Под шафрановой луной Фосселер Николь
Она пристально изучила молодого человека своим еще острым взглядом. Он предпочитал привычные оттенки даже в штатском: песочный сюртук и светлые брюки контрастировали с бордовым жилетом и галстуком того же цвета.
– Как вы познакомились, чем он занимается?
– Ральф – друг Джонатана, гостит у нас около недели. Тоже военный, лейтенант. Долгое время служил в Индии, а теперь отправится на фронт.
– Так вот откуда подтянутая осанка! Вы уже целовались?
– Тетя! – Майя не знала: сделать страшные глаза или рассмеяться. Элизабет довольно посмотрела на нее и замахала черным веером, взятым скорее для полноты образа и расширения возможностей энергичной жестикуляции, ибо в саду виллы Дринкуотер в Саммертауне в эту субботу определенно было холодно.
– Ах да, совсем забыла, любезная Марта не слишком любит обсуждать подобные вещи. Насколько я знаю свою невестку, вам не предоставят ни единой возможности.
Тетя Элизабет оказалась права лишь наполовину. Потому что с тех пор как в Блэкхолле появился Ральф, за отсутствием компрометирующих ситуаций неусыпно следила вовсе не Марта – к Ральфу и Майе словно клещ прицепилась Ангелина. Майе и в голову не пришло бы пробраться в комнату Ральфа ночью, как к Ричарду. То, что казалось естественным с Ричардом, независимым бродягой, отрицающим любые законы, кроме собственных, было совершенно немыслимо с таким джентльменом, как Ральф. Она бы никогда не решилась на столь рискованный шаг, если бы заранее не была уверена в его реакции.
Долгие вечера они проводили в салоне, Майя читала вслух «Последний день Помпеи» Булвер-Литтона, пока джентльмены играли в шахматы, а Ангелина и Марта занимались рукоделием. Позднее Ангелина нередко садилась за фортепьяно (к которому располагала талантом, несомненно, большим, чем у сестры) и исполняла сонату Моцарта или вальс Шопена. Несмотря на все возражения и доводы дочерей, Марта не позволила им отправиться на один из вечеров в варьете. Так что Джонатан и Ральф посетили представление вдвоем и после визита в «Орел и дитя» с грохотом поднимались поздно вечером по лестнице, а наутро были весьма молчаливы за завтраком из-за головной боли. Пока шли дожди, они играли после обеда в карты и настольные игры, а когда погода улучшилась, начали выбираться на прогулки по полям с другой стороны Блэкхолл-роуд или к средневековым городским стенам в южной части Оксфорда, а иногда бродили по универмагу «Эллистон и Кэвелл» на Магдален-стрит, где Ангелина издавала тоскливые стоны и откуда ее было почти невозможно вытащить. Они говорили лишь на малозначительные и безобидные темы, но, казалось, Майе и Ральфу слова были и не нужны, с помощью жестов и интонаций они придавали сказанному особое, глубокое значение – и каждый понимал, что имеет в виду собеседник.
– Ужас, как его пожирает взглядом твоя сестра, – прошептала тетя Элизабет, размахивая сложенным веером, словно шпагой, и нанося удары по воздуху в такт словам. – Вот это, – она нажала на «это», – действительно неприлично, и за этим, – опять нажим, – стоит проследить вашей матушке! Но не буду брюзжать насчет приличий – Марта всегда была превосходной женой моему младшему брату и вполне сносной матерью. Для Бентхэм уже немало. Но я очень рада, что вы с Джонатаном пошли в нас, в Гринвудов. Я, упаси Бог, не имею ничего против его родной матери, упокой Господь ее душу, но все-таки она Бэйли! А мы, Гринвуды, из особого теста. Где этот болван?
Она огляделась, высматривая племянника среди многочисленных гостей – они стояли парами и группами, пили чай или шампанское, наслаждались кофейным кремом или марципановым тортом, болтали и смеялись. Пмимо основных тем – выступления французских войск на восток и ультиматума, поставленного Францией и Англией России, чтобы заставить ее отступить от Молдавского княжества и Валахии, – обсуждалось множество повседневных вещей: кто с кем, кто против кого. Кто умер, кто женился, кто родил ребенка. Разговор шел о плохом экономическом положении (как и положено, о нем сокрушались скорее из тактических соображений, чем из вежливости) и, конечно же, о всеми любимом предмете: погоде. Как и каждый год, зять Джеральда Гринвуда Эдвард Дринкуотер ни в чем себе не отказывал и созвал чуть ли не весь Оксфорд. Очевидно, с целью укрепить и расширить клиентуру своей винной лавки, как язвительно отметила Марта Гринвуд. По ее мнению, Дора, дочь врача и сестра профессора, вышла замуж за человека более низкого сословия, но нехотя признавала, что большой дом у ворот Оксфорда был оформлен со вкусом. Майя наконец углядела брата и указала в глубину просторного сада, по сравнению с которым сад Блэкхолла казался цветочной клумбой.
– Вон, между беседкой и фонтаном. Серый сюртук.
Тетя вытянула шею.
– А кто это рядом с ним? Медовая блондинка в необычном голубом платье? Так теперь носят?
– Эмми Саймондс. Дочь Фредерика Саймондса с Бьемонт-стрит, – пояснила Майя, когда тетя вопросительно нахмурила лоб.
Из-за слабого здоровья мужа тетя Элизабет переехала в Бат еще до рождения Майи, но когда целебные источники и местные специалисты не смогли помочь преодолеть болезни и Джордж Хьюз покинул этот мир, его жена осталась жить на светском курорте. Хотя при каждом удобном и не очень удобном случае жаловалась на дороговизну тамошней жизни. Она приезжала домой, в Оксфорд, строго на избранные семейные праздники, не в последнюю очередь для того, чтобы разузнать последние сплетни родного города.
– Смотри-ка, – удивилась она, – из хорошей семьи! Марта очень обрадуется… А на Бьемонт-стрит еще живут обе миссис Хикман? И, может быть, ты наконец представишь мне своего лейтенанта?
– Да, тетя, – засмеялась Майя и подвела ее к Ральфу. – Тетя Элизабет, позвольте представить вам лейтенанта Ральфа Гарретта. Ральф, познакомься с моей тетей, миссис Хьюз.
– Рад знакомству, миссис Хьюз. – Ральф склонился над рукой тети Элизабет в черной перчатке.
– Взаимно, мистер Гарретт, – проворковала дама и сухо кивнула его эскорту: – Ангелина.
Сестра Майи с усмешкой сделала реверанс, но тетя Элизабет едва обратила на нее внимание и вновь повернулась к лейтенанту:
– Значит, как мне сказали, сейчас вы гостите в Блэкхолле. Но там вам оказалось недостаточно Гринвудов, и вас притащили на этот праздник, чтобы перезнакомить со всей родней.
– Это приглашение – честь для меня, миссис Хьюз, – возразил Ральф с легким поклоном. – Хотя трудно представить место, где гостей принимали бы внимательнее и радушнее, чем в Блэкхолле.
Очевидно, Ральф сказал именно то, что нужно, – Майя поняла это по выражению лица тети, по тому, как она обмахивалась веером и смотрела то на Ральфа, то на нее.
– Мистер Гарретт, мне бы очень хотелось продолжить нашу беседу, но здесь немного прохладно. Окажете мне любезность, проводите в дом? Майя, принеси в салон чашечку чаю и кусочек торта с лимонным кремом! Чай с молоком, без сахара. Ах да, Ангелина, сокровище мое: тебя искала кузина Мейбл. Она должна быть там, у рододендронов.
Ангелина замешкалась, и тетя Элизабет игриво шлепнула ее веером по плечу.
– Не заставляй ее ждать, это невежливо, она ведь тоже хозяйка дома. Ступай!
Ангелина обиженно побрела через сад, то и дело оборачиваясь в сторону Ральфа. Он шел к веранде под руку с тетей Элизабет.
– Благодарю, мой ангел, – весело прощебетала тетя Элизабет в салоне, когда Майя поставила перед ней на низкий столик чайные приборы и тарелку с тортом. Усевшись в кресло с красно-золотой обивкой, она сияющими глазами посмотрела на Ральфа и Майю.
– Теперь можете идти.
Молодые люди нерешительно переглянулись, и тетя Элизабет бойко продолжила:
– Я достаточно стара, чтобы есть в одиночестве, но не настолько, чтобы нуждаться в помощи! – Она схватила тарелку и отломила десертной вилкой изрядный кусок торта. – Кстати, на вашем месте я бы воспользовалась стеклянной дверью. Можно пройти вдоль стены и снова выйти в сад.
Выразительно выставив указательный палец, она указующим жестом отпустила обоих. Вид у тети Элизабет был довольный, словно у кошки, угодившей в бочонок сливок, – возможно, благодаря лимонному крему, а может быть, из-за того, что ее хитроумный план удался.
С другой стороны дом частично укрывали холодные зимние тени, до которых не дотягивались нежные лучи солнца, и, выйдя, Майя поплотнее закуталась в шаль, пока Ральф закрывал за ними дверь с небольшим окошком.
– У вас замечательная тетя, – засмеялся он. Тем самым легким, теплым смехом, который так успела полюбить Майя. – В каждой семье должна быть своя тетя Элизабет!
– Да, второй такой не найти, – кивнула Майя. – К сожалению, мы очень редко видимся. Тетя не слишком нравится моей матери, и мама не отпускает меня в Бат.
– Майя, – начал Ральф, нежно взяв ее за руку. От его взволнованного взгляда и осторожной, нервной улыбки сердце Майи забилось сильнее. – Я надеюсь, вы не посчитаете это за дерзость или невоспитанность. В других обстоятельствах я отложил бы дело на более поздний срок, – но ввиду предстоящей войны…
Он перевел дух, и Майя почувствовала, как дрожат его пальцы.
– Я решил просить завтра утром у вашего отца вашей руки. То есть… только если и вы… если вы тоже этого хотите.
Его лицо в ее глазах начало расплываться – от безграничной радости у Майи выступили слезы. И она издала в ответ нечто невнятное, то ли короткий смех радости, то ли всхлип, но Ральф безошибочно разобрал:
– Конечно, хочу!
Ральф тоже облегченно рассмеялся, словно не верил своему счастью. Его рука скользнула вниз, по ее руке, и их пальцы сплелись в безмолвном обещании. Он наклонился, поцеловал ее. И стал целовать. С каждым его поцелуем в чувствах Майи блекли воспоминания о ласках Ричарда, а вместе с ними – о том, как однажды один человек уже обещал поговорить наутро с ее отцом, но не сделал этого. Ральф раздул искру, которую однажды высек Ричард Фрэнсис Бертон, и разжег огонь, горевший спокойнее и ровнее, однако отнюдь не менее сильно.
– Майя, – хрипло прошептал он, оторвавшись, чтобы перевести дух, и нежно поглаживая ее по щекам, – я пока не смогу предложить тебе ничего лучшего, чем офицерское бунгало в горах. Ты станешь женой солдата, и…
– Тсс, – перебила она, приложив палец к его губам. – Я знаю. Большего и не нужно. – Она обхватила Ральфа за шею и прижалась к нему, закрыв глаза, купаясь в потоке солнечных лучей, пролившемся вдруг с небес.
Она была готова немедленно отправиться за Ральфом куда угодно – в индийское бунгало, африканский крааль или на край земли. Но сейчас они были гостями на дне рождения тети Доры в Саммертауне, так что Майя была вынуждена довольствоваться возвращением в сад на подобающем расстоянии от Ральфа – два фута и десять дюймов, как предписывал этикет, – и вести себя, словно этих упоительных мгновений вовсе не было.
Когда солнце скрылось, забрав с собой дыхание весны, гости бодро потянулись к дому и кинулись к буфету в столовой. Словно их морили голодом целый день, они накинулись на лосося, треугольные тосты и соус из трав, на яркие кусочки сыра, ростбифа и ветчины с искусно порезанными на гарнир овощами. Набросились на салат из омаров, хрустящие жареные куриные ножки, котлеты из ягненка в бумажных манжетах и не в последнюю очередь на вина из неисчерпаемых погребов Эдварда Дринкуотера. В просторном вестибюле стоял вдоль стены ряд стульев, двери были сняты с петель. В одном из соседних помещений камерный оркестр наигрывал танцевальную музыку. В другой комнате дамы оставляли шляпы, шали и капоры и толпились у двух напольных зеркал, чтобы привести себя в порядок, а в салоне по соседству джентльмены старшего возраста рассуждали о политике за стаканчиком бренди и сигарой.
У Майи вдруг стало необыкновенно легко на душе, она смеялась и болтала не менее раскованно, чем ее кузины и другие светские леди. Ее глаза лучились, словно она светится изнутри. Оказалось, что нет недостатка в молодых джентльменах, желающих пригласить ее на танец, а те, кто знал ее по предыдущим вечеринкам и чаепитиям, удивлялись, как они могли принять Майю Гринвуд за скучного книжного червя. Даже у очень обеспеченного и вполне симпатичного Уильяма Пенрит-Джонса – тетя Дора пригласила его с расчетом на двух своих младших дочерей, Мейбл и Клару, но он целый день рассыпался мелким бесом перед Ангелиной – вдруг зародились сомнения, за которой из двух дочерей Гринвудов ухаживать.
– Я почти ревную, – проговорил Ральф, когда наконец пришла его очередь сопровождать Майю в танце.
– На это нет никаких причин, – засмеялась она, кружась с ним по залу в такте три четверти. Его прикосновения во время танца до немногих допустимых мест – руки, спина, лопатка – и не более, чем краем ладони, пробудили в Майе истому страсти.
– Ты просто не знаешь, как восхитительно выглядишь, – прошептал он ей на ухо, наклонившись совсем низко, почти преступив приличия. – Как только мы получим разрешение твоих родителей, отправимся в Глостершир. Мои родные тебя сразу полюбят. Как и я… Но, конечно, вовсе не так сильно.
Его последние слова прозвучали особенно нежно, и Майя промолчала, чтобы их отзвук не умолкал подольше. Она просто смотрела на него, и перед ней проносились картины будущей жизни, светлые, как пламя свечей в настенных светильниках, искрящиеся, как отшлифованные капли кристаллов в люстрах, и яркие, как круговорот пестрых нарядов вокруг. Вальс с Ральфом и этот вечер могли продолжаться вечно – но она всей душой ждала следующего дня.
В эту ночь, когда Майя спала в своей комнате в Блэкхолле, обессиленная и счастливая, ей пригрезился сон, который снился не раз: она корчится за одной из витрин отца, а двери заперты. Ее мольбы о помощи, ее крики не долетают наружу – им преграждает путь толстое стекло. Ей не хватает места выпрямиться или размахнуться, чтобы его разбить. Воздух уже на исходе. Каждый раз после этого сна Майя вскакивала, задыхаясь, с бешено бьющимся сердцем, мокрая от пота. Но в эту ночь по другую сторону стеклянной стены показался силуэт в сияющем обрамлении золотого света, ослепившего Майю. Но она не испугалась, потому что услышала тонкий металлический звук, словно звенела связка ключей, и поняла: сейчас ее освободят.
10
На следующее утро Майя в тревоге металась по комнате, сжимая и растирая холодные руки. Шурша юбками и стуча каблуками, она шагала от двери к окну и обратно. Проходя мимо секретера, Майя каждый раз бросала взгляд на циферблат часов. Сегодня они тикали как-то особенно равнодушно. Она поклясться могла, что один раз большая стрелка сдвинулась на деление назад – хотя прекрасно знала, что подобное невозможно. И колокола Святого Эгидия, чей постоянный звон отмерял течение дня, казались сегодня ненадежными и своенравными. Ральф провел в салоне с родителями почти час, но за ней до сих пор не послали…
– Почему так долго? – бормотала она себе под нос и сразу же принималась себя успокаивать: возможно, они обсуждают дату, ведь придется уже скоро… Конечно, оговаривают все детали и формальности…
Пытаясь взять себя в руки, Майя села за секретер и несколько раз глубоко, ровно вдохнула. На глаза ей попался мелкий, неразборчивый почерк Ричарда. Новое письмо, брошенное столь же небрежно, как и несколько предыдущих, и тоже до сих пор без ответа. Из-за Ральфа ей было тяжело писать Ричарду. У нее до сих пор не нашлось отваги и слов рассказать ему все о Ральфе. Происходящее казалось ей слишком хрупким и драгоценным. Она суеверно боялась, что разрушит все, если кому-то доверится – а особенно Ричарду Бертону.
…как ты можешь догадаться по адресу на конверте, я переехал в Бомбей. Дом Бель Эйр в городском квартале Мазгаон принадлежит Джеймсу Гранту Люмсдену, уважаемому члену городского совета Бомбея. Он любезно предложил мне это роскошное жилище, чтобы я мог спокойно продолжить работу над рукописью про это паломничество – хадж. Мы познакомились на корабле, по дороге из Адена в Бомбей. Я путешествовал еще в арабских одеждах, в зеленом тюрбане паломника, хаджи, вместе с моим африканским слугой Салмином и арабским дворецким. Люмсден сказал обо мне своим спутникам: «Какое хитрое у того араба лицо», и тогда я повернулся и заговорил с ним по-английски… Я по-прежнему использую любую возможность добиться протекции Королевского географического общества, чтобы наконец спланировать экспедицию на Сомали или в Восточную Африку, и надеюсь, Люмсден сможет мне в этом посодействовать…
Майю охватило чувство обиды. Очевидно, Ричард и не заметил, что она не ответила на последнее письмо, его это ничуть не обеспокоило! Так мало интересовали его ее дела и происходящее в ее жизни!
– Неудивительно, – с сарказмом воскликнула она вполголоса, – да что у меня вообще может случиться! Я послушная дочь, сижу дома и жду, пока мной заинтересуется какой-нибудь мужчина или я превращусь в старую, морщинистую чудачку!
А Ричард в это время живет в Бомбее, пишет о своем паломничестве в Аравию и планирует исследовательскую экспедицию в Африку. Все это недоступно ей, Майе, потому что она – женщина. Дальние страны пленяют ее уже одними только таинственными названиями: Индия, искрящийся самоцвет в короне Британской империи, с ее яркими красками, роскошью и великолепием моголов и махараджей. Африка, дикая, неукротимая, беспощадная, ее прозвали Черным континентом не только из-за цвета кожи населяющих ее жителей, но и из-за опасностей, таящихся в ее неисследованном сердце. Аравия, загадочная и запретная, еще одно белое пятно на карте за узкой полосой побережья. Овеянная легендами страна царицы Савской, богатая драгоценными, как золото, миррой и ладаном. Край шейхов и султанов, калифов и бедуинов, двугорбых и одногорбых верблюдов. Представления европейцев об Османской империи проливают сумеречный красноватый свет на незнакомую землю, часть которой еще принадлежит Константинополю: живописную и экзотическую, словно бесстыдно раскинувшаяся на бархатных оттоманках одалиска с полотен Энгра, соблазнительная и отталкивающая одновременно, навеки заключенная в вечности.
Ричард видел все это собственными глазами:
Удивительно, как может быть силен дух местности настолько скупой, что взгляду не за что зацепиться. Лишь ветер ласкает небеса, ужасающие своей безупречной красотой и роскошью безжалостного, ослепительного света, словно огнедышащего льва… Поверь, когда твое сознание приспособится к безмолвному путешествию по пустыне, возвращение в суету цивилизации станет настоящим мучением. Воздух городов покажется удушливым, а изнуренные, мертвенные лица их жителей напомнят картины Страшного суда… Паранджа, единственно допустимое кокетство в костюме женщин, скрывает грубую кожу, мясистые носы, широкие рты и толстые подбородки, очень выгодно выделяя глаза – в этой стране они почти всегда сияюще ясны…
Но Майя больше не могла довольствоваться письмами Ричарда или рассказами Джонатана о манящих далях, она хотела прочувствовать все это сама на себе. В ней пробудился гнев, рожденный беспомощностью и разочарованием, несправедливый и не разбирающий цели. Она торопливо нашла чистый лист бумаги, окунула перо в чернила и заскрипела им по бумаге.
Блэкхолл, 19 марта 1854
Дорогой Ричард!
Спасибо за письмо. Я в радостном нетерпении, спешу поделиться с тобой чудесной новостью: я обручена…
Она остановилась, перечеркнула последнюю часть предложения и написала:
…я выхожу замуж…
Перо в пальцах Майи оторвалось от бумаги и слегка наклонилось, пока она смотрела на эти три слова, невольно судорожно сглотнув. Ей так страстно хотелось вывести это на бумаге, и теперь написанная черным по белому фраза выглядела устрашающе окончательной, словно дорога в один конец. Но все равно как-то убого – по сравнению с тем, что писал ей Ричард.
Майя испуганно вздрогнула, когда в воскресной тишине дома хлопнула дверь и в саду послышались взволнованные голоса. Небрежно отброшенное перо оросило стол фонтанчиком мелких чернильных брызг, а Майя поспешила к окну. Она увидела Ральфа, как он большими шагами уходит по дорожке из гравия, ожесточенно жестикулируя и горячо споря с Джонатаном. Тот побежал за Ральфом, схватил его за плечи и встряхнул, а когда они остановились, начал что-то говорить, размеренно и успокаивающе размахивая руками. Ральф слушал его, уперев руки в бока, то качая, то кивая головой, потом провел рукой по волосам и глубоко вздохнул. Майя почувствовала, как все у нее внутри сжалось. Очевидно, между Ральфом и ее родителями произошла ссора, но она не могла выдумать ни единой причины отклонять его предложение. Она схватилась за ручку окна, но в комнату постучали. Хазель на пороге сделала реверанс:
– Мистер и миссис Гринвуд хотят вас видеть внизу, в салоне, мисс Майя.
Майя лишь измученно кивнула и последовала за ней, механически, как безвольная марионетка. С другой стороны коридора у полуоткрытой двери стояла Ангелина – ее, как и Майю, отправили наверх после похода в церковь. По испуганному, почти сочувственному виду младшей сестры Майя поняла, что та даже не подозревала, из-за чего в доме поднялся такой переполох. Но, как и сама Майя, она догадывалась, что в салоне сестру не ожидает ничего хорошего.
– Хазель… – шепотом начала Майя на лестнице.
Но горничная покачала головой, сделав каменное лицо, хотя ее взгляд оставался мягким.
– К сожалению, мне нельзя вам ничего говорить, мисс Майя.
Необычная для Блэкхолла формальность, с которой Хазель постучала костяшками пальцев в салон и объявила о появлении Майи, заставила ее почувствовать себя нежеланным гостем в чужом доме. Она переступила порог, глядя на восточный ковер под ногами, и сделала реверанс, прежде чем осторожно поднять глаза.
Ее мать прямо сидела в одном из кресел, повернувшись к двери, и рассматривала сложенные на коленях руки, а Джеральд Гринвуд, опершись о каминный карниз, жевал мундштук холодной трубки, глядя в потрескивающее пламя.
– Вы хотели поговорить со мной, – хрипло прервала Майя давящую тишину, куском свинца лежащую на груди и плечах и мешающую дышать.
Марта посмотрела на мужа, но он не выказал ни малейшего желания взять слово.
– Мистер… мистер Гарретт оказал нам честь, попросил твоей руки, – откашлявшись, начала она, неопределенно уставившись куда-то между своей расправленной на коленях юбкой и чайным столиком. Сердце у Майи екнуло от волнения, надежды и беспокойства.
– Его нахальное требование, мягко говоря, застало нас врасплох. Хотя мы его ценим и глубоко уважаем и счастливы видеть в качестве гостя нашего дома. Несмотря на все предложенные им аргументы, мы, – она снова искоса посмотрела на слегка сгорбленную спину Джеральда, – мы тем не менее пришли к решению отклонить его просьбу.
– Вы сказали «нет»? – Майя не могла, вернее, не хотела поверить собственным ушам и в отчаянии переводила взгляд с матери на отца. – Почему?
– Обручение – не та договоренность, что заключают просто по настроению.
– Но мы любим друг друга! – перебила Майя. Уголки рта Марты дрогнули, но она не улыбнулась.
– Столь же малую роль здесь играет избыток чувств. Молодым людям часто кажется, что они нашли подходящую партию, но вам не хватает дальновидности, чтобы учесть существенные вещи. Нужно время, нужно убедиться, что фундамент достаточно прочен для продолжительных отношений. А у вас нет для этого никаких предпосылок.
– Но скоро война! – отчаянно крикнула Майя.
Ее мать согласно кивнула.
– Мы это прекрасно осознаем, Майя, и это тоже не причина для поспешной свадьбы. Скорее наоборот.
– Отец! – она умоляюще посмотрела на Джеральда, но он избегал смотреть ей в глаза. Он все крутил в руках трубку, то нажимая на головку и мундштук, то царапая ее ногтем.
– К тому же, – начал он, тихо покашляв и сделав сосредоточенный, напряженный вид, – следует принять во внимание и финансовую сторону. Нельзя сказать, что у мистера Гарретта скудное жалованье, но и щедрым его назвать сложно. На наш взгляд, этого никак не достаточно, чтобы обеспечить тебе подобающий уровень жизни.
Его голос звучал неловко и нерешительно, как будто за сухими словами скрывались невысказанные мысли и чувства.
– Но ведь это мое дело, – вскинулась Майя и вздрогнула, впервые в жизни увидев в глазах Джеральда свирепый блеск.
– Я не для того обучал тебя древнегреческому и латыни, – прогремел он, направив на нее мундштук трубки, – не для того позволил тебе заниматься арабским, чтобы ты таскала ведра в хижине в Гиндукуше или, как… как полковая жена, – он ударил кулаком по каминному карнизу, – таскалась за войском!
Джеральд откашлялся, словно эта неожиданная вспышка была неприятна ему самому, сунул руку в карман и снова принялся разглядывать трубку. Потом продолжил со своим обычным спокойствием:
– Пусть Ральф дослужится сначала до офицера. Тогда, я думаю, можно будет о чем-нибудь говорить, – закончил он, спровоцировав ледяной взгляд жены.
– Я вас не понимаю, – Майя переводила взгляд с отца на мать, больше не в силах сдерживать слезы, – вы так долго беспокоились, что не найдете мне мужа. Теперь на мне захотели жениться, но и это вас не устраивает.
– Он не тот, кто тебе нужен, Майя, – просто ответила Марта.
– Конечно, – с горьким смешком отозвалась дочь. Старые печали, с детских лет терзающие душу, снова дали о себе знать. – Но Ангелине он бы вполне подошел, правда?
Не дожидаясь ответа матери, она развернулась, рванула дверь и выбежала в холл, куда как раз заходили из сада Джонатан и Ральф.
– Ральф, – крикнула Майя и бросилась к нему в объятья, вцепилась в него, найдя крупицы утешения и понимая, что они все равно сейчас утекут сквозь пальцы.
– Майя, – тотчас прервал это мгновение голос матери, – держи себя в руках! Попрощайся с мистером Гарреттом как подобает и ступай к себе в комнату!
– Все будет хорошо, я обещаю, – прошептал ей на ухо Ральф, прежде чем они неохотно оторвались друг от друга, продолжая держаться за руки еще несколько коротких мгновений. Побледневший Ральф отпустил Майю, она кивнула, беспомощно расправила юбку и отправивлась к лестнице. Она спиной чувствовала взгляды матери, отца, Ральфа и Джонатана и думала, что сломается под навалившейся на нее тяжестью. Каждый шаг давался ей с огромным трудом, ноги были словно отлиты из свинца, глаза застилали слезы. Майя боялась оглядываться, чтобы не повторить судьбы Орфея.
– Ральф, – услышала она дружелюбный голос отца, – у нас нет к тебе никакой личной неприязни…
В ушах зашумела кровь, заглушив часть разговора.
– Лучше в ближайшее время не… Пока все не успокоится… Твои вещи Джейкоб…
На лестничной площадке стояла побледневшая от ярости Ангелина с застывшими, словно из синего стекла, глазами – она увидела и услышала достаточно, чтобы обо всем догадаться.
– Так тебе и надо, – злобно прошипела она, – если бы ты уступила его мне, ничего этого бы не случилось! А теперь смотри, что ты наделала!
Майя остановилась перед сестрой и вытерла мокрые от слез щеки. Ее голос дрожал, но она ответила спокойно и внятно:
– Ты, очевидно, возомнила, что если Ральф не достался тебе, то и мне на него претендовать не следует. Но ты забываешь об одном: на тебя, дуру, он и вовсе не взглянул!
Наверное, впервые в жизни Ангелина лишилась дара речи: от возмущения она не нашлась, что ответить. Но моральная победа над сестрой не принесла Майе никакого удовлетворения, разве только придала сил продолжить путь наверх, в свою комнату. Закрыв дверь и сделав несколько шагов, она дала волю чувствам: сжалась в комок на полу, закрыла лицо руками и расплакалась.
Майя едва заметила, когда дверь в комнату тихо отворилась и к ней наклонилась мать, помогла подняться и усадила на край кровати. Если бы Марта Гринвуд попыталась сделать это немного раньше, дочь бы ее оттолкнула. Но в гневе Майи пряталось отчаяние, в этом глубоком несчастье ей было нужно плечо, в которое можно поплакать, пусть им и оказалось плечо матери.
– Тсс, моя хорошая, – пробормотала Марта, уткнувшись в темные волосы дочери, баюкая ее, как маленькую.
Упрек, что Ральф бы устроил ее в роли зятя, попроси он руки Ангелины, задел Марту. Он был справедлив. Конечно, не сейчас, но через год или два, когда Ральф продвинется вперед по карьерной лестнице и станет капитаном или даже майором, Ангелина оставит свои ребяческие манеры, и Марта наконец выбьет из нее капризы. Несмотря на всяческие предосторожности, ей не удалось удержать Майю и Ральфа на достаточном расстоянии и предотвратить сегодняшнюю драму, и она рассматривала это как собственную осечку. Их взаимная тяга была в глазах Марты страстным единством противоположностей, привлекательным, но недолговечным. Возможно, даже опасным, если влечение разжигается юношеским максимализмом. Марта Бентхэм тоже когда-то была молода, тоже танцевала, флиртовала и тайком целовалась с привлекательными кавалерами. Она чуть не оступилась на светском паркете, но оказалась достаточно умна, чтобы принять спокойное и настойчивое сватовство овдовевшего профессора. И за двадцать четыре года ни разу не пожалела о своем выборе.
Ей очень хотелось сказать дочери, что она любит ее не меньше Ангелины, но это была бы ложь. Майя всегда была и оставалось чужой ей, менее близкой, даже чем Джонатан, которого, в отличие от Майи, она не носила под сердцем девять месяцев и не сама произвела на свет. Джонатана, застенчивого четырехлетнего мальчика, она легко полюбила таким, каким он был, кем он был – сыном Джеральда и его умершей два года назад жены Эммы. Но Майя, ее дитя, оказалась похожа на мать Джеральда, унаследовав типичное для Гринвудов своеволие, а еще живой ум и любознательность Джеральда. Казалось, тело Марты лишь послужило сосудом, не способным ничего передать возросшему внутри существу. С неприятным изумлением мать наблюдала, как Майя, распахнув глаза и раскинув руки, с лучезарной пытливостью устремилась в мир, едва научившись бегать, быстрее, чем могли нести ножки, и быстрее, чем за ней поспевала няня. Марта нередко благодарила Бога, что этот ребенок вообще вырос, не разбив голову и не упав с лестницы или в саду с дерева. Вырос в отличие от ее сына, который родился через год после свадьбы и оказался слишком слаб, чтобы пережить первые месяцы.
Когда Майя казалась особенно замкнутой и углубленной в себя, Марта Гринвуд чувствовала себя виноватой, что ей пришлось так рано и жестко обуздать дочь. Но еще Марта знала, что в этом мире женщина не может просто так все бросить и жить в свое удовольствие. Импульсивная Майя с ее жаждой знаний и впечатлений всегда рисковала свернуть шею, оступившись на жизненном пути. Марту Гринвуд беспокоила отчужденность дочери. Ее тревожило, что Майя с ней никогда не спорит – ведь в двадцать лет человек смотрит на жизнь иначе, чем в сорок два. Когда рыдания дочери утихли, она мягко оторвала ее от себя, погладила по влажному лицу и спросила:
– Завтра утром все будет совсем иначе, да?
Майя обессиленно кивнула и взяла носовой платок, протянутый матерью.
– Не завтра, – прошептала Майя сведенными от плача губами, когда за Мартой закрылась дверь, – а через шесть недель. Когда мне исполнится двадцать один и ваше разрешение больше не понадобится.
Но стрелки на часах судьбы Майи заспешили куда быстрее, чем она думала в то воскресенье. Уже через девять дней, двадцать восьмого марта, Великобритания в альянсе с Францией объявила России войну. А еще через два дня в Блэкхолл пришло письменное распоряжение, что лейтенанту медицинской службы Джонатану Алану Гринвуду, рожденному 17 июня 1826 года, следует в течение четырех недель явиться в штаб-квартиру первого батальона стрелковой бригады в Уолмере, графство Кент.
11
– Исключено! – Джонатан в протестующем жесте поднял руки, откинулся назад и уперся ладонями в край стола, словно воздвигая между собой и Ральфом невидимый защитный вал. – Одно дело – проносить письма втайне от родителей, но такая просьба… – Покачав головой, он отхлебнул чаю.
Ральф опустил взгляд на свою чашку, вращая ее за ручку на блюдце.
– Как она? – тихо спросил он дрогнувшим голосом. Джонатан молчал, уставившись сквозь тюлевую занавеску на улицу, на дождь, струящийся по ту сторону стекла. Апрель выдался не теплее марта, лишь изредка разрывая пелену облаков, чтобы искупать в солнечном свете башни Оксфорда.
Прошло больше трех недель с воскресенья, когда мистер и миссис Гринвуд отклонили предложение Ральфа и он, огорченный, уехал из Оксфорда домой в Глостершир. За эти три недели в Блэкхолл вернулось подобие мира, если не считать глухого молчания, установившегося между Майей и Ангелиной. Но их ссора мало влияла на домашнюю обстановку – Майя почти все время сидела у себя в комнате, не выходила к столу или, выйдя, неохотно ковырялась в тарелке. Она целыми днями глядела в окно, пытаясь увидеть там неизвестно что, и держала в руках книгу, которую не раскрывала.
– Ей приходится нелегко, – ответил наконец Джонатан и с отсутствующим видом принялся крошить на тарелку нетронутую лепешку. – Все время молчит, словно окаменела. Забросила уроки арабского у профессора Рэя… Даже мне не удается ее растормошить. Не знаю, что будет через несколько дней, когда я уеду, – растерянно пробормотал он.
– Тогда помоги нам, – настойчиво повторил просьбу Ральф, облокотившись на стол. – Не для меня, а ради Майи.
Джонатан посмотрел на него долгим взглядом. За это время Ральф тоже получил направление в стрелковую бригаду. Джонатан знал, что у того исполнилась маленькая мечта.
Полком тем командовал принц Альберт, и полк имел беспримерную репутацию. Там впервые упразднили порку как дисциплинарную меру, и офицеры регулярно обедали со своими подчиненными, это создавало семейную атмосферу и укрепляло сплоченность. Регулярно проводились стрелковые и спортивные состязания и внутренние награждения, чтобы подогреть честолюбие солдат. «Кузнечики», как называли солдат полка из-за темно-зеленой с черным униформы, были выдающимимся снайперами, способными вдвоем или в одиночку действовать вне боевого порядка. Эта стрелковая бригада еще под старым названием 95-й стрелковый полк прославилась во времена Наполеоновских войн. Вошла в легенды история о солдате полка, который во время войны на Пиренейском полуострове застрелил из винтовки французского генерала с расстояния более сотни ярдов и немедленно сразил еще одного француза, поспешившего на помощь предводителю. А недавно стрелки победоносно вернулись с двух войн в Южной Африке.
Но Джонатан не замечал в Ральфе ни ликования, ни гордости в связи с грядущим поступлением в знаменитое военное соединение. Он был бледен и необычно серьезен, казался хмурым и таким утомленным от бессонных ночей, словно после Оксфорда не уехал в Глостершир, а прошел пешком половину земного шара.
Джонатан был бы рад выступать в роли посланника любви эти последние недели. Но посчитал, что разумнее подчиниться распоряжению родителей и прервать переписку Ральфа Гарретта с Блэкхоллом, пока волнения не улягутся.
– Если… если я погибну, – Ральф сглотнул и указательным пальцем оттолкнул от себя сахарницу, сдвинул ее немного влево, потом вправо, – то хотя бы буду знать: Майя независима и обеспечена. Пусть лишь небольшой пенсией и скромной суммой, что полагается мне по наследству, но все же. Это больше, чем есть у нее сейчас.
– Если я вам помогу – если! – сделал ударение Джонатан, когда Ральф с надеждой поднял голову, – где будет Майя, пока ты воюешь?
Ральф дернул плечом, продолжая манипуляции с сахарницей.
– Она может жить с моей семьей в Монпелье. Они с Изабель обязательно полюбят друг друга. Или поедет со мной.
Командование вполне одобряло, когда солдаты всех рангов брали на войну жен и детей и они жили за линией фронта. Это было обычным делом, но Джонатану такой порядок казался сомнительным – он считал, что женщинам и детям на войне все же не место.
– Пусть решает сама, – продолжил Ральф, – долго эта война все равно не продлится, а потом мы вернемся в Индию.
Тяжело вздохнув, Джонатан поставил локти на стол и потер руками лицо в тщетной надежде прояснить разум. Ральф заблаговременно выехал в Кент из Челтенхема, чтобы проехать через Оксфорд. Посыльный отеля «Энджел» на Хай-стрит доставил Джонатану весточку, что там остановился Ральф, и в память о более счастливых днях они пошли в «Боффинз», где Ральф устроил приятелю очную ставку.
– Разве ты не поступил бы так же, если бы речь шла о вас с Эмми?
Джонатан посмотрел на него, шумно выдохнул и скрестил на груди руки.
– Не знаю. У нас совсем другая ситуация.
Фредерик Саймондс благосклонно наблюдал, как молодой Гринвуд ухаживает за его дочерью. Ему, хирургу по профессии, очень нравились манеры и характер Джонатана, не говоря о его семье. Как только Джонатан выполнит долг перед отечеством, Саймондс с удовольствием поможет ему как с карьерой хирурга, так и с согласием на помолвку. Хотя Эмми потихоньку начала пробуждать в Джонатане романтические чувства, он продолжал оставаться прежде всего рационалистом. И побег считал уделом персонажей столь обожаемых тетей Элизабет старомодных романов мисс Остин.
– Ты не можешь подождать хотя бы до дня рождения? Ей исполнится двадцать один, и она сможет вступить в официальный брак в Англии без согласия родителей, а не ехать для этого в Шотландию…
– Я должен записаться в казарму до тридцатого апреля, и еще неизвестно, как скоро мы выступим, через несколько недель или только месяцев. Первые отряды вышли в море! Но пусть стрелки обычно отправляются последними, после пехоты, кавалерии и отправки инвентаря и боеприпасов, сначала ведь будет муштра. Едва ли мне дадут увольнительную по такой личной причине, как свадьба, а мне бы хотелось спокойно провести с Майей хотя бы несколько дней. Кроме того – не пойми меня превратно, я не имею ничего против твоих родителей, – но, судя по категоричности сказанного ими «нет», они пойдут на все, чтобы помешать нам в период между помолвкой и заключением брака.
Джонатан со вздохом откинулся на спинку стула и вытянул под столом ноги.
– Не хочешь для начала хотя бы спросить, согласится ли она на столь безрассудный план?
Ральф рассматривал остатки остывшего чая, крутя их в чашке.
– Я готов оказаться у вашей двери сегодня же вечером. Ей нужно только выйти за порог. Если не придет, я тотчас отправляюсь в Уолмер.
Джонатан опять посмотрел в окно, наблюдая, как по зонтам прохожих стекают струи дождя и колеса экипажей поднимают фонтаны брызг. Наконец он вновь повернулся к Ральфу:
– Дай подумать. Хотя бы до завтра.
– Да я совсем не хочу гулять! Сад весь мокрый и… ну куда ты меня тащишь? – ворчала Майя на следующий день, вцепившись в дверную ручку, а Джонатан упорно тянул ее выйти из дому.
– Подыши свежим воздухом, затворница, дождь кончился, и солнце светит уже целый час!
Пробормотав что-то нечленораздельное, Майя сдалась, позволив брату вытащить себя на гравийную дорожку, где он взял ее под руку и ласково похлопал по ладони.
– Вот и молодец, всегда слушайся дядю доктора!
– Хвастун, – буркнула Майя, но не смогла сдержаться – уголки ее рта дрогнули. Под ногами хрустел гравий, а наверху ликовали, что кончился дождь, дрозды и скворцы. Из-за влажной погоды быстро проросла трава, искрясь в бесчисленных каплях прошедшего ливня, а ветви деревьев и кустарников покрылись свежей зеленью. Майя невольно закрыла глаза и глубоко вздохнула, ощутив аромат влажной земли, свежей зелени и чистого воздуха, наслаждаясь теплом солнечных лучей на коже.
– Майя.
Она остановилась. Джонатан, помедлив, повернулся и вопросительно посмотрел на нее. Затем отвел глаза. Его взгляд блуждал по саду за ее плечами, он несколько раз пытался заговорить, но не находил нужных слов. Она молчала.
– Представь, – Джонатан нерешительно прокашлялся, – представь, что там, – он указал на кованые железные ворота на Блэкхолл-роад и скороговоркой закончил мысль, – сегодня ночью остановится экипаж, а в нем будет сидеть Ральф, готовый забрать тебя с собой. Что бы ты стала делать?
Майя наморщила лоб. Что за сумасбродные разговоры? Он для этого чуть ли не силой вытащил ее погулять? И тут она догадалась.
– Он здесь? В Оксфорде?
Брат кивнул.
– Со вчерашнего дня. Направляется в Кент, где поступит в тот же полк, что и я.
Майю захлестнула лавина чувств, по лицу пробежали поочередно – надежда, радость, тоска…
Джонатан не торопил ее с ответом. Он утвердился в решении, которое мучительно принял в ранний рассветный час, прежде чем отправиться утром в «Энджел» и разыскать Ральфа.
– Сегодня ночью он будет ждать тебя за воротами, Майя, – спокойно проговорил Джонатан. – Он дал мне слово чести, что немедленно повезет тебя за пределы Англии, на границу, в Шотландию, где вы сразу сможете обвенчаться – если ты захочешь поехать.
Глубокий вздох:
– Хочу ли?!
– Ладно, слушай внимательно: я нашел дорожную сумку. Скоро я ее тебе передам, собери вещи. Много взять не получится, упакуй самое необходимое на несколько дней. С наступлением темноты я пронесу сумку к стене, она будет готова к приезду Ральфа.
Майя посмотрела на дом, потом на их с Джонатаном сцепленные руки.
– Что скажут мать с отцом, когда узнают, что ты помог мне?
– Ну, в худшем случае лишат меня наследства, – с ухмылкой ответил Джонатан и погладил ее по щеке. – Не узнают. Во всяком случае, я не собираюсь им об этом рассказывать. Только оставь на секретере записку, что ты уехала с Ральфом, чтобы они поменьше волновались.
Она кивнула, и он заключил ее в объятья.
– Кроме того, послезавтра я тоже уезжаю. Пока я буду на войне, волнение поуляжется.
Майя медленно высвободилась из его рук и серьезно на него посмотрела.
– А как же вы с Эмми?
Ее побег поставит черное пятно на репутации семьи, и Майя это осознавала. На чаепитиях матери за веерами сплетниц порой проскальзывали и такие истории.
Джонатан улыбнулся, пальцем убрав с ее лба выбившуюся прядь.
– Не беспокойся. Эмми обещала, что будет меня ждать, а мистер Саймондс вряд ли невзлюбит меня из-за легкомысленной сестрицы.
Его улыбка исчезла, и он внимательно вгляделся в ее лицо, будто хотел запомнить каждую деталь.
– Главное сейчас – чтобы ты наконец была счастлива. Слишком долго ты этого ждала. – Он отпустил ее и галантно предложил руку. – Пойдем, совершим наш обычный круг по саду, чтобы не вызывать подозрений.
Откинув голову, он посмотрел в небо, где собирались свинцово-серые облака, тесня и проглатывая кусочки голубого неба.
– Скоро вон опять пойдет дождь…
– Майя? – Джеральд Гринвуд удивленно поднял голову, когда тихий стук в дверной проем отвлек его от собственных мыслей. Он, как обычно, забыл закрыть дверь и обрек себя на неизбежные утренние сетования Марты, что весь дом пропах дымом от табака его трубки. Он вытащил изо рта эту самую трубку и посмотрел на дочь сквозь очки – с недавних пор они были ему нужны для чтения.
– Можно посидеть с тобой и немного почитать?
– Конечно, детка, конечно! – он махнул трубкой в сторону кушетки и кресел напротив письменного стола, прежде чем снова уткнуться в бумаги и раскрытые книги. – Располагайся, как удобно.
Майя пересекла комнату, взяла наугад книгу с какой-то из полок, что тянулись вдоль стен, зажгла настольную лампу, устроилась на кушетке в уголке и раскрыла книгу на первых страницах. Мыслями она была далека от того, о чем была книга. Напольные часы тем временем с тихим тиканьем отмеряли ее последние часы в Блэкхолле. На красной обивке дивана и кресел сиживало немало студентов, они нетерпеливо ерзали на вечерних дискуссиях с ее отцом и другими преподавателями. Майя обвела пальцем контур пятна на диванной обивке – от чашки какао, которую она пролила здесь еще маленькой девочкой. Этот след никогда окончательно не исчезнет. Майя откинула голову на спинку дивана и посмотрела на отца – как он читает и пишет под светом лампы, задумчиво посасывая трубку и выпуская облака дыма с ароматом перца и ванили. Этот запах был для Майи запахом отца – с самого детства. Ей было больно причинять ему такое горе. То, что он выступил против их с Ральфом женитьбы, больше не играло никакой роли.
Она вздрогнула, когда городские часы пробили наступление нового часа, немедленно получив подтверждение с башни Святого Эгидия. Джеральд Гринвуд положил в пепельницу остывшую трубку, зевнул, потянулся…
– Не засиживайся допоздна, дорогая, – ласково сказал он, наклонился к ней и поцеловал в щеку.
– Не буду, – прошептала Майя, обняла отца и крепко прижалась к нему, с трудом борясь со слезами, что кипели в ее глазах.
Джеральд оторвался и удивленно на нее посмотрел. Сегодня вечером дочь очень переменилась, была особенно мила с прислугой, нежна с матерью, даже обменялась несколькими незначительными фразами с Ангелиной. Он с облегчением положил ей руку под подбородок и погладил большим пальцем по щеке.
– Я рад, что тебе лучше, – пробормотал он и легонько поцеловал ее в лоб. – Спокойной ночи, Майя.
– Спокойной ночи, папа, – отозвалась та.
Она думала, что задохнется – так давил ком в горле, когда отец ушел.
В доме стало тихо. Майя слышала биение своего сердца, значительно опережавшее стрелку напольных часов. Скоро за ней придет Джонатан. Дорожная сумка с ужина стоит в саду, под прикрытием стены. Места в ней мало, но ей нужно всего лишь свежее платье, белье на смену и чулки, ночная рубашка с пеньюаром, щетка для волос, туалетные принадлежности, индийская шаль, письма Ральфа и… все-таки Ричарда, перевязанные шелковой лентой. Живот у Майи беспокойно урчал в предвкушении задуманного. Ей было страшно. Скоро, совсем скоро она окажется рядом с Ральфом, на этот раз навсегда, и они отправятся навстречу новой жизни, полной приключений. Но все же ей было жаль уезжать из Блэкхолла и бросать родной дом.
В дверях появился силуэт, и Майя подняла глаза. Это был Джонатан, он так тихо прокрался вниз, что Майя не услышала его шагов. Глубоко вздохнув, она встала, взяла лампу и последовала за ним по ночному Блэкхоллу, который теперь перестанет быть ее домом.
Она поспешно надела принесенную Джонатаном накидку и поглубже спряталась в капюшон, прошмыгнув на улицу через садовые ворота. Лил дождь, потоки воды с шумом падали на гравий и газон, бурлили, наполняя появившиеся под водосточными желобами лужи. Лампа, которую Джонатан прикрывал рукой, почти не давала света в сыром мраке, и путь к воротам показался ей бесконечно долгим.
С наступлением темноты кованые ворота всегда запирал заботливый Джейкоб, но Джонатан открыл их еще вечером, когда относил сумку, так что Майя с легкостью проникла на улицу. Там, всего в нескольких шагах, ждал освещенный спереди двумя фонарями закрытый экипаж с двумя лошадьми и угрюмым кучером – вода ручьями стекала с его шляпы и пальто-балахона. Джонатан открыл дверцу экипажа, где сидел Ральф, забрал у Майи сумку и уложил ее в ноги. Майя бросилась Джонатану на шею.
– Спасибо, огромное спасибо, – прошептала она и поцеловала его в щеку. Его лицо было влажным и соленым на вкус, и она не знала, чьи это слезы смешались с дождем – его или ее.
– До свидания, береги себя, – хрипло ответил он и еще раз крепко прижал ее к себе, прежде чем помочь забраться в экипаж.
Просунувшись через Майю, Ральф схватил Джонатана за руку.
– Спасибо, Джо, я этого никогда не забуду.
Джонатан кивнул.
Читать бесплатно другие книги:
