Я и Она. Исповедь человека, который не переставал ждать Монтемарано Николас

– Один последний вопрос, – окликает она меня. – Если бы тебе сейчас нужно было написать книжку о самопомощи…

– Я не стал бы этого делать.

– Давай представим, – настаивает она. – Если бы тебе нужно было написать еще одну книгу…

– Я не стал бы.

– Но если бы тебе нужно было ее написать.

– Продолжай стараться, как можешь, – говорю я. – Вот что говорила бы моя книга.

Глава 8 Конец любой истории

Мы могли бы закончить на том, как она спит.

Мы могли бы закончить на том, как она прислоняется к мужчине, похожему на меня.

Они сидят на скамейке в Проспект-парке после короткой прогулки – после того как она несколько дней не гуляла, не ела, не вставала с постели.

Собака спущена с поводка. Она бежит через поле, покрытое снегом и льдом, потом бегом возвращается к скамейке, на которой они сидят. Отряхивает снег с шерсти, скулит, приглашая их бросить ей что-нибудь, но у них нет ничего, кроме жалкой пародии на снежок, который ему удается слепить. Он бросает, собака бежит за снежком. Но снежок рассыпается прямо в воздухе, собака кружит по полю, тыкаясь носом в снег. Она считает своим долгом принести обратно то, что было брошено, и расстраивается, потому что не может этого сделать.

Мужчина, похожий на меня, лепит еще один снежок и подбрасывает его достаточно высоко, чтобы собака оказалась прямо под ним. Но когда она его ловит, то ловит ничто – или ей так кажется; он исчезает в ее пасти, превращается в воду, и она ждет, что человек заставит его возникнуть вновь, словно по волшебству, как чудо.

– Вот же он, Ральф, – говорит он. – Вот он, – и бросает снова.

Некоторые книги говорят, что прошлое и будущее – иллюзии: прошлое дарит человеку ложную личность, а будущее обещает спасение. Некоторые книги говорят, что текущий момент – это все, что существует, нет ничего иного, кроме «прямо сейчас».

Это означало бы, что мужчина, похожий на меня, – иллюзия, как и его жена, как и их собака, бегущая по снегу.

Это означало бы, что снег нереален, и парковая скамейка нереальна, и два мальчика, скатывающиеся на санках вниз по холму, нереальны, и холм нереален, и голые деревья, обрамляющие беговую дорожку, и женщина, бегущая по этой дорожке, и замерзающий на лету дождь, и боль, которую испытывает собака, бегая по каменной соли, и ее плач, и человек, который поднимается со скамейки, чтобы вытереть ей лапы.

Мы могли бы закончить на том, как человек вытирает собаке лапы.

Мы могли бы закончить на том, как он отворачивается от собаки, чтобы идти обратно к скамейке.

Мы могли бы закончить на том, какое счастье он испытывает, когда видит, как она спит, слегка приоткрыв рот, а ее глаза – он видит это, подходя ближе, – слезятся от холода и ветра, которые нереальны сейчас, когда я это пишу, но были реальны в тот день.

Она сидит, и рот у нее приоткрыт, и слезы на ее глазах могли бы навернуться от холода и ветра, и мальчики, скатывающиеся с холма, могли бы оказаться забытыми, и женщина, бегущая по тропинке, вокруг которой выстроились голые деревья, могла бы оказаться забытой, и этот день мог бы оказаться забытым, и мы могли бы закончить за одну секунду до того, как он… о, Боже! – до того как он всматривается и… о, Боже! о, Боже! – что-то в этих слезах и приоткрытых губах и… о, Боже, Боже! – он садится рядом с ней, снимает с нее перчатки, берет ее ладони в свои и пытается втереть в них тепло, и…

Это я.

Мне не следует продолжать делать вид, что это не так, если это так.

Мне не следует все время говорить «мужчина, похожий на меня», как будто он – не я, как будто он не живет внутри меня, как будто меня там не было.

Та бегущая женщина могла бы оказаться забыта, если бы я не окликнул ее, если бы она, услышав меня, тем не менее не побежала бы дальше; ее роль в этой истории коротка, но памятна. Мальчишки, скатывавшиеся с холма, могли бы оказаться забыты, если бы я не позвал их тоже, и они опасливо не подошли ко мне, если бы я не сказал им: «Пустяки… Я собирался… Пустяки», – и не привлек ее поближе к себе, чтобы они не видели ее лица. Да и вряд ли они увидели бы что-то еще, кроме спящей женщины, глаза у которой слезятся от ветра.

А потом долго, очень долго, может быть, десять минут, или час, никто не подходил к нам достаточно близко, чтобы можно было окликнуть, и я даже не знал, что кричать, я вообще не хотел никого звать, я хотел, чтобы этот миг длился, продолжал длиться, безмолвный, и много часов и лет спустя у меня случались трудные моменты, когда я сожалел о том, что никого не позвал, ничего не сделал, хотя все равно ничего нельзя было сделать, но я решил ждать, и все прижимал ее к себе, и растирал ей руки, и все это время собака бегала туда-сюда по полю, преследуя что-то, чего я не мог разглядеть. Это выглядело так, будто она с кем-то играла. Она ложилась на брюхо, и хвост разметал снег у нее за спиной, а потом она бежала, как будто кто-то что-то бросил, и снова все повторялось, а потом я услышал, как кто-то позади меня сказал: «Красивая собака», и я ответил: «Благодарю вас», а потом сказал: «Думаю, мне нужна ваша помощь», – и потом, многие часы и годы спустя, я думал об этом слове «думаю» и недоумевал, зачем я его произнес, хотя прекрасно знал, что мне необходима его помощь – и, если бы не это, тот мужчина тоже мог бы оказаться забыт.

ЛЮСИ-ВИНСЕНТ-БИЧ, ЧИЛМАРК, 2009 ГОД

Отложите ручки. Отложите свои книги. Перестаньте делать заметки. Пожалуйста, перестаньте писать на полях. Перестаньте записывать то, что я говорю.

Закройте глаза и сделайте глубокий вдох.

