А что будет со мной? Чейз Джеймс

Это был первый день. Не знаю, каким чудом мне удалось выдержать следующие семь дней, но я заставил себя ради своего старика. Он целыми днями пропадал в банке, и я был предоставлен самому себе. Слонялся по городку, встречался с девчонками, правда, после миссис Виктории Эссекс, они показались мне такими невзрачными, такими нестерпимо нудными, что я зарекся назначать им свидания. Сидел дома, смотрел телевизор, курил и считал часы до двадцать четвертого сентября.

Вечером двадцать третьего я спросил отца, а не устроить ли нам прощальный ужин в ресторане.

– Я мог бы и сам приготовить что-нибудь этакое, но если хочешь…

– А ты разве не хочешь? Небось после маминой кончины ни разу не был в ресторане.

– Что правда, то правда. Ну, давай для разнообразия, пошли.

Мы отправились в лучший ресторан города; ничего особенного он из себя не представляет, но вполне приличный. В зале было довольно много народа, и, похоже, все знали моего старика. Мы будто прибыли с официальным визитом. Отец то и дело останавливался, пожимал руки, представлял меня, шел к следующему столику, и все повторялось сначала. Жалкие провинциалы, они нагоняли на меня зеленую тоску, но я был сама любезность.

– Пап, да ты тут настоящая знаменитость, – заметил я, когда мы, наконец, добрались до своих мест. – Я и не знал, что ты пользуешься такой популярностью.

Он просиял:

– Да ведь мудрено, сынок, проработать в маленьком городе сорок пять лет и не завести друзей.

– Это верно.

Подошел метрдотель и поздоровался с нами за руку. То был толстячок с измученным лицом, в поношенном, засаленном фраке, зато он осыпал моего старика королевскими почестями, и это меня подкупило.

– Ты что будешь, пап? – спросил я. – Только не бифштекс!

Отец рассмеялся. Он весь светился от удовольствия. Внимание окружающих пошло ему на пользу.

– Ну…

– Давай закажем устрицы и пирог с дичью.

У него загорелись глаза.

– Хм, Джек, это звучит заманчиво.

Мы заказали устрицы с шампанским и пирог с дичью, а к нему – бордо. На мой избалованный в Парадиз-Сити вкус, здешняя кухня была весьма убогой, но отец поел с большим удовольствием.

После ужина к нам подсели два старикана, полных, облезлых, но с гонором. Один оказался мэром, другой – управляющим городским парком. Мой старик был на седьмом небе от счастья. Я подыгрывал ему, а сам мечтал, чтобы поскорее наступило завтра.

Когда вернулись домой, отец сказал:

– Знаешь, Джек, с тех пор как не стало мамы, я впервые так славно провел вечер. Вот купил бы ты мастерскую у Джексона, и зажили бы мы с тобой в свое удовольствие.

– Пока не хочу, пап. Может, потом как-нибудь, – ответил я, чувствуя себя последним негодяем.

В аэропорту Парадиз-Сити я забрал «бьюик» Берни и выехал на шоссе.

Я думал об отце, проработавшем всю жизнь в своем несчастном банке, о том, как он в свои шестьдесят девять лет перенесет известие о моей гибели в авиакатастрофе. Думал и о том, что теперь я штатный сотрудник Эссекса, получаю тридцать тысяч в год, а там, глядишь, и прибавят. Не опрометчиво ли с моей стороны ввязываться в эту авантюру с угоном. Может, не стоит рисковать, раз подвернулось подходящее место? Потом я представил, что значит – иметь в кармане миллион двести тысяч. На службе у Эссекса нечего и мечтать о таких деньгах, хоть надрывайся до самой пенсии. Одно мне было ясно: как только получу свою долю, расстанусь с Берни. Не лежала у меня душа к фирме «Голубая лента». Возьму свои денежки и рвану в Европу. Я еще не решил, где осесть, но там будет видно, а с такими деньгами, да еще если вложить их с умом, наверняка не соскучишься.

Около полудня я подъехал к уединенному коттеджу. Интересно, подумал я, там ли уже миссис Эссекс. Миссис Эссекс? У меня не поворачивался язык назвать ее Викторией или Викки… даже про себя. Что-то в ее облике удерживало от фамильярности, хотя, казалось бы, и по заднице шлепал, и спал с ней. Она была особенной.

Я заглушил мотор и едва вылез из машины, как дверь дома отворилась и на пороге показался улыбающийся чернокожий грум. Я остолбенел от неожиданности, а он вышел мне навстречу. Высокий, стройный, с приплюснутым носом и блестящими черными глазами, одет в белый китель и зеленые брюки, разлапистые ноги обуты в зеленые сандалии.

– День добрый, мистер Крейн, – поздоровался он.

– Привет!

Какого черта, недоумевал я.

– Миссис Эссекс приедет после обеда, мистер Крейн.

– А… да… ладно… – совсем растерялся я.

– Я отнесу вашу сумку. – Он помялся и добавил с улыбкой: – Мое имя Сэм Уошингтон Джоунз. Зовите меня просто Сэм, ладно?

– Договорились.

Он открыл багажник и достал мою сумку.

– Пойдемте, мистер Крейн, я покажу вашу комнату.

Я вошел за ним в дом, он задержался у двери одной из комнат, кивнул на нее и объяснил:

– Это спальня миссис Эссекс. – Затем прошел дальше по коридору и открыл дверь. – Вот ваша комната, мистер Крейн.

– Спасибо.

– Позвольте распаковать вашу сумку, мистер Крейн?

– Я сам.

Он поставил мою сумку на кровать.

– Обед будет через полчаса. Позвольте принести вам что-нибудь выпить, мистер Крейн?

– Виски со льдом, пожалуйста.

Минуту-другую я стоял в нерешительности. А потом рассудил, что кто-то же должен ее обслуживать. Ведь женщина с ее замашками не станет готовить еду, подметать пол, застилать постель. Интересно, спросил я себя, как ей удалось прибрать к рукам этого славного негра.

Я распаковал сумку, повесил вещи в шкаф и разложил по полкам, умылся в ванной и пошел в гостиную. На низком столике стояло двойное виски со льдом. Я уселся, закурил и принялся ждать.

Через двадцать минут вошел Сэм.

– Вы готовы пообедать, мистер Крейн?

– Есть я всегда готов.

Он улыбнулся и вышел. Спустя еще несколько минут он вкатил в гостиную столик на колесах. На закуску я съел десяток крупных креветок. В качестве основного блюда он подал кебаб под соусом карри. В завершение трапезы я получил кофе и бренди.

– Ты отменный повар, Сэм.

– Да, мистер Крейн. Госпожа любит вкусно поесть.

Я сидел, покуривая и отдыхая, и вот часа в три раздался шум приближающейся машины. Я встал и вышел на улицу.

Миссис Эссекс на «порше» пулей подлетела к дому и затормозила в нескольких футах от меня.

– Привет, Джек! – взмахнула она рукой и вылезла из машины.

Господи, восхитился я, до чего хороша! На ней была яркая цветастая, точно картина Пикассо, рубаха и белые брюки в обтяжку.

– Вы неотразимы, – выдохнул я.

Она кокетливо взглянула на меня исподлобья и улыбнулась:

– Ты так думаешь?

Она подошла и взяла меня под руку.

– Сэм позаботился о тебе?

– Конечно. Он превосходный повар.

Мы зашли в дом, и она села в кресло.

– Удивлен? – улыбнулась она.

– Еще бы!

– Доволен?

– Не то слово!

Она рассмеялась. Черт побери! От одного ее вида у меня захватывало дух.

– В настоящее время я гощу у своей сестры в Нью-Йорке. У нее тот же случай, вот мы и помогаем друг дружке. Я покрываю ее, а она – меня. – Миссис Эссекс снова рассмеялась. – Лейн слишком занят, ему некогда позаботиться обо мне. – Она бросила на меня озорной взгляд. – Но ты-то позаботишься, правда?

Я протянул руку:

– За чем же дело стало?

Следующие пять дней пролетели как сон. После ночи любви мы вставали часов в десять, съедали завтрак, поданный Сэмом, потом катались верхом по лесу. В седле она была восхитительна. Я не сводил с нее глаз. Когда возвращались домой, Сэм кормил нас обедом. После обеда мы уединялись в спальне, и всякий раз мои ласки воспламеняли в ней неистовую страсть. Потом подолгу гуляли по лесу пешком, взявшись за руки и подставляя себя солнцу. Разговаривали мало. Казалось, ей достаточно того, что я иду рядом и держу ее за руку. После заката мы возвращались в коттедж и закрывали ставни. Выпивали, смотрели телевизор, затем Сэм подавал легкий ужин, но его легкие ужины были верхом изысканности: суфле с омаром, форель с миндалем, яичный салат с копченой лососиной и все в таком духе. Ни она, ни я не пытались заводить разговоров, как это обычно принято у людей. Между нами установилась чисто физическая связь. Она испытывала ко мне влечение, как к быку– производителю: здесь не было места человеческим чувствам. Великолепная природа, вкусная еда и потрясающая женщина.

В последний вечер, накануне того дня, когда Берни должен был прилететь на новом самолете, у нас был прощальный ужин. Сэм подал сначала перепелок, потом – фазана со всеми мыслимыми приправами и гарнирами, а к нему – «Лятур» урожая 1959 года.

– Пора возвращаться к Лейну, – вздохнула она, потягивая бренди, и улыбнулась. – Хорошо было?

– Мне… очень, как никогда. А тебе?

– М-м-м! – сладко протянула она, встала и прошлась по большой гостиной, а я смотрел, как медленно и чувственно перекатываются ее бедра, как она поднимает грудь. – С тобой мне лучше, чем с Лейном.

– Да? Это только потому, что у меня есть время на любовь, а у него нет.

– Женщине необходима любовь. Если женщину угораздит связать свою жизнь с мужчиной, у которого на уме одни деньги… – Она пожала плечами. – Деньги да бизнес, а женщина требует внимания.

Сэм принес кофе.

– Прикажете упаковать вашу сумку, миссис Эссекс? – спросил он, наполняя чашки.

– Да, пожалуйста.

Итак, всему приходит конец. Эта женщина, так безоглядно отдавшая мне свою любовь, имела одну общую черту с моим отцом. С завтрашнего дня оба перестанут существовать для меня. Завтра в это время я буду в «кондоре» и умру для всех, кто знал меня. Не видать мне больше своего старика, однако с этой мыслью я кое-как свыкся. Его жизнь прожита, но до чего горько сознавать, что в последний раз видишь женщину, сидящую рядом, ее бездонные лиловые глаза, устремленные на меня.

– Знаешь, Джек, – снова заговорила она, когда Сэм вышел, – у меня было много мужчин. Женщине необходим мужчина, а Лейн – я уже рассказывала – слишком занят, у него нет времени на меня, да и сил тоже. Ты не представляешь, как это раздражает, когда ждешь-ждешь его, а потом выясняется, что он устал. Мужчины думают только о себе. Он воображает, будто я в состоянии сидеть и ждать, пока его осенит вдохновение. – Она похлопала меня по руке. – Сегодня у нас с тобой последняя безопасная ночь, Джек, но если мы проявим осторожность, то будут и другие ночи. – Она поднялась на ноги. – Пойдем спать.

Наутро я проводил взглядом ее «порше». Она взмахнула на прощанье рукой и скрылась из виду.

Из дома вышел Сэм.

– Ваша сумка собрана, мистер Крейн.

Я протянул ему двадцать долларов.

– Не надо, – улыбнулся он. – Рад был услужить вам.

Тогда я попрощался с ним и поехал на аэродром.

Новехонький «кондор» приземлился часа в три дня. Я сел в джип и подъехал к нему как раз вовремя: Берни и Эрскин только что сошли с трапа.

– Самолетик что надо, – заметил я.

– А ты его и не видел еще как следует. Мечта, а не машина, – отозвался Берни.

– Нигде не барахлит?

– Нигде. Летит как птица.

Мы переглянулись.

– Когда будут ночные испытания?

– Я думаю, в субботу.

Стало быть, в нашем распоряжении оставалось три дня.

– Вы уверены, что машина не дает сбоев?

– Да уверены, – подтвердил Эрскин. – Отлажена как часы.

– Пойди, Джек, – предложил Берни, – взгляни. У меня сейчас куча бумажной работы, а потом я должен звонить мистеру Эссексу. Гарри проводит тебя.

Он сел в один из ожидавших джипов и уехал.

Мы с Гарри поднялись в самолет. Здесь было все, чего только мог пожелать крупный бизнесмен: шесть великолепно отделанных спальных кают; личные апартаменты Эссекса, обставленные с особенной роскошью; узкий и длинный конференц-зал человек на десять; небольшой кабинет секретаря, оборудованный по последнему слову оргтехники; бар, кухонька со всем необходимым, а в самом хвосте две каюты по-скромнее, для персонала.

– Только плавательного бассейна не хватает, – заметил я после осмотра. – Жаль, что этот несчастный мексиканец выпотрошит нашего красавца и натолкает сюда кубинцев с оружием.

Гарри пожал плечами:

– Жалостью сыт не будешь. По мне, пусть делают, что хотят, лишь бы платили.

– Значит, в субботу вечером?

Тот кивнул.

– Гарри, а как ты вообще к этому относишься, ну, к нашей гибели? Ведь мы никогда не сможем вернуться в Штаты.

– Да, на такое не всякий решится, но я не вижу другого способа заработать столько денег.

– А ты собираешься иметь дело с Берни и его авиатакси?

– Ну уж нет, – покачал головой Гарри. – Не верю я в эту затею. Возьму свою долю – и только меня и видели. А ты?

– Я тоже. Уже решил, куда податься?

– В Рио. У меня там связи. А ты?

– Может, в Европу. Главное – получить деньги.

– Думаешь, возможен подвох?

– Теперь вроде бы нет. – И я рассказал ему об учреждении фирмы, о разговоре с Кендриком. Все должно быть путем.

Мы сели в джип и поехали к диспетчерской вышке. Выпили пива, а тем временем освободился Берни. Он сказал, что поговорил в Париже с мистером Эссексом и предупредил его об испытательном ночном полете в субботу.

– Съезжу, пожалуй, к Кендрику, – сказал я. – Если операция назначается на субботу, надо сначала получить банковское уведомление о переводе. Берни, а ты загрузи на борт оружие и боеприпасы. Каждому – по пистолету-пулемету. Чем там еще можно разжиться?

Берни взглянул на Гарри:

– Ты у нас знаток оружейного склада.

– Есть три японские винтовки «армалайт» – бьют наповал – и, кажется, четыре «чикагских пианино».

– Давайте возьмем и то и другое. Как насчет гранат?

– Имеются.

– Штук шесть.

Оба молча уставились на меня.

– Джек, – спросил наконец Берни, у которого выступила на лбу испарина, – ты всерьез опасаешься заварухи?

– Я хочу быть уверен, что мы сумеем пресечь любую заваруху.

– Н-да…

– Переправьте оружие на борт, – сказал я, поднимаясь со стула. – Я еду к Кендрику. Что, если нам поужинать вместе и заодно договориться обо всем окончательно?

– Верно, – поддержал меня Берни. – Встретимся у меня. Я закажу ужин.

– Примерно в половине девятого?

– Идет.

Я взял «бьюик» Берни и поехал в город. Спустя три часа я постучал к Берни, и он открыл дверь. Гарри пил виски и при моем появлении встал, чтобы налить мне стаканчик.

– Ну, как дела? – спросил Берни. У него был беспокойный взгляд, под глазами залегли тени.

Я сел и взял протянутый стакан виски.

– Квитанцию из банка получим в пятницу. Я предупредил этого жирного педика, что без квитанции самолет не тронется с места. – Я ободряюще улыбнулся Берни. – Не дрейфь. Все будет в ажуре. Прорвемся.

Откуда я мог знать, что случится такое, чего никто из нас не мог даже представить? На мой взгляд, все шло как надо. Недаром я положил столько сил на это дело, однако жизнь всегда – повторяю, всегда – подбрасывает что-нибудь эдакое, непредвиденное.