Екатерина Медичи. Дела амурные Павлищева Наталья

– Я не могу… – прошептала королева.

– Сделаете только хуже, агония затянется…

Екатерина, почти всхлипнув, оглянулась. Рядом, кроме сына и дочери, никого не было, но ведь голос принадлежал тому самому магу… Королева обреченно опустилась на свое место.

Взревели трубы, и загудели рожки. Последней мыслью короля перед тем, как он пришпорил своего коня, было то, что он первым ударом собьет этого мальчишку с коня и посрамит и трусиху королеву, изрядно надоевшую своим нытьем за последние дни, и ее дурацких прорицателей! Но стоило зазвучать сигналу к началу поединка, как Генрих забыл обо всем, кроме несущегося навстречу противника. Как и сам Монтгомери, для него всадник с черно-белыми султанами над шлемом был уже не королем, а соперником. Для настоящих рыцарей на турнирах уступка куда позорней поражения, нельзя оскорблять короля поединком вполсилы!

Это опытный Савойский сумел скрыть свое намерение, молодому Монтгомери не хватило мудрости. Он несся во весь опор! Первое столкновение было чрезвычайно сильным, у обоих поединщиков сломались копья, но оба удержались в седлах. Толпа восторженно ревела!

– Ваше Величество, достаточно. Ничья!

– Нет! Копье!

Екатерина вцепилась в руку дочери так, что у той еще долго оставались красные пятна на запястье. Но Елизавета не замечала холодных пальцев матери, она сама вся подалась вперед, с ужасом наблюдая, как король и Монтгомери снова сходятся. Правда, на сей раз силы были не совсем равными, ведь Генриху подали новое копье, а шотландец остался с обломком в руке.

Как получилось, не понял никто, даже сам Монтгомери, но, видно сознавая, что обломок слишком короток по сравнению с копьем короля, Габриэль удвоил силу удара, чтобы хоть достать соперника. Получилось излишне сильно и неудачно, если его отец не смог погубить короля Франциска, то Габриэлю удалось сделать это с Генрихом.

Обломок его копья легко сорвал незакрепленное забрало, и через мгновение острый его край торчал из глаза короля!

На мгновение стало мертвецки тихо, а потом улицу потряс вопль ужаса, потому что лицо Генриха залила кровь и он стал падать. Из правого глаза торчал обломок оружия Монтгомери!

Сам шотландец соскочил с коня и с силой швырнул в сторону обломок копья со словами:

– Черт бы побрал этого Горика с его предсказаниями!

Екатерина на мгновение остолбенела, вскрикнула, а потом рухнула, как подкошенная! Упал в обморок и дофин Франциск.

Первой пришла в себя Екатерина, она словно чувствовала, что не все сделала, чтобы попытаться спасти свою любовь. Едва подняв голову, королева закричала:

– Где король? Он жив?!

– Его Величество унесли…

Не дослушав, Екатерина уже мчалась к комнате, где лежал Генрих. Рядом с ложем беспомощно топтался личный врач короля Жан Шаплен и несколько придворных. Чем можно было помочь человеку, из глаза которого торчал обломок деревяшки?

– Где Амбруаз Парэ?!

– Я уже вызвал его, Ваше Величество. Пока ничего сделать нельзя, мы только пытаемся поддержать силы короля.

Екатерина взяла в руки руку мужа, пульс слабо прощупывался.

– Он жив! И пока он жив, нужно делать хоть что-то!

И еще одно распоряжение сделала королева: ни за что не пускать в комнату Диану де Пуатье! Но Екатерина зря переживала, любовница вовсе не собиралась смотреть на изуродованное лицо короля, в таком виде он был ей не нужен. Диана де Пуатье поспешила удрать из Парижа в свое имение Анэ, даже не поинтересовавшись, жив ли ее покровитель вообще! Видно, поторопилась спрятать что-то из того, о чем не знал никто. Но Екатерине было не до соперницы, распорядившись не пускать ее, чтобы не принялась командовать и тут, королева всецело посвятила себя мужу.

В комнату почти вбежал знаменитый хирург Амбруаз Парэ, спасший не одного человека в самых, казалось бы, безнадежных случаях. Королева оглянулась с такой мольбой, что врач даже чуть смутился:

– Я не всесилен, Ваше Величество, но посмотрим, может, что-то получится.

Екатерина не сводила глаз с лица Парэ, пытаясь уловить хоть малейшую надежду. Он оглядел голову короля, подробно расспросил обо всем случившемся, осмотрел обломок копья, потом отвел королеву к окну. Она шла как на Голгофу, казалось, сейчас Парэ произнесет самое страшное: «Ничего нельзя сделать!»

– Ваше Величество, в Бастилии есть преступники, приговоренные к казни, которых можно было бы казнить спешно?

Спроси он кого-то другого, могла последовать истерика. При чем здесь преступники, если король умирает?! Но Екатерина славилась своей сообразительностью, которую крайне редко замечал тот самый Генрих, чье лицо все еще заливала кровь.

– Найдутся.

– Пусть четверых немедленно казнят и трупы принесут мне. Быстрее, время не терпит.

Королева только кивнула:

– Четверых достаточно?

– Пока да.

Если бы это могло вернуть жизнь ее дорогому Генриху, Екатерина не задумываясь казнила бы всю Бастилию и пол-Парижа в придачу. Через полчаса четыре трупа лежали на столе у Парэ.

Хирург заостренной палкой пытался имитировать удар копья Монтгомери. Получилось только на четвертом трупе. Спокойно, словно это приходилось делать ежедневно, Амбруаз засунул палец в пустую глазницу, тщательно обследовал внутренности черепа и вздохнул:

– Надежды очень мало, даже если рана внутри точно такая же. Почти никакой…

И все же он прихватил с собой деревянный молоток, щипцы, клещи и пилу и направился в комнату короля. Но там, внимательно обследовав голову Генриха еще раз, Амбруаз Парэ сокрушенно покачал головой:

– Нет, обломок вошел в мозг, и уже заметны следы начавшегося нагноения. Мозговая ткань желтоватого цвета. Остается только ждать и молить Господа.

Он прописал травяные настои и обезболивающее.

Лекарство на некоторое время возымело действие, и Генрих даже пришел в себя. Первое, что он потребовал, – не винить Монтгомери! Раз за разом король повторял, что Габриэль не виноват.

Екатерина даже разозлилась: едва живой Генрих помнил о Монтгомери, о Диане, но не вспомнил о ней и детях!

У постели больного дежурили по очереди: сначала королева и герцог Савойский, потом их сменили де Гизы…

Вернувшись в свою комнату, Екатерина не могла найти себе места, ее любовь, смысл ее жизни умирал! Он не послушал ее советов, не внял просьбам и вот теперь лежал с пробитой головой, как и предсказывал прорицатель, безо всякой надежды выкарабкаться. Бессильная злость на судьбу, так жестоко карающую ее непонятно за что, совершенно неожиданно вылилась у королевы в… требование к Диане де Пуатье вернуть подаренные королем драгоценности!

Королева металась по комнате, сцепив пальцы так, что костяшки побелели, и ругала счастливую соперницу на чем свет стоит! Что ей стоило попросить короля не участвовать больше в поединках?! Ведь знала же и о пророчестве, и о ночном кошмаре королевы. Но решила в очередной раз посмеяться над «итальянской торговкой». Если бы ничего не случилось, Екатерина надолго превратилась бы в посмешище для всего двора, но она была согласна лучше стать объектом насмешек, чем вот так страдать, видя, как умирает любимый человек, и не имея ни малейшей возможности ему помочь!

Досада и злость перехлестнули через край – и в Анэ, имение Дианы де Пуатье, помчался гонец с требованием вернуть подарки в казну.

Мягко покачиваясь на хороших рессорах, карета увозила фаворитку в ее имение в Анэ. Диана сидела, вжавшись в угол и глядя прямо перед собой. В другом углу так же молча пристроился Франсуа де Гиз.

Для обоих произошедшее явилось огромным потрясением, подумать было о чем.

Лицо Дианы потеряло свое всегдашнее выражение царственного спокойствия, и теперь на нем были написаны настоящие чувства: страх и ненависть. Судьба вознесла Диану столь высоко, что падать будет слишком больно и тяжело. Если Генрих не выживет, то ее жизнь при дворе закончена! А если выживет? Глаз выбит, мозг поврежден, король наверняка останется калекой и уродом, при одной мысли об уродстве любовника красотку передернуло. Она могла заставить себя лечь в постель со старцем или мальчишкой, много лет играть в любовь с тем, кого глубоко презирала за поклонение самой себе, все же Генрих был физически сильным мужчиной, способным к любовным утехам. Но скрыть отвращение к уродству будет слишком трудно, пожалуй, она для такого уже старовата… Диана могла перед всем двором разыгрывать молодую удаль, порхать бабочкой, и только самые верные камеристки знали, каково ей. Скоро шестьдесят, и играть в любовь с калекой поздновато…

К тому же Диана прекрасно понимала, что королева отыграется за все, за все годы, которые была вынуждена страдать по воле фаворитки! И месть оскорбляемой больше двух десятков лет монархини будет ужасна.

Франсуа де Гиз из-под прикрытых ресниц наблюдал за красоткой. Интересное зрелище: Диана де Пуатье без маски величия! И чего ее зовут красавицей? Обыкновенная баба, к тому же сильно постаревшая, а теперь еще и испуганная, даже перепуганная. Мелькнула шальная мысль, воспользовавшись случаем, затащить красотку в постель, но окинув ее взглядом, де Гиз мысленно пожал плечами: это Генрих был помешан на ее маленькой груди и торчащих сосках, даже выставлял перед всеми, чтобы полюбовались, как когда-то делал с Агнесс Сорель король Карл. Для Франсуа куда привлекательней грудь крупная и упругая, чем эти два прыщика, торчащие в разные стороны. Да и лицо… стоило ей забыть о необходимости изображать приветливость и величавое спокойствие, как глаза стали злыми, а губы от ненависти ко всему сжались с ниточку.

Франсуа вдруг вспомнил, как однажды застал за разглядыванием какого-то карандашного наброска Екатерину, та настолько увлеклась, что не услышала его шагов. Заметив де Гиза, королева поспешно спрятала рисунок и постаралась, чтобы разговор о том, кто на нем изображен, не зашел. Франсуа было все равно, Клуэ очень любил рисовать королевских детей, небось очередной портрет Маргариты или Елизаветы… И вот теперь перед глазами вдруг всплыло увиденное изображение. Нет, это были не Марго или Елизавета, и даже не сама Екатерина, а вот именно такая Диана – злая, полная ненависти, страшная… Де Гиз мгновенно все понял: Екатерина выманила у Клуэ рисунок, чтобы знать, какова красотка в действительности. Разумно…

А Клуэ – хитрец… Он в равной степени не любил ни ту, ни другую женщину, но рисовал их по-разному. Юная Екатерина на карандашных рисунках у мастера была хороша, одни глаза чего стоили, а вот парадные портреты ужасны, художник словно нарочно выискивал недостатки в лице и фигуре. С Дианой наоборот: на рисунках она откровенно некрасивая баба со злым лицом, а на парадных портретах красавица без изъянов. Так где же правда? Сейчас Франсуа понимал, что в рисунках, которые Клуэ делал для себя.

Де Гизу стоило усилий прекратить разглядывать откровенно некрасивую из-за отсутствия привычной маски на лице фаворитку и подумать о создавшемся положении. Он уставился в окно кареты на проплывавшие мимо деревья. Даже если Генрих выживет, едва ли он будет способен править. И теперь ему едва ли будет нужна Диана. Значит, к власти придет Екатерина? Та самая, которую они с помощью фаворитки столько лет просто гноили, постоянно унижая… Кто же мог ожидать, что Генрих умрет раньше Дианы, которая на столько лет старше? В том, что власть любовницы закончена, не сомневался никто, но что делать самим де Гизам? Есть еще надежда на племянницу, которая вот-вот станет королевой. Франциск влюблен в свою жену даже больше, чем Генрих в Диану в молодости, но едва ли Екатерина допустит сына и Марию до реальной власти.

До взросления Франциска Екатерина обязательно будет править сама, а это значит, с ней нужно сейчас дружить… Как бы ни повернуло дальше, на ближайшее время де Гизам нужна дружба с королевой. Король был еще жив, а придворные уже вовсю делили его власть, прикидывая, какие союзы заключать, чтобы самим удержаться при дворе и деньгах. Франсуа де Гиз решил, что необходим союз с королевой, а потому, едва доставив фаворитку в ее Анэ, спешно помчался обратно.

Для Дианы именно его поспешный отъезд был показателем изменившегося положения. Если так быстро удрал де Гиз, то остальные побегут еще быстрее, она никому не нужна! Красотка разразилась страшной истерикой! Она рыдала остаток дня и всю ночь, утром с трудом удалось взять себя в руки и принять холодную ванну. Но изменения, которые заметил еще по пути в Анэ Франсуа, уже не ушли с ее лица, возраст неумолимо прорезался сквозь маску вместе со страхом и беспокойством, совладать с которыми никак не получалось.

Франсуа де Гиз спешно вернулся в Париж и прежде всего поговорил с братом. Кардинал Лотарингский был с ним согласен: фаворитка больше не нужна, как бы она ни была влиятельна при дворе, стоит Генриху испустить дух, как ее сила улетучится вместе с этим духом. Заботиться о том, чтобы она не слишком пострадала после смерти короля, никто не собирался.

Сам король боролся за жизнь из последних сил…

Злость на соперницу терзала королеву недолго, выплеснулась на бумагу и была попросту забыта. У Генриха резко поднялась температура, он стал метаться в горячечном бреду, видимо испытывая сильнейшие боли. Никакие обезболивания или попытки привести его в сознание не помогали. Екатерина сидела у постели и отчаянно молилась:

– Господи! Облегчи его страдания! Если уж нельзя оставить Генриха живым, то хотя бы позволь ему не страдать! Если нужны страдания, пошли их мне, мне, а не ему, Господи!!!

Только вчера она случайно услышала, как один де Гиз сказал другому:

– Королева просила Его Величество из любви к ней не выходить на последний поединок. Из любви к ней только и можно вот так нелепо погибнуть!

Екатерину охватил ужас: неужели она хоть косвенно могла быть причиной гибели Генриха?! Конечно, это она столько лет ненавидела Диану и выговаривала мужу за связь с любовницей! Нет, выговаривала, конечно, мысленно, но ведь это все равно плохо… И вдруг Екатерине пришло в голову, что это она своими страхами, напоминаниями о пророчестве Горика накликала на мужа беду! От сознания этого королева едва не упала в обморок! Нет, только не это! Она же хотела как лучше, Генрих сам верил предсказателю, а про опасность она только напомнила…

Несколько часов Екатерина сама находилась на грани помешательства от ужаса и горя: сознавать, что могла быть причастна к гибели любимого человека и его страшным мучениям, было невыносимо.

Пусть бы только выжил, она согласна, чтобы Генрих жил только с Дианой, согласна на любые унижения, насмешки, даже презрение! Пусть эта шотландская зазнайка зовет ее флорентийской купчихой, пусть смеется весь двор, пусть даже… даже ненавидит сам Генрих, только бы он жил! Сначала Екатерина содрогнулась от понимания, что согласна на ненависть со стороны любимого мужа, но тут же поняла, что готова пожертвовать и этим ради его жизни.

Кардинал Лотарингский прислушался к тому, что шептала, стоя на коленях со сцепленными до побелевших костяшек пальцами, королева. Она умоляла Господа изуродовать ее, лишить всего, только оставить жизнь Генриху, а ей возможность знать, что он жив и счастлив!

Кардинал отвел в сторону брата – Франсуа де Гиза:

– Она что, с ума сошла?! Не хватает нам после смерти короля еще и сумасшедшей королевы!

Франсуа внимательно посмотрел на брата-кардинала:

– Ну почему же нет? Ведь королем будет Франциск, а королевой Мария…

10 июля, больше не приходя в сознание, король Генрих II скончался. Новым королем стал его старший сын Франциск, а королевой Мария Стюарт.

Тело короля должны были забрать для бальзамирования. Вокруг него собрались близкие: почерневшая от горя Екатерина Медичи, сыновья и дочери Генриха, его сноха Мария, на правах особо приближенных де Гизы… Остальные придворные должны прощаться позже.

Впервые за многие годы Екатерина могла бы порадоваться: рядом не было ненавистной Дианы де Пуатье! Но королева даже не вспомнила о сопернице, она видела лишь такое любимое, но теперь лишенное жизни лицо. Ум отказывался верить, что Генриха больше нет, но сердце поняло это давно, еще тогда, когда он стал падать с лошади… Господу оказались не нужны жертвы Екатерины, которые она предлагала взамен жизни Генриха, он не принял готовности отдать жизнь взамен мужниной…

Для Екатерины время остановилось, королева все делала по привычке, словно во сне.

Так же невольно она уступила дорогу своей невестке Марии Стюарт, ставшей после смерти Генриха королевой. Теперь Екатерина – вторая дама королевства, а эта девчонка, о которой она столько заботилась и которая ее же оскорбляла, теперь первая… Но какая разница, если Генриха больше нет?!

Так же как королева во дворце, в своем имении металась по комнатам Диана де Пуатье. Произошло то, чего просто не могло быть! Ее любовник, благодаря обожанию которого Диана была всесильна во Франции, умирал. Фаворитка отправляла своего человека к Парэ, и хирург передал, что король не выживет, его смерть – дело нескольких дней. Мало того, Амбруаз Парэ передал Диане то, о чем не стал говорить Екатерине: даже если бы и удалось остановить воспалительный процесс, Генрих довольно быстро превратился бы не только в одноглазого урода (что, собственно, уже состоялось), но и в полного калеку, ведь задет мозг. В любом случае власть получала Екатерина Медичи… Ее сын Франциск слишком юн и слаб, чтобы править самостоятельно.

И вот тогда Диана испугалась, самоуверенной, восхитительной красавицы больше попросту не существовало! По комнатам, заламывая руки от страха, металась перепуганная старая женщина, сама судьба которой отныне зависела от той, кого она столько лет унижала и у которой отнимала мужа. Конечно, Диана де Пуатье могла рассчитывать на помощь тех же де Гизов, тем более их племянница Мария Стюарт отныне королева, но красавица слишком хорошо знала Гизов, чтобы не понимать, что больше им попросту не нужна. Для семейства Гизов дружба существовала только до того времени, пока приносила выгоду. Какая выгода могла быть теперь от оставшейся без покровителя любовницы? Надеяться на Гизов не стоило совсем, кардинал Лотарингский даже не ответил на ее осторожное письмо с просьбой посоветовать, как теперь держаться с королевой.

Один-единственный удар сломанного копья превратил вчера еще всесильную Диану, в руках которой были судьбы множества людей и даже вопросы мира или войны, в стареющую красотку, у которой завтра могли отнять все! Как же она сейчас жалела, что насмехалась над Екатериной, что при всех не ставила ее ни во что, жалела, что не сумела вовремя остановиться, уйти в тень, удалиться от двора, – жила бы теперь в своем Шенонсо и давала советы со стороны…

У Дианы досада боролась со злостью, страх сменялся отчаяньем, она шарахалась от желания бежать куда-нибудь, прихватив драгоценности, до мысли попытаться захватить власть при помощи тех же Гизов! Диана даже отправила Франсуа де Гизу письмо, но в ответ получила простую отписку. Ничего не значащие слова повергли красотку в шок, Гизы собирались бороться за собственное положение при дворе, и им не нужна обуза в виде бывшей фаворитки!

Служанка Дианы Аннет со страхом прислушивалась к шагам хозяйки, доносившимся из-за плотно прикрытой двери. Такого за все пять лет, что девушка прислуживала королевской фаворитке, не бывало, Диана никогда не ложилась поздно, предпочитая рано ложиться спать и рано вставать. А тут уже скоро полночь, но красавица все еще выхаживала по комнате, садилась в кресло, снова вставала в волнении… Неужели так переживает из-за короля? Вот это любовь! А еще говорили, что Диана – бездушная красотка!

Конечно, переживала, и именно из-за смерти, но вовсе не потому, что была столь влюблена. Она с удовольствием занималась любовью с достаточно молодым и физически сильным королем, но уж любить его не любила. Как, впрочем, и любого другого, и в любое другое время. Влюбленность помогает красоте, любовь ведет к ненужным переживаниям, а таковых Диана себе не позволяла, они могли привести к морщинам и старению. Но даже не близость старости пугала сейчас красавицу, а близость мести Екатерины Медичи. Одна мысль, что ныне править будет юный сын королевы под приглядом матери, приводила Диану в неописуемый ужас. Все казалось таким незыблемым, а ее власть над Генрихом такой прочной…

Прометавшись по комнате почти до утра, Диана вдруг позвала Аннет, которая изо всех сил старалась не заснуть, и приказала привести секретаря.

– Мадам, он, вероятно, спит…

– Разбуди! Нет, принеси мне бумагу и перо, я сама напишу письмо!

Аннет знала, что распоряжения, произносимые таким тоном, нужно выполнять бегом, это глупцы придворные поэты считали Диану прекрасной феей, служанка видела ее совсем другой – злой ведьмой, которая с легкостью могла вырвать клок волос в запале. Аннет совсем не осуждала красавицу, необходимость целый день улыбаться этим противным рожам (ведь придворные далеко не все красивы и приятно пахли, часто запах духов просто забивал вонь пота и гнилых зубов) могла кому угодно испортить нервы. Правда, Диана де Пуатье очень старалась не менять выражение лица, на него с утра словно надевалась маска благожелательного спокойствия, зато, когда вечером эта маска с трудом смывалась вместе с дневной пылью, выражение лица могло испугать кого угодно. Видели это превращение две-три сугубо доверенные и неболтливые служанки, обязанные хозяйке самой жизнью. Аннет была из таких и ни за что бы не выдала Диану…

Когда бумага была принесена, Диана потребовала принести еще несколько листов из тех, на которых отправлялись письма королю:

– Я буду писать королеве!

Пока Аннет бегала, сама Диана задумалась над тем, каким должно быть письмо. Что она вообще собралась писать? Первый ответ гонцу, когда Екатерина прислала за драгоценностями короны, был настолько высокомерным, что, пожелай Екатерина теперь просто припомнить его, Диане не только не удержаться при дворе, но и не жить вообще! Она открыто объявила, что не отдаст драгоценности короны до тех пор, пока нет нового повелителя, а своих врагов, требующих этого, не боится!

Только теперь красотка осознала, что наделала своей заносчивостью, ведь она практически назвала Екатерину Медичи своим врагом! Но сейчас вдовствующая королева была не в пример сильнее никому не нужной любовницы. При дворе многие обязаны Диане де Пуатье, многие были поставлены на должность именно ее властью. И все они прекрасно понимали, что вместе с падением бывшей фаворитки теряют и свое положение, а потому поспешили выказать свою преданность новому королю и вдовствующей королеве! Никто не стал защищать фаворитку. Зачем? В качестве любовницы престарелая красотка никого не прельщала, это Генрих не замечал ее лицо в виде маски, другие хвалили красоту скорее по обязанности… Один Клуэ умудрился нарисовать фаворитку такой, какая она была в действительности, но никому рисунок, пока она была в фаворе, не показывал, опасаясь за свое положение.

И вот теперь скрывай не скрывай под маской свое истинное лицо – оно никому не нужно. В другое время стоило Диане уехать в свое имение, следом вереницей тянулись поклонники, припадая к ручке, осыпая комплиментами… А теперь который день никого! Крысы бежали с тонущего корабля!

И Диану охватил едва ли не животный страх! На бумагу спешно легли покаянные строчки. Бывшая всесильная фаворитка в униженных и заискивающих тонах просила прощения за все обиды, которые нанесла королеве, и предлагала все свое состояние и свою жизнь… Перед тем как отдать письмо вместе со шкатулкой, она долго перебирала драгоценности, прекрасно понимая, что ничего этого больше не увидит.

К утру из-за бессонницы под глазами легли синие тени, состарившие красотку на десяток лет. Конечно, окружающие решили, что это из-за горя, но все равно никто не пожалел, слишком многим и слишком ненавистна была Диана де Пуатье. Потянулись тревожные дни ожидания.

Ответ вдовствующей королевы-матери сразил Диану де Пуатье наповал! Екатерина Медичи сумела остаться на высоте, она никак не наказала бывшую соперницу, но одна-единственная фраза, сказанная при всех, просто уничтожила красотку! Королева ничего не написала бывшей сопернице, считая ниже собственного достоинства переписываться с той, которая отняла у нее мужа и столько лет счастья. В ответ на чей-то вопрос, что теперь будет с Дианой де Пуатье, она чуть пожала плечами:

– Я со старухами не воюю. Просто не хочу, чтобы мамаша Пуатье появлялась при дворе, впрочем, как и ее пожилая старшая дочь.

Это был удар наотмашь! Конечно, нашлись доброжелатели, поспешившие передать эти слова самой бывшей фаворитке, несколько дам даже «завернули на минутку» к ней в имение, будучи якобы проездом. Заглянула полюбоваться падением всесильной фаворитки и супруга Франсуа де Гиза Анна д’Эсте.

Екатерину действительно передернуло, когда она увидела строки, написанные своей недавней обидчицей. В каждом слове было столько страха за свою шкуру, сколько заискивания, униженной мольбы забыть все обидное, что было между ними, нижайшая просьба принимать ее услуги и советы и впредь… Ну уж нет! Не только принимать услуги и советы, но и видеть эту дрянь, отравившую ей жизнь, Екатерина не собиралась. И мстить считала ниже собственного достоинства! Ей было совсем не до Дианы де Пуатье…

Екатерина столько лет мечтала об этом часе, когда ее соперница будет повержена, унижена, уничтожена! Столько лет терпела, унижалась сама, сносила все, что придумывала Диана! Ждала, ждала, ждала… Казалось, один миг мог искупить все ее страдания…

И вот этот миг настал, проклятая Диана уничтожена, причем она не гордо удалилась в свои владения, а бежала, как побитая собака в конуру, прислала униженное, покаянное послание, полное страха и мольбы пощадить, пожалеть, не втаптывать в грязь. Диана признавалась, что готова лизать ступни у королевы, готова ползать в пыли.

Екатерина должна бы радоваться, прочувствовать триумф, она отомщена сполна! Но королева держала письмо фаворитки в руках и… не испытывала ничего, кроме жгучего желания бросить это послание в огонь! Оно казалось пропитанным грязью, мерзким, недостойным даже того, чтобы его касаться. Екатерина прислушивалась к себе и поражалась: злорадного удовлетворения почему-то не было, не было даже желания его испытать. Стоило ли столько лет терпеть, чтобы теперь видеть у своих ног ползающую в пыли соперницу?

Королева с усмешкой вспомнила слова Мишеля Нострадамуса: «Мадам, вашу соперницу можно уничтожить одним движением, но стоит ли она того? Не придавайте излишнего значения внешней красоте, ваше время просто не пришло». Она тогда спросила, когда же придет это время? И прорицатель ответил:

– Тогда, когда вы перестанете замечать эту соперницу!

Екатерина честно старалась не замечать, относилась к Диане как красивой женщине, но ничего не получалось, непроходящая любовь к мужу и ревность к счастливой сопернице не позволяли не замечать ее. И вот теперь Генриха нет и соперницы тоже. Диана унижена, раздавлена, ничтожна, ее можно не замечать. Значит ли это, что ее время пришло?

И вдруг Екатерина поняла, что да! Ее время пришло! И неважно, что у трона по-прежнему де Гизы, а коннетаблем является Монморанси, и принцы крови готовы наброситься на малыша Франциска с разных сторон. Пришло ЕЕ ВРЕМЯ на французском престоле. Она не допустит, чтобы слабого Франциска задвинули в угол страдать, как это делала она сама много лет. Он болен, и мать знала, что осталось недолго.

Мысли королевы-матери ушли далеко в сторону от поверженной соперницы. Теперь она думала о сыне, вернее, сыновьях. Чтобы не позволить де Гизам, прежде чем иссякнут силы юного Франциска, добраться до власти при помощи своей племянницы Марии Стюарт, она должна сейчас встать стеной между Гизами и сыном! И де Гизы должны думать, что королева-мать – не противница им, а сторонница. Их не обманешь, как Диану, Франсуа де Гиз не поверит в слабость Екатерины, значит, должен поверить в ее приверженность.

Королевский траур в отличие от остальных белый. И, по обычаям французского двора, королева должна первые сорок дней после смерти супруга провести в белой комнате, в белых одеяниях, не общаясь ни с кем, кроме следующего короля, ну и своих служанок.

Белое платье, и даже не одно, было спешно сшито для Екатерины. Она стояла посреди спальни в робе из белого дамаста с корсажем и рукавами из серебристой ткани, сплошь зашитой жемчугом (королевский траур должен быть роскошным), и вдруг показалась сама себе невестой! Вспомнилось венчание с Генрихом, когда она еще была полна надежд на счастливую семейную жизнь, на радость, любовь мужа и множество красивых здоровых детей. Ничего из этого не получилось, не было ни счастья, ни любви мужа, ни даже здоровья детей! Все разрушила проклятая соперница. И теперь Екатерина не знала, правильно ли поступила тогда, согласившись терпеть Диану рядом с собой? Может, следовало бы просто открыть один из заветных флаконов?

Но сейчас Екатерина вдруг поняла одно: носить белый траур она не способна! Белый – цвет ее свадьбы и несбывшихся надежд, значит, ему не место в ее нарядах.

Королева-мать окликнула служанку:

– Достань черный роб…

– Но, Ваше Величество…

– Делай, что тебе говорят!

Через полчаса королева-мать была переодета в черный роб из черного бархата, высокий полностью резной воротник наглухо скрыл шею, а на скромно зачесанные волосы легка черная же вдовья вуаль. Этот цвет остался с ней на всю жизнь, дав повод назвать Черной Королевой. Те, кому было выгодно, намекали, что цвет скорее не из-за платья, а из-за состояния души. Вероятно, так и было, душа Екатерины умерла для света в тот миг, когда раздался ее крик: «Нет!» в момент ранения короля.

Королева не стала высиживать положенное время взаперти, вызвав у всех изумление. Но никто не усомнился в ее трауре, с лица Екатерины Медичи надолго исчезла та приветливая улыбка, которой она славилась, и навсегда – веселая.

Королевский двор отправился в Шомон, хотя пребывание там радостным назвать было трудно. Траур королевы вынуждены поддерживать и придворные.

Екатерина переживала из-за разлуки с дочерьми: как-то сложатся их судьбы. Клод уехала с мужем герцогом Карлом в его Лотарингию, а Елизавета к испанскому двору. За эту дочь у Екатерины особенно болело сердце. О Филиппе Испанском ходили самые разные слухи, к тому же Елизавета годилась ему в дочери, сумеет ли суровый, резкий Филипп понять тонкую, чуткую Елизавету?

Но первое же письмо от новой испанской королевы Екатерину обрадовало. Елизавета с восторгом рассказывала, что первое, о чем спросил ее супруг: не раздражают ли ее его седины? Филипп сделал все, чтобы стать хорошим мужем, немного погодя Елизавета писала матери: «На свете нет женщины счастливей меня!» Королева-мать рыдала: неужели хоть у ее дочери будет все прекрасно в семейной жизни, она по себе знала, что невнимание супруга и его нелюбовь могут отравить любое царствование.

Филипп Испанский действительно стал прекрасным любящим мужем Елизавете. Когда она опасно заболела, он лично ухаживал за юной супругой, невзирая ни на какие запреты врачей из-за возможности заражения. И ведь выходил! Елизавета прожила не очень долго, но стала и счастливой супругой, и счастливой матерью, и счастливой королевой, признанной и любимой своим народом. Судьба дала ей все, чего не дала ее матери Екатерине Медичи.

Конечно, ходили слухи о ее связи с пасынком, сыном короля Филиппа Карлосом, даже не просто слухи, а слухи упорные, но сама Елизавета писала матери, что всего лишь жалеет несчастного, обиженного судьбой юношу, а любит супруга. Любит той ровной, благодарной любовью, которая никогда не позволит его обмануть и предать даже мысленно…

Немного успокоившись, Екатерина принялась налаживать дела в собственном королевстве. У нее просто не было времени сорок дней сидеть в белом трауре. Франциск хотя и женат, но слишком молод и слаб, чтобы управлять страной самостоятельно, никто не сомневался, что юному королю обязательно назначат регента. Или регентшу… И задачей Екатерины стало превратиться именно в регентшу собственного, пусть и женатого, сына.

Для этого следовало немедленно убедить все противные стороны, что она будет действовать именно в их интересах! Удалось, де Гизы поверили в лояльность королевы к себе, принцы крови к себе… регентшей действительно назначили королеву-мать. Никто не сомневался, что Ее Величество будет обожать и молча сносить все выходки теперь уже королевы Марии Стюарт, как делала это с Дианой де Пуатье.

Возможно, поэтому никого не удивило, что королева-мать не стала воевать с поверженной соперницей и даже отнимать у нее Шенонсо. Екатерина предложила… обмен!

Но, помимо битвы за Шенонсо, у Екатерины были столь сложные проблемы, что обладание замком, пусть и самым красивым, отходило на задний план… Франция испытывала одно потрясение за другим. Возможно, король Генрих быстро забыл о своем опрометчивом совете невестке по поводу герба, но камень уже начал катиться с горы, увлекая за собой другие… Гугеноты решили, что пришла их пора выступать и даже отделяться в свое государство. Возглавить их было кому…

Прошло немногим больше полугода после смерти короля Генриха II, а Франция пережила Амбуазский заговор, когда юному королю с семьей и свитой пришлось прятаться за крепкими стенами Амбуаза. С помощью обмана и предательства заговор был раскрыт, а с его участниками жестоко расправились прямо в самом замке. Тогда королевская семья пережила практически репетицию будущей Варфоломеевской ночи.

Заговорщиков казнили во дворе, их вешали, топили, рубили, кололи, хотя, в общем-то, они ничего сделать против короля не успели. Командовали де Гизы, взявшие почти всю власть в свои руки. Королевская семья наблюдала за казнями со специально построенного помоста. Пятнадцать тысяч человек нашли свою смерть в те дни, оставаться после этого в Амбуазе, где даже на балконных решетках висели трупы, было невозможно.

Амбуаз навсегда потерял свою славу последнего пристанища великого Леонардо, которого пригласил к себе на склоне его лет король Франциск I, и приобрел славу места жесточайшей расправы над гугенотами… Его затмила только Варфоломеевская ночь.

Перебраться было решено в Шенонсо.

Диана уже пришла в себя и совсем не собиралась отдавать Шенонсо королеве! Когда-то она воспользовалась советом опытного нотариуса и, едва получив от короля имение, поспешила… продать его подставному лицу и тут же купить снова. Выходило, что этот замок принадлежал ей не в качестве подарка короля, а как собственная покупка. Теперь красотка хвалила себя и нотариуса за такую предусмотрительность. Пусть попробует Екатерина отобрать у нее Шенонсо!

А ту словно и не волновали такие мелочи. Правда, королева предложила взамен Шомон, стоивший куда дороже Шенонсо даже со всеми произведенными вложениями. Диана отказалась:

– Пусть попробует отобрать у меня замок силой! Ни один суд такого не оправдает!

В Анэ, где жила бывшая фаворитка, примчался помощник того самого разумного нотариуса:

– Мадам, королева утверждает, что у нее есть письмо, в котором вы предлагаете ей все, что имеете! Это послание, написанное якобы вами, Ее Величество намерена опубликовать, если дело дойдет до суда. Неужели это подделка?!

Диана уже тысячу раз прокляла себя за то письмо, написанное столь опрометчиво, но она никогда не думала, что Екатерина посмеет им воспользоваться! Что делать? Написать еще одно с укором? Но это смешно. Диана решила, что пришла пора ехать ко двору и самой встречаться с королевой для выяснения отношений. Эта мокрая курица не посмеет что-либо сказать против нее, все еще имеющей вес Дианы де Пуатье! Только благодаря ей флорентийка вообще удержалась при дворе! Если бы не Диана, разве стал бы Генрих спать с женой?!

Но красотка никуда не поехала, потому что от королевы прибыл посланник, привезший один-единственный листок. Написанное в нем заставило Диану уползти в щель и больше не показываться.

«Я понимаю, мадам, что вам мало унижений, которым вы столько лет пытались меня подвергать, пользуясь моей любовью к мужу. Но чтобы у вас не появилось желания продолжать свою игру, хочу предупредить сразу: я знакома с Себастьяном. Я не воюю с теми, кто больше не способен дать отпор. Доживайте свой век спокойно, не пытаясь доставить мне неприятности. Если же вы попытаетесь это сделать, будете отправлены не просто в тюрьму, а на эшафот».

Диана почувствовала, как по спине потек противный холодный пот, а ладони стали липкими от страха. Эта… она все знала и столько лет молчала?! Ужаснуло сознание, что она сама столько лет ходила по краешку над пропастью и жила только из милости королевы… Если Себастьян у нее, то он легко рассказал все, ему терять нечего…

Диана застонала от понимания, как просчиталась, относясь к флорентийке как к глупой клуше, по уши влюбленной в своего мужа и беспрекословно сносившей все оскорбления. Как же она не увидела за этой почти жалкой улыбкой не меньшую, чем у нее самой, хитрость? Где были ее глаза?! Красотка готова рвать на себе волосы от досады!

Но время Дианы де Пуатье безвозвратно прошло… А силы и желание править миром еще оставались.