Армагед-дом Дяченко Марина и Сергей

Лидка захлопнула окно. Звякнули пыльные стекла.

Ей только сейчас пришло в голову, что все они очень молоды. Еще недавно они лежали, спеленатые своими «кукольными» покровами, где-то глубоко на дне, куда человеку никогда не донырнуть. А потом родились в третий раз, ровесники, одно поколение, лишенные другого опыта и других знаний, кроме тех, что заложены в инстинктах.

А если бы человечество умело так же? Если бы все взрослые погибали бы при апокалипсисе, а нерожденные – личинки – выживали? Страшно представить себе полчища этих диких детишек. Звереныши, они весь отпущенный им срок боролись бы за выживание. Все двадцать лет жизни – до нового апокалипсиса… И венцом их усилий стали бы новые кладки. Потомство, которому никогда не суждено увидеть родителей.

А если бы?!

Лидка закусила губу.

Со своего места, с тропинки, она видела только опавший черный бок. И не торопилась подходить ближе, зная, что крабы делают свое дело, что чайки уже съели дальфиньи глаза, недавно глядевшие на Лидку с искренним удивлением. Почему-то она была уверена, что там, в камнях, лежит именно ТОТ. Ее знакомец.

Или это была «она»?

Ворота. Дальфины. Ворота. Глефы. Страхолюдные всепожирающие твари, которых можно остановить только шквальным огнем из крупнокалиберного пулемета. А если нет под рукой пулемета? «Глефы расправляются с жителями деревни NN. Холст, масло. Запрещено к просмотру несовершеннолетними».

А если они когда-то БЫЛИ разумными? Что, если эти, явившиеся поглядеть на чужаков – просто дети, у которых никогда не было родителей? Большие и сильные, безмозглые, сбившиеся в стаю дети?

Лидка обнаружила, что бредет по тропинке обратно. Что чайки, которых она спугнула было, поспешно возвращаются к дармовому мясу. И что перед ангаром по-прежнему сидит на складном стульчике Саша, а на коленях у него лежит свежевычищенный пистолет.

Она остановилась в пяти шагах.

Почему-то убийцу тянет на место преступления, а бабочку влечет к огню. Лидке бы пройти, не останавливаясь, не глядя, вернуться в мертвый поселок, к штабу. А вместо этого она встала, хотела сунуть руки в карманы – эта поза всегда придавала ей уверенности. Забыла, что на шортах, бывших когда-то джинсами, от карманов остались только жалкие атавистические складочки.

В отдалении бродили чайки. Лидка поняла вдруг, что сжимает зубы до хруста, что судорожно стискивает кулаки. Она скажет ему… Она скажет…

Саша поднял голову. Без выражения посмотрел на Лидку, потом на пистолет. Потом снова на Лидку.

– Извини, – сказал он бесцветным голосом. – Я там в штабе наговорил всякого… Со зла. Не надо было. Так что прости.

Если бы он поднял свой пистолет и выстрелил Лидке в лоб, она удивилась бы меньше.

Утренняя поездка на объект закончилась уже через час. Лидка была в лаборатории, когда с берега прибежал взмыленный Славка; через минуту они вдвоем неслись вниз по тропинке, причем Лидка прижимала к животу аптечку, которая по всем правилам должна была храниться на катере, но не хранилась с оглядкой на дневную жару.

Аптечка, по счастью, не понадобилась. Когда Славка с Лидкой добежали до причала, Виталий уже сидел на досках, бледный до синевы, но в полном сознании. Предложенный нашатырь отклонил:

– В ящике… на катере… Почему аптечка не на месте?!

Слова, поначалу показавшиеся бредом, были на самом деле дисциплинарным внушением. Роль врача в экспедиции исполнял Петр, но за технику безопасности при погружениях отвечал Саша, а тот, по-видимому, полагал, что если есть пистолет, то нашатырь уже без надобности.

Пришвартованный катер бился бортом о причал, доски под ногами вздрагивали. Виталий отыскал глазами Лидку.

– Петя, – спросил, не сводя с Лидки взгляда, – ты заснял?

– Да-да, – несколько суетливо подтвердил археолог. – Только ведь… ничего не было, Виталик. Внешне ничего не было видно…

– Ворота? – тихо спросила Лидка.

Виталий отвел глаза.

– Там остатки Зеркала… Нас поощрят, ребята, за эту экспедицию. Но мы все равно ни черта не узнаем… и не поймем.

Пленку, извлеченную из второй, резервной видеокамеры, просмотрели уже через полчаса. Виталий морщился, глубоко дышал и глотал таблетки от головной боли; по-видимому, ему пришлось еще хуже, чем Лидке. В записи прекрасно видно было, как некто с аквалангом входит в Ворота, останавливается в проеме, на минуту зависает, упираясь руками в каменные столбы, а потом вдруг дергается и обмякает и потихоньку переворачивается, отправляя к поверхности пузырьки воздуха, набирая в легкие воды… На этом запись заканчивалась. Петр и Саша, бывшие в тот момент под водой, быстренько вытащили Виталия к солнцу и откачали прямо в катере. Утопленник уже дышал, но в сознание не приходил, из-за чего спасателям пришлось пережить несколько неприятных минут.

– Лида, – сказал Виталий, когда эмоции собравшихся в штабе немного утихли. – У меня к тебе будет несколько конфиденциальных вопросов. Как к биосенсору.

– Кому? – спросила Лидка с опаской. В университете ей успели привить стойкую неприязнь ко всякого рода псевдонаучным терминам.

Виталий ухмыльнулся.

…Был полдень. В самом этом слове Лидке слышался звон желтых раскаленных колоколов. В жухлой траве верещали цикады. Воздух струйчато переливался над забетонированной площадкой, над крышей автобуса, над бортами передвижной электростанции. Лидка надвинула кепку на самый нос.

Виталий отвел ее в короткую тень кряжистой, пережившей мрыгу яблони. Люди, в свое время варившие компот из ее яблок, канули в никуда, и, будто сознавая это, яблоня баюкала в ветвях единственный зеленый плод. «Яблок вам? Облезете…»

– Лида, вот что. Тогда, когда ты… в первый раз «поплыла» в Воротах, тебя что-то эмоционально задело? Потрясло?

Лидка смотрела непонимающе.

– Видишь ли, во второй раз, после истории в бухте, когда ты, по твоим словам, чуть не утопилась, – там понятно. Там ты была здорово на взводе. А первый раз?

– Я впервые увидела Ворота, – сказала она шепотом. – Ну и вообще… вы же мне тогда в первый раз разрешили погружаться.

Виталий кивнул:

– Да. Понятно.

И замолчал, думая о своем.

– Эмоциональный… фон? – тихо предположила Лидка. – То есть когда человек сильно возбужден…

И Саша, и Петр, и все они проходили сквозь Ворота, останавливались в Воротах, и сам Виталий, между прочим, делал это неоднократно. Но почему-то только теперь «поплыл», поймал галлюцинацию вслед за Лидкой. Или не совсем галлюцинацию.

– А вас что… что-то случилось? – спросила она тихо.

Виталий молчал.

– Что, эта стрельба… с дальфинами…

Виталий глубоко вздохнул, лимонная мышь на его футболке потянулась и опала.

– Да, ты угадала. Вчера ночью пришла радиограмма… Мы свернем экспедицию в течение недели. Дома… неприятности.

– Что? – Лидка подобралась.

– Нет, – Виталий поморщился, – ничего особенного. Это у нас, – он на мгновение запнулся, – в конторе проблемы. Тебя не касается и никого не касается. И ты молчи, ладно?

Лидка кивнула.

К водонапорной колонке вышла, покачивая бедрами, Валя. Улыбнулась Виталию, многозначительно посмотрела на Лидку, налегла на рычаг с неженской силой. Вода так и брызнула, так и ударила о дно эмалированного ведра.

На следующей планерке Петр Олегович официально объявил о завершении программы и сворачивании экспедиции. Сергей и Валера несказанно обрадовались, да и сам Петр выглядел скорее бодро, чем разочарованно, и Лидка его понимала. За время, проведенное у артефактных Ворот, две его внучки с черно-белой фотографии должны были чуток подрасти.

Вечером на берегу устроили нечто вроде прощального пикника. Развели костер, к которому тут же заявился местный патруль с руганью и запретами. Патруль пришлось успокаивать и умасливать, а костер прикрывать валунами, но он все равно был виден со всех сторон, потому что питали его сухими водорослями, а те горят, как бумага…

Патруль остался. Офицер непонятного звания и пара молодых солдатиков расселись прямо на камнях, небрежно положив рядышком автоматы с пристегнутыми рожками, и Лидка, хоть и слабо разбиралась в оружии, но поглядывала на хлопцев с опаской. Что-то подсказывало ей, что с автоматами так не обращаются.

Солдаты хрумкали консервы, щедро выделенные Валей из интендантских запасов. Офицер несколько раз приложился к мятой фляжке от термоса, исполнявшей роль бокала. Солдаты были пьяны одной лишь тушенкой.

Вина раздобыл, как обычно, водитель Паша – расщедрился, приволок две здоровенных канистры. Вино было густое, домашнее, крепкое, одного пластикового стаканчика вполне хватало, чтобы мир пустился в пляс. Хлебосольная хозяйка Валя разрумянилась, сидя между техником Сергеем и водителем Валерой, и то и дело заходилась смехом, слышимым, наверное, и по ту сторону гор.

Виталий посидел полчаса и ушел к себе, через минут десять после него ушел и Петр. Саша остался, и Славка не спешил уходить – сидел хоть и рядом с Лидкой, но как-то обособленно, слушал байки и анекдоты и глядел, как Лидке казалось, прямо Вале в полногубый рот.

Разговоры становились все громче и раскованней. Лидка отошла в сторону, села на самой кромке моря, скинула босоножки и опустила ступни в воду.

– Не, сидели-сидели, ты мне скажи, ныряли-ныряли, хоть выныряли чего-нибудь? Что мне жене говорить – премия будет, нет?

– Тебе, Серега, премии так и так не положено. Ты тут загорал, считай, прохлаждался да Вальку лапал, вдали от жены-то…

Мужчины захохотали. Лидка поджала пальцы на ногах. Острый камушек, неведомо как оказавшийся среди обкатанной морем гальки, впился в пятку.

– Ничего себе прохлаждался… тут место само по себе плохое, жили люди – и все, нету, проклятое место, у меня в фотоаппарате пленка сама собой засветилась…

Голоса отдавались в Лидкиной голове, сливались в один неровный болезненный звон. Перед глазами будто плыл экран неведомого прибора – зеленая точка прыгала, вычерчивая зубчатый график, а когда в общий галдеж ввинчивался смех Вали, самописец подскакивал высоко вверх и окрашивался красным…

Надо было встать и уйти в палатку, но Лидка знала, что там будет еще хуже. Бродить по берегу впотьмах, да еще на пьяную голову означало обязательно споткнуться и сбить колени. Лидка сидела, сунув ладони под мышки, и чувствовала себя черствым обрезком хлеба, лежащим на столе рядом со стопкой румяных, ароматных булочек.

Мама говорила ей: «Не ошибись… подумай…»

Она ошиблась. Она верила, что будет настоящая наука, открытия, настоящая, короче, жизнь…

Детородный период закончился. Или закончится через несколько месяцев. Науки нет – есть удивленное разглядывание, многозначительные намеки и подробные чертежи, ничего на самом деле не объясняющие. С таким же успехом можно обмерять и взвешивать труп и надеяться таким образом разгадать ход мыслей усопшего…

И Виталий и, наверное, Петр с самого начала знали, что экспедиция ничего нового не даст. То, что было воспринято Лидкой как царский подарок, оказалось подачкой с барского стола.

Ее босую ступню ощутимо куснули – не то глупая рыба, не то крабеныш. Лидка зашипела и отдернула ногу.

– А ты сам видел? А то говорят тут всякие: НЛО, НЛО… Да, огонечки были, так это, наверное, самолет…

– Днем, говорят тебе! Вот ты, солдатик, видел такую штуку над морем? Вроде как блюдце летающее?

– Спасибо…

– Да не спасибо, ты скажи, видел тарелку?

– Спасибо, нет, не хочу…

– Объект – нельзя. – Это вступил офицер. – Объект – секретный. Объект – нельзя говорить, нельзя спрашивать. Не надо.

– Ах, извини… Ну по глазам же вижу, инопланетяне тут были, вы еще, небось, и стреляли по ним… Может, и сбили? А?

– Нельзя.

– Понимаю… Служба…

Лидка поднялась. Голова кружилась все сильнее, следовало немедленно прекратить это безобразие.

Купальника не было. Она отбрела подальше, туда, куда не достигал свет костра. Быстренько разделась. Голышом вошла в море, погрузилась по самую макушку, испытала сперва шок, а потом облегчение. Голова очистилась от мыслей, как очищается от дыма прокуренная комната. Лидка заткнула пальцами уши и легла на спину.

Ну вот и все.

Небо было огромным и тусклым. Плотная дымка пропускала свет только самых крупных звезд.

Инопланетяне. Да уж, куда проще. Зеленые человечки, поработившие космос и обнаружившие на одной из планет потенциальных конкурентов. И осадившие их сложным, но относительно гуманным способом. Прописавшие человечеству регулярное профилактическое кровопускание, шоковую терапию, после которой не остается времени ни на какие глупости вроде завоевания космоса. После который – лишь бы выжить и восстановить численность…

Лидка показала бы звездам кулак, но не хотела, чтобы прохладная вода заливалась в ухо.

…А человечество – тот еще воспитанник. Ко всему приспособится. Живет потихоньку со страховым полисом в зубах, активно пользуется «условленным временем» и, говорят, даже немножко развивается…

Она замерзла. Перевернулась на живот и «пляжным брассом» поплыла к берегу.

Костер красиво дробился на поверхности воды, отражался в каждом мокром камушке. И у костра происходила заварушка. Лидка разинула рот.

Сергей сидел, полуобняв Валю за плотную талию. Оба были белые, как пена, даже отблески костра не могли придать их лицам человеческого оттенка. В двух шагах от парочки стоял водитель Валера, и в руках у него был автомат с пристегнутым рожком.

Лидка разом ослабела и поняла, что сейчас утонет. К счастью, под ногами отыскалось дно.

– С-сука, – внятно произнес Валера. – Ты… убери лапу. С этой потаскухи. Убью. Обоих.

Валера был веселым, энергичным мужчиной средних лет. Лидка никогда не видела его раздраженным или скандалящим.

Растерянные солдатики сидели рядом, разинув рты, вцепившись каждый в свою консервную банку. Лидкино поколение, младшая группа. Их плохо кормят, подумала Лидка отстраненно. Они голодные…

У костра валялась пустая канистра из-под вина. Когда они успели СТОЛЬКО выпить?!

Валера пошатнулся. Шире расставил ноги. Дуло автомата описало полукруг. Даже Лидка инстинктивно пригнулась, нырнула и под водой услышала резкое – та-та-та…

Бледный техник Сергей все еще сидел, обнимая бледную Валю.

Солдатики все так же сжимали каждый свою консервную банку.

Зато Валера лежал на камнях. И автомат был в руках у Саши, а Сашина нога попирала Валерину шею. – Ти-хо, – сказал Саша шепотом, но так, что и Лидка услышала. – Ти-хо. Ша.

Никто не издал ни звука. Не выпуская Валериной шеи, Саша обернулся к офицеру и сквозь зубы заговорил на языке, из которого Лидка понимала только отдельные слова. Офицер слушал, и сперва его лицо сделалось белым, как у Вали, а потом пунцовым, в полумраке почти коричневым. Офицер был тоже Лидкиного поколения. В каком он звании, она так и не поняла.

Потом звякнули пустые жестянки. Солдаты встали, подхватили каждый свой автомат, причем тот, кто принимал оружие из рук Саши, едва не лишился чувств. Вся тройка рысью удалилась в темноту, и оттуда уже долетели визгливые команды и звон мордобоя.

– Во блин! – сказал водитель Паша.

Остальные молчали.

Сергей, уже убравший руку с Валиной талии. Валя, закусившая пухлую губу. Водитель Паша, методично подбирающий упавшие стаканы. Славка – Господи, хоть с ним-то ничего не случилось?! И гэошник Саша, а там, где он, всегда что-то происходит.

Заворочался Валера, придавленный Сашиной ногой.

– Ус… ти…

Саша отступил и дал ему подняться. Валера встал; губы его оказались запачканными кровью из разбитого о камни носа.

Саша сгреб Валеру за ворот тенниски. Аккуратно, в обход костра, вывел к морю и тут расчетливо, коротко ударил под дых. Валера ахнул и опрокинулся в воду, Саша поднял глаза и увидел Лидкино лицо над водой.

– Выходи.

– Я голая, – пролепетала она еле слышно.

– Выходи и одевайся.

Лидка поспешила к своей одежде – наполовину вплавь, наполовину вприпрыжку. На четвереньках выбралась на берег, долго не могла отыскать шорты. В воде громко ворочался Валера, издавал обширный диапазон непристойных звуков, стонал и ругался.

– Во блин! – повторил водитель Паша. – Вот это винище! Наверное, табака подсыпали.

– Чего теперь? – хрипло спросил Сергей.

– Теперь – штаны постирай, – с неожиданной злобой откликнулась Валя. – Тоже мне мужики… Один кретин схватил пукалку – все разом обосрались.

– На себя посмотри, – огрызнулся Сергей.

– Тихо, – сказал Саша. – Один перепил. Он теперь до-олго будет работу искать, я позабочусь… Но если кто рот откроет по пьяни или сдуру… тоже будет работу искать. Долго. Ясно?

Все молчали. Паша подбросил в костер травы и хвороста. Валера затих, выполз на берег, сел лицом к морю, уронив голову на руки.

Потом Валя поднялась – вызывающе яркая, смелая, облитая светом костра. Как будто пережитый страх переплавился теперь в возбуждение, в браваду, недаром так хищно поблескивали прищуренные влажные глаза.

– Кто бы мне помог эту корзину обратно оттарабанить? Слав, ты вроде трезвее прочих будешь?

И улыбнулась. Лидка видела ее улыбку, потому что как раз к этому времени успела одеться и брела к костру, чтобы погреться.

Зависла пауза. Костер горел высоко и ровно. На щеках Сергея играли желваки, Паша ободряюще усмехался. Даже Саша обернулся, смерил Славку оценивающим взглядом.

Трещала, сгорая, трава. То, что прежде было водорослями и жило на глубине, в царстве безмолвия и рыб. А потом умерло, было отторгнуто и выброшено штормом, высохло под палящим солнцем, теперь исчезало в костре, не оставляя даже пепла.

Лидка глубоко вздохнула.

– Нет, – сказал Славка, глядя в сторону. Костер понемногу опадал. Морская трава горит быстро.

Валя улыбнулась снова, но совсем другой улыбкой.

– И что делает с людьми хронический спермотоксикоз…

Славка вскочил – и в какой-то момент сделался похожим на Сашу. Такой же быстрый и безжалостный, сжимая кулаки, он остановился перед Валей, и тогда интендантша улыбнулась в третий раз, да так, что даже у Лидки свело скулы.

– Что, Слав? Ты что-то хотел сказать?

Сергей примиряюще ввинтился между ними:

– Слав, нельзя так на бабу. Она не виновата… Ты скажи своей лаборантке, чтобы не выпендривалась, а дала, как поло…

Лидка не знала, приходилось ли Славке когда-нибудь драться. В лицее, помнится, он не задирался никогда; теперь же Сергей отлетел на два шага и едва удержался на ногах и схватился за скулу:

– Ах ты гаденыш…

Саша поймал предназначенный Славке удар, играючи завернул руку водителя за спину. Толкнул Сергея на землю.

– Мало? Тоже хочешь строгача?

Сергей выругался. Тогда Лидка, мокрая, в прилипшей к телу майке, вошла в освещенный круг, стараясь, чтобы губы не дрожали.

– Славка… Ну их всех… Пойдем, а?

Славка посмотрел на нее мутными затравленными глазами.

– Слав… пойдем? Пожалуйста… Ну их к черту…

Его рука была холодная, как рыба. И дрожала мелкой дрожью.

Утром Лидка выбралась из палатки, воровато волоча за собой спальный мешок.

Оглядевшись и никого вокруг не увидев, наспех свернула спальник и, зажав его под мышкой, поспешила к морю. Забралась в камни на краю пляжа и опустила спальник в воду.

Напитавшись, мешок сделался неподъемным и почти неуправляемым. Зайдя по колено в море, Лидка помогала соленой воде уничтожать следы первой брачной ночи.

Она не знала, что с кручи на нее смотрит, закусив полную губу, интендантша Валя.

Глава седьмая

Двести пятый детский комбинат сегодня возвращал себе гордое название школы. Половина спален снова называлась классами, двухъярусные кровати были разобраны и вынесены в кладовую, и старые школьные столы, за которыми учились еще Лидкины ровесники, заняли свое законное место, настолько законное, что железные мебельные ножки попали каждая в свою щербинку на линолеуме. Исключая, конечно, те несколько помещений, которые во время апокалипсиса выгорели дотла, там линолеум был почти новый.

Яночка, дочь Тимура и Сани, терялась в море цветов и бантиков, образовавшемся под табличкой «Первый-К». Широченный двор до краев был запружен народом; малыши из средней и младшей групп липли к окнам, расплющивали носы о стекло, с завистью глядели на старших братьев и сестер, у которых сегодня, прямо сейчас, начинается новая взрослая жизнь. Лидка помнила себя, взобравшуюся на подоконник, ищущую в такой же возбужденной толпе Тимура и Яну.

Все они – и она, Лидка, тоже – в свое время пошли в первый класс именно здесь, в двести пятой. Потом, на взлете папиной карьеры, всех троих перевели в лицей: Яна с Тимуром были тогда в шестом классе, Лидка – в четвертом. Племянницу же Яночку собирались отдать в лицей с первого же дня учебы, но у Тимура не хватило на это денег, а у папы – влияния.

– Слушай учительницу… – в двадцать пятый раз повторила Саня.

Яночка выпятила капризную губку:

– Воспитательницу? Тамару Михалну?

– Это она была воспитательницей, а теперь она учитель! И с тебя спрос другой, поняла?

– Ага, – сказала Яна равнодушно.

Худенькая и миловидная Лидкина племянница была не по годам развита и не по годам строптива. Лидка молча сочувствовала неведомой Тамаре Михалне, мучившейся с Яночкой четыре года в саду и, вероятно, обреченной мучиться еще как минимум год, пока Саня с Тимуром не исхитрятся перевести девчонку в лицей.

Мама растроганно улыбалась. Папа попеременно щелкал то языком, то фотоаппаратом. Хмурился, втихомолку завидуя, шестилетний Паша, оказавшийся на полгода младше собственной племянницы и потому попавший в среднюю группу. Лидка видела, как Яночка обернулась в толпе и прицельно показала дядюшке язык.

– Как время-то идет, – плаксиво сказала оказавшаяся рядом незнакомая толстая тетка.

– Родители первоклассников! Отойдите за белую черту! – прокричал мегафон настойчивым голосом профессионального педагога.

Лидка попрощалась с Тимуром и Саней, кивнула Яночке и выбралась из толпы. На этом празднике хватает толкотни и без дальних родственников.

Улицы были полупусты: город тихо помешался на первом дне учебы. Все рекламные щиты предлагали если не тетрадки, то ранцы, если не ранцы, то коробочки для завтраков или сами завтраки «для поддержания сил маленького отличника». Кое-где на улицу были выставлены репродукторы, будящие ностальгию незатейливыми школьными песенками. «Как время-то идет», – вздыхала ведущая радиопередачи.

Лидка зашла в автомат и позвонила Славке на работу. Никто не брал трубку – ничего удивительного, первый день учебы всегда считался нерабочим днем, в том числе и в Институте кризисной истории.

Только зачем Славке было врать, что сегодня в двенадцать у него совещание?

Интересно, в какую школу пошел этот его отпрыск. И тем более интересно, как он зовет отца – папа? Дядя? Ярослав Андреевич?

Лидка послушала длинные гудки, вздохнула и набрала коротенький, давно надоевший номер.

– Приемная слушает.

– Говорит Зарудная. Шеф на месте?

– Минуточку…

Контора работает без выходных. Хоть первый день учебы, хоть последний – секретарша на месте и шеф на месте тоже, только вот захочет ли он разговаривать?

Щелчок в трубке. Глухой голос безо всякого выражения:

– Алло…

– Добрый день, Виктор Алексеевич. Я хотела спросить, есть ли новости по поводу моего…

– Есть, – оборвал ее голос, на этот раз с оттенком раздражения. – Одиннадцать ноль-ноль, сто первая комната. Поговоришь с одним… человеком.

– Спасибо, – сказала Лидка, но трубка уже пищала короткими гудками.

Она посмотрела на часы – полдесятого. Лишнее время. Вырванные из жизни полтора часа.

Но неужели ее дело сдвинется с мертвой точки?

Она села в автобус, благо он был почти пуст. Спинка впереди стоящего сиденья была разрисована разнообразными рожами; это еще цветочки, через полгодика пойдут надписи. Сперва самые невинные, а дальше – больше…

Спустя двадцать минут вышла на набережной – вдоль улицы пестрели киоски, открытые и закрытые, брезентовые и стеклянные, и каждый второй приманивал броской вывеской: «Школьный базар».

По бетонной лестнице она спустилась к морю. Чайки, потрошившие мусорный ящик, неохотно отковыляли на несколько метров в сторону. То и дело оступаясь на камнях, Лидка добралась до знакомой расщелины. Постелила полиэтиленовый кулек, уселась, скрестив ноги.

…Во время их со Славкой «медового месяца» – сразу после возвращения из экспедиции – они любили уединяться здесь и печь картошку на углях. И вспоминать, как было хорошо тогда, в первую ночь, в палатке. Тогда Лидка была еще свято уверена, что не сегодня-завтра тест на беременность даст положительный результат.

С каждым новым пикником картошка становилась все суше, а жареная колбаса все жирнее и гаже. Наконец потребность в романтических вечерах у моря отпала вовсе.

Лидка мрачно ухмыльнулась. Море было серым, как огромная, до горизонта мышь.

Она предъявила пропуска, сперва внешний, потом внутренний. Внутренний, красно-розового легочного цвета, был ей особенно противен. Столько усилий потребовалось, чтобы получить его, и столько открытий мерещилось за порогом искусственной тайны, и какой пустой и вымороченной оказалась вся эта запретная наука и вместе с тем какой ревнивой и мстительной; заполучив в свое нутро человека с розовым пропуском, она ни за что не желала выпустить его обратно.

Дверь сто первого кабинета была обшита кожей. Скорее всего искусственной, но очень похожей на настоящую. «Кожа нерадивых сотрудников», – подумала Лидка и не улыбнулась собственной шутке.

– Александр Игоревич, к вам Лидия Зарудная…

Она вошла. Сидевший за массивным столом поднял голову, и в первый момент она его не узнала. И только когда он сдвинул брови и подбородком указал на стул, только тогда она вздрогнула и подобралась.

Саша сильно изменился за последние пять лет. А может быть, это партикулярный костюм с галстуком преображали его до неузнаваемости. И еще гладко зачесанные волосы.

«Какая стремительная карьера, – подумала Лидка, усаживаясь и устраивая на коленях видавшую виды сумку. – Какое у него звание? И какое звание было ТОГДА?»

Она вспомнила себя, барахтающуюся в волнах, из последних сил хрипящую «Саша, Саша», и человека на берегу, этого вот человека, нарочито погруженного в чтение. Правда, море шумело так громко… А она кричала так тихо…

– Мне передали ваше заявление, – негромко сказал бывший подводник. – Чем вызвано ваше столь радикальное решение? Столь неожиданное для всех, кто вас знал?

Лидка посмотрела ему в глаза. Саша, казалось, не узнавал ее. Во всяком случае, прозрачные глаза его ничего не выражали.

– Я поняла, что не смогу больше принести пользу науке, – сказала Лидка без запинки. – И не смогу принести пользу службе ГО.

Саша продолжал смотреть сквозь Лидку. Ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Почему?

– Потому что я ошиблась в выборе пути, – сказала она все так же просто. – Потому что я не ученый. Только и всего.

Саша опустил голубоватые веки.

– Видите ли, коллега Зарудная, вы производили впечатление энергичного, увлеченного своим делом исследователя. Все считали вас, именно вас, наследницей дела человека, чью фамилию вы… – он сделал эффектную паузу, – …носите. Разве нет?

– Я не знаю, кто что полагал, – сказала Лидка уже менее уверенно. – Людям свойственно ошибаться, разве нет?

– А вам не кажется, что вы совершаете предательство? – негромко спросил, прямо-таки прошелестел Саша.

Лидка разозлилась. Сняла сумку с колен, поставила на ворсистый ковер.

– Ну и кого я предаю?

– Память Зарудного, – подсказал Саша.

Лидка сглотнула, набирая в грудь побольше воздуха. Только сдержаться. Только сдержаться, он провоцирует ее намеренно, и непонятно, что последует после того, как она поддастся на провокацию. Молчать, молчать, я – шарик, воздушный шарик, красный воздушный шарик…

– Для науки и ГО это имеет какое-то значение? – спросила она через силу. – Предаю я память Зарудного или нет?

Он отвел глаза.

Страницы: «« ... 89101112131415 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Екатерина Вильмонт – мастер лирической прозы Ее привлекает душевный мир независимых женщин, способны...
Что может быть интереснее поисков клада? Именно этим нелегким делом решают заняться на каникулах Даш...
В этой книге много тайн, и все они раскрываются на удивление просто. Во-первых, Звягин – не майор. Н...
Арсений Троепольский признавал в жизни только одно – работу. Она была его пищей, его возлюбленной, е...
Прошло больше года, как Кира разошлась с мужем Сергеем. Пятнадцать лет назад, когда их любовь горела...