Наблюдая за русскими Жельвис Владимир

О РУССКОЙ КУХНЕ

Глава о русской кухне будет самой поэтичной в данной книге, потому что вкусная еда сродни хорошей поэзии, особенно если это русская еда. В доказательство тому можно привести бесчисленные описания всевозможных яств, блюд и трапез, которыми полна русская классическая литература. Взять хотя бы это место из гоголевских «Старосветских помещиков»:

«Оба старичка, по старинному обычаю старосветских помещиков, очень любили покушать. Как только занималась заря (…) они уже сидели за столиком и пили кофий. (…)

После этого Афанасий Иванович возвращался в покои и говорил, приблизившись к Пульхерии Ивановне:

— А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?

— Чего бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? Разве коржиков с салом, или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков солёных?

— Пожалуй, хоть и рыжиков, или пирожков, — отвечал Афанасий Иванович, и на столе вдруг являлась скатерть с пирожками и рыжиками.

За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными сушёными рыбками и прочим. Обедать садились в двенадцать часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдыхаться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни. (…)

После обеда Афанасий Иванович шёл отдохнуть один часик, после чего Пульхерия Ивановна приносила разрезанный арбуз и говорила:

— Вот попробуйте, Афанасий Иванович, какой хороший арбуз. (…)

Арбуз немедленно исчезал. После этого Афанасий Иванович съедал ещё несколько груш и отправлялся погулять по саду вместе с Пульхерией Ивановной. (…) Немного погодя он посылал за Пульхерией Ивановной или сам отправлялся к ней и говорил:

— Чего бы такого поесть мне, Пульхерия Ивановна?

— Чего бы такого? — говорила Пульхерия Ивановна. — Разве я пойду скажу, чтобы вам принесли вареников с ягодами, которых приказала я нарочно для вас оставить?

— И то добре, — отвечал Афанасий Иванович.

— Или, может быть, вы съели бы киселику?

— И то хорошо, — отвечал Афанасий Иванович. После чего всё это немедленно было приносимо и, как водится, было съедено.

Перед ужином Афанасий Иванович ещё кое-чего закушивал. В половине десятого садились ужинать. После ужина тотчас отправлялись опять спать, (…) Иногда Афанасий Иванович (…) стонал.

Тогда Пульхерия Ивановна спрашивала:

— Чего вы стонете, Афанасий Иванович?

— Бог его знает, Пульхерия Ивановна, так как будто немного живот болит, — говорил Афанасий Иванович.

— Может быть, вы бы чего-нибудь съели, Афанасий Иванович?

— Не знаю, будет ли оно хорошо, Пульхерия Ивановна! Впрочем, чего ж бы такого съесть?

— Кислого молочка или жиденького узвару с сушёными грушами.

— Пожалуй, разве так только, попробовать, — говорил Афанасий Иванович.

Сонная девка отправлялась рыться по шкафам, и Афанасий Иванович съедал тарелочку, после чего он обыкновенно говорил:

— Теперь так как будто сделалось легче…»

Прошу прощения за такую длинную цитату, но пусть читатель поверит, сокращать её было мучительно трудно.

Иностранцев впечатляет объём поглощаемой русскими пищи. В одном раннем рассказе Чехова герой, сидя в ресторане, с ужасом видит, как некий господин за соседним столиком пожирает блины. Наш герой решает, что несчастный таким способом решил свести счёты с жизнью, и принимается уговаривать его не делать последний шаг, ибо жизнь прекрасна и т.д. Господин сперва просто не понимает того, что ему говорят, но потом показывает на зал, и герой видит, что не только этот посетитель, но весь зал поглощает пищу в поистине раблезианских количествах.

Русская трапеза без хлеба — нонсенс, сапоги всмятку. «Хлеб всему голова», «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» — это прежде всего про нас, если, конечно, под хлебом в «Отче наш» имелся в виду именно хлеб, а не любая пища. Русские способны макароны есть с хлебом, и разве что блины как-то ещё обходятся без ржаного или пшеничного ломтя.

Сегодня культура хлеба заметно упала. Простой ржаной хлеб вообще встретить можно не чаще, чем лох-несское чудовище. Неудивительно: рожь в русском поле — нынче экзотическое растение. Обычный хлеб в обычном магазине — нечто скучное и невкусное, но знатоки всегда скажут вам, куда надо пойти или поехать, чтобы отведать «настоящего» хлеба.

Но самый невкусный русский хлеб лучше, чем та отвратительная белая вата, которую выдают за хлеб американцы. Если мы и забыли какие-то особенно хорошие рецепты, то в Америке, кажется, вообще не знают, что это такое. И неудивительно, что хлеба они едят очень мало: их хлебом можно питаться только под дулом автомата.

По-прежнему популярны русские блины. Мы поедаем их в объёмах, приводящих иностранцев в священный ужас. Едим их со всем на свете: сметаной, вареньем, мёдом, а если повезёт, с икрой.

Чем севернее живёт народ, чем холоднее у него зимы, тем больше он нуждается в калорийной мясной и жирной пище. Вегетарианцев среди русских немного, большинство из нас хотя бы раз в день должны отведать мяса, хоть в супе, хоть жаркое, хоть в виде колбасы.

О колбасе — разговор особый. Годы дефицита еды и просто голодные времена сделали из колбасы особый, вожделенный продукт, выгодно отличающийся от просто мяса. Во-первых, он дольше хранится, и, с трудом достав батон колбасы, можно очень долго его есть. Во-вторых, некоторые сорта колбасы сравнительно дёшевы, потому что собственно мяса там немного, так что для малообеспеченных слоёв населения это самое то.

Отгадайте загадку: «Длинное, зелёное и пахнет колбасой?» Если вы не жили в годы дефицита, ни за что не догадаетесь, что это — пригородная электричка из провинциального городка до столицы. Там эту колбасу ещё можно как-то достать, выстояв бесконечную очередь и как-то увернувшись от патрулей из бдительных дружинников, отлавливающих приезжих, которые пытаются купить желанный продукт, привезённый, кстати, с их же мясокомбината.

А ведь были времена… Дома у меня хранится очень старая кулинарная книга без начала и без конца. Судя по бумаге и шрифту, она пушкинской эпохи. Вот один особенно полюбившийся мне рецепт.

Разумеется (как вам нравится это «разумеется»? — В.Ж.), в этом случае употребляются только слуки, дуппельшнепы, гаршнепы, травники и малые речные или песчаные кулички. Их жарят, не потрошив и не шпиковав, но только обвернув салом, или в кастрюле с маслом коровьим, или на вертеле. В другом приготовлении начиняют их фаршем, изрубив внутренние части с желтками варёных яиц и петрушкою. Или внутренния вынув, срубливают их с жирною телячьего почкою и, намазав на ломти белого хлеба, жарят осторожно, чтоб сок и жир в хлеб стекали. Эти ломти подают, уклавши около жареных бекасов.

Ну как вам эти слуки и дуппельшнепы? Особенно умиляет, что употреблять можно только и только их, а не каких-нибудь там вальдшнепов или, прости господи, цыплят. Ясное дело, это была еда какого-нибудь русского гурмана, но каков язык этого описания, какие детали!

«— Хороши гусиные лапки в сметане!

— А ты их едал?

— Я не едал, да мой дядя видал, как их барин едал, так вот он говорил: хороши гусиные лапки в сметане!»

Из молочных продуктов упомянем прежде всего сметану. Снова и снова скажем: несчастны те народы, которые наивно полагают, что майонез может хоть как-то сравниться с русской сметаной. И вдвойне поразительно, что сей продукт так мало популярен за рубежом. Просто не понимаю, как они там, за бугром, обходятся без сметаны, которая нужна в каждом втором блюде.

Сыр. Совсем не так давно были времена, когда, приходя в магазин, мы спрашивали: «Сыр есть?» Никому в голову не приходило интересоваться, какой в продаже сорт сыра, было только «Есть сыр» или гораздо чаще — «Нет сыра». Меня всегда удивляло, почему от этого неопределённого сорта сыра часто несло керосином. Ответа не знаю до сих пор…

Разговор в продуктовом магазине той поры:

— У вас нет мяса?

— У нас нет сыра. Мяса нет в магазине напротив.

Два наших писателя, эмигранты Пётр Вайль и Александр Генис, выпустили замечательную книгу «Русская кухня в изгнании», в которой они описали рецепты наших дореволюционных предков. Даже не верится, что так в самом деле кто-то ел! За тощие семьдесят лет советской власти всё это основательно позабыто, и, наверное, лишь в каких-нибудь эксклюзивных ресторанах столицы можно что-то подобное встретить. Книга читается как поэма, и цитировать её можно бесконечно.

Тут самое время упомянуть знаменитую русскую уху. Ради всего святого, не путайте уху с рыбным супом. О супах чуть позже, но уха — это душистый суп из рыбы с добавлением разве что картофеля и моркови, плюс, естественно, пряности и коренья. Уха не суп, а средство наслаждения, восклицают Вайль с Генисом. Рыба, предупреждает этот дуэт, должна быть свежей, речной и мелкой, которую после получения навара безжалостно выбрасывают и добавляют благородную форель, треску или сига.

От ухи плавно перейдём к русскому супу как таковому. «Щи да каша — пища наша» — этот лозунг давно устарел. Хотя русские по-прежнему любят эти два блюда. Грандиозное отличие от западных соседей. «Щи» невозможно перевести на западные языки. «Капустный суп?» Но это же совершенно другое! И вообще то, что в Европе называется супом, — это что угодно, только не наш суп. Там под гордым названием «суп» вам предложат маленькую мисочку чего-то тщательно протёртого и удивительно безвкусного. Это скорее какая-то закуска перед тем, что мы называем вторым блюдом, которое у них главное и основное.

Здесь нет необходимости описывать наши супы, согласимся лишь, что без хорошего супа русскую кухню представить невозможно. Вайль и Генис даже утверждают: «В последнюю очередь разрушаются семьи, где каждый день варят суп».

Наша гордость — щи, борщ, окрошка и др. Все, с кем я разговаривал и кто пробовал тот же борщ за границей, отзываются о своём опыте в выражениях, которые я не осмелюсь здесь воспроизвести. Не умеют, не понимают, не чувствуют! Но умеют ценить настоящее и, попав в Россию, уплетают наши супы за милую душу. Правда, за окрошку не поручусь: слишком уж это экзотическое блюдо для западного нёба.

Ещё и ещё раз пожалеем западных жителей, которые из всех грибов знают одни шампиньоны, да и те готовить не умеют! Русский грибной суп — это что-то, что невозможно забыть. А маринованные белые грибы… Нет, не могу больше, даже описывать это не хватает ни сил, ни красок. Вайль и Генис и вовсе уверяют, что у лесных грибов есть душа. У белых, утверждают эти гурманы, она коренастая, положительная, у лисичек — кокетливая и суетливая, у сморчков — сморщенная, у рыжиков — славянофильская (рыжиком, наверное, родился в прошлой своей жизни Владимир Солоухин). Без души живут только шампиньоны, потому что их выращивают на грядке.

Русские едят грибы с гречневой кашей, кладут в начинку пирогов, добавляют к мясным блюдам, к птице. Отдельно можно рассказывать о закуске из солёных рыжиков или груздей.

А каши? Что каши? Мы знаем сотни рецептов приготовления каш, в том числе таких, о которых за рубежом и не слыхивали. Сытно и очень-очень вкусно, даже если это, скажем, каша из пшена, которым другие народы разве что кур кормят. Что они там понимают!

Два слова о чае. Иноземный продукт так полюбился русским, что сравнить их в этом смысле можно разве что с англичанами. У жителей каждой российской губернии было своё прозвище. Так вот, про ярославцев говорили «ярославские водохлёбы» именно из-за их пристрастия к ведёрному самовару, вокруг которого садилось всё семейство, водрузив на плечи полотенца — утирать пот после десятой чашки ароматного напитка. Или вспомните дебелую купчиху с картины Кустодиева, сидящую у того же самовара с блюдцем чаю в руке. Напрягите память, и вы наверняка вспомните добрый десяток картин выдающихся художников, изобразивших русское чаепитие. Это целый обряд, священнодействие, ритуал, которым не пренебрегал любой трактир.

Сегодня соперником чая стал кофе. «Кофий» пили и раньше, но масштабы у него всё равно не те. Кофе и дороже, и не так привычен. Даже трудно поверить, что было время, когда русские не знали чая.

Знаменитые за рубежом русские икра и крабы в самой России сегодня не столь популярны: очень дорого, чёрная икра практически отсутствует в продаже, и крабы тоже все уплыли за моря-океаны. В журнале «Крокодил» одно время печаталась некая крокодильская энциклопедия. В ней было написано: «Осётр. Рыба, которая мечет икру за границу».

Именно поэтому большим успехом пользовался плакат, на котором на фоне красной икры с помощью икры чёрной была выведена надпись: «Жизнь удалась!»

«А напоследок я скажу…», конечно, о напитках. В своё время компания, выпускающая кока-колу, подавала в суд на компанию, выпускающую квас «Никола», за рекламу, гласившую: «Квас не кола, пей „Николу“!» Суд «Кока-Кола» проиграла, и поделом: хороший хлебный квас несравним с жалкими западными химическими комбинациями, наводнившими Россию.

Но больше всего россияне нынче пьют пиво, наивно надеясь, что так они избегнут алкоголизма. Увы, «пивные брюшки» теперь характерная примета среднего поколения россиян.

Ну и, наконец, о водке. Считается, что водка произошла из Польши, но на сегодняшний день это безусловно русское зелье. Сейчас в любом магазине водки — множество сортов, отличающихся прежде всего формой бутылки и ценой, от формы бутылки зависящей. В красивой бутылке та же самая горькая стоит в несколько раз дороже. Покупают…

Впрочем, о выпивке — в следующем разделе.

Отдельно — об общественном питании, на казённом советском языке — «общепите». В английском или французском языке restaurant — это и есть западный «общепит». У нас же «ресторан» — это где кормят вкусно, но очень дорого, в ресторан средний русский ходит по праздникам, чтобы отметить какое-нибудь важное событие в своей жизни: встречу с другом, годовщину свадьбы, наконец, саму свадьбу. Нынешние русские рестораны уже борются за клиентов, стремятся поразить их не только едой, но и антуражем: кто-то отделывает зал под старину, одевает официантов в народные платья, кто-то и вовсе строит целый средневековый замок или украинскую деревню с подсолнухами и кувшинами на плетне. Даже в среднего размера городах появились рестораны с национальной кухней: китайской, венгерской, грузинской, итальянской.

А чтобы утолить голод, мы ходим в столовые, в крайнем случае в кафе. Там подешевле, но и еда попроще, и обслуживание «на среднем уровне».

И это — большое достижение. Старики помнят столовые с длинными очередями из жаждущих перекусить усталых людей, когда один торопливо ел невкусный суп или котлету, а за его спиной нетерпеливо переминались ожидающие занять его место.

А теперь вы можете, не торопясь, посидеть в уютной обстановке за чашечкой кофе. Сидите хоть час, хоть два, и никто вас не будет гнать: мест-то сколько угодно.

Что вы получите от английской хозяйки, которая пригласила вас на чашку чаю? Чашку чаю. Ну может быть, одну печенюшку на блюдечке. Так что, отправляясь вечерком в гости, обязательно плотно поужинайте дома.

А что вы увидите, получив такое же приглашение от русской хозяйки? Стол, ломящийся от всяческих яств. Вас будут потчевать всевозможными блюдами, вам будут всё время подливать вина в бокал и при этом переживать: «Ой, что же вы ничего не кушаете? Вам не понравилось, как я готовлю?» И хозяйка будет счастлива, только если после ухода гостей на столе останется половина несъеденных яств, ведь это означает, что гости не ушли голодными. А какое там голодными! Гостей впору уносить от стола на носилках. А когда они будут, отдуваясь, забираться в свою машину, рессоры машины заметно просядут.

После такого пира хозяева могут неделю питаться остатками, но это окажется единственным неудобством в целом удавшегося праздника.

Такое гостеприимство порой даже раздражает гостей с Запада. Они недоумевают: с чего это русские так разошлись? Знать, неверно, что они бедные, вон какие дорогие кушанья поставили на стол! Им невдомёк, что такова древняя русская традиция. Когда-то она была ещё жёстче: принять гостя — священная обязанность, если угостить его оказывалось нечем, обычаи даже позволяли украсть. Теперь, слава богу, этого не требуется, но допустить, чтобы гости подмели всё, что стояло на столе, ни одна уважающая себя хозяйка не может.

Но вот мы посмотрели на Запад и обнаружили, что там давно в простеньких рабочих столовых устроено самообслуживание, и последовали их примеру. Что ж, как сказал Маяковский: «Глядите на жизнь без очков и шор, глазами жадными цапайте всё то, что на нашей земле хорошо и что хорошо на Западе».

К сожалению, цапаем мы на Западе не всегда самое хорошее. Долгие годы продуктового дефицита привели нас к нескольким неприятным вещам. Прежде всего, голь на выдумки хитра, и в стремлении подешевле и повкуснее поесть русская хозяйка привыкла изобретать что-нибудь совершенно невероятное, вроде пирожков с варёной и копчёной колбасой. В ход идут всевозможные дешёвые эрзацы. Так, огромной популярностью и сегодня пользуются крабовые палочки, крабов в которых, как известно, не больше, чем огурцов на банановой пальме: эти палочки, мы все знаем, незаменимы во всевозможных салатах.

Собственно говоря, почему бы нет? Беда лишь в том, что подобные рецепты начисто вытесняют русскую национальную кухню. Мы быстро забываем вкус наших родных блюд, как уже забыли русскую национальную одежду. Нет решительно ничего плохого в «Макдоналдсе», но так хочется, чтобы было больше русских чайных, где кормили бы не хуже. И больше хозяек, которые, внимательно прочитав книгу о русской кухне, угощали бы своих друзей в соответствии с русскими рецептами. Если судить по старым поваренным книгам, нам есть чем угостить. Не надо изобретать пирожки с копчёной колбасой, для вас уже всё придумано. А продукты — в любом магазине. Были бы деньги.

«ВЕСЕЛИЕ РУСИ»

Выше уже упоминалась распространённая легенда, по которой правивший в X веке киевский князь Владимир, решив отказаться от язычества в пользу какой-либо другой религии, разослал гонцов во все края земли, наказав им выбрать самую лучшую веру. Гонцам показалось было, что не так уж плохо мусульманство. И вполне вероятно, что сегодня в наших городах и весях повсюду стояли бы не христианские храмы, а мечети, если бы не одно существенное «но». Мудрый князь понял, что русские никогда не откажутся от хорошей выпивки, а ислам категорически запрещает алкоголь. «Веселие Руси есть пити, не можно без него быти!» — якобы воскликнул Владимир, который, надо думать, и сам не мог представить себе пир в своих палатах без чаши домашней браги. И выбрал христианство. Сторонники выпить, вероятно, считают, что именно за это Владимира и назвали святым… (Шутка!)

Доказано, что генетически различные расы по-разному восприимчивы к алкоголю: есть такие, которых и пара рюмок может лишить способности разумно думать и действовать, в то время как другим для достижения такого же блаженного состояния не хватит и пары бутылок самогона. Поэтому не так легко рассчитать, сколько алкоголя можно «принять на грудь», чтобы вам было море по колено. К примеру, американские индейцы и их ближайшие родственники, северные народы России, спиваются несравнимо быстрее, чем европейцы, по крайней мере мужчины (женщины и в Европе очень страдают от алкоголизма). Во время освоения Русского Севера купцы специально спаивали аборигенов, чтобы потом бутылку «огненной воды» обменять на груду мехов. То же самое делалось в американских факториях.

Так вот русские в этом плане, вероятно, находятся впереди не только монголоидной расы, но и многих западноевропейцев. Поэтому пить мы можем много больше, чем другие народы, чем, бывает, очень гордимся. Но на самом деле гордиться тут решительно не стоит, ибо русские уже давно перешли ту грань, за которой начинается разрушение нашего генофонда. Алкоголизм в России достиг такого уровня, с какого вернуться в более благополучные времена уже почти невозможно.

А что такое эти самые благополучные времена? Судите сами: в России пили всегда, но до революции 1917 года на душу населения, включая женщин, стариков и детей, приходилось около 4 с половиной литров чистого спирта, а сейчас — больше 15. И какие бы меры ни принимались, эта цифра не уменьшается: запретят водку или многократно повысят на неё цену — в магазинах пропадёт сахар, все будут варить самогон.

Культуролог К. Касьянова в своей книге «О русском национальном характере» усматривает связь русского пьянства с понятиями праздника и обряда.

В самом деле: что такое праздник? Это время небольшой передышки после длительного периода напряжённого, часто изматывающего труда. Монотонность будней время от времени необходимо перебивать днями, когда можно всё, чего нельзя в обычные дни: можно больше спать, есть пищу получше, встречаться с друзьями и, разумеется, выпить рюмочку возбуждающего напитка. Или две рюмочки. Или три…

Когда-то праздников в России было множество. Помимо общероссийских в каждой деревне отмечались ещё и престольные праздники, посвящённые «своему» святому, именем которого названа сельская церковь. То есть каждый праздник имел свой смысл и, стало быть, чем-то отличался от предыдущего и последующего.

Но постепенно становилось ясно, что, если все праздники отмечать, работать будет некогда. И количество праздников начало заметно сокращаться. Религиозные праздники ещё сохранялись, но те, что пришли к нам аж из языческих времён, медленно уходили: хороводы, зимние городки, кулачные бои и т.п. Их место заняла работа.

Но вот пришла советская власть и упразднила вообще все церковные праздники и обряды. Остались работа и горстка новых советских дат, которые полагалось отмечать. И начал ощущаться резкий дисбаланс: накопившуюся усталость стало негде снимать, некогда расслабляться, не оставалось времени для снятия эмоционального напряжения.

Но снимать-то его надо, этого требовал организм уставшего человека. И русские нашли выход в алкоголе, ведь он действует очень быстро и способен создать ощущение полного комфорта, когда можно с воодушевлением косить волшебную трын-траву.

Постепенно само понятие праздника стало прочно связываться с понятием пьянства, тем более что советские праздники шли не снизу, от народа, как им и положено, они были спущены сверху, навязаны и практически не отличались друг от друга. Они не поддерживались моральной традицией. Однако на них отводились свободные от работы дни, и эти дни надо было чем-то заполнить. Праздники превратились просто в нерабочие дни. Вот их и заполнили…

Анекдот времён всеобщего дефицита:

«Надоели праздники. Колбасу купил — праздник, туалетную бумагу достал — праздник…»

Дальше — больше. Праздников по-прежнему было мало, и люди стали пить в рабочее время. Вот это уже начало катастрофы. Если мы посмотрим на соседей — финнов и прибалтов, то увидим, что и они пьют, что называется, по-чёрному. Но при этом они как-то умудряются ещё и работать. В рабочее время пить они не хотят. Напрашивается вывод, что именно оттого их уровень жизни много выше, чем у нас.

Поводов для пьянства можно найти сколько угодно, было бы желание. Например, повысить жизненный тонус. Шаляпин поёт о тоскующем добром молодце, а хор подхватывает: «Пей, брат ты молодец, ты же не девица, пей, тоска пройдёт». А добрый молодец легко даёт себя уговорить: «А и впрямь, друзья, попробую в вине горе утопить. Путь последний я испробую, чтоб змею-тоску убить!»

У бутылки водки в России есть, впрочем, и ещё одна важная функция: с ней легче завести серьёзный разговор. Вот вы хотите помириться с соседом, с которым не так давно поскандалили. Если вы придёте к нему с пустыми руками, вас не поймут. Но поставьте между ним и вами «злодейку с наклейкой», и всё становится на свои места. Такой приём неплохо действует и в бизнесе. А кто знает, может, и в политике…

Наконец, пить можно и просто от безделья. То, что сейчас осталось от нашей деревни, — это большей частью развалившиеся избушки, в которых спиваются последние бывшие колхозники. Там пьют просто все, от мужиков до баб и детей. Конечно, если нет работы, а где её нынче взять на селе? Но если работа и появится, начать жизнь заново у большинства уже не хватит силы воли.

Нередко водка заменяет собой валюту, особенно в той же деревне. Старушка, которой надо вспахать огород, знает, что за бутылку она может нанять пьяницу тракториста, поэтому у неё под кроватью всегда есть запас спиртного. Деньги пьяница возьмёт менее охотно, потому что наличная бутылка сильно сокращает расстояние между ним и выпивкой.

Министерство финансов, вероятно, не против повального пьянства: ведь от продажи алкоголя в казну идут огромные деньги, сравнимые с доходами от продажи нефти и газа. Правда, ещё больше денег уходит на лечение больных, чьи болезни вызваны алкоголем, но об этом думать как-то не хочется, да это и не так заметно.

Вот в водочном налоге — главная беда. В советские времена, когда никуда не годная промышленность выпускала никуда не годные товары, доходы государства от продажи алкоголя составляли около 30% всех доходов. Получался замкнутый круг: если не торговать водкой, нечем будет платить зарплату населению, а если торговать — скоро некому будет эту зарплату получать.

Справка: мужчины в России живут в среднем 58 лет, меньше только в самых бедных африканских странах. Ежегодно у нас по неестественным причинам (то есть не по болезни) умирает 200 тысяч мужчин. Главная причина — водка. По мнению специалистов, сокращение продолжительности жизни на десять лет равносильно сознательному физическому уничтожению приблизительно сорока миллионов граждан. Добавим к этому, что сравнительно с ценами на прочие продукты водка нынче стоит непростительно дёшево, но для безденежных пьяниц дорого и это. Поэтому в ход у них идёт даже не просто отвратительный самогон, но и все спиртсодержащие смеси, вплоть до средства для мытья окон или политуры. Именно вот эти самые натуральные яды убивают людей больше, чем магазинная водка. Оттого и повышать цену на водку опасно: будут пить всё, что пахнет спиртом.

Русские женщины пьют меньше мужчин, но довольно быстро дистанция здесь сокращается. Вам не встречалась молодая женщина, одной рукой ведущая коляску с малышом, а другой ухватившая банку с пивом? Пьют даже беременные, а это ведь означает, что младенец в утробе матери тоже пьёт, ведь кровеносная система у них одна. Мать выпила рюмочку, и младенец выпил рюмочку. Вот вам и готовый кандидат в спецшколу для умственно отсталых детей.

Сейчас потребление водки чуть-чуть понизилось за счёт увеличения потребления пива. Люди наивно полагают, что пиво — это не так плохо, как водка. Разница здесь — как между хреном и редькой, только пиво коварнее: оно действует медленнее и поэтому не так заметно. А результат точно такой же.

Вы обратили внимание, как изощряются наши алкаши, придумывая прозвища питейным заведениям, разным сортам водки и всякого дешёвого пойла? Этому есть объяснение. Пьяница внутренним чутьём понимает, что добром его порок не кончится, он боится смерти под забором, но сознаться в этом не хочет даже самому себе. И хорохорится, юмором желая показать, что ничего не боится. Это такое «посвистывание в кромешной мгле», вроде песен, которые, бывает, поют, проходя ночью через кладбище, не так страшно.

У советской власти много грехов, но, думается, спаивание нации — один из главных. Есть даже подозрение, что дело тут не только в экономической составляющей: партийные боссы понимали, что пьяным народом легче управлять, а что с ним будет потом, думать не хотелось.

Так и сегодня живём.

КАК ПОТОПАЕШЬ, ТАК И ПОЛОПАЕШЬ

Выше уже неоднократно отмечалось, что для русских процесс труда важнее, чем его результат. Посмотрим теперь, как это обстоятельство отражается непосредственно на работе. Вопрос вопросов для рядового россиянина: добьёмся ли мы хоть когда-нибудь такого же благосостояния, как на Западе?

До тех пор пока экономика у нас была замкнутой, товаров не хватало, и население покупало то, что мы же и производили, да ещё при этом радовалось, что удалось «достать» шапку или колбасу, всё оставалось как-то привычно плохо. И с зарплатой тоже всё было понятно: как говорил Жванецкий, если вы выпускали хорошие велосипеды, вам платили 120 рублей; если вы выпускали плохие велосипеды, вам тоже платили 120 рублей; если вы вообще не выпускали велосипеды, вам всё равно платили 120 рублей. И все вроде бы были довольны.

Недовольство возникало, только когда человек попадал за границу. Люди плакали самыми настоящими слезами, когда видели заваленные товарами прилавки в западных странах: ну почему у нас нельзя так, как у них? Чем мы хуже?

Но вот настали совсем другие времена. Товаров стало много, и основания для слёз изменились: теперь надо было искать деньги для того, чтобы всё это купить.

Но вот что выяснилось: товары на прилавках были все иностранные, а наши, если и наличествовали, оказыва лись хуже. Конкуренции мы явно не выдерживали.

Что, в общем-то, и понятно: зачем делать хорошие вещи, если можно тяп-ляп, и всё равно купят, куда они денутся?

Вот свежая статистика о том, как у нас идут дела в производстве. В 2008 году каждый занятый в российской экономике вносил в ВВП страны вклад в размере 16,1 тысячи долларов. В Южно-Африканской Республике соответствующая цифра — 38,1, во Франции — 59,4, в США — 74,6. А в крошечном Люксембурге — аж 110 тысяч.

Можно, конечно, всё валить на низкую производительность труда, на устаревшую технику, в результате чего наша продукция и хуже, и дороже западной. Всё так. Но вот ещё цифры.

На «АвтоВАЗе» в 2009 году работников было 106 тысяч, а на BMW — 107 тысяч. Примерно то же самое. Но «АвтоВАЗ» выпустил 734 тысячи автомашин на 8,1 миллиарда долларов, a BMW — 1,54 миллиона машин на 79,9 миллиарда. Иными словами, производительность труда на «АвтоВАЗе» была ниже вдвое, а заработал он меньше в 13 раз.

Но стоит помнить ещё и о том, что зарплата в России пока даже не приближается к той, которую получает западный сотрудник. За такую зарплату ожидать, что русские будут работать так, как хотя бы в ЮАР, наивно: «Как нам платят, так мы и работаем». Времена, когда можно было уговорить нас трудиться на голом энтузиазме, давно прошли. Это БАМ можно было строить с помощью комсомольцев, которые жили в землянках и терпели холод, голод и бездушное руководство.

«Всюду деньги, деньги, деньги, всюду деньги, господа, а без денег жизнь плохая, не годится никуда!» Эту старую песенку могли бы петь люди любой национальности. И всё-таки отношение к деньгам у нас и у многих других народов различно.

В диссертации Т.А. Ершовой приведён любопытный опрос о том, какие ассоциации вызывают у вас слово «деньги». Он показал, что у немцев это «важно», «работа», «свобода», «защита», «профессия», «заработать». У русских — «много», «бумага», «необходимость», «средство», «богатство», «власть», «бабки», «баксы», «благополучие», «иметь».

Как вам это нравится? Немцы, получается, относятся к деньгам куда уважительнее, чем мы. Они увязывают их с работой, считают, что они дают им свободу, что с их помощью можно защититься от неприятностей, получить профессию, то есть опять же зарабатывать деньги. А у нас слово «заработать» даже не упомянуто, однако есть жаргонные наименования денег и указание на то, что они дают богатство и власть.

Зато у нас есть много пословиц, которые предлагают относиться к отсутствию денег легко: «Не в деньгах счастье», «Всех денег не заработаешь», «Не имей сто рублей, а имей сто друзей», не следует гоняться за «длинным рублём». Но то, что есть, следует экономить: «Копейка рубль бережёт».

А как мы относимся к понятию «хорошо работать»? Немцы дали такие реакции: «успех», опять же «деньги», «важно», «усердно», «прилежно», «зарабатывать», «стресс», «удовлетворение». Неплохо, не правда ли? Сразу видно, что перед нами усердные трудоголики. Для немцев работать — значит хорошо зарабатывать и одновременно испытывать от этого удовлетворение, хотя и требуется известное напряжение.

А как у нашего брата? Реакции такие: «вкалывать», то есть работать, не получая никакого удовольствия; «деньги» — значит работать лишь для заработка; «получать», «удовольствие» (вот, наконец, это слово, на четвёртом месте), «труд», «любить», «удовлетворение». В сознании русских нет связи денег с успехом и усердной работой. «Вкалывать» — это совсем не то, что усердно и прилежно работать.

Хотя, судя по этим ответам, назвать русских лодырями никак нельзя.

Не надо забывать и ещё одну русскую особенность: крайнее нежелание переезда. Америка — страна в высшей степени мобильная: если работы нет, допустим, в Висконсине, американец недолго думая переезжает куда-нибудь в Айдахо. Некоторые из них даже живут в так называемых mobile homes, передвижных домах, которые легко перетащить из одного штата в другой, где ему уже уготовано место с подключённым электричеством, газом, отоплением и канализацией.

У нас же переехать на новое место — это целая история: и жить там негде, и, главное, психологически очень трудно — трудно оторваться от того края, к которому привык, бросить друзей, к которым привязался. Лучше уж тут как-нибудь перебиться. В результате где-то рабочей силы переизбыток, где-то — острая недостача.

Конечно, что-то можно в этом плане поправить с помощью изменений в государственной политике. Надо бы как-то стимулировать переезды, начать платить заработную плату, за которую хотелось бы лучше трудиться. Необходимо стимулировать установку новой техники на предприятиях. А какие-то предприятия, которые поднять уже невозможно, придётся закрыть. Как это сделать при нашем коллективистском мышлении? Ведь это означает коренную ломку чьих-то судеб. Если речь идёт о градообразующем предприятии, значит, надо переселять куда-то многие тысячи семей. Затраты фантастические. Но делать-то что-то надо. Если, конечно, мы хотим, чтобы «у нас» стало как «у них».

Можно надеяться, что в таких новых условиях вырастет и производительность труда. Во всяком случае, в США и Великобритании в высокотехнологичных областях производительность труда увеличивалась в 8–11 раз быстрее, чем в традиционных.

А вот теперь ответьте сами на вопрос, заданный в начале этого раздела.

МЫ АРМИЮ НАШУ РАСТИЛИ В СРАЖЕНЬЯХ…

В быту русские — нация миролюбивая. Можно наблюдать, как русские вдрызг переругаются, дело может дойти до рукоприкладства, но прошло совсем немного времени, и вот уже недавние лютые враги мирно разговаривают и даже улыбаются друг другу. Увидевший такую сцену китаец поразился: да я после такой ссоры полгода бы не разговаривал!

Объяснение такого поведения русских довольно простое: они любят покричать, но движет ими при этом не агрессивность, а повышенная эмоциональность.

С войной всё сложнее. Дореволюционные историки подсчитали, что с конца XIV по конец XIX века из 525 лет Россия воевала 320. А это ведь, как вы понимаете, не считая войн XX века — двух мировых, гражданской, финской, афганской, двух чеченских… Так что военного опыта нам не занимать.

И всё-таки можно говорить о русском миролюбии. Воинственным наш народ нельзя назвать никак. Иногда русские вели войны в защиту своего суверенитета, иногда войны были откровенно завоевательными, но этакое «упоение в бою у бездны мрачной на краю» для русских малохарактерно.

Однако общепризнанно, что русские — хорошие солдаты. Пусть ценой чудовищных жертв, но победили же мы лучшие армии в мире — французскую Наполеона и гитлеровскую немецкую. Немцы — замечательные воины, но они малоинициативны, немецкий солдат ждёт приказа начальства и только затем толково и умело воюет. Без генерала он беспомощен.

Смекалка же русского солдата общеизвестна. Трудная жизнь, многочисленные препятствия на его пути, а нередко и бездарность командования приучили его полагаться прежде всего на себя. «Солдаты шилом бреются, солдаты дымом греются» — это про нас. «Солдат умеет спать на табуретке, причём лёжа» — про нас же.

Рассказывают такую байку. Якобы в один прекрасный день в русскую деревню приехали два немецких ветерана. В прошлую войну они воевали на Восточном фронте, и вот захотели посмотреть на места боёв, в которых принимали участие в молодости. Ну что ж, фактически туристы. Их провели в избу и познакомили с хозяйкой. И женщина решила, что раз гости — надо угостить их русскими пельменями. И замесила тесто. Но когда она собралась это тесто раскатывать, обнаружилось, что куда-то подевалась скалка. Женщина не растерялась, схватила бутылку и принялась орудовать ею как скалкой. Видя такую находчивость, один немец подтолкнул другого локтем.

— Вот из-за чего мы проиграли войну, — сказал он.

Опять же коллективизм, взаимная выручка — это на войне первая вещь.

Ну и индивидуальная храбрость — этого тоже не отнимешь. Наполеон говорил: русского солдата мало убить, надо его ещё повалить. Такие комплименты противника дорогого стоят.

На тему Второй мировой войны русскими писателями созданы сотни томов и бесчисленное количество рассказов. Военная литература — совершенно необычный слой нашей словесности. В отличие от фальшивых и малоталантливых довоенных творений большинства советских авторов, то, что писалось в войну и позже о войне, как правило, написано искренне, авторы либо прямо участвовали в войне, либо знали о ней не понаслышке. Авторитет советской армии был тогда чрезвычайно высок.

Сегодня армия переживает трудные времена. Причин тому много.

В советские времена пропаганда заставляла верить в могущество и престижность нашей армии. «Святое дело — родину защищать», — писали на плакатах. Увы, подобному патриотизму, пусть под фальшивыми лозунгами, пришёл на смену циничный капитализм, вытеснивший старые приоритеты. «Зачем ты, дед, немцев победил? — издевались молодые подонки над увешанным орденами ветераном. — Победили бы немцы, пили бы мы сейчас баварское пиво!» Им даже в голову не пришло, что, победи гитлеровцы, они бы сейчас не просто пиво не пили, их не было бы на свете. И что они будут делать, когда попадут в армию даже всего на год?

Короче говоря, нынче армия переживает катастрофическое падение популярности. Если ещё сравнительно недавно служить в армии было делом чести и те, кого признавали негодным к военной службе, воспринимали это известие как большую беду, сегодня молодёжь всеми силами стремится от армии «откосить». В ход идут взятки, липовые справки о болезнях, даже причинение себе увечий.

Хотя липовые справки не так уж и нужны. По официальным данным, только 13% наших молодых людей признаны здоровыми и могут быть призваны в армию. Остальные либо больны, либо имеют бесчисленные отсрочки. В весенний призыв 2010 года уклонился от службы каждый второй призывник.

В результате в армию попадают преимущественно те, кто не сумел эти отсрочки получить, то есть главным образом ребята из малообеспеченных семей, отнюдь не расположенные к дисциплине и обучению.

И это ещё не худший контингент. В стремлении заполнить свои поредевшие ряды армия всасывает в себя и парней с уголовным прошлым. Результат предсказать нетрудно: в казармах воцарился быт тюремного барака.

(Справка: по официальным сведениям, большая часть оружия, находящегося сейчас в руках террористов, попала к ним из воинских частей. Только один случай: политическое убийство совершено из автомата, числящегося на военном складе, куда он потом был таинственным образом возвращён.)

А теперь, когда служить призывникам положено только год, а техника в армии с каждым днём усложняется, сделать из такого «списанного материала» умелого и боеспособного солдата более чем проблематично.

Ну и, конечно, печально известная дедовщина. Собственно, и срок службы-то сократили с двух лет до одного года в надежде, что тем прекратят деление на «старослужащих», то есть «дедов», и новичков. Но тут сразу же выяснилось, что дело пошло ещё хуже. Особенно плохо приходится «очкарикам» и «ботаникам», которые не умеют за себя постоять и дать отпор каким-нибудь амбалам, которые заставляют за них мыть пол, стирать им носки и подворотнички.

Такая ситуация наталкивает на размышления. Очевидно, что русский коллективизм подвергается сегодня в армии жестокой проверке на прочность. Попавшие в казарму новички, вместо того чтобы объединиться и дать отпор наглым «старикам», покорно терпят издевательства, отдают им свои мобильники, деньги и еду, даже просят подаяния на улицах, чтобы рассчитаться с вымогателями. И… с нетерпением полгода ждут, чтобы самим превратиться в таких же шакалов. Вспоминая былые обиды, они наслаждаются унижением таких солдат, какими они сами недавно были.

И ещё она загадка русской души. Попав в армию, кавказцы и жители Средней Азии мгновенно находят друг друга, объединяются и, бывает, терроризируют русских, которые почему-то не в состоянии постоять за себя. В чём дело? «Подгнило что-то в Датском королевстве»?

Заслуживает внимания тот факт, что в одной из самых сильных армий мира, израильской, «дедовщины» нет. Как известно, там в армии служат все поголовно, включая женщин. Когда попавшие туда выходцы из России попытались было навести в израильской казарме российские «порядки», они мгновенно получили тюремные сроки. И всё, вопрос о «дедовщине» был закрыт.

Сейчас идут разговоры о создании военных подразделений по этническому принципу. Такой опыт уже имелся в царской России. Военное руководство надеется, что этим путём удастся избежать сплочения призывников одной национальности, чтобы противостоять группе призывников другой национальности, что сейчас активно и происходит: пока в казарме один или два призывника, скажем, с Кавказа или Средней Азии, их угнетают все остальные; когда их становится больше, ситуация меняется на противоположную.

Сработает ли этот план? Сомнительно. Не стоит забывать, что в России — больше сотни национальностей, и значит, обязательно найдётся кто-то, кто не впишется в этномонолитный отряд, а следовательно, будет подвергаться преследованию остальных — разумеется, если эти последние будут теми, кем они сейчас являются: малообразованными, плохо воспитанными, обременёнными множеством предрассудков. Состоятельные семьи, прекрасно зная, что ждёт их отпрысков в армии, всеми правдами и неправдами (больше — неправдами) стремятся помочь детям избежать призыва, а в армию идут те, за кого некому заступиться, и, хуже того, те, кто до призыва хоть и не был судим, но уже имеет опыт общения в уличной банде.

Так что, в отличие от советских времён, наша армия наконец-то стала подлинно рабоче-крестьянской…

Существует простой ответ на вопрос, почему с «дедовщиной» практически не ведётся активной борьбы. Нашим офицерам выгодно иметь какого-нибудь громилу, который за мелкие поблажки и право делать с неопытными «салагами» всё что угодно будет заставлять всех остальных выполнять офицерские распоряжения. Тем более что ведь и эти «все остальные» тоже, знаете ли, не ангелы.

Одно время у нас теплилась надежда, что проблему решат контрактники: это люди, связавшие судьбу и карьеру с армией, так что можно вроде бы рассчитывать на их добросовестность и прилежное обучение.

Увы, и здесь армию ждал прокол. Денег контрактники получают мало, и идти туда способным и энергичным людям ни к чему.

Новая надежда — на институт прапорщиков. Предполагается, что это будут специально обученные специалисты, в задачи которых должны входить воспитание и обучение военному делу молодых призывников. Если они смогут справиться с уголовниками… Что ж, поживём — увидим.

Первых таких прапорщиков мы получим года через три.

Правда, стоит учесть и другое. Сегодня в Российской армии под ружьём миллион триста тысяч военнослужащих. В планах сократить это число до миллиона. Современная армия, с её сверхсовременным вооружением и оборудованием, похоже, не нуждается в миллионах военнослужащих. Надо думать, в случае масштабной войны на поле боя уже никогда не встретятся эти миллионы. Победит армия, которая окажется лучше оснащена и чьи люди будут лучше владеть техникой. В нашем случае на дело обучения отводится год. В Китае — двенадцать лет.

А фантасты и вовсе поговаривают о войнах, в которых сражаться будут роботы, а людям останется сидеть в безопасных бункерах и нажимать кнопки. От чего война не станет более приемлемым способом разрешения конфликтов.

И вообще мы за мир!

ПОТЕХЕ ЧАС

Выше уже отмечалось, что отдых людям необходим жизненно, и не только для восстановления сил. Отдохнуть — значит переменить образ жизни, разрушить монотонный стереотип. Для некоторых людей простая смена деятельности — уже отдых.

Но в целом отдыхать надо уметь. Здесь нам ещё многому предстоит учиться. Самый простой путь, учиться которому не надо, — это напиться, то есть отключиться от работы, от быта, от проблем. Попасть в нирвану блаженного состояния, когда на сердце легко и всё просто. Иногда, правда, всё наоборот: жизнь кажется беспросветной, и лучше всего поскорее повеситься. Ну в крайнем случае, с кем-нибудь подраться.

Но всё-таки, согласитесь, другие пути явно предпочтительнее. Очень многие из нас предпочитают свободный вечер провести у телевизора. О нём стоит поговорить особо.

Когда-то Ленин сказал ставшие потом знаменитыми слова: «Из всех искусств для нас важнейшим является кино». Правда, есть версия, что он сказал «кино и цирк». Почему именно они? Потому что этот злой, но умный циник понимал важность простых развлечений для того, чтобы держать народ под контролем. Кино в то время ещё не стало интеллектуальным видом настоящего искусства, фильмы в основном служили развлечением простому люду.

Сегодня таким развлечением и мощным орудием пропаганды вместо кино стал телевизор. Основные каналы переполнены самой разнообразной развлекаловкой вроде пошлейшего «Аншлага». Остроумцы даже предлагают пошлость измерять в «петросянах», по имени одного из ведущих современных телекомиков, специализирующегося на «мочеполовых шутках». Современный телевизор снизил уровень эстрадного искусства до ниже некуда. Абсолютное большинство толкущихся на телеэкране актёров поразительно малоталантливы, но зато нахраписты. Их главная задача — развлечь, повеселить публику, всё равно как. Недаром малопритязательные зрители говорят друг другу: «Сегодня выступает Петросян (Винокур, Задорнов, Измайлов, далее по алфавиту) — поржём!» И ржут, сползая со стула от шуток ниже пояса.

Второй по притягательности для неискушённого зрителя материал — это дешёвые сенсации. Здесь пальму первенства давно и прочно удерживает Андрей Малахов с его программой «Пусть говорят». Тут говорят всё и обо всём, не гнушаясь грязным бельём и сплетнями.

Впрочем, Малахову не уступают и ведущие похожих программ, главная цель которых — развлечь и не дать думать. Успехи тут несомненны и весьма велики.

Конечно, есть ещё канал «Культура», где можно увидеть немало интеллектуальных передач. Это нечто вроде гетто, куда руководители телевидения сослали всё, что не даёт большого дохода от рекламодателей. «Культуру» смотрит явное меньшинство зрителей. Большинство, к сожалению, «ржёт» над шутками Петросяна.

Итак, после водки главный отдых у нас теперь — на диване перед телевизором, предпочтительно всё же с банкой пива в руке.

Но телевизор сегодня уже заменил нам радио и газету в плане домашних и зарубежных известий. Именно через «ящик» мы узнаём о последних новостях и о том, за кого нам следует голосовать. И о том, как постоянно повышается уровень нашего благосостояния.

Анекдот:

«— Как ты живёшь?

— Замечательно!

— Зарплата?

— Огромная!

— Квартира?

— Прекрасная!

— А телевизор у тебя есть?

— Чудак! Откуда бы я ещё мог узнать, как я хорошо живу?!»

По телевизору удобно наблюдать за тем, как молодые и здоровые мужчины гоняют мяч. Русский футбол не самый передовой в мире, но популярен, почти как в Южной Америке. Наши фанаты ещё не достигли агрессивности своих английских товарищей по интересам, но кое-чему могут поучить и их. По крайней мере, на стадионе во время игры нашей милиции дел хватает.

Наверное, на третье место можно поставить отдых на природе, с удочкой, редко с ружьём, с грибной корзинкой, но прежде всего — на дачном участке.

Учёные провели опрос, какие слова ассоциируются со словом «дача» у немцев и русских. У немцев это оказались: «каникулы», «отпуск», «отдых», «бунгало», «сад», «зелёный», «земля», «роскошь», «уик-энд»; у русских — «отдых», «дом», «каторга». Каторга — потому, что до сих пор у многих из нас дача — это прежде всего тяжёлый труд по выращиванию овощей.

Загадка: что это за насекомое, у которого брюшко белое, спинка чёрная, а лапки в навозе? Ответ: конечно, дачник, склонившийся над грядкой.

Впрочем, при слове «дача» ассоциации могут быть и не такими непривлекательными. Дача может представлять собой наспех сколоченную хижину, главная задача которой защитить вас от дождя. Если вы разбежитесь и толкнёте её плечом, она сложится, как карточный домик. Но это может быть добротное двухэтажное здание с электричеством, газом, иногда даже с водопроводом и паровым отоплением. И наконец, перед вами может предстать настоящая вилла, с гаражом, глухим забором и охранником в воротах. И всё это называется коротким словом «дача». Надо ли говорить, кому принадлежит хижина и кому — дворец?

Русское слово «дача» восходит к глаголу «дать». С давних времён крупный чиновник, который верой и правдой служил государству, мог рассчитывать на то, что ему подарят «дачу». Сегодня это вилла с большим участком земли, нередко лесом и всеми необходимыми хозяйственными постройками. Такие дачи существуют и сейчас для крупных учёных. Много их, например, под Новосибирском в так называемом Академгородке. Посёлок Переделкино под Москвой состоит из дач знаменитых писателей и поэтов. Все советские вожди имели роскошные летние резиденции, которые назывались дачами. Есть они и сейчас.