших по Енисею поморах Василий Артёмович.
— Какие такие кочи, в Москве о них разговору не было, — нахмурился Беклемишев.
— Десятого дня прошли. Мимо острога, к берегу не приставали, вечером шли. Значит евойные дела, князя ангарского, — пристукнул кулаком по столу Измайлов.
— Так то мне ведомо, что поморы ходят к ангарцам по Енисею-батюшке. Обратно пойдут по весне, можно будет и пощипать их. Хотя, царь наш Михаил Фёдорович, препятствовать тому повеленья не давал. А теперь, видишь что — людей на Ангару шлёт, — наливая ковшиком из лохани ягодной вытяжки, отвечал глава ангарского приказа.
— Так они к ангарским послам не заходили.
— Стало быть, покуда не ведают о сём, — пожал плечами Беклемишев и вытер мокрые усы рукавом.
— К ангарцам когда пойдём? Они тут обретаются, в церковной пристройке, наверху, — спросил Измайлов, озабоченно поглядывая на приказного голову.
— У тебя снеди хватит, прокормить всех? Четыре с половиною сотни человек, — в свою очередь спросил Беклемишев, вставая с лавки.
— Прокормим! Да там женщины да дети во множестве, а они едят немного, — беззаботно ответил Василий Артёмович, махнув рукой. — А по весне отправим их вверх по реке.
— Ну, пошли чтоль, — покачав головой, Беклемишев взялся за ручку двери.
Во дворике, образованном зданием церкви да двухэтажной пристройкой к ней, ангарцы варили себе обед. Помимо Карпинского и Грауля, с ними находилось ещё двое — пожилой, но крепкий крестьянин Макар и обученный Иваном Микуличем современной в миру грамоте, молодой парень Онфим, внук Макара. Онфим должен был вести переписку с Москвой, ежели таковое потребуется. Макар, помимо возложенных на него обязанностей денщика, в свободное вермя весьма умело ставил силки на беляков, которых особенно много было в долинах мелких речушек, где рос густой ивняк. Вот в котле сейчас как раз и варились три разрубленные и потрошёные тушки крупных, под четыре килограмма, зайцев. Уже доходила картошка, в воздухе разносился аромат варева и желудок требовал пищи.
— Всё, снимаем! — Карпинский уже был не в силах смотреть, как смачно булькает бульон.
— Чичас, травки токмо добавим. — Макар, натянул рукав на ладонь и снял котел с огня.
— Макар, чтобы мы без тебя делали? — Грауль, получив от крестьянина миску со своей порцией, с благодарностью посмотрел на него.
— Знамо что! Как оглашенные по лесу бы бегали, — заулыбался Макар, припомнив ангарцам про то, как они охотятся — больше пугая случайного зверя, чем выслеживая или карауля верную добычу. Разложив всем по порции, Макар и сам принялся за еду, с удовольствием обсасывая косточки. Когда дно котла уже виднелось, а ангарцы, закутавшись в захваченные с собой одеяла, сытым взглядом смотрели на огонь костра, Енисейск вдруг разом наполнился гомоном и суетой. Забегали люди, послышались властные окрики.
— Что за движуха? — удивился Карпинский. — Беклемишев вернулся?
— Сейчас вон тот боец нам расскажет, — Грауль кивнул на приближающегося к ангарцам стрельца.
Кстати, в последние год-два в Енисейске удельный вес стрелецкого гарнизона ощутимо увеличился. Сейчас в остроге находилось до семи десятков краснокафтанников. Сказывалась возросшая важность сего городка.
— День добрый! С Божьей помощью караван с Руси пришёл. Людишек крестьянских нагнали во множестве. Воевода сказал, вас, ангарцев, к нему кликнуть. Он у главных ворот обретается, — обстоятельно доложил дюжий стрелец и, не удержавшись, скосил глаза на закопчённый котёл с остатками недавнего пиршества.
— Благодарствую за весть добрую, — отвечал Карпинский, — присядь, угостись. Макар, дай стрельцу поесть.
Обрадованным воин сел на бревно у костра, дожидаться ангарских варёных клубней, а Пётр и Павел направились к воротам острога.
— Онфим, пошли с нами, чего сидишь? — позвал парня Грауль. — Только забеги за чернилами и бумагой. Перья опять не забудь!
— Вот, гляди, Пётр, — Беклемишев обвёл рукой пространство енисейского посада, заполненного людом. Крестьяне старались кучковаться посемейно, многие отыскивали среди людей своих бывших соседей, друзей, чтобы быть поближе друг к другу.
— Считать будешь, поди? — поднимая воротник, кивнул на крестьян Измайлов. Словно предупреждая о скорой зиме, налетел холодный ветер, заставивший всех поёжиться от неожиданности.
— Мы считать будем только во Владиангарске. Там и оплата, — отвечал Павел. — Людей есть где разместить? Впереди зима.
