Янтарные глаза одиночества Землякова Наталия

– Спасибо, только мне никакая диета не нужна. А спать голодной я не могу – не засну ни за что в жизни.

– Конечно, конечно, – снова испугалась Нина Ивановна. – Я буду готовить так, как вам нравится. А вы, Савелий Яковлевич, что любите на обед, завтрак и ужин?

– То же самое, что и Матильда! – Он протянул руку в сторону Мишель. – У нас с ней один режим питания.

Нина Ивановна еще раз оглядела толстого Саву, и глаза ее округлись от удивления.

– А вы не хвораете? – спросила она, выдержав паузу.

– Абсолютно здоров! – гордо произнес Сава и в подтверждение своих слов стукнул по стеклянному столу огромной ручищей. – И даже могу попробовать перейти на ваш режим питания. На ночь один сухарик и больше ничего!

Мишель стало смешно. Она никогда раньше не видела, как Сава кокетничает с женщинами. Видимо, он из категории мужчин, которые, увлекшись, обещают все на свете – и звезду с неба, и весь мир в подарок, и даже клянутся сесть на диету.

Мишель была готова на что угодно поспорить – Сава ни за что в жизни не сдержит свое слово, и бедной Нине Ивановне придется каждый вечер готовить еды, как на роту солдат.

Но сейчас Сава был в ударе.

– Дорогая Нина Ивановна, а вы знаете хоть одну из моих песен? – промурлыкал он и зачем-то под столом наступил Мишель на ногу.

– Конечно! Савелий Яковлевич, кто же их не знает!

– А какая самая любимая?

– Я вам скажу, но вы для начала скажите мне, кто вы по знаку Зодиака? Вы вообще верите в гороскопы?

– Я? Конечно! Только в них и верю! – воскликнул Сава, снова наступил Мишель на ногу и сделал какое-то странное движение бровями влево.

Мишель наконец-то поняла. Она поднялась из-за стола, прошла в холл, взяла с вешалки черную кожаную куртку и удалилась, тихо притворив за собой дверь.

– Нина Ивановна, думаю, что я по гороскопу Тигр. Вот так мне сейчас кажется!

Это были последние слова Савы, которые она услышала. Нет, Мишель совершенно не обиделась на него. Она прекрасно знала, что, когда два человека начинают «принюхиваться» друг к другу, третий – всегда лишний.

Она присела на кованую скамью, размышляя, чем бы ей заняться. Джулия прилетает только вечером. Да и с какой стати она должна ее встречать? Но с другой стороны, не хочется подводить Саву – видимо, Настя попросила его съездить в аэропорт за популярной певичкой. Но какой шоу-бизнес, когда Нина Ивановна явилась?

Итак, чем же заняться до вечера? Может, поехать в город и обойти самые крупные магазины, посмотреть, что можно купить здесь, на месте, а не везти из Москвы? Мишель взглянула на небо – просвета между тучами она не заметила, значит, дождь может идти бесконечно. Бродить одной по мокрым улицам чужого города, который когда-то давным-давно был для нее родным, совсем не хотелось. «Надо пойти в кафе на набережную и выпить кофе», – приняла Мишель самое легкое решение.

Она поднялась со скамьи, застегнула молнию на куртке до подбородка и уже собралась идти, как услышала:

– Привет, соседка. Что мокнешь? Из дома выгнали? Тогда, может, к нам?

За высоким черным забором стоял Глеб и улыбался.

Было тихо. Как будто за окном не лил бесконечно дождь и не гудел наконец-то вырвавшийся на свободу ветер. Как будто неожиданно в середине дня наступил летний вечер, немного прохладный, но удивительно спокойный. И в эти несколько часов тишины без следа исчезает то, что человек всегда ощущает так остро, так болезненно, – одиночество.

Мишель было три года, когда она уехала из этих мест. И память ее почти ничего не сохранила – ни лиц, ни имен, ни событий. Не стерлось лишь одно воспоминание. Тихий вечер. Закат. Запах моря и влажной земли. И покой. И счастье. И вера в то, что все непременно будет хорошо.

С какого возраста осознает себя человек? Наверное, у всех по-разному.

Мишель помнила себя с того момента, как теплый летний вечер опустился на побережье.

Она вошла в дом Глеба. Было очень тепло, потому что горел огонь.

– Зачем вы зажгли камин? – спросила Мишель. – Замерзли средь бела дня?

– Нет. Просто дом отсырел – здесь давно никто не жил.

– Понятно. Но по-моему, что-то высушить в здешнем климате – почти нереальная задача.

– Не волнуйтесь, – улыбнулся Глеб. – Понемногу, шаг за шагом, все исправим. Главное, не торопиться.

– Конечно, – засмеялась Мишель. – А то ненароком можно и дом сжечь. Жаль. Красиво у вас. Вот только снаружи, как бы это сказать…

– Страшновато? – поинтересовался Глеб.

– Немного. Как будто вы приготовились отражать пулеметную атаку. Все окна зачем-то намертво жалюзи задраили. Кого-то боитесь?

– Уже нет. Разве что хулиганов. Но когда отец этот дом строил, то времена-то были лихие.

– Понятно, – не смогла сдержаться Мишель, – тоже девяностые виноваты в том, что вы решили в крепостях поселиться. А папу убили?

– Да что вы! – испугался Глеб. – Они с матерью в Норвегию уехали к сестре, да там и остались.

– А вы?

– Я тоже там немного пожил. Потом по миру поездил, занимался грузоперевозками. Отец-то уже не хочет бизнесом заниматься. Говорит, надоело.

– А вам, Глеб?

– А мне пока не очень. Есть пара интересных идей. Потом как-нибудь расскажу. Вы, я так понял, дизайнер? Не хотите осмотреть дом и дать мне пару бесценных советов? – поинтересовался Глеб. Он подошел к камину и подложил дров.

И все это он проделал неторопливо, как человек, который отвечает за каждый свой шаг и старается не совершать ни одного необдуманного движения.

Огонь разгорелся быстро, и оранжевые всполохи ярко осветили довольно большую комнату.

– Наверное, это против всех ваших правил дизайна, – произнес Глеб и уселся в темно-коричневое кожаное кресло. – Но отец именно так захотел. Чтобы, как только вошел в дом, на тебя сразу же веяло теплом. Если замерз – можешь у камина присесть. Смешно? Надо было все-таки другое место для него найти? Или сейчас уже поздно давать советы?

Но, судя по его интонации, Мишель отлично поняла, что ее профессиональная консультация Глебу совсем не нужна. Ему просто нравится с ней разговаривать. И какая разница о чем?

Но Мишель к такому не привыкла. Если уж она зашла, так сказать, по-соседски выпить кофе, значит, хоть какая-то польза от нее должна быть.

– Глеб, – предложила она, – если хотите, я могу вам что-то посоветовать. По поводу камина – не знаю, сейчас уже действительно поздно что-то менять, да и не нужно. Но если вы, например, хотите текстиль обновить или стены перекрасить, то я с удовольствием помогу. Мне, честное слово, совсем не трудно. Хотите, прямо сейчас все осмотрим?

Мишель на ходу придумывала оправдание для своего присутствия лишь только с одной-единственной целью – как можно дольше продлить это ощущение удивительного покоя.

– Мишель, давайте как-нибудь в другой раз? Хорошо?

– Да, конечно.

– Так что, кофе будем пить? – поинтересовался Глеб и почему-то немного смутился. – У меня, правда, еды совсем нет никакой. Может быть, в кафе сходим?

– Нет, нет, – слишком поспешно ответила Мишель и засмеялась. – Меня вчера Сава накормил царским ужином. А сегодня повариха явилась.

– Сава? Это такой… – Глеб широко развел руками.

– Да, да, такой толстый. А вы разве его не узнали? Он очень известный певец.

– Может быть. Мне действительно показалось, что я его где-то видел. А теперь вспомнил. Точно, он про любовь поет такие грустные песни.

– Почему же грустные? – встала на защиту товарища Мишель. – У него разные песни. И грустные, конечно, тоже. Но они хорошие.

«Они хорошие. И это песни Андрея». Мишель поняла, что только сейчас наконец-то вспомнила про Железнова. А в предыдущие двадцать минут его словно стерли из ее жизни, выключили, как ненужную в дневное время лампочку. Да и зачем нужен электрический свет, если рядом пылает и все освещает своим теплым светом настоящий огонь?

Мишель покраснела. Глеб это заметил. И снова смутился. Отвел взгляд в сторону. Впрочем, он отлично рассмотрел Мишель еще тогда, в их первую встречу на берегу.

У Глеба было качество, о котором он даже не задумывался. Просто с ним жил.

Он видел только красивых женщин.

Но эта девушка с синими глазами была не только красива.

Она почему-то вызывала сочувствие.

Восхищение и жалость – такое по отношению к женщине Глеб испытывал впервые. И это выводило его из привычного душевного равновесия.

– А что, пижон ваш уехал? – прервал он слишком затянувшуюся паузу.

– Какой пижон? – Мишель сделала вид, что не поняла, о ком речь, но ей почему-то стало стыдно.

– Композитор этот странный. Он что, действительно такой известный?

– Очень, очень известный, – кивнула Мишель, как будто популярность Андрея Железнова могла ее хоть как-то оправдать. – Очень!

– Зачем же он тогда купил этот угрюмый серый дом? Непонятно еще, на какие деньги построенный.

– Разве сейчас это так важно? – высокомерно спросила Мишель.

Ей не понравилось, что кто-то подвергает сомнению поступки Андрея. Значит, можно подвергать сомнению и все, что между ними было? И салют, и неслышное другим пение, и все то, что еще не случилось?

– А чей это был дом? – не смогла она сдержать любопытства.

– Я точно не знаю. Когда его строили, я еще в море ходил, так что меня дома по полгода не было. Но потом все затормозилось. Жильцы уехали. Не появлялись. Пару раз дом перепродавали, но никто в нем долго почему-то не задерживался. И вот ваш пижон его купил.

– Он не пижон.

– Может быть. Впрочем, это действительно не мое дело. Идемте кофе пить. Я рад, честно говоря, что вы приехали и наконец-то приведете это чудовище в более-менее человеческий вид. Ведь так?

– Конечно, – засмеялась Мишель. – Но и вашему домику не помешало бы стать чуточку наряднее.

– Будем стараться, – улыбнулся Глеб.– А вы, простите за пошлый вопрос, что делаете вечером?

– Вечером я встречаю певицу Джулию, которая летит на гастроли в Германию и зачем-то решила здесь остановиться на одну ночь. Вообще-то ее должен был встречать Сава. Но он сейчас, по всей видимости, записался на кулинарные курсы к Нине Ивановне. Так что придется мне. Хотите со мной?

Иногда слишком важный для тебя вопрос надо задать в очень быстром темпе, чтобы в случае отказа мысленно засчитать себе поражение и тут же быстро двигаться дальше. Скорость, как известно, способна перемолоть многое.

Но Глеб так же быстро ответил:

– Конечно! Я сам хотел предложить вам свою помощь. Во сколько выдвигаемся?

– В семь вечера.

– Отлично, я сейчас отъеду на несколько часов. Но обязательно вернусь.

Как бы мужчина не был увлечен, у него всегда, в самую неподходящую минуту, найдется дело. Это закон.

Они допили кофе. Глеб потушил огонь в камине. И Мишель захотелось плакать. Почему? Она сама не знала. Может быть, ей было жаль, что так быстро все закончилось. Впрочем, когда тебе тридцать, разве можно надолго вернуть то ощущение счастья, которое ты так остро переживала в три года? Когда отец идет навстречу и ты чувствуешь себя по-настоящему защищенной?

Мишель почти не сомневалась: такой прекрасный вечер в середине дня больше никогда не повторится.

Высокая худая девушка в черном плаще и в лаковых туфлях на высоченных каблуках шла по залу аэропорта с серыми бетонными полами так, как будто вокруг были не толпы равнодушных людей, а восторженные фанаты. Наверное, поэтому певица Джулия то и дело встряхивала кудрявой головой и посылала лучезарные улыбки по сторонам.

– Вот, черт, – прошептал Глеб и зачем-то крепко взял Мишель за руку. – Надо было хотя бы букет цветов купить.

– Зачем? – сжалась она непроизвольно, как от удара.

Ей вдруг стало неприятно, что Глеб заговорил о цветах для другой женщины. А до этого еще была чужая сумка – черная и потрепанная. «Он, наверное, всем женщинам покупает цветы и дарит дешевые аксессуары», – подумала Мишель. Эта догадка была настолько отвратительна, что она решительно вырвала свою руку, открыла красную сумку и начала что-то в ней искать.

– Нет, не надо. Я сейчас, я быстро, – ответил Глеб и пошел к цветочному ларьку.

«Не понял, что я расстроилась, решил, что деньги ему на цветы дать хочу», – подумала Мишель, небрежно застегнула сумку и пошла навстречу Джулии. Она боялась, что если не поспешить, то певица, чего доброго, начнет раздавать насильно автографы людям, которые даже не замечали ее присутствия в зале прилета.

– Джулия, добрый день, меня попросили вас встретить.

– О, долетела я прекрасно! – промурлыкала Джулия. – Пилот был такой чудесный, что даже пустил меня в кабину. Он, оказывается, обожает мои песни. Представляете?

«Она не только не видит, что происходит вокруг, но и ничего не слышит», – догадалась Мишель, но виду не подала.

– Конечно, тяжело все время быть в центре внимания. Но что поделать, это же моя публика, я должна уделять ей внимание. Вот и Андрюша мне всегда об этом говорил, особенно в те годы, когда мы…

– Джулия, это вам! – как из-под земли вырос Глеб, который улыбался не менее лучезарно и эффектно, чем певица.

«Им надо в рекламе зубной пасты вместе сниматься», – с неприязнью подумала Мишель, но попыталась тоже улыбнуться – так сказать, в унисон. Но у нее получилось плохо. И самое неприятное, что Глеб, кажется, заметил раздражение Мишель.

Она ревновала. Но к кому? Она и сама не знала. Ей не понравилось, что Глеб бросился за цветами для Джулии. Еще меньше ей нравилась фраза: «Андрюша мне всегда об этом говорил, особенно в те годы…» В какие годы? Что их связывало? Что могло быть общего у преуспевающего композитора и популярной певички? Наверняка не только песни.

– А Андрюша не приехал? – капризно, как маленькая девочка, спросила Джулия.

– Нет, – слишком резко ответила Мишель, но не удержалась от вопроса: – А что, должен был?

– Вообще-то он обещал… – протянула неуверенно Джулия и, кажется, сама в этот момент засомневалась, когда это он обещал: вчера, год назад или «в те годы»?

– А где все ваши вещи? – поинтересовался Глеб.

У Джулии вообще не было никакого багажа – только черная бархатная, вышитая золотыми нитями сумочка. Скорее всего, вечерняя.

– О! Я давно не вожу с собой ничего! – воскликнула певица. – Зачем? Ведь все можно купить на месте. Тем более в Берлине. Там все такое красивое, такое модное. Конечно, в Париже вещи изысканнее, но мой гастрольный тур начинается на этот раз в Берлине. Но может, это и к лучшему, ведь меня там ждут мои самые преданные поклонники. А я должна уважать их, потому что…

– Потому что так говорил Андрей, – прервала ее Мишель, понимая, что если Джулию не остановить, то они до утра будут стоять в зале прилета и слушать про «армию поклонников». – Я думаю, нам пора ехать, а то скоро стемнеет.

Джулия молча взяла Глеба под руку и направилась к выходу.

«Обиделась», – подумала Мишель, идя следом и глядя в их спины. Но певица вдруг обернулась и произнесла почти величественно:

– Да, вы правы. Лучше все-таки найти минутку и слетать в Париж. Там вещи действительно красивее.

«Господи! Она вообще не слышит того, что ей говорят», – подумала Мишель.

Но может, это и к лучшему?

Впрочем, Мишель была безразлична и сама Джулия, и ее полная изолированность от реального мира. А вот смотреть, как Джулия и Глеб вместе выходят на улицу, – неприятно. Но она не могла не признать, что вместе они смотрятся отлично – хрупкая девушка с распущенными по плечам кудрявыми волосами и крепкий мужчина в кожаной куртке. Да, это было банальное соединение – мужского и женского, сильного и слабого. Но Мишель вдруг подумала, что, может быть, именно в этом союзе и заключен главный секрет спасения? Может, именно так и нужно? Стать кудрявой блондинкой, найти себе сильного мужчину в кожаной куртке и крепко в него вцепиться, чтобы не упасть? Мишель не сомневалась, что без поддержки Глеба певичка Джулия тут же поскользнется на бетонном полу и упадет под аплодисменты пассажиров. Разве можно не заметить падение своего бывшего кумира?

Мишель взглянула на электронное табло вылета. Ей показалось, что там отчетливо написано яркими светящимися буквами: «Я адвокат, я знаю, как легко ломаются люди». Господи! Неужели безумие так заразно? Мишель потрясла головой – совсем как Джулия, как будто у нее тоже были роскошные светлые кудри, а не отливающие цветом горького шоколада прямые пряди волос.

Надпись на табло исчезла. Впрочем, Мишель не сомневалась, ее там никогда и не было. «Надо бы поменьше за компьютером сидеть, а то еще не такое привидится».

Но кто это сказал? «Я адвокат. Я знаю, как легко ломаются люди». Отец? Наверное. Она не знала другого адвоката, кроме Александра Генриховича. Но не могла вспомнить, когда и в какой ситуации слышала эту фразу от того, кого долгие годы считала своим отцом. «А вдруг он такого не говорил? – вдруг осенило Мишель. – Вдруг я это сама придумала, но по привычке приписала авторство отцу? Или все-таки это его фраза? Как бы узнать?» Она взглянула на пол и увидела, что кое-где бетон пошел глубокими трещинами. «Нарушена технология залива», – сказал бы Кирилл Высоковский. Но Мишель знала, что дело не в этом. Вернее, не только в этом. Все гораздо проще. Ломаются не только люди. Ломается даже бетон.

Они на удивление быстро доехали до дома. Джулия бесконечно что-то ворковала. Глеб молча вел машину. Мишель смотрела в окно и любовалась тем, как живописно смотрятся на фоне темнеющего осеннего неба почти черные силуэты деревьев. Из-за приезда Джулии все пошло не по плану. И она, к сожалению, не успела поучаствовать в торгах, призом в которых должна была стать шуба такого же темно-коричневого цвета, как и стволы прибалтийских лип, посаженных вдоль дороги еще до войны. Но почему-то Мишель это совсем не расстроило. И дело даже не в том, что подобная шуба уже была в ее коллекции. Просто сегодня, судя по всему, был не совсем подходящий день для того, чтобы выходить на охоту.

Ночью Мишель проснулась от воя. Как будто под покровом ночи в дом пробралось раненое животное. У Мишель от ужаса тут же заледенили руки и ноги, но, набравшись смелости, она встала, набросила халат и вышла из своей комнаты.

На первом этаже горел свет. Возле стеклянного стола стоял Сава и что-то сосредоточенно искал в большой коробке.

Раненое животное, спрятавшись под крышу, уже не выло, а громко всхлипывало.

Мишель неслышно спустилась по лестнице и подошла к Саве.

– Что-то случилось? Могу помочь?

– Можешь, – не оборачиваясь, ответил Сава. – Не мешай пока. Но не уходи. Вдруг еще пригодишься.

Голос Савы звучал непривычно жестко и властно. Он что-то долго искал в коробке, но, видимо, не нашел, потому что громко выругался. Раньше он никогда не матерился в присутствии Мишель. Значит, в доме происходило действительно что-то ужасное. Но рядом с Савой стало как-то спокойнее. Из человека, прыгающего, как мяч, и рассыпающего шутки направо и налево, он моментально превратился в того самого тигра, о котором совсем недавно рассказывал поварихе. И пусть на весь дом выло и захлебывалось в рыданиях раненое животное, Мишель почувствовала, что на этот раз у них с Ниной Ивановной есть надежный защитник. «Сбитый летчик». Кумир прошлых лет. Сильный и смешной человек, без которого они сейчас бы умерли от страха.

Мишель заметила в углу дивана испуганную тень, которая еле слышно что-то шептала. Что именно – можно было лишь догадываться. Наверное, «Господи, спаси и сохрани!». А о чем еще могла молить Нина Ивановна? Но Мишель понимала, что просить даже Господа бога сейчас не время. Она должна помочь Саве. Известному артисту, который когда-то способен был покорять миллионы слушателей, а сейчас его задача – победить чудовище.

– Говорил я Настьке, – почти рычал Савва, – не надо было Джулию сюда привозить. Но они все боятся.

– Чего? – удивилась Мишель. – Разве есть что-то страшнее этого ночного кошмара?

– Чего-чего! Правды! Что все узнают, что Джулька совсем безнадежна, что без таблеток и шагу сделать не может. А они что-то мудрили, путали следы, выбрали не прямой рейс, чтобы папарацци ее не настигли. Какие папарацци? Кому она нужна? Да она на куски скоро развалится, как фарфоровая кукла!

– А говорила, что в Германию едет, на гастроли, – прошептала Мишель, пораженная открытием, что Джулия, оказывается, наркоманка. Она, конечно, знала, что этот страшный мир существует, но никогда не сталкивалась с ним так близко.

– Какие гастроли! – воскликнул Сава. – Она лечиться едет. Но, поверь мне, она оттуда не вернется. Ее там закроют на всю оставшуюся жизнь.

– Теперь понятно, почему у нее с собой была только вечерняя сумочка, – пробормотала Мишель.

– Вот черт! – ударил Сава по столу так сильно, что стекло задрожало, но устояло. – Значит, у нее что-то было с собой. Но тогда почему она воет?

– Сава, не стучите так сильно по столу. Вы рискуете его разбить на миллионы мелких осколков. Не поранитесь, конечно, но бедная Нина Ивановна будет стекло неделю выметать. А воет от чего? Так от тоски, наверное. От чего люди начинают выть и звереть? Может, ей все-таки дать какое-то успокоительное? Я в этом плохо разбираюсь, но, может, ей коньяку выпить?

– Слушай, а я ведь совсем забыл. Настька сказала, что у нее в спальне есть какие-то таблетки – на случай, если что-то с Джулией будет не то.

В этот момент наверху раздался страшный грохот – как будто камни посыпались с горы. Мишель на секунду показалось, что сейчас булыжники упадут в гостиную и всех их придавят.

– Мишель, иди быстро к Настьке в спальню, поищи в тумбочке – они там должны лежать на видном месте, – громко произнес Сава и стремительно взлетел по лестнице на последний этаж, где выло раненое животное.

Спальня оказалась такой же, как и весь дом – огромной, полупустой, выкрашенной в стальной цвет. Только на широкой кровати лежало ярко-розовое покрывало с рюшами. «Какая пошлость», – поморщилась Мишель. – Наверное, Настя купила. Кто же еще?» А потом без всякой брезгливости открыла тумбочку, быстро перерыла все содержимое – какие-то бумажки, счета, тюбики с кремами, помадой – и нашла то, что искала: плотно набитую таблетками запечатанную упаковку. Сама Настя, по всей видимости, в таких успокаивающих средствах не нуждалась.

Мишель постучала в комнату Джулии. Дверь распахнулась. Сава быстро вырвал из рук Мишель таблетки и грубо закрыл перед ее носом дверь. Но она все равно успела кое-что заметить. Кровь и осколки стекла смешались на белом ковролине и напоминали желе из клубники с кусочками фруктов. Джулия лежала на кровати в плаще, а ее перепутанные, цвета потертого золота кудри были больше похожи на парик, чем на волосы живого человека.

«Господи, спаси и сохрани, – неожиданно для себя прошептала Мишель. – Кто бы это ни сказал, но он был прав. Действительно, как легко ломаются люди! Но в какой же момент это случилось с бедной Джулией? И кто ей в этом помог?»

У Мишель не хватило сил даже мысленно произнести имя человека, о котором она подумала. Ведь еще совсем недавно ей казалось, что она любит его так, как никогда и никого не любила в своей жизни. Но может быть, ее чувство тоже было частью какого-то потрясающего по замыслу проекта? Может быть, она тоже рано или поздно станет новой фарфоровой куклой для великого и ужасного Андрея Железнова?

Не дождется!

На рассвете Сава отвез Джулию в аэропорт. И больше никто в доме о ней не вспоминал, словно и не было той ужасной ночи.

Сава изо всех сил кокетничал с Ниной Ивановной. Мишель несколько раз встречалась с Глебом. Как-то он пригласил ее вечером поужинать в только что открывшийся ресторан. Они договорились встретиться на набережной в половине седьмого вечера.

Это произошло именно в тот день, когда в доме заканчивали выламывать окна.

Глава 9

– Иван Сергеич, я сто раз повторяла! Старые рамы нужно немедленно вывезти!

В ярко-красной бандане Мишель была похожа на комсомолку-активистку – именно такими их когда-то изображали на агитплакатах.

– Мишель Александровна, дорогая! Ну дайте еще хоть денек! Завтра кум заедет на машине, и мы все вывезем! Это же для моей дачи – находка, а не окна! – умолял худой паренек, весь усыпанный веснушками.

Прораб Иван Сергеич. Так он попросил его называть, несмотря на молодость и не серьезный вид.

Мишель наняла его для того, чтобы он помог с вывозом старых оконных рам, но уже пожалела о своем поступке. Вместо того чтобы помогать, Иван Сергеич изо всех сил тормозил процесс установки новых окон. Сначала он уверял, что еще не подготовлены откосы. И просил три дня. Потом заявлял, что еще не все сделано снаружи. Мишель особенно не вникала в процесс замены окон, а потому легко соглашалась на отсрочку, хотя из фирмы-изготовителя звонили каждый день и просили поторопиться с началом работ. И вот сегодня наконец-то новые окна доставили и выломали несколько прежних. Именно в тот момент, когда они были бережно извлечены из проемов и уложены на газоне, выяснилась истинная причина, по которой Иван Сергеич изо всех сил затягивал дело.

Оказывается, старые окна с ярко-синими рамами он мечтал вывезти к себе на дачу. А кум-дальнобойщик, как назло, уехал в рейс и должен был вернуться только через пару дней.

Мишель уже давно привыкла к подобному ремонтному сюжету: от всех использованных материалов – оконных рам, плитки, паркета – одни люди с радостью избавляются, а другие с не меньшим азартом грезят о том, как бы их заполучить. Ремонт – безотходное производство! Но поведение Ивана Сергеича напоминало саботаж. И это вывело Мишель из себя.

– Дорогой мой, а вы не могли раньше честно сказать и про кума, и про окна?

– Так я не знал, что он уедет. Его только вчера вызвали срочно, – не моргнув глазом, соврал Иван Сергеич. – У него знаете, какая работа ответственная? Могут сорвать в любое время дня и ночи.

Это был уже почти шантаж. Мол, вы, Мишель Александровна, живете в прекрасном доме на всем готовом и ерундой какой-то занимаетесь – ломаете, понимаешь ли, окна только по той причине, что вам цвет не приглянулся. А окна между тем отличные – нарядные и прочные. И не дует из них.

Мишель этот текст тоже отлично сосканировала. И ей стало смешно. Но она решила до последнего играть роль строгой девушки-комсомолки. Поэтому решительно поправила бандану на голове и строго произнесла:

– Даю вам время до полудня. Завтра ровно в двенадцать часов дня и одну минуту я подарю эти проклятые окна первому встречному.

– Как первому встречному? – Парень от возмущения пошел красными пятнами. – Это ж какие деньжищи! Да их все завтра еще и не достанут. Смотрите, дом-то большой! А еще на веранде сколько придется повозиться с этим панорамным остекленением .

– Остеклением, – с трудом сдержала улыбку Мишель.

Она все поняла окончательно. Ни на какое особо важное задание кум не уезжал. Просто они вместе с Иваном Сергеичем рассудили, что только идиоты будут два раза машину за окнами гонять. Надо подождать, пока монтажники все сделают, а потом вывезти груз за одну «ходку». Глядишь, еще какие-то материалы останутся – например, пена монтажная. А это наивная московская декораторша и не заметит ничего. Что с нее взять? Ее ж волнует, похоже, только сочетание цветов. Вон, битый час смотрела, прикидывала, а правильно ли затонировали дерево на рамах? Достаточно ли насыщенный получился оттенок? И как он будет сочетаться со светло-песочного цвета фасадом? Господи, нам бы ее проблемы!

– Иван Сергеич, разговор закончен. Завтра до двенадцати вы окна должны вывезти. Монтажники обещали, что до обеда все демонтируют.

– Ага, обещали они.

– Не спорьте. Я вам все сказала. И вообще, я вас пригласила, чтобы вы мне помогали. А вы?

– Так я и помогаю. Вот только время дайте хоть до вечера. Ну, чтобы они точно успели. А то мне за простой машины платить придется.

– Слушайте, – начала снова выходить из себя Мишель, – вы вообще ни за что не хотите платить – ни за окна, ни за машину?

– А зачем платить, если можно не платить? – с искренним недоумением пожал плечами Иван Сергеич.

– Вы сейчас договоритесь до того, что я вам все-таки продам эти чертовы окна – причем по самой высокой цене, – пригрозила Мишель.

– Это не честно! Так дела в бизнесе не делаются!

– Что?! Нет, я вам точно их продам! Еще одно слово, и цена окон возрастет до миллиона долларов!

– Интересно знать, а по какому праву тут спекулируют моими окнами?

Мишель обернулась.

Возле ворот стоял Андрей.

Она не знала, рада или нет тому, что он так неожиданно вернулся. Мишель смотрела на Андрея и в который уже раз была потрясена, как изысканно красив этот человек. А его улыбка – немного ироничная, слегка растерянная? Как было бы хорошо, если бы он принадлежал только ей и больше никому! Хотя бы ненадолго, хотя бы на несколько мгновений. Просто побыть рядом с ним, дотронуться и убедиться, что он живой, что он существует. Мишель ничего не могла с собой поделать – в присутствии Андрея она забывала обо всем. Словно кто-то неведомый при каждом появлении Железнова делал ей укол, и она переставала что-либо чувствовать, кроме одного-единственного желания: быть с ним. Но почему так странно ноет в районе солнечного сплетения? Почему к горлу подкатывает комок? Или это и есть побочное действие мощной анестезии, которая способна за мгновение «выключить» весь окружающий мир?

– Привет, – улыбнулся он так, как будто они виделись всего пять минут назад. – Работаете?

– Да, – кивнула Мишель и стянула бандану с головы. – Вот сегодня окна начали менять. Я и план набросала по переделке интерьера, но осталось еще много вопросов. Признаться, трудно дело идет. Как будто сопротивляется мне этот дом, честное слово.

Иван Сергеич взглянул на Мишель с опаской. Что это такое она говорит? И как этот человек доверил ей такую ответственную работу? Она же сумасшедшая! Вот и окна продать хотела. Иван Сергеич решил, что настало время ему вступить в разговор и показать, кто здесь по-настоящему разбирается в ремонте.

– Хочу представиться, Иван Сергеич. Прораб, – протянул он Андрею руку.

– Очень приятно. Андрей. Владелец здешних мест. Ведь это правда, что я владелец, Мишель Александровна?

Но прораб не дал ей вставить ни слова, решив, что, как говорится, куй железо, пока горячо.

– Итак, окна демонтируем. Потом мусор вывозим. Потом приступаем к покраске, – бойко отрапортовал он.

– Приступайте, – кивнул Андрей. – А мы пока с Мишель Александровной съездим и присмотрим мебель.

– А окна когда позволите вывезти? – поинтересовался прораб.

– Когда мы вернемся, чтобы на территории не было ни одного стеклышка.

– А когда вы вернетесь?

– Да кто же это знает, правда, Мишель Александровна? Я сейчас кое-что в студии возьму и жду вас в шесть часов на набережной.

Вещи Мишель собрала быстро. Но никак не могла решить – звонить ей Глебу или нет, чтобы отменить встречу в ресторане? Потом написала и отправила сообщение: «Извини, все отменяется, срочная работа».

«Я не виновата, – подумала Мишель. – Все решили полчаса. Андрей назначил встречу чуть раньше – значит, он и победил». Она вышла из комнаты и замерла. Внизу в холле раздавались голоса. И хотя Андрей и Сава говорили тихо, Мишель все отлично расслышала.

Сава: Андрей, почему ты мне сразу не сказал? А я-то думаю, от чего мне иногда по ночам бывает так страшно? Особенно пока Нина Ивановна не появилась. Или ты ничего не знал?

Андрей: Знал.

Сава: А Настя?

Андрей: Нет. Это ее не касается. Это только мое дело.

Сава: А зачем ты сюда эту девчонку вызвал?

Андрей: Понравилась. А потом подумал, вдруг поможет.

Сава: Да, она смелая. Когда с Джулькой истерика случилась, она совсем не испугалась. Хорошая женщина. Жаль мне ее.

Андрей: А меня тебе не жаль, Сава?

Сава: А тебя-то за что жалеть? Ты сам все сделал, только чужими руками.

Андрей: С твоей помощью, с твоей помощью. Но что теперь об этом говорить.

Сава: Согласен, что было, то прошло. Ты когда уезжаешь?

Андрей: Сейчас.

Сава: А когда вернешься?

Андрей: Когда-нибудь.

Сава: Ты так не шути. Настька узнает – с ума сойдет.

Андрей: Это вряд ли. Ей сейчас не до меня. Она занимается моим юбилейным вечером. Вот, Сава, и я стал стариком. И если ты мне сейчас скажешь, что в сорок лет жизнь только начинается, я тебя убью, хоть ты и мой лучший друг.

Сава: Не надо говорить такие слова в этом доме.

Андрей: Почему?

Сава: Знаешь, Андрюха, я, может, и толстый болван, но я артист, и у меня есть интуиция. Так вот, она мне подсказывает, что не надо такие слова произносить здесь. Не надо!

Андрей: Вот и ты постарел, Сава, стал суеверным.

Сава: Нина Ивановна говорит, что надо бы священника пригласить, дом освятить. Как думаешь?

Андрей: Конечно, если Нина Ивановна говорит – пригласите. Но ты с ней, Сава, будь осторожнее. А то тебя точно женят.

Сава: Это мое дело. Осточертело все. И зачем я столько лет по бэг-вокалисткам таскался? Ведь есть же на свете и нормальные женщины. Добрые, заботливые.