Янтарные глаза одиночества Землякова Наталия

Ему больше всего на свете сейчас хотелось провести пальцами по ее лицу, по тщательно уложенным волосам. Чтобы убедиться: все это ему не кажется – она, его Элоиза, здесь, с ним, рядом. Но он не осмелился дотронуться до нее.

– Нет, я все размышляю – стоит или нет? Конечно, здесь отличные гонорары. Но под мое исполнение нельзя танцевать. А тогда для чего я нужна всей этой публике?

– Но по-моему, Оскар Строк играл здесь на рояле?

– Наверное… Но не в зале, а в отдельных кабинетах. Не знаю, я ничего еще не решила. Надо подумать… – пожала плечами Элоиза и грустно улыбнулась: – Сендер, расскажите мне лучше о себе. Чем вы еще занимаетесь, кроме того, что проматываете свои деньги в дорогих ресторанах? Говорят, счет доходил до двухсот латов. Вы когда-нибудь так широко кутили здесь? Ну, признавайтесь же!

– О чем вы говорите, Элоиза? Неужели вы верите в то, что я могу спустить такие деньги в ресторане? – почти самодовольно улыбнулся Сендер, которого отлично знали все официанты и гости «Альгамбры». – Нет, нет, я жадный и расчетливый делец.

– Но, судя по вашему костюму, этого не скажешь.

– Видимость, все видимость, моя дорогая Элоиза.

– А в чем же тогда суть, Сендер? – с неподдельным интересом спросила она.

– В чем? – Он набрал побольше воздуха в легкие и сцепил пальцы в замок так сильно, что сквозь природную смуглость проступила бледность. – В том, что я не знаю… Я не знаю, что мне делать дальше. Помогите мне, Элоиза. Как бы вы поступили на моем месте?

– О, дорогой мой, я не знаю, как мне поступить на своем месте. А вы хотите, чтобы я решала за вас, – улыбнулась Элоиза, и глаза ее заблестели. В зале «Альгамбры» было сделано одно из лучших освещений, которое давало фантастическую игру света и тени. И сейчас благодаря этому глаза Элоизы становились похожи то на прозрачно-серую холодную воду Балтики, то вдруг вспыхивали голубым огнем.

– Я люблю вас, Элоиза, – произнес Сендер, заколдованный игрой цвета в ее глазах.

Это было настоящее колдовство, сопротивляться которому у него не хватало сил. Да и у кого бы хватило? Сендер в этот момент забыл про все – и про то, что семья давно уже мечтает о том, чтобы он женился на дочери партнера по бизнесу. И он даже пообещал матери сделать этот со всех точек зрения разумный шаг. И про то, что коммерческие дела требуют, по всей видимости, принятия незамедлительных решений. Скорее всего, фабрики в Мемеле придется срочно продавать. Счет идет даже не на месяцы, а на дни и часы.

– Вы, Сендер, не ответили на мой вопрос. Почему здесь нет ничего красного в оформлении? Все эти золотистые, серые тона устарели. А уж коричневые – и подавно. Немного красного, я считаю, не помешало бы. Посмотрите, какой тоской от всего этого веет.

Она еще раз внимательно осмотрела зал. Как будто хотела навсегда сохранить в памяти все мельчайшие подробности декорации, в которой проходила их встреча. Встреча, во время которой Сендер впервые признался ей в любви.

Когда оркестр заиграл танго «Голубые глаза», она пригласила его на танец.

– Признайтесь, сколько вы заплатили, чтобы они заиграли песенку именно в этот момент? – засмеялась Элоиза, почти выталкивая его на танцпол.

Она неожиданно развеселилась. И ее щеки, обычно бледные, слегка раскраснелись. Может быть, от удовольствия, а может быть, от выпитого коктейля «Шорле-Морле». Но неожиданное веселье тут же передалось Сендеру, и, обнимая ее, прежде чем сделать первое танцевальное движение, он с наигранным неудовольствием проворчал:

– Элоиза, вы переоцениваете мои возможности. Почему вы решили, что я могу купить все на свете? Даже нужную музыку и в нужный момент?

– Вы можете все, Сендер, – уверенно ответила она и прижалась к нему ровно настолько, насколько позволяли правила приличия, принятые в этом страстном танце.

В доме стало совсем темно. Но они не хотели зажигать свет, чтобы ничем не выдать своего присутствия. Сендер встал, подошел к столу, налил шампанского и вернулся в спальню.

– Элоиза, я сейчас подумал о том, что мы зря так долго ждали. Все получилось как-то глупо…

– Дорогой, ты разве не знаешь, что торопить время – один из самых больших грехов? – нежно улыбаясь, ответила Элоиза.

И ее улыбка затопила его сердце до краев тяжелой тоской.

Он медленно пил ледяное шампанское и никак не мог подыскать слова – их не было, они все вдруг исчезли. А те, что приходили в голову, казались бессмысленными и ненужными. Сендер почувствовал, что замерзает, и выбрался из-под одеяла, чтобы взять плед – толстый, пушистый, сделанный из отличной шерсти старательными руками немецких женщин.

– Сендер, я давно хотела тебе сказать, что многие вещи, которые ты считал важными, вдруг в один миг могут потерять всю свою ценность. И оказывается, есть то, что является для тебя самым главным…

«Вот он, тот самый момент, когда я могу начать с ней разговор…» – с благодарностью подумал Сендер и присел на край кровати.

– Послушай, Элоиза, политика, которую сейчас проводит…

Но он не успел закончить, потому что глаза Элоизы наполнились слезами и она прошептала:

– Сендер, я ничего не понимаю в политике и ничего не хочу понимать. Давай мы хотя бы сегодня не будем говорить об этом.

– Хорошо, – покорно кивнул он, понимая, что проиграл.

У него не хватит сил сказать этой женщине то, что он хотел, потому что его слова, без сомнения, разобьют ей сердце. А он так хотел, чтобы оно осталось целым еще хотя бы на несколько часов.

«Сендер, я ничего не понимаю в политике…» В эти ранние предрассветные минуты он бы много отдал за то, чтобы тоже ничегошеньки не понимать в политике. Ничего не знать про ночь «Хрустальных витрин», когда под хруст стекла, раздавленного черным сапогом, пролилась первая кровь твоих соплеменников и была дана команда «Фас!». Когда тебе уже поставлен диагноз – «для жизни – не годен». Но, несмотря на это, тебе очень хочется жить. Хочется уцелеть вопреки всем приговорам. А значит, у тебя есть только один выход – бежать без остановки. И скорость твоего движения должна превышать скорость, с которой крутится земной шар. Только тогда появится шанс, что ты, может быть, успеешь. Может быть, спасешься.

На Сендера внезапно лавиной обрушился животный страх, и в одно мгновение окоченели руки и ноги. А может быть, в этом была виновата мартовская ночь или он выпил слишком много ледяного шампанского? Он вдруг почувствовал, что испытывает нечто похожее на ненависть к лежащей рядом с ним женщине, которая с такой легкостью может позволить себе говорить: «Я ничего не понимаю в политике».

– Я люблю тебя, Сендер, – прошептала Элоиза.

И это прозвучало так же, как и много веков назад: «Я люблю тебя. Значит, ты не умрешь». Так когда-то та Элоиза говорила своему Абеляру. Прошло много столетий, но ничего не изменилось – по крайней мере, смысл этих трех простых и от частого повторения почти потерявших смысл слов: я люблю тебя.

– Прости меня, Элоиза, – тихо сказал он, уткнувшись в ее плечо, холодное, как мрамор.

Он сказал это так, что она не услышала, но поняла.

– Я замерзла, – засмеялась Элоиза. – Сендер, отдай мне плед, иначе я сейчас превращусь в ледышку. И принеси еще шампанского.

И он окончательно понял, как это прекрасно – любить женщину, которая находит в себе силы в самую неподходящую минуту смеяться, требовать шампанское и плед. В нем вдруг проснулась вопреки всему безрассудная смелость, ему вдруг стало казаться, что он снова превратился в того самого Сендера, каким и был всегда, – сильного, уверенного и всемогущего. Ведь самое главное, что эта прекрасная женщина любит его – он победил в главной гонке, призом в которой стала ее любовь. А разве что-то другое имеет значение?

– Элоиза, ни о чем не думай, я все решу. Завтра я поеду в город и все устрою. Мы поженимся буквально через несколько дней, – уверенно произнес «прежний» Сендер.

– Конечно, дорогой, я абсолютно в этом не сомневаюсь, все будет прекрасно. Вот только жаль, что у нас не состоится помолвка. Сейчас появились такие прекрасные платья, у которых…

Он не слушал про платья. Потому что ему захотелось плакать. Причем так, как рыдают только в детстве – громко, в голос, как будто случилось то, что нельзя уже исправить ни при каких обстоятельствах. Например, сломалась игрушка, которая никогда не будет больше прежней.

– Но все это не важно, – продолжала Элоиза чуть насмешливо. – Я представляю, в каком шоке будут все родственники и друзья. Они скажут, что я сошла с ума. У меня такие перспективы, а я вдруг решила сидеть дома и воспитывать детей. Но ничего, со временем все привыкнут.

«Господи, – подумал Сендер. – Неужели она сама верит в то, что сейчас говорит? Неужели она думает, что кому-то есть дело до того, что, скорее всего, никогда не случится?»

На рассвете они наконец-то заснули. Но это был тревожный сон – такой бывает у людей, которые впервые вместе оказались в одной постели. И при условии, что оба отчаянно влюблены.

Утром Элоиза проснулась раньше, чем Сендер, привела себя в порядок и приготовила для него завтрак. Сама она пила по утрам только кофе и ничего не ела.

– Дорогая, не скучай, – уверенно сказал Сендер, отставляя в сторону тарелку. – Погуляй, почитай. Я вернусь сразу же, как только сделаю все дела. И мы наконец-то сходим к морю.

– Может быть, я схожу одна, ведь я так давно не была на пляже, – ответила Элоиза, доливая себе кофе в чашку, украшенную мелкими, нарисованными золотом цветочками. – Красивый сервиз.

– Мне привезли его еще в прошлом году из Берлина. Если понадобится, возьми в шкафу что-нибудь из моей одежды.

– Хорошо, – кивнула Элоиза. – Только поторопись, Сендер.

И на этой фразе все очарование и спокойствие будничного в своей простоте почти семейного утра исчезли без следа. Сендер плотно сжал губы, как он обычно делал, если деловые переговоры заходили в тупик. Сейчас тоже был тупик – только личный.

«Поторопись, Сендер»… Что она имела в виду? Торопись вернуться или торопись исчезнуть?» Он так никогда и не узнал ответа на свой вопрос. Но ему с каждым годом, чем дальше отплывало воспоминание об этом единственном в их жизни семейном завтраке, все больше хотелось убедить себя в том, что этой фразой она благословила его на побег.

Но когда ранним утром 23 марта 1939 года Сендер вышел на крыльцо своего дома и огляделся по сторонам, то ему вопреки всему казалось, что ничего еще не решено и все может измениться в самый последний момент.

Он стряхнул со своего прекрасного костюма невидимую пыль, надел шляпу и сел за руль. Его губы еще вздрагивали, не забыв ее прощальных поцелуев. «Я не буду выходить, утром так холодно», – улыбнулась Элоиза. Но как только он исчез в салоне автомобиля, она набросила на плечи плед и вышла на крыльцо.

Завелся двигатель. Через несколько минут машина тронулась с места и покатилась по мелким камешкам, перемешанным с песком. И Элоиза вдруг отчетливо услышала, как прошептали колеса:

– Bye, Eloise.

И слова звучали одинаково на всех известных ей языках:

– Bye, Eloise, вы больше никогда не будете пить чай в Париже.

– Bye, Eloise, вы больше никогда не будете гулять по Мемелю.

– Bye, Eloise, вы больше никогда не будете покупать в Берлине сервиз.

Она только не знала, как звучит «Прощай, Элоиза» на его родном языке. И это ее ужасно расстроило. Но у нее тут же появилась возможность задать ему этот вопрос. Потому что автомобиль вдруг резко остановился, словно увяз во влажной смеси песка и камня. Распахнулась дверь, и появился Сендер – без шляпы, растрепанный. Неизвестно, что делал он эти буквально несколько минут за рулем, но это был совсем другой человек – растерянный и как будто помолодевший. И это вопреки всему делало его красивым и особенно мужественным. Элоиза с тоской поняла, что любит его до спазмов в горле, в руках и даже в сердце. Потому что это был ЕЕ мужчина, неважно, застегнутый на все пуговицы своего изысканного костюма или растрепанный, как мальчишка.

Сендер бросилcя к Элоизе, которая покорно ждала его на крыльце. Но потом вдруг остановился как вкопанный. Он никогда не видел ее такой жалкой. Еще вчера кудрявые прекрасные светлые волосы окончательно развились и свисали прямыми, чуть спутанными прядями. Она зябко куталась в плед, отчего ее плечи казались опущенными и слишком узкими. А в глазах застыла обреченность. Потом, когда мир сдвинется с места и по земле побредут миллионы людей, закутанных в пледы и с отчаянием в глазах, Сендер поймет, что именно так и выглядят те, кто потерпел кораблекрушение или стал невинной жертвой какой-либо другой катастрофы.

– Элоиза, Элоиза…

Он подбежал к ней, взял ее лицо в свои ладони – оказалось, что оно у нее такое маленькое, почти детское. Он раньше не замечал этого. Может быть, потому, что она была выше ростом?

Сендер гладил ее плечи, убирал пряди волос за уши. Он хотел, чтобы ее запомнили не только его глаза, но и пальцы.

– Послушай, если вдруг что-то случится…

– Ничего не случится, я знаю, я точно знаю. Я раньше тебе не хотела говорить, но, знаешь, я же ведьма. Причем потомственная… Видел, сколько шиповника растет на косе? Там похоронены мои сестры, – шутила она невпопад, при этом глаза ее все больше становились похожи на кусочки голубого стекла.

«Слезы», – догадался он спустя какое-то время. У него самого возник такой же стеклянный осколок, только где-то в груди. Было больно.

– Ты знаешь эту литовскую легенду? – продолжала она как ни в чем не бывало. – Когда в Средние века люди сомневались, кто перед ними – честная женщина или ведьма, они убивали ее.

От слова «убивали» он вздрогнул, но продолжал гладить ее лицо.

– Потом хоронили и ждали, какие же цветы вырастут на ее могиле? Если розы и лилия – значит, это была порядочная женщина, а если шиповник – точно ведьмы. Вот только интересно, сколько же честных девушек загубили таким способом? Хотя, если посмотреть, сколько шиповника растет на дюнах, то почти все убитые были ведьмами.

Когда она второй раз так легко и словно между прочим произнесла слово «убитые», он утратил выдержку.

– Элоиза, мне надо ехать. Что тебе привезти? Чего бы тебе хотелось?

Сендер был очень заботливый мужчина. Он умел, как волшебным одеялом, окружить вниманием тех, кого любил. И этой привычке не изменял ни при каких обстоятельствах.

– Пожалуй… – она так сильно задумалась, что даже наморщила лоб, – привези мне французских пирожных, моих любимых e`clair.

Он в знак согласия поцеловал ее в лоб и уверенно зашагал к автомобилю.

– Элоиза, а с чем ты хочешь пирожное? С шоколадным кремом или сливочным? – обернулся он, прежде чем снова сесть за руль.

– Мне все равно, – пожала она плечами. – Возвращайся поскорее. Я пошла в дом, холодно.

Внезапно появилась маленькая серая тучка и пошел мокрый снег. И Сендеру показалось почему-то это очень хорошим знаком – он непременно вернется.

Они не слышали, как ранним утром в Мемеле гудели сирены и звонили колокола, встречая очередного победителя. Потому что оба, не сговариваясь, словно оглохли от слез. Но не от тех, что скупо катились по их щекам. А от тех, что плескались внутри. Казалось, кто-то безжалостный и жестокий насильно влил в них десятки литров соленой воды из Балтийского моря, которая оказалась слишком горькой на вкус. Даже любимое море предало Сендера и Элоизу. И вода была не только в их душах, она постепенно заливала весь мир, лишая возможности дышать. Сендер и Элоиза тонули, но до последней секунды надеялись, что им удастся оттолкнуться от дна и вынырнуть на поверхность. Они оба верили в то, что чудо возможно…

Через несколько часов Сендер и вся его огромная семья впопыхах, хотя отъезд и был давно запланирован, собрали вещи и покинули Мемель. Навсегда. Они на несколько месяцев задержались в Вильно, потому что паспорта и визы были не у всех. К тому же у семьи партнера по бизнесу, с которым они бежали вместе, тоже были большие проблемы с документами. Как они оформляли их, Сендер никогда никому потом не рассказывал. Но, по слухам, пришлось покупать фальшивки за огромные деньги – благо, в Вильно день и ночь работала нелегальная типография по изготовлению дорожных документов.

Доподлинно известно лишь, что 23 августа 1939 года Сендер с родней погрузились в Гавре на борт лайнера «Нормандия», который отправлялся в свой последний рейс из Европы в Америку. НО ни корабль-дворец, ни Сендер пока, к счастью, не знали, что у них уже никогда не будет обратного билета…

Мать и сестры плакали в каютах то ли от того, что покидали родину, то ли от того, что спаслись. А может быть, они заранее оплакивали тех, кто остался, чтобы погибнуть.

– Сендер, я никогда не была в Нью-Йорке, – подошла к нему восемнадцатилетняя дочка партнера по бизнесу, черноглазая Ариэла. – Как думаешь, мне понравится?

– Уверен, ты будешь в восторге.

– Я так рада, что мы все едем вместе…

– Подожди, Ариэла, я сейчас вернусь. Я кое-что забыл в каюте.

– Так я подожду тебя на палубе, да, Сендер? – с надеждой посмотрела на него девушка.

– Да, да, конечно, – улыбнулся он почти так, как улыбался прежний Сендер, уверенно и немного снисходительно.

Сендер пересек двести девяносто метров застекленной прогулочной палубы, заглянул в ресторан. Нет, все не то, не то, что он искал. Он открывал одну дверь за другой, но все время ошибался. Наконец он нашел то, что искал, – театральный зал.

Сендер прошел на сцену, сел за рояль, опустил голову на закрытые полированной крышкой клавиши и попытался заставить себя заплакать. Но слез не было. Была только пустота оттого, что не посмел, не рискнул, а просто исчез, оставив ее одну в пустом доме. Он искал для себя оправдание, прекрасно зная, что Элоиза никогда даже мысленно не обвинит его в бегстве. Ведь недаром же из всех женщин мира он выбрал именно ее, которая в любой ситуации реагирует не так, как принято, а так, как подсказывает ее сердце.

Он еще долго сидел один в музыкальном салоне. В последний раз прокручивал в голове историю их любви – подробно, до мельчайших деталей. Нет, он не хотел запомнить ее, наоборот, он стремился к тому, чтобы раз и навсегда забыть. Поэтому, вспомнив все, он, как кадры из фильма, начал вырезать из своей памяти сцену за сценой.

Встреча в Париже…

Свидание в Вильно…

Поездка на косу…

Ее опущенные плечи.

Ничего этого больше нет. Все забыто. Раз и навсегда.

Он почти «перемонтировал» свою прежнюю жизнь по новому сценарию, когда ощутил, что вот-вот разрыдается. И сам себе дал приказ: «Не сметь! Зачем? Чтобы обречь себя на то, чтобы лить слезы всю оставшуюся жизнь?» Совершив обрезание истории своей любви, он не имел права быть слабым – слишком много людей нуждались в его помощи. Мать, отец, сестры… И Ариэль, которая смотрела на него с такой любовью и надеждой. Да, она не умеет смеяться невпопад. Но может быть, в реальной жизни этот талант совсем и не нужен?

Сендер поправил костюм, пригладил волосы и решил заглянуть в обеденный салон «Нормандии», о невиданной роскоши которого он был наслышан в той, прежней жизни. Например, что площадь его составляет девяносто на тридцать метров, что на шестнадцать метров длиннее зеркального зала в знаменитом Версальском дворце!

Салон действительно поражал воображение – он сверкал от обилия хрусталя и позолоты. Пол устилал изысканный восточный ковер. Сендер вспомнил, что где-то читал – весит ковер тридцать тонн. Он оглянулся по сторонам, стараясь убедить себя в том, что все хорошо, он спасся, а значит, победил. Но вдруг он похолодел от внезапно нахлынувшего отвращения ко всему окружающему его великолепию. А зачем все это нужно? Кого такие декорации могут сделать счастливыми? И Сендер понял, что попутно ненароком он убил в себе еще и любовь к роскоши. Он больше никогда в жизни не покупал ни шикарные дома, ни дорогие автомобили, ни модную щегольскую одежду. Зачем?

В Нью-Йорке его дела быстро наладились, Сендер женился на Ариэль, и у них родились пятеро детей. Он разбогател на торговле недвижимостью, к которой был совершенно равнодушен, но она приносила отличный доход. Вообще, вся его вторая половина жизни была размеренна и спокойна. Только один раз, когда ему уже исполнилось почти пятьдесят, он пережил несколько минут, которые надолго нарушили его душевное равновесие. А может быть, он просто начал стареть и стал более сентиментальным? В любом случае его сердце опасно рухнуло, когда однажды утром он увидел на 42-й улице высокую худую девушку со светящейся фарфоровой кожей. Сендер от волнения поглубже засунул руки в карманы своего потрепанного пальто («Зачем покупать новое? Ведь это еще вполне можно носить». Жадность Сендера давно уже стало поводом для насмешек его детей) и постарался ее обогнать, чтобы взглянуть в лицо. Девушка сверкнула на него темно-карими глазами и быстро свернула на другую улицу. Несколько дней Сендер не мог успокоиться, что-то мучило его. Нет, он не узнал эти глаза. И девушка была похожа на Элоизу лишь фигурой и сияющей кожей. А вот глаза другие, не ее. Бедный Сендер, он просто не знал, что человек почти никогда не может узнать одни-единственные глаза в мире – свои собственные.

P. S. А что же случилось с Элоизой после того, как она осталась одна в новом доме возле дюн? Этого никто не знает точно. Но можно пофантазировать. Например, представить, как она ждала своего Сендера до позднего вечера. А потом провела ночь в доме в полном одиночестве. Но ей не было страшно – ведь то, что она теряет мужчину, который заботился о ней так, как никто другой, Элоиза поняла еще утром, когда вышла провожать его. На следующий день за ней приехал Ромунас. Он увез ее в Мемель и велел говорить, что она просто ездила на косу смотреть дом, выставленный на продажу, но хозяин почему-то не явился.

Впрочем, никто ни о чем Элоизу не спрашивал, потому что вскоре она вышла замуж за Ромунаса, а к Новому году у них родилась дочь. Где Элоиза была во время войны – тоже никто не знает. Известно лишь, что в 1945 году она вместе с дочкой оказалась в Берлине, уже будучи вдовой. Чуть позже она вышла замуж за американского офицера, литовца по происхождению, и уехала в Штаты. Она больше никогда не гастролировала – только давала уроки игры на фортепиано детям. А еще у нее появилась страсть к автомобилям – она гоняла на огромной скорости так неистово, как будто хотела кого-то во что бы то ни стало догнать. Но однажды, когда Элоизе уже было почти пятьдесят, управляемая ею машина на огромной скорости не вписалась в поворот и вылетела на обочину.

Бай, Элоиза…

Bye, Eloise.

В 2000 году на косу приезжала женщина – невысокая, светлокожая, светловолосая, с темно-карими глазами. Она долго фотографировала дом с разных ракурсов. Однако войти внутрь так и не решилась. А на вопрос, почему ее так заинтересовало это обветшавшее строение, она ответила с американской высокопарностью и любовью к красивым фразам: «Моя бабушка провела здесь две главные ночи своей жизни: одну – самую прекрасную, вторую – самую страшную. И знаете, что удивительно? Разделял их всего лишь один бесконечный день».

Говорить не хотелось. Они медленно брели по пляжу. И сами не знали, куда идут. Наверное, пора было возвращаться в гостиницу. Ведь шторм усиливался – море грозно шумело и билось о берег. Песок старался сдержать его, но уже почти изнемог в неравной борьбе и потемнел то ли от напряжения, от ли от того, что сумерки сгущались с бешеной скоростью. Они поднялись по деревянным ступеням лестницы, которая тоже могла оказаться под водой, если шторм будет слишком яростным и затопит пляж. Мишель остановилась на высокой дюне и еще раз взглянула на море. Ее как будто ослепили тонны серебра, которые разбушевавшееся море плеснуло ей в лицо. Испугавшись, Мишель вцепилась в лацканы пальто Андрея, притянула его к себе и прошептала: «Не бросай меня, пожалуйста». «Дурочка, – ответил Андрей так же тихо. – Ты сама уйдешь от меня. Причем в самый неподходящий момент».

В холле отеля они встретили Ромунаса. Он сидел за стойкой и что-то сосредоточенно считал.

– Сделайте мне, пожалуйста, чай. Черный, с лимоном, – попросил Андрей.

– Это невозможно, ресторан сейчас не работает. Не сезон, – ответил Ромунас.

– Жаль, – улыбнулась Мишель. – Мы так замерзли, пока гуляли. Кстати, эта история про дом. Она, правда, очень грустная.

– Почему вы так думаете? – оживился хозяин гостиницы. – Ведь все было так красиво. Романтика! Женщины это любят. Кстати, ресторан закрыт, но я сам могу приготовить для вас чай.

Видимо, ему было скучно в пустом отеле и очень хотелось поговорить. Он скрылся в служебной комнате, а спустя пару минут вернулся, держа в руках поднос с двумя керамическими чашками.

– Чай с травами. Моя жена собирает их все лето, ведь это очень полезно, тем более что здесь у нас чисто и нет никакого вредного производства. Но может, вы не любите травяной чай?

– Любим, очень даже, – Мишель наклонилась над чашкой и вдохнула. Пахло чебрецом.

Она попробовала чай – он был терпкий и немного горький. «Добавили немного зверобоя», – поняла Мишель. Еще от чая шел какой-то едва уловимый аромат, который был так изыскан, что определить его было почти невозможно. «Наверное, листья шиповника», – подумала Мишель, но спрашивать не стала. Ведь волшебство исчезает, если наверняка знаешь, из каких ингредиентов оно состоит. А чай действительно был необыкновенным – после первого же глотка по всему тему разлилось удивительное тепло.

– Вкусно, – похвалила Мишель.

Андрей пил чай, крепко сжав чашку в ладонях. Наверное, он по-настоящему замерз. А может быть, по привычке думал о чем-то своем. И мыслями этими не намерен был ни с кем делиться. Мишель к этому уже привыкла.

– Ну что, прочитали? – поинтересовался Ромунас.

– Это все странно, – ответила Мишель. – Я не поняла.

– Что? – спросил хозяин гостиницы с неподдельным интересом и даже покраснел от удовольствия.

«Он многим дает почитать эту историю, а потом слушает суждения», – догадалась Мишель, но все равно не могла сдержаться, чтобы не ответить:

– Он должен был вернуться.

– И погибнуть? – прищурил один глаз Ромунас.

– Может быть.

– Но у него же была семья. Она бы тоже погибла. Что вы думаете по этому поводу?

– Не знаю, – призналась Мишель. – Но если мужчина не возвращается, то у женщины есть только два объяснения.

– Какие же?

– Или он умер, или разлюбил.

– Вот! – торжествующе поднял указательный палец хозяин гостиницы. – Именно поэтому Сендер ничего не сказал Элоизе.

– А может, он верил в то, что сможет вернуться? – вдруг произнес Андрей. – Мало ли что могло случиться.

– Молодой человек, – улыбнулся Ромунас. – Вы забываете, он был успешный бизнесмен, а не художник. Он наперед умел все просчитывать. И точно знал, что видит Элоизу в последний раз.

– Зачем же Сендер тогда так поступил? Привез ее сюда. Потом родился ребенок. Зачем он все-таки провел с ней ночь, если знал все заранее? – растерялась Мишель.

– Он был бизнесменом, но прежде всего мужчиной – он не мог сразу отказаться от женщины, которая ему нравилась, – улыбнулся хозяин гостиницы так, как будто Сендер был его лучшим другом и доверял ему все свои сердечные тайны.

– Тогда это жестоко, – уверенно произнесла Мишель. – Обещать женщине вечную любовь, если наверняка знаешь, что будет всего одна-единственная ночь. Ведь он, по сути, сломал ей жизнь.

– Каждый человек сам ломает свою жизнь, – ответил Ромунас.

– А обстоятельства? – вдруг оживился Андрей. – Разве они не имеют никакого значения?

– Обстоятельства, молодой человек, это всего лишь испытания. Иногда, да, тяжелые. Но не они губят людей. Человек устроен так, что может пережить все или почти все. Хотите еще чаю?

– Если можно, – кивнула Мишель. – Вы правы. Но Элоиза не сломалась. Просто она научилась жить без любви. Так, наверное, тоже можно.

– Вы все еще хотите купить этот дом? – снова прищурился Ромунас.

– Конечно! Почему вы спрашиваете? – удивилась Мишель. – Какая разница, сколько длилась любовь? Время для чувств вообще категория относительная. Главное, что они были. А разве не из них рождается то, что называют душой? Так что у этого дома она замечательная. Вот только жаль, что…

– Жаль что? – поинтересовался хозяин гостиницы. – Жаль, что Сендер и Элоиза так и не встретились в Нью-Йорке, хотя и жили на соседних улицах?

– Они не встретились, потому что те влюбленные, которые хоть однажды расстались навсегда, уже никогда не смогут встретиться вновь, даже если потом живут в одном доме. Это как прыжок с обрыва – раз, и все. И ничего нет. Все исчезло. Потому что когда боли больше, чем любви, то чувства умирают. Их уже не возродить. Правда, говорят, что потом, в другой жизни, эти люди снова встретятся и снова полюбят друг друга. Жаль, если это не так. А еще мне, не поверите, жаль пауков. Как же они без дома останутся? Ведь некоторые живут там больше десяти лет. Я говорю о самых старых пауках.

– Вы серьезно намерены купить этот дом? – спросил Ромунас. – Можете рассчитывать на небольшую скидку.

– Я куплю, – уверенно ответила Мишель. – Только не сейчас, а немного позже. Договорились?

Интерес в глазах Ромунаса тут же потух. «Он получит процент от продажи, – догадалась Мишель. – Поэтому все это затеял: и рассказ про Сендера и Элоизу в том числе. Но он не верит, что я куплю дом, я в его глазах несерьезный покупатель. Так, взбалмошная подружка успешного мужчины».

«Успешный мужчина» тем временем поднялся, поблагодарил за чай и ушел в номер. Мишель еще перекинулась с Ромунасом парой ничего не значащих фраз и, простившись, пошла следом за ним. Но по пути задержалась, присела на деревянную лестницу и долго смотрела перед собой. Ей нравилось жить в ожидании встречи с мужчиной, которому несколько часов назад призналась в любви. И который, скорее всего, в последующие несколько часов никуда не исчезнет. Что будет завтра, когда им придется возвращаться, Мишель думать не хотела. Да и в отличие от Элоизы она не должна была оставаться и ждать. Ведь это гораздо труднее: стоять на крыльце и провожать, почти не сомневаясь, что это прощание навсегда. «Бедная Элоиза, – подумала Мишель. – Как же она не умерла от разрыва сердца? Но может быть, она верила, что все еще можно переиграть, и тогда Сендер вернется? Разве, когда любишь мужчину, не веришь в то, что он может все?»

Когда Мишель вошла в номер, Андрей крепко спал. Она села за туалетный столик и начала писать. Удивительно, но слова и рифмы подбирались. Но еще более странно было другое. Когда Мишель закончила писать, то с удивлением заметила, что бумага промокла насквозь. Но если бы ее спросили, кого она оплакивает – себя или Элоизу, Мишель бы не ответила.

На рассвете она разбудила Андрея и протянула ему листок бумаги, на котором было написано:

Янтарные глаза

Танго,

В ту ночь лишь море танцевало.

Ты говорил мне о любви,

И, над водою исчезая,

Шептала чайка: верь, не жди.

Ты думал, всех сильней на свете

Лишь ночь одна все может изменить.

Ты слишком был влюблен и безрассуден,

За это не могу тебя винить.

Припев:

Янтарные глаза

Я забываю,

Янтарные глаза

Я помнить не хочу.

И вновь во сне тебя я догоняю,

Но приговором мне звучат слова твои:

By, Элоиза, by!

Прощай!

Прощай!

Прощай!

By, дорогая, by!

Прощай!

Прощай!

Прощай!

Был месяц март и было слишком зябко,

А ты мне обещал тепло,

Налил шампанского в бокал хрустальный,

Когда ушел – замерзло и оно.

Мне мир в лицо катил шальные волны,

А мимо проплывали корабли.

Но сердце говорило: слишком поздно,

Устало сердце ждать твоей любви.

Припев:

Янтарные глаза

Я забываю,

Янтарные глаза

Я помнить не хочу.

И вновь во сне тебя я догоняю,

Но приговором мне звучат слова твои:

By, Элоиза, by!

Прощай!

Прощай!

Прощай!

By, дорогая, by!

Прощай!

Прощай!

Прощай!

Морской песок мне пел, как будто плакал,

Прости, любимая, прости за все.

Он роль твою сыграл, но слишком больно,

Зачем об этом ты просил его.

Кто кого предал, я так и не знаю.

И на пустынный берег я иду опять

И никого ни в чем не упрекаю,

Ведь море не смогло меня предать.

Припев:

Янтарные глаза

Я забываю,

Янтарные глаза

Я помнить не хочу.

И вновь во сне тебя я догоняю,

Но приговором мне звучат слова твои:

By, Элоиза, by!