Кинжал раздора Эшли Марина

Поезд опаздывал на четыре часа. Могло быть и хуже. Именно поэтому Женевьева купила билет так, чтобы у нее перед вылетом самолета были целые сутки. Ничего, главное – доехать до аэропорта, там она продержится двадцать часов где-нибудь в зале ожидания. Кто, в конце концов, сказал, что поезд не опоздает еще больше?

Перелет. Две недели дома в Порт-Пьере. И – к прадедушке с прабабушкой в Меланьи. На год. Ох уж эти старики. Их не сдвинуть с места. Это они ухитряются двигать всех. Меняй планы, ломай будущее, только чтобы они продолжали делать, что им нравится. Рассказать, почему престарелые Мединосы упорно живут в Меланьи и наотрез отказываются переселиться к родне – никто не поверит. Того хуже, покрутят пальцем у виска, мол, выжили из ума. А что остается им, молодым Мединосам? Кому-то же надо приглядывать за стариками. Маленькому дедушке девяносто исполнилось в прошлом году. Маленькая бабушка не намного моложе. Маленькими их в шутку окрестила кузина. Кузина выходит замуж через месяц. Покидает свою «почетную вахту» у стариков, на которую заступает Женевьева.

Какая жалость: Женевьева не сможет побывать на этой свадьбе. Маленькие дедушка с бабушкой совсем слабые. Они не поедут, а значит, Женни останется с ними. Женевьева вздохнула. Ей ужасно любопытно, какой у кузины жених. И какая будет свадьба. Свадьба! Приглашен клан Мединосов чуть не со всего мира. Интересно же посмотреть на Семью, о которой сложены легенды и песни, о которой рассказывается в преданиях, и у которой есть даже фамильная вражда. Семью, которая верой и правдой не одно столетие служила всевозможным королям в сменяющихся друг за другом государствах на том клочке Европы, где скоро приземлится самолет Женевьевы.

Из дремы о тех, кого она не увидит из-за превратностей судьбы, а точнее, из-за стариковских капризов, Женни вывел гудок приближающегося поезда. Она прижала саквояж к груди и приготовилась к штурму. О! Она теперь была опытной путешественницей. Она упаковала, точнее сказать, утрамбовала все свои вещи в один небольшой чемоданчик. Ничего не потеряется и будет свобода маневров. Хватит с нее горького опыта по дороге сюда: три сумки – две руки.

Женевьева рассчитала все точно: когда поезд, озабоченно вздыхая, остановился, перед ней оказалась дверь именно ее вагона. Разноцветная толпа вокруг пришла в движение. Человека неподготовленного запросто могло смести напором лезущих в вагоны пассажиров. Женни бойко растолкала всех на своем пути, орудуя тяжелым, словно набитым камнями, саквояжем как тараном, и оказалась в вагоне. Дело оставалось за малым: отвоевать свое место. Женин даже не надеялась, что оно окажется свободным. Но она решительно собиралась согнать любого, даже если этот любой – беременная старуха со сломанной ногой, кормящая грудью младенца!

Ее нагло обманули в кассе. Обещали нижнее место, а полка оказалась верхней. Занята была мужчиной. Ничего. У нее законные права, а с одним человеком справиться легче, чем с пятью вопящими женщинами, их детьми и домашней живностью. Именно так обстояло дело на соседних полках.

Женевьева была настроена решительно:

– Сеньор! Пор фавор [1] , сеньор!

Никакой реакции. Он как лежал лицом вниз, так и остался.

Женевьева потрогала его за плечо и повысила голос:

– Сеньор!

Голова с длинными грязными спутанными каштановыми волосами слегка шевельнулась. Мужчина недовольно посмотрел на Женин и отвернулся.

– Сеньор! – грозно сказала Женевьева, не позволяя захватчику снова погрузиться в сон, – это место принадлежит мне. Прошу освободить.

Обладатель каштановой шевелюры соизволил медленно повернуть голову и подпереть ее рукой. Он с ленивым любопытством оглядел Женевьеву и небрежно заметил по-английски:

– А! Наш брат! С каких раскопок едешь?

– Что? – Женни уставилась на него с отчаянием.

С каким бы удовольствием она сейчас ретировалась. Она робела перед бесцеремонностью, а именно этим и отличались молодые люди такого типа. Самоуверенные нахалы. Красивый самоуверенный нахал. Кажется, красивый.

Отступать было некуда.

– Вот, – Женевьева ткнула ему под нос твердый желтый кусочек картона, – у меня билет на это место.

– У меня тоже билет, – не меняя позы, пожал плечом парень и неторопливым движением вынул свой, уже продырявленный, билет из нагрудного кармана такой же, как у нее, выгоревшей полевой рубахи.

При этом он смотрел на нее, явно наслаждаясь ситуацией.

Женевьева подавила желание исчезнуть, испариться. Почти даже не покраснела. Она выдернула билет из его пальцев и сравнила. Та же дата. Тот же вагон. То же место. Перевернула и обнаружила на штампе, что билет был выдан 2 августа 1964 года.

– Мой куплен на несколько недель раньше! – обрадовалась она.

– А мой на несколько остановок раньше, – насмешливо сказал незнакомец.

– Проводник нас рассудит! – нахмурилась Женевьева.

Проводник, собственно, уже приближался, ловко протискиваясь между сидящими в проходе людьми, их пожитками и даже сундуками. Соседи по купе, было поскучневшие оттого, что скандал не разгорелся и, к тому же, диалог перешел с испанского на незнакомый им язык, снова оживились.

Проводник потоптался, ожидая аргументов в виде купюр. Женевьеве было неудобно вот так, при всех, совать ему деньги. А парень то ли снова задремал, то ли сделал вид, что засыпает.

– Сеньорита, – проводнику надоело ждать, – решайте ваши с сеньором вопросы у начальника станции.

– Он в каком вагоне? – пролепетала Женевьева.

Так Женевьева и поверила. Она чуть не заплакала. Замечательная страна. Удивительная страна. Потрясающая страна. Не хватает чуть-чуть порядка – только и всего. Аборигенам, похоже, отсутствие порядка не мешает, но как быть приезжим? Быстрее бы выбраться из Южной Америки. Домой. В Европу.

Зареветь она не успела. Парень очнулся, подвинулся и сказал:

– Забирайся.

Проводник было запротестовал, но поезд тронулся. Проводник смирился с тем, что двое глупых гринго не освободят ему полку, прокомпостировал билет, выругался и двинулся дальше.

Сидеть Женевьеве было неудобно. Голова упиралась в багажную полку над ними, ноги болтались, не находя опоры. Внизу возмутились, и Женин пришлось поджать ноги. Виновник ее злоключений, похоже, спал. Женевьева размечталась. Отец ее во всех своих поездках по миру в поисках редких книг обязательно встречал кого-нибудь из Порт-Пьера. Верилось в это с трудом, но всегда оказывалось правдой. Вот бы и ее попутчик оказался земляком. Бывают же в жизни сюрпризы! Но нет, вряд ли. Так везет только ее отцу. Парень точно американец.

Барт открыл глаза и с удивлением посмотрел на девушку. До чего же ломит все тело и трещит голова. А это кто? Ну да, двойной билет.

Судьба могла бы подсунуть ему жгучую брюнетку, раз взялась уплотнять его полку, так нет же, голубоглазая блондинка. Рафаэлю бы она понравилась – в его вкусе.

– Так с каких раскопок ты едешь? – спросил он.

Женевьева вздрогнула, повернулась к нему и захлопала глазами.

– Я не с раскопок. Я участвовала в биологической экспедиции доктора Родригеса! У профессора Родригеса замечательная теория. Он считает, что следует изучить растения, которые применяют коренные жители Южной Америки в медикаментозных целях. Методы местных знахарей могут послужить основанием новой отрасли современной медицины…

Дело было даже не в том, с какими неудобствами она сейчас едет. Не беда, переживет, это ненадолго. Главное, что едет. Просто это знак, это начало того, как все сложится дальше. Она, конечно, любит прадедушку с прабабушкой. Но убить целый год в такой дыре, как Меланьи! Вдвойне обидно после чудесно проведенного лета. У нее теперь столько планов, столько замыслов! А ей придется сидеть в скучном, маленьком, сером городишке, именно таким она помнит Меланьи по ежегодным визитам к старикам. И ради чего?!

Папа ее утешал, говорил, что она прослушает за год какие-нибудь курсы, там есть что-то вроде филиала университета. Но что теперь их очередь присмотреть за Маленькими. С другой стороны, родители так легко отпустили ее на край света в экспедицию только потому, что чувствовали себя виноватыми за украденный у нее год жизни. Ничего, она настоящая Мединос, она что-нибудь придумает, в конце концов, там должна быть библиотека. Похоронить себя заживо она не даст… Не даст… Не дат… дат… дат… дат.

Поезд тряхнуло. Барт открыл глаза и удивленно уставился в спину перед ним. Раф? Что Рафаэль здесь делает? А! Это девушка с билетом. Поезд резко затормозил. Барт успел подсунуть руку под талию и поймать заскользившую к краю попутчицу. Та даже не проснулась. Лучше бы пристегнуть ее ремнем, но сил вставать и возиться у него не было. Барт обхватил девушку руками вокруг пояса, сцепил пальцы замком и опять отключился.

Женни очнулась. Надо же, она ухитрилась задремать даже в таких условиях. Пошевелилась и поняла, что сосед по полке держит ее за талию мертвой хваткой. Поезд дернулся, она не свалилась. Гм… Лучше бы уступил ей место, джентльмен. Женни прислушалась: за ее спиной раздавалось тяжелое, но ровное дыхание. Спит. Расскажи кому, звучать-то как будет: «Я спала с незнакомым мужчиной!» Хи-хи, спала. Но мама придет в ужас. Видимо, поезд шел сейчас по равнине. Колеса стучали убаюкивающе.

Барт проснулся от того, что рука затекла, от того, что низ живота ныл, а мочевой пузырь распирало, от того, что язык присох к небу. Придется встать. Он разжал пальцы, выдернул руку, пошевелил, чтобы прошло покалывание, и сполз ногами вперед с полки. Снял свой ремень. Пожалуй, одного не хватит. Хорошо, у девушки в штаны был вдет похожий. Барт расстегнул его и выдернул. Девушка недовольно проговорила что-то и раскинулась на освободившейся полке.

Барт переждал приступ тошноты и дурноты. Сделал из двух ремней один, длинный, и пристегнул им девушку к ручке в стенке над полкой. Теперь не упадет.

Барт, наступая в потемках на дремавших в проходе «левых» пассажиров, двинулся в туалет. Через купе компания то ли европейцев, то ли американцев играла в карты. «Как они ухитряются масть видеть: на ощупь, что ли?» – удивился Барт и прислушался к тихим восклицаниям, пытаясь определить, во что играют.

В грязном вонючем туалете он чуть не потерял сознание. Умылся теплой водой, отчего руки стали липкими, собрался с силами и двинулся в обратный путь. Остановился передохнуть рядом с игроками и еле удержал равновесие при резком толчке.

Женин подбросило. Она ринулась в испуге куда-то, ремень не дал ей свалиться. Она полежала, соображая, что, собственно, происходит. Откуда-то из коридора вынырнула темная фигура. Ее попутчик!

– О! Спасибо… – начала Женевьева.

Парень подавил смешок и поискал что-то на багажной полке. «Бульк-бульк». Запахло спиртным.

– Хочешь? – он протянул ей флягу.

Женин испуганно отказалась.

Барт допил. Желудок обожгло, легче не стало. Да что это с ним такое?

Барт увидел босые ноги девушки: надо же, уже не стесняются, со спящих воруют.

– Где твоя обувь?

– На полу. Я сняла, – пролепетала Женни.

«Вот дура», – мысленно обругал ее Барт, нагнулся, пошарил внизу.

Наивные люди: затолкали ботинки под сумку. Повезло, что не в сумку. Если уж воровать – так надо воровать, а не наполовину.

– На, обуй, а то украдут.

Женни торопливо натянула ботинки.

Так вот куда делись ее туфельки в поезде по дороге сюда.

– Куда ты едешь? – спросила шепотом.

Парень все еще стоял, облокотившись о полку, но было так темно, что очертания лица расплывались: просто бледное пятно напротив.

– В Меланьи, – ответил он, словно далекий Меланьи был следующей остановкой этого поезда.

– То есть я сначала домой, в Порт-Пьер, а в Меланьи через две недели… – затараторила она обрадованно на родном языке. Папа точно не поверит, что Женевьева ухитрилась встретить земляка. Ну, не совсем земляка, но зато на другом континенте на одной полке в поезде! – Да! Через две недели в Меланьи карнавал. Как же я опаздываю! – невпопад, но очень горячо сказал странный попутчик.

– Спи, – устало добавил Барт: язык ворочался во рту с трудом, – я пока постою. Потом разбужу, и мы поменяемся.

– Договор! – согласилась Женевьева, она хотела бы еще немного поболтать, но парень, видимо, не был расположен к разговорам.

Однако не он ее разбудил. Проснулась Женин от истошного женского крика. Вопила женщина с нижней полки, с ребенком на руках. Мальчик молчал, только моргал своими черными глазенками.

А на полу без движения на всех этих тюках и чьих-то ногах лежал сосед Женин по полке.

Женевьева дернулась вниз, но ее остановил ремень. Она расстегнула пряжку и спрыгнула. Потрогала парня за плечо и даже сквозь ткань рубашки почувствовала, какой он горячий.

Спокойно, только спокойно. Где проводник? Нет, кажется, его купе в обратную сторону.

Вокруг Барта суетилось несколько проводников. Его уложили на нижнюю полку, в сознание он не приходил. Пассажиры больше с любопытством, чем с испугом, разглядывали его, из соседних купе норовили лишний раз пройти мимо.

– Что вы собираетесь с ним делать? – спросила Женин у проводника. – Сейчас остановка. Сообщу. А еще через одну снимем с поезда. В том городе госпиталь, будут ждать. Там пусть и разбираются.

Барта положили на одеяло и понесли к выходу.

Женевьева как во сне шла следом. «Ну как же так!»

Народ оживленно обсуждал, что с ним может быть и что с ним будут делать. Кроме картежников. Те ничего не замечали вокруг.

– Джек! – один хлопнул картой по столику.

Барт открыл глаза и повернул туда голову.

Женни обрадовалась: кажется, парень очнулся. Но он снова отключился.

Женевьева стояла на подножке и наблюдала за происходящим. Подъехала санитарная машина с крестом на брезенте. Никто никуда не спешил. Лениво вышли санитары. Неторопливо обшарили ее попутчика.

– Никаких документов. А это что за бумага? Прививочная карта, что ли? На чье имя? Рафаэль Меди-ка-ка. Меди-кек, – пытался прочитать один из приехавших.

Носилки лежали на земле. Каштановые пряди смешались с песком и пылью. Бледное лицо с черными кругами под глазами слегка оживляли два маленьких алых пятнышка на скулах. Когда ветер пошевелил его волосы, Женни показалось, что парень мертв, умер. А они ничего не делают! О, как знакомо. Замечательная страна. Нет, грудь у него поднимается. Дышит! Только они не спешат. Он же правда умрет. «А я, кажется, знаю, как их поторопить!» Женни спрыгнула на землю и подбежала к ним.

– Он не из Европы. Он американец! Очень важная персона! Срочно в госпиталь и позвоните в американское консульство.

Санитар недоверчиво посмотрел на Женевьеву, потом на документ в своей руке.

– Это не его! Он не Рафаэль, это чей-то еще документ. И какой это вообще документ-то? Его зовут Джек, фамилию не помню, Смит, что ли. В консульстве знают.

– Джек! – повторила она громко.

Барт застонал и повернул к ней голову.

– Рафаэло! – позвал санитар.

Отсутствие его реакции их убедило, они засуетились, подхватили одеяло, служившее носилками.

– Ты с ним? – призывно махнул один рукой.

«Что же я наделала?» – испугалась наконец Женевьева. Она тряслась на жесткой скамье санитарной машины, рядом лежал незнакомец. Женин чуть не заплакала. Вот так, поддавшись благородному порыву, взять и сойти с поезда. «Ничего страшного. Я второй раз в жизни поступаю необдуманно. И что случилось в первый раз? Только хорошее». Но из ее глаз предательски скатилась пара слезинок.

Каменное двухэтажное с большими окнами здание госпиталя произвело на Женевьеву благоприятное впечатление своей солидностью. А вот прилизанный с бегающими глазками доктор ей ужасно не понравился.

– Я по поводу Джека Смита сейчас пойду звонить в американское консульство! – припугнула она врача.

Барта раздели, ворох его одежды сунули Женевьеве. «Самоуверенный тип, ему плевать было, как он загорел, – оценила Женни полоски следов и майки, и футболки на теле попутчика. – А женщины гораздо красивее мужчин. Особенно ноги у нас красивее, а конкретно коленки». Женни стыдливо отвела глаза: надо же, какие глупые мысли приходят в самые неподходящие моменты. Убедившись, что ее подопечным занялись, она и правда отправилась на поиски телеграфа с телефоном. Только позвонила не в консульство, а профессору Родригесу. Ей повезло: она его застала. Он выслушал ее сбивчивый рассказ, посоветовал отзвониться срочно в аэропорт насчет билетов, продиктовал ей номер, пообещал сам лично перезвонить в госпиталь по поводу парня.

– Так он американец? – уточнил профессор.

Женни снова пришлось соврать. Ох, куда еще заведет ее эта история. Знакомство, которое знакомством можно назвать с большой натяжкой.

– Женевьева Мединос. Да. Не лечу. И Рафаэль. Фамилии не знаю, – дозвонилась она в аэропорт.

Позвонить родителям Женевьева не решилась, отправила телеграмму: «Задерживаюсь в экспедиции на пару дней. Женни». «Ничего страшного, я им позвоню из аэропорта, скажу, что вылетаю».

– Госпожа Женевьева добивается вашей аудиенции, Ваше Величество, – уламывал Барт короля Рафаэля Сердитого.

Грозный король Рафаэль приподнялся на троне и спросил каким-то чужим голосом:

– Госпожа Женевьева, – ответил он, доблестный рыцарь Бартоломью, и очнулся.

– Женевьева? – совсем не король Рафаэль, а доктор переспросил у него, перевел взгляд на дверь и воскликнул сладко-любезно: – Ах, проходите, сеньорита Женевьева! Профессор Родригес мне уже позвонил. Наш пациент очнулся.

Сумасшедший день клонился к закату. Темнело здесь быстро. Женевьева клевала носом на стуле у кровати больного. Она уронила голову, вздрогнула, проснулась, посмотрела на парня. Лучше ему явно не стало, надо действовать самостоятельно. «Абсолютно ничего страшного, хуже не будет, это же натуральное лекарство», – подбадривала себя Женни, роясь в саквояже. Она сто раз видела, как лечатся местные индейцы. Конечно, никто ничего в экспедиции не пробовал на себе: они только собирали материал, растения и записывали, что от чего применяют аборигены в разных регионах страны. Женни развернула платочек с листьями, ягодами и корешками. Которые? Эти или вот эти? Махнула рукой и взяла два вида листьев. Сунула в рот незнакомцу. Он никак не отреагировал. Как же заставить его прожевать и проглотить? Она подумала немного и разжевала сама. Фу, как горько. Значит, подействует, все полезное – редкостная гадость, как шпинат или цветная капуста. Хорошо, что он в бесчувственном состоянии и не видит, что она делает. Она сунула клейкую разжеванную массу ему в рот. Он подержал во рту и сглотнул. Вот хороший мальчик, умненький мальчик. А сейчас запьем водичкой. Женни приподняла ему голову и поднесла к губам кружку с водой. Ей вспомнилось, как однажды она давала лекарство приболевшей соседской собаке. Без ведома соседки. Собака выздоровела. Одинокая, в чужой стране, при очень запутанных обстоятельствах, в госпитале, где даже не было ей кровати, сидела на грубом стуле Женевьева Мединос и зажимала себе рот рукой, чтобы не рассмеяться. «Надо же, какие странные аналогии приходят мне в голову!»

«Вжик-вжик». Женевьева открыла глаза и вскрикнула. Прямо перед ее носом щелкали громадные ножницы.

– Доброе утро, – приветливо сказала санитарка, прошлась камнем по лезвиям ножниц и любовно потрогала острие.

– Ну что? Будем стричь? – спросила она.

– Кого? Зачем? – пролепетала Женни.

– Как кого? Больного! Чтобы заразы не было. Вши у всех.

– А есть варианты?

– Можно помыть, – пожала плечами санитарка.

– Лучше помыть, – обрадовалась Женни, а то обкорнают ее попутчика, как остальных пациентов.

Ладно бы налысо, а то практически налысо, но с торчащими клоками. То-то она вчера удивилась, а их, оказывается, здесь всех стригут. Нет, у нее есть человеколюбие! Тем более что ей это ничего не стоит.

– Как хочешь, мой. Чайник возьми на кухне, и кувшин они дадут. Тазик – у меня. – Санитарка пошла дальше.

– Что? Я?

«Ну я так не играю. Это слишком!»

Женевьева посмотрела на незнакомца. Живехонек. Спит лицом в подушку.

Потрогала – мокрый от пота, зато жара нет. Фу, волосы слиплись. Уже поздно попросить, чтоб остригли?

– Кризис миновал! – солидно произнесла Женни вслух слышанную где-то фразу и отправилась искать кухню.

«Не расплатишься со мной, голубчик! Ручная работа. Хотя от таких, как ты, благодарности не дождешься. Ох и влипла я в историю. Нужен ты мне очень, как же. Приведу тебя в порядок – и до свидания», – думала Женни, свесив с кровати голову попутчика, ожесточенно ее намыливая и обильно поливая водой из кувшина над тазиком. «Какой ужас! Он не мыл свою шею с рождения». За ушами Женевьева ему отмыла, но дальше – увольте. И так хорош.

Женни взяла его за плечи, поднатужилась и уложила на спину, головой на подушку.

– Где я? – глаза у парня были ярко голубые, большие и, честно сказать, красивые.

Правда, слишком глубоко посаженные. Как у бандитов и должны быть. Хотя злодеям не полагаются такие черные и пушистые ресницы.

– В госпитале. Ты потерял сознание в поезде. Тебя сняли и отвезли сюда. Я по глупости сошла, чтобы их подгонять, они не торопились. Потом объясню подробно. – Женни услышала тяжелые мужские шаги. – Это доктор! Слушай меня внимательно! Ты – американец! Зовут Джек! Доброе утро, доктор! Джек только что очнулся! – обернулась она.

– Кризис миновал, – важно сказал доктор после осмотра.

– Язык только подозрительный. Ну-ка, Джек, покажи еще раз язык.

«Джек» сообразил, чего от него хотят, высунул язык. Язык был ужасающего черного цвета.

Хорошо, что доктор разглядывал язык, а не Женевьеву.

– Гм, интересно. Будем наблюдать! – решил врач.

Доктор был похож на лиса, мордочка сладкая, а зубки остренькие.

– Не имею права здесь держать… Иностранец… Документы… – Барт понимал в его речи только отдельные слова.

– Джек, кажется, Смит? – доктор смотрел вопросительно.

– Тот самый, – протянул ему руку Барт.

Барт не дал ему времени на размышления.

– Где мой фотоаппарат и другие вещи?

– О! Журналист! – воскликнул доктор.

«Твоя версия», – подумал Барт. Но изъявил желание расписать прелести местного госпиталя в лучшем американском издании. И лично выдающиеся профессиональные качества доктора!

– Ты что, правда Джек Смит? Журналист? – удивилась Женевьева, когда врач удалился.

– Ты сказала Джек, он сказал журналист, лично я ничего не говорил, я только пообещал сфотографировать больницу. – Попутчик смотрел, невинно улыбаясь. – Вышло недоразумение.

Женевьева восхищенно присвистнула. «Авантюрист! Этот не пропадет».

– Не уходи, – прозвучало с кровати.

Женин остановилась в дверях, развернулась и разулыбалась. Форменная дура! Он же смеялся:

– Ты что, собираешься бросить на произвол судьбы человека, который почти не говорит по-испански?

Женин вспыхнула.

– Отсюда так просто не выберешься, – рассуждал тем временем попутчик. – Поезда здесь раз в неделю. Хотя не знаю, докуда мы доехали, может, еще какие ходят. Мы влипли! Но ты не переживай. Я беру все в свои руки. Скоро будем дома, в Меланьи.

Барт сел в кровати, простыня съехала, он удивился:

– А где моя одежда?

Женин взяла со стула и сунула ему сверток.

– Ты не постирала? – развернул он с брезгливой гримасой.

Краска прилила к щекам Женевьевы.

Попутчик натянул штаны, расстегнул карман где-то в районе колена:

– Впрочем, хорошо, что не постирала: документы целы.

Посмотрел на пунцовую девушку, потерявшую дар речи, и широко улыбнулся:

– Я пошутил. Каково отпрыску древнего рода осознавать, что не он по привычке спас кому-то жизнь, а ему. Девчонка. Ну и что мне теперь делать? Жениться, как честному рыцарю?

Казалось, сильнее краснеть было невозможно. Но Женевьева смогла. Глаза у нее вспыхнули от негодования. Попутчик захохотал.

– Эй, – начал он, – не сердись. Я хотел тебя немножко развеселить. Разрядить обстановку. Она же хуже некуда. Да? Из-за меня. Ты благородно спасла незнакомца. Ангел. Точно. Видно, бедная мама молится обо мне день и ночь, что судьба подсадила мне на полку ангела.

А Женевьева было приняла свой нормальный цвет. Пришлось краснеть опять. Чтобы прекратить это безобразие, она перебила болтливого незнакомца:

– Кстати, откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я не знаю. Мы же еще не знакомы. Нужно исправить ошибку. Бартоломью. Для близких друзей и ангелов просто Барт.

«Бартоломью. Надо же, когда мысленно произносишь, то язык как будто перекатывает во рту маленькую льдинку».

– Так как зовут моего ангела? – глаза у него смеялись, но Женевьева решила больше не поддаваться на его шуточки.

– Женевьева. Ты вчера назвал меня по имени.

– Не может быть, – удивился Бартоломью. – Я вижу тебя первый раз в жизни, не считая поезда, конечно. И самое забавное, я не мог ошибиться, у меня нет ни одной знакомой Женевьевы.

– Точно. – Он подумал. – Ни о ком даже не говорит это имя.

– Знаешь что, – решила Женевьева, – отлеживайся сегодня, а я схожу узнаю расписание поездов, Бартоломью, – не отказала она себе в удовольствии произнести его имя вслух.

Он посмотрел на нее нерешительно.

«Ага, ну как же, рыцарь, сам всех спасает!» – усмехнулась Женин.

Барт кивнул с неохотой и сел.

– А откуда взялось имя Джек? Я его тоже упоминал? – спросил задумчиво.

Женевьева вернулась второй раз. Плохая примета. Ох, нужно зайти в туалет, посмотреться в зеркало, а то не будет ей сегодня удачи.

– Нет. Ты на него откликался.

Она оставила Бартоломью с выражением полного недоумения на лице.

Интересно, если бы она не забыла перед выходом из госпиталя найти зеркало и заглянуть в него, появился бы в расписании нужный им поезд? Теперь уже не проверишь. Барт был прав, следующий поезд – через неделю.

«Нет. Только не это. Я хочу домой!»

Женевьеве вдруг представилось, что она застрянет здесь на всю оставшуюся жизнь. Женин оглянулась на вокзальную площадь, залитую солнцем, поэтому весь мусор был на виду, на чужие ей чумазые лица и немножко поплакала.

– Вернулась?!

О! Он, кажется, ей обрадовался.

– Куда же я денусь? Все предки моего древнего рода грозят из гробов пальцами и велят держать слово, – огрызнулась Женин, заодно и похвастала: пусть не задается – рыцарь.

– Ну и потенциальными женихами не стоит разбрасываться, правда?

Она опять смутилась, а он захохотал.

– Хочешь есть? – предложил, отсмеявшись. – Я взял на кухне для тебя пайку.

На стуле лежал фотоаппарат и стояла накрытая миска. Еще теплая на ощупь.

Барт жестом пригласил ее садиться и переложил фотоаппарат к себе на кровать.

– Этот доктор мертвого поднимет. Вынудил меня фотографировать. Чувствует, что мы скоро сбежим, – пояснил на вопросительный взгляд Женевьевы.

– Не сбежим, – вздохнула Женин, глотая что-то жидкое, острое, но вполне съедобное.

– И что, ни одного поезда ни в каком направлении в ближайшие дни? – недоверчиво переспросил Барт.

– Направлений здесь только два. Завтра есть один поезд в сторону столицы, только он не доезжает до нее, у него конечная через пару остановок отсюда.

– Лучше, чем ничего! – бодро сказал Барт. – Уже часть пути. Глядишь, оттуда еще чем-нибудь уедем. Выше нос!

И правда, как же она сама не догадалась. Женин повеселела.

– А как ты себя чувствуешь?

– Отлично. – Он попытался изобразить улыбку.

– Держи, – Женевьева протянула ему листья, – это надо разжевать и проглотить.

– Я тебе верю, ангел. – Барт сунул листья в рот и зажевал, не спуская с Женин насмешливых глаз.

– Горько. У меня такой же привкус был с утра. – Он на нее подозрительно уставился.

– Над чем ты там смеешься? – раздался его недовольный голос. – И где ты спишь?

– На стуле, – поморщилась она.

Женевьева наотрез отказалась меняться, как полудохлый рыцарь ни настаивал. Тогда он сдвинулся на самый край кровати. Женин отрицательно покачала головой.

– Я не кусаюсь. И вообще я сейчас относительно безопасен. По меньшей мере, до завтра. Обещаю. Не бойся, – насмешливо сказал Барт.

– Я не боюсь! – разозлилась Женин и улеглась на бок, спиной к нему.

Она легла сверху на одеяло, стянув его с Барта, но он не стал выдергивать его из-под нее, еще поймет неправильно, дурочка, – пусть спит.

– Мне не хватает на билет! – с ужасом обнаружила Женин на следующее утро у касс. – Я же позавчера много потратила: телеграмма, телефонные разговоры…

– У меня впритык, – пересчитал свои деньги Барт.