— Да, за посадом есть срубы, там же и землянки, — воевода махнул рукой в направлении летом поставленных изб.
— Никаких землянок! — тут же повысил голос Павел. — Все люди должны быть живы и здоровы. Зимовать в землянках — верный путь заболеть. Василий Михайлович, размещайте крестьян в остроге. Пусть кучно — зато в тепле. Если места не хватает — подселяйте к себе в дом!
— Ты, Павел, гонору убавь чутка! — воскликнул Измайлов.
— А что вы хотели? Навезти народу и оставить его в холоде и голоде? Так ли царский приказ должно исполнять? — вступил в разговор и Карпинский.
— Василий они кругом правы. Не надобно нам о сем спор весть, — Беклемишев решил погасить назревавший конфликт.
Однако Измайлов, молодой и горячий, явно затаил обиду на заносчивого белобрысого ангарца, сующего свой конопатый нос в воеводские дела. А вечером он напомнил об этом, его люди, с трудом распихав крестьян по помещениям, привели несколько семей и в церковную пристройку. Две семьи принял и посольский этаж — в их числе и Корнеевы из Засурья. Ивашка сразу сошёлся с отроком Онфимом, который, неожиданно для него оказался из ангарцев. Тех самых, к кому они и держали этот нелёгкий путь с момента пленения их казанцами. До сих пор, вечерами, у Ивашки сжимались кулаки и катились крупные слёзы по щекам, когда вспоминал он об оставленных дома бабке с дедом, да о верном Колтуне. А осень становилась всё холоднее, а ледяное дыхание зимы пробиралось в дома по ночам, заставляя людей укутываться теплее, да заносить в дома горшки с углями.
Конские копыта выбивали чёткую мелодию, на твёрдой, не отошедшей от ночного заморозка, земле. В стороны разлетались жёлтые, скукоженые листья, в ушах свистел ветер, гонец поспешал до Албазина. Александр, новокрещённый даур из Умлекана должен был доставить важную весть для майора Алексея — главного человека на Амуре. Завидя близкие стены крепости, Александр притормозил коня и, выпрямившись в седле, с удовольствием смотрел, как над шумящей стеной леса вставало огромное, яркое солнце.
— Эй, весть из Умлекана для майора Алексея! — конь молодого даура гарцевал перед закрытыми воротами крепости. Александру, только что начавшему отращивать бороду, не терпелось передать послание. Наконец, ворота начали отпирать и гонец, взяв коня под уздцы, с восторгом зашёл в Албазин. Первый раз после того, как на Амуре появились ангарцы. С тех пор ту, некогда бывшую тут деревню можно было забыть. Теперь тут была крепость, столица даурского князя Ивана, до крещения бывшего Шилгинеем. Под защиту крепости и новой власти на великой реке постоянно приходили даурские, дючерские и солонские землепашцы и скотоводы, прельщённые отсутствием тут таких же тяжких поборов, как у своих князьков. Так что, кем бы они ни были, эти пришельцы, но дело своё они знали крепко.
— Ну давай бумагу, что ли, — с улыбкой сказал один из ангарцев Александру, когда тот доложился о прибытии в княжеском доме.
— Майору, — начал было даур, опасаясь за письмо.
— Не боись, передам! — ангарец высмотрев кого-то в коридоре, крикнул:
— Игнат! Отведи гонца в столовую, а я к Сазонову.
Чуть позже, сидя в тёплой комнате при кухне и уминая варёную картошку с рыбой, Александр решил для себя непременно вступить в дружину князя Ивана, ведь тогда можно и жену взять побогаче, как у Захария, его дружка.
— Товарищ майор, пришла группа с Порхова. Доставили радиостанцию и боеприпасы, — Васин с радостью протянул Сазонову только что принесённое письмо.
— Отлично! — майор, поднявшись из-за стола и подошедший к окну, быстро пробежал глазами текст и посмотрел на своего заместителя:
— Олег, готовь повозки и людей. В сопровождение возьмёшь пару казаков и четырёх дауров, выбери лучших из тех, что уже стреляли — выдашь им ружья казачьи, а казакам винтовки. Всё, давай!
— Есть! — Васин загремел сапогами по коридору.
Обратно в Албазин увеличившаяся на десяток человек группа пришло уже глубокой ночью. На воротах и стенах крепости горели факелы, по посаду прохаживались редкие патрули. Широкие ворота распахнулись перед прибывшей колонной и повозки вкатились во внутренний двор крепости. Тут же появились заспанные подростки, ухаживающие за лошадьми. Они распрягали коней и уводили их в стойла. Сазонову же не терпелось проверить работоспособность радиостанции. Сам Албазин стоял на холме, а самой высокой точкой его была наблюдательная башенка княжеского дома, расположенная на уровне третьего этажа. Длиннющий шест, сделанный заранее, уже ждал антенну на крыше дома, где половину занимал князь даурский Иван, а половину Алексей Сазонов, который, по сути, являлся наместником Ангарии. Коломейцев, приведший группу из Порхова в Умлекан, был связистом, поэтому настройка радиостанции и установка антенны не заняли лишнего времени. Чтобы оживить радиостанцию, Ивану потребовалось крутить ручку генератора, да следить за самодельным вольтметром, чтобы стрелка была в зеленой зоне. После этого, немного поколдовав над настройками, Коломейцев принялся вызывать Порхов:
— База шесть! База шесть! Амур на связи, база шесть!
В динамике раздавалось слабое потрескивание и более ничего. Иван продолжал вызывать прибайкальскую станцию, пока не прозвучал ответ:
— Слышу тебя, Амур! База шесть на связи! Как добрался?
— Без происшествий, база шесть! На Шилке были встречены туземцы, которые видели много казаков севернее, — Коломейцев докладывал о тунгусах, что им повстречались при сплаве по Шилке.
Ведущий группу ангарский тунгус, бывавший уже в Албазине, расспросил их, что да как, кого видели, где были. По всему выходило, что казачьи ватаги, уходившие в походы из Якутска, подбирались всё ближе к Амуру и, в скором времени, с ними придётся встречаться уже на реке.
— Надо идти далее по Амуру, — нахмурился Сазонов. — А кого здесь оставить?
После удачного сеанса связи с Порховым Сазонов ушёл, наконец, спать. Но сон к майору никак не шёл, его занимали вопросы дальнейшей судьбы проникновения на Амур. Поскольку восточные линии границы Ангарии не были до сих пор разграничены, то эти поползновения казаков были достаточно опасны. Амур, как и в знакомой ангарцам истории, мог быть освоен московскими подданными, что вызывало некоторые опасения для намечаемого ими судоходства по великой реке. Этот вопрос предстояло решить для начала с Беклемишевым, которому царём были даны широчайшие полномочия в связях с Ангарским княжеством. И Сазонов решил действовать. Раз уж, что естественно, казаков не остановить, то следует договариваться с ними и делить Амур, но главное было оставить за собой его устье. Вместе с казаками можно было склонить к сотрудничеству единственную организованную силу на Амуре — солонского князя Бомбогора. Остальные князцы — даур Гуйгудар и дючер Толга были гораздо дальше. Как сообщали некоторые из перебежчиков, эти товарищи правили в низовьях Зеи и Сунгари, если майор правильно соотнёс эти реки на карте. Выходом из ситуации стала бы совместная операция якутских казаков и ангарцев с целью привести Бомбогора к подданству…
«А вот тут как быть?» — задумался Алексей, поглаживая головку тихонько сопящей Сэрэма, которая спала, прижавшись к своему мужчине. Сэрэма, после крещения у отца Кирилла, стала Евгенией, не за горами было и венчание.
— Не делить же его пополам? — пробормотал он.
— Ты не спишь? — тут же проснулась девушка.
— Да я про этого Бомбогора размышляю, как бы его убрать без лишнего шума. Но не убивать, чтобы не злить солонов.
— Поддержи мелких князьков, каждый род, один за одним. Его не любят, — девушка сладко зевнула и продолжила:
— Отец так делал дома — дружил с каждой деревней дикарей по очереди, чтобы они не были вместе и каждый их вождь думал, что он главный. Поэтому, они не доверяли друг другу.
Алексей широко раскрыл глаза, в который раз он поражался словам своей Жени-Сэрэма, сложно было ожидать их от столь милого создания. Да и с тестем познакомиться ему хотелось всё сильнее и сильнее. Что же это за народ такой — айну?
А через неделю, вместе с очередными перебежчиками из владений солонского князя пришли и относительно свежие новости. На реке Хурха, а как выходило по всему — это правый приток Сунгари, местные племена восстали против маньчжурского владычества. На их подавление были присланы войска с юга, вооружённые так же, как и воины справедливого князя Шилгинея. Тут перебежчики указывали на ангарские ружья, как похожие на оружие недавнего врага. А вот это уже было интересно. На секунду Сазонов оторопел, ведь, по словам американцев, китайцы шарились у киргизской аномалии, не могли ли они также проникнуть сюда?
Но, взяв себя в руки, он решительно отмёл эту версию — неужели у маньчжур не было ружей? Зато появился повод для объединения усилий с казаками и приамурскими народами — внешняя угроза. Надо только всё правильно рассчитать и уяснить причины того, отчего дауры и солоны, в своё время помогали отнюдь не русским, а маньчжурам. Казалось бы, ближний враг опаснее, чем дальний — ведь цели русских и маньчжур на Амуре были одинаковые. Но они выбрали Цинов, помогая им в борьбе с русскими, хотя сами только недавно боролись против маньчжур. Надо было заставить историю сделать иной поворот. Следующей ночью были долгие переговоры с Ангарией. Принципиальное согласие на операцию от Соколова и Смирнова было получено. А ещё Сазонов узнал, что во Владиангарск пришёл целый караван поморских кочей! Родная деревня теперешнего байкальца Вигаря целиком прибыла на Ангару. Соколов обещал поспособствовать тому, чтобы теперь и на Амуре появились люди, способные достичь океана, застолбив устье Амура.
Оставалось главное — обсудить этот вопрос с Москвой.
В начале декабря, когда на Ангаре встал крепкий лёд, из Владиангарска ушёл небольшой санный караван до московского форпоста на Енисее. Олени, запряжённые в шесть саней, нагруженных провиантом, одеялами, меховой одеждой и противоцинготными средствами, прокладывали зимник. Вёл караван, оставивший Белореченск на одного из своих заместителей, капитан Новиков. По пути следования отряда были остановки в зимовьях, что стояли по берегам реки. За коими обязаны были присматривать окрестные тунгусские поселения, пополняя запасы хвороста. К чести тунгусских старост, все зимовья были в полном порядке. Взяв хороший темп, отряд Новикова вскоре увидел высокие берега Енисея. Голова Ангарского приказа Василий Беклемишев, едва прослышав о предложении ангарского князя, тут же ухватился за эту идею. Он немедля написал два письма, одно из которых должно было уйти к царю, в Москву, а второе предназначалось для дьяков Сибирского приказа, находившихся в Казани. Дабы те озаботились снаряжением и людьми для Енисейска и Якутска. Василий Михайлович поначалу решил было самолично участвовать в сём деле, но позже, рассудив, что едва ли уместно будет ему скакать по диким местам, решение своё отменил. Тем более, что в Енисейск на следующий год должна будет добраться его семья, оставленная им в Томске из-за плохого самочувствия супруги.
После первых переговоров, бани и небольшого застолья, Новиков, проконсультировавшись с Граулем и Карпинским, обратился к Беклемишеву:
— Мы заберём пять семей, — заявил Василий.
— Оно конечно, заберёте. Но золотишко надо бы положить за людишек-то? — тут же засуетился один из дьяков, бывших в свите приказного головы.
— Не бойся, чиновья душонка, золото имеется, — Новиков подозвал одного из бородачей, что были с ним и тот вытащил из сумы кожаный мешочек, шмякнувшийся о поверхность стола с приятным уху металлическим лязгом, собрав на себе алчные взгляды енисейцев. Сума ангарского казака также оказалось под такими пристальными и тяжёлыми взглядами, что Павел машинально положил руку на кобуру излучателя.
— Когда уходите в обратный путь? — спросил Измайлов, поигрывая изящным ножичком, когда дьяк, забрав золото, ушёл.
— Через два-три дня. Может статься, что к новому году успеем вернуться, — с надеждой ответил Новиков, за что тут же получил под дружеский пинок ногой от Карпинского и укоризненный взгляд Грауля.
— Как к новому году? — удивился Беклемишев. — Нешто вы почитай цельный год идти будете? Докуда же путь держать предстоит?
— Да он шуткует, Василий Михайлович, смеётся. До конца декабря воротится ко Владиангарску. Ты мне вот чего скажи, вместно ли тебе границу нашу учинять? — Грауль, пытаясь вставлять в свою речь употребляемые в этом времени слова, немного смущался.
— Об чём речь ведёшь, о восточных украйнах сибирских? — Беклемишев прищурился. — Границу мне обсуждать вместно, а рядить се токмо самодержец наш, Михаил Фёдорович, великий царь, может и никто более.
— Годится! — Павел, сгрёб со стола все, что не убрали служки, и вытащил из своего планшета перерисованную под калькой карту Сибири. — Смотри, Василий Михайлович!
Приказный голова разом изменился в лице, ноздри раздулись, а на правом глазу, казалось, задёргалось веко.
«Надо было подготовить его. Неловко получается» — уныло подумал Грауль. Карпинский прикрыл ладонью лицо, а Новиков с некоей оторопью наблюдал за картиной. Измайлов пока ничего не понял, лишь выронил от безмерного удивления ножичек, уставившись на Михаила Васильевича немигающим взглядом.
— Откуда? — прохрипел Беклемишев, вцепившись ногтями в поверхность стола.
— Что откуда? — внимательно посмотрел на него Грауль.
— Откель чертёж земли сибирской? — царский посланник до сих пор не мог совладать с эмоциями.
«Упс» — Карпинский с надеждой взглянул на Павла. А тот спокойно объяснил:
— Михайло Васильевич, это список карты, сделанный моими географами с прежнего чертежа землицы сибирской. Передана нам нашими набольшими людьми, дабы мы с тобою решили дело о границе, да немедля. Карта верна во всём.
— Дай мне такую карту, Богом клянусь, в долгу не останусь! — воскликнул Беклемишев, глядя на Грауля.
— Мы это сможем обсудить, но рядить это может лишь наш князь, Вячеслав Сокол, — перефразировал приказного голову Павел. — Так давайте обсудим пока наши граничные дела.
Беклемишев и Грауль, в коем Василий Михайлович сразу признал старшего среди ангарцев, долго сидели с картой, водя по ней пальцами. Царский чиновник оказался на редкость мелочным и въедливым. Что характеризовало его с лучшей стороны, но для Москвы, а Грауль порядком устал от его претензий. В итоге, после многочасовых переговоров, перемежавшихся перерывами, граница была определена.
Но лишь в самой восточной её части. Начинаясь на Амуре от устья Зеи, она шла по реке к самому океану, устье самого Амура Беклемишев уступать не собирался, оставив его в общем пользовании. Он же требовал и постройки порта, а также верфей, которыми можно будет пользоваться сообща.
— А тут от Владиангарска до слияния Лены с Витимом, а от оного по Лене до Ленского острожку, до слияния с Олёкмой, а по оной до крайнего притока Зеи к низу, — уже вовсю оперировал топографией карты Беклемишев.
— Куда к низу? — подперев голову кулаком, спросил Павел. — К Амуру?
— К нему, самому, а там и до окияна рукой подать.
— Подашь там, пожалуй, — пробурчал Грауль. — Хорошо, по рукам! Очертим теперь границы и на утверждение царю отошлём?
— Истинно так! — Беклемишев на радостях даже приобнял Павла.
В принципе, Грауль ожидал от приказного головы больших аппетитов, так что, по сути, дело вышло довольно удачно. Теперь лишь высочайшие резолюции должны были подтвердить договорённости сторон, уполномоченных к переговорам по этому вопросу. Конечно, показывать карту царскому чиновнику было и глупо и опасно, но, взвесив все за и против, было принято решение пойти на этот шаг. Единственно, что позволили себе ангарцы, так это небольшая хитрость — они значительно увеличили объём достающейся Московии Сибири, а приамурские области были уменьшены, Амур стал значительно короче реального. Зато Камчатка и северо-восточная Сибирь просто нависали огромными глыбами над Охотским морем.
«Кстати, Москвитин и его ватага должны быть вскоре на его берегах» — подумал Павел.
Казачьи отряды, выходя из Ленского и Якутского острогов, уже почти что достигали Амура. Тот же Иван Москвитин должен будет достигнуть со своими молодцами амурского лимана, но не известно, как дело тут его провернётся. А выйди ни на него в пустынном месте, да с построй острог и попробуй потом их выкурить! А если направить их организованно через Умлекан, Албазин и другие крепости, что ещё покуда не построены — это другое дело, они увидят, что присутствие на Амуре у Ангарского княжества серьёзное, а ежели сунутся супротив — то и пушки заговорить могут. Смирнов надеялся взять присутствие казаков на Амуре под свой контроль, поэтому следующую экспедицию на Амур планировал возглавить сам.
Ивашка с удивлением смотрел на своего нового друга. Онфим казался ему чуть ли не боярином — одёжа справная, грамоту писчую разумеет, с ангарцами запросто языком мелет, да слова мудрёные да неизвестные иной раз в речах своих пользует. Да только у Онфима нет гордыни боярской, запросто он с ангарцами, тако же запросто и с ним, крестьянским сыном.
— Тебе в школу надо, Ивашка! — убеждал дружка ангарский отрок.
— Что за дело такое? Я отцу первый помощник, недосуг мне влекомым ученьем статься, — деловито отвечал засурец.
— Нешто на Руси школы перевелись? — усмехнулся Онфим. — Или не было оной подле дома твоего?
Ивашка завертел головой, мол, у нас и церкви-то нету — десяток дворов только. Ангарец покивал головой и начал разъяснять маленькому переселенцу его перспективы:
— Как дойдёте до Ангарии, пойдёшь в младшую школу. Не робей, смотри, спрашивай! А потом старайся в школу механиков попасть — верное то дело! Тебе же забавы мои понравились?
Ещё бы! Чудные игрушки у Онфима имеются, повозки на колёсах, да с пушками. Всё из дерева резное, да крашеное опосля. По столу катается, яко телега какая по земле. А ещё есть у Онфима деревянные воины — чурбачки малые, коих можно и на телегу с пушкой посадить и катать. А ещё с телегами теми, рекомыми танками, да с воинами можно и сражения целые учинять! Жаль мало игрушек у Онфима.
— Это мне дядька Максим сработал и подарил на день рождения. А он в школе механиков преподаёт обработку дерева на станке, — с гордостью говорил Онфим.
— Ты там ученье постигал? — восхитился Ивашка.
— Не совсем, в младшей школе меня научили грамоте ангарской, а потом дядька Иван, усмотрев успехи мои, научил и московской грамоте. Он говорит, я к письму ладному способен. Буковки красиво вывожу на бумаге, — отрок, казалось, сейчас раздастся вширь от гордости.
— А в школу механиков меня не взяли, способностей к сему у меня нету, — продолжил Онфим.
— Ишь ты, — присвистнул Ивашка. — Опечалился, никак?
— Ну да, механики, у нас бают, лучшие люди будут. А ещё химики есть, так то вообще лишь пяток ребят и взяли в ученье.
— Чудны дела твои, Господи, — проговорил неслышно засурец.
— А ещё, сказывал Онфим, каждому семейству дают дом с прозрачными, большими окнами, да с крышей, черепицею крытой. А дом тот с полами тёплыми, что на них спать можно, да подпол сухой. А коли в семействе четверо детей, али более, то тому и корова полагается, безо всякой платы и работы лишней. А ежели мастеровой человек, то и на общем поле работать не надобно — знай, свой надел обрабатывай. А ещё…
— Да будя тебе лжу Онфима своего сказывать! — сердито оборвал шёпот сына старший Корнеев. — Нешто бывало прежде такое? Истинно, лжа это!
— Пошто ему лжу мне сказывать? — обиделся Ивашка.
— Бес его ведает! Воздал нам Бог страдания за грехи наши тяжкие. Спи, давай, Ивашка! — отец перевернулся на лавке лицом к стенке, а вскоре уснул и сын его, в обнимку с деревянным танком.
— Пётр Ляксеич! Рация! Караван вызывает! — Онфим потряс за плечо ангарского посла, что прикорнул на лавке, радиосигнала ожидаючи.
Карпинский, мигом проснувшись и на бегу поблагодарив паренька, бросился в башенку на крыше, где стояла радиостанция. А та уже вовсю надрывалась голосом Новикова:
— Енисей! Енисей, ежа тебе в штаны! Караван на связи!
— Слышу тебя, Караван. Енисей на связи, — наконец ответил Карпинский.
— Жди сегодня к вечеру. Будет сюрприз, как понял?
— Понял тебя, Караван! Что за сюрприз, Василий?
— Увидишь сегодня флагмана ангарской флотилии. Народ подготовь к встрече, понял? Всё, конец связи.
Карпинский тут же разбудил Грауля, которому вменялось подготовить людей, переселяемых в Ангарию к погрузке на корабли. А так же расплатиться с Беклемишевым за эту сделку. Весь день прошёл как на иголках, в беготне. Но, как бы то ни было, крестьяне собрали за несколько часов свои нехитрые пожитки и после ужина верхом на котомках стали собираться группами по полусотне человек на обширной местности у острожного причала. С затаёнными под маску апатии чувствами люди ждали продолжения своих мучений. Вечернюю тишину Енисея внезапно нарушил далёкий и протяжный гудок, раздавшийся по-над рекой.
«Неужто довели паровик до ума!» — воскликнул в душе Карпинский.
Глава 11
Когда на реке окончательно сошёл лёд, и Ангара очистилась, из прибрежных ангаров на воду спустили в числе остальных и будущий пароход — первое в Ангарии судно без вёсел. Зима прошла в доводке парового двигателя для него и ещё двух агрегатов поменьше — на боты, для пограничников. Неожиданно для всех, бодро вращавшийся при испытаниях гребной винт, оказавшись в воде, при достижении судном половины расчётной скорости, далее не потянул, вхолостую лупцуя воду за кормой. У многих тогда опустились руки — не тянет паровик, мол, надо судно поменьше, а лучше дизель, вот тогда-то и потянет! Но тут Фёдор Сартинов, который, с появлением первого не гребного корабля, наконец, вспомнил, что он некогда был капитаном большого десантного корабля, и знающий принцип работы гребного винта, хлопнул себя по лбу:
— Поднимайте винт!
Дело в том, что даже небольшое изменение загиба лопастей способно улучшить или ухудшить коэффициент полезного действия винта. А получение нужного результата представляет собой многократные попытки, причём первые из них сразу показывают дальнейшее направление работы. Так и тут — просто загнув кромку лопасти винта и немного изменив их угол наклона, инженер получил мгновенный результат — тяга заметно улучшилась. А ещё через двое суток, после окончательной доводки, пароход на ходовых испытаниях бойко шёл против течения, показав на мерной миле почти восемь узлов. Люди ликовали — начало ангарской паровой флотилии было положено! Больше всех радовался Сартинов, стоявший за штурвалом.
Наполнившись прохладным воздухом, стяг Ангарии хлопал и трепетал на ветру. Закреплённое на длинном шесте поверх ходовой рубки бело-зелёное с прямым крестом голубого цвета и гербом пикирующего сокола посередине, полотнище открыло собой счёт официальным флагам княжества, которые теперь выставляли на каждой административной постройке того или иного посёлка и гербам, которые присутствовали на каждых главных воротах посёлков. Пришла пора со всей серьёзностью подойти и к символике Ангарии. Первым символ княжества получил пароход, уходящий в своё первое серьёзное плаванье. Корабль Сартинова, «Гром», на борту которого красовались надраенные до блеска латунные буквы, взял курс на Енисейск. Пароход вёл за собой две ладьи со снятыми вёслами, которые были нагружены углём, провиантом и стройматериалом для посольского двора на Енисее. Карпинский уже присмотрел отличное место для стройки, немного ниже по течению от острога, на холме. Двор посла задумывался как небольшая крепость, жилой дом для посла, его семьи, а также помещения для двух помощников и трёх человек охраны. На одной из лодий находилась небольшая команда строителей, группа врачей, а также жена Карпинского, девушка Елена из ангарского посада.
Кстати, проблема женского пола стояла в ангарском обществе очень остро, верхушка княжества планировала решить её с помощью переселенцев, но не был учтён один важный пункт — переселенцы прибывали не только с дочерьми, но и с сыновьями, которым тоже требовалось женская половинка. Таким образом, проблема не решалась, а грозила новым конфликтом. Ведь, ясень пень, что родители той или иной девицы на выданье старались отдать дочурку за коренного ангарца, надеясь на лучшее будущее для своих внуков. Хотя некоторые крестьянские свадьбы игрались согласно прежним уговорам стариков, оставленных на Руси. Вот и приходилось некоторым обзаводиться местными жёнами, в подавляющем большинстве своём — чисто формально, лишь для удовлетворения естественных мужицких надобностей.
«Гром» выходил на Енисей, оглашая сонные окрестности длинным свистящим гудком, ещё немного и покажутся стены острога. Теперь пришло время Фёдору показать своё искусство — пересекая Енисей, надо было аккуратно развернуться и подойти к нехитрому причалу. В чреве парохода, скрытого под палубой, пыхтела и лязгала подвижными частями машина, поминутно срабатывал клапан регулятора давления в котле. Оттуда, снизу, расплывалось тепло, занимающая почти всё пространство котельного отделения тёмная, лоснящаяся туша котла дышала жаром. Шипел пар, стыки труб слезились капельками горячей воды, а со всех сторон торчали какие-то хитрые рычаги, рукоятки, маховики. Труба, выходящая посреди палубы тоже была горячей, но для этого нашли простое решение, укрыв её за деревянным ограждением.
— Чуть левее, Саша! Потом отпусти малость, — сказал Сартинов своему помощнику, ещё БДК, теперь стоящему у руля невзрачного пароходика. Флотский офицер Северного флота теперь с удовольствием крутил штурвал в застеклённой ходовой рубке, глядя на бескрайнюю гладь воды. Подойдя ближе к правому берегу, на пароходе разглядели заполненное людьми пространство близ причала.
— Смотри, народ уже собрался! Они сейчас уже грузиться собираются что ли? — удивился Новиков.
— С разгрузкой хоть помогут, — пожал плечами флегматичный мастер.
Карпинский и Грауль с восторгом смотрели на приближающийся пароход. Словно картинка из прошлого, он притягивал заворожённые взгляды, к берегу подходил, дышащий чёрным дымом…
— Гром, — прочитал на боку судна Павел.
— Куда?! Стой! — закричал вдруг сзади Карпинский.
Оказалось что крестьяне, собравшиеся у берега, разом бросились прочь от подходящего парохода. И Карпинский сейчас их точно не остановит. Раздавались судорожные выкрики, детский плач и ругательства вкупе со здравицами.
— Это просто корабль! Не надо бояться!
— Нечистая! Диавольская лодка!
Поляна вскоре опустела, остались лишь самые смелые или самые дурные. Кто-то, не отрываясь, смотрел на пароход, а кто-то уставился в землю, не смея поднять глаза.
— Пётр, оставь ты это дело! Сами потом подойдут, осмелеют и вернутся, — Грауль махнул рукой, подзывая посла Ангарии. — Сейчас разгружать ладьи будут — наверняка подводы понадобятся. Ты бы распорядился насчёт найма в Енисейске, чего время тянуть?
Тем временем, паровая машина постепенно замолкала, а сам пароход пришвартовался у причала. Ладьи же, за освободившиеся тросы подтягивали к берегу, чтобы спустив мостки, начать разгрузку.
— Здорово, Павел! А где эта посольская морда? — Василий Новиков, дружок Карпинского со школьной скамьи, как обычно не баловал Петра обходительным отношением на людях. — Я ему жену привёз, а он где-то ошивается!
— За подводами побежал в острог, — проговорил Павел, поздоровавшись с Василием.
Подходя к самому Енисейску, Пётр в воротах едва не столкнулся с лошадьми Беклемишева и Измайлова, выезжавших из острога.
— Здравствуйте, Василий Михайлович и Василий Артёмович, — приветствовал обоих Карпинский, заставивший поморщиться Измайлова, который каждый раз поражался абсолютному отсутствию чинопочитания у ангарского посла. — У вас телеги в остроге имеются, свезти кое-чего пониже острога?
Чиновники удивлённо переглянулись:
— Ты, Пётр, верно как приказчик, речи ведёшь! Пошли кого-нибудь к дьяку, пущай он дельце и обдумает, — ответил ему Измайлов.
— А что за бесовская лодка, из коей чёрный адский дым наружу прёт? — вопросил, в свою очередь Беклемишев, указав перстом на «Гром», с которого на причал сходили люди.
С лодий же уже начали споро и деловито сгружать груз, следуя коротким командам. Всё происходило чётко и слаженно, как будто до этого ангарцы проводили тренировки по погрузке-разгрузке.
— Почему бесовская лодка-то, Василий Михайлович? — Карпинский сделал несколько обиженное выражение лица, — вы в кузнице бывали прежде?
— Ну, бывал, — отвечал приказный голова.
— Ну вот. А там тоже самое, жарко, шумно, да дым валит. Так и здесь — уголь горит, дым от него и прёт, а железо стучит, судно по воде двигая. Вот и всё!
— Так кузница, оно ремесло исконное, с древнейших времён средь люда ведомое, — нахмурился Измайлов, несколько неуверенно, но всё же правя лошадь к прибрежному лугу.
— Пётр Лексеич, ты, в самом деле, проводил бы нас с воеводой до берега, — проговорил Беклемишев, слезая с коня, — ты же посол ангарский! А насчёт подвод не беспокойся, вона, Макарке своему скажи.
— Макар, хорошо, что ты тут! — Пётр подозвал своего помощника, который обретался у ворот, ожидая пока уйдут Измайлов с Беклемишевым. Рядом был и Онфимка.
— Да, Пётр? — Макар опасливо обошёл скучающих царских чиновников. Онфим же спокойно прошёл промеж лошадей, погладив одну из них по морде.
— Вы, может быть, пока вниз пойдёте, к пристани? А я потом вас нагоню, — предложил Карпинский, враз открывшим рты от подобного политеса московитам.
— Короче, Макар, сейчас пойдёшь к дьякам в приказную избу, найми там подводы, сколько есть. И к берегу правь их. А ты, — Пётр упёр палец в мальчишку, — дуй к нам и собирай вещи, чтобы потом в одну из телег их по-быстрому сложить. Я тебе пару мужичков пришлю. Рацию не трогать! Я сам.
Раздав указания помощникам, Карпинский поспешил к причалу — на пароходе должна быть его Ленка.
— Бесовщина какая-то! — воскликнул Измайлов, понукая лошадь и кивая на стоящий у причала пароход.
— Погоди о бесовщине речи вести, — проговорил Беклемишев, — надобно впервой самим всё осмотреть крепко.
— Что-то ты, Василий Михайлович, больно расположен к людишкам ангарским, как я погляжу, — прищурился воевода енисейский. — Всяко заботу о них ведёшь, в заступ берёшь? Дело ли?
— А ежели и так! Нешто с ними, аки псы, лаяться следует? Сам видеть должон, какую силу крепкую они тут имеют, ты воевода всё же, — ответил Беклемишев и припустил лошадь по тропинке, ведущей вниз, к причалам.
Разбежавшиеся было крестьяне, тем временем, потихоньку возвращались к оставленным впопыхах котомкам, внимательно наблюдая за слаженной работой прибывших на испускающем дьявольский дым корабле людей. Промеж них уже ходили ангарские медики, высматривая нездоровых.
«Самодвижущаяся лодка без парусов и вёсел, коей и ветер не надобен. Не бывало прежде сего!»— думал приказный голова.
— И что с того, коли есть теперь такое диво, — сказал он сам себе.
— Ты обиду не держи, Василий Михайлович! — догнал Измайлов Беклемишева, — я токмо для порядку оное спросил, всё же так и есть. Ишь, как споро!
Воевода перевёл взгляд на ангарцев. Все они были одинаково одеты в плотные кафтаны серого цвета, серые же штаны, заправленные в рыжие сапоги, с ружьями за спиной, сумкой для патронов на боку, висящей рядом с ножнами широкого ножа. Снимая оружия и составляя его пирамидками, да подшучивая друг над другом, они присоединялись к такелажным работам, с улыбками опустошая ладьи. Мелькали средь них и пара-тройка лиц тунгусов, что тут же отметил воевода. Тем временем, помимо переселяемых крестьян, на берегу собирался и енисейский люд.
— Эка! Смотри, Василий Михайлович! — Измайлов вдруг показал на нос парохода. — Никак девка! Да с ружьём!
Стоявшая на носу девица выглядывала кого-то на берегу, подняв солнцезащитные очки. Одета она была так же, как и остальные — серого цвета кафтан со штанами, но, по всей видимости, явно женского покроя, ладно смотревшийся на фигурке девушки. Енисейцы нечаянно залюбовались этой картиной. Вдруг, пискнув что-то, она помахала рукой кому-то на берегу и побежала к мосткам. Воевода и приказной голова тотчас обернулись, со стороны острога к причалу шёл ангарский посол Пётр Карпинский. Промчавшись мимо енисейцев, едва на задев их, девица повисла на шее посла.
Читать бесплатно другие книги:
