Третья сила. Сорвать Блицкриг! (сборник) Вихрев Федор
— Это он тебе сам сказал? Когда это ты по-фински понимать научился? — Определенно ротный был недоволен тем, что его дергают из-за какого-то пленного. — Их уже как собак нерезаных, а сколько еще будет. И что теперь, из-за каждого ты будешь ко мне бегать?
— Да дело в том, что он не финн, он наш, русский! — уточнил боец.
— Контра, что ли, недобитая? Тогда ведите его к особисту, пусть он разбирается. Это по его части. — Ротного определенно раздражало поведение младшего сержанта.
— Товарищ капитан, это наш пленный. Он летом в плен к финнам попал. А вот сейчас убежал, а мы его заметили и привели сюда.
— Ох, Силантьев, горе ты мое луковое, — махнул рукой командир разведчиков, — а вдруг это шпион? А вы его привели в часть. Вот он сейчас убьет комбрига и убежит. А ты потом из-за него под трибунал пойдешь.
— Так какой он, на хрен, шпион, товарищ капитан. Еле на ногах держится. Он мой земляк, тоже из-под Курска. Там говор приметный. Так что шпионом он быть не может. А к особисту его вести сразу боязно. Тот прикажет расстрелять, на хрен. Скажет, мол, раз в плен сдался, значит, или трус, или предатель. А мне его жалко, земляк все-таки.
— Ладно, раз земляк, тогда пойдем, посмотрим, что это за зверь такой. — Капитан уже сменил гнев на милость. В принципе, Силантьев поступил правильно, сначала проинформировав своего командира. Конечно, он должен был доставить пленного в особый отдел, но туда всегда успеется. Пусть сначала командир роты посмотрит, а там уж видно будет, что да как.
Несколько разведчиков сидели около небольшого костерка. Кто-то курил самокрутку, кто-то ел кашу, кто-то просто грелся у огня. Все взоры бойцов были устремлены на человека, который пил большими глотками чай из армейского котелка. Выглядел он странно и страшно. Худой, даже скорее изможденный, нестриженый и небритый, грязный, одетый в какие-то лохмотья. На ногах у него вместо обуви были какие-то грязные тряпки. При приближении ротного разведчики начали вставать, но командир остановил их порыв взмахом руки, и они уселись на свои места. Только человек, пивший чай, вскочил со своего места и представился:
— Командир орудия N-ского артполка, сержант Жигарев.
— Ну, командир, а где же твой расчет и твое орудие? — спросил капитан.
— Товарищ командир, весь расчет погиб, выполняя боевое задание. Орудие было уничтожено прямым попаданием снаряда, — ответил бывший пленный.
— Садись, в ногах правды нет. Рассказывай, как дело было. Только правду рассказывай. Не дай бог, соврешь, я тебя сам пристрелю.
— Да мне нечего врать, — сказал, садясь на место, Жигарев, — как война началась, финны через границу полезли. Нашей батарее дали приказ прикрывать отход основных сил полка, с нами еще рота пехоты была. Финны, когда пошли в атаку, мы их отбили. День продержались, а потом они гаубицы притащили и накрыли нас. Мою пушку первым же снарядом накрыло. И пушку, и ребят всех. Финны наступали, мы стреляли, пока патроны были, потом в штыковую пошли. Я толком и не помню, что было. По голове кто-то ударил, я и отключился. А очнулся уже в лагере. Нас там поначалу много было, больше тысячи. Кормили плохо, почти ничего не давали. Много народу от ран умерло. Потом приехал какой-то начальник ихний, наверное, важный очень, они забегали все. А он нам сказал, по-русски говорил, что ему стыдно за такое поведение финской армии по отношению к русским солдатам. После этого кормить стали лучше, раненых расположили в отдельном сарае, доктор к ним стал приходить. Нас в город на работы начали водить, разгрузить, загрузить, копать, строить, даже лес валить приходилось. Вот на лесоповале я и сбежал. Думал, к своим выбраться. Пошел на юг. Неделю в лесах бродил, оголодал, вышел к каким-то строениям, думал, наши, а это финны оказались. Связали меня и отвезли на лошади в ближайшую часть. Там побили, в лагерь привезли, опять побили. А потом комендант сказал, что за каждый побег будут теперь по десять человек расстреливать. Больше никто не решался бежать. В начале еще ничего было. А вот как морозы начались, тяжко стало. В бараке холодно, кормежка плохая, одежды теплой нету. Кто что нашел, тот то и надел. Болели многие, умирали почти каждый день. После ихнего рождества нас человек пятьдесят отобрали, самых здоровых, и отправили окопы копать, позиции для пушек. Короче, оборону вокруг города налаживать. Кормить стали получше, но все равно мы еле ноги таскали. Я пока тут был, по-фински понимать немного научился. Вот вчера слышу, они говорят, будто русские прорвались к городу. Думаю, бежать надо, а то все одно пропаду здесь. Как сердцем чуял. Я ребятам сказал, кто со мной, мол, давайте. А никто не пошел. Зима, замерзнем в лесу, а здесь хоть кормят. Ага, накормили, всем хватило. Я бы и сам бежать не решился, но уж больно серьезно финны перепугались, значит, думаю, наши точно где-то рядом. Я по темноте ползком, ползком и в сторону. Смотрю, а охрана наших ребят построила вдоль окопа и постреляла из винтовок. А офицер финский потом из пистолета достреливал. Светит, гад, фонариком и стреляет. Я ползком, ползком и вперед. А утром ваши ребята, — он кивнул в сторону разведчиков, — меня подобрали.
Капитан не спеша раскурил папиросу и, посмотрев прямо в глаза Жигареву, сказал:
— Как-то у тебя все гладко получается. И в плен ты попал, когда без сознания был, и из лагеря бежать пытался, и тут убежал прямо перед расстрелом. Врешь ведь, падла, по глазам вижу, что врешь. Правду говори, пока по-хорошему спрашиваю.
Бывший пленный сник на глазах.
— В плен сам сдался. Патроны кончились, стрелять нечем, нас осталось человек пятнадцать. Тут финны предложили сдаться. Я еще думал, а Мишка Ващенко сказал: «Отвоевались мы, патронов нет, гранат нет, снарядов нет. Они в атаку пойдут, и все, крышка нам. Зачем просто так пропадать. Давайте пока сдадимся, а там посмотрим. Наши скоро подойдут, освободят». Поднял руки и пошел. Все за ним и я, как все. Знал бы, что все так будет, подождал бы, пока финны к нашим окопам подойдут, да штыком их. Хоть одного бы да убил. Не люди они, а сволочи. А про побег — правда. Бежал, думал, наши близко где-то. А мне потом эти сказали, что их войска до Ленинграда дошли и его уже почти взяли. Неужто и вправду они до Ленинграда дошли? Не верю я в это. Я бы и потом убежал, да жалко ребят, которых бы из-за моего побега расстреляли.
— А вчера, что ж, уже не жалко было? Их, может быть, и расстреляли из-за тебя? — спросил его один из разведчиков.
— Вчера не жалко было. Я им предлагал, а они не пошли. Умерли они уже. Сломались. Знаете, вроде человек и живой, ходит, говорит, а на самом деле уже мертвый, нет в нем жизни. Вот так и там. Многие говорили: «Быстрей бы уж помереть, отмучиться». Вот и отмучились.
— А что ж ты теперь делать думаешь? — спросил его ротный.
— А что делать. Думал, выйду к своим, воевать буду. А вот получается, не нужен я здесь. Лишний я получается… — И столько в этих словах было отрешенности, что даже бойцам разведроты стало как-то не по себе от услышанного. — Дайте мне пару противотанковых гранат, пойду, подорву дот какой-нибудь. Не было от меня пользы при жизни, пусть будет хоть после смерти.
— Как же ты пройдешь, тут у финнов такая оборона, мышь не прошмыгнет?
— Мышь, может, и не прошмыгнет, а я пройду! — уверенно заявил бывший артиллерист. — Мы тут два месяца окопы копали, укрепления строили. Я тут и проходы в минных полях знаю, да и полей этих почти и нет. Они тут и не минировали ничего. А вот сектора обстрела дотов и дзотов знаю. Я ж артиллерист как-никак. Да и образование семь классов. В город тоже нас часто гоняли. Знаю, где там что находится. Так что проберусь незаметно, за это не беспокойтесь.
— Слушай, Жигарев, — судя по тому, как капитан растягивал слова, он что-то придумал, — а ты на карте можешь показать расположение финских огневых точек?
— Могу, что там не показать?! С картой нас учили обращаться. Артиллерия — это не пехота какая-нибудь. Тут головой думать надо.
— А разведку и саперов сможешь незаметно провести? — Ротный уже загорелся этой идеей.
— Обещать не могу, но попробовать можно. Как стемнеет, можно пойти. Только лучше не из леса, а со стороны моря. Отсюда вас уже ждут, а вот там у них с обороной полный швах. Только тяжелые батареи. Пулеметов почти нет. Может, конечно, сейчас что-то и поставили, но только на случай атаки. А вот по берегу моря незаметно просочиться маленькой группой можно будет запросто.
— Ладно, Жигарев, идем в штаб, посмотрим, какая от тебя польза может быть. Если в плену с врагом не сотрудничал и поможешь взять город, возьму тебя к себе в разведроту.
После этих слов капитана по изможденному лицу бывшего артиллериста потекли слезы. Он понял, что снова нужен Родине.
Механик-водитель танка Т-34М1
…Если кто-нибудь спросит о том, что я чувствовал во время этого похода, я отвечу: усталость. Страшную усталость. Короткий сон, или у костра, или в боевом отделении машины, снова за рычаги, машинальное запихивание в себя еды на привале, не ощущая ни вкуса, ни ее запаха… Устали все… Шатающиеся от усталости саперы, с утра до ночи ищущие фугасы, чинящие мосты, наводящие переправы… Осунувшиеся, с залегшими глубокими черными тенями под глазами лица командиров, которым приходилось отдыхать еще меньше, чем нам. Постоянное ожидание нападения финнов, молча возникавших, как белые призраки, из леса и яростно атаковавших в отчаянных попытках задержать нас… Задремавший и свалившийся на ходу под гусеницы сзади идущего танка боец… Так и не запомнил его фамилии… Помню того финского пулеметчика, обстрелявшего нас на привале… совсем молодой парнишка оказался, совсем пацан еще и пулемет старый, французский «Гочкис»… А потом был Выборг, где стрелял каждый камень, каждый куст… Отчаянно бились финны и немцы и пощады не просили… Много наших там погибло, погорело… И все-таки мы сделали это! Взяли этот чертов Выборг!
Старший лейтенант Владимир Колобанов
Танк старшего лейтенанта Колобанова первым ворвался на южную окраину Выборга.
Противоминный трал сказал свое последнее «уф-ф» на очередной мине и просто разлетелся вдребезги. Танк на мгновение замер и снова рванул вперед. В машине было невозможно дышать от порохового дыма. Глаза слезились. Вытяжной вентилятор заклинило еще полчаса назад, когда Колобанов вывел танк во фланг батареи финских противотанковых орудий. Одно орудие раздавили с ходу. Расчет даже не успел отскочить. Настолько внезапным оказалось появление на их позиции русского танка.
Второе орудие уничтожил точным выстрелом наводчик Усов. А вот до третьей пушки они дотянуться не успевали. Помешала огромная воронка на пути машины. Финские артиллеристы смогли быстро развернуть орудие и выстрелить. Бронебойный ударил в башню танка. Броню снаряд не пробил, но вытяжной вентилятор приказал долго жить. Сделать второй выстрел финнам Усов уже не позволил, положив осколочный точно между станинами орудия.
Теперь, чтобы окончательно не задохнуться, пришлось приоткрыть башенные люки. При этом рискуя получить внутрь танка ручную гранату с верхних этажей зданий. Обжигая руки даже в перчатках, заряжающий Роденков выбрасывал стреляные гильзы наружу. При таком интенсивном ведении огня экипажем тридцатьчетверка уже напоминала переваливающийся по воронкам дымящий паровоз.
— Коля, — обратился старший лейтенант к механику-водителю, — возьми левее и поставь машину за тот двухэтажный дом без крыши. Пехота отстала. Надо подождать.
— Понял, командир.
Танк переехал орудийный окоп, вдавив гусеницами в землю остатки финской пушки. Проскочил на максимальной скорости открытое пространство и, развернувшись, ловко притерся к стене дома.
Финны методично обстреливали участок. Несколько снарядов ударило в дом. Толстые стены здания устояли, и через минут пять огонь стих. Видимо, орудий крупного калибра здесь не было, а попусту тратить снаряды они не пожелали.
— Андрей, возьми автомат, надо осмотреться. Механик, открой нижний люк.
— Уже, командир.
— Молодец!
Старший лейтенант с наводчиком вылезли из танка. Кивком головы отправив Усова на противоположную сторону дома, Колобанов осторожно выглянул из-за угла. Несколько пуль, выбивая кирпичную крошку, ударили по стене.
— Угу. Враг не дремлет… Не нравится мне этот пейзаж. Не хватает плаката «Добро пожаловать».
Через триста метров от дома, за которым укрылся танк, уходящая под уклон улица была с одной стороны зажата скальным выступом, с другой — длинным зданием с толстыми стенами. Представляя собой идеальную ловушку для людей и техники. Если штурмовая группа сунется в этот «колодец», несколько мощных фугасов обрушат стены здания, похоронив под обломками всех атакующих. И создадут непроходимый завал.
Подойдя к наводчику, он спросил:
— У тебя как?
— Если выдвигаться к вокзалу, то, скорее всего, лучше пройти здесь.
Усов рукой указал на поворачивающую влево дорогу, изрытую воронками. На проезжей части и вдоль обочины лежали тела людей, убитые лошади, два внешне целых орудия и несколько горящих автомашин.
— Если, конечно, там мин не накидали.
— Думаю, еще не успели. Мы очень быстро вошли в город. И эту колонну, похоже, наши недавно накрыли.
Старший лейтенант протер воспаленные, слезящиеся глаза и внимательно осмотрел в бинокль будущий маршрут.
— Коля, — позвал он наводчика. — Видишь, там площадка над дорогой, примерно в двух сотнях метров от нас. У развалин.
Усов посмотрел, куда показал командир, и кивнул.
Финны на руках выкатили восьмидесятивосьмимиллиметровое зенитное орудие и резво обустраивали огневую позицию.
До взвода солдат, пригибаясь, короткими перебежками, занимали оборону, прячась за деревьями и в полуразрушенном здании.
— А вот еще одна пушка, — разглядывая финские позиции, заметил Колобанов.
— Где?
— Чуть дальше. За зениткой.
Старший лейтенант протянул бинокль наводчику.
— Пак-38, — прокомментировал Усов, рассматривая ствол орудия с характерным дульным тормозом.
Из люка высунулся Роденков:
— Командир! Первый вызывает!
Колобанов ловко вскарабкался на броню и нырнул в танк.
— Тополь-два на связи!
— Где находитесь? — раздался в наушниках голос майора Бондаренко.
— Квадрат двенадцать-тридцать два, укрылся за зданием на перекрестке. Оторвался от пехоты. Обнаружил позиции двух орудий и примерно взвод пехоты. Перекрыли дорогу в сторону станции. Хорошо бы их сковырнуть артиллерией.
— Оставайся на позиции и дожидайся пехоту. Направляю к тебе корректировщика. Поможем с артиллерией.
— Вас понял! Жду!
Степан
Бой в городе — это, я вам доложу, нечто. Когда непонятно, где свои, а где чужие, когда пуля может прилететь из ниоткуда, когда с верхних этажей падает что-нибудь горящее или взрывающееся… В общем, весело.
…Машины ползут медленно, прикрытые пехотой, и не подходят близко к непроверенным зданиям. Или же — наоборот — с десантом на броне рывком проскакивают до ближайшего перекрестка. И там замирают, пока пехота чистит близлежащие дома.
Этот дом, добротный, каменный, контролирует выходы на несколько улиц. Сколько там засело «фиников», я не знаю, но огрызаются сильно. Мы близко не подходим, поливая фасад от чердака до фундамента из восьми стволов разом. Прикрываясь огнем, мотострелки подбираются вплотную к стенам, начинается рукопашная. Уф, еще одним домиком меньше. Сколько их там еще?
… «А, сцука… — Пулемет откуда-то сбоку-сверху. — И черт его поймет, откуда бьет? А вылезать нет совершенно никакого желания. Ага, и не надо, вот он. Лови бесплатный звездюль, нехороший человек. Следующий!»
…Чуть правее и дальше нас встает стена огня. И опадает, оставив после себя гигантский костер. Напалмовые ракеты в городе — страшная штука. Штурмовать после них нечего.
А в начале улицы горит наша ЗУшка. Финские пулеметы наглухо блокировали улицы, не давая высунуться. Ребята лихо выскочили, расстреляли «фиников» на верхних этажах и… И не заметили своих финских коллег. С нескольких сотен метров бронебойный снаряд не оставил бывшей бэтэшке ни единого шанса. Вечная вам память, ребята. Расчет орудия пережил их не больше чем на полминуты — его расстреляли прорвавшиеся пехотинцы.
«Слева! Лови плюшечку, скотина. Справа…»
Движемся вперед медленно, отбивая дом за домом. Финны отходят, огрызаясь огнем. И снова, как тогда, в лесу, чувствуется безнадежность. Нет, они не надеются победить, не надеются отстоять город — они стремятся подороже продать свою жизнь. Хрен им!
Старший лейтенант Владимир Колобанов
Корректировщик что-то бубнил в рацию. Вторая шестерка Су-6 снова заходила на позиции финнов. Обрабатывали основательно. Колобанов с радостью смотрел, как самолеты ровняли с землей оборону противника. Вот бы такую поддержку в сорок первом! А ведь тогда было наоборот. Немецкая авиация гонялась чуть ли не за каждым танком его роты, безнаказанно бомбя и расстреливая машины на маршах.
Сколько хороших ребят погибло, так и не вступив в бой. А наших истребителей практически не было.
При последнем заходе наших самолетов на позициях финнов что-то сверкнуло и громко взорвалось. Причем так, что даже танк вздрогнул, и у всех зазвенело в ушах. К небу поднялся огромный столб пыли и пепла. На танкистов и подошедшую наконец-то и залегшую пехоту посыпался мусор и какие-то обломки.
— Ну, ни хрена себе!
— Твою бога, душу… Что это было!
— Чего ты орешь?! И так в голове гудит!
— А сам-то, что орешь?
— Все! Хана Гитлеру!
Бойцы штурмовой группы, поднимаясь с земли и отряхиваясь, комментировали произошедший фейерверк.
— Да какой еще Гитлер! Мы сейчас с финнами воюем!
— Один хрен — фашисты! Видел у них на касках свастику!
— Похоже, у «фиников» склад боеприпасов рванул!
— Ну, дык! Я аж чуть не оглох!
— Кузьма! А Кузьма! Ты чего в норку-то забился? Это не нас бомбили!
Солдаты рассмеялись. Кузьма, цепляясь винтовкой за куски битого кирпича, задом пытался выбраться из дыры под стеной дома. Но, зацепившись ремнем за кусок арматуры, застрял.
— Так! Ну, хватит ржать! Кони вы мои вороные!
Командир штурмовой группы лейтенант Аношкин, обговорив с Колобановым вопросы взаимодействия и поддержки, маршрут движения, вернулся к бойцам.
— Да вытащите его! Барцев, Лащенко!
Бойцы освободили барахтающегося Кузьму и поставили его на ноги.
— Товарищ лейтенант! Может, его здесь оставим?
— Тылы прикрывать!
— Он тут обживется пока! Натаскает в норку желудей, орехов!
— Ну, все! Отставить смех! Слушай боевую задачу…
Змей
Новая машина еще больше приблизилась к идеалу, то есть к тому тяжелому танку, который когда-нибудь создадут на ЛКЗ. Новая пушка с клиновым затвором и полуавтоматическим заряжанием, новый двигатель, на этот раз дизель, много всяких мелких улучшений. Скорострельность у нас была такая же, как у корабельных орудий, семь-восемь выстрелов в минуту. Было в машине еще одно нововведение — специальный лежак для Тэнгу.
В бой мы пошли в составе роты экспериментальных машин под командованием Соджета.
Т-54, ах пардон, Т-42 меня особо не впечатлили, только порадовали, а вот «Буратинк»…
Я ходил вокруг этого чуда техники и тихо радовался, что у немцев такого нет и, скорее всего, не будет.
В бой нас не пускали, держали в резерве, так что пострелять удалось только по дотам.
Да и то основную работу сделали восьмидюймовки. Но вот во время танковой контратаки нам удалось оттянуться по полной программе. Дистанция около полукилометра, и самый тяжелый танк противника — трофейный КВ, его я и снес первым выстрелом. В остальные машины главное было попасть, даже не столько попасть — хотя бы задеть. Из «троек» и «четверок» немцы начинали выпрыгивать уже после касательных ударов или близких разрывов. Вот только траки с лобовой брони нам снесли.
Старший лейтенант Владимир Колобанов
К железнодорожному вокзалу дополнительно усиленная еще двумя танками, самоходной зенитной установкой и двумя взводами мотострелков штурмовая колонна пробивалась до полудня.
В ходе боя в районе моста на Папулу финнам удалось поджечь зенитку, ведущую огонь по верхним этажам зданий и прикрывающую продвижение штурмовых подразделений. А на подходе к привокзальной площади выстрел из противотанковой пушки сбил гусеницу на одном из Т-50. Ответным огнем орудие противника уничтожили, но пришлось задержаться. Прикрыв корпусом тридцатьчетверки поврежденную машину, танк Колобанова вел огонь вдоль улицы, подавляя огневые точки в домах по левой стороне дороги, давая время на ремонт танкистам поврежденной машины. Второй Т-50 поддержал бросок бойцов вдоль улицы. Прикрываясь броней танка и с ходу ведя огонь по окнам, второй взвод вышел к перекрестку.
— Коля, бронебойный! — подал команду заряжающему старший лейтенант. Лязгнул затвор орудия, принимая снаряд.
— Дистанция полторы сотни!
В перископе тридцатьчетверки был виден выползший с примыкающей к вокзалу улицы экранированный КВ-1 со свастикой на башне. Коротко хлопнула пушка Т-50. Снаряд с визгом рикошетировал от башенной брони КВ, не причинив вреда. Танк не спеша повернул и, переваливаясь по поваленным деревянным опорам линии электропередачи, двинулся навстречу штурмовой группе, ведя огонь из курсового пулемета. За машиной короткими перебежками, стреляя на ходу, следовали финские солдаты.
— Андрей! Бей в «ленивец»! Надо его развернуть!
— Понял!
— Огонь!
Не дожидаясь команды, Роденков загнал в орудие следующий снаряд.
Первый снаряд сорвал правую гусеницу КВ. В этот момент танк выстрелил. По инерции машину развернуло, открывая более тонкую бортовую броню. И снаряд, высекая искры, только скользнул по броне «пятидесятки». Мотострелки залегли, отсекая от танка автоматно-пулеметным огнем финскую пехоту.
— Огонь! — Вылетела стреляная гильза, освобождая место следующему заряду.
Бронебойный вошел точно в моторное отделение. Следом Усов вогнал еще один снаряд.
Финский танк остановился, но не горел.
— Огонь!
После третьего снаряда по его броне потекли языки пламени, постепенно охватывая двигатель и башню. Люки танка оставались закрытыми. Похоже, танкисты были контужены или ранены и не могли покинуть горящую машину.
— Осколочный!
Выстрел.
— Еще осколочный!
Снаряды танковых орудий и огонь второго взвода довольно быстро рассеяли и уничтожили пехоту, следовавшую за финским танком, освобождая дальнейший путь.
Площадь у вокзала была затянута дымом от горящих зданий. Изрыта воронками от бомб и снарядов, завалена обломками гранита и кусками кирпичей. Чадил лежащий на боку разбитый трамвай. С краю площади уже вовсю полыхал финский КВ. С неба сыпался пепел и куски сажи. У зенитных орудий, обложенных мешками с песком, лежали мертвые финские артиллеристы. Из окна второго этажа полуразрушенного здания вокзала длинными очередями бил станковый пулемет. Его поддерживали частые винтовочные выстрелы. Т-50 круто развернулся на месте и сделал несколько выстрелов по окнам вокзала. Из-за брони его дружно поддержали огнем бойцы взвода. Танковыми снарядами разворотило оконный проем. Пулемет замолчал. Постепенно стихли винтовочные выстрелы. Оказавшись под плотным огнем, финны отошли в глубь вокзала. Первый взвод, пройдя по железнодорожным путям, атаковал здание и, ворвавшись внутрь и выбив остатки сил противника, закрепился на занятых позициях.
Мотострелки, закидав гранатами первый этаж углового дома у площади, ворвались в здание и в ходе короткого, но жестокого боя овладели верхними этажами. Сказывалось насыщение подразделений автоматическим оружием. Плотность огня по сравнению с залпами обычных «мосинок» возрастала многократно. Огневой контакт в какой-то момент перешел в ожесточенную рукопашную. Крики на финском и русский мат слились в один многоголосый рев. Из окна четвертого этажа, прямо под гусеницы Т-50, выпали два солдата. Русский и финн упали на брусчатку, продолжая сжимать друг друга в смертельных объятиях. На чердаке дома напоследок рванула ручная граната. Прозвучала короткая очередь, и стрельба стихла. Были слышны только стоны раненых и крики командиров отделений, собирающих по этажам оставшийся в живых личный состав. Теперь штурмовая группа контролировала господствующее на привокзальной площади здание. Любые перемещения финнов в районе вокзала и вдоль набережной быстро и жестко пресекались плотным огнем, не позволяя им перегруппироваться.
Перепрыгивая через каменные завалы и дыры в лестничных пролетах, кашляя от еще не осевшей кирпичной пыли и дыма, Колобанов с командирами танков поднялся на третий этаж захваченного дома, где Аношкин разместил свой временный штаб. Усталый лейтенант инструктировал командиров отделений. Как старых, так и вновь назначенных вместо погибших или раненых. С ходу включившись в разговор, офицеры определили участки обороны, сектора обстрела на случай возможной контратаки финнов. Обсудили вопросы дальнейшего взаимодействия, разведки, связи и условных сигналов.
— Приказано в тринадцать тридцать продолжить наступление. Продвигаться будем вдоль набережной, в сторону Северного вала, охватывая с правого фланга рыночную площадь. С последующим выходом к Выборгскому замку.
Части второго батальона уже захватили центр города. Только что закончился бой у библиотеки Аалто. Последующая задача батальона, двигаясь параллельно с нами, выйти через Южный вал к Замковому острову.
— На данный момент в танках осталось по пять-шесть снарядов. Я связался с командованием. Машина с боеприпасами будет примерно через двадцать минут. Заодно подкинут патронов, гранаты и медикаменты.
— Это радует. У моих бойцов практически ничего не осталось. Даже пришлось использовать трофейное оружие.
Аношкин кивнул на стоящий на подоконнике «Гочкис».
— Раритет, однако! Большие потери в группе? — спросил Колобанов у лейтенанта.
Аношкин прикурил папиросу и устало откинулся на спинку старинного кресла.
— Тринадцать убитых. Девятнадцать раненых. Из них восемь тяжелые…
Колобанов сочувствующе хлопнул лейтенанта по плечу.
— Как доставят боеприпасы, готовимся к выходу. Ну, давай, лейтенант.
— До встречи!
К исходу следующего дня был штурмом взят Замковый остров и Аннинские укрепления.
А еще через семь часов Выборг был полностью в руках особой бригады генерала Мындро.
Саня
Выборг зачищали методично, дом за домом. Зачистка «по-выборжски» — это когда к гарнизону очередного дота или солдатам в доме сначала обращаются в мегафон, предлагая сдаться. Потом, если трезвомыслящих не нашлось, дом обрабатывает артиллерия и танковые пушки. Причем с таким запасом, что хватило бы на два раза. Затем входит пехота, которая уже не берет пленных. Если бы…
В какой-то момент нам во фланг вышел немецкий танковый батальон. Так случилось, что первыми на его пути оказались экспериментальные танки Соджета с усилением, до этого оставленные в тылу. С ними еще был Змей на своей «стотридцатке». Да и я практически сразу же получил приказ немедленно выдвигаться туда. Разгром финского пехотного полка с приданными ему батареями ПТО на берегу залива заканчивали уже без меня.
К моменту моего вступления в танковый бой у немцев осталось не более половины техники. Большая часть которой вышла из боя и сгрудилась за небольшим пригорком. Танкисты их достать уже не могли, а вот мне некоторые из немецких танков были видны. Три фугасных снаряда, особо не целясь — ведь с пятисот метров промахнуться трудно. Сколько танков и другого железа попало под раздачу, для меня осталось загадкой, но выжившие танкисты предпочли убраться подальше, даже бросив одну исправную «четверку» и одну «двойку».
Основные силы бригады стали окапываться по окраинам Выборга. Это заняло довольно много времени, потому что бульдозерного оборудования для самоокапывания нашлось всего пять комплектов для Т-34. Эти пять танков и работали за всех. Пехоте повезло гораздо меньше, но, с другой стороны, она могла и просто прятаться в развалинах. Полностью развернулась артиллерия.
Тягачи занялись стаскиванием поврежденной техники на рыночную площадь. Тут же недалеко началось оборудование «взлетки» для летунов-штрафников. Из всего этого я сделал вывод, что мы встали надолго. Наши САУ-203, КВ Мехлиса, зенитки Степана, САУ-130 Змея и оставшиеся танки Соджета вывели с первой линии и собрали возле одного из немногих уцелевших зданий. Пройдя внутрь, я попал в зал, где Мехлис и Мындро разговаривали с пленным финским полковником. Буквально следом за мной подтянулись и остальные попаданцы, участвовавшие в этой операции, кроме Ники, которая умчалась со своими подопечными в направлении Виролахти.
Олег Соджет
Когда на нас выскочили немецкие танки, все, что я успел сделать, — это отдать приказ об атаке. Это был мой единственный приказ за время боя. Больше не понадобилось.
Первыми навстречу врагу выдвинулись Т-42, за ними двинулись остальные танки моей роты.
Сам боя я толком не запомнил. Так, отдельные картинки… Немецкий Т-3, напоровшийся на стомиллиметровый снаряд, прошедший его насквозь. Горящий Т-50, который неудачно выскочил вперед и попал под раздачу. Один из Т-42 с разорванной гусеницей и согнутым орудием, ведущий огонь из пулеметов. Т-2, мелькнувший у меня в прицеле и буквально разорванный выстрелом из танкового орудия. Да так, что снаряд, пройдя сквозь этого уродца, влип в лобовую броню Т-4, идущего следом. И взорвался, пробив ее. Башня от «тридцатьчетверки», пролетевшая в паре метров от моего танка. Три последовательных удара в броню моего «сорок второго». Крик заряжающего о том, что осталось всего два снаряда…
Помощь пришла вовремя. Добивали немцев уже без меня. Мой Т-42, расстреляв все снаряды, вышел из боя. Практически одновременно из боя вышел и второй Т-42, у которого тоже закончился боекомплект.
Постепенно, остальные уцелевшие машины моей роты выходили из боя. Все пять… Еще три танка можно было починить.
Узнав все это, я осмотрел свою машину… Ну что тут сказать… Насчитал семь попаданий. К счастью, броню пробить немцам не удалось. А вот немецкие машины наше орудие пробивало всегда. Главное было попасть. Причем легкие танки пробивались вообще насквозь, если в них попадала «болванка».
Посмотрел я на то, как мой танк испятнали, переглянулся с Ваней и Стасом, обнял Аню. Потом достал из танка фляжку с водкой.
— Ну, ребята, — сказал я, — будем жить! За нашу «коробочку», что не выдала и сберегла. Пусть до Берлина нас хранит!
После чего хорошенько приложился к содержимому. Потом фляга пошла по кругу. И если Стас выпил немного, ему еще танк вести было надо, то Иван тоже неплохо приложился. И даже Аня, несмотря на свою нелюбовь к крепкому, немного выпила.
После чего мы, забравшись в машину, двинулись в расположение рембата. Остальные уцелевшие ехали за нами, а поврежденную троицу тянули на буксире.
Ника
Второй раз соваться на аэродром рискованно. Но, как говорится, «снаряд дважды в одну воронку не попадает». Поверим, что немцы тоже так думают. Внутрь со мной пойдут не все. В группе есть снайпера, а есть те, кто более с пистолетами да в рукопашной спец — тренировались все, но, видно, у кого к чему душа больше лежит. Прикрытие должен обеспечить лейтенант, и в случае, если к противнику подойдет подкрепление, отвлечь на себя и продержаться как можно дольше.
В последний раз проверили снаряжение. С СВТ под землю не пойдешь — сдали на хранение. При себе автоматы, у восьмерых по две кобуры с ТТ, ножи. Запасные диски и гранаты в разгрузках. Маскхалаты снимем перед самым входом — в темных переходах белые пятна будут сильно выделяться. Так что останемся в черных комбезах, специально разработанных мной и пошитых в Центре. Вроде бы все взяли. Главное — не забыть Удачу. Без нее нечего и пытаться лезть под землю.
Ночь уже спустилась. Звезды, как брошенная в небо крупа — миллиардами светлячков над головой. Тишина такая, что за версту слышно дыхание, или это мне так кажется. По льду ползти холодно и рискованно. Но другого пути у нас нет. Догорающие остатки капониров и самолетов слабо подсвечивают поляну. На этот раз у нас другая задача — мы будем тихи, как мышки. И пока кошки спят…
Бункер и вправду оказался с краю. С первого раза и не заметишь. Со второго, впрочем, — тоже. Легкое копошение по сторонам — значит, охранение не спало. Ну, ничего, теперь уснуло — вечным сном. Дверь закрыта. Как же она отрывается? Не верится, что тут должен быть электронный ключ — до него еще три десятка лет. Но вот рычажная система или электрическая цепь должны присутствовать.
— Разрешите? — Водограй пошел с нами. Хотела сначала приказать эвакуировать, но он настоял, что, кроме него, никто не сможет показать бункер — согласилась. Скрепя сердце.
— Давай…
— Кажется — здесь.
Одно из поленьев поворачивается, и дверь внезапно вздрагивает и начинает медленно уходить в сторону. Ну, с Богом!
Слабые огоньки лампочек. Коридоры-коридоры-коридоры. Мне кажется, что мы бежим бесконечно долго… и громко. Разбегаемся по этим коридорам. Пока тихо.
И вдруг впереди вскрик. Можно больше не скрываться — теперь дело в скорости.
— Вперед!
Коридор осветился вспышками выстрелов. Солдаты врываются в комнаты. Стреляют. Дальше. Нервы на пределе — любой шорох, звук отдается в голове как набат. Я стреляю на опережение, пока успеваю… пока. Но немцев много… Как же их много! Бояться нельзя. Бояться уже поздно — остается только верить в удачу и стрелять.
— Тут оружейная комната!
— Перекрыть доступ! Занять оборону. Держитесь! Мы дальше…
Сзади дробный стук очередей. Впереди дверь. Выбиваем и влетаем в большое помещение — немцы уже вскочили с кроватей и стоят перед нами. А в пистолетах, как назло, кончились патроны. Мои тоже не стреляют. Слышу, как падают обоймы на пол, а следом и автоматы. Свои пистолеты в кобуры. Немцы улыбаются — их больше. Нас шестеро. Мы тоже улыбаемся. Только улыбки у нас разные…
- Нас будет ждать драккар на рейде
- И янтарный пирс Валгаллы светел и неколебим,
- Но только через танец на снегу
- Багровый вальс-гемоглобин…
Ах, какое небо! Воздух легкий, и кажется, взмахни руками — и взлетишь к звездам. Хочется выть, хочется плакать и хочется смеяться. Нет, я не схожу с ума, просто сижу, привалившись спиной к поленнице, и смотрю на небо. На землю смотреть не хочется. У нас не было выбора — но это не оправдание… это следствие. Но все же мы справились…
Четыре эсэсовских офицера, злобно озираясь, сидят в сторонке. Бункер зачищен. Потеря почти половины отряда — страшная цена. Но мы платили сполна, не торгуясь. Из бункера мы вышли впятером. А вошло четырнадцать. Немцы дрались хорошо — надо отдать им должное — не отступали. Некуда им было отступать. Но цеплялись за каждый поворот намертво. Страшно было бы представить, если бы ребята не удержали оружейную комнату. Правда, оттуда не вышел никто. Последний подорвал себя — бункер чуть не обвалился. Выбирались на ощупь. Тащили упиравшихся немцев, а своих не могли подобрать…
Ждем. Долгая зимняя ночь. Утром за нами приедут. Но это будет утром. Ждем рассвет, как прощения. Лейтенант раскатал немецкую подмогу на двух грузовиках. Массированная снайперская засада — это же надо было такое придумать. Нашел место — и перекрыл дорогу наглухо… использовав взорванные машины как освещение. Помогли карельские камни — не только финнам за ними прятаться.
Сквозь усталость слышу звуки моторов. Поднимаю голову:
— Кто?
— Наши, — улыбается лейтенант. — Наши, наши.
Киваю. Это хорошо, что «наши». Нет, это очень хорошо. Просто замечательно!
Никогда еще не бывала в городе, который только что взяли. Вокруг вонь сгоревшей техники и домов. Они уже отгорели, но смрад еще не выветрился. Пока ехали до штаба, вся извелась — глаза будто живут сами по себе — столько вероятных снайперских позиций, что моя паранойя не просто кричит, а завывает от страха. Любой город можно превратить в страшный рубеж обороны. Как же они его взяли? Я бы в город не полезла — однозначно.
Мои попаданцы все живы. Я им пытаюсь улыбнуться. Степан меня подхватывает.
— Давай-ка, иди спать, Никушка.
— Ага, — соглашаюсь я. Вторые сутки на ногах.
— Ранена?
— Ерунда, уже перевязали.
Он укладывает меня. Накрывает шинелью.
— Спи.
— Степа, — зову я, — прими моих. Они тоже…
— Уже сделано. Не волнуйся. И пленных тоже… определили.
Я послушно закрываю глаза. Тело безвольно и покорно. Это спад — это нормально. Для меня. У меня все получается циклично — сначала пик, когда я не чувствую ни боли, ни усталости — могу хоть горы свернуть. А потом наступает спад… низ амплитуды. Вот тогда мне надо либо выплакаться, либо выспаться. Плакать не могу, и сознание само погружается в спасительный сон.
Степан
Из самоходки я вывалился как мешок… гм, с картошкой. Вымотался капитально. Ниче не скажу, отвык я от таких рейдов. А за эти дни наездились и настрелялись по самое не балуйся. Стою, прислонившись к какой-то стене, наслаждаюсь сравнительной тишиной и покоем. Вспомнился марш…
…Стрельба. Частая, злая, обреченная. До одури вглядываемся в ночную тьму, пытаясь разобрать, что происходит. Из леса доносятся треск ППС, лязг «дегтяря», заливистый лай «суоми», хлопки винтовок. Охотники или ловушка? В прошлый раз разведчики купились на отступление отвлекающей группы, и нам пришлось поддерживать охранение огнем. Как на грех, та группа была многочисленной, и нам пришлось туго. А сейчас? Но нет, стрельба постепенно смолкает, спустя некоторое время появляются разведчики с трофеями. Страшно хочется спать, но по какому-то наитию подхожу ближе, чтобы посмотреть, что они притащили. Диковинный пулемет: не наш, не немецкий, не финский, но очень знакомый…
Читать бесплатно другие книги:
