Ешь правильно, беги быстро. Правила жизни сверхмарафонца Джурек Скотт
сок двух лаймов
1 помидор, пошинковать
1 долька чеснока, пошинковать
1 перец халапеньо, пошинковать
10 стеблей кинзы с листьями, пошинковать
1 ч. л. соли
Разрежьте авокадо пополам и выложите ложкой содержимое в глубокую тарелку. Вмешайте сок лайма и остальные ингредиенты. Растолките толкушкой для картофеля или ложкой до получения достаточно однородной массы и дайте смеси постоять перед подачей 10–20 минут.
Получается 2,5 чашки, 6–8 ложек.
16. Центр управления
Western States, 100 миль, 2006
Всё, что для этого нужно, – это всё, что у тебя есть.
Марк Дэйвис
Нет, наверное, такого человека на свете, кто жаждал бы побед больше, чем я. Но сверхмарафоны научили меня тому, что сам факт победы – это скорее следствие, хотя я и стремлюсь к победе каждой частицей своего существа и тянусь к ней каждым движением своего тела. То, что я делаю для победы и как я это делаю, имеет гораздо большее значение, чем победа как таковая. Готов ли я? Достаточна ли степень концентрации моего внимания? Достаточно ли внимательно я относился к своему телу, питался ли осознанно, здоровой пищей? Правильно ли я тренировался? Сделал ли я все возможное, чтобы достичь пределов своих сил? Эти вопросы помогают моей беговой карьере, и они могут помочь всем, кто находится в поиске ответов на какие-то свои вопросы. Например, вы хотите получить повышение по работе, добиться внимания девушки, или встретить «того самого» мужчину, или пробежать 5 км с личным рекордом. Но определяющей является не цель, а то, как вы ее добиваетесь.
Сверхмарафоны учат этому с беспощадной прямотой. И никогда я не был в этом настолько убежден, как на Western States 2006. Тогда я даже не собирался с кем-либо соревноваться.
За месяц до старта мой друг, с которым мы часто бегали вместе, попросил меня быть его пейсером на этом забеге.
С Брайаном Моррисоном я был знаком около года. Мы бегали вместе зимой и по весне 2006 года, еще до моей поездки в Мексику. Ему было 27, и он работал менеджером в Seattle Running Company. Мы время от времени садились на автобус, доезжали до озера Грин-Лейк и совершали темповые пробежки по 50–60 минут на уровне 85 процентов усилий по кругу в три мили. Мы бегали на пике Кугар, я показал Брайану тропы на Двенадцати вершинах, мой новый маршрут «От Ратлснейк до Кугар», который я сам же и проложил. Он постоянно расспрашивал о каньонах Western States, о жаре, о том, как бегать в подъемы. Он расспрашивал обо всем подряд, и я рассказывал ему все, что знал. Я не верю в так называемые «секреты бега». Никакие тайные знания не помогут мне кого-либо обогнать, как никому не помогут обогнать меня. Да, победа у элитных бегунов, конечно же, зависит от техники, стратегии, но главное, она зависит от состояния души и сердца. А Брайан был как раз душа-человек. И у него были здоровые амбиции и море драйва. Казалось, мы с ним очень похожи.
На старте было немного странно: я в этот раз не издавал боевой клич и не рвался вперед. Чтобы чем-то себя занять, и еще потому, что я хотел выразить благодарность забегу, во многом определившему мое становление, я поработал добровольцем: раздавал номерки участникам, помогал в прочих делах, как это обычно бывает на забегах, в которых не бежишь сам. Было немного странно следить за тем, как проходит забег для других участников, общаться с добровольцами на станциях помощи, которые помогали мне самому все последние семь лет. Но это были приятные хлопоты. Хотя это словосочетание не совсем отображает мои тогдашние ощущения – по сравнению со всеми эмоциями моих предыдущих соревнований, с тем, что я тогда доходил до пределов своих сил, это были именно приятные хлопоты. Но еще приятнее было помогать Брайану. Еще до забега я сказал, что у него есть все, что нужно для победы. Я следил за ним первые 55 миль с разных точек маршрута – пейсерам нельзя было бежать с подопечными до 62-й мили. Я видел, что он все делает правильно, и был уверен в нем. Но с 55-й мили все стало не столь приятным. Брайану было трудно. Было за сорок, обычная жара для Western States, и я видел, как она на него давит. Он начал снижать темп. Я знал, что придется поработать, когда побегу рядом. Я знал, что потребуется нагонять темп. Я не спал с трех ночи и немного волновался, смогу ли все для него сделать. Я знал, что сам мог пробежать сверхмарафон и выиграть. Но быть ответственным за кого-то еще, за его успех мне было, честно говоря, немного страшно. И чего я совсем не ожидал, так это сомнений. С ними я обычно расстаюсь еще до того, как сделаю первый шаг в забеге.
Я справился со своими переживаниями при помощи того же способа, который помог преодолеть боль в лодыжке на Western States в 2001 году. Он состоит из четырех простых шагов. Шаг первый: я позволяю себе какое-то время поволноваться. Второй: я оцениваю активы. Например, на этот раз мне предстоит бежать 38 миль в качестве тренировки с кем-то, кто уже большую часть этого дня провел на бегу, что, в общем, не представляет никакой проблемы. Третье: я спрашиваю себя, что могу сделать, чтобы улучшить ситуацию. Тут все просто. Надо быть хорошим пейсером. И, наконец, четвертое: мне нужно «развести» свои негативные эмоции и реальную ситуацию. Осознать это было проще всего: мои негативные эмоции не слишком соотносились с реальностью.
Я начал бег рядом с Брайаном, и диктор выкрикнул в громкоговоритель: «В качестве пейсера выступает Скотт Джурек!» Хотя я всего лишь собирался помочь другу, оттого, что диктор громко произнес мое имя, у меня резко подскочил адреналин в крови. Пора было заняться делом.
На 63-й миле Брайан шел четвертым. Я сказал, что, когда доберемся до брода через реку Роки-Чоки, мы уже всех обгоним. И на финише тоже будем первыми.
И Брайан включил дополнительные резервы. Он стал совсем другим бегуном. Он ничего не сказал, бегуны обычно не очень-то много говорят. Они берегут энергию для бега. А я разговаривал. Я превратился в Дасти. Я стал голосом из подсознания Брайана, подбадривающим, уговаривающим, требовательным, если это нужно. Через 12 миль мы всех обогнали. Когда мы подбежали к броду, Брайан издавал победные крики. Он был буквально накачан силой, хотя мы к тому моменту уже как следует заживо поварились в этой жаре. Я делал то, что умел: довел его до предела сил, но так, чтобы не переборщить. Когда нам встречался ручей, я говорил, чтобы он лег в него, и обливал сверху водой. Помню, как-то я сам залез в лужу, которая наверняка была наполовину заполнена лошадиным навозом, но мне тогда было все равно. Я знал, что мы перегрелись. Я говорил, чтобы он обязательно пил на станциях помощи, и внимательно следил, чтобы Брайан пил не слишком много или не слишком мало. Когда мы подбежали к 78-й миле и оглянулись, за нами никого не было видно. Мы, в общем, особенно и не пытались убежать, но если ты лидируешь, это обычно служит для соперников сигналом: «Даже не пытайся».
Я сказал Брайану: «Давай поднажмем. Если продолжим бежать в ритме восемь минут на милю и иногда по 7:30, ты точно победишь».
Мы пересекли шоссе 49, это на 93-й миле, и я попросил капитана команды Брайана и его невесту Андреа, чтобы меня кто-нибудь сменил. Я настолько увлекся слежкой за питьем и едой Брайана, что сам ничего не ел и не пил. Меня мутило, я чувствовал слабость, обезвоженность. Это была «стена». Я подумал, что из-за меня он замедлит бег. Андреа попросила продержаться еще три мили до моста «Без рук», от него до финиша останется всего три мили. К тому моменту победа Брайана была бы безусловной и я мог остановиться.
Я собрался с силами и пробежал еще три мили, вдыхая пыль и жар. Брайан сказал, как ему больно спускаться под гору, и я ответил, что это временно и чтобы он не обращал на это внимания. В остальном мы особо не разговаривали. Это уже было не нужно. За три мили до финиша я погнал его настолько быстро, насколько возможно. К нам присоединился другой пейсер, Джейсон Дейвис. Я сказал Брайану, что теперь он в хорошей компании, а я встречу его на Роби-Пойнт за милю до финиша. И добавил, что доведу его до победы в Western States.
Брайан и Джейсон продолжали карабкаться в пыли еще две мили, а я на попутке доехал до дороги в Оберн. Брайану было неудобно снова бежать по асфальту. Вокруг были дома, машины; люди, собравшиеся на пикники, приветствовали бегунов. Физически Брайан был в порядке. По мне, забег, можно сказать, уже завершился. Всего-то надо было дотрусить по улицам до финиша. Все, что требовалось от Брайана на тот момент, – просто добраться до него. Но я серьезно начал беспокоиться за его состояние, когда он спросил: «Ну как, намного они отстали?» – и обернулся. На лице у него был испуг. Я засмеялся и сказал, чтобы он расслабился и не волновался. Дорога шла в горку, и он шпарил изо всех сил – гнал в темпе восемь минут на милю. Я сказал, что не надо так быстро бежать, надо завершить забег полным сил, это было бы круто.
А он опять спросил:
– Ну как, они отстали? Намного?
У меня тоже бывали галлюцинации во время забегов, но я обычно старался не воспринимать их всерьез, и мне хотелось, чтобы Брайан поступал так же.
Вместе с нами бежали Луис Эскобар, мой друг-фотограф, и Джейсон Дейвис. Мы плавно спускались с последней горки, уже слышали шум толпы, видели огни на финишной прямой. А Брайан орал: «Где? Куда бежать?»
Финиш забега располагается в Оберне на стадионе средней школы Плейсервилля, и мы кричали в ответ: «Да вон же! Ты уже почти добрался! Давай, все получится!»
В десять вечера мы выбежали из-за угла, вбежали в ворота и выскочили на стадион. Люди вокруг кричали, но даже они не могли перекричать нас с Луисом и Джейсоном: «Брайан молодец! Ты победитель Western States!»
После семи шагов по дорожке вокруг стадиона в воздухе повисла тишина. За триста метров до финиша Брайан упал.
– Брайан, что с тобой? – подбежал я к нему. Он сел и сказал:
– Я не могу подняться.
Да, я заметил, как он вилял на бегу и был слаб на последнем спуске с холма, но ведь и со мной такое бывало. Все-таки сверхмарафон – это не шутка.
– Брайан, вставай, ты должен встать!
Мы с Джейсоном помогли ему подняться, но он и шагу не мог ступить.
– Тебе надо продолжать двигаться, – я опять превратился в Дасти, но это, кажется, не сработало.
Может, надо было его там бросить, не знаю. Он не мог стоять, что-то пытался говорить, но выходила бессмыслица.
И вот тогда, я теперь это понимаю, мы с Джейсоном допустили грубейшую ошибку – подхватили Брайана под руки и повели его к финишу. Не через поле к медицинской палатке. Мы повели его по беговой дорожке. Инстинктивно. Мы просто действовали, чтобы поддержать друга, нуждающегося в помощи. Но я-то – я же был пейсером. И бегуном. Я хотел, чтобы Брайану досталась эта победа. И решил таким образом помочь ему добраться до финиша.
Мы довели его до финиша, а там его уже приняли медики. Один из врачей спросил Брайана, знает ли он, кто победил в забеге. Он ответил:
– Скотт Джурек.
– Нет, – улыбнулся врач, – ты выиграл. Ты победил в этом забеге.
Через пятнадцать минут мы посадили Брайана в скорую. Когда я помогал ему забраться в машину, он посмотрел на меня и сказал:
– Скотт, я выиграл. Я победил в Western States.
Я остался на финише приветствовать остальных бегунов, как я это обычно делал. Они были рады меня видеть. Но вместе с тем до меня начали доходить разговоры болельщиков и судей забега. Говорили, что Брайана могут дисквалифицировать. Из-за меня, из-за того, что я помогал ему на беговой дорожке. А потом судья забега действительно подошел ко мне и сказал, что победа Брайану не досталась, он дисквалифицирован.
Я протестовал, говорил, что это делать не обязательно, что дисквалификация – клеймо на карьере бегуна. И что если им нужно кого-то наказать, то пусть наказывают меня. Пусть не выдают Брайану награду или скажут, что он не завершил забег, и поставят ему статус DNF – Did Not Finish (не окончил забег).
Но нет, они утверждали, что Брайан должен быть именно дисквалифицирован. Я был уверен, что судьи таким образом просто пытаются протолкнуть идею, насколько серьезный этот забег, и действуют из эгоистических соображений.
На следующий день я пошел в больницу в Оберне, и что-то никаких судей там не было видно. Я вошел в палату Брайана, он заговорил первым:
– Скотт, кажется, я не попаду на церемонию вручения наград. Может, получишь награду и потом передашь?
Пришлось сказать ему правду. Я рассказал, что всю ночь провел на стадионе, но судейский совет принял окончательное решение: он не пересек финишную прямую самостоятельно, и поэтому он дисквалифицирован. Что они отдали первое место Грэхэму Куперу, который прибежал к финишу на целых 12 минут позднее. Я сказал, что мне очень жаль и что я бы все отдал, чтобы изменить мнение совета. И что мне очень жаль, что я не отвел его в медицинскую палатку, а повел к финишу. И что я знаю, чего ему стоила эта победа, и что он практически победил. И что сам знаю, каково это – почти победить (я сам однажды уступил первое место Арнульфо). Но даже я представить не могу, как ему сейчас тяжело.
Это, наверное, было самое трудное, что мне когда-либо пришлось сделать в жизни.
Когда я вернулся в Сиэтл, по интернету и вообще уже гуляла масса разных слухов. Некоторые из них были просто невероятные. Говорили, что я загнал Брайана, что я был его тренером. Что я не давал ему пить или не следил, чтобы Брайан не пил слишком много воды. Писали даже, что я специально подставил Брайана, потому что не хотел, чтобы кто-то, кроме меня, выиграл забег.
И я понял тогда, на Western States в 2006 году, еще одну неожиданную для себя вещь: неважно, что ты делаешь, всегда найдутся те, кому это будет не по нраву. И тут приходится обращаться к дзен и вспоминать, что нет ничего хуже, чем когда тебя идеализируют, да еще и по ложным причинам. И неважно, что о тебе люди думают, важно быть честным перед самим собой.
Меня до сих пор иногда спрашивают, что же тогда случилось с Брайаном. Если честно и кратко, я не знаю. Другими словами: могло случиться все что угодно. Не думаю, что там было что-то не так в физическом плане, по крайней мере в общепринятом смысле. Мне кажется, Брайан остановился потому, что увидел финишную прямую, его разум скомандовал телу: «Все, друг, ты это сделал, теперь можно отдыхать», и тело отключилось. Да, у нас есть сила ног, легких, рук, мускулов, но все это не имеет никакого значения по сравнению с силой разума. Врачи, обследовавшие Брайана после финиша, сказали, что возможны несколько причин, по которым он не смог сделать последний круг вокруг стадиона. Что в результате гипонатриемии он потерял ориентацию в пространстве, у него нарушилась координация движений. Или, говорили они, он мог страдать от обезвоживания, у него упал сахар в крови, или что-то не так было с сердцем. В конце концов даже стали утверждать, что это было следствием истощения мышечных тканей, так как он слишком быстро бежал последние несколько миль и в конце его просто не держали ноги. С медицинской точки зрения то, что это случилось в паре шагов от финиша, не имеет никакого значения. С позиции здравого смысла человеческие возможности ограничены такими параметрами, как максимальное потребление кислорода (МПК), количество кислорода, необходимого при аэробной нагрузке, лактатный порог – момент, при котором молочная кислота в мышцах начинает скапливаться быстрее, чем утилизироваться. Эффективность работы наших мышц зависит от того, как мы используем уровень физического развития нашего тела, от него же зависит общее состояние мышц и костей. В сверхмарафонах ко всему этому добавляется также необходимость должного питания и питья. Брайан в этом плане был в полном порядке, но все равно оказался в плачевном состоянии.
Научный подход немыслим без точных измерений. Можно заставить спортсмена бегать на беговой дорожке, измерить его показатель МПК или уровень сахара в крови и указать, когда он начинает понижаться. Но измерить непостижимую работу силы воли невозможно. В книге The Lore of Running («Библия бега») доктор Тим Ноукс представляет несколько иной подход к оценке работы тела. Он считает, что главный центр управления в голове постоянно оценивает состояние спортсмена и определяет, сколько мышечных сил необходимо для того или иного действия. Во время соревнований этот центр контролирует, сколько остается до финиша, сравнивает этот показатель с предыдущими тренировками и определяет, с учетом возможных осложнений в пути, в каком темпе нужно двигаться, чтобы не получить травму. Если попытаться ускориться, мозг выдаст сигналы о боли и усталости, убеждая бегуна снизить скорость. Если это осознать, то можно «перепрограммировать» себя на более быстрый бег. Ноукс, другими словами, учит нас не обращать внимания на негативные сигналы мозга, имеющие отношение только к тому, как далеко еще надо бежать.
Теория «центра управления» достаточно сомнительна, но она в целом подводит под общий знаменатель мой личный опыт в беге. Я всегда бегал лучше, чем, по идее, должен был бы, учитывая мои изначальные физические данные и лучшее время на марафонской дистанции. И я всегда говорил, что сверхмарафоны – это работа разума. Так что не думаю, что резкая остановка Брайана была случайностью. Центр управления Брайана с учетом огромного психологического стресса оценил, что забег уже окончен, и «выключил рубильник». По сравнению со 100 милями один круг по школьному стадиону, казалось бы, не так уж много, но в тот момент, когда мозг Брайана принял решение, эта дистанция стала непреодолимой. Когда капитан прыгает за борт, корабль тонет.
Остановка Брайана была настолько внезапной, что с медицинской точки зрения, естественно, вызвала много вопросов. То, как Брайан финишировал, не имеет никакого отношения к оценке его как атлета: кто пытался достичь чего-либо, но не смог, это поймет. Остановка в 300 метрах от финиша сделала его знаменитостью Western States 100, но не показала, кто он есть на самом деле.
В том сверхмарафоне Брайан выложился по полной. Он был чемпионом. В тот год для меня и многих других именно он был настоящим победителем забега.
Техника бегаДля того чтобы бегать быстро и эффективно, нужно бежать с правильной беговой осанкой. Держите плечи прямо, руки – согнутыми в локтях под углом 45 градусов. Следите, чтобы руки были расслаблены при движении и не пересекали воображаемую вертикальную черту, проходящую по центральной оси вашего тела. Именно это позволит как можно шире раздвинуть грудную клетку, поможет лучше дышать и соблюдать баланс при движении.
Немного наклонитесь вперед, но не сгибайтесь в пояснице. Представьте, что от макушки до пяток проходит стержень. Держите этот воображаемый стержень под углом к поверхности земли, не разворачивая при этом тазобедренный сустав. Силы притяжения помогут скоординировать движения всего тела оптимальным образом. Помните, что бег – это постоянное падение, находящееся под строгим контролем.
«Кин-вау» инков
Кинва (киноа) – одна из первых зерновых культур, которую люди стали выращивать и употреблять в пищу. У нее плотный, насыщенный вкус, и это одна из немногих круп, содержащая 9 незаменимых аминокислот. Из нее получаются прекрасные каши – сытные, способные утолить истинный, первобытный голод.
Лучше всего готовить это блюдо с вечера, чтобы съесть его перед длинной утренней пробежкой. Это прекрасная сбалансированная смесь углеводов, белков и жиров. Такая каша замечательно идет с фруктами и корицей. Для получения более насыщенного орехового вкуса можно заменить ваниль миндальным или ореховым экстрактом.
Ингредиенты:
1 чашка промытых зерен кинвы.
2 чашки воды
1 чашка миндального молока или любого веганского «молока» на ваш вкус
1 спелая груша, очистить от семян, порубить мелкими кубиками, или 1 банан, порезать
чашки сухих кокосовых хлопьев
3 ч. л. масла грецкого ореха Flora Oil 3–6–9
ч. л. ванильного экстракта
1 ч. л. молотой корицы
Перед подачей в кашу можно добавить изюм, мелко нарезанное яблоко, семена чии или орехи по вкусу.
В небольшой кастрюле залейте кинву водой, доведите до кипения, уменьшите огонь и варите минут 15–20, вода должна впитаться, а кинва – стать прозрачной. Перемешайте и варите еще минут пять.
Поместите кинву и остаьные ингредиенты в блендер или кухонный комбайн и перемешайте 1–2 минуты до получения однородной массы.
Кашу можно поставить в холодильник на ночь, чтобы с утра перекусить перед пробежкой. Если захотите, ее можно подогреть на небольшом огне. При этом можно добавить немного смеси масел Flora Oil.
Добавьте изюм, яблоки, семена чии или орехи по вкусу.
17. Убегая от Пули Wasatch
Hardrock, 100 миль, июль 2007
Мир ломает каждого, и многие потом только крепче на изломе.
Эрнест Хемингуэй
Да забудь ты о своей лодыжке!
Дасти опять на меня орал. Интересно, когда я стану седым стариком с палочкой, он все еще будет на меня орать?
– Давай, Джурка, не думай о лодыжке! Лезь дальше!
Я ничего не ответил. При помощи оставшихся трех конечностей, которые пока еще были в порядке, я пытался затормозить на обледенелом снежном склоне. Мы только что под моросящим дождем забрались на полтора километра вверх на перевал Роки-Пасс в горах Колорадо. Снежная корка под дождем превратилась в ледяной наст. Мы вырубили фонарики, чтобы сбить с толку бегуна, который шел за нами. Ему принадлежал рекорд трассы, и он держался за нами уже на протяжении 70 миль. Было два часа ночи, тьма стояла кромешная, только вспышки молний время от времени озаряли сюрреалистичную картину: Дасти с вершины горы орет на меня, а я карабкаюсь вверх, соскальзываю, карабкаюсь снова и снова, волоча за собой ногу – я еще надеялся, что не совсем разворотил то, что еще оставалось от голеностопа.
Через сорок минут на небольшой полянке под холодным ледяным ливнем Дасти обратился к сорокалетнему мужчине по имени Карл Мельцер:
– Тебя сейчас «сделает» парень, у которого лодыжка размером с грейпфрут, – поддразнивал Карла Дасти.
Мельцер улыбнулся. Он шесть раз выигрывал Wasatch 100, у него даже прозвище было Пуля Wasatch. А еще он четырежды побеждал именно в этом забеге на сто миль, Hardrock Hundred-Mile Endurance Run, или, как его еще называют, Hardrock 100. К слову, ему же принадлежал рекорд трассы. Еще одним его прозвищем было Король «Хардрока».
– На самом деле соревнование начнется только после Тальурада, – сказал тогда Мельцер.
Мы с Дасти как раз и начали карабкаться от Тальурада по направлению к заснеженным полям.
– Ну давай же, это просто снег! Ты же лыжник, что он тебе! Ты раньше и глубже снега видал!
Мне бы его уверенность. В 2000 году я сошел с дистанции Hardrock 100 всего-то на 42-й миле. Я тогда растратил все силы на победу в Western States, и на этот забег их у меня просто не хватило. Может, тогда сказалось и то, что бежать пришлось на среднегорье. А еще двое ребят из Миннесоты тогда были зелены и наивны. Дасти в 2000-м встретил меня в аэропорту за день до забега. Мы ехали до Силвертона восемь часов, Дасти был за рулем, я втиснулся поверх банок и пакетов со стройматериалами, наваленных на месте заднего сиденья. К месту старта мы добрались в шесть вечера, попытались поесть и поспать, а в шесть утра уже были на старте.
Но после своей седьмой победы в Western States я решил, что на этот раз при должной акклиматизации и тренировке у меня получится покорить Hardrock. В 2007-м я приехал в Силвертон уже за месяц до забега.
А за два дня до старта подвернул ногу.
Я жил в кемпинге у озера Молас на высоте 3500 метров, прокачивал легкие воздухом с меньшим содержанием кислорода, буквально чувствуя, как мои стволовые клетки превращаются в эритроциты. По утрам я общался с местными жителями и бегунами в кафе на улице Блэр, где даже асфальта не было. Я старался экономить, сам готовил завтраки, заваривал в кемпинге мате. Моим гидом и компаньоном был Кайл Скаггс, ему было 22 года, он только начал бегать сверхмарафоны и в то лето работал ассистентом в местном научно-исследовательском Горном институте, некоммерческой организации, занимающейся экологическими и климатическими исследованиями.
Кайл и его старший брат Эрик позднее стали очень известными сверхмарафонцами, в некотором роде звездами. Стройные, невероятно привлекательные, неотразимые – их иногда называли «юными дарованиями» или «Jonas Brothers бега по тропам». Они наверняка приобщили к сверхмарафонам немало женского населения. (Говорят, что, когда Кайл работал в магазине спортивной беговой одежды Rogue Valley Runners в штате Орегон, туда рекой стекались дамы; многие посетительницы просили Кайла оценить их манеру бега, но так и не покупали кроссовки.) Братья были родом из штата Нью-Мексико, исповедовали идеи естественного образа жизни, жизни в горах, защиты окружающей среды, а на соревнованиях проявляли задор и здоровую агрессию, чем шокировали признанных ветеранов бега.
В 2007 году Кайл не собирался участвовать в забеге Hardrock, но он хорошо знал местные горы и то, как правильно выстроить стратегию для этого забега. Мы специально заранее прошлись по некоторым сложным участкам маршрута: карабкались по бесконечному извилистому серпантину троп, перелетали через перевалы, прыгали по валунам, пересекали сложные заснеженные участки, где тропа уходила вниз под углом в 50 градусов – если на таком поскользнуться, то ждет почти неминуемая смерть.
Несмотря на то что на маршруте Hardrock было столько сложностей, сколько я не встречал ни на одном другом, все они прекрасно вписывались в грандиозную картину предстоящего забега. Это был не только один из самых сложных маршрутов, в которых мне приходилось участвовать, – он был и одним из самых прекрасных, какие я когда-либо видел. Мы пробегали мимо озер с бирюзовой водой, по полям лиловых фиалок и алых кастиллей. По изумруду тундры и слепящему белому снегу. По золотым и красным скалам карабкались вверх, как казалось, в бесконечность, и любовались видами на бескрайние уютные равнины и пики гор, упирающиеся в небо.
По вечерам мы часто готовили что-нибудь вместе с коллегой Кайла по Горному институту Имтазом, тридцатилетним индийцем. Кайл лепил грибные кесадильи, Имтаз готовил карри из баклажанов, дал с рисом басмати. Мы тушили цукини и помидоры с имбирем, тмином и семенами горчицы, и кухня наполнялась вкуснейшими ароматами. Мы обсуждали тонкости индийской кухни и полезные советы из Аюрведы.
За многие годы питания растительной пищей я убедился: чтобы оставаться здоровым, нужно питаться просто, не употреблять многократно переработанные продукты. После первого откровения по поводу еды, пришедшего ко мне во время интернатуры, когда я увидел больного старика и больничное питание, при недомоганиях или травмах я старался есть как можно больше натуральных продуктов. Еда стала моим лекарством. Я не употреблял ибупрофен, препарат для снижения воспалительных процессов в организме, который бегуны на длинные дистанции принимают буквально горстями. Я же считаю, что он просто маскирует болевые ощущения и в итоге возникает риск получить более серьезную травму. Я слышал, что многие бегуны настолько увлекаются ибупрофеном, что сажают почки. Это классический пример лечения симптомов, а не болезни, поиска «волшебной таблетки» от всего. И он во многом отображает сложившийся западный подход в медицине.
За неделю до старта, после почти целого месяца тренировок при скромном, простом образе жизни, с веганским питанием, богатым новыми разнообразными блюдами, я залетал на четырехкилометровые вершины и бегал по 30 миль с ощущением, что дышу полной грудью, а не «через соломинку». Даже Кайл с учетом, что ему было всего 22 и он начал тренироваться в беге на значительной высоте над уровнем моря за два месяца до меня, удивлялся моему темпу при забегах в гору Кендалл. Так, кто и что там говорил насчет бега на высокогорье? Я считал себя полностью готовым к предстоящему старту.
Выходить на него неподготовленным было бессмысленно. Маршрут пролегает по одиннадцати горным перевалам с набором высоты в 3900 метров и с заходом на один пик высотой четыре километра. Общая сумма набора высот и протяженности спусков составляет 20 километров, это больше, чем если подняться и спуститься на Эверест с нулевой отметки над уровнем моря, и организаторы забега не упускают случая лишний раз напомнить об этом.
За два дня до старта я решил поиграть в футбол с мальчишками из команды DARE на поле неподалеку от старого кладбища. Вот там-то я и подвернул ногу и потянул связки, пытаясь отобрать мяч у семилетнего мальчишки.
Я пил литры соевого молока с куркумой, часами лежал с поднятой ногой, обложенной льдом. Я накачал себя гомеопатическим противовоспалительным – монтанской арникой с бромелайном, ферментом ананаса. Но этого было недостаточно. Боль вцепилась в мои связки мертвой хваткой. С такой травмой о том, чтобы выиграть забег, думать было нечего. Имтаз увидел, как я хромаю по кухне, и спросил, может ли он чем помочь. Я показал ему ногу. Он смешал черный перец, куркуму, муку с водой, образовавшуюся пастообразную смесь приложил к больному месту, обмотал салфеткой.
Я еле дополз до своей палатки. Дасти увидел компресс.
– Ну, Джурка, пора «витамин И» принимать (он имел в виду ибупрофен).
В общем, к моменту, когда начал скользить по горному склону, с больной лодыжкой я уже пробежал 79 миль. Но это было еще не самое сложное. Маршрут, который иногда называют «диким и непокоримым», бежать с только что растянутыми связками – безумие. Дистанция иногда проходит по тропам, протоптанным животными, иногда вообще нет никаких троп, только метки на склонах и снежных полях. За 19 часов и 30 минут до этого момента в спортзале средней школы Силвертона Имтаз соорудил мне свой компресс, поверх него я натянул компрессионный носок и все как следует закрепил липкой лентой. Получилась конструкция сантиметра в четыре толщиной. Под компрессом даже после пары дней таких манипуляций лодыжка сияла и переливалась всеми оттенками сливового цвета и распухла так, что костей не было видно.
В общем, у меня было замечательное оправдание, чтобы не выигрывать забег. Но мне не нужны были оправдания. Дело в том, что именно этот забег я бежал бы в напряженном состоянии, если не сказать нервном, даже будучи здоровым. Любой, кто в курсе, что такое горы Сан-Хуан, это поймет. Один человек, Джоэл Цукер, в 1998 году при прохождении Hardrock умер от аневризмы головного мозга. Огромное количество людей на этом маршруте получили разнообразные травмы. Участники знают об этом и все равно не отступаются. Они продолжают бег даже тогда, когда кровь из капилляров просачивается в соединительные ткани, когда руки опухают до размера монтажных рукавиц, а ноги – до ботинок клоунов.
Некоторые ветераны Hardrock даже посмеивались над сложностями маршрута. Но с другой-то стороны, например, отек легких, состояние, при котором в них скапливается кровь, может привести к смерти. И тем не менее были и такие бегуны, которые завершали маршрут с отеком легких, и только потом их на скорой увозили через перевал Молас в больницу городка Дуранго. У десятков бегунов случаются разнообразные расстройства системы пищеварения. Рвота здесь – обычное явление, как, впрочем, и галлюцинации. Бегуны рассказывали, что им казалось, что валуны – это машины «субару» или что деревья вдруг превращались в лес хохочущих червей. Или о том, что пни виделись головами морских угрей. У тех, кто бежал медленнее всех, было больше всего впечатлений – возможно, из-за большей усталости и долгой бессонницы. На прохождение дистанции организаторы отводят 48 часов. Отставшие вполне могли рассчитывать на помощь местных туристов на последних участках маршрута.
В первые несколько лет существования забега, а старт он взял в 1992 году, его смогли завершить только восемнадцать участников из сорока двух зарегистрировавшихся. Бегунам самим приходилось расчищать тропу от лесных завалов, а победителя одного из забегов вообще никто не встретил – ему пришлось стучать в трейлерный вагончик организаторов забега, чтобы оповестить их о том, что он-таки завершил прохождение маршрута.
В наше время организаторы устраивают станции медицинской помощи на всем маршруте. Но их меньше, чем обычно бывает на 100-мильном забеге. Участники Hardrock иногда жалуются на несправедливость: например, забег Leadville Trail 100 более популярен и знаменит, у него гораздо больше спонсоров, хотя по сравнению с Hardrock это так, «бег по холмикам». Или тот же Western States, интересный и разрекламированный забег. Калифорнийцы хвастаются, что это самый сложный из всех сверхмарафонов? Да для участников Hardrock это в лучшем случае какой-то провинциальный забег.
Вот вам, пожалуйста, несколько составляющих Hardrock: как минимум одна ночь без сна; обычно два перехода вброд через реку по пояс в воде; высоты, от которых захватывает дух, переправы по веревкам, бег по снежным полям, тундре, камням и вообще по полному бездорожью, где и троп-то никаких нет. Или еще: поля щебня, в котором увязают ноги.
Можно подумать, что забег, требующий таких усилий, мог бы вдохновить его участников на переход на более здоровое питание. Но нет, все обстояло не так. По сравнению с типичным участником Hardrock любой провинциальный рыбак показался бы гурманом. Например, на завтрак, особенно в 1990-х годах, участники забега «закидывали» в себя бублики и упаковки бекона и сосисок. На обеды и ужины шла пицца с колбасой и жирные чизбургеры. Да и по ходу забега участники могли дать фору любым «травоядным». Легенда сверхмарафона и элитный «горный» бегун Рик Трухильо, проживающий неподалеку от Силвертона, выиграл Hardrock в 1996-м, питаясь только газировкой Mountain Dew и печеньем Oreo. (Он продолжал так питаться до 2007 года, когда его в 55 лет увезли на скорой в больницу с жалобами на боли в груди. Теперь он переключился на салаты.)
Только половина участников добираются до финиша. Если участник или участница забега не отмечается на станции помощи в определенное время (с учетом лимита на время забега – 48 часов), их останавливают и снимают с маршрута. Сход с маршрута по причине «перебора» времени – это настолько болезненный процесс, особенно после 60, или 70, или 80 миль, что многие бегуны пытаются бежать дальше (некоторые даже ругаются с персоналом на станциях помощи). Но организаторы забега, строгие, но понимающие бегунов, настаивают на своем. В буклете-инструкции для участников говорится: «Все вы – опытные участники сверхмарафонских забегов… Не старайтесь спорить с персоналом станций помощи по поводу времени окончания забега!»
«Маршрут этого забега очень сложный и опасный!» – предупреждает буклет – фантастический сборник невероятной статистики, ошеломляющего описания деталей маршрута, ужасов его прохождения, от которых волосы на голове дыбом встают, а также потрясающих недомолвок по поводу самых интересных участков маршрута.
Например, о возможности перебраться через перевалы во время грозы в буклете написано: «Вы можете бежать по равнине и два часа, и четыре, и все равно уложиться в положенное время, но если в вас попадет молния, беговой карьере точно придет конец».
Или по поводу «небольших сложностей» на маршруте инструкция для членов команд поддержки бегунов звучит следующим образом: «Будьте готовы к тому, что, особенно на более поздних участках маршрута, у бегунов будет чрезвычайно низкий уровень сахара в крови и обезвоженность. Они обычно выглядят очень уставшими, а некоторых тошнит».
«Вдобавок к бегу по тропам, – продолжает книжица, – вам придется забираться на скалы (при помощи рук в том числе), пересекать ледяные ручьи, перебираться через заснеженные поля, которые по ночам и ранним утром обычно покрываются коркой наста и становятся чрезвычайно скользкими, или днем, и тогда придется бежать по колено в снегу, пробираться по склонам обрывов, падение с которых грозит полетом метров на 100 вниз, так что лучше используйте веревки, чтобы удерживаться за них руками, и будьте готовы к тому, что маршрут придется искать при помощи карты и компаса». (Обычно добровольцы заранее расставляли яркие пластиковые флажки по всему маршруту, но каждый год находились какие-то варвары, воровавшие эти флажки, так что теперь маршрут отмечают металлическими знаками.)
К моменту, когда я добрался через сугробы к Дасти, мы были у перевала Оскара. Мы только что завершили восхождение на высоту в полтора километра, и, если бы я был наивным новичком, я заорал бы от радости. Но я-то был уже ученый. Я побежал за Комком Пыли вниз по горе к адской расщелине под названием Чапман-Галч. Я перекатился через несколько валунов, обрамлявших извилистую тропу. Дасти после забега сказал, что во время этих прыжков я особенно берег ногу. А сам я тогда о ней даже не вспоминал, скорее всего, потому, что мои нервные окончания горели огнем от перегрузок и от импульсов «а-а-а-а-а!» Хотя тот прыжок был сложным и для человека на двух здоровых ногах.
Но раньше я еще и не так прыгал, и на более крутых и каменистых тропах. Но вот чего я раньше не встречал в жизни, так это того, что мы увидели, когда наконец спустились вниз: восхитительно ужасную смесь наиболее сложных участков маршрута – безнадежно крутой подъем по валунам, камням, гравию под названием Grant’s Swamp Pass.
В 1998 году двукратный чемпион Hardrock Дэвид Хортон забирался по этому склону, когда его по руке ударил камень, скатившийся из-под ног бегуна, карабкавшегося чуть выше. «Позже, – написал Хортон в своем отчете о забеге, – я заметил, что моя перчатка сочится кровью». И только после окончания забега выяснилось, что у него был сложный перелом.
История, случившаяся с Хортоном, может показаться шокирующей, но он был не один такой. Hardrock не только наиболее сложный сверхмарафон, он еще и привлекает самых безумных бегунов-сверхмарафонцев.
Лора Ваган, установившая рекорд трассы в 1997 году в тот единственный раз, когда проходила этот маршрут, вышла на старт в ранге десятикратной (подряд!) победительницы забега Wasatch Front 100 и первой женщины, завершившей тот забег менее чем за 24 часа. То есть Лора была очень быстрой сверхмарафонкой. Но при этом она была еще и сильна духом: в 1996 году через девять месяцев после рождения сына она побежала Wasatch, останавливаясь на станциях помощи, чтобы покормить ребенка грудью. У нее с тех пор есть кольцо с памятной гравировкой «Лора-кормилица».
Как думаете, это было сложно?
Когда Каролин Эрдман впервые зарегистрировалась на «Хардрок» в 1997 году, ей было 45 лет. Она пробежала 85 миль, и ее остановили организаторы – Каролин не укладывалась во время.
В 1998 году она снова зарегистрировалась на забег. Но за четыре недели до старта Каролин побежала «подготовительный» 50-мильник в городе Орем, штат Юта. На четвертой миле упала и разбила коленку. Было немного крови, больно, но, как ей показалось, ничего особенного. К тому времени, как она завершила забег, коленная чашечка совсем побелела. Врачи скорой потом сказали, что ей очень повезло, что не пришлось ампутировать ногу. Каролин провела неделю в больнице на антибиотиках и перенесла две операции.
На следующий год она опять зарегистрировалась на «Хардрок» и не успела добежать всего восемь миль. На следующий год попыталась сделать это снова – и была вынуждена сойти с маршрута на 77-й миле.
Трудно?
Кирк Апт остановился на 67-й миле, его начало рвать, и рвало все три часа после этого. На следующий год он попытался еще раз пройти дистанцию, на 75-й миле у него свело квадрицепсы, и последнюю часть маршрута он пробежал хромая. (В 2000 году, когда я сошел с дистанции, он выиграл забег.) Апт финишировал на Hardrock 16 раз и собирается бежать его еще.
Камни были хуже снега. Набор высоты был более крутым. Я уже бежал 22 часа. А мне казалось, я бежал всю жизнь. Как там говорили, «настоящая гонка начинается только после Тальурида»? Я впивался в землю ногами, пытался гасить толчки здоровой ногой. Каждый шаг продвигал меня вперед только на полшага, из-под ног летел щебень. Я карабкался изо всех сил, но двигался еле-еле. А где был Мельцер? Может, он тоже свой фонарик выключил? Он же не просто так четырежды кряду выигрывал Hardrock?
Трудно? «Иногда надо – значит надо!»
Не знаю как, но мы наконец добрались до вершины. Мы перевалили ее и побежали вниз. О лодыжке я уже и не вспоминал. Я ее просто не чувствовал. В четыре утра – опять подъем и спуск, и наконец природа вокруг нас стала принимать хотя бы какие-то очертания: чернота сменилась полумраком, серым, а затем бледным прекрасным рассветом. Видеть рассвет, начало нового дня в этих горах – чуть ли не мистический опыт. Некоторые сомневаются в том, что бегун, участвующий в Hardrock, уставший, почти в агонии, может оценить красоту рассвета. Но пока я спускался по последнему откосу, я не просто наблюдал рассвет, я купался в нем, я в нем парил. Мы услышали шум ручья внизу. Мы знали, что это означает: до финиша в Силвертоне оставалось всего две мили.
– Давай, добьем его, – сказал Дасти, имея в виду забег, – я хочу спать.
Мы пересекли финишную линию в 8:08 утра, спустя 26 часов 8 минут после старта. Это было на 31 минуту быстрее рекорда трассы, установленного Мельцером. Я сел, снял компресс. Лодыжка все еще была сливового цвета и опухшей. Я доковылял до школы, зашел в туалет, сходил в душ, что-то поел, немного поспал. И остававшиеся 21 час 52 минуты и 29 секунд я был у финиша. Мне хотелось приветствовать всех 96 участников, и в первую очередь мою соратницу-«равнинницу» Крисси Моэл. Она финишировала третьей в общем зачете и установила новый рекорд трассы для женщин. Ее время было на 25 минут меньше, чем у Мельцера.
В сверхмарафонах горы и сила воли стирают различия между полами.
Смузи Strawburst (противовоспалительный)
Я всегда старался избегать медицинских препаратов типа ибупрофена для снижения болевых ощущений или воспалений и экспериментировал с естественными противовоспалительными средствами. Так что, когда я вывихнул ногу за пару дней до забега Hardrock в 2007-м, мне пришлось их срочно тестировать.
Предлагаемый смузи – смесь противовоспалительных ингредиентов: ананаса (бромелайн), имбиря, куркумы, а также смеси масел Flora Oil, обеспечивающей организм полиненасыщенными кислотами омега-3.
Это замечательный восстановительный напиток после ежедневных тренировок, он успокаивает боль в мышцах и в целом является замечательным дополнением к обычной еде в дни, когда нужно много тренироваться. У него легкий фруктовый вкус, он содержит много полиненасыщенных кислот, углеводов и белка.
Паста мисо в данном случае используется в качестве заменителя соли и помогает возместить потерю электролитов во время тренировок. В Японии мисо считается в целом продуктом, способствующим повышению выносливости. Эдамаме – натуральный белок. Свежие корни куркумы можно найти в магазинах продуктов здорового питания. Если у вас нет возможности найти свежие куркуму и имбирь, можно использовать их сушеные молотые варианты.
Ингредиенты:
2 чашки воды
1 банан
1 чашка свежей или мороженой клубники
чашки кусочков замороженного манго
чашки кусочков замороженного ананаса
чашки замороженных очищенных бобов эдамаме
чашки сушеных кокосовых хлопьев
3 ч. л. смеси масел Flora Oil 3–6–9
1 ст. л. протеиновой муки (рисовой, гороховой и т. п.)
1 ч. л. мисо
1 кубик очищенного корня куркумы 3 3 3 см или 1 ч. л. сушеной молотой куркумы
1 кубик очищенного корня имбиря 3 3 3 см или 1 ч. л. сушеного молотого имбиря
Поместите все ингредиенты в блендер и перемешивайте 2 минуты до получения однородного смузи.
Получается около трех порций приблизительно по 250 мл.
18. По следам Фидиппида
«Спартатлон», сентябрь 2007
Пусть пища твоя станет лекарством твоим, а лекарство твое – пищей твоей.
Гиппократ
За два месяца моя нога зажила, и я был полон того оптимизма и радости, какие бывают только после победы в забеге на 100 миль с раздолбанной лодыжкой. Но хорошего никогда не бывает много, и мне предстояло пробежать забег на 152 мили с перебитым пальцем на ноге.
Этот забег называется «Спартатлон». Хотя годом ранее я уже выигрывал в нем, и было это через несколько месяцев после моей второй победы в Badwater, я знал, что на этот раз мне придется непросто: победить всегда проще, чем защитить свой титул.
«Спартатлон» стартует в Афинах, у подножия Акрополя, и заканчивается у статуи царя Леонида в Спарте протяженность дистанции – 245,3 километра (152,4 мили). Забег проходит в основном по асфальтированным (95 процентов) и грунтовым дорогам (около 4 процентов) плюс немного горных тропинок (1 процент). Набор высоты – от 1500 до 2500 метров над уровнем моря. В дополнение к невероятной протяженности бегуны получают внушительную дозу греческого солнца и прибрежной морской влажности. Днем температура воздуха колеблется от 30 до 37 °С.
На забег в целом отводится 36 часов, по всему курсу есть 75 пунктов контроля, на каждом из них свое максимальное время, бегуны, не уложившиеся в него, не могут продолжать забег. Ежегодно до финиша добирается только половина из 300 участников. Добровольцы на станциях помощи раздают воду, соки, газировку, хлеб, йогурт, другую пищу. Бегунам также разрешается оставить пакеты с необходимыми им личными вещами на любой из станций, так что теоретически можно пройти дистанцию и самостоятельно, без группы поддержки. Участие пейсеров в «Спартатлоне» запрещено правилами.
В 2006 году я решил участвовать в «Спартатлоне» потому, что это очень знаменитый забег. В 2007-м я вернулся – из-за опыта, полученного в прошлый раз, и из-за истории самого забега.
Наиболее известной длинной дистанцией, имеющей греческое происхождение, является марафон: известна история гонца, пробежавшего в 490 году до н. э. 26,2 мили от города Марафон до Афин, только чтобы сообщить о победе греков над персами и замертво упасть от истощения. Считается, что гонца, совершившего смертельный забег с такой благородной целью, звали Фидиппид, хотя, если верить древнегреческому биографу Плутарху, скорее всего, его звали Евклом.
Настоящая же история самого Фидиппида, если верить тому же биографу, была гораздо примечательнее и со счастливым концом. Она и вдохновила организаторов современного «Спартатлона».
Итак, персы наступали. Они прошлись по греческим островам, захватили город Эретрию и решили идти на Афины. Афиняне выслали вперед небольшой отряд под командованием полководца Мильтиада, чтобы тот преградил персам проход к городу со стороны залива Петелия. Историк Геродот пишет, что афинские полководцы отправили Фидиппида в Спарту с просьбой, чтобы спартанцы помогли сдержать наступавшего врага.
Фидиппид прибыл в Спарту на следующий день после того как покинул Афины. Но просьба афинян не была услышана. Спартанцы сочувствовали грекам, но у них в то время проходил праздник в честь бога Аполлона, и они не могли ввязываться в битву до наступления полнолуния. Так что 152,4 мили обратно с такой плохой новостью могли бы показаться Фидиппиду вечностью, но ему повезло – по пути попалось кое-что, о чем стоило сообщить полководцу.
Когда он пробегал мимо города Тегеи (в современном «Спартатлоне» здесь располагается станция помощи № 60), ему явился бог Пан. Сын Гермеса, Пан сам был богом пастухов, нимф и дикой природы. Его помощь очень даже была бы кстати в бою: Пан, как говорили, мог порождать в людях чувство дикого страха – панику. Бог назвал Фидиппида по имени и «приказал спросить афинян, почему они перестали ему поклоняться, ведь он всегда был благосклонен к ним, часто им помогал и будет помогать в будущем».
Если вчитаться повнимательнее, то в этом эпизоде – вся суть истории, случившейся с Фидиппидом. Он пробежал в общей сложности 300 миль, первую половину дистанции преодолел немногим меньше чем за день и ничего не добился! Да, такое случается, в том числе и когда много бегаешь. Какую бы измеримую цель вы ни ставили перед собой, она может оказаться или недостижимой, или бессмысленной. Награда же за бег, да и вообще за что-либо, находится в нас самих. В моих поисках наград за спортивные победы этот урок приходилось усваивать снова и снова. Когда в качестве мотивирующего фактора выступает нечто внешнее, мы забываем о том, что радость и душевную гармонию приносит не награда за выполненную работу, а сама работа, выполненная ради достижения награды. Как говорится в банальном слогане, «жизнь – это путешествие, а не пункт назначения». Фидиппид продолжил свой бег, и наградой ему был мистический опыт, недоступный обычным людям. Сама природа в лице бога Пана позвала его по имени и приказала передать людям свое послание. А послание было простое, о чем природа говорит нам постоянно: нужно считаться с ней, и тогда она поможет, как помогала в прошлом.
Фидиппид передал послание полководцам в Афинах, оно было услышано, и после войны в Афинах возвели храм в честь Пана. Афиняне не стали дожидаться помощи от спартанцев и сами напали на персов. Дрались афиняне с присущей им храбростью, используя свою излюбленную тактику: разрушая боевой строй персов и побеждая их по частям. Победа под Марафоном считается поворотной в греко-персидской войне, с нее начался «золотой век» Афин.
«Спартатлон» появился в 1983 году, его основателем считается австралиец, офицер британских ВВС Джон Фоден, организовавший забег перед своим выходом на пенсию. За время службы Фоден поучаствовал в войне в Корее, Суэцком кризисе, подавлении восстания в Брунее, противостоял вторжению Турции на Кипр. К тому же он был отличным спортсменом и интересовался классической литературой. Однажды, перечитывая Геродота, Фоден заинтересовался, могут ли его современники повторить легендарный забег Фидиппида.
Вместе с четырьмя друзьями, тоже из ВВС, Джон решил повторить этот забег. Один из них, ирландец Джон Маккарти, позднее рассказывал: «Мы проложили исторически выверенный маршрут, используя старые карты, записки путешественников, русла рек, даже тропы горных козлов. Мы учли историко-политические моменты, определив местности и поселения, которые Фидиппид был вынужден обегать стороной». Пятерка отправилась в свой забег из Афин 8 октября 1982 года. До конечного пункта назначения – Спарты – 9 октября добежали «три Джона». Джон Шолотон был у статуи царя Леонида через 35 часов 30 минут, Джон Фоден – через 36 часов, Джон Маккарти – через 40 часов.
Они решили устраивать забег ежегодно, причем, подобно Олимпийским играм, без призового фонда: им не хотелось, чтобы это превратилось в очередное коммерческое соревнование. Они надеялись таким образом придать своему детищу дух дружбы и согласия. И действительно, в этом плане «Спартатлон» – жемчужина среди всех сверхмарафонов. Регистрационный взнос $525 включает в себя оплату проживания в отеле перед стартом и питания в течение шести дней, лучшую в мире церемонию награждения победителей плюс оплату поездок на автобусе, посещения музеев и всевозможной еды на станциях помощи.
В 1983 году забег собрал 45 бегунов из 11 стран. В 1984-м с целью поддержки забега была создана Международная ассоциация «Спартатлона».
После выхода на пенсию Фоден продолжал активно участвовать в сверхмарафонах, пропагандируя их по всему миру. Я нашел его буклет «Как подготовиться к вашему первому “Спартатлону”», и мне он очень помог.
Даже после того как Фодену исполнилось 70, он продолжил завоевывать призовые места в своей возрастной категории, а в 2005 году стал самым возрастным участником 300-километрового недельного пешего похода Haervejsvandring Walk из Шлезвига в Германии в датский Виборг.
В Western States и других сверхмарафонах я соревновался с лучшими американскими бегунами на длинные дистанции. На «Спартатлон» же слетались лучшие бегуны со всего мира. В 2007 году я встретился с победителем 2001 года Валмиром Нюнсом из Бразилии. Он только что улучшил мое время на сверхмарафоне Badwater, у него было третье время в мире на дистанции 100 км. Список чемпионов тогда вообще был очень внушительным. Победитель 2000 года Отаки Масаюки и победитель 2002-го, а потом и 2009 годов Секийя Риочи из Японии. Маркус Талманн из Австрии, выигравший в 2003 году, тоже был здесь. И еще немец Дженс Лукас, который обошел всех в 2004 и 2005 годах. В прошлый раз, выиграв этот забег, я стал первым представителем Северной Америки. Но лучшим «спартатлонцем» остается и, наверное, всегда им останется местный бегун.
Двадцатишестилетний фермер Яннис Курос жил неподалеку от города Триполи, когда в 1982 году «три Джона» решили пробежать первый «Спартатлон». Курос, считавший себя знатоком греческой истории и литературы, узнал об этом, и затея его заинтересовала. К тому времени он уже пробежал 25 марафонов, его лучшее время было 2 часа 25 минут, и он полагал, что нашел свое призвание. В 1983 году Яннис буквально взорвал мир сверхмарафона, показав в дебютном для себя «Спартатлоне» невероятное время – 21 час 53 минуты. Оно было на целых три часа меньше времени спортсмена, пришедшего к финишу вторым. Дирекция два дня не выдавала Куросу награду, пока не убедилась, что он честно выиграл забег.
Курос возвращался на «Спартатлон» еще трижды и каждый раз улучшал время прохождения маршрута: от 21 часа 57 минут до 20 часов 25 минут. Даже Фидиппид не смог бы пробежать эту дистанцию быстрее. Я несколько раз пытался улучшить это время, но каждый раз показывал пятый, шестой, седьмой результат в истории «Спартатлона», уступавший около 23 минут лучшему времени Куроса.
Сейчас Курос практически не участвует в сверхмарафонах, но остается непобедимым чемпионом в «дорожных» забегах на дистанции свыше 100 миль. Ему до сих пор принадлежит лучшее время в мире на забегах по времени свыше 12 часов на дорожных покрытиях и на стадионах.
Курос – спортсмен-философ, отлично знакомый с богатейшей греческой культурой. Его результаты – это выражение его невероятной энергии, силы духа. Он художник, писатель, поэт, автор текстов песен, киноактер, сыгравший роль Фидиппида в ленте «Путешествие героя». Он выступает с лекциями о мотивации и, по его словам, «помогает людям найти вдохновение, раскрыть невероятные способности, чтобы помимо личностного роста привнести в их мир дух содружества, сотрудничества и гармонии».
Конечно, Курос вдохновил и меня на личностный рост и преодоление границ возможностей. С точки зрения общепринятой оценки техники бега Курос не отличается чем-то особенным: у него телосложение боксера и неровный шаг, хотя во время бега его движения очень экономичные, ест и пьет он на ходу. У него невероятно мускулистый торс. Посмотрите на бегунов-спринтеров – у них тоже крепкое телосложение верхней части тела. Мне кажется, что дополнительная энергия у Куроса идет оттуда, из мощных грудных мышц и бицепсов. Многие бегуны считают, что сильные мышцы корпуса помогают в построении правильной техники бега и наращивании скорости. Но Куросу, кажется, удалось найти секрет «перетока» энергии из мышц рук в мышцы ног.
Главное, чему учит Курос, это что сверхмарафоны – занятие трансцендентное. Он строго определяет это занятие как проверку «метафизических», а не врожденных способностей или уровня подготовки, которая возможна только при постоянном беге в течение 24 часов и более. «Бегун с утра и до вечера остается один на один с течением времени, и при этом ему нужно продолжать бежать. Тем самым человек доказывает, что он может продолжать бег независимо от своего природного дара, уровня подготовки, так как все эти элементы по сравнению с продолжительностью самого бега уже не будут иметь никакого значения». Курос считает, что 50-мильные забеги или забеги по кругу не могут называться сверхмарафонами, хотя и оговаривается, что уважает эти беговые дисциплины, преимущество в которых получают наиболее тренированные и талантливые бегуны. Настоящий же сверхмарафонец, по мнению Куроса, должен пройти испытание отсутствием сна и полным физическим истощением. И только после этого он «будет в состоянии добыть энергию даже тогда, когда закончится топливо».
Это высказывание Куроса, а также воспоминания о блаженстве, наступающем по ходу сверхмарафона за пределом физических возможностей, очень мне помогли, когда где-то за девять дней до старта я среди ночи направился в туалет и сильно ушиб мизинец. Утром мизинец был уже иссиня-черным и, казалось, держался только на мышечных и соединительных тканях. В общем, я его сломал. Всю неделю я пытался приматывать его лейкопластырем к безымянному пальцу. Я пытался гулять по пляжу с привязанными к пальцам палочками от леденцов. Пытался носить плотную обувь. Говорил себе, что у меня есть еще целых девять дней и что тело иногда может творить чудеса.
В конце концов я даже был в какой-то мере благодарен своей прошлой травме: она помогла лишний раз осознать, ради чего я вообще бегаю сверхмарафоны. Точно не ради того, чтобы установить новый рекорд. И не ради физического удовольствия. Чтобы пробежать 100 миль и более, нужно довести тело до предела возможностей, а разум – до грани сумасшествия, и дойти до точки, где ты можешь сам менять свое сознание. И все это для того, чтобы обрести ясность осознания. Мой учитель йоги не зря говорил, что «травмы – наши лучшие учителя».
Я уверен, что многие бегают сверхмарафоны по той же причине, по которой другие принимают наркотики, влияющие на их сознание и настроение. При этом я не преуменьшаю значение дружбы между бегунами, чувства свершения чего-то важного, ощущения единения с природой – всего, что я обрел благодаря карьере бегуна. Но чем больше и дальше я бегал, тем яснее понимал, что на самом деле искал такое состояние сознания, когда испаряются все волнения, проблемы, казавшиеся неразрешимыми, а на их место приходит осознание всей красоты и бесконечности мироздания, в один момент, четко и ясно. Не думаю, что люди, начиная бегать, задумываются о достижении этого состояния. Я точно не думал. Но уверен, что все, кто занимается сверхмарафонским бегом, раз за разом достигают этого состояния. Главное – понять, когда оно наступает. Мне в этом помог перебитый мизинец.
К началу забега мизинец отзывался болью при каждом шаге, но я пытался не обращать на боль внимания. Мне было о чем еще подумать. Например, о Нуне, Масаюки и Риойчи или австралийце Талманне. На одного участника я обратил особенное внимание: это был поляк, и он прибежал в Грецию из Польши, толкая перед собой коляску с вещами. Звали его Петр Корыло, по дороге он забежал в Рим, чтобы увидеть Папу Римского. Я был восхищен его прямодушием, но понимал также, что он наверняка устал, и не считал Петра серьезным конкурентом.
Маршрут «Спартатлона» пролегает по довольно пологим холмам, что, впрочем, тоже представляет своеобразную проблему. Например, на крутые горки Hardrock даже самые быстрые бегуны-сверхмарафонцы вынуждены забираться пешком. На «Спартатлоне» же оправдание переходу на шаг может быть только одно – слабость. Так что мне пришлось двигаться только бегом. Талманн и Нун шли первыми, этого и следовало ожидать. Поляк приблизительно в районе 21-го километра обогнал Нуна и неплохо смотрелся на трассе.
Пейсеры на «Спартатлоне» не предусмотрены, первая встреча с командой поддержки возможна только после 50 миль. Я держал ровный темп, иногда перекусывал гелями, картошкой, бананами, пил энергетические напитки и пытался сконцентрировать внимание на текущем моменте: на следующем шаге и на шаге после него. Около пяти вечера температура воздуха была выше 35 градусов, я уже достаточно отбежал от моря, пробежал по извилистым дорогам вдоль апельсиновых садов, через древний город Коринф мимо сиявших в лучах солнца знаменитых колонн храма Октавии. Я бежал навстречу солнцу, садившемуся за холмом, и все вокруг было окрашено в глубокий алый цвет. Было очень жарко, губы потрескались, я старался ни о чем не думать – предстоял еще длинный путь, и думать было опасно, слишком легко можно было прийти к рациональному выводу о том, где я находился в данный момент и сколько еще предстояло пробежать. А такие рациональные выводы могли послужить сигналом и к рациональному желанию – сдаться. Так что я старался направить сознание в ту точку, где нет мыслей, и уловить тот самый момент, который приносит бегунам на сверхмарафонские дистанции столько радости.
Люди часто спрашивают, о чем я думаю, когда бегаю много часов подряд. Я уверен: беспорядочные мысли – это враги бегуна-сверхмарафонца. Думать лучше всего о простых и примитивных вещах: когда ел в последний раз, сколько еще бежать до следующей станции помощи, где находятся конкуренты, с какой скоростью ты бежишь. Ни о чем больше думать не стоит, лучше раствориться в текущем моменте, где ничто не имеет значения.
Но мне было совсем не просто удержаться на третьем месте, и я хотел пить. Каждый раз, когда пробегал мимо кого-нибудь из местных жителей, например мимо виноградаря или деревенской старушки, сидевшей в тени, я кричал: «Панос, ниро паракало!», то есть «Воды, льда, пожалуйста!», но меня никто не понимал. В один из моментов я подбежал к одинокой таверне, и ко мне подошла старушка в синем платье. «Панос, ниро паракало!» – сказал я, и – о чудо! – она, кажется, меня поняла. Она прокричала что-то человеку, стоявшему в дверном проеме, жестом показала, что я прошу воды.
У нее были полные руки и ноги, лицо, иссушенное солнцем и ветром. Мужчина передал ей огромный стакан воды со льдом, а она – мне. Даже если бы этот лед в тот момент был из таза со свежепойманной рыбой, мне было бы все равно. Для меня этот лед был дороже всех бриллиантов мира. Она протянула еще горстку листьев базилика из своего садика. Я пытался пить и благодарить ее одновременно и в этот момент заметил, как она пытается положить базилик в мою сумку на поясе, в которой у меня были гели и еда. Я снял сумку, старушка взяла один листик базилика, заложила его мне за ухо и поцеловала в щеку.
И в этот момент я внезапно ощутил невероятный прилив сил. То ли ее помощь и доброта, то ли вода, базилик (я позднее узнал, что эта пряность считается королевой среди приправ, и называется она так от древнегреческого слова «басилевс», что означает «царь», и что в Греции она символизирует удачу и силу), но что-то у меня в сознании изменилось. Это был как раз тот самый любимый момент сверхмарафона, которого я всегда ждал. Момент, когда кажется, что все бессмысленно, что продолжать бег дальше совершенно бесполезно, но кто-то по-доброму обращается к тебе, или ты делаешь следующий шаг, или глотнешь воды, и вдруг понимаешь, что все не напрасно, как раз наоборот – продолжать бег, особенно в момент, когда тебе это кажется бессмысленным, сейчас самое важное в жизни. Многие бегуны ощущают такую ясность сознания после забега или тренировочной пробежки, достигнув состояния полного изнеможения и одновременно восхитительной усталости. Сверхмарафонцам такой момент ясности сознания практически гарантирован.
Всё было так же, как и за мгновение до этого: я был тот же, немного обезвоженный, хромал из-за перебитого мизинца, мне было жарко, я устал, квадрицепсы и икроножные мышцы болели так, как будто их отбили бейсбольной битой. Но я ощущал себя совершенно иным человеком.
Я стал наращивать скорость. Я обогнал Нуна, Талманна, впереди оставался поляк. Только новичок мог начать вести забег после десятой мили: это равносильно самоубийству. Вести забег после 25 миль – упрямство самоубийственное, но уже достойное уважения. Продолжать вести забег после 50 миль – форменное безумие. Или я сильно ошибался на его счет? В любом случае это было уже опасно.
Я пробегал через виноградники, зная, что Корыло впереди. И настолько впереди, что я его не видел.
Мне нужно его догнать, но нельзя было думать только об этом. Точно так же важно добраться до финиша, вложив в это все силы, но при этом нельзя было думать только о финише. Когда я добрался до 50-мильной отметки, мне нельзя было думать о том, что предстоит пробежать еще 100. Нужно было об этом помнить и забыть одновременно. Да, мы продолжаем бег вперед, но должны оставаться в настоящем. Я справлялся с этой задачей следующим образом: мысленно разбивал дистанцию на небольшие отрезки, которые можно мысленно охватить целиком. Например, иногда я обращал все внимание на то, чтобы добраться до следующей станции помощи, расположенной через три мили. А иногда представлял себе следующее укрытие от солнца или просто даже следующий шаг.
Может быть, «надо – значит надо» на деле означало «старайся не думать о последствиях, доверься знанию своего тела, самого себя и мирозданию»? Может, отец был не просто суровым парнем из Миннесоты, а настоящим провидцем? Я улыбнулся, подумав об этом.
На 70-й миле меня догнал Нун, я жестом показал вперед и пожал плечами. Что же это за парень, прибежавший сюда с коляской? Нун не говорил по-английски, я не знал португальского. Он только сказал: «Скотти, ты – сила», немного обогнал меня, жестом показывая, чтобы я следовал за ним. Мы вместе пробежали 30 миль в погоне за поляком. Мы бежали по сухой, выжженной земле, мимо древних руин, пыльных деревушек, в которых откуда-то из темных переулков и старых ворот появлялись дети и бежали какое-то время вместе с нами, болтая и смеясь. Не знаю, то ли они смеялись над нами, то ли подбадривали нас. Я вспомнил о своем детстве, о нашей грунтовой дороге и подумал: что бы я тогда сделал, если бы увидел, как мимо моего дома пробегают какие-то взрослые? И еще подумал: «Интересно, кто-нибудь из этих маленьких греков забегает иногда за соседние холмы, задаваясь вопросом “Почему?”»
На 101-й миле один человек подарил мне цветок. Когда он его протягивал, у него в глазах были слезы. Почти все, кого я встречал в Греции, были полны страстью к жизни. Мне кажется, это неразрывно связано с местной землей, водой, растениями.
Говорят, что когда создавались Афины, древние боги спорили, кто должен стать покровителем города. Спор возник между Афиной, богиней мудрости, и Посейдоном, богом морей. Зевс сказал, чтобы каждый из них подарил смертным жителям города подарок, и тот, чей подарок больше придется им по душе, и должен стать покровителем Афин. Посейдон устроил водопад в Акрополе, но вода в нем была соленая и оказалась никому не нужной. Афина же создала оливковое дерево, которое дарило людям плоды, масло и древесину. Для меня, спортсмена, питающегося растительной пищей, было особенно интересно соприкоснуться с культурой, в которой сохранялось символическое значение растений, в которой люди до сих пор лечились при помощи пряных трав. Здесь вообще все было живой историей. Греция – родина Гиппократа, основателя современной медицины, и именно он считал питание и физические упражнения очень важными для поддержания здоровья, именно он писал: «Пусть пища твоя станет лекарством твоим, а лекарство твое – пищей твоей». В своем труде «О древней медицине» он также писал: «Я считаю, что каждый врач должен разбираться в том, как работает природа. Если он хочет достойно служить своему призванию, он должен пытаться узнать, как именно человек относится к определенным видам пищи и напиткам… При этом недостаточно просто знать, что сыр – это плохая пища, потому что он вызывает недомогание у того, кто его съел. Нужно знать, какой именно недуг он вызывает, почему и какой субстанции в человеке он не соответствует».
Надо заметить, что Гиппократ отнюдь не советовал всем отказаться от сыра, он скорее указывал, что у некоторых людей сыр переваривается хуже, чем у других. Может быть, речь шла о непереносимости лактозы.
Пока я был в Греции, я ел как можно больше инжира, гранатов, оливок, а также горных трав, которые там называют «хорта». Для меня это был просто рай собирательства. Почти на каждой тренировочной пробежке я пробегал мимо виноградников, миндальных, цитрусовых, айвовых садов, иногда даже мог на ходу сорвать какой-нибудь плод. Греки в целом ели простую пищу, и она была очень полезной.
Читать бесплатно другие книги:
