Под шафрановой луной Фосселер Николь

11

Неделю назад бдительные воины султана Нисаба еще издалека узнали Рашида и его аль-Шахинов по одежде и манере езды и беспрепятственно пропустили группу согласно давно заключенному саииру, но верблюд и лошадь с двумя одетыми в светлое чужеземцами показались им подозрительными. Они поскакали к группе, недвусмысленно держа оружие на изготовку, и вежливо попросили мужчин следовать за ними, чтобы лично обсудить с султаном пребывание на этой территории. Султан Нисаба молча выслушал сообщение об их происхождении и намерениях. Разве можно верить чужеземцам, что осмелились забраться так далеко в глубь страны? Может быть, укрепление дружеских отношений с Ижаром лишь отговорка и на самом деле они таят враждебные замыслы против султана Салиха? Сколько денег они готовы заплатить за продолжение пути в Ижар – двадцать талеров? Сорок? Пятьдесят или больше? Султан Нисаба не любил поспешных решений, он предоставил вновь прибывшим гостям просторные комнаты во дворце под неусыпной охраной своих людей, «чтобы с иностранцами ничего не случилось». В полном спокойствии он размышлял, что предпринять. Взвесив все «за» и «против», султан решил отправить Салиху гонца с вестью.

«Но – не торопясь, – напоминал он себе. – Не торопясь».

Пока Майя читала, размылись границы дня и ночи. Сперва было трудно снова привыкать к чужим буквам, разделять и собирать волнистые линии, завитки и точки, снова вспоминать их значения. Некоторые слова все равно оставались загадкой, и она могла только догадываться или оставлять пробелы. Но очарование написанного не пропадало, рисуя в ее воображении картины, пейзажи, целые миры. Она перелистывала жесткие страницы с неровными краями, хрупкие от старости, пока не нашла, что искала: историю о короле Шаддаде и многоколонном Ираме. Упоминалось там и старинное царство Химьяров, те самые Хадрамаут и Сава, здесь, в аль-Ямане. Майю охватила приятная дрожь при мысли о том, что прочитанные истории, возможно, были первоисточниками. И возможно, где-то в песках, на просторах Руб эль-Хали, были погребены остатки этих древних культур. Но потом она отложила перетекающие друг в друга истории Шахерезады. По легенде, Шахерезада каждый вечер начинала рассказ, но не досказывала до конца, чтобы султан, с любопытством ждущий окончания, не отрубил ей наутро голову, как предыдущим женщинам. Пока, на тысяча первую ночь, не завоевала его сердце своим умом и искусством сказительницы.

Еще Майя нашла тонкий томик стихотворений Каиса ибн аль-Мулаввах ибн Музахима, бедуина из племени Бану-Амир. В этом племени жила Лайла бинт Махди ибн Саад, также называемая Лейла Аль-Америя, и, по жребию Каиса, она стала владычицей его сердца. Только она, навеки. Он писал ей стихотворения, рассказывая о своей любви и страсти, о покорности судьбе, что предназначила их друг для друга.

Каис попросил у отца Лейлы ее руки. Но того раздражали стихотворения, что сочинял и повсюду рассказывал юноша, он посчитал это позором, преступлением против нравственности и традиций и выбрал Лейле другого мужа. Тот увез ее. Узнав о замужестве Лейлы, Каис отправился бесцельно бродить по пустыне и скитался так долго, что семья оставила надежду на его возвращение, а люди стали называть его просто Меджнун, «безумец». Через много лет Меджнуна нашли мертвым в глуши, на могиле Лейлы, в окружении животных, сопровождавших его в скитаниях. Неподалеку он высек на скалах три последних стихотворения.

Эти строки – единственное, что осталось от жизни и печальной судьбы поэта, – очень тронули Майю, она перечитывала их снова и снова. Когда Джамила принесла на террасу фрукты и чай и заглянула ей через плечо, Майя захлопнула книгу и протянула ее служанке. Джамила покачала головой и смущенно пожала плечами.

– Ты не умеешь читать? – предположила Майя, и Джамила кивнула. Майя взяла ее за руку. – Прости, я не знала. Хочешь… хочешь научиться?

Ненадолго задумавшись, Джамила усердно закивала, глаза ее заблестели.

Как странно, часто думала Майя в часы, когда они с Джамилой склонялись над листом бумаги, занимаясь с пером и чернилами, предоставленными султаном по просьбе Майи. Как странно – она, иностранка, обучает Джамилу буквам ее родного языка.

Время пролетало незаметно, пока Майя учила Джамилу писать и читать и всегда брала с собой книгу – когда шла по коридорам в свою комнату или поднималась на террасу. На арабском истории Шахерезады оказались более простыми, чувственными и поэтическими, чем в переводе, выполненном Антуаном Галланом в начале прошлого столетия, хоть этот перевод его и прославил. Пока Майя читала, ей казалось, что больше не существует ни прошлого, ни будущего, лишь бесконечное сегодня.

Так же мало она задумывалась о происходящем, когда ее посещал султан, чтобы осведомиться о ходе чтения и о самочувствии. Не замечала, как сиял его взгляд, какой легкой и упругой становилась походка.

Но изменения прекрасно видели жены. Это им не понравилось, и они заперли от чужеземки свои сердца.

Началось все вполне невинно: едва появлялась Майя, женщины резко опускали взгляды и поспешно удалялись, бормоча извинения насчет подгоревшего риса или потухших дров, на вечерних собраниях они ссылались на усталость или приболевшего ребенка, а книга, оставленная Майей у кровати, бесследно исчезла.

Однажды вечером Майя зашла в спальню, чтобы забрать деревянную коробку с письменными принадлежностями, но обнаружила эту коробку лежащей на полу рядом с поломанными перьями, а на простыне красовалось чернильное пятно. Наверное, недосмотрели во время уборки, подумала она. Досадная нелепость, как и оказавшаяся в горшочке с мазью примесь, из-за которой покраснели и болезненно загорелись кончики пальцев Джамилы, еще до того, как она нанесла белую помаду на кожу Майи после купания. Но у излечившейся ладаном Джамилы, хорошо знакомой с интригами во дворце султана, возникло подозрение. Она ничего не сказала Майе, но решила быть настороже. Тем более что на следующий день пол их комнаты был покрыт лоскутами, белыми и цвета индиго, среди которых стояли аккуратно изрезанные острым ножом сапоги.

– Вы видели, как он на нее смотрит? – Адиба, первая супруга султана, прямо-таки фыркала от гнева. – Он посещает ее чаще, чем нас!

– Но почему? – отозвалась Мунаввар, вторая супруга. – Если бы у нее были золотые или медные волосы или белая, как молоко, кожа, я бы поняла. Но она выглядит как одна из нас!

– И все же, – заговорила Цайнаб, третья и самая юная супруга султана Салиха, – он попал под ее чары. Она молода и сильна и может родить много сыновей!

– И что тогда будет с нами? – Мунаввар выразила мысли каждой из жен.

– Он предпочтет ее нам, а ее сыновей – нашим, – горько закончила Адиба.

– Но ему придется вернуть ее англичанам, когда они прибудут в Ижар, – попыталась успокоить двух других жен Цайнаб. Она всегда старалась сохранить гармонию.

Наступила короткая пауза, но потом снова заговорила Адиба:

– А что, если она не захочет уезжать? Вы же видите, как искусно она его обольщает! – И тихо добавила: – Ей больше нельзя здесь оставаться. Мы должны об этом позаботиться.

Они отважились говорить прямо, потому что знали: Майя наверху, на террасе. Когда она туда уходила, то спускалась лишь много часов спустя, нередко уже с наступлением темноты. Зато разговор прекрасно слышала Джамила – она пошла в кухню, обнаружив, что забыла печенье с финиками к чаю. Служанка закипела от гнева, но вместе с тем испугалась. Испугалась за чужеземку, которую успела полюбить. Бог не дал Джамиле детей, и Майя заменила ей дочь, а потому арабка заботилась о ней со всей мыслимой любовью и самоотверженностью. Джамила преисполнилась яростной решительностью, словно львица, чей детеныш попал в опасность: никто не посмеет причинить Майе вред.

Решительность потребовалась уже на следующий день, когда Джамила услышала крики о помощи. Она бросила стопку белья, которую только что забрала с внутреннего двора, и побежала в комнату. Майя прижалась к дверному косяку и, оцепенев от страха, смотрела на пол, где извивалась змея со спиральной серо-коричневой чешуей и пестрой треугольной головой. Она вертелась вокруг своей оси и издавала звенящие звуки.

– Не двигайся! – твердым голосом приказала Джамила и сжала руку Майи. – Тогда она тебе ничего не сделает! Я сейчас!

– Джамила, – крикнула Майя ей вслед, увидев, что та убегает. Она закрыла и вновь открыла глаза, боясь упускать змею из виду, пытаясь подавить дрожь и оставаться неподвижной.

Джамила вернулась, тяжело дыша от быстрого бега, с толстой палкой в одной руке и молотильным камнем в другой. Она плавно подкралась к змее, подняв палку с раздвоенным концом. Джамила что-то бормотала и шипела, понемногу двигала палкой, чтобы привлечь рептилию, пока та не выбросила голову вперед, и тогда Джамила нанесла молниеносный удар, прижала голову змеи к полу и несколько раз саданула по ней камнем, пока не наступила тишина. Служанка оторвала палку от пола, поддела тело убитого животного, которое болталось из стороны в сторону, как канат, и с отвращением выбросила в окно.

– Я… испугалась, что она погонится за мной, если я убегу, – тонким, жалобным голосом сказала Майя, словно извиняясь за свое поведение.

Джамила отложила палку и камень в сторону и покачала головой.

– Ты все сделала правильно. Пойдем, – прошептала она и потянула Майю за собой на террасу.

В нескольких словах она пересказала подслушанный разговор. Майя лишь безмолвно смотрела перед собой, сжимая и разжимая кулаки – лишь это выдавало бушующие внутри ее чувства. Выслушав Джамилу, она долго молчала. И наконец возразила:

– Но ведь змея могла оказаться там и случайно.

Майя произнесла это нерешительно, словно не верила собственным словам, но ей казалось немыслимым, что столь дружелюбные поначалу женщины вдруг так ее возненавидели. По ее мнению, безосновательно.

– Дитя, – Джамила взяла ее руку и положила к себе на юбку, – такие змеи водятся лишь в пустыне. Они не заползают в городские дома.

Увидев в глазах Майи смертельный испуг, она быстро добавила:

– Конечно, они просто хотели тебя напугать. Вокруг было достаточно женщин, умеющих убивать змей. Таких, как я. – Она сжала руку Майи. – Рашид должен нам помочь.

Майя задумалась над словами служанки. Почему люди Коглана еще не приехали? А может быть, они давно здесь, но никак не могут договориться с султаном? Чем дольше она размышляла, тем яснее понимала – Джамила права. Рашид должен помочь, он что-нибудь придумает.

Она отняла руку от Джамилы и пробежала пальцами по шали, к концу которой привязала узлом старинную монету, отвязала ее и протянула Джамиле.

– Можешь передать ему это? Тогда он поймет, что мне надо поговорить.

Джамила взяла монету и кивнула, в тихой надежде, что по воле Аллаха они спасутся.

Им повезло. Уже на следующий день во дворец прискакал Рашид. Он был мрачен: кое-что пошло не так, как он ожидал. Внимательный аль-Шахин заметил, как что-то сверкнуло в воздухе и с легким дребезжанием ударилось о каменный пол, упав с большой высоты. Он слез с лошади и подошел к тому месту, откуда услышал звук. Удивленно посмотрев на монету, он поднял голову. У одного из окон стояла Джамила, очевидно не осмеливаясь высунуться наружу или кричать, и отчаянно жестикулировала. Рашид не понял, чего именно она хочет, но у него появилось подозрение, и он кивнул, а после пошел к султану, как было условлено.

Естественно, султан Салих позволил командующему лично сообщить Майе о положении дел и убедиться, что с ней все хорошо. С этой целью они встретились во внутреннем дворике, но Майя и рта раскрыть не успела, когда Джамила поведала из-под вуали о событиях последних дней, тихо, чтобы за пределы их маленькой компании не пролетело ни одно слово. Рашид молча слушал, не глядя на собеседниц, сосредоточившись на стене дома напротив, и крутил в пальцах монету. По ходу рассказа Джамилы его брови сдвигались все сильнее. Но когда она закончила, он молчал.

– Пожалуйста, вы должны поверить нам и помочь, – сказала наконец Майя по-английски, не выдержав молчания. Он поднял на нее взгляд.

Как он мог не поверить? Он не хуже Джамилы знал, что описанная змея водится лишь в пустыне и как ее обезвредить. В Аравии об этом знал каждый. Но еще он знал, как ядовиты ее укусы, абсолютно смертельны, и что существовали бессовестные люди, которые умели ловить этих тварей и продавали их любому, кто хотел быстро избавиться от недруга. Объяснение нашлось и странному блеску в глазах султана, замеченному Рашидом при последнем разговоре. Всякий раз, когда речь заходила об опоздании англичан или о самой Майе. Рашид списывал его на переживания из-за задержки переговоров, но теперь дело приняло новый оборот, и это вызвало у аль-Шахина неприятные эмоции.

– Ваши люди прибудут сюда самое позднее через четыре дня, – поведал он. – Их задержали в Нисабе, но они уже почти в дороге. Охрана тамошнего султана сопроводит их и позаботится, чтобы помех больше не возникло.

Майя медленно потрясла головой.

– Не уверена, что они успеют.

Лицо Рашида было непроницаемым. Лишь на мгновение напряглась нижняя челюсть.

– Дайте мне день, – наконец попросил он по-английски и отвернулся, чтобы вернуться к султану, чье присутствие за одним из оконных проемов отчетливо ощущал. Был ли это положительный ответ? Майя не поняла.

– Вы должны мне помочь, – отчаянно крикнула она ему вслед.

Он бросил взгляд за плечо.

– Один день.

Майя смотрела, как он удаляется и исчезает за противоположными воротами. И как когда-то надеялась Шахерезада, она надеялась, что переживет этот день.

Когда солнце опустилось за горы, подсветив красным цветом массивные глыбы скал, Рашид отправился в пустыню Рамлат эс-Сабатайн. Он не спешил – впереди была целая ночь. Его вдавил в седло тяжелый груз раздумий, как копыта лошади давили песок и камни. Когда в небе загорелась первая звезда, Рашид натянул поводья и слез. Скрестив ноги, он опустился на песок, наблюдая, как все вокруг окрашивается в индиго и на небе поднимается оранжевый, почти круглый диск: почти полная луна.

Он хорошо продумал весь план. Но не рассчитывал, что люди Коглана потеряют лошадь или – у Рашида вырвалось презрительное восклицание – наймут в провожатые дурака, слишком трусливого, чтобы хорошо пройти путь. Дополнительная задержка в Нисабе тоже оказалась непредсказуемой, всему виной нерешительность тамошнего султана. К счастью, благодаря тайному сопровождению Али, его мастерству переговоров и туго набитому кошельку проблему удалось разрешить. Но меньше всего Рашид подумал о ревности и подлости женщин, и, как назло, именно они срывают его хитроумный план. И до чего ловко устроили! Никто не сможет ничего доказать. Чего стоит слово Джамилы против жены султана! Пожалуй, его основная ошибка заключалась в том, что он недооценил привлекательность Майи – возможно, закрыл на это глаза ради собственной безопасности?

Султан всегда получает желаемое. И никому не позволит сказать дурного слова о своих женах. А Рашид поклялся ему служить, поклялся своей честью, честью своего племени. Он отвечал за своих людей, за жену и детей. Помочь Майе сбежать из дворца – значит пойти против султана, Ижара, собственного племени и семьи. Не говоря уж о деньгах на это мероприятие, взятых из казны султана Салиха и безвозвратно утерянных.

Но, с другой стороны, был рафиг. Его обещание защищать Майю стоило не меньше. Если с ней что-нибудь случится, пока он собственноручно не передаст ее англичанам, он будет винить только себя. Несчастье может случиться в любой момент – хоть толчок из окна, выданный за несчастный случай или самоубийство.

Рашид понял: решение не может быть правильным или неправильным. Нужно лишь обдумать последствия. Честь он потеряет в любом случае. Самое дорогое, что есть у воина, дороже самой жизни.

К рассвету Рашид твердо принял решение. И молил Аллаха о прощении.

12

Следующий день оказался самым длинным днем в жизни Майи. Пока тянулись бесконечные часы, она свернулась на кровати в клубок, пугаясь каждого шороха. Чтобы не вызывать подозрений, Джамила пустила среди женщин слух, что Майя себя плохо чувствует: ничего серьезного, немного нездоровится, дело в непривычной еде, и, как обычно, старалась помогать по хозяйству, но при этом постоянно навещала подопечную и ободряда ее взглядом и жестами.

А что, если Рашид не поможет? Если он придет слишком поздно, а жены султана уже придумали, как избавиться от соперницы? Захочет ли он помочь, действует ли в таких случаях непонятный древний закон рафиг? Чем дольше Майя раздумывала, тем глубже погружалась в страхи и сомнения. Накатил приступ тошноты, и она с трудом втянула воздух.

Наконец, спустя, казалось, вечность после последнего посещения, Джамила влетела в комнату и опустилась перед Майей на мягкую подстилку. Она сняла с лица вуаль, взяла Майю за притянутые к коленям ладони и судорожно их сжала.

– Готовься! – прошептала, блестя темными глазами. – Рашид во дворце. Когда муэдзин позовет всех на вечернюю молитву, я отвлеку женщин, и он заберет тебя.

Майя с облегчением выдохнула и ответила на рукопожатие Джамилы. Но что-то в словах служанки заставило Майю задуматься.

– Ты поедешь за нами? – она попыталась говорить убедительно. Это не вопрос. Иначе никак, исключено.

Брови Джамилы поползли вверх, снова опустились и сдвинулись, она уклонилась от взгляда Майи.

– Видишь ли, – медленно начала Джамила, не спуская глаз с пальцев Майи, – чем дольше они будут думать, что тебе нездоровится и ты лежишь здесь, тем значительнее будет у вас преимущество. Если я тоже исчезну, они сразу узнают, что ты сбежала. Поэтому мне лучше остаться.

– Но они накажут тебя, – глухо возразила Майя. – Я не допущу, я… – она хотела вырвать руки, но Джамила упорно их сжимала.

– Ты должна!

– Зачем ты это делаешь? – По щекам у Майи покатились слезы.

Джамила помолчала, беззвучно вздохнула и притянула к себе правую руку Майи. Когда Майя поняла, что Джамила хочет положить ее к себе на левую грудь, то попыталась отдернуть. Но Джамила сжала руку изо всех сил, вдавила ее в кожу, и даже сквозь ткань Майя почувствовала жесткие, шишковатые уплотнения.

– Джамила, тебе нужно к врачу!

Арабка покачала головой.

– Слишком поздно. Черный верблюд смерти опускается перед каждой дверью. Рано или поздно каждый сядет на этого верблюда. И лучше встретиться со смертью лицом к лицу, чем убегать. Я не боюсь того, что меня ждет.

Она медленно опустила руку Майи обратно на колено.

– Я не смогла подарить жизнь сыну или дочери, так хоть позволь мне помочь сберечь твою, – покрытый рубцами подбородок служанки дрожал, но губы улыбались. – Это придаст хоть какой-то смысл моей жизни.

Она поднялась с колен, нагнулась вперед, обхватила лицо Майи руками и мягко поцеловала ее в лоб и щеки. Майя обняла Джамилу и изо всех сил прижала к себе, пытаясь выразить то, что не могла сказать словами. Джамила высвободилась из объятий и провела кончиками пальцев по ее щеке.

– Будь счастлива и свободна, – прошептала она, встала и быстро вышла из комнаты.

Больше Майя ее не видела.

Когда солнце, покраснев, опустилось за горизонт, муэдзин затянул свою жалобную священную песнь, летящую над землей далеко за пределы города и стен дворца Ижара.

Рашид аль-Шахин стоял в тени коридора, наполовину спрятавшись за окно, и смотрел во внутренний двор. Он только что попрощался с султаном, и тот без подозрений поверил, что сегодня Рашиду еще нужно ехать навстречу англичанам, чтобы должным образом сопроводить их в Ижар, и поэтому, к сожалению, он не сможет разделить с султаном Салихом молитвы. Всем известно, что бедуины и воины ставят дорогу превыше молитв, к тому же Рашид соответственным образом навьючил лошадь. Но предводитель войска не покинул здания, когда султан и остальные мужчины дворца отправились в комнату для молитв. Он отыскал проход на женскую половину, приметив его заранее, пока разглядывал здание дворца снаружи. И теперь дожидался подходящей возможности.

Еще во время пребывания во дворце ему удалось раздобыть сложенную бумажку и получить у султана Салиха разрешение повидаться с Джамилой у ворот женской половины дворца, чтобы передать Майе весточку от англичан, привезенную Али. Но на самом деле он передал чистый лист, в нескольких словах изложил свой план и заручился поддержкой Джамилы, прежде чем вернуться к султану.

Во внутреннем дворе раздалось эхо конского топота, и Рашид подавил довольную улыбку. Салим без колебаний поверил, что султан хочет увидеться с ним ко времени Салат аль-Магриб, закатной молитвы, чтобы потом вместе обсудить за ужином развитие ситуации с англичанами – ведь Салим доверял ему. Посвящать его в дело Рашид не рискнул. Долгом Салима было бы удержать соплеменника от такого поступка, и Рашид не хотел, чтобы на товарища ложилась вина за то, что он намеревался сделать. Хватит с него одного предательства. Изменник – брат убийцы.

Ожидая, пока Салим поставит свою лошадь рядом с его рыжей и скроется во дворце через боковые ворота, Рашид повозился и вытащил сверток, спрятанный под широкой рубахой и накидкой. А потом пошел по описанному Джамилой пути.

Заслышав шаги – твердую, тяжелую поступь сапог, – Майя вскочила и поспешила к двери. В полутьме она различила темный силуэт, вокруг которого развевалось белое полотно. «Рашид», – радостно замерло все у нее внутри, сжимавшие сердце тиски лопнули, и оно забилось свободно и легко.

– Вот, – сказал он вместо приветствия и протянул ей что-то темное и мягкое. – Наденьте это вниз. А это наверх.

Майя послушно проскользнула в брюки и набросила поверх одеяние. Пока она спешно переодевалась, Рашид наматывал ей на голову куфию. Ему пришлось накрутить на пальцы пряди ее волос, чтобы их спрятать, и у Майи по спине пробежала приятная дрожь. Без лишних слов он вытолкнул ее из комнаты, потащил вниз по лестнице, где слышалось многоголосное бормотание молитв, и вывел через ворота к лошадям, невозмутимо ожидающим возвращения ездоков.

В стенах дворца быстро стемнело, сумерки окрасили все в серые тона, размыли контуры и детали. Рашид залез в поклажу и протянул Майе пару сапог. Она надела прочную обувь, пока Рашид укладывал тапки. Потом араб подвел к ней за уздечку вторую лошадь, Майя забралась в седло, подняла край одеяния и кое-как спрятала его под накидкой, придержав ее спереди рукой.

– Делай как я, – прошипел аль-Шахин, и они рысью двинулись к воротам. Караульные приветственно вскинули руки, выкрикнув несколько дружелюбных слов, Рашид ответил тем же, Майя ограничилась молчаливым кивком, и пара начала быстро спускаться с холма.

Под стук копыт они молча удалялись из города, который вскоре превратился лишь в скопление огней в темноте, огни становилось все меньше и наконец исчезли, уступив место серебряным точкам звезд. «Да хранит тебя Бог, Джамила…»

– Ялла, – внезапно крикнул Рашид, резко перейдя в галоп, и Майя последовала его примеру. Они мчались в ночь, и не было ничего прекраснее ветра, настигшего их на лошадиных спинах и шумно развевающего накидки. Свободна – я свободна!

– Помедленнее, – предостерег ее через некоторое время Рашид, и, глядя на него, Майя тоже перевела животное на более спокойный шаг. Она почувствовала, что земля под ногами стала более мягкой и вязкой, и из-под копыт вздымались маленькие фонтанчики.

– Нужно беречь лошадей, – пояснил Рашид, – нам предстоит три дня в пустыне.

– Почему не верблюды? – с озорным смешком спросила Майя.

Рашид издал негодующий звук.

– Верблюды хороши для дальней дороги по глубокому песку и с тяжелой поклажей. Но если нужно перемещаться быстро, нашим лошадям нет равных.

Он замолчал, словно Майя глубоко задела его самолюбие, и она больше не осмелилась произнести ни звука.

Всю ночь и следующий день продолжался изнурительный марафон, лишивший сил людей и животных. Каждый шаг давался с трудом, песок резко отражал слепящее солнце, раскаленный воздух дрожал. Майя хотела пить, но не решалась просить воды, на коротких остановках Рашид протягивал ей наполненную из бурдюка кружку, горячо надеясь, что воды хватит лошадям. Ужасно болела и кружилась голова, жгло глаза и горло, к тому же она постоянно засыпала от усталости, пока ее не будил толчок Рашида. Он не говорил ни слова, впрочем, и у Майи не возникало желания прервать молчание. Слишком тяжело ей удавалось удерживаться в седле и не выпускать поводьев. И это – цена свободы.

Солнце сверкало кроваво-красным светом, и в его пламенеющих лучах цвет песка менялся с желтого на розовый, словно океан растоптанных лепестков. Майя прикрыла глаза ладонью, чтобы лучше видеть. Вокруг темнели красно-бурые дюны, потом они остыли, став лавандовыми и льдисто-голубыми.

Рашид остановил лошадь и спешился, Майя последовала его примеру и сразу рухнула на колени – ноги больше не слушались. Она устало наблюдала, как он отвел обеих лошадей на несколько шагов в сторону и привязал их, воткнув в землю колышек. Раздался металлический лязг и скрежет, а потом – жадное чавканье. Майя поднялась на ноги и подошла поближе: любопытство пересилило усталость.

– Колодец, – удивленно выдавила она, увидев окантовку из плоских камней и прикрепленное к цепи ведро, куда по очереди опускали морды лошади. Рашид снова погрузил ведро в колодец, поднял его и протянул Майе наполненную до краев кружку.

– Грунтовые воды, – пояснил он, когда она осушила сосуд, закашлявшись от жадного питья залпом. – Он здесь не единственный.

Рашид снова наполнил кружку, и пока Майя сидела на корточках и пила, на этот раз медленнее, он достал из поклажи темный платок и в несколько приемов сделал маленькую палатку. Майя была слишком обессилена, чтобы предлагать помощь, но, похоже, он этого и не ждал. Удивительно, насколько хорошо он знал этот пустынный край. Казалось, ему знаком каждый камень, каждое переменчивое искривление пыльных дюн. Меньше, чем пейзаж: никакого пространства, лишь небеса да жесткие пески, среди которых он, однако, с легкостью ориентировался, хотя взгляду Майи там было не за что зацепиться. Поставив палатку, он побродил вокруг, периодически наклоняясь и вырывая что-то из земли.

– Здесь немного, – объявил он, вернувшись с охапкой сухого хвороста, – но на кофе хватит.

Они молча сидели у скудного огня, пили кофе и жевали кусочки похожего на резину лаваша. Лошади устало фыркали, и Майя начала понемногу приходить в себя.

– Куда мы едем? – спросила она, когда тишина стала невыносимой.

– Мы огибаем Рамлат эс-Сабайтан, нам нужно выиграть время. Потом вернемся на дорогу ладана. Если все будет в порядке, там мы встретимся с вашими людьми.

Его немногословность поразила Майю в самое сердце, и она не решилась спросить, что будет, если что-то пойдет не так. Она смотрела поверх своей кружки в темноту, где на черном ночном небе красовалась полная луна теплого шафранового оттенка. Взгляд передвинулся дальше, Майя запрокинула голову. Сияли звезды, такие яркие, ясные и роскошные, словно их можно было собрать – стоит лишь протянуть руку.

– И Аллах сказал, – послышался рядом тихий голос Рашида, – если бы не ты, Мухаммед, я не создал бы небосвод.

Майя замерла, позволив его словам, его голосу эхом отзвучать в окружившей их грандиозной, тревожной красоте небосвода и пустыни, и у нее на глазах выступили слезы. Слезы грядущего блаженства и мучительной тоски. «Три дня… Нет, всего два… А потом? Мы, наверное, никогда не увидимся…» Услышав, как зашевелился Рашид, она повернулась. Араб вытащил что-то из-за пояса и протянул ей.

– Это ваше.

Майя взяла монету времен Химьяров, и кончики их пальцев соприкоснулись. За одно мгновение успела вылететь искра, она поразила Майю в самое сердце. Она услышала, что Рашид задержал дыхание, заметила трещинку в его неприступной броне, прежде чем он с озабоченным видом успел отвернуться.

– Спасибо, – смущенно пробормотала она, зажав монету в кулаке, и плотнее завернулась в накидку. – Спасибо, – с ударением повторила Майя, – спасибо за все.

– Вам нужно поспать, – отстраненно ответил Рашид, – палатка – для вас. Ночью станет еще холоднее. А завтра утром мы продолжим путь.

Майя кивнула, поставила пустую кружку и молча встала. Уже у входа в палатку она замешкалась. «Еще два дня… Ведь никто не узнает». На какое-то мгновение Майя подумала о Ральфе, чувство вины легкой судорогой пронзило ее насквозь, но она отбросила его прочь. «Ведь никто не узнает…»

– Если, – начала она, сглотнула, поразившись собственной отваге, но потом собрала все свое мужество, – если сегодня ночью будет так холодно, то вы тоже могли бы…

Она осеклась, вглядываясь туда, где за слабым пламенем костра виднелся силуэт. Ничего не услышав, она закусила губу и скользнула в палатку, гневно отшвырнула сапоги, бросилась на расправленное Рашидом одеяло и спрятала пылающее лицо в ладони. Ее переполнил мучительный стыд. «Какая ты дура, Майя!»

Рашид так сильно вцепился в кружку, что глина в любой момент могла с треском разлететься на куски. Несколько мгновений назад он был уверен, что решился на этот риск только из-за рафига. Но пустыня, хотя и сама нередко бывает обманчива, не терпит лжи. Недаром она издревле притягивала святых и пророков, возжелавших принять слово и путь Господа. Пустыня предлагает лишь правду или безумие, и ничего между. Рашид, сын Фадха, сын сына Хусама аль-Дина из племени аль-Шахин, так и не разобрался, что именно он обрел, когда поставил кружку, встал и пошел к палатке, впервые в жизни следуя не чести и долгу, а своему сердцу, что завело его далеко за границы добра и зла.

Должно быть, Майя задремала, борясь с чувством вины, потому что она вздрогнула, услышав шорох и тихое шуршание. Замерев, среди ударов собственного сердца она смогла различить чье-то мягкое дыхание. Она протянула руку в кромешную тьму. Ладонь защекотало что-то теплое. Уголки ее рта неуверенно дернулись и растянулись в улыбку. Она протянула руку дальше и глухо вскрикнула, когда ее схватили за запястье и потянули к источнику заманчивого тепла. Майя искала его дыхание, склонив голову, она осторожно прижалась к его губам, сделав паузу, прежде чем подарить поцелуй.

Рашид лежал неподвижно, Майя было подумала, что он прогонит ее, но араб ответил на ее ласки. Сначала резко и грубо, словно обороняясь. Но Майя так увлекала и ласкала Рашида, что его губы стали мягче и наконец приоткрылись, чтобы слиться в горячем поцелуе. Она резко втянула воздух, когда он обвил ее плечи, ласково провел кончиками пальцев от шеи до локтей. Араб прижал ее к себе и затем отстранил, чтобы снять с ее головы платок, расчесать пальцами ее волосы, что застревали на его загрубевших от кожаных поводьев руках, как на репейнике. Прильнув ртом к его шее, она почувствовала его учащенный пульс, она купалась в его запахе, тяжелом, как у пропитанной морской водой древесины. Она испугалась, когда ее пальцы натолкнулись на холодный металл патронной ленты, из которой он сразу вылез. Майя услышала тонкий перезвон, когда он отложил ее в сторону, и замерла. Этот звук показался ей знакомым, хотя в последний раз она слышала его уже давно, и она беззвучно рассмеялась, когда вспомнила где. «Мой сон. Как во сне…»

Они раздевались, пока не осталась лишь обнаженная кожа. Майя легла на Рашида, прикрыв его своей наготой. «Какая нелепость, – пронеслось у нее в голове, – что же мы делаем?» Но эта мысль разлетелась на кусочки от блаженного стона, что вырвался из ее груди, когда его губы и руки блуждали по ее коже.

Как они встретились? Что было позади и ждало в их будущем? Все это стало неважно в маленькой палатке посреди пустыни, под шафрановой луной. Здесь были только мужчина и женщина, жаждущие друг друга. Когда он вошел в нее, сердце и дыхание Майи на мгновение остановились, прежде чем снова поддаться быстрому ритму, тому ритму, с которым они вместе двигались друг в друге. И Майе казалось, что с его рук она соскальзывает в пропасть: медленно и порывисто, в хрупком равновесии лежит на краю утеса, делает глубокий вдох и падает вниз, в глубокое, глубокое море.

На следующее утро она проснулась одна, ее нагота была заботливо прикрыта. Майя быстро оделась, но минуту неподвижно просидела в палатке, прежде чем выбраться наружу. Рашид стоял к ней спиной и загружал на лошадь последний наполненный водой бурдюк. Майя испугалась, что вчерашнее происшествие для него ничего не значит и при свете дня на смену ночному дурману пришло отрезвление. Но когда Рашид обернулся, она поняла, что все ее страхи напрасны. Его долгий взгляд и улыбка убедили ее: он чувствует то же, что и она.

Они провели вместе два дня и ночь. В эти дни они продирались сквозь пустыню на лошадях, от колодца к колодцу, в песке и пыли, встречая по дороге ящериц и змей. Они не разговаривали, потому что оказались за пределами всяких слов. Им хватало взглядов, того, как иногда сближались их лошади и касались колени. Как рука Рашида на мгновение сжимала ее руку. Ночью они прикосновениями сказали друг другу все, что могли. Мужчина и женщина, в стороне от мирских понятий добра и зла, за пределами границ, созданных людьми. Две души, что нашли друг друга, хотя и не искали. Рай среди песков, жары и пыли.

На третий день их пребывания в пустыне Рамлат эс-Сабатайн, когда под копытами снова оказалась твердая, каменистая почва и животным стало легче идти, Рашид резко остановил свою рыжую лошадь.

– Что такое? – Майя придержала коня. Он покачал головой, приложил палец к губам и наклонил голову с сосредоточенным видом, словно внимательно вслушивался. Майя тоже напрягла слух, но не услышала ничего, кроме воя ветра, несущегося по земле и летящего по воздуху.

– Они едут, – наконец объявил Рашид будничным тоном.

Майя закрыла глаза. Кожа вибрировала, словно от легких прикосновений. Как будто тело было настроено тоньше, чем слух. Но Майя не смогла определить, откуда, и вновь открыла глаза.

– Две группы, – пояснил Рашид. – Одна оттуда, – он указал направление, откуда они пришли. – Арабы. Мои люди и несколько человек султана. Другая оттуда, – он по диагонали указал вперед, в сереющий свет уже низкого вечернего солнца, такой яркий, что Майя плотно сжала веки и наконец отвернулась. – Верблюды, перед ними две лошади, но всадники – не арабы. Неуклюжие англичане.

Его взгляд опустился к рукам, сжимающим уздечку.

– Наши пути расходятся, Майя.

Он казался невозмутимым, почти веселым, и Майя догадалась, что он все именно так и спланировал: убегать от людей султана, идущих по следам изменившего воина и похищенного залога, пока в зоне досягаемости не окажутся англичане и он не сможет отправить Майю к ним. Восхищение мудрым тактическим ходом растворилось в приливе грусти. Она заранее знала, что этот момент настанет, но все равно удивилась, почему-то чувствовала себя обманутой. И изо всех сил боролось с подступающими слезами.

– Куда ты теперь?

Рашид избегал ее взгляда, рассматривал кожаный ремень уздечки, водил по нему пальцами, цепляясь и отпуская вновь.

– Я отправлюсь навстречу своим людям и задержу их, чтобы вы могли беспрепятственно поехать назад.

– Что с тобой будет? – с трудом прошептала Майя.

Его губы дернулись.

– Я предстану перед судом.

Майя на мгновение сжала веки, ее пронзила болезненная догадка, чем может обернуться подобный суд.

– Я этого не допущу, – резко возразила она.

Рашид посмотрел на нее и тихо рассмеялся.

– Майя, я аль-Шахин. Я нарушил ирд против моего султана. И дважды разбил брак – твой и мой, – он понизил голос. – Я ни в чем не раскаиваюсь. Но не могу делать вид, словно ничего не случилось.

Она поняла его, хотя внутри ее все противилось.

– Тогда беги, – попросила она, – или пойдем со мной!

Его взгляд смягчился.

– Здесь не может быть никаких «или», Майя. Мне от них не уйти, их больше, а лошади не хуже моей. Не стоит ждать милосердия и от твоих людей, неважно, – поспешил добавить он, увидев, что Майя хочет возразить, – неважно, насколько горячо ты будешь за меня заступаться. Нет места, где мы могли бы быть вместе. Возвращайся к своим людям, – мягко добавил он. – А я отвечу за последствия своих дел и сберегу остатки чести. Хотя бы, – его брови сдвинулись над переносицей, – я хотя бы соблюдал рафиг: ты возвращаешься к своим людям целой и невредимой.

– Я не хочу жить без тебя, – шепотом возразила Майя, и первые слезы побежали по ее щекам.

– И не будешь, – ответил он хриплым голосом. Он взял ее руку и прижал к груди, туда, где под темно-синей тканью билось сердце. – Оно твое. Пока оно принадлежит мне, ты будешь там.

Когда он отпустил руку, Майя обхватила себя за шею, расстегнула цепочку и поманила Рашида к себе. Он послушно наклонился. Она надела на него цепочку с медальоном и обручальным кольцом, пытаясь отдать столько, сколько могла. Близость Рашида, его кожа под кончиками пальцев разрывали ее изнутри, пока она проверяла, надежно ли застегнула запор.

– Пусть они хранят тебя, Рашид из племени аль-Шахинов, – ее голос дрожал и отказывался ей служить, как и пальцы, нервно вцепившиеся в поводья. Но она не уезжала, а только смотрела на него, в отчаянии пытаясь сохранить в памяти каждую черточку. Но она знала – объятие или поцелуй окончательно сломают ее перед безвозвратностью прощания.

– Ялла! – яростно выкрикнул он, ударив ее коня ладонью по крупу, и тот, заржав, сделал скачок вперед. Майя вырвалась из оцепенения и пустила животное рысью. И еще раз повернулась в седле.

Рашид смотрел ей вслед, приложил правую руку к губам, ко лбу, пробормотал слова, которых она уже не смогла расслышать, слегка разомкнул пальцы и поднял их к небесам. Быстрым жестом, словно вознес Аллаху молитву или клятву, прежде чем резко развернуть рыжую лошадь и галопом умчаться в пустыню.

Майя старалась смотреть прямо и ехать рысью в том направлении, что указал Рашид. Ослепнув от слез, она ехала навстречу сверкающему белому свету солнца. Пока из земли не выросли мелькающие и размытые силуэты двух лошадей с ярко-красными всадниками, плоские и зыбкие, словно мираж. Люди Коглана.

– Лейтенант! – Ральф вздрогнул. Дорога тянулась бесконечно, и, хотя они купили в Нисабе хорошую лошадь – пусть и по завышенной цене, – вперед они продвигались очень медленно, потому что люди Мушина невозмутимо ехали на верблюдах. Сощурившись, он посмотрел, куда указывала протянутая рука Фискера. Среди песков появился всадник, одетый в черно-синее и красное, он ехал по пути ладана, то галопом, то спотыкающейся рысью. Словно лошадь устала или он сам был неуверен и изнурен.

«Они там. Они приведут меня домой. Домой». С внезапным облегчением Майя сдернула с головы куфию, встряхнула волосами и замахала англичанам темно-синим платком.

Рядовой Фискер и лейтенант Ральф Гарретт обменялись изумленными взглядами, пришпорили лошадей и галопом помчались навстречу.

Но Майя явственно ощущала, что часть ее осталась в пустыне. У Рашида.