Моя снежная мечта, или Как стать победительницей Волков Роман

И вот Мария Николаевна уже провожала взглядом убегающую вслед за мужем приемную дочь. Не думала она, что настолько привяжется к этой еще недавно необщительной, обиженной на жизнь, не имеющей цели, маленькой запуганной девочке, и даже не могла представить, что та превратится в прекрасную охотницу, а теперь, может быть, и прекрасную спортсменку…

Поездка заняла больше времени, чем описывал дядя Егор. Мысли метались, Наташу укачивало, она всего несколько раз в жизни ездила на автобусе, и все переезды изменяли жизнь, не всегда в лучшую сторону. Девушка вспоминала, как она жила в детдоме совершенно одна, никому не нужная, насколько она была беззащитной перед другими детьми, сколько насмешек и шуток в свой адрес она вытерпела, как лес и Тобуроковы стали ей родными, как ей подарили первую винтовку и как она мечтала о прогулке с Васькой…

Со сложными, спутанными мыслями они прошли через проходную военной части. Часовой посмотрел документы и пропустил их внутрь, показав, где можно найти капитана Исинбаева.

Вдалеке гремели знакомые звуки выстрелов, которые успокоили Наташу.

– Надо собраться, – сказала себе она.

На стрельбище солдаты уже отстрелялись, они построились в шеренгу и покидали полигон, только несколько человек лежали на ковриках и производили выстрелы из винтовок.

Перед ними ходил невысокий пожилой мужчина в военной форме, с биноклем на шее. Они с Тобуроковым пожали руки и скупо обнялись. Потом мужчина протянул Наташе руку и сказал:

– Александр Иванович.

– Здравствуйте. Наташа.

– Наслышан-наслышан, Иваныч мне писал, наслышан… – привычка повторять все по несколько раз выдавала в нем настоящего тренера. – Значит, любишь на лыжах ходить – это правильно, это хорошо. А стреляешь как?

– Так это смотря по чему стрелять, – ответила Наташа.

– Лучше увидеть один раз, – вмешался в разговор Тобуроков.

– Твоя правда, Иваныч, – сказал Исинбаев. – Ну давай посмотрим. – Он подошел к одному из бойцов и взял у него винтовку: – Прекратить огонь! Допризывник Тобурокова, на огневой рубеж!

Наташа аж вздрогнула от того, как изменились голос и поведение на первый взгляд показавшегося ей добрым и понимающим капитана. Она легла на полипропиленовый коврик и переглянулась с дедом, наблюдавшим с интересом за тем, как Исинбаев зарядил винтовку, поставил ее на предохранитель и дал в руки девушке.

– Мишень номер один.

Мишень была очень далеко, маленькая черная фигурка на палке.

– Допризывник Тобурокова к стрельбе готова! – сказал Егор Иванович за Наталью чужим, высоким громким голосом.

Это было совершенно непривычное для нее состояние: она впервые готовилась к выстрелу под давлением десятков глаз. И тут у нее в голове вдруг завертелись картинками последняя охота, кабан, летящие в воздух картофелины, печальные черные глазки белки…

– Огонь! – гаркнул Исинбаев, уставившись в бинокль.

Затаив дыхание, Наташа медленно спустила предохранитель и медленно надавила на спусковой крючок.

Выстрел, второй, третий, для нее уже ничего не существовало вокруг, только она – винтовка – и мишень. Закончив стрельбу, Наташа привычным движением поставила оружие на предохранитель и рассеянно протянула его Исинбаеву.

– Допризывник Тобурокова стрельбу закончила, – сказал Егор Иванович незнакомым голосом, но уже не противным, а, наоборот, веселым и приятным. Наташа села на коврик по-турецки, а старый охотник потрепал ее по плечу сильной рукой.

– Посмотрим… – Исинбаев уже подходил с мишенью, точно пробитой в самом центре. – Интересно, практически все в десятке, и это из незнакомой винтовки. Хотя другого от ученицы Иваныча я и не ожидал. Ладно. Напишу я рекомендацию Валерьянову. Не знаю, послушает он бывшего инструктора, но в военном училище он меня очень уважал. – Исинбаев задумался, прищурив свои узкие глазки. – Говорил, я из него человека сделал. Он же хулиган был, Валерьянов-то. Из проблемной семьи, безотцовщина. Дрался, в самоволки бегал… А я вот приохотил его к стрельбе, и вон как вышло. Мастер спорта, Олимпиада… А был маленький, худенький… злой, как волчонок.

От этих слов у Наташи защемило сердце.

Глава четырнадцатая

Тобуроков с Наташей сошли с поезда на главном железнодорожном вокзале Новосибирска. Наташа удивленно оглядывалась по сторонам: здание было огромным и красивым, везде бегали люди, много людей, а самое главное – вокруг настоящий город! Все было непривычным и удивительным. Егор Иванович схватил Наташу за руку и потащил куда-то, но девушка гордо вырвалась и пошла рядом с ним, уже не отвлекаясь на то, чтобы крутиться по сторонам. Успеется.

Тобуроков никогда не понимал, как можно ориентироваться в сплетении улиц, а Наташа об этом и понятия не имела. Они смотрели на бумажку, которую дал Егору Ивановичу Исинбаев, спрашивали у прохожих. На метро было ехать страшновато, так что они пошли по улице Гоголя, потом по проспекту Дзержинского и, проблуждав битый час, наконец нашли спортшколу. Находилась она, к радости Наташи, на улице Биатлонной.

Егор Иванович, хмыкнув, подошел прямо к дверям, зашел внутрь. Наташа, не зная, что ей делать, осталась на улице, поставив сумку на лавочку. Но ждать долго не пришлось: Тобуроков выглянул из-за двери и махнул девочке рукой – заходи.

– Вот кого показать хочу, – указал он на девушку.

Перед ним у самого входа стояла женщина средних лет и скептически смотрела на Наташу.

– Ну, я не знаю. Я, конечно, скажу Данишкину…

– Никаких Данишкиных, – сурово прервал ее охотник, – только к самому. К Валерьянову, который в олимпийский резерв готовит.

– Но, вы понимаете, процедура поступления к нам совсем другая… Я поговорю с…

– Так поговори, – отрубил Егор Иванович, – с Валерьяновым.

Женщина поморщилась и показала на часы:

– Через сорок минут у него заканчивается занятие. Подождите тут.

Тобуроков опустился на скамейку, вытянул усталые ноги и закрыл глаза.

– Будем ждать. – Ждать он умел и научил этому приемную дочь, но для нее сорок минут тянулись невыносимо долго. Она ходила взад-вперед по холлу и разглядывала стенд с фотографиями на стене. Там были юные спортсмены и спортсменки, ученики этой школы. Кто-то бежал гонку, кто-то стоял на пьедестале, кто-то радостно демонстрировал свои медали. Наташа вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы ее фотография с золотой медалью тоже висела на этом стенде.

Наконец, в холле послышались шаги – семенящие, цокающие – женщины, которая так неприветливо их встретила, и размашистые и уверенные – как Наташа сразу поняла – Валерьянова.

Тренер подошел к ним. Ему было около пятидесяти, худой, поджарый, почти совсем лысый и с рыжеватой щетиной. Он был одет в дорогой спортивный костюм, а на шее болтался электронный секундомер.

– Это вы меня ждете? – критически оглядел он Тобурокова с Наташей.

– Ждем, – старик встал с лавочки. Он ответил не на тот вопрос тренера.

– Так… Пойдемте в мой кабинет. У меня есть минут пятнадцать…

В кабинете Валерьянов жестом пригласил гостей присесть, а сам остался стоять, опираясь на подоконник.

– И что вы хотели?

– Я воспитанницу привез. Хочет биатлону учиться. На лыжах бегать сам учил, стрелять тоже. Она уже и белкам шкурки не портит совсем, – не без гордости отрапортовал Тобуроков.

– Ну, это, конечно, похвально, – заметил Валерьянов. – Только что ж вы так поздно спохватились?

– А что, уже поздно? – вдруг со страхом в голосе переспросила Наташа.

Валерьянов кивнул.

– Группы уже набраны, мест нет. Конечно, в исключительных случаях бывает… – тренер снова критически взглянул на Наташу.

Девочка-подросток в потертом великоватом свитере, с полушубком на коленях и нелепой ушанкой в руках рядом со странным дедушкой впечатления на Валерьянова не производила.

– Так она же все умеет, – вступился Тобуроков.

– Она умеет кататься на лыжах и стрелять из ружья, – поправил Валерьянов. – И то, я лично этого не видел. А для серьезных занятий спортом этого мало. Она же нигде не тренировалась раньше. Как я ее вот так, с улицы, могу взять, да еще и в середине года? Когда все группы полные? Совсем без опыта…

– Есть у меня опыт, – пробормотала Наташа.

– Это не тот опыт, понимаешь? У меня тут спортсмены, которые тренировались годами. Мы делаем из них будущих олимпийцев. Ты представляешь, какой для этого должен быть уровень? Это не с горки съехать и в банку попасть. Или в белку. Это серьезный спорт. Мы занимаемся с уже опытными спортсменами, которые знают, что они могут и что такое биатлон. Изнутри знают. А любителями, уж простите, мы себе не можем позволить заниматься. Мы не районная спортшкола, мы готовим олимпийский резерв.

Щеки у Наташи горели. Тобуроков из длинной тирады тренера вынес только одно – что Наташе будет сложно.

– Так что, не возьмете? – прямо переспросил он.

– Не могу, – покачал головой Валерьянов. – Для любителей у нас места нет.

Пришло время козыря из рукава. Тобуроков вытащил из-за пазухи бережно сложенное рекомендательное письмо Исинбаева, которое он для сохранности еще и завернул в целлофановый пакет.

– Хм, Александр Иванович? – пробормотал тренер, читая письмо. – Хм. Хорошо стреляет… Ну ему я верю, да… Он прекрасный стрелок, от Бога. Но… У нас биатлон, у нас лыжи… Давайте вот как поступим. Просьбу Исинбаева я не выполнить не могу, он меня сделал спортсменом, на ноги поставил… Приходите первого сентября, я вас стопроцентно приму. Вот у меня список, я вас туда впишу самой первой.

Он полез в стол, вытащил потрепанную тетрадку, открыл ее и указал на список фамилий – кандидаты на поступление в группу на следующий учебный год.

Наташа сидела, опустив голову, и чувствовала, как горят ее щеки. Какой позор! Все надежды рушились. Ее главная мечта – заниматься биатлоном – оказалась уничтоженной. Только потому, что ее не хотели тренировать.

Тобуроков, видя, что дела плохи, решил попробовать спасти ситуацию.

– А тех, кто опытный, взяли бы? – спросил он.

– В зависимости от конкретного случая, – пожал плечами Валерьянов.

– Так посмотрите, как моя девочка умеет! – предложил старик. – Она всех ваших опытных уделает на раз-два!

Валерьянов задумался. Эта парочка явно не собиралась уходить с пустыми руками. Тренер махнул рукой.

– Ладно, идите на стадион. Через час как раз восьмой класс придет – вот и посоревнуетесь. Я, правда, в чудеса не верю, но ради эксперимента можно попробовать. Чтобы Александр Иваныч потом не говорил, что я его забыл. Лыжи внизу возьмете, у бабы Зои. Посмотрим вашего ворошиловского стрелка.

Тобуроков неуклюже поблагодарил, а Наташа так и не сказала ни слова. Они развернулись и вышли из тренерской.

«Чего только не увидишь, – усмехнулся про себя Валерьянов. – Надеюсь, это их отпугнет. Ну, или если не уедут, поставлю против этой молчальницы своих чемпионок, и пусть уже отвяжутся, наконец. Да и девчонки разомнутся».

Наташа же внутренне ликовала. Ей дали шанс! Если она сможет показать себя как можно лучше, то будет учиться здесь! Станет чемпионкой!

– Спасибо, – коротко поблагодарила она Тобурокова.

– Уж ты не подведи, – отозвался он.

Тобуроков видел, насколько важно Наташе исполнить свою мечту, и как мог старался помочь ей.

Глава пятнадцатая

Через час Наташа с лыжами стояла у корпуса перед началом биатлонной трассы.

– А, вот и вы, – немного удивленно встретил их Валерьянов. – Ну, заходите, коли пришли. Раздевалка там, – указал он Наташе. – Сейчас пробежишь кружок вместе с моими ученицами. Без стрельбы, только лыжи, – добавил он.

Пока Наташа пошла готовиться, Валерьянов подозвал к себе двух лучших учениц.

– Ну что, орлицы. Тут новобранка пришла, хочет свое умение показать. Говорит, уделает вас как Тузик грелку. Охотница, внучка промысловика, в лесу выросла. А я думаю, надо проверить. А то вы обленились, бока наели. Может, кого-то и отчислить надо. Проверим?

Воспитанницы Валерьянова кивнули и переглянулись, зло улыбнувшись.

Наконец, Наташа с лыжами и палками под мышками вышла из раздевалки, и все трое пошли к старту.

– Что смеешься, Петухова? – крикнул ей вслед тренер. – Зазвездилась? Ну посмотрим, как эта медвежья ученица тебя сделает.

– Мы и не таких на лыжне ломали, – ответила красивая брюнетка с сильными, яркими чертами лица громко, так чтобы Наташа услышала.

Девочки болтали между собой, обсуждали погоду, предстоящую гонку, общих знакомых. До неулыбчивой новенькой им вроде бы не было дела – ну, взяли еще одну блатную (кто-то видел, как Тобуроков о чем-то просил их тренера), наверняка ненадолго, не выдержит, тем более что и на лыжах стоит как-то странно, не спортивно. Другое дело – звезда школы, да и всего города – Петухова. Нос задрала, в окружении подружек – как будто не на старте, а на пьедестале. «Ну ничего, вот после гонки посмотрим», – Наташа, державшаяся особняком, ощутила прилив злости к этой веселой, уверенной в себе девушке. В груди Наташи теснилось множество чувств: от зависти к ее модному лыжному костюму до обиды за взгляд тренера Валерьянова, когда он смотрел на нее и на Егора Ивановича.

Теперь из раздумий девочку вывел уже сухой, словно упавшая в чаще ветка, призыв «На старт!».

– Внимание… – Валерьянов поднял руку с секундомером.

Когда прозвучал «марш!», Наташе было уже не до обид – вместе с другими девочками она рванула вперед по искрящемуся на солнце снегу, не думая ни о чем, кроме скорости. Нужно было пробежать круг по трассе, около десяти километров. «Всего-то!» – подумала вначале Наташа, но ее уверенность в силах растаяла стремительно, как только обе соперницы сразу вырвались далеко вперед. Скорость, тем более на большие дистанции, никогда не была ее коньком, и теперь девушка убедилась в том, что напрасно она уделяла так мало внимания лыжам.

«Лучше бы мне дали, наконец, винтовку, – с отчаянием и злостью подумала Наташа. – Уж тут-то я бы их!..»

Финиш, как назло, приближался очень медленно. Но Наташа была не из тех, кто пасует перед трудностями и опускает руки. Хотя соперницы уже вырвались далеко вперед, о поражении было говорить еще рано: все-таки десять километров – дистанция серьезная. «Главное, не расслабляться и не сбавлять темп», – решила девушка, справедливо рассудив, что ее соперницы не смогут всю дистанцию бежать так же быстро, как на старте. Техника, конечно, у будущих олимпийских чемпионок, может быть, и не чета Наташиной, но вот спортивная форма у нее точно не хуже, а то и лучше. С самого детства только свежим лесным воздухом дышала, продукты все свои, деревенские, да и «тренировки» Тобуроков ей устраивал серьезные: бывало, полдня без привала проходили на лыжах в поисках дичи.

С такими мыслями она пробежала примерно километр – точки на горизонте не удалялись, но и больше не становились – держат темп воспитанницы Валерьянова. «Быстрее, быстрее, – мысленно подгоняла себя Наташа, – раз-два, раз-два». Ее щеки горели, изо рта при каждом выдохе вылетало целое облако пара, все ее тело – такое по-детски угловатое и ничем не примечательное в обычной жизни – на лыжне превращалось в идеально отлаженный механизм, каждая часть которого точно знает свое дело. Смотреть на нее было одно удовольствие: легкие, быстрые движения ног, ритмичные взмахи рук, чуть согнутое вперед туловище, а главное – глаза, кажущиеся неправдоподобно большими и яркими на маленьком, совсем детском лице. Тобуроков, бывало, на охоте и про зверя забывал – заглядывался на свою воспитанницу и улыбался себе в бороду.

Но сейчас Наташиных глаз охотник бы не узнал – какое-то новое, очень взрослое выражение появилось в них и передалось на весь облик лыжницы. И это не укрылось от зоркого глаза опытного тренера, когда Наташа, все еще отстающая от основной группы, промчалась мимо стоявшего с секундомером Валерьянова. «Неплохо-неплохо», – подумал он, переступая с ноги на ногу, а вслух сказал стоявшему рядом Тобурокову:

– Ну вот, сами видите – не тянет.

Старик ничего не ответил – только побелели костяшки пальцев, которыми он сжимал возле груди шапку-ушанку. И его злость, словно телепатически, передалась приемной дочери.

«Ну уж нет, не дождутся, – закусив губу, подумала Наташа, – какой угодно приду – но не последней».

Она уже почти ничего не видела перед собой, сосредоточив все силы на беге, как вдруг что-то темное закрыло ей солнце. Это была спина бегущей впереди девочки!

«Получилось, – мысленно кричала на весь стадион Наташа, – у меня получилось!»

Обогнать соперницу оказалось делом простым – та уже сильно устала, это было заметно по ее тяжелому, неровному дыханию.

– Лыжню… – прошипела Наташа и, не дожидаясь, пока лыжница отойдет в сторону, ловко обогнула ее по дуге и устремилась вперед. Перспектива «размочить счет» буквально открыла второе дыхание, и уже через пару минут солнце закрыла следующая спина.

Но обогнать следующую конкурентку с такой же легкостью не получилось: услышав тяжелое дыхание приближающейся соперницы, бегущая впереди Наташи девочка (а бежала она второй) ускорила темп – ведь она была одной из лучших учениц Валерьянова и привыкла делить пьедестал лишь со своей «злейшей подругой», которая в этот раз, удачно стартовав, уверенно удерживала первое место. Но Наташа всего этого не знала – перед ней была лишь лыжня, соперница и перспектива навсегда остаться в деревне, если не получится еще поднажать. А поднажать не получалось: как ни старалась девочка, догнать бегущую впереди спортсменку у нее не получалось.

Дело решил свисток Валерьянова.

– Все, финиш! – крикнул он, напоминая разгоряченным борьбой и забывшим считать круги девчонкам. Наташа, пытаясь восстановить дыхание и выглядеть не такой уставшей, как была на самом деле, подкатилась к тренеру. Все ее лицо выражало единственный вопрос: «Ну как?»

Валерьянов отвечать не спешил.

– Иди в раздевалку, – строго сказал он, – а потом зайди ко мне в кабинет.

– Не мучай девку, – сказал вдруг молчавший все это время Тобуроков. – Берешь ее или нет?

Валерьянов строго и внимательно посмотрел на Наташу.

– Техники нет. А злости хоть отбавляй. Я такой же был. Но я-то понятно, у меня отец в Афганистане погиб. Я с детства один. Улица, детская комната милиции и так далее… А тебе-то с чего злиться?..

Наташины глаза наполнились слезами. Ей вдруг подумалось, что стоит ей сказать, что она выросла без отца и без матери, как сердце тренера дрогнет, и он сразу возьмет ее в школу… Но как будто кто-то шепнул: не надо. Как бы то ни было, но выросла она не одна, и пусть приемные, но родители у нее были, и дали они ей много, куда больше, чем иным детям – настоящие папа и мама. Нечестно будет сказать, что она – сирота, при Егоре Ивановиче. Нечестно. И она смолчала, сглатывая давящий шар в горле, а потом повернулась спиной к тренеру, чтобы он не видел ее слез. Сняла лыжи, взяла их в одну руку, а палки в другую, вроде бы незаметно вытерев глаза. Повернулась к Валерьянову.

– Можно ключ от лыжехранилища?

Он молча положил ключ ей в руку.

– Злая ты. Куда злее, чем я. Для спортсмена это хорошо, а вот для человека, а тем более для девочки – плохо. Намаюсь я с тобой, ой намаюсь…

Глава шестнадцатая

Наташа все никак не решалась посмотреть Егору Ивановичу в глаза. Уже почти час они сидели в столовой, не притронувшись к еде. Суп остыл и покрылся желтыми кружками жира, похожими на мишени. А Егор Иванович, казалось, ничего не видел. И дело не в орлином зрении, которое, увы, потихоньку портилось. Сердце старика сжималось от одной мысли о расставании с девчонкой. Он привык к ее своенравности, самостоятельности, твердости. Лес да школа – все, что она видела в своей короткой, но такой уже горькой жизни. Как уживется с городскими? Не будет ли чувствовать себя еще более одинокой, чем среди деревьев и белок? Крутой характер у Наташи – для спорта хорошо. А чтобы жить среди людей, обычных, с мамами и папами, выросших в городах, – не очень.

В столовую шумной гурьбой ворвались вчерашние Наташины соперницы.

– Да вы только посмотрите, – громко воскликнула одна из них. – Кто это у нас тут нарисовался!

– Деревня, – подхватила вторая.

– Они, похоже, ложками пользоваться не умеют! – указывая на полные тарелки, продолжала первая. – Леший с кикиморой!

Подруги залились звонким смехом. Наташа вспыхнула и вскочила со стула, но Егор Иванович схватил ее за руку и дернул вниз.

– Сядь, – тихо, но твердо сказал он.

– Как же так, дядя Егор? Почему…

– Дуры они. А тебе дурой быть нельзя. Вот и не становись с ними в один ряд. Нам, лесным… с такими всегда тяжело, но… Мы их всегда били и бить будем. Вот они и злятся.

Юные спортсменки не успокаивались.

– Видали вы, как она ходит? Косолапит, как медведь! Ну все, смотри, она уже сейчас заплачет! Дедушке пожалуется! Деееедушка!

Егор Иванович не торопясь встал, кивнул Наташе – мол, собирайся, и обратился к обидчицам:

– Наша порода не плаксивая. А вот тебе, внучка, на лыжне поплакать придется.

Не дожидаясь реакции будущих однокашниц Наташи, они вышли из столовой.

– Я все равно не понимаю почему… Зачем молчать? Я бы победила…

– Победила бы. Ты и побеждай, дочка, побеждай. Да только не так. Ты их на трассе побеждай. Быстрее будь, точнее будь. А то, что злишься на них, – так это хорошо даже. Это тебе поможет в биатлоне твоем. Больше хотеть будешь их обойти. И победа слаще будет.

Наташа согласилась со стариком. Прав ведь, и возразить нечему.

Этот неприятный эпизод в столовой на самом деле очень помог обоим. Сломал стену молчания, которую они так тщательно выстраивали за липким столом. Разрушил нечаянную отчужденность. Наташа внезапно по-детски обняла Егора Ивановича. Прижалась, как в тот день, когда он ее из печи достал. Ей вдруг страшно стало его отпускать.

«Сдался мне этот биатлон? А вдруг он уйдет из моей жизни, как отец ушел. Вдруг я его больше никогда не увижу? Он уже немолодой. Зачем я их бросаю, больше ведь у меня никого, во всем мире, на всем белом свете!»

Из Наташиных глаз предательски лились слезы и никак не собирались останавливаться. И вся она тряслась от беззвучных рыданий. Этого она себе прежде не позволяла никогда.

– Полно, полно! – нетвердым голосом произнес старик. – Будет тебе реветь. Что ты, плакса какая, что ли? Ну, хватит уже. – Егор Иванович сам едва держался. Не хватало еще им реветь в этом коридоре белужьим дуэтом.

– Ладно, Наталья. Долгие проводы – лишние слезы. И все эти, разговоры там… Бывай, дочка.

Он развернулся и быстро пошагал к выходу. Дочкой он назвал ее впервые.

Глава семнадцатая

То, что произошло дальше, совсем не напоминало торжественные репортажи из Олимпийской деревни. У Наташи в голове была только одна ассоциация: детский дом. Да, чище, да, дружелюбнее… но снова совсем одна, снова насмешки и издевки других девчонок и мальчишек, только уже куда более взрослых, а значит, и шутки становятся более злыми, изощренными и беспощадными. Снова учителям не будет никакого дела до одинокой девчонки, как и никому, никому в этом холодном и сером мире, где есть место только снегу и соснам.

Воспитательница – улыбчивая полная женщина, представившаяся Зинаидой Степановной, водила девушку по общежитию, показывая, где находится библиотека, столовая, читальный зал, общая душевая, игровая комната, а Наташа не видела ни телевизора, ни настольных игр, а только зеленые стены, истертые полы, веревки, на которых висела одежда, и лица, выглядывающие из открытых дверей, когда они шли по коридору.

– Девочки тут хорошие, – улыбалась Зинаида Степановна, – вы все обязательно подружитесь. Если тебя Валерьянов решил в середине учебного года взять, значит, ты спортсменка сильная, а таких у нас всегда уважают. У нас, по секрету скажу, лучшая спортивная школа во всей Сибири, а Виктор Степаныч Валерьянов – один из лучших тренеров в России. И биатлет сильнейший! – она показала на большое фото молодого Валерьянова, увешанного медалями и с хищной улыбкой поднимающего над головой кубок.

– Его и в Москву звали, и в Германию, а он же местный, с Бугров, так тут и остался. Он, представляешь, двух чемпионов России воспитал и одну чемпионку мира!

Но Наташа ничего не слышала, ее лицо снова каменело, превращаясь в ту самую злую и равнодушную маску, с которой ее взял из детского дома Тобуроков.

В голове крутились те самые армейские законы, которые позволяли выжить среди бескрайних сибирских лесов, потрескавшихся стен и озлобленных одиноких, никому не нужных детей без прошлого и будущего. Наташа совсем забыла, что это не детский дом, а общежитие лучшей в городе спортивной школы, и что девушки и парни здесь из нормальных семьей, и они в основной массе добрые и честные ребята.

– Вот тут будет твоя комната, угловая. Ты фамилию на дверь потом приклей, видишь, как другие девочки сделали.

На двери были три бумажки с фамилиями, написанными красивыми почерками с завитушками: Тамара Юрковская, Маша Верзилина, Рита Барабанова.

– У них как раз одно место пустое, у двери, туда и поселим. Девочки они с характером, но хорошие.

Воспитательница открыла дверь и пропустила Наташу вперед. Три девушки уже ждали, сидя на одной кровати с суровыми выражениями лиц: все как на подбор высокие, крепкие, длинноногие.

– Девочки, добрый день!

– Здрасте, Зинаида Степановна, – вразнобой ответили они.

«Порядок держат, значит», – подумала Наташа.

– Вот, пополнение вам прибыло. Проходи, Наташенька, проходи. Это Тамара, это Маша, это Рита, девочки все хорошие. Ну ладно, знакомьтесь, я вам не мешаю.

– Зинаида Степановна, а нам же обещали, что подселять никого не будут, – вдруг сказала Рита, самая крепкая из троих, огненно-рыжая девушка в коротких шортах, с красивыми мощными ногами.

«Наверное, главная тут», – решила Наташа.

Воспитательница улыбнулась.

– Не выдумывай, Ритусик, никто вам ничего не обещал. Виктор Степаныч принял Наташу, а койка только у вас свободная.

– К Петуховой бы поселили, у них угол пустой, – заметила Маша с милым кукольным личиком.

– Мы уж втроем привыкли, – добавила Тамара, брюнетка с большими глазами, в красных кедах и драных протертых джинсах.

Зинаида Степановна снова улыбнулась и вышла, закрыв за собой дверь.

– По знакомству, что ль, взяли? – спросила Барабанова.

– А с виду не скажешь, что блатная, – ухмыльнулась Юрковская.

Верзилина, видно, самая добрая из девушек, промолчала, продолжая мило улыбаться.

Наташа швырнула сумку на пол, забила ее под кровать сильным ударом ноги.

– Эу, здороваться не учили? Тайга, блин! – крикнула Барабанова, не поднимаясь с места.

– Ты кто такая вообще, а? – Юрковская зло ухмыльнулась, показывая красивые белые зубки. – Зачем ты на нашу голову свалилась?

– Девочки, пусть выпишется от нас, – подала голос Верзилина. – Пусть идет к коменданту и скажет, что не хочет у нас жить, пусть к Петуховой переезжает.

Наташа сняла сапоги, зашвырнула их под кровать, повесила куртку на крючок на стене и легла на покрывало, задрав ноги на щиток.

– Ты что творишь вообще, – взвизгнула Барабанова и наконец поднялась.

Конечно, Наташа поступила неправильно даже по детдомовским законам: войдя в чужую комнату, ей надо было поздороваться и представиться. Но ее настроение было злым, и она уже готовилась к драке, чтобы доказать им всем свое место под солнцем. Закрытые глаза, расслабленная поза – ничто не говорило о том, что она может одним прыжком вскочить с кровати, вцепиться Барабановой в ее роскошные рыжие волосы и бить, бить, бить кулаками, локтями, ногами, пока их не растащат те, кому хватит сил и смелости.

А потом – да, она знала, что будет потом: унизительная отправка домой. Это же не детский дом и не приемник-распределитель, у всех, кто учится в спортивной школе, есть дом. Есть и у нее. И возвращаться в Чаадаевку она не хотела, поэтому просто лежала с закрытыми глазами.

– Рит, она больная, – послышался голос Юрковской.

– Точно, – добавила Верзилина. – Ой, повезло нам, девочки!

– Ладно, пошли в двадцать первую. Чаю попьем, посоветуемся. А эта пусть здесь валяется.

И все трое вышли, с громким стуком захлопнув за собой дверь. Только тут Наташа открыла глаза и разжала кулаки.

– И что мне делать? Что делать? – прошептала она, обращаясь неизвестно к кому. – Это только первый день, а я уже не могу. Что будет дальше? Я не смогу стать спортсменом, а тем более чемпионом. Нет у меня для этого сил. Я слабая. Я сама по себе. Я не выживу тут.

Она встала и медленно вытащила сумку из-под кровати. По щекам потекли слезы, которые держались в глазах так долго. Надо собираться, извиниться перед тренером и уехать домой, ведь у нее есть дом, есть старики Тобуроковы, есть охота, есть лес, тайга, где ей всегда будет хорошо.

Или не будет. Или все будет зря.

Наташа… Наташа! Это я, твой папа. Егор. Да, тоже Егор, как дядька Тобуроков. Так что с отчеством у тебя совсем порядок вышел. Ты меня, наверное, совсем не помнишь… Ну да ладно, главное, что мы тебя с мамой помним. Мы Волчихины. Охотничья фамилия, старая. Ну тут уж ничего не поделаешь, побудешь Тобуроковой, все равно потом менять, когда замуж выйдешь. Хе, ну до этого долго еще… Наташ, я тебя люблю очень. И мама тоже. Ты прости, что мы тогда… ну что бросили тебя, так уж вышло. Мне нельзя было по-другому, надо было людей защищать. Спасли тебя зато, ты уж сама реши – зря или нет. Только сама. Тут ты права – такие вещи только самой решать. А вот то, что ты совсем одна, – это ты ошибаешься. Ты не одна. И в этом твоя сила.

Часть третья

Глава восемнадцатая

К пятнадцати годам Наташа вытянулась, стала ладной и гибкой девушкой. Это ее радовало, причем исключительно из практических соображений – тренировки давались легко, длинные дистанции уже не выкручивали легкие наизнанку. Правда, все время приходилось менять лыжи и палки на новые, более длинные, но к этому она быстро привыкла.

Ей не нравилось отращивать длинные волосы: неудобно, да и не хотелось тратить время на уход за ними, поэтому она стриглась коротко, чуть ниже ушей. Ее можно было скорее принять за симпатичного парня с девчачьей прической, чем за девушку. Но Наташе это нравилось. Опять-таки из практических соображений.

Остальные девчонки уже вовсю прихорашивались: и в школе, и в общежитии они часами напролет крутились перед зеркалом, заплетали друг другу волосы, примеряли заколки, хвастались шарфиками, сережками и другими побрякушками.

Наташа же смотрела на все это с неодобрением. На ее взгляд, это было пустой тратой времени и сил, особенно сейчас, когда нужно окончательно определяться, собираешься ли ты становиться профессиональным спортсменом и всю жизнь посвятить спорту или пойдешь по другому пути (которого она сама для себя не видела и видеть не собиралась). Кем ей становиться? Менеджером? Домохозяйкой? Ха!

Она носила свободную одежду – если бы было можно, то даже в школу ходила бы в спортивных костюмах. Но стало понятно, что за неимением других новостей классные сплетницы обязательно начнут обсуждать ее прическу, коротко подстриженные ногти, исцарапанные руки и потрепанную обувь. Поэтому не стоило привлекать к себе лишнего внимания хищников. Иногда, чтобы выжить в лесу, нужно уметь мимикрировать.

За все это время Наташа так и не смогла ни с кем подружиться. Одноклассницы были для нее странными девчонками, мечты и заботы которых «лесной волчонок» не мог и не стремился понять. Они отвечали тем же, с легким презрением и удивлением наблюдая за тем, как она держится в стороне, замкнутая и молчаливая. Какое-то время одноклассницы пытались насмехаться над чужачкой, но Наташа просто игнорировала их уколы. Женская половина класса решила между собой, что «эта дикарка» совсем не от мира сего, и на том успокоилась.

Одноклассники были немного понятнее выросшей под суровым мужским руководством девушке, но так же далеки и неитересны. Наташе было уже шестнадцать, она подросла и окрепла, и ее подтянутой спортивной фигуре могли бы позавидовать многие. Но, довольно привлекательная внешне, девушка отталкивала своим странным нравом. Закрытая, прямолинейная и упорная, Наташа предпочитала или отмалчиваться, или грубить в ответ на шуточки одноклассников, и вскоре они потеряли к ней всякий интерес.

Впрочем, это не слишком волновало девушку. К одноклассникам Наташа относилась настороженно, детская привязанность к Васе постепенно угасла, и единственной настоящей страстью в ее жизни оставался биатлон.

В школе Наташа сидела на предпоследней парте – она с удовольствием села бы и на последнюю, да еще и в одиночестве, чтобы никто не трогал, но «камчатка» была давно и прочно оккупирована неразлучной парочкой сплетниц Петуховой с подружкой. Да и учеников в классе было слишком много, чтобы кто-то мог позволить себе роскошь сидеть один. Поэтому Наташа делила парту с Людой Бочаркиной – невероятно ленивой девочкой, которой было лень даже обращать на соседку внимание. Поэтому можно было считать, что сидела она в одиночестве.

Когда на уроках становилось особенно скучно – а так бывало часто, – Наташа представляла себе соревнования. Она видела трассу, мишени, соперниц – соперниц везде, позади, сбоку и, конечно, впереди. Соперниц, которых нужно было догнать и обогнать – ведь если не придешь к финишу первой, зачем вообще тогда выходить на трассу? В ее ушах свистел ветер, мягко шуршал снег, хлестко, как удар бича, хлопали выстрелы – и голос учителя исчезал в этих звуках.

Будь ее воля, Наташа бы вообще забросила школу. Уроки угнетали ее своей бессмысленной необходимостью – ну зачем спортсмену, например, химия? Да и вообще, находиться в классе было для нее всегда испытанием. Никуда не деться от косых взглядов, пренебрежительно поджатых губ и фырканья, которые сопровождали Наташу, куда бы она ни пошла.

Домашнее задание она делала прилежно, но опять-таки только ради того, чтобы сдержать обещание, данное тренеру. А у доски мялась или вообще отмалчивалась – ей просто не хотелось ничего говорить перед классом, стоять под насмешливыми или, наоборот, безразличными взглядами. Учителя скоро это поняли – и прекратили вызывать ее к доске и спрашивать с места. Может быть, если бы девушке встретился хороший, понимающий преподаватель, который бы пообщался с ней после уроков, заинтересовал предметом, все бы было иначе – но, увы, такого не оказалось. Наташу выручала только смекалка, хорошая память, живость ума и интуиция. Если бы на ее месте оказался школьник попроще, он бы быстро скатился на двойки и остался на второй год.

Но оценки не волновали Наташу. Получала ли она пятерку или тройку – двоек у нее практически не бывало, – она так же спокойно шла в общежитие, внутренне готовясь к тренировкам. Школа для нее оставалась досадным недоразумением, и спортсменка не считала нужным из-за этого переживать. В ее системе ценностей цифры в дневнике не значили ничего – единственными значимыми цифрами были оценки в спорте.

Она до изнеможения выкладывалась на лыжне и тренажерах: наутро болела спина, руки, ноги – или все тело разом, или даже такие мышцы, о существовании которых она и не подозревала.

Часто Наташа, если была хорошая погода и хотелось немного размять ноги перед вечерней тренировкой, делала крюк и шла домой через парк. Парк казался ей кусочком леса, путь и не того, родного, по которому она безумно скучала, но все равно чем-то близким и понимающим. Понимающим ее больше, чем все люди вокруг.

Правда, иногда от парочек, сидящих на лавочках, у нее почему-то екало сердце. Она невольно представляла себя сидящей так же, обнимаемой кем-то, – этот «кто-то» не был определенным, она не видела на его месте никого из знакомых, это был просто «кто-то», кто бы любил ее, оберегал, несмотря на то что она и сама могла постоять за себя. Но такого человека не было. От этого ей становилось почему-то тоскливо – и она вдвойне выкладывалась на тренировках, наматывая круг за кругом, пока не приходила усталость и не вытесняла все мысли.

Начался новый учебный год, прошла первая четверть. Каникулы, проведенные дома, казались теперь Наташе немыслимо далекими. Родной лес, свобода, да и, в конце концов, Егор Иванович и Мария Николаевна, которых Наташа очень любила, – все это теперь находилось где-то за горизонтом. А вокруг была хмурая осень, скучная школа и чужие люди.

Наконец начавшаяся зима вдохнула в Наташу радость. Белые снежные поля манили, скрип лыж по укатанной лыжне заставлял чувствовать себя если не совсем свободной, то хотя бы не загнанной в угол. Винтовку повесить за спину, добежать до огневого рубежа – прицелиться – аккуратно закрыть все мишени и бежать дальше…

Но и здесь дела шли совсем не так гладко, как хотелось бы. Тренер Валерьянов без устали гонял Наташу, но ноги все равно были ее слабым местом.

– Скорости тебе не хватает, Тобурокова, скорости! – каждый раз ругал он ученицу. – Все у тебя нормально, но каждый раз ты мишень выслеживаешь, как на охоте, крадешься. А тут тебе не охота, тут спорт!

Наташа молчала и исподлобья смотрела на тренера, а затем с мрачным упорством продолжала нарезать круг за кругом по стадиону. Другие воспитанницы Валерьянова похихикивали, а то и в голос комментировали Наташины успехи, копируя тренерские замечания:

– Эй, куда так побежала, всех белок распугаешь! Беги быстрее, мишень не догонишь!

Наташа одаривала соперниц мрачным взглядом и бежала дальше, стараясь сосредоточиться и успокоиться.

Страницы: «« 12345678 »»

Читать бесплатно другие книги:

Война зенитчика Юрия Владимирова оказалась короткой. Вместе с 250 тысячами красноармейцев и командир...
Леонид Николаевич Рабичев – известный художник, прозаик, поэт, во время войны служил офицером-связис...
Книга кандидата исторических наук И. Г. Ермолова посвящена одной из наиболее интересных, но мало изу...
В XX веке пропаганда стала мощным оружием воздействия на умы. Умелое создание образа врага, возбужде...
Мемуары рядового Юрия Владимирова представляют собой детальный и чрезвычайно точный рассказ о жизни ...
Homo homini lupus est. Не убьешь ты – убьют тебя. Так они говорили и так они думали.Римская империя ...