Голос крови Вулф Том

На кубинский манер

На часах – без пяти двенадцать… Сержант и Нестор, пройдя пешком три квартала от «Старбакса», подходят к Главному полицейскому управлению по адресу: 400 Ист Вторая авеню. Они не снимают темные очки, хотя из-за них вестибюль и комната ожидания погрузились в легкие сумерки… впрочем, не настолько темно, чтобы не видеть косых взглядов коллег по службе.

– Если кто-нибудь из этих сморчков станет выебываться, я ему нос откушу, – бурчит сержант.

Конец коллективному любопытству кладет появление невесть откуда кубинки по прозвищу Кисуля Посада[29]… та еще кисуля!.. Она одаривает их лучезарной улыбкой «Девушки из Ипанемы»[30]… ааааааах… и велит следовать за ней. Вне всяких сомнений, Шеф отлично понимает: ничто так быстро не излечивает душевные терзания мужчины, как шарм знойной девицы.

В лифте Нестор начинает репетировать осанку и выражение лица, призванные продемонстрировать Шефу настоящего копа… Плечи по-военному развернуты, голова отставлена назад, подбородочек опущен. Насчет подбородочка имелись некоторые сомнения… при этом его губы как-то нехорошо кривятся… Тут-то сержант и вылупляется на Нестора.

– Ты чего?

Несто решает не затрагивать скользкую тему, чтобы не потерять очки в глазах Кисули. Казалось бы, что ему до нее, а вот поди ж ты… А что за дело ему было до парней в видеосалоне, которых он больше никогда не увидит… или до кассирши в «Старбаксе»… или вчера до встречных черных парней, даже не глядевших в его сторону? Полжизни мы задаемся вопросом, как мы выглядим в глазах того или другого человека.

Они выходят на третьем этаже, и грациозная Кисуля ведет их по узкому мрачноватому коридору с офисами справа и слева… Двери распахнуты, так что все чинуши без труда могут узнать двух копов-расистов из Ютьюба. Каждый такой взгляд Нестор воспринимает как молчаливое обвинение. Вот un negro покосился в его сторону… ну, покосился… казалось бы. А Нестора бросает в жар, как будто его ошельмовали. Захотелось остановиться и объяснить: все было не так!.. я тут ни при чем!.. Вот и главный офис в конце коридора… а Кисуля-то хороша… Мужики – народ неисправимый! Даже в такой серьезной ситуации, дрожа от страха, он не в силах отвлечься от пышных форм… Может, она согласится потом выпить кофейку? Великолепная Кисуля жестом предлагает подождать, а сама заходит в кабинет… Слышно, как она говорит: «Шеф, пришли сержант Эрнандес и офицер Камачо». Выйдя, она им улыбается… ах, Кисуля, ты неотразима… и, махнув рукой в сторону кабинета, уходит… пуфф… фантазия растаяла.

У Нестора упало сердце от того, как их встретили. Шеф, сидящий за столом, даже не поднял головы. Наконец, оторвавшись от бумаг, показывает пальцем, словно пистолетом, на два стоящих перед ним стула с прямой спинкой.

– Садитесь! – Звучит не слишком гостеприимно.

Кабинет угловой, большие окна с видом на… так, ничего особенного. Скромненько. Нестор ожидал чего-то другого. Шеф откидывается на спинку вращающегося стула и несколько секунд разглядывает их без всякого выражения… Секунды тянутся бесконечно. Нестор остро чувствует физическую мощь этого человека… и черноту лица… на фоне лица и синей униформы пугающе светятся огромные белки. С такими габаритами Шеф мог принадлежать к особому виду хомо сапиенс. На воротничке по бокам красуется по четыре золотых звезды… такой небосвод глазами копа… придавая бычьей шее оттенок официоза. Но вот шеф заговорил.

– Вы хоть себе представляете, что творится вокруг вашего маленького спектакля на Ютьюбе последние шесть час…

Он не успевает закончить фразу, как сержант с горящим взором его перебивает:

– Я прошу прощения, Шеф, но то был не «маленький спектакль»! Я исполнял свой долг! А какой-то… гад… решил меня замочить, выложив этот… этот… состряпанный видеоролик на Ютьюбе!

Нестор остолбенел.:::::: Сарж, ты что, совсем рехнулся?! Забыл элементарную субординацию!::::::

Шеф тоже опешил. Вот наглец! Он перегибается через стол и рычит в лицо сержанту:

– Вы хотите мне сказать, что это подделка? Что это вообще не вы? Что кто-то вложил в ваш рот чужие слова? Значит, какой-то гад просто решил вас замочить? Он подделал ваш голос, и поэтому вы заговорили как кубинский отморозок из «Ку-клукс-клана»? И кто же этот гад и извращенец, сержант? Я просто сгораю от любопытства!

– Шеф, послушайте, я не так выразился. Эта штука на Ютьюбе… там искажены мои слова… понимаете? Да, этот гад выложил то, что я сказал, но он вырезал то, что вынудило меня это сказать!

Шеф ревет:

– Эрнандес, заткнитесь! Никого, блядь, не интересует, вынудило вас что-то или не вынудило. Ваши слова, яснее ясного, попали в глобальную паутину. Вы хоть примерно себе представляете, какую бучу вызвал ваш расистский клип? Вы знаете, какое количество сайтов, блогов и прочих интернет-ресурсов перепостили это ебаное видео?

– Шеф, это не мой клип…

– Эрнандес, что с вами? Вы глухой? Вы тупой? Вы не понимаете, что значит заткнуться?

Вот он, мощный левый хук по ребрам. Хорхе Эрнандес уже не «сержант», а просто «Эрнандес». Это действует на него сильнее, чем брань. Он застывает с открытым ртом, совершенно прямой, точно аршин проглотил. А Шеф продолжает:

– Меня с шести утра заваливают мейлами, эсэмэсками, сообщениями и дурацкими твитами… И, думаете, они приходят исключительно из Овертауна и Либерти-Сити и Маленького Гаити? Со всего мира! Из Франции мне пишут: «Вы читаете нам проповеди о свободе и правах человека, но теперь мы видим, что собой представляет американское правосудие!» Такие вот подарочки я получаю, Эрнандес, и мне приходится…

:::::: Что он делает? Снова огрызается!::::::

– Шеф, они не имеют права, потому что…

Закончить ему не дают. Кобра парализует его одним взглядом. Не надо никаких слов. Шеф добивает сержанта уничтожающей улыбочкой, как бы говорящей: «Ты, слизняк! Если тебе так хочется перевести этот разговор на язык неофициальный, что ж, давай выйдем, и я намотаю твою прямую кишку вокруг твоей дурьей башки, как тюрбан!»

И сержант, поставленный на место, затыкается. Шеф же продолжает, уже более спокойным тоном:

– Но подарочки, которые получаю я, еще ничто в сравнении с тем, что творится в мэрии. На них выливаются потоки жидкого дерьма. Настоящая эпидемия. Это вам не картинка, снятая с десяти метров… полицейские подошли к лежащему на земле парню и помахивают перед его носом резиновыми дубинками, и невозможно понять, что они там ему говорят. Нет, тут камера берет крупно вас обоих, и слышно каждое ваше слово, и видно, как вы их произносите, а ваши лица даже выразительнее ваших слов.

Шеф со значением… молчит. Он смеривает недобрым взглядом сержанта, а затем и Нестора.

– Кто-нибудь из вас играл в пьесе? То есть… на сцене?

Оба молчат. Наконец сержант мотает головой, Нестор вторит.

– Так я и думал, – заявляет Шеф. – Актеры вы оказались никудышные. Показали всему миру образец расовой нетерпимости, ничем не прикрытой.

Шеф не скрывает своего недовольства, и на этот раз уже Нестору отчаянно хочется броситься в бой.:::::: Это несправедливо! Вы не обратили внимания на мои слова! Не надо валить меня с сержантом в одну кучу! Вы что, не понимаете, с чего все началось? Вы же не безмозглый «чайник», который смотрит этот ролик и думает: «Два копа, кубинцы, ни с того ни с сего повалили на пол черного здоровяка и изгаляются над ним в свое удовольствие!»:::::: И тут у Нестора срывает резьбу:

– Шеф, это несправедливо… – Он аж кричит. – Все, что я сказал…

– И ты, Камачо?! Молчать! А теперь вы оба слушайте меня внимательно. – Шеф делает паузу. Кажется, он обдумывает, устроить ли Нестору выволочку. И, видимо, решает не связываться. Продолжает рассудительно: – Я знаю, что там вырезан кусок, объясняющий, почему вы так завелись. Я знаю, руки сами тянутся задушить отморозка, пытавшегося тебя убить, потому что бывал в таких ситуациях гораздо чаще, чем вы. Я знаю, как хочется обложить его матом. Все это мне знакомо. Но вам было мало, и вы решили раструбить на весь мир. Продемонстрировать расовую нетерпимость в Америке в самом неприглядном виде. Из ваших оскорблений можно составить целый словарь, гарантированно задевающий чувства черного населения. И через это я тоже прошел. И никому просто так не спущу… любому, кто себе такое позволит, я пересчитаю все косточки. Можете не сомневаться, шею сверну всякому, кто со мной такое себе позволит.

Нестору мучительно хочется – так и подмывает – закричать:::::: Я-то тут при чем? Я ничего такого не говорил!:::::: Но его удерживают две вещи. Первое: животный страх перед Шефом и возможными последствиями. И второе: если он попытается переложить вину на сержанта, его подвергнут остракизму… все свои, полицейские, Эрнандес, Руис, даже стопроцентные американос вроде Кайта и Маккоркла из морского патруля, даже сам Шеф.:::::: Я бы не стал терпеть подобное от отца, от моего papi, но от черного богатыря за столом напротив я все стерплю. Копы – это моя жизнь, кроме них, у меня никого нет. А если через минуту выяснится, что Шеф не просто завелся, а, пересчитав все косточки, нас к черту уволит, меня и сержанта, вышвырнет, как зарвавшихся рыбешек?::::::

Но Шеф говорит другое:

– Не волнуйтесь, я вас не уволю и не понижу в звании. Я знаю, с кем имею дело. Вы копы… – Он дает время переварить сказанное. – А в остальном… может, Эрнандес, вы прожженный, законченный расист. Но оба вы награждены медалями за доблесть, а их не дают авансом для повышения морального духа. Короче, мы должны что-то предпринять с учетом текущего момента и без оглядки на снисхождение к человеческим слабостям.

Тут губы его трогает улыбка. Первая дружеская улыбка за все время. Ну ладно, удивляется Нестор, но…:::::: Что смешного в словах «человеческие слабости»? Или он дает нам понять, что употребляет это с издевкой? И кто эти «мы»… Еще одна типичная издевка политика, как бы говорящего: «Перед вами не просто человек, а олицетворение Власти»?::::::

– Мне придется отстранить вас от дел, – говорит Шеф. – Как я уже сказал, с учетом текущего момента. Временно. С сохранением оклада.

Нестор оглядывается на сержанта. Сержант сжал губы и поигрывает желваками с таким видом, будто знает про «отстранение от дел» нечто такое, чего не знает напарник. Тогда Нестор набирается смелости и задает вопрос:

– Шеф… вы не поясните, что это значит? Мы будем работать в конторе?

– Нет, – отвечает Шеф. – Если вас отстранили от дел, то вы не работаете. – Лицо Шефа снова становится каменным.

– Вообще не работаем? – Нестор переводит взгляд на сержанта с тайной надеждой получить внятный ответ.

Сержант смотрит на шефа, можно сказать, с нагловатой улыбочкой.

– Вы не выполняете никакой работы, – уточняет Шеф с тем же каменным лицом. – И не выходите на службу. Вы должны быть дома, у телефона, с восьми до шести, каждый день.

– У телефона… – Нестор хочет спросить еще, но пороху не хватает.

– Больше ничего, – подтверждает Шеф. – Просто быть у телефона.

Нестор тупо на него смотрит в состоянии, близком к кататонии.

– И вы должны сдать жетон и оружие.

:::::: Сдать… жетон и оружие?.. и сидеть дома сложа руки?::::::

– Вы можете это сделать прямо сейчас.

Нестор хочет узнать реакцию сержанта, но тот по-прежнему изучает Шефа с отстраненной ухмылочкой. Похоже, он с самого начала знал, к чему дело клонится. Нестор же не просто ошарашен. Его снова обуяли страхи.

Меньше чем через час после того, как Камачо и Эрнандес покинули главный офис, Кисуля Посада приносит Шефу заказное письмо с уведомлением. Ее бровки изогнулись домиком, словно в вопросе: «Ну, чем нас еще порадуют?»

И Шеф отреагировал так же, но прежде дождался ухода секретарши.:::::: Огонь-девка… держись от нее подальше.:::::: Еще раз глянув на конверт, он вздыхает и качает головой. Обратный адрес, написанный шариковой ручкой в левом верхнем углу, начинается со слов «Нестор Камачо». Впервые в его практике офицер подает апелляцию меньше чем через час после отстранения от дел.:::::: Неудачный ход, Камачо. Любые твои слова только осложнят дело.::::::

Он вскрывает конверт и читает:

Дорогой шеф Букер,

Со всем уважением к Вам, может ли офицер, отстраненный от исполнения сваих обязанностей, предоставить информацию, полученную им до его отстраненя? Если это так, то позвольте рассказать Вам о деле преподавателя старших классов в школе «Ли де Форест» Хосе Эстевеса.

:::::: Паренек выражает мне уважение, хотя путается в орфографии.:::::: Но если орфографические ошибки продолжали множиться, сам текст по мере изложения становился все осмысленнее. Камачо утверждал, что ученик, которого якобы атаковал Эстевес, Франсуа Дюбуа, является главарем банды и что он и его банда принудили по крайней мере четверых учащихся дать ложные показания. Камачо привел их имена со словами: «Двоим из них шеснадцать лет, а еще двоим симнадцать. Они не “крутые парни”, – он поставил это в кавычки, видимо не сумев подыскать более литературного слова, – обыкновенные ребята. Они уже трясуца оттого, что дали ложные показания. Наш департамент быстро заставит их сказать правду».

Орфография становилась все путанее, зато от потенциальной важности информации шеф сильно возбудился. Он даже не стал вызывать Кисулю по селекторной связи, а просто прокричал через открытую дверь:

– Мисс Посада! Вызовите ко мне лейтенанта Верхийо!

К счастью, в отношении Камачо он ошибся. Это не апелляция. Это поступок копа.

Магдалена держала свои выходные платья в маленькой официальной квартире, которую снимала пополам с Амелией Лопес на Дрексел-авеню. Время от времени она громко заявляла матери в лицо, что порывает с Хайалией и всей своей кубинской жизнью. Но католическое воспитание требовало сохранения внешних приличий. А вдруг старая подружка или родственница… или отец с матерью, хотя они вряд ли на это отважатся… расскажут Амелии какую-нибудь душераздирающую историю, чтобы та пустила ее к себе. Так вот вам, я здесь живу! У Нормана она держала только белые платьица медсестры и простую одежку на выходные: джинсы, матроски, бикини, топики, шорты, сарафаны, кофты на пуговицах и все такое.

Как раз в пятницу в «приличной» квартире, точнее, в гардеробной она, в одних бикини, лихорадочно ищет, что бы надеть, с лязгом шарахает трям трям трям туда-сюда вешалки на двух металлических палках, в панике бормоча все громче и громче:

– Господи… да где же… оно же висело вот здесь! – Трям трям трям. – Ч-черт… для Chez Toi даже близко ничего нет… И что, спрашивается…

– Dios mo, qu pasa[31], Магдалена?

В проеме стоит Амелия – в футболке и джинсах. Магдалена даже не поднимает головы. Вид голого, или почти голого, тела Амелию вряд ли смущает.

– Мне нечего надеть. Lo es qu pasa[32].

Амелия хмыкает.

– Да ну? И куда же ты собираешься?

Амелия – симпатичная перуанка, но рядом с Магдаленой она проигрывает. Круглое лицо, большие темные глаза и блестящая грива черных волос. Практически такого же телосложения, а вот лодыжки толстоваты. Но в одном Магдалена ей завидовала: Амелия гораздо умнее любой из медсестер. В свои двадцать шесть она успела получить бакалавра эпидемиологии и генетики в Университете Йорка, прежде чем задумалась о курсах медсестер. Чего только она не знает… схватывает все на лету. Словом, зрелая женщина… во всяком случае, в глазах Магдалены… зрелая, зрелая, зрелая женщина…

– Какой-то ресторан под названием Chez Toi, – отвечает она подруге.

– Какой-то ресторан под названием Chez Toi, – передразнивает Амелия. – Думай, что говоришь!

– Ты там была?

– Я? Даже не пыталась. Меня никто не запишет, и цены там сумасшедшие. С кем ты идешь? Дай отгадаю… с твоим другом доктором Льюисом.

– Угу, – мрачно, сама не зная почему, признается Магдалена. По непонятной ей пока причине ее начинает утомлять и даже смущать связь с боссом. – Угадала. Но ты можешь мне помочь? Я не вижу ничего, что можно было бы надеть в такой ресторан. У меня нет ни одного подходящего платья.

Магдалена уступает подруге место, а сама встает, скрестив руки под голой грудью. Амелия, как автомат, сдвигает вешалки… вжик… вжик… вжик… останавливается и смотрит на Магдалену из недр гардеробной.

– Ну что тебе сказать? Ты права. Ничего подходящего. На твоем месте я бы двинулась в другом направлении.

– В каком еще направлении? Норман будет здесь с минуты на минуту!

– Есть идея. – Амелия выходит к ней с короткой черной юбкой.

– Что? Это же обычный хлопок! Я ее купила в шопе «Всегда 21». Она мне доходит досюда. – Магдалена провела ребром ладони чуть пониже бедра.

– Секундочку, я тебе покажу. Будешь выглядеть потрясно! – Амелия озорно хихикает. – Ты придешь в восторг! – И несется в свою комнату, крикнув через плечо: – Только никакого лифчика!

В считаные секунды она снова появилась, вся сияя и держа в руках что-то вроде корсета из черного шелка с двумя чашечками для грудей. Под каждой чашечкой – три вертикальных ряда молний.

– Что это? – восклицает Магдалена. – Это же корсет!

– В каком-то смысле да, – соглашается Амелия. – Бюстье.

– Бюс-ти-е… Ну да, слыхала, но, кажется, никого в таком не видела.

– Наденешь его с черной юбкой, и ты будешь звездой вечера!– Ты серьезно? – Магдалена таращится на необычную вещицу. – Даже не знаю, Амелия. Меня примут за проститутку.

– Бюстье сейчас в моде. Я тебе покажу десяток журналов.

– А что я надену сверху?

– Ничего! В этом-то вся соль! Поначалу его можно принять за нижнее белье. Видишь ложные молнии? Но потом замечаешь, что оно сделано из чистого шелка и облегает тело от талии до верха, что твое бальное платье… даже лучше, если ты посмотришь на то, как одеваются нынешние модели.

Магдалена приходит в сомнение.

– Ну, не знаю…

– Магдалена, послушай, а как бы ты хотела выглядеть? Как кубинка, косящая под американку, в приличном платье, купленном на распродаже в дешевом торговом центре?

Эти слова заставили Магдалену тормознуть. На мгновение она утрачивает дар речи и лихорадочно перебирает в уме варианты… как компьютер.

– Ой, не знаю… не знаю я… – От отчаяния она сжимает кулаки. – Такой ресторан… сейчас придет Норман, а я еще…

– Ты должна выглядеть на все сто, – гнет свое Амелия, – а это значит la moda cubana![33] Еще одно. У тебя есть золотая цепочка? Самая обыкновенная.

– Вроде есть. – Магдалена роется в ящике комода и вынимает цепочку с золотым крестиком.

– Крестик! То, что нужно! Ты сама не понимаешь, одно к одному. Пять секунд, и ты готова. Надевай юбку и бюстье, я застегну тебе сзади молнию.

Магдалена отчаянно выдыхает и делает как велено, а Амелия застегивает молнию. Вырез сзади открывает практически всю спину.

– Теперь цепочку.

Магдалена послушно надевает цепочку.

– Идеально! – сказала Амелия. – Посмотрись в зеркало.

Магдалена в шоке от того, что она увидела. Бюстье подняло грудь так, что она уже вываливалась из чашек, да и вырез выставляет многое напоказ.

– О боже! – пугается Магдалена. – Они кажутся такими большими!

– Большие – это то, что нам нужно, – успокаивает подруга. – Классно выглядишь. И крестик. Я же тебе говорила: что надо!

Крестик угнездился в ямке между грудями.

– Магдалена, ты похожа на деву, взирающую с холма на поляну для дьявольских игрищ! Главное – уверенность в себе. Сегодня ты королева вечера! Почаще улыбайся, хоть голым стенам. Тебе даже не надо идти в Chez Toi, Chez Toi придет к тебе. Знаешь, в чем твой секрет? Ты – воплощенная la moda cubana. Тебе не надо ничего играть! Ты будешь чувствовать себя непринужденнее и увереннее любого посетителя ресторана!

Вдруг на комоде что-то засвистело, и Амелия аж подпрыгнула… мобильник Магдалены… а рингтон ей поставил Нестор: мужчина, насвистывающий непонятно какую мелодию. Он обожает такие игрушки. Рингтоном на его мобильнике служила песенка в стиле хип-хоп. Как там она звучала? Ах да. Caliente! Caliente, крошка. Неслабый fuego под твоей caja chinакаха-чиной». У нее никакой ностальгии по этому поводу. Они вели себя как подростки… чпокались украдкой – сунул-вынул, сунул-вынул, сунул-вынул – в пустующей кровати какого-нибудь приятеля, где их не застукают. Дети, ей-богу… ничего интереснее не могли придумать.

– Алё?

– Магдалена, я думал, ты меня уже ждешь внизу! – Норман, кто ж еще. – Здесь даже не припаркуешься! – Норман возмущен и расстроен.

– Я сейчас спущусь! – Магдалена крутится перед зеркалом, качая головой. – Даже не знаю, Амелия…

– Я знаю! – Решительная отповедь. – Ты им нужна. Им требуется немного секса, и они его увидят в красивой упаковке. С крестиком промеж сисек!

Магдалена, как завороженная, пристально разглядывает существо в зеркале.

– Dios mo, Амелия! – Голос ее чуть дрожит. – Дай бог, чтобы ты оказалась права! Переодеваться уже некогда. Норман меня убьет!

– Магдалена, это что-то. Помни две вещи. Ты снова девушка. Девушка с крестиком на сердце! Ты моложе, красивее и целомудреннее любой женщины в «Chez Toi». Помни об этом и будь уверенной в себе. Ты лучше всех этих снобов.

К тому времени, как она спустилась вниз на лифте и направилась к знакомой машине, ее воодушевление, поднявшееся лишь на какой-то микрон, окончательно падает. Что она делает? Дева… ага, дева в бюстье, косящая под шлюху. Какая же она дура!

Но стоило ей открыть дверь «Ауди», как на лице Нормана появилась откровенно плотоядная улыбка.

– Ух тыыыы! К черту Chez Toi! Поехали ко мне!

Магдалена забралась на пассажирское сиденье.

– Не запредельно, ты уверен?

– Ты вся запредельная, Магдалена! – Он так и пожирает ее глазами, однако Норман не лучший судья в таких вещах.:::::: Ты же помешан на сексе, научное светило, ведущий специалист по лечению от порнозависимости.:::::: И все же реакция обнадеживающая. По крайней мере, ее прикид – это не полный провал.:::::: Поувереннее! Хотя бы в ресторане. Может, у тебя есть шанс.::::::

Они едут по Линкольн-роуд, и Норман спрашивает:

– Ты видела этот ролик на Ютьюбе?

– Какой ролик?

– Это надо видеть! Двое местных белых копов уложили на пол черного парня, сковали ему руки за спиной браслетами и, сидя сверху, дубасят по затылку и обзывают последними словами, только что не «ниггер»! Ты должна посмотреть.

Должна посмотреть? Все, что он говорит, Магдалена пропускает мимо ушей. Сейчас ее волнует только одно: как он к этому отнесется? Примет ли он меня за шлюшку… или у Нормана была правильная реакция? Она опускает взгляд на декольте. Да уж. Всё наружу.

Они добираются до места и передают машину парковщику.

– Здесь? – удивляется Магдалена. – У изгороди?

– Здесь, – подтверждает Норман. – Ресторан за ней не видно.

Они стоят в нескольких шагах от живой изгороди из кустов бирючины высотой метра три, если не больше. Что-то невероятное. Аккуратно подстриженная и совершенно ровная наверху, с прорезанным входом размером два тридцать на метр тридцать, таким идеальным прямоугольником, ухоженным до последнего листика. На глазах темнеет, и в сумерках изгородь легко принять за неприступную крепостную стену.

– Я не вижу вывески.

– Потому что ее нет, – объясняет Норман тоном знающего человека.

У Магдалены перехватывает дыхание. Ее снова одолели сомнения, снова эта пучина отчаяния. Вдруг она себе все нафантазировала? Что ей Сергей тогда сказал? Ничего!.. Ни одного теплого словечка. Обычные малозначащие проявления учтивости, принятые в светском обществе при знакомстве. Она соткала себе мираж из взглядов и улыбок и жестов, то ли выдававших его тайные чувства, то ли нет. Он посылал ей долгие, ищущие, многозначительные взгляды… трижды. Но что, если они вовсе ничего не искали и ничего не означали? Что, если они были долгими исключительно по ее внутренним часам? Поздно строить предположения! Она уже здесь, а он где-то за этой изгородью… и ее обезумевший самолет то взмывает, то падает в воздушную яму, взмывает и падает, взмывает, взмывает, взмывает, пока новое «а если» снова не обрушит его вниз, а новая слабая надежда не вытащит из ямы… и так продолжается вот уже неделю…

– Но как же кто-то поймет, что ресторан там? – недоумевает Магдалена.

– «Кто-то» не поймет, – отвечает Норман. – Вход как бы свободный, но это своего рода частный клуб. Если там тебя не знают или член клуба не замолвит за тебя словечко, заказать столик у тебя не получится. Отсутствие вывески – это… как сказать… составляющая часть здешней ауры.

Магдалена не имеет ни малейшего представления о том, что такое аура, но сейчас не до уточняющих вопросов. Они стоят перед невероятным проемом, прорезанном в живой изгороди почти метровой толщины с такой выверенной точностью, которой мог бы позавидовать каменщик. Какие-то две пары от переполнявшего их возбуждения что было мочи, по-американски, жмут на клаксоны. Магдалена и Норман проходят через педантично выстриженный вход… и оказываются нос к носу перед Chez Toi, «твоим домом». Вообще-то, воображение Магдалены рисовало особняк. То, что это не особняк, ясно даже в сгущающихся сумерках. По меркам Майами, это старый-престарый дом, один из немногих сохранившихся образцов средиземноморского Возрождения столетней давости. Передний двор почти целиком представляет собой террасу с растянутой цепочкой тепло мерцающих свечей на столах тех, кто захотел поужинать на свежем воздухе. Горят свечи и в старомодных лампах, развешанных на ветвях сливовых деревьев. В этом свете как-то по-особенному смотрятся белолицые англос… тут и там… они заполонили все пространство. Они тихо переговариваются, и это такой ровный гул или лопотание… ни одного резкого звука.

Все очень красиво, но Dios mio! Какая жарища!

Они оказываются в вестибюле старого, с виду частного дома, уютного, но далеко не роскошного… расположенного в непосредственной близости от океана… меньше всего он соответствует представлениям Магдалены о самом знаменитом ресторане в Майами. Перед ними – лестница, но никаких тебе шикарных витых балясин или балюстрады. Две арки по бокам… одно слово «арки», увидел и забыл… зато изнутри доносится многоголосое журчание, отдельные возгласы и басовитые раскаты смеха – спонтанные проявления радости простых смертных, отдающих себе отчет в том, куда они попали. Тот, кто один раз услышал это звуковое пиршество, как Магдалена на «Майами-Базель», уже не забудет его никогда.

Возле консоли метрдотель беседует с посетителями – четырьмя мужчинами и двумя женщинами. Вот кто сразу выделялся в общей массе: мэтр единственный одет как истинный джентльмен… с поправкой на нынешнюю моду. Кремового цвета тропический костюм из камвольной ткани и галстук темно-баклажанной расцветки. Посетители-мужчины – по последней моде, без пиджаков, в рубашках нараспашку, позволявших проследить, как глубокие борозды по бокам носа переходят в челюстные складки, а те – вот она, увертюра к подлинной старости! – в арфоподобные сухожилия вокруг кадыка. Метрдотель проводит гостей на террасу и спешит к Норману и Магдалене с обворожительной улыбкой:

– Bonsoir, monsieur, madame.

Этой фразой французская тема была исчерпана, если, конечно, не считать название ресторана. В его улыбке не было того, что провинциалка из Хайалии инстинктивно опасалась увидеть в таком фешенебельном месте: matre de votre destin, метра в роли Судьбы. Норман называет Королева и его приглашенных и в ответ слышит, что вся компания распивает напитки в библиотеке. Мэтр приглашает их в арку, откуда долетает волшебный шум.

Мистер Королев… Магдалена стискивает руки и чувствует, как они дрожат. Вот и царство общего восторга. Здесь все оживленно жестикулируют и закатывают глаза, как бы говоря: В жизни не слышал ничего подобного и Да не может быть!.. А хохочут так, что сразу ясно: они принадлежат к высшему обществу полубогов. Входя в ресторан, Магдалена поклялась Венере, богине обольщения, что сохранит невозмутимость и даже безразличие… ей нет дела до всех этих мужчин. И тут же понимает, что ее захлестнула волна всеобщего экстаза. Глаза сами шныряют, шныряют, шныряют вокруг… в поисках… его. Вдоль стен действительно стоят стеллажи с книгами, воистину создавая атмосферу chez-toi, твоего дома, когда библиотека превращается в уютную столовую. Столы отодвинули к стене, чтобы мистер Королев и его гости могли свободнее шататься и брататься с коктейлями в руке… Но где же он? А что, если его здесь нет и вся эта… Вдруг Норман бросает ее и устремляется в оживленную толпу.

– Норман!

Он на мгновение останавливается с виноватой улыбочкой и поднимает вверх указательный палец, что должно означать: «Не волнуйся, я на секунду».

Ее оторопь сменяется паникой. И что ей, двадцатичетырехлетней девушке, теперь делать среди этих стариков – какие же они все старые!.. и белолицые!.. Ей, кубинке Магдалене Отеро, медсестре, затянутой в бюстье, из которого сиськи вылезают, как две огромные порции пирога, украшенного ягодками?

И тут она негодует. Этот жест вовсе не означал «я на секунду»… ничего подобного… Норман, сознательно или нет, давал ей понять, кто здесь главный и что он обнаружил в толпе кого-то поважнее, чем она: человека, на которого он, знаменитый доктор Порно, должен излить все свое обаяние, пока не поздно!

Что же ей делать? Стоять тут, как девка по вызову? В ее сторону уже косятся… или они пялятся на ее грудь?.:::::: Черт бы тебя побрал, Норман!:::::: Она вспоминаета Амелию. Главное – уверенность в себе… если не с кем говорить, улыбайся с чувством собственного достоинства. Она изображает победную улыбку. Но стоять одной с победной улыбкой ничуть не легче, чем стоять одной с вытянутым лицом. О! Взгляд ее упал на большую картину на стене… наверное, сто двадцать на девяносто. Подойти и сделать вид, что внимательно ее изучает. Она останавливается перед картиной… две дольки, черная и белая, на серовато-бежеватом фоне… под углом друг к дружке.:::::: Aydame, Jess![34] Надо быть полной идиоткой, чтобы всерьез разглядывать эту mierda. Даже старые дураки, готовые платить миллионы за всякую ерунду на «Майами-Базель», не стали бы смотреть на такое.:::::: Она сдается и разворачивается к оживленной публике, где царит вольный смех… «Хи! хи! хи! хи!» – разливались женщины. – Хо! хо! хо! хо!» – гоготали мужчины… но тут в дальнем конце раздался взрыв, перекрывший все это веселье: Ххы-хокхокхок-хок-хок… Магдалена прошивает взглядом толпу, словно лучом лазера, и обнаруживает крупную голову, которая так и прыгает на радость потрясающе красивой женщины – тридцатник? разве так определишь? – белая, белейшая кожа… густые черные волосы с пробором посредине, с вызовом открывающие лоб… высокие скулы, квадратные челюсти без грамма жира, алые, как рубины, губы, гипнотически блестящие, как чистой воды брильянты, голубые глаза… хокхокхок-хок-хок… Рубины и брильянты она присочинила, чтобы еще больше пожалеть себя и разозлиться на Нормана, но этот мощный гогот, ах ты, бесчувственное, бессердечное животное! Я на секунду… ага, только после того, как ты обаяешь американочку с волосами черными, как смоль, и кожей белой, как снег! У нас, у кубинцев, снега нет, как ты, головастик, вероятно, знаешь…

– Мисс Отеро!

Голос раздается у нее за спиной… голос с акцентом. Она разворачивается… это он… единственный и неповторимый… красавец, принц и все такое, о ком она грезила целую неделю. Взгляд Сергея скользит вниз на выпирающую грудь… доля секунды… и снова поднимается.

Магдалена перехватывает этот взгляд… он ей нравится… и в ту же секунду ее досада на Нормана пропадает. Фьюить. Mirabile visa! – как говаривала одна из монашенок, сестра Клота. Явленное чудо! Но уже в следующий миг трезвый внутренний голос, осознающий реальный мир без иллюзий, в очередной раз возвращает влюбленную дурочку из Хайалии на землю, она падает с заоблачных высот, разбивается и сгорает вместе со своими навязчивыми грезами о стоящем перед ней человеке. Почему он именно сейчас подошел к ней… жалкой и никому не нужной… отчаянно пытающейся это скрыть посредством «повышенного внимания» к какой-то идиотской картине? Все предельно ясно. Он по доброте душевной решил ее спасти от общественного позора. Вот так рандеву! Кто она в его глазах? Безмозглая простушка, нуждающаяся в его жалости! Она чувствует себя униженной… такой униженной, что все маски, которые она примеряла – кокетки, женщины-вамп, ученицы Эскулапа, жрицы медицины, участливой покровительницы одержимых похотливой страстью, подружки русских олигархов-меценатов, – в одно мгновение испаряются. И ее реакция выходит столь же непродуманной, сколь и откровенной: нижняя челюсть падает, губы растягиваются в бессловесном ответе… А он продолжает обволакивать ее своим обаянием, словно в этом было ее спасение.

– Как же я рад видеть вас, Магдалена!

А рядом с ним уже возник какой-то гость, пытающийся радостной улыбкой переключить на себя его внимание. Сергей приближает к ней лицо и доверительно произносит:

– На «Майами-Базель» нам толком не удалось поговорить.

Еще раз зыркает на выпирающие из бюстье дыньки. Магдалена начинает нервно покусывать ноготь на мизинце. От интимности, с какой это было сказано, кровь прилила к щекам и точно всосала в себя защитную маску невозмутимости. Она это физически ощущает. Усилием воли оставляет палецв покое, рука сама спускается в расщелинку между грудей, а губы изображают легкую оживленную улыбку… Тихо и как бы сквозь дымку она лепечет:

– Ну как же…

А Сергея уже обступили трое, их горящие зенки жаждут перехватить его взгляд. Один, этакая юркая ласочка с воротничком рубашки, поднятым с одной стороны, чтобы подчеркнуть линию галстука, набирается наглости и хлопает его по плечу. Сергей красноречиво закатывает глаза и, пробормотав: «Продолжение следует…» – позволяет своим придворным себя увести, впрочем, напоследок успев урвать подарочек в виде соблазнительного декольте.

Магдалена снова остается брошенная на произвол судьбы, но теперь ее это не волнует. Ни капельки. В Chez Toi для нее есть только он, и теперь уже можно не сомневаться в его интересе… А вот и Норман. Когда их взгляды встречаются, Норман закусывает губу и мотает башкой, как это делают мужчины, готовясь сказать: «Клянусь тебе, солнце мое, я сделал все, что мог».

– Извини. Мне надо было перехватить человека на два слова, вот уж не думал, что это может… – Он осекается, поймав ее ласковую, полную дружеского участия улыбку.

– И ты его перехватил?

– Ээээ, да.

Она все улыбается – ох уж эти белые мужчины, какие же они лгунишки! Да ей-то что за дело!

– Я за тебя так рада, милый.

Он подозрительно на нее косится, его радар, кажется, уловил иронию. Пожалуй, в слове «милый». Норману не часто приходилось слышать от Магдалены ласковые обращения. Он пытается что-то прочесть по ее лицу. Если он все правильно понимает, она выглядит неподдельно счастливой. В довольно скользкой ситуации. Тут на пороге библиотеки возникает метрдотель в своем кремовом тропическом костюме и зычным и каким-то особенно радостным голосом возглашает:

– Ужин подан!

Рядом с ним, бок о бок, стоит Сергей. Он улыбается своей пастве и мотает подбородком, как бы приглашая: «Следуйте за мной!» Что и происходит под аккомпанемент гула, разговоров, и выкриков, и раскатов смеха, ставших еще громче. Вся толпа дружным строем отправляется через вестибюль… в другую комнату.

Норман под сильным впечатлением. Он склоняется к Магдалене со словами:

– Ты представляешь, он арендовал весь этот этаж, а их всего два!

– И не говори, – рассеянно отвечает она, слишком переполненная счастьем, чтобы задумываться, кто и что ей сейчас говорит. Она опускает взгляд на свою роскошную грудь. Ну как можно было сомневаться, что такое бюстье обеспечит ей законное место в светском обществе!

Паства протискивается в дверь – возбужденная масса, жаждущая получить свою долю миропомазания. Такой столовой Магдалена еще не видывала. Нет, ничего помпезного, в духе самого ресторана, но… по-своему необыкновенная. Вместо стены напротив – стойка во всю длину, за которой взгляду открывается знаменитая кухня Chez Toi. Огромная. Семь с лишним метров, вся сияющая медным блеском… кастрюли, сковородки… кухонная утварь на любой вкус, подвешенная в ряд на крючках и способная ослепить посетителей. Целая армия поваров с поварятами во всем белом, в колпаках, крутится на кухне, проверяя готовность блюд… нажимая на кнопки. На кнопки? Вот именно. Всё – печи для жарки и выпечки, гриль, даже сковороды с длинной ручкой, рефрижераторы и вращающиеся полки в шкафчиках – компьютеризировано. И весь персонал – вот уж не характерно для подобного ресторана – словно старается не замечать этого вторжения цифровой техники двадцать первого века в старый мир со сковородой, которая разогревалась еще на дровяной печи. Парад начищенной меди и белых поварских колпаков служит фоном для основного действа.

Главное место занимает стол с простой массивной столешницей каштанового дерева. Не просто главное – он заполняет собой весь зал. Длиной в двадцать футов и четыре фута в ширину, он тянется… от и до. Этот колосс пришелся бы очень кстати на ферме в разгар молотьбы, где встречаются десятки работников в комбинезонах, трудяг, готовых сожрать гору оладий с кленовым сиропом и выпить весь кофе и еще не забродивший сидр, прежде чем вернуться на поле. Впрочем, эта столешница не должна вызывать подобных ассоциаций. Она служит сценой для массового, огромного, блистательного созвездия фужеров, больших и маленьких, собранных аккуратными кучками – такие блестящие взводы, стеклянные облачка, просвечивающие сверкающие пузыри перед каждым стулом, прозрачные, чистые и лучистые, демонстрирующие такое совершенство стеклодувного искусства, что даже девчонке из Хайалии кажется: стоит слегка коснуться зубцом вилки любого бокала, и он запоет: «Я хрустальный!» – на самой высокой ноте: ми диез над верхним до. По бокам ангелоподобных фужеров – шеренги столового серебра, такие замысловатые, что Магдалена теряется в догадках об их предназначении. Каждого на столе ждет визитка, выполненная от руки профессиональным каллиграфом, поэтому происходит небольшая интермедия: гости, не переставая щебетать, ходят кругами, то и дело низко наклоняясь в поисках своего места… Сергей едва успевает представлять гостей… а знакомя Магдалену с кем-то – всё больше стариками, по крайней мере в ее глазах, – одаривает ее особой улыбкой. Голова идет кругом… Названные имена в одно ухо влетают и из другого вылетают. И вот она наконец пристроилась… четвертая от Сергея, сидящего во главе стола. Справа от него – англа лет сорока, очень красивая, но манерная. А слева… о, Dios mo!.. знаменитая кубинская певица… знаменитая, во всяком случае, среди кубинцев… Кармен Карранса. Осанка царская, но годы берут свое. Это платье ей не стоило надевать. Глубокий вырез если и может привлечь чье-то внимание, то не сатиров, а людей, помешанных на диете. Куда только делся ее коллаген… Разве это грудь? И зачем она нанесла на костлявую грудину тональный крем… раннее нашествие старческих пигментных пятен? Между престарелой певицей и Магдаленой сидит редковолосый старик, англо, с как будто накачанными щеками и челюстями… идеально накачанными. Ни морщинки на лице, а розовые скулы – само совершенство. Старикан в костюме и при галстуке, но это не просто костюм… розоватый сирсакер… и жилетка в придачу. На мужчине она такой сроду не видела. А галстук! Словно небо, раскрашенное фейерверками всех мыслимых оттенков. Он запугал ее с первой же минуты. Такой древний, и суровый, и официальный… а ведь рано или поздно ей с ним придется о чем-то разговаривать. Но очень скоро выяснится, что он вполне amistoso y amable[35]. И не смотрит на нее как на гулящую девку, непонятно как попавшую на ужин в Chez Toi.

Старый Ульрих Стросс на поверку оказывается человеком дружелюбным, забавным, умным и нисколечко не высокомерным. Ужин начинается с тоста, который произносит Сергей в честь почетных гостей – директора новооткрытого королёвского музея искусств Отиса Блейкмора из Стэнфорда, второго справа, и его супруги… здесь все ее называют Микки… которая сидит слева от Сергея.:::::: Dios mo, это же та самая красотка с забранными назад волосами, к которой Норман недавно клеился в библиотеке… и она, ко всему прочему, кубинка…:::::: Официанты начинают обносить вином, и Магдалена, в принципе непьющая, рада пригубить, чтобы успокоить нервы. Стол такой длинный – за ним поместилось двадцать два человека, – а разговоры такие оживленные, что не слышно, о чем говорит человек через три-четыре стула от тебя или сидящий напротив. У Магдалены завязывается любопытная беседа с мистером Строссом – о вернисаже. Старик признается, что он страстный коллекционер антикварной мебели и репрезентативной скульптуры семнадцатого – девятнадцатого веков, а точнее, маленьких статуэток. Он интересуется, как она познакомилась с Сергеем… такой заход, чтобы выяснить: кто она, эта сексапильная девушка в корсете, каков ее статус? Она отвечает, что они познакомились неделю назад на выставке.

Так вы интересуетесь современной живописью? Да нет, я там случайно оказалась в компании «знакомых». И как она вам? Понравилась? Да не особенно, если честно. По-моему, сплошное уродство… причем преднамеренное. И столько откровенной порнографии! Она начинает в общем виде, иносказательно описывать отдельные карины. Вино подействовало.

Стросс цитирует ей бонмо Тома Стоппарда: «Воображение без мастерства – вот вам современное искусство». Далее он говорит, что современное искусство воспринималось бы как неудачный анекдот, если бы просвещенные люди не подняли его на новый уровень… где крутятся большие деньги.

На втором бокале вина Магдалена как очевидец рассказывает о так называемых художественных консультантах, водящих за нос толстосумов: «Вы хотите быть в курсе самого писка моды? Ну так слушайте нас и не спорьте». Она еще не настолько пьяна, чтобы назвать имена Флейшмана или его ассистентки.

Сергей, по словам Стросса, смотрит на вещи точно так же и на «Майами-Базель» пошел исключительно чтобы понаслаждаться этим цирком. Что до нового директора королёвского музея искусств, то его отличает вполне консервативный вкус и академический подход. Дальше Шагала, которого Сергей подарил музею, для него границы современного искусства не простираются.

Общий разговор за столом коснулся ролика на Ютьюбе, где двое белых полицейских избивают черного парня, сопровождая это расистскими выпадами. Все говорят «белые», избегая употреблять слово «кубинцы», чтобы не обидеть певицу и других присутствующих видных представителей этой нации. Так что Магдалене даже в голову не может прийти, что в деле замешан Нестор.

Они говорят о словесной перепалке между мэром и шефом полиции.

Они говорят о текущих проблемах на Гаити.

Они говорят об оживлении на рынке недвижимости.

Магдалена не вступает в разговор, и не только по причине робости: она просто не понимает, о чем идет речь. И потому налегает на вино.

Речь заходит о «Майами-Базель». Мистер Стросс пересказывает слухи про то, как дилеры и консультанты сговариваются между собой и общими усилиями выкачивают десятки миллионов из хедж-фондов и всяких толстосумов.

– Моя приятельница мисс Отеро могла бы вам рассказать, как это делается, – говорит он соседям. – Она была на выставке.

Тут он к ней поворачивается, ожидая, что она поведает всему обществу о том, чем поделилась с ним. Вдруг все сидящие поблизости смолкают, уставившись на нее… и на ее грудь… они жаждут услышать, чем с ними готова поделиться эта юная особа, которая в своем одеянии кажется голой.

Магдалена ощущает почти физическое давление. Она понимает, что ей лучше отказаться, но и Сергей, и мистер Стросс, и остальные – все ждут от нее каких-то подробностей… или она просто гулящая девка без мозгов? Но все ее «свидетельства» основаны на высказываниях Флейшмана, и ей совсем не хочется, чтобы до Мориса… или Нормана… дошло ее «мнение» на эту тему. Они, конечно, не услышат ее в дальнем конце стола… а если им кто-то расскажет после ужина? Но не сидеть же, как запуганный ребенок… перед Сергеем! И вот она начинает… скромно так… говорить, а одиннадцать человек вытягивают шеи… к этому лакомому кусочку… интересно же, что там в головке, если вообще что-то есть, у нашей грудастой. Она пытается форсировать голос и слышит себя как бы со стороны. Три выпитых бокала вина пошли ей на пользу, помогли немного раскрепоститься. Она словно вскользь перечисляет всю порнографию, заполонившую выставку…:::::: Ох, уже наболтала лишнего! Но они все на меня таращатся! Не могу же я язык проглотить, точно манекен?! Вон новые люди перестали разговаривать, чтобы послушать меня! И что, я должна заткнуться? Это, считай, твой выход! Ты должна заслужить их уважение!:::::: Сколько их, этих «новых», поди сосчитай… Дойдя в своем рассказе до момента, как одного коллекционера водил за нос его собственный художественный консультант…:::::: Остановись! Смотри, какая тишина… одна ты болтаешь. На том конце стола сидят Морис… и Норман… Но это твой шанс! Ты не должна его упустить.:::::: она бросается вперед очертя голову,::::: а, будь что будет!:::::: она рисует художественных консультантов этакими сутенерами, требующими высокую плату за… экстаз… да, экстаз! высшее счастье, что ты признан игроком… иг-ро-ком… на этом рынке, возникшем словно по мановению волшебной палочки. Ну что собой представляют так называемые «картины», за которые требуют целое состояние? Воображение без мастерства – вот вам современное искусство. Тут она со всей кротостью и смирением поворачивается к своему соседу:

– Кто, напомните, это сказал?

И с ужасом осознает, что в комнате воцарилась полная тишина. Она, конечно, не упомянула Мориса или фамилию художника, чью картину он купил… как и мисс Карр, его ассистентку… но они ведь не дураки, Морис и Норман.

Магдалена украдкой бросает на них взгляд. Оба ошарашены, как будто получили удар по носу ни за что ни про что. Но она не вправе остановиться… когда на нее смотрит Сергей… и ее новый друг мистер Стросс. Единственное, что приходит ей в голову, – это оставить тему консультантов и переключиться на момент открытия выставки, когда обезумевшие толстосумы рванули к картинам тех художников, которых им порекомендовали. Свое изыскание, больше похожее на сплетню, она сопровождает репликами вроде «конечно, не каждый коллекционер» и «бывают, я знаю, и честные консультанты», но дело уже сделано. Флейшман отлично понимает, что вся эта пикантная история о нем. Не говоря уже о Нормане. Вот кто будет в ярости. Он ведь рассчитывает въехать в высшее общество, уцепившись за фалды своего пациента… и вот, пожалуйста, его же медсестра делает все, чтобы поставить на этом крест!

Сергей весь аж светится. Он в восторге от сказанного. Ее речь – настоящая сенсация! Как и она сама!

До конца ужина она сидит, сгорая от стыда и чувства вины от сказанного, пусть даже имя Мориса и не прозвучало. Воспитанница сестры Клоты – и какое вероломство! Она чувствует себя такой виноватой, что не способна радоваться всеобщему вниманию к своей персоне. Вопросы, вопросы… Какая интересная молодая женщина! До чего же внешность обманчива!