Давайте начнем заново. Давайте начнем снова. Пожалуйста. Давайте все начнем с чистого листа.

Вы здесь не без причины. Спросите себя – почему.

Может быть, вы лишились работы, дома, супруга, ребенка, собаки, здоровья, покоя, разума, пути.

Спросите себя, чего бы вы хотели достичь сегодня. Спросите себя, какой помощи вы ждете от меня.

Позвольте мне быть с вами абсолютно честным: я не могу помочь вам. Во всяком случае, не тем способом, каким вам хотелось бы. Я не могу вернуть вам вашу работу. Я не могу вернуть вам ваш дом. Или вашего супруга, ребенка, собаку, здоровье, покой, разум. Я не могу помочь вам отыскать ваш путь.

Пожалуйста, услышьте меня, когда я говорю это: в жизни есть нечто такое, и довольно много такого, что мы просто не можем изменить.

Видите ли, наши жизни – это истории, которые, по крайней мере частично, были уже написаны. Не могу сказать точно, кто их автор, или режиссер, или редактор.

Постарайтесь, насколько сможете, принять таинство незнания.

Истина состоит в том, что от нас зависит не все. Мы не всегда получаем именно то, чего хотим, на что надеемся; чего ожидаем. Порой – даже не близкое. Порой – прямо противоположное.

При определенной практике мы можем контролировать свои реакции на то, что происходит, но даже это бывает трудно.

В сущности, вы не отказываетесь от контроля. Невозможно отказаться от того, чем ты никогда не владел. Но вы можете отказаться от ложной убежденности в том, что все контролируете.

Вы боитесь, что вам придется испытать какую-то боль, что вы не сможете справиться с тем, что происходит.

Я понимаю, поверьте мне.

Вот единственная вещь, которую вы можете сделать: держите свой страх в одной руке, а свою решимость действовать бесстрашно – в другой.

То, что мы уходим, что мы расходимся – это данности. Нашей целью может стать – уходить с молитвой, пребывать в неведении.

Не грозите небесам кулаком; толку от этого никакого. Истина состоит в том, что все, что угодно, может случиться с кем угодно в любой момент. Есть некая добродетель в том, чтобы любить свою судьбу. Принимая мир на его условиях, вы живете мужественной жизнью. Лучше всего приветствовать жизнь безусловным «да». Не спрашивайте почему, спрашивайте – что дальше.

Пожалуйста, отложите ручки. Перестаньте делать записи. Не записывайте ничего из того, что я говорю. Закройте глаза. Сделайте глубокий вдох.

Я счастлив быть здесь сегодня. Я счастлив, что мне довелось сказать эти слова. Пусть даже только мысленно. Пусть даже только на этой странице, в этой лекции, которую я никогда не читал. Пусть даже это всего лишь шепот, обращенный к моему отражению в кромке воды, когда я медленно гуляю со своей страдающей артритом собакой холодным осенним утром по Мартас-Винъярд сразу после рассвета, и нет поблизости ни единой живой души, которая могла бы меня услышать, даже если бы я прокричал эти слова.

В конце некоторых песен ты нарочно фальшивила. Твой голос ломался, ты отдавала все, что могла, и песня не удавалась, но она была такой же прекрасной в своей неудаче, какой могла бы быть в своем совершенстве.

Ты приходила в восторг, когда песня, которую ты сочиняла, разваливалась. Мы сидели за обедом, и я спрашивал тебя, как прошло утро, и ты говорила: «Та, которая застряла, развалилась и превратилась в сущий кавардак», – и я понимал, что это хорошо.

Спустя несколько месяцев на одном из твоих концертов я, бывало, слышал это – песню, которая покинула свой припев, которая улетела домой, чтобы никогда не возвращаться, которая намеренно сбилась с пути и это ей было безразлично; или песню, сделанную из одних лишь припевов, десяток песен в одной.

Для меня не было ничего хуже беспорядка; неуверенность мне не подходила. Каждая из моих книг – до этой – обретала свои очертания прежде, чем была написана. У меня был план, и я придерживался его во что бы то ни стало. У меня были списки, ключевые моменты, цели.

Однажды, когда я снова застрял в начале «Книги почему», ты сказала: «Просто спой ее», и я возразил: «Но я же сейчас прописываю ключевые моменты», и ты ответила: «Так пропой свои ключевые моменты».

В твой день рождения в прошлом сентябре – который стал бы твоим сороковым – я слушал, как ты поешь. Слушал запись, мне следовало бы сказать. Запись, которая есть ты. Была тобой, следовало бы мне сказать. Доказательство того, что ты пела , что ты уже отпела . Нам следовало бы использовать больше времен для этого глагола.

Позволь, я начну заново. Был твой день рождения, полтора года спустя после поездки в Ланкастер. Я слушал, как ты поешь, слушал твою запись, когда прозвенел дверной звонок. Коробки, наполненные письмами от моих читателей. Я много лет назад сказал своему редактору, что мне они не нужны, но он уходил от одного издателя к другому, поэтому решил отослать эти письма мне. Я не открывал их несколько недель, а потом как-то раз сказал себе: только одно, ведь одно мне никак не повредит, и оно начиналось словами « я так расстроилась, когда услышала… ». Я решил, что нормально было бы читать по одному в день. Все это время я ожидал слов « я же вам говорил », но пока они были ко мне добры. Меня так опечалила новость о вашей. Мои искренние соболезнования по поводу потери вашей. После всего, что вы сделали для меня, мне хотелось бы. Я храню вас в своем. Я знаю, что вы сейчас чувствуете, ведь я потерял мою. Кое-кто спросил бы, как такое могло произойти с ним, но вы в этом не. Мне так жаль, меня так опечалило, я был потрясен, услышав, я постоянно думаю о вас, шлю вам свои теплые мысли умиротворяющие мысли позитивные мысли, в эти трудные… это бесспорно трудное для вас время. Я вложила в конверт книгу, которая, возможно. Надеюсь, вы не против, я вложил в посылку свой экземпляр. Книга, которую я вам высылаю, очень помогла мне, когда я потеряла своего. Пожалуйста, прочтите вложенную книгу, я уверен, что она найдет у вас такой же отклик, какой она нашла у меня, когда.

Исцеление после утраты. Как продолжать жить, когда умирает любимый человек. Как отыскать свой путь после смерти супруга. Как жить со скорбью. Как пройти через скорбь. Путь сквозь скорбь. Как понять свою скорбь. Пробуждение от скорби. Как пережить скорбь и снова научиться жить. Куриный бульон для скорбящей души. Сад скорбящих. Исследуя скорбь. Мужество скорбеть. Как переплыть реку скорби. Как скорбеть вдумчиво. Святая скорбь. Бог знает, что ты скорбишь. Благая скорбь. Не забирайте мою скорбь. Скорбь: история любви. Не стой и не плачь над могилой. Грустно – не значит плохо. Справочник скорбящего. Справочник вдовца. Только для вдовцов. Как вдовец вдовцу. Пробуждение в одиночестве. Когда нет слов: как найти способ справиться с утратой и скорбью. Свет в конце тоннеля: как вернуться к жизни после смерти супруга. Жизнь после утраты. Жизнь после смерти. Смерть вообще ничто. Мы не умираем. Любовь никогда не умирает. Разговор с небесами. Привет с небес. Я была не готова сказать «прощай». Помоги мне сказать «прощай».

Некоторые книги говорят: вообразите, что самое худшее уже случилось. Некоторые книги говорят: продолжайте жить, несмотря ни на что. Некоторые книги говорят: напишите собственный некролог. Некоторые книги говорят: сделайте завтрашний день сегодняшним. Некоторые книги говорят: попробуйте заняться йогой. Некоторые книги говорят: пробегите марафон. Некоторые книги говорят: не предвосхищайте событий. Некоторые книги говорят: никто не видит себя таким, каким видят его другие. Некоторые книги говорят: отрастите бороду. Некоторые книги говорят: сбрейте бороду – и помолодеете на годы. Некоторые книги говорят: навестите родителей, переночуйте в постели своего детства. Некоторые книги говорят: не ждите вечеринки, чтобы надуть шарики. Некоторые книги говорят: не заглядывайте в зеркало. Некоторые книги говорят: взгляните в зеркало, проверьте свою мочу, нащупайте свой пульс, понюхайте свое дыхание. Некоторые книги говорят: никогда не пропускайте завтрак. Некоторые книги говорят: ешьте больше капусты кейл, больше черники, больше чернослива. Некоторые книги говорят: пейте больше зеленого чая. Некоторые книги говорят: никакого алкоголя. Некоторые книги говорят: пейте алкоголь умеренно. Некоторые книги говорят: радуйтесь морщинкам. Некоторые книги говорят: будьте скромны. Некоторые книги говорят: не слишком скромничайте. Некоторые книги говорят: идите в волонтеры. Некоторые книги говорят: примите ответственность, выпрямите спину, улыбайтесь. Некоторые книги говорят: ходите по лестницам, а не ездите в лифте. Некоторые книги говорят: ставьте высокие цели. Некоторые книги говорят: будьте реалистом. Некоторые книги говорят: избегайте риска. Некоторые книги говорят: не бойтесь рисковать. Некоторые книги говорят: мыслите широко. Некоторые книги говорят: будьте практичны. Некоторые книги говорят: думайте, прежде чем действовать. Некоторые книги говорят: не думайте слишком много. Некоторые книги говорят: соглашайтесь, чтобы не согласиться. Некоторые книги говорят: не пытайтесь совместить несовместимое. Некоторые книги говорят: сохраняйте хладнокровие. Некоторые книги говорят: не бойтесь гневаться. Некоторые книги говорят: превратите своих врагов в учителей. Некоторые книги говорят: не обвиняйте, не судите. Некоторые книги говорят: если указываете на кого-то пальцем, на вас в этот момент указывают трое. Некоторые книги говорят: пусть ваше рукопожатие будет твердым. Некоторые книги говорят: жесткие ветки ломаются при первом ветре. Некоторые книги говорят: не складывайте камни в свою котомку. Некоторые книги говорят: закрывайте зубную пасту колпачком. Некоторые книги говорят: наслаждайтесь транспортной пробкой, слушая музыку. Некоторые книги говорят: примите долгую ванну, поезжайте в отпуск, отправляйтесь в круиз. Некоторые книги говорят: смотрите на звезды. Некоторые книги говорят: постирайте простыни. Некоторые книги говорят: фокусируйтесь на мелких подробностях. Некоторые книги говорят: сосредоточивайтесь на общей картине. Некоторые книги говорят: поставьте свои часы на пять минут вперед. Некоторые книги говорят: живите текущим моментом. Некоторые книги говорят: планируйте заранее. Некоторые книги говорят: живите одним днем. Некоторые книги говорят: будьте здесь и сейчас.

Сегодня 1 октября 2009 года. Единственное 1 октября 2009 года, которое когда-либо будет на свете, и вы – здесь.

Мой учитель в средней школе начинал такими словами каждый свой урок. И, несмотря на то что он просто констатировал дату и очевидный факт, думаю, что он на что-то намекал.

Сегодня 1 октября 2009 года, и тебя здесь нет.

Ральф идет на негнущихся лапах у кромки воды в 20 или 30 метрах передо мной; она то и дело оглядывается, чтобы убедиться, что я никуда не делся. Она приветствует каждого, кто проходит мимо; несмотря на дисплазию бедра и артрит, ей удается быть счастливой.

Ветеринар попытался превратить все в шутку.

– Капут – капут, – сказал он. И объяснил, что латинское слово caput – это другое название шейки бедра. – Головке бедра положено быть округлой, – сказал он, – но ее головка быть круглой перестала, и поэтому она утомляет и изнашивает сустав. Это очень болезненно, – добавил он, и смеяться после этого было уже слишком поздно.

– Коленная чашечка тоже явно повреждена, – сказал он. – На коленную чашечку приходится слишком большая нагрузка из-за головки бедра.

Усталые, мы присаживаемся на камни и смотрим на побережье. Вместе задремываем под скрип лодок, моя ладонь покоится на ее спине, приподнимаясь с каждым вдохом в одном ритме с волной, бьющей в причал.

Ты часто говорила: «Думаю, она состарится внезапно».

Однажды белка подобралась к ней слишком близко, но она не бросилась за ней вслед.

Спустя несколько дней она уронила свое любимое лакомство на пол; оно оставалось на том же месте неделю. Я пытался дать ей другую косточку, и она радовалась ей – глазами и хвостом, – но грызть косточку не могла или не хотела, и уронила ее рядом с первой. Теперь я кормлю ее только кашей и мягкими лакомствами, от которых у нее расстраивается желудок. Но я не имею ничего против того, чтобы выводить ее по нескольку раз за ночь; я все равно часто не сплю.

Когда она не смотрит на меня, и я зову ее, она не поворачивается. Только если я крикну, а мне не нравится кричать, чтобы она не подумала, что сделала что-то плохое. Со зрением у нее все в порядке, поэтому я общаюсь с ней знаками. Порой по нескольку дней проходит без звука моего голоса, вообще без каких бы то ни было звуков, кроме тех, которые слышишь только в полном безмолвии – как вода капает из крана, как муха бьется об абажур лампы, как идут часы, которые я никогда не ношу, оставляя их на прикроватной тумбочке.

На Мартас-Винъярд теперь тихо – так, как мы любим; пришли холода. В Эдгартауне и Вайнъярд-Хейвене на окнах висят таблички с надписями ЗАКРЫТО ДО СЛЕДУЮЩЕГО СЕЗОНА, УВИДИМСЯ В МАЕ . Лодки в доке наполняются дождевой водой; сети на лобстера валяются пустыми на песке. СПАСАТЕЛЬ ОТСУТСТВУЕТ . На груде гальки стоит кнопочный телефон. Я снимаю трубку; раздается зуммер. Набираю свой домашний номер и жду, пока кто-нибудь ответит. Поначалу не узнаю голос: извините, но в данный момент нас нет дома. Я решил, что будет правильно, учитывая Ральф, использовать множественное число.

Позже, на пляже Люси-Винсент, на поверхность на несколько секунд выныривает тюлень, прежде чем снова погрузиться. Ветер, сильные волны, надвигается прилив. Мужчина, похожий на меня, идет рядом с собакой. Ее дыхание вылетает из пасти короткими клубками пара. Мужчина мочится на камень; собака отводит взгляд, словно чтобы не смущать его. Они медленно проходят с полкилометра, потом поворачивают обратно; прилив заполнил всю бухту, песок исчез. Нет, не исчез, так только кажется. Но исчезли следы мужчины и следы собаки. Им следовало бы поторопиться, но они не спешат. Собака пытается хватать зубами волны, когда они разбиваются о берег. Мужчина снимает кроссовки и носки, закатывает брюки, идет по щиколотку в холодной воде, которая жалит кожу.

Со временем тело привыкает: холод ощущается как тепло. К тому времени как мы добираемся до места, с которого начали, вода достигает моих колен, волны разбиваются о скальную стену позади меня.

Некоторые книги говорят, что признак – это слезящиеся глаза. Некоторые книги говорят, что признак – это подергивание или дрожь. Некоторые книги говорят, что признак – это недержание. Некоторые книги говорят, что признак – это частые падения. Некоторые книги говорят, что признак – это потеря аппетита. Некоторые книги говорят, что признак – это хвост, зажатый между лапами. Некоторые книги говорят: держите ее поближе к себе. Некоторые книги говорят: если она скулит, близкий звук вашего голоса ее успокоит. Некоторые книги говорят: позвольте ей спать в постели вместе с вами. Некоторые книги говорят: кладите ее на подстилку. Некоторые книги говорят: давайте ей воду через капельницу. Некоторые книги говорят: кормите ее с рук. Некоторые книги говорят: нежно поглаживайте ее шерсть и рассказывайте, каким хорошим другом она вам была. Некоторые книги говорят: каждая часть пути значима. Некоторые книги говорят: даже в самых печальных моментах есть своя красота и даже скрытая радость.

Несколько лет назад прибой был сильным и холодным, но она хотела, чтобы я бросил. Она сидела у кромки воды, и волны разбивались и пенились вокруг нее, и она глазами и хвостом говорила: бросай же. «Только недалеко», – сказала ты, но рука моя уже устремилась вперед, и было приятно размахнуться и бросить настолько далеко, насколько я мог, и как только теннисный мячик вылетел из моей руки, было уже слишком поздно говорить « сидеть », или « нет », или « ко мне »; она уже прыгнула – в океан, в погоне за тем, чего не могла видеть, что даже я не мог увидеть, хотя и проследил дугу падения крохотного желтого шарика, который взмыл, упал, а потом исчез. Это слово мы порой используем, имея в виду то, чего не можем видеть. Он был там, где-то в океане, но для нас он исчез.

Она слишком быстро оказалась слишком далеко – миновав место падения мяча, – и мы едва слышали голоса друг друга, зовущие ее сквозь ветер и шум прибоя. Она хватала зубами воду, тени или солнечные зайчики, которые, должно быть, принимала за то, что искала. Она была единственным крохотным пятнышком во всем океане – единственным пятнышком, которое мы могли видеть. Не было даже лодок. Не было даже, слава Богу, акульих плавников. Она лихорадочно искала то, что было потеряно; мы знали, что она никогда не сдается.

У меня возникла идея: убедить ее, что она нашла то, чего у нее не было никаких шансов найти. Я побежал к нашей машине, стоявшей на парковке, нашел под сиденьем другой мячик.

К тому времени как я вернулся, Ральф заплыла еще дальше, а ты стояла в океанских волнах по шею, пытаясь уговорить Ральф плыть к тебе.

Я понимал, что мне нужен идеальный бросок – между ней и тобой, там, где она могла бы его увидеть. Ральф увидела мяч и поплыла к нему. Она приблизилась, но ее отшвырнуло назад. Но она тогда была молода, и ее желание принести мячик – новый, мячик-самозванца – было сильнее, чем прилив, и она схватила мяч в пасть и поплыла к тебе, и вместе вы добрались до берега.

Ральф стряхнула с себя океанскую воду, уронила мячик передо мной, чтобы я снова его бросил. «Нет, хватит, – сказал я. – Хватит», – и у нее на морде возникло выражение разочарования, какое бывает только у собак. Был конец мая, канун нашей третьей годовщины.

Только позднее, уже дома, мы обратили внимание на хвост Ральф. Он не двигался, даже когда она слышала те слова, которые заставляли ее вилять им из стороны в сторону. Ветеринар сказал, что волны, возможно, повредили его. Он сказал, что может быть, ее хвост больше никогда не будет двигаться, нужно подождать и посмотреть – и это было так, будто нам сказали, что наша собака никогда больше не будет счастлива, хотя это всего лишь означало, что она больше никогда не будет выглядеть счастливой: как человек, который не может улыбаться. С ней будет все в порядке, станет она вилять хвостом или нет; мы больше беспокоились за себя, боялись, что потеряем частичку своего собственного счастья.

Много дней мы смотрели на ее хвост, который странно свисал на сторону и не двигался.

Спустя две недели она сшибла хвостом бокал с вином. В другом случае это бы нас расстроило. Мы были настолько счастливы, что даже не стали оттирать пятно. В иные дни оно было утешительным напоминанием, в другие – напоминанием пугающим, напоминанием о том, как нам повезло. Мы делали вид, что все дело в ее хвосте, а не в том, как быстро приливная волна могла отобрать ее у нас.

Некоторые книги говорят, что это происходит очень быстро и тихо. Некоторые книги говорят, что примерно через 6—12 секунд после инъекции она сделает чуть более глубокий вдох. Некоторые книги говорят, что она впадет в состояние, подобное глубокому сну. Некоторые книги говорят, что она вдохнет еще несколько раз. Некоторые книги говорят, смотрите ей в глаза. Некоторые книги говорят, что обмывание тела будет последним актом любви и доброты. Некоторые книги говорят, что большинство живых существ состоит в основном из воды. Некоторые книги говорят, что вам понадобится кто-то, кто довезет вас до дому. Некоторые книги говорят, что вы не одиноки в своей печали. Некоторые книги говорят, что всякий раз, как вы будете приходить домой, у вас будет возникать чувство пустоты. Некоторые книги говорят, что эта утрата может всколыхнуть воспоминания о былых утратах. Некоторые книги говорят, если хотите, закажите поминальную службу. Некоторые книги говорят, купите камень для своего сада в форме отпечатка лапы. Некоторые книги говорят, что популярным способом хранить память являются маленькие фигурки животных. Некоторые книги говорят, что это обычное дело – когда вы вдруг видите ее дома или в саду спустя много дней после того, как ее не стало. Некоторые книги говорят, что скорбь толкает людей на странные поступки. Некоторые книги говорят, не принимайте никаких важных решений в те несколько недель, которые следуют за такой утратой.

Застреваю, меня разворачивает, я не вижу, куда еду. Машинок все больше, они все отталкивают меня назад. Я пытаюсь развернуться, выправиться, но не могу сдвинуться с места. Еще один удар – сильный, – и теперь я развернут лицом в нужную сторону. Толчок сзади сбивает с меня солнечные очки. Я снова надеваю их – не хочу, чтобы меня узнали, – и еду вперед. Разворот, еще один, и я вижу тебя – красная юбка, волосы отросли и убраны в «конский хвост». Я хочу толкнуть машинку – твою и твоего отца, – но не могу до вас добраться; кто-то все время мне мешает. Получив толчок сзади, я снова верчусь вокруг своей оси. Фрустрирующий сон, который вовсе не сон.

Солнечные очки, короткая стрижка, гладко выбритые щеки; личина. Одинокий взрослый там, где все остальные взрослые не одиноки. И если ты увидишь меня, если меня увидит твой отец, я притворюсь поначалу, что не узнаю вас – в конце концов, ведь прошло уже два года, – а потом притворно обрадуюсь, «вспомнив», спрошу, как у вас дела. Скажу твоему отцу, что приехал сюда с другом и его детьми.

Красная юбочка проезжает мимо, я мельком вижу твое лицо, твои руки вцепились в руль, потом все это исчезает – не вижу куда.

Я снова гонюсь за тобой – красная юбочка, красная машинка. Ближе, ближе, но машинки останавливаются – моя рядом с твоей. Заезд окончен. Я нарочно роняю ключи, прячу лицо, нагибаясь, чтобы подобрать их.

Я иду не на каждый аттракцион, на который берете билеты вы с отцом; это слишком подозрительно без ребенка. Американские горки-«лягушки», пятнадцатиметровое падение, потом «прыжки» обратно наверх; улыбающиеся панды, кружащие вокруг пчелиного улья; космический корабль, который раскачивается как маятник; небольшое колесо обозрения. Близко, но не слишком близко. Я притворяюсь, что изучаю карту парка, смотрю на часы, как будто жду кого-то, в … надцатый раз перевязываю шнурки.

И снова иду за тобой.

От сахарной ваты твои губы становятся синими. Ты идешь рядом с отцом, размахивая бумажным фунтиком, как дирижер.

Я сажусь позади тебя на американских горках с двумя спусками, не слишком крутыми. Ты вскидываешь руки, но не издаешь ни звука. Если я протяну руку, то смогу коснуться твоих волос, которые отдувает назад ветер.

Позже я потягиваю лимонад, сидя на пляжном шезлонге, и наблюдаю, как ты скатываешься по водяной трубе, а отец ждет, чтобы поймать тебя. Повсюду вокруг меня дети слизывают сладости с пальцев, потом бегут обратно, чтобы всласть повопить под водопадами. Я здесь единственный человек, на котором нет плавок или шортов. Солнечно и жарко, уикенд перед Днем поминовения. Я поднимаю руку, чтобы дернуть себя за бороду – нервная привычка, – но бороды нет. Мои руки меня не узнают.

Водопады иссякают; дети в шоке. Вода воронками всасывается обратно в донные стоки. Никому не разрешают скатываться с горок; никому не разрешают выйти из бассейна. Я убежден, что это как-то связано со мной; они знают, чем я здесь занимаюсь; они знают, что я следовал за тобой от твоего дома до парка развлечений.

Пропала девочка: семи лет от роду, каштановые волосы, зеленый купальник. Имя в динамиках звучит неразборчиво. Я жду повторения, чтобы расслышать его снова, точнее, чтобы услышать его впервые. Мне хочется шикнуть на девочку позади меня, которая то и дело спрашивает мать, поставят ли снова песню, которая только что играла.

Я не сделал ничего плохого.

Не то чтобы никогда – но сейчас, в данный момент, насколько я знаю, я не делал ничего плохого. Но можно совершить дурной поступок, и не зная, что ты его совершаешь, намереваясь на самом деле поступить правильно – или в соответствии с тем, что считаешь правильным. Я знаю, можно намереваться сделать одно, но сделать совершенно другое, прямо противоположное; или сделать именно то, что намеревался, но понять, что этот поступок или решение приводят именно к тому, чего ты не хотел, или чего не хотел кто-то другой, или чего не хотел никто.

Девочку находят в раздевалке; все разражаются аплодисментами после этого объявления. Снова включают музыку – другая песня, но та же самая, что и всегда. Включаются водопады; водяные горки возвращаются к жизни; фонтаны бьют из-под земли, заставляя детей спасаться бегством. Они бегут обратно, чтобы снова убежать.

Я бегу и наблюдаю, боясь, что кто-то наблюдает за мной: одна петля вокруг кладбища, отдых, еще один круг, снова отдых. Я прислоняюсь к дереву и растягиваю ноги, потом сажусь в его тени и жду.

Старик прогуливается по кладбищу со своей собакой. Он терпеливо ждет, пока его дворняжка – грудь колесом, черная в подпалинах – обнюхивает розы перед безымянным камнем. Я удивляюсь, как человека, который настолько давно умер, до сих пор могут помнить живые. Может быть, это чей-то прапрапрапрапраправнук возложил цветы. Может быть, рассказ о жизни этого человека передавался из поколения в поколение; должно быть, теперь он уже превратился в легенду, стал игрой в «испорченный телефон».

Спустя три дня я досконально знаю твой распорядок. По утрам – плавание в бассейне. Я видел, как ты возвращаешься домой, с мокрыми волосами, надев джинсовые шорты поверх купальника. Днем – поход с бабушкой в библиотеку. Твоя мать работает неполный день; утром она уходит, зажав в губах сигарету, и возвращается домой после трех, дымя другой сигаретой. Во второй половине дня, часа в четыре, она усаживается на веранде – под навесом стоит старый диван и три белых пластиковых кресла – и потягивает из банки пиво, ожидая, пока вернется домой твой отец. В каждую банку она бросает сигаретные окурки.

Ты сидишь на лужайке – маленький квадрат травы и цветов – и рисуешь. Показываешь рисунок матери. Она делает глоток пива, хвалит тебя, говорит «какой красивый рисунок», возвращает тебе блокнот.

У меня тоже есть свой распорядок. Пробежка, отдых, наблюдение. Поездка на машине в центр, чтобы пообедать. Позже, когда вы с семьей ужинаете – твой отец жарит что-нибудь на гриле, и вы садитесь есть под навесом, – я сижу напротив через улицу, на скамейке возле больницы, и притворяюсь, что читаю газету.

В сумерках воздух становится прохладным, и отблеск телевизора мигает в твоем потемневшем доме. Я несколько раз прохожу мимо дома; слышу пистолетные выстрелы: полицейское шоу или старый фильм. Твоя мать выходит на улицу покурить. Ты выбегаешь вслед за ней в пижаме, ловишь мотыльков. Потом вы возвращаетесь в дом, и я слышу, как щелкает запирающийся замок.

Я еду обратно в отель, где заказываю обслуживание в номер. У меня нет никакого плана. Я не знаю, как долго здесь пробуду. Я подумывал о том, чтобы позвонить в вашу дверь и рассказать твоим родителям правду – об именах твоих кукол, о песне, которую ты напеваешь, об игре «заплачь-засмейся», о том, почему ты не разговариваешь, о том, что ты хочешь быть певицей, о том, почему ты веришь, что когда-то жила рядом с пляжем. Но когда я репетирую то, что мог бы сказать, когда представляю, как это может прозвучать с их точки зрения, то, что я говорю – а говорю я вслух, – начинает казаться чистым безумием. Не могу даже представить, что сказали бы твои родители. Могу только представить, что я сам сказал бы на их месте. Я мог бы постараться мыслить широко – до определенных пределов. Я мог бы даже поверить. Но после этого я бы, наверное, сказал: «Я очень сочувствую вашей утрате. Удачи вам в дальнейшей жизни». И поэтому я не могу заставить себя позвонить в дверь, не могу собраться с духом – или с глупостью – и рассказать что-то твоим родителям. Полагаю, на самом деле мне хочется поговорить с тобой. Я хочу поведать тебе всю эту историю, от начала до конца. Но тебе всего семь лет, и я не знаю, что ты на это скажешь или какой знак покажешь, как отреагируешь. Так что мне остается эта книга, которую, я надеюсь, ты раскроешь, когда станешь старше, найдя ее в букинистическом магазине, и тогда… Но, видишь ли, у этой истории есть только одна концовка, как и у любой истории.

Следующее утро, суббота, еще один, последний раз взглянуть на тебя.

Я сижу напротив через улицу, на кладбище, прислонившись к могильному камню, когда ты выходишь из дома, на руках у тебя щенок. Садишься на лужайку и дразнишь щенка – немецкую овчарку, – показывая ему палку.

А потом я слышу твой голос.

– Здравствуйте, – говоришь ты, и вот ты уже стоишь, глядя на меня. – Здравствуйте, – повторяешь ты и машешь рукой.

Я машу в ответ и перехожу улицу, направляясь к вашей лужайке. Колени у меня дрожат, во рту пересохло. Все слова, которые я тренировался говорить – твоим родителям, тебе, – куда-то подевались.

– Какой милый песик, – говорю я. – Можно, я его поглажу?

– Да, но он может вас описать.

Я присаживаюсь перед тобой на траву и глажу щенка. Он пытается кусать меня за пальцы своими зубками, острыми, как иголки. Ему ужасно хочется схватить что-нибудь в зубы. Я разрешаю ему вцепиться в рукав моей рубашки, и мы с ним играем в перетягивание.

– Сколько ему?

– Десять недель, – отвечаешь ты.

– Как его зовут?

– Гарри.

– Откуда ты взяла это имя?

– Не знаю, – говоришь ты. – Он просто похож на Гарри.

Я боюсь посмотреть на тебя – по-настоящему посмотреть на тебя. Но вскоре я уеду, если только в следующие несколько минут не произойдет ничего неожиданного. Может быть, я больше никогда тебя не увижу. Семь лет, одно из самых выразительных лиц, какие я видел в своей жизни. Большие карие глаза, крупные губы, веснушки.

Я собираюсь спросить, помнишь ли ты меня, но твоя мать выходит из дома, чтобы выкурить сигарету. Она видит меня и спрашивает:

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

Я поднимаюсь, отряхиваю свои тренировочные брюки.

– Я увидел щенка и не смог устоять.

Она подходит ближе.

– Вы, – говорит она. – Я, кажется, вас знаю…

– Два года назад, – напоминаю я, – торнадо.

Она щелкает пальцами.

– Точно! – восклицает. – Я так и знала, что я вас знаю.

– Эрик, – представляюсь я.

– Вы теперь здесь живете?

– Просто в гостях.

– Знаете, ваша подруга потом приезжала… Как же ее зовут…

– Сэм.

– Она была здесь около года назад, задавала всякие вопросы.

– Какие вопросы?

– Что-то о своем брате, – вспоминает твоя мать. – Все время спрашивала, не говорит ли нам о чем-нибудь его имя.

– И что же?

– Нет, но мне кажется, она нам не поверила, – она вытягивает из кармана новую пачку сигарет и стучит ею по ладони. – Она и про вас спрашивала тоже.

– И что же она спрашивала?

– Не помню. Что бы это ни было, я ничего не поняла, – она достает из пачки сигарету, вставляет в угол рта, но не прикуривает. – Странная она какая-то. Не в обиду будь сказано.

– Я не слишком хорошо был с ней знаком, но знаю, что ей многое пришлось пережить.

– Да всем нам приходится многое пережить, – говорит она.

Я беру щенка на руки и даю ему облизать свое лицо.

– Прошу прощения, я с тудом переживаю разлуку с собакой.

– Вы не взяли с собой Ральф?

– Вот как, вы помните ее имя!

– Трудно забыть девочку по имени Ральф.

– Ее больше нет, – говорю я. – Умерла полгода назад.

– О, как жаль, – говорит она, но я смотрю на тебя. Ты никак не реагируешь, будто не слышала. Я разрешаю щенку грызть мой палец.

– Она теперь говорит, – замечаю я.

– Как ни забавно, это случилось на следующий день после того, как вы уехали, – говорит она. – Она спустилась вниз к завтраку и сказала: «Мам», – и я едва в обморок не грохнулась.

– Приятно слышать ее голос.

– Я всегда это знала, – говорит она. – Если уж она может говорить во сне, значит, может и наяву.

Я опускаю щенка на траву рядом с тобой.

– Ты помнишь Ральф?

– Нет.

– А меня помнишь?

Ты смотришь на мать.

– Я что, его знаю?

– Вы уже встречались, – подтверждает твоя мать.

– Я не помню, – говоришь ты.

– Зато я тебя помню, – говорю я. – Ты хочешь быть певицей.

– Больше не хочет, – возражает твоя мать. – Теперь она хочет быть ветеринаром.

– А ты помнишь ту песню, которую напевала тогда?

– Она все позабыла – какая бы там ни была песня.

Несмотря на то, что голос у меня ужасный, мне хочется напеть эту песню, хочется узнать, подпоешь ли ты мне, отреагируешь ли хоть как-нибудь, но твое внимание целиком сосредоточено на щенке, и я тебя не виню. Меня здесь вполне могло и не быть.

– Я уверен, из нее выйдет отличный ветеринар, – говорю я.

Щенок бежит через лужайку, и ты несешься за ним, забегая за дом, и я тебя больше не вижу.

Я хотел сказать так много, но ни одно слово из этого не желает, несмотря на все тренировки, вылетать из моего рта.

– Ну, мне пора идти.

– Приятно было повидаться, – говорит твоя мать.

– Берегите себя, – говорю я.

– Вы тоже, – отвечает она. – Всего хорошего.

– Прощайте, – говорю я ей, а потом, погромче, тебе, где бы ты ни была: – Прощай, Глория. Прощай.

Некоторые книги говорят: разбейте сад, пойте своим растениям. Некоторые книги говорят: вступите в клуб книголюбов, берите уроки музыки, начните собирать марки, заведите домашнее животное. Некоторые книги говорят: варите собственное пиво. Некоторые книги говорят: попробуйте играть в пейнтбол, вступите в какой-нибудь местный кружок, вроде уроков танцев, научитесь танцевать румбу. Некоторые книги говорят: слушайте Джеймса Брауна [21] . Некоторые книги говорят: обнимайте себя. Некоторые книги говорят: когда кто-нибудь обнимает вас, не разнимайте объятий – пусть другой сам это сделает. Некоторые книги говорят: позвольте собаке вылизывать ваше лицо. Некоторые книги говорят: плавайте нагишом. Некоторые книги говорят: поцелуйте незнакомого человека. Некоторые книги говорят: взберитесь на гору. Некоторые книги говорят: преодолейте фобию. Некоторые книги говорят: перемены начинаются с боли. Некоторые книги говорят: займитесь жизнью – или займитесь умиранием. Некоторые книги говорят: никогда не произносите слово « пытаться ». Некоторые книги говорят, что нет ничего такого, чего вы не могли бы сделать. Некоторые книги говорят: примите свои ограничения. Некоторые книги говорят: не принимайте «нет» в качестве ответа. Некоторые книги говорят: купите караоке и пригласите к себе друзей. Некоторые книги говорят: изучите новый язык. Некоторые книги говорят: не оставляйте никаких сожалений. Некоторые книги говорят: берегитесь человека, которому нечего терять. Некоторые книги говорят: не делайте никому ничего дурного. Некоторые книги говорят: никогда не рубите то, что можно развязать. Некоторые книги говорят: признайте свои ошибки. Некоторые книги говорят, что вы – это не ваши ошибки. Некоторые книги говорят: простите всех за все. Некоторые книги говорят: никогда не критикуйте то, что невозможно изменить. Некоторые книги говорят: не бойтесь говорить « я не знаю ». Некоторые книги говорят: не утомляйте людей своими проблемами. Некоторые книги говорят: когда кто-нибудь спрашивает, как вы себя чувствуете, отвечайте – превосходно, никогда не чувствовал себя лучше. Некоторые книги говорят: задавайте вопросы. Некоторые книги говорят: не задавайте слишком много вопросов. Некоторые книги говорят: флиртуйте с кем-нибудь. Некоторые книги говорят: разрешайте флиртовать с вами. Некоторые книги говорят, что нечего бояться. Некоторые книги говорят: бояться – нормально. Некоторые книги говорят: подбадривайте себя. Некоторые книги говорят: отдавайте больше, чем берете. Некоторые книги говорят: Бог дает каждому крест по силам. Некоторые книги говорят, что Бог никогда не моргает. Некоторые книги говорят: Бог даровал мне хладнокровие принимать вещи, которые я не могу изменить, храбрость менять вещи, которые я могу изменить, и мудрость понимать разницу между ними. Некоторые книги говорят: читайте псалмы. Некоторые книги говорят: если что-то кажется слишком хорошим, чтобы быть правдой, вероятно, это неправда. Некоторые книги говорят: осторожно выбирайте партнера по жизни. Некоторые книги говорят: записывайте смех своего супруга. Некоторые книги говорят, что если живешь с партнером, обычно кто-то умирает первым. Некоторые книги говорят: предоставьте все на волю Божию. Некоторые книги говорят: не сдавайтесь легко. Некоторые книги говорят: признайте, что сбились с пути. Некоторые книги говорят: соберите себя заново по кусочку. Некоторые книги говорят: никогда не бывает слишком поздно. Некоторые книги говорят, что нет ничего необычного в том, чтобы дожить до девяноста. Некоторые книги говорят, что ваша старость, вероятно, продлится долго. Некоторые книги говорят, что невозможно поцеловать самого себя в ухо. Некоторые книги говорят: приятно встретить человека после долгой разлуки. Некоторые книги говорят, что воссоединение – это своего рода рай земной. Некоторые книги говорят, что нет ничего хорошего в прощании. Некоторые книги говорят: никогда не говорите «прощай», лучше сказать – увидимся позже, скоро встретимся, как-нибудь свидимся, до новых встреч.

Об авторе

Николас Монтемарано – автор сборника рассказов If the Sky Falls, книги, отмеченной редактором книжного обозрения «Нью-Йорк Таймс», и дебютного романа A Fine Place. Его произведения публиковались в журналах Esquire, Zoetrope, Tin House и в сборнике лучших произведений малых форм, удостоенных премии Пушкарт за 2003 г.; они четырежды были названы в числе лучших произведений года в ежегодной антологии лучших американских рассказов. Он является адъюнкт-профессором английского языка в колледже Франклина и Маршалла в Ланкастере, штат Пенсильвания.

Примечания

1

Лоуренс Уэлк (1903—1992) – американский музыкант, аккордеонист, руководитель оркестра и телевизионный импресарио, который вел программу «Шоу Лоуренса Уэлка» в 1955—1982 гг.

2

Джим Хенсон (1936—1990) – американский кукольник, актер, режиссер, сценарист, продюсер, создатель «Маппет-шоу».

3

Сэм Дэвис-младший (1925—1990) – американский эстрадный артист, киноактер и певец.

4

Орвил Райт (1871—1948) – один из двух братьев Райт, конструкторов первого в мире самолета.

5

Захват американских заложников в Иране (4 ноября 1979—20 января 1981) – дипломатический кризис, начавшийся с захвата местными студентами посольства в Тегеране. Они взяли в заложники 52 работника американского посольства, которых освободили через 444 дня в 1981 г.

6

Глория (лат. Gloria – слава) – начало нескольких католических молитв.

7

Больше об этом читайте в книге М. Эмото «Великая тайна Вселенной: ВОДА» (М.: Эксмо, 2014).

8

Евангелие от Луки, 11:9.

9

Притчи, 23:7.

10

Нью-Йорк Метс – профессиональный бейсбольный клуб.

11

Метод подсчета секунд между вспышкой молнии и раскатом грома: «раз Миссисипи, два Миссисипи» и т. д.

12

В бейсболе – игра, при которой бегущий касается базы за доли секунды до того, как прилетит мяч – или наоборот. (Прим. пер.)

13

«Говорение (новыми) языками» неоднократно упоминается в Новом Завете, в частности, в Книге Деяния и Первом послании Коринфянам, и считается признаком сошествия на человека Духа Святого.

14

«Охота за мусором» – экологические конкурсы, в ходе которых команды волонтеров занимаются уборкой территории, водоемов и пр., получая поощрительные призы.

15

Имеется в виду война в Ираке. (Прим. пер.)

16

Роберт (Бобби) Фишер (1943—2008) – один из самых выдающихся шахматистов XX века, чемпион мира.

17