Пинка удаче О`Санчес
- Рина, да ты чего? Через пять минут уже ни пятнышка не останется! Вот увидишь! Еще по мороженому? Все очень красиво, я тебя уверяю.
- Нет, спасибо, Леник, только холодного мороженого сейчас и не хватало. У тебя есть платок? Пожертвуешь? Я попробую промакнуть, высушить… а то моего явно не хватит…
Лен возблагодарил милостивую Вселенную за то, что мама всегда укладывает ему в ранец, теперь в рюкзак, чистые носовые платки, которыми, кстати сказать, он почти никогда не пользуется, разве что во время насморка. Тем не менее, мама каждый раз вынимает старый и взамен укладывает новый. Может быть, эти платки не такие батистовые, как те, на которые Арамис наступал, но… где же он, этот чертов… Лен дотянулся наощупь, расстегнул кармашек рюкзака и добыл платок.
- Держи: простой, но не разу ненадеванный.
- Спасибо! Лен, ты настоящий друг! А… а как это - ненадеванный?
- Шутка. Дешевый, но неиспользованный, в смысле.
- Тогда спасибо еще раз.
Вода из плеснувшей волны оказалась относительно чистой, во всяком случае, Катя, внимательно осмотрев свои стройные ножки в темно-серых колготках, почти успокоилась. Потом она вопросительно взглянула на Лена, тот кивнул, и оба платка полетели в неуклюжую каменную урну.
- Нет, все-таки они чурбаны и хамы трамвайные, скажи, Лен?
- Точно! Понаехали тут… на скутерах…
И Катя опять засмеялась, и плечи их столкнулись коротко и мягко, на этот раз - намеренно с обеих сторон, и солнце засияло для счастливого Лена с удвоенной силой.
Тем временем закончился пляж.
Лен глянул вперед, прищурился - ох! - сердце у него екнуло от неожиданности и досады: Бушик! Чертов Буш, только его здесь и не хватало для полного счастья!
Чтобы придумать повод ссоре или драке - большого ума не нужно, достаточно уверенности в победе. А вот этой-то уверенности у Лена не было, да и драться он не хотел… Хотя… если надо… Это понятно, что отказаться от предложенной драки он просто бы не посмел… но вдруг… если можно избежать, не позорясь… Ну что за совпадения? Чего он тут делает, Бушина-дебилина, чего ему тут надо?…
Недавний, но уже главный школьный враг Лена, второгодник Буш из параллельного класса, Виктор Добушев, торчал столбом впереди, в метрах двадцати, на самом краю набережной, лицом к Зимнему дворцу. Да, стоит и смотрит непонятно куда, но не на них с Катей, а словно бы что-то высматривает на дальнем берегу… Нелепая бейсболка в руках, а сам весь такой… Лен вдруг затруднился выгрузить в слова мысленное определение увиденному: отстраненность, что ли… раздражение… сомнамбу… обиженность… нет. Печаль - вот что на этом долбаном Бушике лежит. Оказывается, моральные уроды, так же как и все нормальные люди, способны испытывать вполне человеческие чувства… Если он их сейчас заметит - драки не миновать. Драка - фигня, всего лишь мандраж, который, как пишет дядя Лук в своих книжках, "простительная трусость"… Ну, и возможные бланши по фэйсу… Тоже бы не беда, но мама с Машкой начнут усиленно жалеть, Тимка ворчать и ругать… и папа, небось, подумает, что он рохля. Да это все, по большому счету, фигня и мусор, не впервой, но разрушится такой день!
Лен мысленно взмолился судьбе, чтобы она отвела, увела, развела сходящиеся тропинки… Пусть лучше он потом трижды нарвется на Рафа с Игорьком, но чтобы сегодня ничего такого…
- Леник, слушай… Я вспомнила… давай обратно повернем?
- Давай, конечно! А что такое?
- Понимаешь… Мне так не нравится возвращаться по Кронверкскому! И еще я забыла постоять у Петра…
- Который с маленькой головой?
- Да, работы Михаила Шемякина. Я всегда к нему подхожу, когда на Петропавловке бываю, и трогаю за мизинчик, я с ним так здороваюсь. Тебе он что - не нравится?
- Нет. С чего бы он мне нравился, когда к нормальной голове гоблинское туловище присобачено? Это не искусство, это уродство. Самое натуральное уродство.
С каждым "попятным" шагом напряжение от нежданной, едва не случившейся встречи, темным холодком охватившее Лена, ослабевало, отпускало, вот уже и говорить можно в полный голос… И Катя словно бы оттаяла, заулыбалась, даже хихикнула в ответ на его слова.
- Да-а!?. Неужели? Оказывается, в культурном отношении - серый ты человек, Меншиков! Михаил Шемякин - это всемирно известный художник, классик при жизни, а ему, видите ли, не нравится! Попробовал бы сам? Твои нападки напоминают мне одну известную басню одного нашего классика-баснописца, которую мы не так давно изучали на уроках словесности.
- Это "Слон и моська", что ли?
- Ты сказал.
Лен примирительно ухмыльнулся, в ответ на Катины подтрунивания, а мыслями никак не мог отвлечься от увиденного только что. Или он ничего не понимает в пацанских эмоциях, или Бушик давил в себе слезы, отвернувшись от всего мира в сторону Невы… Плакал - тонна шестьсот! Может, с ментовкой у него возникли проблемы, или по учебе крэши начались?… Плохим парням тоже ведь бывает горько… Интересно, Катя Бушика заметила? Должна была заметить, девчонки - очень глазастый народ. Однако, первым эту тему он затрагивать не будет.
- Знаешь, Рина, пусть "Слон и моська", мне все равно, как это выглядит, но здесь тема такая: "Медный всадник" мне нравится, "Двенадцать стульев", что из Летнего сада сюда перенесли, тоже нравятся, пушка на бастионе очень нравится, а этот гомункулюс Шемякина-классика - ни фига. Имею право.
- Безусловно, имеешь. Но давай прибавим шагу, потому что мы с тобой сегодня достаточно погуляли, и я могу опоздать на обед.
- То есть, как это опоздать на обед? Бабушка откажет тебе в порции пюре? Ты шутишь? Еще двадцать минут назад ты никуда не опаздывала!
- Она-то не откажет, но я могу разминуться с мамой, которая должна сегодня дома обедать, а мне бы этого не хотелось, в смысле, чтобы мы разминулись. Память девичья, я же совсем забыла про сегодня. Лен, извини, пожалуйста, я сейчас трубочкой воспользуюсь, предупрежу, что скоро буду, и вновь к тебе подойду, ок?
- Хорошо.
Катя, отойдя на несколько шагов, начала разговор, голос тихий и нечеткий, не подслушать, поэтому Лен взялся вертеть головой во все стороны… вдруг вгляделся… Во приколы! Сегодня день встреч! Похоже, все знакомое население Питера собралось на невеликих просторах Петропавловки: вон там, на круглой площадке, не кто иной, как дядя Лук, сидит, развалясь, на скамеечке и беседует с какой-то теткой. Только о нем подумал - а он вон он! Дядю Лука мудрено узнать, потому что он совсем недавно постригся налысо, а до этого у него были волосы до плеч… И с длинными смотрелось не очень, если честно, и без волос тоже странновато получилось… У дяди Лука рожа всегда хмурая, а тетка явно чем-то раздосадована, голос у нее то и дело подскакивает вверх, а правая ладонь активно шинкует воздух. Тетка симпатичная, гораздо моложе дяди Лука, но все равно… за тридцать… Оба ничегошеньки вокруг себя не видят, но на влюбленных никак не похожи, да и возраст у обоих…
С одной стороны, Лену очень хотелось, чтобы дядя Лук увидел его с девушкой, тем более с такой… классной… и чтобы понял, что Лен уже практически взрослый человек, а с другой стороны…
- Ну, что, Лен Меншиков…
- Что, все плохо?
- Нет, не плохо, но я должна идти. Ты меня проводишь?
- Ясен пень.
- Что, прости?…
- Да, провожу… - Лен вздохнул поглубже, чтобы голос его не подвел посреди заготовленной фразы… - с надеждой, что в следующий раз, ну, во время следующего свидания, никто не будет торопить нас с тобою…
- Да ты что? Так и быть, надейся. Загаданное желание, кстати, благодаря твоему шарику сбылось стопроцентно: сегодня на гарнир макароны, а никакое не пюре.
- "И ты обманут, и тебя обманут" - Тоже мое!
Лук заметил Леню Меншикова несколько раньше, чем тот его, еще когда он и девочка, оба в форменной лицейской одежде, сворачивали от Иоаннова моста влево, к Неве, но Лук с Эльгой пошли прямо, обоим в этот день было не до скупых красот городской весны.
- Не беси меня, Лук, не беси, я только об одном тебя прошу! Неужели, хотя бы однажды ты не способен нормально поговорить, без твоих дурацких вывертов и шуточек.
- Так… а я и так…
- Пожалуйста!… Дай мне договорить!
- На.
- Что? Не поняла?
- Ты сегодня только и делаешь, что говоришь за нас обоих. Но я не против от этого и говорю: "на"! В знак согласия.
- Ты наглый, спесивый и бездушный тип. Доставший меня и всех.
- Чем же это?
- Всем.
- А еще конкретнее?
- Лук, ты надо мной измываешься? Мне все заново повторять?
- Нет, повтори основное, без эмоций и определений, вызванных эмоциями.
- Повторяю: ты бездушное животное! Неблагодарное, при этом.
- Какая славная бэйба, эта Эльга Дорси! Гиятуллина -Дорси.
- Вот, опять! Да, и еще! Я уже никогда не буду для тебя бейбой!… Ни бейбой, ни нянькой, ни секретаршей… никем! Ты уж извини. У меня теперь другая личная жизнь. Я давно собиралась с духом, чтобы тебе это сказать.
Именно данную стадию разговора дяди Лука и его спутницы засек Лен, покуда Катя ворковала по трубке с домашними, но и он, и собеседница Лука не умели читать руны в Луковых жестах и взглядах, а у Лука на душе было хреново до тошноты еще задолго до решающего разговора с Эльгой.
Жизнь вильнула в очередной раз, превратившись из более или менее укатанной тропы в ухабистое бездорожье, приведшее маленького мальчика Лука в мрачный лес на болоте, битком набитый всяческой нечистью, пока еще невидимой из-за деревьев и кустов, но ощутимой, осязаемой, реальной. И пожаловаться-то некому. Да, одиночество позволяет обрести сосредоточенность, почти свободную от бесконечных забот о хлебе насущном для себя и своих близких, но, в определенные дни и минуты, оно же лишает человека опоры и поддержки тех, кому ты не безразличен. Попробуй-ка, заболей раком желудка!? Или, хотя бы, просто впади в хандру, ощути утрату вдохновения, потеряй источник заработка?… Будучи одиноким?…
Бездействующая трубка самопроизвольно греется - и, на первый взгляд, это совсем не причина, чтобы сходить с ума и покрываться гусиной кожицей тревоги. Но у Лука две трубки, за последние недели он раз пять менял местами симки, мегафоновскую и эмтээсовскую, нарочно менял - получая неизбежный результат: непонятное нагревание бездействующей трубки послушно следует за симкой, совершено игнорируя конструктивную разницу между филипсом и сонькой в трубочном "железе". То есть, странное поведение железа зависит от телефонного номера. Во всех шпионских справочниках данный признак стопроцентно обозначает прослушку телефонного номера. У него, у Лука! Кто-то прослушивает разговоры! Ну-ка, рискни, поделись открытием с окружающими, поведай о нем друзьям, или тем, кого принято в современных урбанистических джунглях называть друзьями? - Засмеют, в глаза добродушно и утешающе, а заочно со злорадством, презрительно и без малейшего сочувствия. Да Лук и сам отлично понимает абсурдность подозрений своих, ибо не родилась еще в пределах Солнечной системы спецслужба, способная тратить ресурсы, людские, временные и финансовые, дабы спуститься столь глубоко в долины, чтобы осуществлять слежку за столь малым сим этого социума… Проще говоря - нахрен он кому сдался в этом бушующем мире, кроме нескольких святых отморозков издательского дела, да и тех больше интересуют девки, коньяк, бабло и рыбалка… Некоторых еще - религия. А вовсе не образ мыслей одного из авторов, имя которым - легион.
- …собен хотя бы здесь не демонстрировать мне тут эрудицию Людоедки-Эллочки, ты же писатель!
- А что я такого сказал?
- А ничего! Ты сказал: "Вона как!" - семь раз, и "Кто бы мог подумать?" - пять раз. Впрочем, это очень идет к твоему нынешнему, не слишком-то удачному, имиджу стареющего маргинала.
- Да, я так сказал. И что?
- А ничего! Кроме того, что эти дурацкие фразы на все случаи жизни я от тебя слышала миллион раз, в плюс к сегодняшним! Вот, зачем ты постригся наголо?
- Я побрился, просто они уже отросли за эти дни. Хорошо. Что именно, исходя из твоей системы представлений, должен был бы я сказать, услышав о твоей "новой личной жизни"?
- Что ты должен был бы сказать? Ты?
- Да.
- Ну… удивиться… Спросить - кто он? Возмутиться, в конце концов, а не так… как дятел упрямый и отстраненный…
- Почему это я должен удивляться и возмущаться? Измена - это процесс, который неминуемо становится результатом. Ну, предположим, я узнаю, что рыцарь Айвенго твоего очередного романа именуется в быту Александром Пушкиным? Или, там, Александром Цурканом…
Эльга замолчала, и короткая пауза в разговоре позволила вспыхнуть новой идее в Луковой голове: идея небольшая, примитивная, но - рабочая! Надобно сегодня же вечером, в самом черновом приближении обозначить время, когда появилась в душе тревога, письменно зафиксировать этот условный рубеж, затем, на чистой файловой странице, тупо и без исключений воспроизвести, все до единого, случившиеся контакты с людьми, включая даже близнецов, Лена и Машку, а потом так же тупо и последовательно вычеркивать из этого списка все невозможное, начав, разумеется, с любимцев: Лена и Машки. Да, коль скоро он не способен справиться с собственной паранойей, он будет ей потакать: выскажет предположение и начнет постепенно отсекать все ненужное. И тогда безумная идея превратится в рабочую гипотезу.
- Все-таки ты мерзавец, Лук. И знаешь… ты очень измельчал за эти годы. Ты параноик!
- Не спорю. Однажды я даже в автобиографии написал: "Если бы я был болезнь - я был бы паранойя. Если бы я был фрукт - я был бы тот еще фрукт"
- Вот-вот! Зачем тебе понадобилось за мною шпионить?
- Чего это я шпионил? Ничего я не шпионил. Просто я… дедукцией взял. И скальпелем рассудка. Шерлок Холмс - если хочешь знать - лопоухий Ватсон в сравнении со мною и моей способностью делать безошибочные выводы на основе мимолетных мельчайших деталей, косвенно сопутствующих тому или иному событию. Так что, можешь мне поверить на слово, милая бейба… извини… уважаемая Эльга, что я не выслеживал тебя и никаких ловушек не подстраивал, и не…
- Хорошо! Не мог бы ты воспроизвести устно нить твоих умозаключений, наверняка ложных, но… Как Холмс - Ватсону?
- Где же ложных, когда ты сама в этом призналась, только что?
- Лук, не хватай за язык, не зли меня больше необходимого! Итак, я внимательно слушаю всю цепь твоих дедукций. Ты меня очень этим обяжешь.
- Она коротка. Витька Желтков живет в одном доме с тобой. Он встает по утрам очень рано, потому что журналист и, следовательно, всегда с бодуна, он не раз видел, как Цуркан выходит из твоей парадной в восьмом часу утра и уезжает на своем "Вольво". А ты с балкона машешь ему рукой. Конечно, можно было бы допустить люфт и, соответственно, возможность брака в моих умозаключениях, предположив, что тому просто нравится ночевать на лестничной площадке, прикасаясь благоговейною щекою к ступенькам, по которым ежедневно ходит обутая в качественные импортные ботинки тридцать шестого размера та незнакомка, светлая и кроткая…
- Мерзавцы! О, какие же вы все мерзавцы!… И этот алкаш…
Лук кивнул, соглашаясь. Цуркан, ублюдок, и сам хвастался насчет Эльги, не дожидаясь Желтковских сплетен, однако, ей об этом лучше не знать, иначе пойдет дополнительная душевная травма.
- Он не прав, да?
- Кто?
- Виктор Желтков, твой сосед по парадной.
- Ты просто негодяй.
- Кто бы возражал.
- Ну, а что - ты думаешь, мои силы бесконечны? Я год за годом ждала, верила…
- …надеялась… тратя без счета лучшие годы жизни…
- Надеялась, верно! А главное - пахала как проклятая! Не для себя, между прочим, не на себя! А на твою раскрутку! Но он, видите ли, у нас - гений… ему то не подходит… и это не подходит!… Что ему жители долин с их копеечными страстишками и заботками!…
- Вона как.
- Прекрати юродствовать. О, кстати… по поводу лучших лет… Ты хоть знаешь, что стало последней каплей в наших отношениях?
- Нет.
- Я скажу. Я напомню. Что может быть легче - сочинить агитку для городских военкоматов? Тупую агитку из дежурных слов! Даун справится! Тема есть, рисунки есть, заказ есть, деньги под заказ есть - а ты что? Ты думаешь, этот заказ мне легко достался?
- А я что? Выполнил твой заказ, в срок сочинил. Более того, я его к себе в собрание сочинений помещу недрогнувшей рукой - ибо круто!
- Круто, да?… "Юность - лучшие годы жизни. Проведи их с нами, сынок!" После такой твоей агитки сам Шерлок Холмс не найдет ни одного призывника, желающего сдаться в военкомат живым.
- Это уже не мое дело. Я создал качественный продукт, а денег за него так и не обрел.
- Ты создал дрянь, мусор!… Как… как и все, что ты… настрочил недрогнувшей рукой!…
Лук снова кивнул. Деньги получил и, в конечном итоге, заказ исполнил никто иной как Цуркан. Под левым псевдонимом. Но пусть он, Лук, этого не знает, не то Эльгины взвизги перейдут в слезы и вся душераздирающая сцена прощания растянется во времени еще больше.
- …Длинное ли, короткое ты сочиняешь - все это одинаково никому не нужно! "Трезвую - приятнее!" - твое?
- Мое. Стихотворение-однострочник, в рамках борьбы… не помню уж с чем. Звонко, сжато, куртуазно. Плюс благонравие, плюс благозвучие и элегантный дактилический рисунок стиха.
- "…женщины не способны заменить нам в сексе кошек и собак, и это отрадно. В то же вре…" - это твое?
- Да, выхваченное из контекста, оно действительно кажется несколько… Слушай, Эльга! Мама дорогая, я ведь чуть не забыл! Я же вчера два слогана выдумал, они очень разные, но… Один двоесмысл, а другой просто забавен. Слушаешь меня?
- У- у-у-у… Да-а, Лу-ук. Я тебя слышу. Я вся внимание. Блокнот приготовить? Давай свои двусмысленности.
- Слоганы. Я пока не придумал, куда их приткнуть. Один дистих-двоесмысл, а другой… Гм. "Докучно обывать в толпе ведомых Толпой кровососущих насекомых."
Это двоесмысл. В нем одновременно…
- Так, молодец. А второй?
- "Устали руки - добей ногами!"
- Это тоже двоесмысл?
- Н-нет, просто слоган.
- Все. На этот раз, действительно все. Точка, жирная такая точка. Бож-же мой, как я рада! Прощай, Лук, я пошла. Счастливо оставаться, и всего хорошего тебе в твоей дальнейшей жизни. Успеха, как говорится, и… прощай.
- Ладно.
Эльга резко встала, чтобы уйти, и даже сделала несколько шагов прочь… Повернулась.
- Лук. Ты больше ничего не хочешь мне сказать?
- Нет. Я все понял.
- Совсем-совсем ничего?
- Ну, еще один дистих могу продекламировать. Абстрактное, безадресное пожелание в стихах, тоже недавнее, можно сказать - свеженькое.
- Хорошо. Продекламируй.
- "Подмани его, подзови На прокрустово ложе любви…"
Эльга ушла молча, и больше уже ни разу не обернулась.
Лук, было, привстал из уважения, чтобы стоя попрощаться с бывшей своей подругой, и опять плюхнулся на скамейку. Потрогал рукой рядом с собою - надо же, скамеечные перекладины все еще хранят тепло от обширной Эльговой попы, а она уже ушла, скорее всего - навсегда. Хотя нет, вполне вероятно, что она его пробьет на примирение, "на еще одну попытку", в свое время, когда разбежится с Цурканом, этого не долго ждать, сие очевидно… Эльга, при всех ее закидонах и порывах, птица более высокого полета, нежели этот хвастливый болван. Но и ей будет неуютно, когда личная жизнь замрет в подвешенном состоянии. Как правило, тут-то, на перепутье, и пригождаются ненадолго отодвинутые в сторону бой-други… Однако, он, Лук, уже отрезанный ломоть. Да, он сам себя прочно устранил от дальнейших отношений с Эльгой… от дружеских, сексуальных и от всяких иных. Он ее допек - и это голимый факт, а ему она теперь чужая. Он-то думал, что разрыв остывших отношений его освежит, но стало только хуже, тоскливее. Перебирать варианты следует вечером, терпеливо, упрямо, а днем… Денег у него полно: свалились от издательства нежданные десять тысяч рублей, и этого ему хватит на две недели, да плюс еще выкроит из них за квартиру заплатить и в Петроэлектросбыт… А там видно будет. Эх, деньги, деньги, деньги…
Эльга права: кому он нужен со своими изречениями, рассказами, стихами и романами? Если он до этого возраста дожил, а человечество его так и не востребовало толком, то слишком мала вероятность, пренебрежимо невелика, что дальше будет иначе. А с другой стороны - он что, ваяет свои произведения, дабы понравиться литературным критикам? Или того пуще - тупоголовым маркетолагам-сбытовикам из торговой сети? "Пишет хорошо - продается плохо!" Или ради миллионных барышей? Нет, лучше миллиардных! Лучше, да… Но, на сегодняшний день, увы, нет ни тех и не других. Лук поморщился - он даже в мыслях не любил признавать простоту упрямого факта: его книги отнюдь не бестселлеры. Тираж любой из них, однажды поступив на прилавки, тает неуклонно, однако же медленно, по торгашеским меркам, слишком медленно, чтобы делать допечатку или переиздание. За это время проворный автор успевает насвинячить целую серию необходимой рынку макулатуры… а Лук и пишет-то невпопад, не серийно, не в тему. Но, наконец, книга продана подчистую, исчезла с лотков, прилавков, сетевых магазинов, стала библиографической редкостью… вяленькой такой редкостью… иногда востребованной… И все. И все о ней забыли, кроме редкого читателя. Но кому нынче нужен редкий читатель, когда кассу приносит стадный? А тому все равно - кто автор, как называется… "Про вампиров есть? Дайте вон ту, сиреневую!" О бумажной судьбе своих книгах Лук даже выдумал грустную шутку: "Где бы их купить и как бы их продать?"
Нет, даже будучи предельно честным с самим собой, Лук понимает: не ради славы и денег он пишет, хотя алчет того и другого. А ради чего тогда? Спросить легко - ответить сложно.
Лук довольно часто представлял себе, как вдруг он становится очень известным и очень богатым. Удовольствия от первого - скоропортящееся, разовое: прочел в Сети, глянул по телевизору - а дальше расплачиваешься за все это постоянными неудобствами в социальном быту. Уж в чем в чем, а в этом неприятном обстоятельстве Лук успел убедиться и на примере своей довольно скромной популярности… А вот богатство…
Лук так и этак повертел в фантазиях очередность материальных и иных благ, обретаемых с помощью больших денег… Тоска… сегодня даже и не мечтается ни о чем… Более того, только мрачнее на душе, потому что… Потому что. Потому что всюду засада и досада. Вот, наглядный пример: свалилась как с куста золотая пылинка, жалкие десять тысяч рублей. Он не был к ним готов, и до этого мига весь был сжат и собран, как пальцы в кулаке, ибо перед ним стояла в полный рост задача: дотянуть до конца мая, нигде не одолжаясь. Упали денежки - и сразу же сегодняшний "писательский" день коту под хвост: ходит, такой, улыбается… или куксится, переживает чинимые неверными подругами межличностные разборки, боится бредовых, мифических прослушек… топает и кшикает, вон, на этих гнусных голубей, что гнусно курлычут на урне возле скамейки… И ни одной строчки жаждущему человечеству! А что, если дать Луку… хотя бы… миллион… евро… нет, лучше десять, а лучше сто миллионов евро? Миллиард - много, завидовать начнут. Будет ли он продолжать писать при ста миллионах? И жить той жизнью, что он живет? Упираться, в отчаянной и почти безнадежной попытке пробить своим упрямством всю толщу тупого и равнодушного мира?… Стоп! Отставить на секунду миллионы! Угу!… Предположим, пробил он эту самую толщу… а там - новый мир: НЕравнодушный… и столь же тупой! Надо не забыть этот оборот, это неплохо! Равнодушный и тупой… Неравнодушный, но тупой! Премилый дуализм.
Лук вздохнул. Да что за черт - глюки у него, что ли? Показалось, будто мелькнула очередная знакомая фигура - Машеньки Меншиковой… Правая рука Лука нырнула во внутренний карман куртки, за лорнетом, потрепыхалась немного и бессильно вывалилась обратно - девчонка мелькнула и исчезла, не успел идентифицировать, только лицейскую форму узнал. Может, уроки у них тут проходят… у лицейских… Или оттого ему всюду маленькие Меншиковы мерещатся, что он у них в гостях намедни был?
Итак, деньги… и прочее. Однажды Лук взял и переломил свою жизнь об колено, и с тех пор у него в собственности две жизни: память о прежней, длинной и… счастливой… наверное… И новая, в которой он сегодня живет… свободно… именно так, как хочет, если не брать в счет хронического безденежья и всяких разных других мелких досад одинокого философского бытия.
Итак: деньги капнули - писательский день насмарку. Сие - факт, и подобное не впервые. Полюби его Удача, пробейся он в мультимиллионеры - достанет ли у него сил, чтобы так же без оглядки писать маловостребованные книги? Лук вытащил обе ладони из карманов пальто, сжал их в побелевшие кулаки: "У меня - достанет!" Кулаки покачались перед носом несколько секунд… и разжались… "А вот хрен его знает!" Одно дело настроить себя на марафонскую дистанцию и с готовностью начать, а другое дело - пробежать ее до конца, понимая, что впереди никто тебя не ждет с призами и овациями… "Что это с ним? Сердце лопнуло? Тоже догадался - посреди площади. Отвезите в морг и постарайтесь установить личность. И побыстрее, у нас основной работы невпроворот!"
Когда- то Лук думал, что для покорения горы Парнас достаточно одного лишь таланта: написал десяток-другой стихотворений -и вот уже строки из них цитируют по радио и на телевидении, кладут тексты на музыку, переводят на языки дальнего зарубежья… Потом поэт Лук влюбился в сюжетную прозу и выбился в прозаики: стал ваять романы, отодвинув поэзию в запасники души…
Первый же роман, буквально с пылу, с жару, нашел своего издателя и был опубликован. И на этом медовый писательский период завершился. То есть, Лук продолжил писать стихи и прозу, эссе и хокку, романы и рассказы, однако все это уваливалось, без малейшего всплеска и отдачи, куда-то в туман… Сам-то он чувствовал за собой, что опыт и мастерство его растут, что каждая следующая книга - не просто раскрашенный буквами и пробелами кирпичик на лотке, но некая новизна, очередной шажок за пределы, очерченные творчеством великих предшественников… Да только, вот, неблагодарное человечество не желало знать и постигать эту очевидную истину. Книги писались по-прежнему хорошо, а продавались по-прежнему плохо. Тогда Лук решил подступиться к Большому Успеху с другого конца: продолжая творить повести и романы, он взялся сочинять афоризмы, слоганы, крылатые слова и прочие легкорастворимые в народе звонкости. Уж их-то впитают восхищенные толпы и разнесут по всем семи континентам! Лук ухватился за дело рьяно, с умом! Он не просто рождал афоризмы и остроты, он выкладывал их у себя в блоге, иной раз задолго до того, чтобы окунуть их в ткань очередного романа. Лук любил говаривать: "У меня афоризмов больше, чем у Оскара Уайлда и Ежи Леца вместе взятых - но мои лучше!" Читатели гордого и самоуверенного Лука не оспаривали это хвастовство, по крайней мере, вслух, но и числом почти не увеличивались. И слава продолжала рысить иноходью где-то поодаль от Лука. Редко-редко, где-нибудь на задворках Сети, на каком-нибудь занюханном сайте появлялись перепечатки Луковых афоризмов, да и то, как правило, безымянные и почти всегда покореженные. В первый раз он взбесился, познакомившись с таким фактом, а потом привык… А когда он случился, тот первый раз?… Точно: это было на "свадебном" сайте, где среди прочих шуток-прибауток смирно валялось Луковское изречение, искалеченное, однако вполне узнаваемое.
У Лука: "Лучше под трамвай, чем под каблук". На "тамадиной" барахолке: "Лучше попасть под трамвай, чем попасть под каблук своей жены".
Ладно, что толку колебаться при отсутствии выбора? Творчество, творчество и еще раз творчество, коли денег нет и не предвидится! Пока, его, Лука, распирает волшебная внутренняя сила, он будет продолжать писать книги, заметки, миниатюры, стихи и эссе, упрямо и сравнительно легко обходясь без удачи и финансового изобилия. Пока эта сила в нем есть и бушует - он запросто вытерпит свои скромные бытовые лишения и возможности, он продолжит швырять брильянты Словесности в прорубь Вечности… и прещедро! А там видно будет.
Сыт, обут, одет, относительно здоров, охренительно умен, плюс оцифрован с ног до головы, стало быть - бонсай, Лук!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Гастарбайтер - не просто батрак на стройках бывшей родины, но счастливец с заграничным паспортом. Все у него теперь есть: отчизна, в которой делопроизводство переведено с русского языка на родной, очень красивое удостоверение личности с подтверждением гражданства, наличествует посольство, либо консульство, где гражданин молодой суверенной державы может в любой трудной ситуации рассчитывать на поддержку своих соотечественников-дипломатов, а также на защиту от лихоимства, произвола и великодержавного шовинизма чужих отныне российских властей. Единственное плохо: мало платят за тяжелый труд и негде жить. И менты все время обижают. То есть, платят здесь, в России, конечно, очень даже неплохо, если сравнивать с уровнем жизни далекого родного поселка, но - во много раз меньше, чем хотелось бы. Местные ничего, можно сказать, не делают, а живут богато, особенно москвичи. Да и в Питере житуха неплохая! Обидно только, что очень большая часть заработанных денег уходит на оплату жилья, на пропитание, на бесконечные и невероятно хитрые соблазны большого города Петербурга. Санкт-Петербурга. А раньше он назывался Ленинград, и сюда запросто можно было приехать жить. Старые люди рассказывают, что сразу же по приезду, без взяток, можно было устроиться на работу и легко прописаться в почти бесплатном общежитии, и не где-нибудь, а в настоящем ПТУ, и получить там диплом… И пустить здесь корни, стать ленинградцем, и жить еще получше, чем местные, и тоже ничего не делать…
Замыслы кремлевских лидеров витают в ноосфере, сталкиваются с помыслами вождей из бывших республик Советского Союза, смешиваются с вымыслами политологов и домыслами журналистов, чтобы выпасть потом беспорядочными и мутными осадками на головы простых горожан, местных, приезжих, гастарбайтеров, бандитов, менеджеров, слесарей, миллионеров, нищих, старых, молодых, безработных…
- Толян, у тебя трудовая книжка есть? - Сегодня Виталик Слон переместился на свое привычное место, впереди, а Рафа и племянника Игорька определил сидеть сзади.
- У? У`у! Нету, шеф! Да… на хрена она мне нужна!?
- И у меня нет. Плохо. Тогда получается, что в смысле получения будущей пенсии ты ничем не отличаешься вон от того черножопого придурка. Вот, чего он там стоит, хлебалом щелкает? Управдома дожидается? Давай, мети, давай!… арбайтен!… Стоит, лодырь, мля!… Это тебе не Африка, тут бананы с ветки не падают: метлу, совок наперевес - и порыл, от рассвета до заката! Надо будет Юрке Шурупову сказать, что ихний афрожопый дворник мышей не ловит.
- Это Шурику, что ли? Ну, который Юрка Шурик? Мы с ним в одной бригаде, возле Пулковской, параллельно пацанскую жизнь начинали, если это он.
- Тот самый. Я почему про него вспомнил: он, скважина, себе фатерку тут прикупил, между прочим - перед самым кризисом, то есть, бабла за нее отмерил по максимуму, почти как при разводке. Важный такой стал, весь такой из себя в цветочном бизнесе. Небось, уже в сортир без галстука не ходит. Но - бурый, бурый, а старых друзей пока еще признает, рыло не воротит. Какой у него номер трубы, не помнишь?…
- Не помню и не знал никогда, мы же корешами не были друг другу, так… привет - привет…
- Ладно, потом найду его визитку и звякну, если не забуду. Понагнали гопоты, понаехали, понимаешь. Мало нам косоглазых, мля… так теперь афроамериканские чурки налетели, рабочие места, понимаешь, захватывают! Скоро шагу ступить некуда будет!
- Это точно! Скоро все китайцами станем!
- При чем тут китайцы? С этим сволочьем отдельный разговор, а я про негров говорю, и про этих, про наших бывших, которые из южных да из восточных республик, типа, равшан и этот… Слышь, Толян, и что им всем не стоналось под нашим игом?
Водитель осторожно поразмыслил и загыгыкал, догадавшись, что Виталику Слону приятнее будет услышать именно такой ответ, не словами, а так… Раф с Игорьком тоже фыркнулис заднего сидения, но молча и тихо, поскольку их в общую беседу пока не брали.
- Давай, Толян, не спи! А то я уже обоссусь в этих пробках!
- Да я-то что, у меня всегда шуза на газу!
Джип Виталика Слона издалека виден и запоминаем, ибо изрядно старомоден, очень ухожен и предельно уснащен всякими автомобильными цацками, половина из которых морально устарела еще в прошлом столетии. Во всяких разных иных местах Питера и его окрестностей Виталика Слона плохо знают, или вообще о таком не слыхивали, а в пределах Петроградской стороны и на Крестовском он и его черный джип-гробина примелькались… Даже постовые и дорожные менты честь ему отдают… ну, не все, разумеется, а знакомые, надежно прикормленные неформальными щедрыми штрафами… Вот и сейчас Толик-водила готов был пробиваться вперед, поперек любых полос и вопреки всем запрещающим знакам, но - пробка! Она, голубушка, выравнивает внутри себя любые водительские сословия… Точнее сказать, почти любые, ибо Дмитрию Анатольевичу, Владимиру Владимировичу, да и, пожалуй, Валентине Ивановне - тропинку бы наверняка расчистили, дабы не томились они праздным ожиданием, в то время как страна и город ждут от них очередных трудовых свершений. Но джип Виталика Слона без мигалки, а летать пока еще не умеет, поэтому за четверть часа только и успехов, что преодолел расстояние от станции метро "Крестовский остров" до чугунной ограды с щегольскими, чугунными же, воротами, за которой вальяжно раскинулся кондоминиум, построенный еще в позапрошлом году, но так до конца и не заселенный…
На заре нового тысячелетия Виталик исхитрился и через знакомых пацанов добыл себе "левые" корочки, позволяющие ставить мигалку на джип. Престижный понт обошелся ему в весьма ощутимые бабки, но однажды увидел это дело дядя Родя Магаданский, старый вор, мимоходом заглянувший после очередной отсидки в северную столицу, а заодно и в гости к Виталику Слону, с которым они когда-то бок о бок срока избывали… "То есть, конечно, ты как себе хочешь, но правильным пацанам в падлу скрещиваться с ментами. Чиновник - тот же мент, Виталя, а мигалка - это их генеральские погоны. Я так это понимаю. Бродяга никогда не будет носить погоны по жизни, понял, да? Так что, давай-ка на сегодня пересядем в другой мотор, поскромнее, а завтра как хочешь, но уже без меня". Виталик понял, и хотя сам до сих пор не спешил тянуться за воровским венцом, однако мигалку снял и выбросил на тротуар тут же, прямо при дорогом госте, а корочки разорвал - но уже попозже, с великими воздыханиями и без свидетелей.
В те времена Санкт-Петербург, в отличие от "воровских" Москвы и Казани, все еще оставался "бандитским" городом, последним бастионом "махновской" вольницы лихих девяностых, и воры пока не очень много значили в местных уголовных раскладах, но Виталик, проведший первый и пока единственный срок отсидки рядом с авторитетными "правильными" людьми, был очень смышлен для своих лет и выбранной профессии, он правильно уловил дующие ветры и отныне ориентировался только на "благо воровское", стараясь даже на воле жить и действовать в соответствии с воровскими понятиями. Жить, но при этом и не забывать собственные "фраерские" потребности, услаждающие человека в будни и праздники, а потребности - они как живот над брючным ремнем: чем больше их кормишь, чем дальше выпирают. Так и проходит пацанская жизнь в поисках золотой середины: и в Шурикову полуссученную, с "баджиками" на пузе, кодлу вступать неохота, и к ворам на нары… пусть даже на место у окна… рановато… или поздновато…
Вынужденное дорожное безделье, смог, тягомотина. Там, за оградою, мелкая потеха: похожий на клоуна дворник неспешно исполняет свои дворницкие обязанности, стало быть, только и остается, что из пробки наблюдать и средний палец ему от скуки показывать. Дворник с метлой в руках - черный-пречерный негр, и это обстоятельство (а также его карикатурно-классический советско-дворницкий дресскод, включающий в себя шапку-ушанку с подвернутыми кверху, но не завязанными наушниками, короткую "слесарскую" фуфайку, тренировочные штаны с пузырями на коленях, заправленные в грубые сапоги, папиросу-беломорину во рту) немало забавляет случайных и неслучайных проезжих и прохожих. Проезжих здесь много, трасса за последние годы стала очень уж оживленной, а прохожих-то еще больше, ибо вокруг сплошные места отдыха для горожан и гостей города, обширные парки, густо напичканные множеством тупых аттракционов и малопонятных достопримечательностей. Негр дворник - курящий, но, согласно трудовому договору, очень жестко регламентирующему трудовые обязанности и - что очень важно - внешний вид дворника, включающий подробно перечисленные все виды одежды, зимнего и летнего сезона, на рабочем месте он не имеет права курить ни трубку, ни кальян, ни сигары, ни даже сигареты, с фильтром или без фильтра… Папиросы и "козьи ножки" с махоркой - не возбраняются. Но после того, как гастарбайтер Минкайлу Фульбе, гражданин республики Нигер, в просторечии Миня-дворник, не внял первому устному предупреждению в каморке участкового насчет пахучих самокруток и второй раз попал в ментовку, уже в отделение, прямо с рабочего места, да не просто так, а по нелепому подозрению в устойчивом употреблении наркотических веществ, выйдя оттуда лишь наутро (хаусмастер заступился и договорился с кем надо, слегка заплатив), весь в кровоподтеках, присмиревший, с пустыми карманами, без мобильника и денег (отняли и копеечную пластмассовую зажигалку, и едва початую коробочку с дорогущей латакией), - табачных самокруток на людях он уже больше не вертел. Поразмыслив - даже в консульство жаловаться не побежал: поднимут там досье, прочитают биографию и вполне могут поверить полицейским наветам, да еще припомнят, что он приходится дальним родственником свергнутому президенту… Куда деваться простым людям от диктатуры полицейского произвола? - пришлось привыкать к дикарскому беломору. Да хоть и к беломору, лишь бы эти русские неандертальцы и дальше платили, как сейчас платят… Один взмах метлой - один день обучения в Сорбонне. А свои толстые пальцы-сардельки можете засовывать себе в грязные белые свиные жопы. Вжик - день, вжик - еще один день… Вжик-вжик-вжик - неделя учебы!… Одно плохо: если папиросой не затягиваться все время - она гаснет. Сейчас он в русских сапогах-кирзачах, а зимой валенки с калошами наденет. Валенки - это такие толстые и очень жесткие, словно бронированные, чулки по колено, слепленные из какой-то шерсти. Он их уже успел примерить в конце зимнего сезона, не разношенные, жестковаты на сгибах, но - сойдет, по размеру подходят.
Виталик Слон все же не выдержал и, велев притормозить за поворотом, пошел "отливать" в псевдовосточный ресторан, подстерегающий неосторожных клиентов прямо у южного входа в ЦПКиО. Толян-водила молча отказался от предложенного Игорьком жгутика табачной жевки и закурил, а Раф, также без слов, запихнул угощение в рот.
Обоим парням было скучно и маятно париться в дорожной пробке, но они героически терпели: они ведь теперь не гопота и не бакланы, они - в семье, пусть пока и не полноправные пацаны среди остальной братвы. Через минуту Виталик Слон вернется, скажет им, что собирался сказать и поручить - и на сегодня они вольные волки, найдут себе оттяг по душе… да хотя бы и начатое с утра дело продолжат…
Тот не дружил, кто друга не злословил.
Раф мысленно обложил Игорька матюгами, но вслух только сладко зевнул. И пробурчал:
- Ну, че, Игорек? Вот она - Малая Пушкарская 26, че нам здесь надо? - Парень сплюнул, далеко и густо, как бы в знак презрения к ничем не примечательной арке, с номером дома над нею, к тротуару и улице, где они с Игорьком стояли, и к самому промозглому утру, в которое он вынужден был бодрствовать, вместо того, чтобы вволю отсыпаться после вчерашнего полупьяного туса в "Чугунной гире". Вставать спозаранок и впрямь довольно противно, однако Раф бурчал и матерился без досады в душе: башка не болит, настроение нормальное, а Игорек проверенный кореш и по-пустому теребить не будет… Да и все равно дома спать не дадут: "почему пьянствуешь, почему работу не ищешь, вторую судимость ждешь? Почему в мечеть не ходишь, почему у тебя друзья и подруги сплошное отребье? А этот твой Игорек вообще знается со всяким жульем, он и тебя куда-нибудь втянет, он на тебя дурно влияет… вот, опять весь умывальник заплевал этой вонючей гадостью…" Родаки в больших количествах - несносный народ. А он как раз не бездельничает, он уже при делах. Игорек его потому пораньше из дому выдернул, чтобы им успеть для себя постараться, потому что днем их Виталик Слон будет ждать, с поручением, там нельзя будет ни опоздать, ни уклониться. Но до встречи далеко, а пока - поиск, поиск и поиск, денег и перспектив. Они же, типа, стажеры, на испытательном сроке, а это значит, что бабла им "за так" никто отстегивать не будет, только то, что сами надыбают… Или получат разово, как сегодня: Виталик накинет им с Игорьком какое-нибудь дельце и обязательно за него проплатит из своего кармана, типа для поддержания штанов. А потом, когда Раф с Игорьком в дела войдут и свои делянки получат, уже они будут отстегивать Виталику положенный кусок: в знак уважения и плюс на общак.
- Нам здесь надо пройти внутрь, во двор, и осмотреться. Я буду показывать и объяснять, а ты тоже секи масть, может, тоже чего увидишь.
Друзья миновали подворотню и оказались во дворе, примыкающем, на правах внутреннего, к доброму десятку домов Большой Пушкарской улицы и Малой Пушкарской улицы, образованное таким образом жилое пространство получилось слишком уж извилистым и обширным, чтобы именовать его двором-колодцем. Стены домов умеренно ветхие, привычно обшарпанные, сплошь загаженные разноцветными настенными надписями, там и сям по двору гаражи-сараи понатыканы, худосочные деревца и кустарники, обсыпанные мелкой майской зеленью, пыжатся выглядеть городскими бронхами… Асфальт битый, в устойчивых лужицах, но грязи во дворе почти нет. Широк, широк двор, солнце не ленится сюда заходить даже по зимнему времени, если, конечно, день на дворе и небо без облаков… Большой, но обычный питерский двор, с несколькими входами и выходами, пока еще не законопаченными воротами и решетками… Разве что автомобили здесь проще воровать, чем из двора-колодца, но для угонов нужен опыт, хорошая подготовка, хорошие связи. А иначе мгновенно срок обретешь, и мявкнуть не успеешь… Разбивать стекла и грабить салоны - тоже немногим прибыльнее. Это для нариков, от безвыходности…
- На тачку, что ли, нацелился? А, Игорек?
- Не-а. Думай дальше.
- Это хорошо, а то, знаешь, стремно подписываться на тупое, да еще незнакомое дело. У меня и прав-то нету. А у тебя?
- Купим, с первого же бабла, и тебе, и мне. Ну, что, придумал?
- Нет, я не врубаюсь, че ты тут хочешь, давай объясняй, не в кавээне.
Игорек кивнул и надулся важностью: сейчас он будет излагать свою первую деловую идею, надо чтобы все прозвучало убедительно, веско и четко, чтобы Раф его на смех не поднял… Пусть только эти, с тявкающими таксами, пройдут…
- Давай, Раф, отойдем на середину двора, чтобы эха не было, и давай будем говорить тише.
Друзья подошли к пустынной по утреннему часу детской площадке, и присели на узкое декоративное бревно.
- Во, нормально теперь. Дай зажигалку. Готов слушать?
- Лепи.
- Помнишь, мы у меня дома, перед "гирей", ну, еще не вчера, а позапозавчера фильм смотрели: "Выход через сувенирную лавку"? Там про этих, про стритрайтеров, которые стены мажут всякой хренью из баллончиков? Там еще Бэнкси был? Про Лондон, про Париж, про Лос Анджелес, английский фильм?
- Ну, так, что-то такое… Средненько… И чего? Про… этого… не помню.
- А шизанутого перца в шляпе и с бакенбардами - помнишь?
- Вроде бы. Про раскрашенную слониху помню.
- Короче, надо их поставить под себя.
- Кого - их?
- Ну, этих… короче, рисовальщиков. Выследим, наедем, заставим платить. Типа, раз в месяц, или раз в две недели. Вот такой план. Как тебе?
- Да никак. Если честно, Игорек, я пока ни х-х-хрена не понял из того, что ты тут сказал.
- Объясняю подробнее. Ты когда-нибудь видел этих бомберов и стритрайтеров… ну, с поличным, когда они в процессе… ну, разрисовывают? Наклеивают?
- Не помню. Может, и видел, а скорее - что нет. Что-то такое… может, случайно, еще когда в школе учился. И что?
- Погоди… Але… Да, Вить?… Чего?… У-у, нет ни фига, сам пустой… Погоди, братишка, на какой сеанс ты хотел ее пригласить?… Ах, завтра? Ну, тогда совсем другое дело. Сегодня, ближе к позднему вечеру, ты меня вычисли и, скорее всего, пятихатку я тебе отсыплю… Все, я занят, пока-пока. Братишка звонил, в кино ему надо телку сводить, а с предков никакого толку, двоек, понимаешь, нахватал и они из-за этого жмотятся… О чем мы, Раф?…
- Про то, что мы никогда не видели, как они стены мажут.
- Потому что они - ночные говнометы, они боятся гадить при всех. Потому что все их готовы прессовать: жильцы, магазинщики, дворники и ментура, вот они и сторожатся, или, говоря по-русски - конспирируются.
- Ну, так, соглашусь с этим. И что?
- А то, дружище Раф, что их все не любят и никто не защищает! А значит, и заступаться за них никто не будет, сочувствовать, когда мы на них наедем! Их даже правозащитники не любят. То, что нам надо!
- Хм… Прикольно! Так, давай дальше!
- Даю. Приходит такой чувачила в ментовку с темой: так, мол и так, бычары наезжают, бьют, отнимают!… А ему: "А ты кто такой? Где наезжают, что отнимают? Ах, баллончики!… Ах, это ты сучок обоссанный, на стены красками блюешь, город, мля, конкретно уродуешь? Н-на тебе в торец! Да н-на в ливер! Мало они тебя, пи…аса месили! На в рыло! Кто еще стены расписывает, кроме тебя, кто с тобой в компании крутится, кого знаешь, где живут?…" Ну и так далее…
Игорек, пережидая, пока друг отсмеется, стрельнул глазами по сторонам, убедился, что рядом никого нет, даже собак, и воодушевленно продолжил:
- Менты им враги, и они это знают. Раз у них есть деньги на краску, найдутся и на отстежку своей крыше. Крыша - это мы. Кроме того, засекай: мы "за просто так" с них тянуть не будем, а предложим защиту и помощь. От кого? От себе подобных, от таких же уродов. У них, Раф, чтобы ты знал, весь их мир напрочь свинством помазан, особенно не любят бомберов. Они, типа, враждуют меж собой и своими рисунками вражеские забивают, поверх малюют, вон как те собаки у столба. Вот, прихватили мы такого ухаря, отметелили в воспитательных целях и для разминки, а потом говорим: ты нам платишь - мы тебя защищаем, решаем твои проблемы. Будешь под нашей крышей пачкать стены и гаражи и наплюешь на конкурентов. Кто они, кстати, где они?… Показывай, замесим! Они будут тебя бояться с этого дня! При случае, даже от ментуры отмажем, чувак!
Выходим через этих лохов на других мазил и - тоже их под себя ставим! Мало того, мы им, кто реально рисует, а не просто подписи поверх других свинячит, пообещаем пиар, чтобы легче доить: дескать, выведем на бизнес-проекты, на ТВ и кино, как Бэнкси, на всякие там арт-галереи, под крутое бабло и так далее. Ну, это уже будет чистая разводка, но об этом потсле… Под такое дело и ребят в помощь подтянем, потому что вдвоем нам будет потом не управиться, когда масштаб пойдет… И пацаны в семье нас зауважают, что мы самостоятельный бизнес замутили, никому из них дорогу не переходя. Понял теперь? Авторитет заработаем.
Раф недоверчиво ухмыльнулся, хотел было что-то спросить, но осекся, не находя нужных слов… Но и у него, вслед за Игорьком, заблестели глаза, рука торопливо полезла за сигаретой, а жвачку можно выплюнуть… эй… зажигалка-то ни хрена не включается… Наконец, Раф прикурил:
- Снаружи-то все гладко, хотя… А сюда зачем привел?
- Почему сюда??? Именно сегодня, именно сюда, а не к тебе на Подковырова! О том и речь, сейчас поймешь. Глянь: весь двор уделан этой хреновней по уровню человеческого роста. Видишь?
Раф закивал, озираясь.
- Угу. Дай зырки?
- Свои надень.
- Да, я дома забыл, бросил куда-то, некогда было шариться…
- На. Опять, на фиг, настройки мне собьешь…
Раф, под бдительным взором друга, подчеркнуто осторожно вытряхнул лорнет из замшевого футляра, футляр вернул.
- А вон тот кусок стены забит пустой краской, во-он тот, это целое полотнище, братан! И рядом подстанция, тоже начисто закрашена. Вернейший признак того, что вот-вот на этом месте опять какой-то Ван Гог с баллончиками срать усядется! Наша задача - подкараулить и взять на месте! Но где нам караулить? - спросишь ты и будешь прав! Мы же не станем всю ночь в подворотне на улице груши околачивать?
- Не хотелось бы. Ну а почему именно здесь? Этого говна ведь по всему городу навалено?
Читать бесплатно другие книги:
