Елизавета. В сети интриг Романова Мария
Что-то в голосе матери удивило Елизавету – некая странная мягкость и даже мечтательность. Похоже, что там, во дворце, матушка некогда пережила какие-то удивительно приятные минуты. Может быть, то была какая-то встреча, что-то изменившая в ее судьбе. Может быть, какая-то весть…
Однако задать вопрос Елизавета не решилась.
«Ох, как бы я хотела вернуться назад… Вновь ощутить прикосновения матушкиных пальцев к щеке, почувствовать, как она играет с моими локонами. Увидеть, как светятся ее глаза, когда она смотрит туда, вдаль, где мелькают улицы, где поворот сменяется поворотом. Вот-вот покажется дворец…»
Да, чем-то необыкновенным этот город был памятен матушке… Иначе так бы бурно не вздымалась ее грудь, так бы часто не билось сердце, так бы не дрожали пальцы. За очередным поворотом, Елизавета уж и со счета сбилась, вдруг раскрылась площадь. Удивительно светлая, хоть и закованная в камень, оан выводила ко дворцу, словно взлетающему ввысь. Башенки и балкончики, шпили и колоннада… Серый камень словно светился, как котенок, подставляясь утреннему солнцу. Струи фонтанов рассыпались в прозрачном воздухе всеми цветами радуги, а широкая спокойная река отражала просыпающийся город во всем его великолепии.
– Ох, какая красота! – не удержалась Елизавета от возгласа.
– Да, моя милая, город прекрасен. Как прекрасен и его властитель, Август Сильный.
– Город прекрасен, о да. Но чем хорош его повелитель? Отчего ты называешь его прекрасным?
– Ты увидишь все сама, девочка. Ты влюбишься и в этот город, и в этот дворец, и в курфюрста – этого человека не любить нельзя, поверь.
Матушка оказалась права – у удивительного города словно была живая душа, а его курфюрст, Август Второй, был человеком и в самом деле необыкновенным. Однако не только своим правителем был прекрасен Дрезден, не только улочками и фонтанами, цветущими садами и спокойной Эльбой. Елизавета мгновенно влюбилась в роскошь придворных праздников – изумительный дворец, казалось, был открыт любому, кто желал в него войти.
Не прошло и двух дней, как она подружилась с детьми курфюрста. Они были такими же удивительными, как их батюшка. Быть может, только здесь, в Саксонии, им с Анной никто не цедил презрительного «бастарды»… Да и кому было такое говорить, когда во дворце царила прекрасная как сон возлюбленная курфюрста графиня Анна Козель? Старший сын графини, Мориц Саксонский, юноша весьма серьезный и более всего склонный к военному делу, был признан Августом как его наследник, а вот средняя дочь, тоже Анна, всего двумя годами старше Елизаветы, мгновенно стала ее лучшей подругой.
Девушки шушукались, гуляя в саду, придумывали беззлобные розыгрыши и без конца менялись платьями, мороча прислугу и заставляя матушек хвататься за сердце. Сам же Август Второй стал жертвой розыгрыша лишь однажды. Вернее, девушки попытались его разыграть, но он лишь нежно улыбнулся дочери, поцеловал руку Елизавете и сказал:
– Ах, мои дорогие… Сердце поет при виде ваших улыбок…
Анна скорчила гримаску.
– Ах, батюшка, ну разве можно быть таким мудрым?.. Отчего вы не спутали нас друг с дружкой? Отчего не приказали слугам сей же час искать пропавшую гостью?
– Душа моя, доченька, да разве я могу вас спутать друг с дружкой? Полагаю, и матушка твоя тоже прекрасно все видит и лишь подыгрывает вам слегка…
Анна чуть не заплакала.
– Батюшка, это ужасно, вы испортили нам радость от игры… испортили навсегда!
– Не расстраивайся, дитя мое. – Август ласково улыбнулся дочери. – К исходу третьего дня мы ожидаем в гости нашего венценосного брата, короля Пруссии Фридриха-Вильгельма. Вместе с ним должен прибыть к нашему двору и его сын, а также двое его племянников. Говорят, что юноши эти, воспитанные строгим королем в духе любви к одной лишь воинской науке, напрочь лишены чувства юмора. Вот с ними-то куда веселее будет шутить.
Анна ахнула.
– Третьего дня? И вы, о ужас, только сейчас говорите нам об этом! Матушка, должно быть, просто обиделась бы… Мы же теперь ни нарядов новых сшить не успеем, ни куафера призвать, ни даже…
Тут Анна запнулась, не зная, какую еще беду припомнить. И Елизавета ей вполголоса помогла:
– … ни даже какие каверзы этим противным мальчишкам придумать…
Август гулко расхохотался.
– Вот об этом и думайте. О нарядах уже беспокоятся, полагаю, ваши матушки. Равно как они беспокоятся обо всем, о чем может беспокоиться дама в ожидании гостей. Вам, мои хорошие, не следует печалиться – а вот придумать каверзу-другую вы как раз успеете. Клянусь своей… короной!
Девушки переглянулись, потом Анна как-то неуверенно, не сводя глаз с отца, все же кивнула Елизавете.
– Я даю на это свое дозволение, – почти серьезно проговорил Август. – Идите уж, непоседы…
Девушки выскользнули в зимний сад.
– Аннушка, херен, неужели ваш отец позволил нам?..
– Вы же слышали. Лизанька!
Елизавета была не просто изумлена, она… даже трудно сказать, что она чувствовала. Чтобы курфюрст, властитель Саксонии, гостеприимный хозяин, позволил учинять каверзы над ожидаемыми гостями властительного дома? Нет, в это невозможно поверить. Однако уши вряд ли ее обманывали. К тому же глаза графини Анны как-то уж очень подозрительно блестят – девушка явно уже что-то задумала.
– Давайте просто прогуляемся по саду, графиня, – предложила цесаревна.
– Давайте, душенька. А все придумки и каверзы оставим на день-другой. К тому же надо посмотреть, кого к нам в гости судьба доставит. А вдруг это и впрямь маленькие зольдатики, ничего не смыслящие ни в веселостях, ни в шутках? С такими каверзы устраивать – ну никакой радости нет…
Елизавета несколько раз кивнула. Не то чтобы она во всем и беспрекословно была согласна с графиней Анной, но что-то в словах девушки было. Сначала и в самом деле надо посмотреть, что за люди эти прусские гости.
Три дня, к счастью, ждать не пришлось. Уже назавтра к вечеру пышная кавалькада втянулась в распахнутые парадные ворота. Суровый, одетый в наглухо застегнутый мундир король Фридрих-Вильгельм, недовольно оглядевшись, поспешил в гостевые покои. Следом за ним из кареты шагнули на камни дворцовой площади двое юношей. Они тоже были одеты в наглухо застегнутые мундиры, однако было заметно, что им привычно и светское платье.
Девушки следили за гостями из мансардного окна прямо над покоями графини Анны. Говоря по чести, они бы с удовольствием выскочили на площадь, чтобы встретить пруссаков, но это было бы верхом неприличия, совершеннейшим презрением к этикету и протоколу. И потому матушка графини Анны, погрозив для видимости пальцем своей шалунье дочери, сама показала им две комнатки в мансарде, откуда открывался изумительный обзор дворцовой площади.
– Ма-а-атушка… Откуда вы знаете об этих комнатах?
– Когда-то, деточка, именно отсюда я высматривала, когда вернется с охоты ваш батюшка курфюрст… Вышивала и посматривала в окошко. Вернее, пялилась в окно, изредка возвращаясь к вышиванию…
Графиня Анна погладила мать по плечу. Елизавета уже не раз замечала, что фаворитка курфюрста и ее дочь необыкновенно похожи. Сейчас же, когда они стояли лицом к лицу и улыбались друг другу, то куда более походили на сестер, чем на мать и дочь. Графиня Анна-старшая, еще раз улыбнувшись, теперь уже обеим девушкам, спустилась вниз, а юные проказницы заняли места на наблюдательном пункте.
– Однако же батюшка говорил о троих – о сыне прусского короля и двух его племянниках…
В голоса Анны звучало настоящее раздражение.
– Не торопитесь, графиня, – заметила цесаревна. – По-моему, перед нами рекомые племянники и есть. А вот сын короля, полагаю, еще отсиживается в карете.
Елизавета оказалась права, хотя сама этому чрезвычайно удивилась. Действительно, из той же кареты выбрался третий юноша. Его мундир был расстегнут, а шейный платок, который должен был плотно обнимать шею, и вовсе болтался за спиной… Юноша сладко потянулся и хлопнул вытянувшихся по струнке братьев по плечам.
Что он им сказал, девушки не услышали, но все трое юношей заулыбались.
– Ну что ж, душа моя… – Анна потерла руки. – Наши гости прибыли. Однако, полагаю, удовольствие нам смогут доставить только племянники короля. Уж они-то будут пугаться наших розыгрышей и доносить страже о том, что во дворце привидения, как миленькие. А вот третий, принц, орешек потверже. Этот и сам бы не прочь всласть поиздеваться над простаками…
Елизавета пожала плечами. Ей картина была пока не так ясна, как графине. Однако даже двое глупеньких солдатиков, исправно пугающихся призраков, все же куда лучше, чем матушки или слуги, к любым шуткам уже давным-давно привыкшие.
Девушки спустились в покои принцессы.
– Да, вечером будет дан бал в честь гостей, это несомненно. Однако пока мне неясна еще цель наших гостей…
Графиня Анна была задумчива. Елизавета про себя удивилась этой задумчивости. Разве может быть что-то более естественное, чем визит одного монарха к другому, причем в обществе своего наследника? Ведь и они с сестрой Анной вместе с матушкой прибыли в Саксонию, царица не оставила их у Меншиковых, как бывало в детстве.
– Зачем же король привез с собой этих олухов? Ох, Лизанька, друг мой… Боюсь, что цели Фридриха-Вильгельма касаются нас с сестрой…
– Вы полагаете?..
– Я почти уверена, душенька. Подобный брак соединил бы Пруссию и Саксонию, сделав сильными обе страны. О подобном нам с графиней Эльзой учителя чуть ли не каждый день напоминают, особенно учитель истории старается. А мне так не хочется быть… как бы сказать… товаром на брачном рынке!
Елизавета вновь пожала плечами. Она подумала, что уж ей-то подобное предложение польстило бы, ведь и ее воспитывали именно как товар… Ну, если говорить возвышеннее, как посланника своей страны в стране своего супруга.
Анна же продолжала:
– Да, я понимаю, сие неизбежно – замуж по любви мне не выйти. Но и столь… грязные смотрины…
Тут девушка презрительно наморщила носик.
– Грязные? Отчего же?
– Лизанька, друг мой, поверьте, грязные, неприкрытые мотивы. Да и что за партия для Саксонии – Пруссия, погрязшая в муштре! Вот если бы Франция…
«Ого, графиня, а у вас губа не дура! Хотя, быть может, к вам кардинал Флери будет милостивее, чем был в свое время ко мне…»
Елизавета молча улыбнулась. Анна вернула улыбку гостье.
– Друг мой, теперь я поняла, отчего судьба привела вас с сестрой и матушкой именно сейчас в прекрасный Дрезден!
Цесаревна недоуменно взглянула на графиню Анну. Лицо той светилось – на губах играла загадочная улыбке, глаза блестели. Девушка была сейчас удивительно хороша.
– …Я поняла… о, какое счастье! И придумала, как мы сможем этой милостью прекрасной Фортуны воспользоваться. О, вас послал мне милосердный Господь!
Принцесса вскочила и захлопала в ладоши.
– Вставайте, милая Лиза, вставайте! Дел невпроворот, а времени… Совсем нет!
– Анна, что вы задумали? – Елизавета, конечно, готова была поддержать любую каверзу, однако желала все же понимать, что именно ей предстоит делать.
– Вставайте же! Мешкать некогда! – графиня тянула Елизавету за рукав.
– Принцесса, я не сдвинусь с места, пока вы мне все не объясните!
– Ну ладно, так и быть! – графиня опустилась на козетку рядом с гостьей. – Несколько минут и вправду ничего не изменят. Слушайте же! Мы с вами сверстницы, мы одного роста, голоса даже несколько похожи. Вы владеете моим языком… Одним словом, Лиза, вы станете мною, а я вами!
Глаза Елизаветы широко раскрылись от изумления. Однако привычка молча обдумывать даже самые странные слова перевесила все иные порывы.
«Удивительно, но в этом и в самом деле нет ничего невозможного… Это не противозаконно, это не противу морали, даже протокол молчит о розыгрышах, которыми монаршие дети могут обмениваться при встречах… Но отчего Анне это так необходимо? Неужели только для того, чтобы сватовство не состоялось? Бедняжка, она еще не знает, что решений здесь она никаких принять не может… Если политике будет угодно, брак состоится, даже если жених с невестой терпеть друг друга не могут…»
– … Да-да, я знаю, – продолжала Анна, – знаю, что решения королей неизменны. Тогда тем более, на прощание хоть шалость совершить!
«Ну что ж, раз она сама все понимает…»
– Будь по вашему, графиня. Я стану вами, а вы мной!
– Душенька! – Анна опять вскочила. – Тогда побежали, нам еще столько всего нужно успеть!..
Елизавета последовала за графиней, недоумевая, отчего та столь радостна. Неужели простой шалости ей достаточно?
Бал, как и предсказывала графиня, начался в сумерках того же дня, как появились гости. О переговорах, даже если таковые и проводились, девушкам, конечно, ничего известно не было. Говоря по чести, своих матушек они и не искали, совершенно занятые подготовкой к грядущему празднику и своим маскарадом.
Девушки благовоспитанно высидели все застолье, стараясь двигаться, есть, говорить и даже молчать одинаково. Лиц они мудро решили за вуалями не прятать, однако воспользовались таким количеством сурьмы, пудры и мушек, что их можно было принять за кого угодно, даже за оживших фарфоровых кукол.
Похоже, курфюрст что-то заподозрил, однако чувства юмора ему хватило для того, чтобы не устраивать дочери прилюдно допроса, а досмотреть комедию до конца. Август склонился к царице Екатерине, сидевшей от него по правую руку (о, то была великая честь, которую Екатерина отлично почувствовала) и что-то прошептал. Царица согласно кивнула, улыбнувшись кончиками губ.
– Графиня, – Елизавета обернулась к Анне. – Отчего-то мне кажется, что ваш батюшка разгадал наш план.
Цесаревне же в этот момент показалось, что она беседует с собственным отражением в невидимом зеркале. И отражение это, склонившись к ней, ее же голосом ответило:
– Ничего страшного, душенька. Думаю, и ваша маменька что-то заподозрила. Но ведь нам же сие не помешает веселиться, верно?
Елизавета в ответ лишь плечами пожала – пока веселья никакого не наблюдалось. Однако и бал едва начался.
– Смотрите, душечка, как на вас господа пруссаки пристально смотрят.
«Господа пруссаки», сиречь наследник престола Фридрих и оба его двоюродных брата, и впрямь весьма пристально разглядывали девушек. Должно быть, они пытались понять, кто из этих одинаковых красавиц в одинаковых платьях дочь курфюрста, а кто всего лишь гостья. Сам Фридрих-Вильгельм сидел по левую руку Августа Второго, преизрядно таким нарушением протокола раздосадованный. Однако сделать ничего не мог – он был таким же гостем как эта выскочка, которую сам Петр Первый короновал императрицей.
Елизавета пожала плечами:
– Да и пусть смотрят. Они, поди, лучше нашего ведают, зачем в Дрезден их батюшка-дядюшка пожаловал, да зачем их с собой поволок.
– Лиза, дружочек, ну отчего вы все задаетесь этим вопросом? Политику оставим мужчинам – мы же лишь слабые дамы, нам недосуг ею заниматься, когда есть в мире более важные вещи…
Цесаревна недоуменно взглянула на визави. Политика недостаточно важная вещь? Из-за нее рушатся судьбы, проливается кровь, гибнут люди… А это пустая болтушка называет ее неважной вещью!..
Однако здесь Елизавета была всего лишь гостьей, гостьей, принятой радушно. И потому следовало сдержаться, оставив свои мысли при себе. Она согласно кивнула, поправила бархотку, украшенную скромной жемчужной брошью, точь-в-точь такую же, как та, что украшала шею графини, и бросила взгляд на прусских гостей. Те не просто не сводили взгляда с девушек – глаза наследника, молодого Фридриха горели настоящим огнем. Его братья чувствовали себя куда более скованно, но и они едва сдерживались, чтобы не броситься к дверям – в соседней зале уже звучали первые такты контраданса.
– Могу спорить, стоит нам только встать из-за стола, как молодой Фридрих сию же секунду бросится приглашать вас, милая Лиза.
– Тут и спорить нечего. Бросится. Но, думается мне, охоту он ведет все же за вами, милая графиня…
– Ну вот и посмотрим. Идемте же!..
Анна грациозно встала и, получив одобрительный кивок курфюрста, вышла из-за стола.
– Идемте, милочка, батюшка нас отпустил. Идемте!
Елизавета послушно вышла из-за стола и поспешила следом за графиней, перед которой, словно по волшебству, распахнулись двери бального зала. Настоящий водопад света хлынул оттуда. И вместе с ним на девушек обрушились бравурные звуки первой обязательной фигуры. Анна не отпускала руки Елизаветы, тянула ее за собой и успокоилась только тогда, когда обе девушки встали в линию танцующих дам.
Уж такой это был танец, простой и деревенский всего столетие назад, сейчас он, насытившись разными па самых разных танцев, стал первым обязательным на любом сколько-нибудь достойном балу. Линия дам напротив линии кавалеров, каждые четыре шага перед красавицей новый воздыхатель… Четыре шага – и еще один, потом четыре шага – и еще…
Елизавета танцевала с удовольствием – здесь можно было сбросить любые маски и отдаться течению музыки, ненадолго забыть и о шалостях, и о политике, и даже о послушании. Глаза танцевавшей рядом Анны тоже горели от удовольствия, а румянец победил даже толстый слой пудры, превращавший лицо графини в белую маску.
На четвертой перемене пар перед Елизаветой вырос молодой Фридрих, наследник прусского престола. Сейчас его мундир был в полном порядке, пуговицы сияли, а шейный платок был повязан пусть не строго по уставу, но весьма эффектно. Молодой человек поклонился чуть ниже, чем то предписывали бальные требования, и задержал руку цесаревны почти на целый такт дольше. Но тут те самые четыре шага вместе завершились, кавалер должен был перейти к новой партнерше, но… Перед Елизаветой опять появился принц Фридрих.
Анна хихикнула. Она танцевала совсем рядом, да и смех никто не запрещал… Но отчего-то щеки Елизаветы запунцовели, а руки задрожали. Пальцы Фридриха в тончайшей перчатке чуть сжали пальцы цесаревны. Два шага, поворот, два шага, книксен на прощание и…
И опять перед Елизаветой стоял Фридрих. О нет, теперь уже не было никаких сомнений – наследнику престола Пруссии нравилась именно она, прекрасная незнакомка! Два шага, поворот, еще два шага… Но теперь уже цесаревна и не пыталась освободить руку из руки принца Фридриха.
Да и не хотела, говоря честно. Впервые она ощутила не просто удовольствие от танца, но и удовольствие от партнера по танцу, от того, как легко, но уверенно он держит ее руку, как поддерживает в легком антраша… Даже просто от того, как улыбается ей.
Елизавета оглянулась на графиню Анну. Та, почти не скрываясь, следила за цесаревной и наследником прусского престола. И следила с видимой радостью. Похоже, у дочери курфюрста были вполне определенные планы на будущее – и принц Фридрих в эти планы совершенно не вписывался. Как не вписывались и оба его двоюродных брата.
Елизавета же планов никаких пока не строила – и даже не пыталась, втайне мечтая, как все юные девушки, о браке по любви. Ибо отлично понимала, что даже незаконнорожденная, но все же принцесса таких мечтаний себе позволить не может. Однако сейчас она о чувствах вообще не думала, как не думала о будущем, позволяя себе просто с удовольствием принимать все растущее поклонение принца Фридриха.
За контрадансом последовала кадриль, за ней мазурка, за ней аллеманда, за ней менуэт… Танцы становились все медленнее, па каждого следующего позволяло партнеру все ближе подходить к своей даме. Дамы же, то ли в самом деле уставшие, то ли подчиняющиеся неписаным правилам игры, все свободнее вели себя с кавалерами, уже не кокетничая тайком, а флиртуя в открытую – настолько, насколько это было вообще допустимо на балу. Улыбки становились шире, объятия ближе, взгляды теплее.
Из распахнутых в сад стеклянных дверей в зал вливался упоительный весенний вечер – мягкий и сиреневый. В дыхании едва слышного ветерка огни свечей танцевали, повторяя движения пар. Елизавете показалось, что она в несколько шагов переместилась в сказку, что послушно фигурам танца шагает по облакам, с каждым следующим шажком все более удаляясь от прозы дней. Голова цесаревны кружилась.
И ей сейчас совершенно неважно было, отчего это происходит. Виной ли тому была духота в бальном зале или нежные объятия кавалера, непривычно теплый вечер или затянутое по последней моде платье… Главное, что она чувствовала себя настоящей принцессой, наверное, даже из сказки, вернее, принцессой, вернувшейся в сказку. И рядом, что замечательно, был самый настоящий прекрасный принц – чуткий и сильный.
Церемониймейстер гулко опустил посох в пол – первая половина бала истекла, танцующие приглашались к накрытым в саду столам освежиться напитками и мороженым. Но принц решительно потянул девушку в тайную темноту дальней аллеи. Елизавета, даже не оглянувшись на графиню, последовала за наследником прусского престола.
О, сейчас она менее всего думала, кто рядом с ней – наследник трона или сын крестьянина. Ей было хорошо, волшебно… Сердце колотилось как сумасшедшее, щеки горели, пальцы дрожали…
Принц уверенно вел девушку по зеленому лабиринту аллей. Вот стихли звуки, вот померк свет из бальной залы. Уж здесь-то они были совсем одни. И эта уединенность окрылила Фридриха, одарила его невиданной решительностью.
О, первый поцелуй! Нежный и нерешительный, опаляющий и возносящий к самым вершинам мечтаний! Такому поцелую можно посвятить не один десяток романов. Быть может, когда-нибудь именно с него начнется великая ода любви. Но сейчас, в дальней аллее, вершилось настоящее чудо: двое, навсегда разлученные расстояниями, временем рождения, традициями, прозой династических установлений, вдруг обретали друг друга.
Мы не будем подслушивать, что говорили друг другу в тот вечер Елизавета и Фридрих, не будем подсматривать, пытаясь понять, как далеко мог зайти принц и насколько был он смел. Напротив, мы предоставим влюбленных друг другу – ибо в этом обществе они сейчас нуждаются более всего.
Как и когда попала в свою комнату Елизавета, она не помнила. На губах жил вкус бесчисленных поцелуев Фридриха, за еще минуту в его объятиях она готова была отдать половину жизни, от его признаний сладко замирало сердце.
Не успела цесаревна снять платье и накинуть просторный шлафрок, как в дверях комнаты показалась Анна, уже тоже одетая по-домашнему.
– Как вам показался принц Фридрих? – спросила графиня, заранее зная ответ.
– Ах, душенька, он замечательный. Ежели б все мужчины были таковы, сколь прекрасным был бы удел женщины!
– Ого, да вы совершенно очарованы им! Влюбились, душа моя, признайтесь?
– В него невозможно не влюбиться, Анна, душенька! Он столь умен, столь много читал, столь хорош в танце и стихах…
– А объятия его крепки ли? Есть ли в нем сила мужчины? Чувствовали ли вы ее?
Елизавета покраснела. О да, она чувствовала его силу, чувствовала, какое желание сжигало его.
– О-о-о, душенька, – с улыбкой и почти без зависти протянула Анна. – Да ведь вы в него влюбились по уши! А он? Как он? Очарован ли вами?
– Ах, графиня, – румянец на щеках Елизаветы стал гуще. – Если верить его словам, он просто голову теряет.
– Ну, такую голову и потерять не жалко… Однако я так рада за вас, милая, так рада.
– Благодарю вас, душенька.
Девушки обнялись.
– Спите сладко, милочка. А завтра подарите весь день вашему герою!
– Но что скажет матушка? И каково будет мнение вашего батюшки о моем поведении?
– Ни о чем не тревожьтесь, прошу! Утро вечера мудренее, полагаю, найдется вполне разумное объяснение тому, что наследники разных стран не следуют протоколу буквально – ибо ежели дружат наследники, как не подружиться странам? Спите же, милая. Пусть вам приснится ваш принц!
За Анной закрылась дверь. Елизавета перекрестила девушку вслед.
– И вы спите, милая графиня! Пусть злые мысли не тревожат вашей светлой души.
Глава 17. Коварство раскрытых тайн
Графиня Анна оказалась права – ни Август, мудрый курфюрст Сансонский, ни царица Екатерина не возражали против частых встреч Елизаветы и Фридриха. Цесаревна была уверена, что графиня приложила немало стараний, чтобы объяснить пренебрежение протоколом.
Елизавета была на седьмом небе. Быть может, впервые в жизни ей никто не тыкал в лицо оскорбительными «привенчанная дочь» и «незаконнорожденная», никто не оценивал ее внешность или достоинства с точки зрения пристойного морганатического брака или протокольного династического. Просто за живой и веселой семнадцатилетней девушкой красиво ухаживал юноша – по виду сверстник, хотя и двумя годами моложе.
Цесаревна была увлечена не столько внешностью принца, сколько его обширными знаниями – не только в военном или фортификационном деле, но и в делах светских. Фридриху ничего не стоило пуститься в размышления о преимуществах и недостатках театра древнего перед театром современным, об удивительном разнообразии музыкальных инструментов века нынешнего, особенно заметном перед скудностью музыкальных инструментов веков прошедших… Говоря по чести, Елизавете были интересны и рассказы принца об армии и том самом фортификационном деле, одно название которого так пугало веселую графиню Анну.
Как-то вечером та спросила цесаревну:
– Милочка, но отчего вас столь увлекают все эти непонятные предметы? Отчего вы слушаете рассказы принца, не перебивая, не просите его беседовать с вами о предметах более простых? Для нас, девиц, более интересных…
– Душенька, но мне интересны его рассказы! В них чувствуются не только знания, но и вдумчивые размышления. Мне кажется иногда, что принц сам прошел все, о чем рассказывает, сам… как обычный солдат. И его рассказы внушают мне мысли о том, что он способен защитить всех, кому повезет прожить рядом с ним жизнь.
Графиня пожала плечами.
– Ну, не знаю… Думается, я бы заснула после первой же минуты такого рассказа…
Цесаревна покровительственно усмехнулась.
– Быть может, и так. Однако вам еще неведомо, что бы вы делали, если бы вам был интересен и сам рассказчик…
– И то верно, душенька. Так вам и сам рассказчик интересен? – лукавый бесенок выглянул из глаз графини.
– Не просто интересен, милочка. Я бы всю жизнь готова была провести с ним…
– Быть может, это и случится… Ведь принцу-то давно уже подыскивают невесту. Кто знает, может быть, уже и сыскали – раз король не противится вашим встречам…
Что-то в голосе, в выражении глаз графини настораживало Елизавету. Уж слишком сильно радовалась милая хозяйка успеху гостьи, слишком интересовалась всем происходящим. Видно было, что она не прочь была бы спросить и о более интимных сторонах многочисленных встреч. Однако пока здравого смысла придержать язычок у нее еще хватало.
Самой же Елизавете, как бы ни хотелось с кем-то поделиться всем прочувствованным, все же не хотелось раскрывать душу именно графине Анне. Быть может, из-за этого с трудом скрываемого интереса.
«Нет уж, душечка, вам не узнать более того, что я вам уже рассказала! Что-то опаску я имею вам доверяться. Да и цели ваши мне неясны пока. Вот ежели вы вдруг первая заговорите, зачем просили выдать себя за вас… Но ни минутой раньше, клянусь!»
Размышления цесаревны были прерваны деликатным стуком в дверь. Елизавета подняла голову, но не успела раскрыла рот, чтобы сказать «войдите», как узкая створки едва приоткрылась и на пол упало письмо в сиреневом конверте с вензелем курфюрста Августа.
– Это что такое? – пробормотала Елизавета.
Ответа, конечно, не было. Девушка встала из удобного кресла, подошла к двери и взяла в руки узкий конверт. Отчего-то она была уверена, что это не письмо от Анны и не записочка от матушки. Более того, никто не ошибся дверью или не намеревался сыграть с ней злую шутку. Сердце застучало.
– Это может быть только от него… – прошептала девушка и сломала печать.
«Душа моя, несравненная греза! Каждый день, проведенный с тобою рядом, смело могу я назвать праздником. Каждый же час, проведенный вдали от тебя, превращается в год невыносимых страданий. Стань же счастьем всей моей жизни, любимая! Согласись разделить каждый ее миг со мною – и ты никогда не пожалеешь о том мгновении, когда, собравшись с духом, решилась на сие изумительное деяние! Прошу тебя, молю – стань моею женою. К твоим ногам приношу я свое сердце, свою душу и все, чем владею! Прошу тебя, молю, скажи «да»!
Вижу слезы счастья на твоих глазах, единственная! Ежели сие не привиделось мне – буду ждать тебя в часовне Валентина Всемилостивого, покровителя всех влюбленных в десятый час пополудни. Ничего не бойся, ни в чем не сомневайся! И ты составишь счастье всей моей жизни!
Навеки твой принц Фридрих».
Дрожь охватила Елизавету. О, она знала, что принц питает к ней самые пылкие чувства, но такого она и представить не могла. Чтобы наследник престола решился на подобное! Это будет не просто бунт, это будет невероятный скандал, который затронет половину царственных домов Европы!
– Господи, спаси и сохрани меня… Но что же делать? Согласиться? Отказать?
Ноги цесаревны подкосились, и она не столько села, сколько упала в кресло у окна. Всего миг назад она была простой мечтательницей… Всего миг… А теперь она желанная невеста. Единственная и любимая… Кто бы мог подумать, что сие вообще возможно!
«Подумать… Подумать… Мне надо все хорошенько обдумать, взвесить… Я не могу вот так, без размышлений, как в омут, бежать в эту самую часовню, не могу назвать милого Фридриха своим единственным, не могу даже вслух такого произнести! И не могу ни с кем посоветоваться, вот что самое тяжкое!..»
Вдруг Елизавета почувствовала, что исчезает из своей уютной комнатки. Огромное, невиданное никогда прежде пространство охватило ее, закрыло со всех сторон. Казалось, что исчез весь мир и все чувства, ему присущие и им лелеемые. Все, кроме одного – отчаяния. Надо на что-то решаться и не с кем посоветоваться, потому что никто не сможет дать верного совета!
«Такое со мной еще будет! Будет и не один раз. Это – первый. Быть может, сие есть просто испытание для твердости моих устремлений, или, быть может, проверка истинности моих чувств? Быть может, Господь Бог соблазняет меня сейчас, как некогда змей-искуситель соблазнил первую из женщин, дабы проверить, та ли я, которую он избрал для еще неведомых мною самой свершений? Что же делать? Куда бежать? У кого правды искать?»
Часы на бане пробили полдень. Весеннее солнце заглянуло в комнату цесаревны и заиграло в золоте вышивки на шторах, овальном зеркальце и милых хрустальных безделушках, расставленных на туалетном столике.
«Словно солнышко мне подмигивает… Должно быть, хочет что-то сказать. Но вот что?»
До вечернего суаре время тянулось невероятно медленно. Цесаревна, сказавшись больной, не пошла играть в дворцовом саду, после отказалась от кофе, присланного заботливой графиней Анной. Она никак не могла понять, чего же хочет да и вообще, хочет ли чего-то.
Отказать принцу значило навлечь его гнев не на себя, что было бы неприятно, однако в сущности не так страшно, но на всю страну – ведь Пруссия, пусть и состоя в кровной родне с домом Романовых, однако все чаще выставляла себя врагом, чем другом или просто равнодушным соседом. Согласиться стать женой принца и тайно обвенчаться? О, сейчас это кажется таким прекрасным, таким желанным… Но вот что будет, когда пройдут годы и острота чувств утихнет?
«Да и есть ли они те самые чувства, о которых я сейчас думаю? Не минутное ли это увлечение? Или, быть может, вообще чья-то злая шутка. Дескать, стоит поманить эту незаконную пальцем, как она сразу готова бежать, не раздумывая, отдаться первому встречному?..»
О, принц, это правда, кажется по-настоящему влюбленным. Слова его пылки, руки горячи, объятия крепки. Но что, если сие суть прекрасное лицедейство? Что, если графиня Анна подговорила его изображать пылкую страсть точно так же, как уговорила меня назваться ею?
Елизавета мерила шагами комнатку, поглядывая на письмо Фридриха, которое бросила на туалетный столик, и удерживаясь от того, чтобы не перечитать его, должно быть, уже в сотый раз. За окном слышались девичьи голоса, смех, удары по мячу. Шелестели листья в дворцовом парке, временами легкий ветерок врывался и в комнату Елизаветы.
Девушка и замечала все это и не замечала – душа ее была столь неспокойна, что просто на минуту остановиться и оглядеться было почти невозможно. Она вспоминала каждый миг каждой встречи с принцем, пусть их было и не так много, пыталась увидеть в глубине его глаз коварный блеск или пошлую похоть, услышать в шепоте насмешку или намеренную колкость. Но ничего не вспоминалось и не находилось.
«Неужели принц столь искренен, сколь и безумен? Неужели долг перед страной для него значит меньше, чем чувства, испытываемые к незнакомой по сути девушке? Но если так, долго ли подобным чувствам жить? Достаточно ли их для семейной жизни? И не раскается ли он в своем порыве уже завтра?»
Елизавета думала о Фридрихе, хотя должна была бы сначала думать о себе. Хочется ли ей этого брака? Хочется ли ей жить с этим блестящим юношей? Не превратится ли он через два-три года в занудного болтуна? Станет ли он настоящим мужем, защитой и опорой или будет вынужден принять условия игры, которые навязывает наследникам престола высокая политика?
Наконец этот бесконечный день подошел к концу. Посиреневели тени, теплые сумерки накрыли дворцовый парк, пробрались в комнату к Елизавете, искажая очертания предметов и накрывая их все более непроницаемой пеленой. Колокола собора запели сложную вечернюю песню.
– Пора. – Елизавета встала. – Что бы ни произошло, я не могу просто отсидеться здесь. Я должна прийти на эту встречу, пусть даже для того, чтобы просто выяснить, что же готовится – свадьба или только фарс…
Конечно, ни о каком свадебном туалете не было смысла и думать. Девушка улыбнулась своим мыслям и взяла в руки шляпку – с широкими полями, отделанную вуалью, черными страусовыми перьями и вышитую бисером.
– Пожалуй, достаточно будет, если я надену платье цвета перванш. Оно точь-в-точь подходит по тону, не слишком яркое…
Цесаревна беседовала с зеркалом и пыталась успокоиться. Темно-сиреневая гладь ее молчаливого собеседника была спокойна и холодна. Но спокойствия не дарила. Более того, от звуков собственного голоса Елизавета стала нервничать еще сильнее.
– Нет уж, матушка, так не годится! – одернула она сама себя. – Что это ты? Нешто и впрямь поверила в высокие чувства? В любовь до гроба? Дурочка! Это будет просто нелепая комедия. А ты ведешь себя так, словно должна сделать в жизни самый главный шаг! Стыдись, ты же Петрова дочь, а не крестьянка.
Ветерок, вновь влетевший к Елизавете, похоже, попытался девушке помочь. Во всяком случае, он подсказал, что неплохо было бы на плечи накинуть шелковую шаль – и декольте недурно прикрыть, и вечер все-таки весенний, скорее холодный, чем прохладный.
Цесаревна выскользнула из комнаты, привидением прошмыгнула по бесценным дворцовым полам, невидимкой вылетела из калитки для челяди и затерялась в толпе на городской площади. К удивлению девушки, с приходом вечера горожане вовсе не прятались в своих домах за толстыми стенами и тяжелыми ставнями. На площади звучала музыка – бродячие музыканты веселили гуляющих. Дамы смеялись, мужчины беседовали, кто степенно и спокойно, кто громко и вызывающе. У фонтана играли дети, как любые дети любого времени и любой страны, не обращая никакого внимания на окрики взрослых и считая себя умными, взрослыми и бесстрашными.
Эта прекрасная, такая обыденная и такая непринужденная жизнь вокруг лучше всяких уговоров успокоила цесаревну.
– Будь что будет! Я должна появиться в этой часовне… Хотя бы для того, чтобы убедиться в искренности слов принца. Или чтобы доказать, что меня пересудами или подозрениями не запугать!
Часовня Валентина стояла совсем рядом с дворцом курфюрста, но все же не на главной улице. Высокие узкие двери были распахнуты настежь, теплый желтый свет заливал мостовую и крошечный садик у стен обители, вполголоса пел орган, то ли призывая горожан к мессе, то ли напоминая о присутствии Всевышнего везде и во всякий час.
Цесаревна вошла в храм. Она ожидала чего угодно, но только не того, что открылось ее взору. Сотни свечей, цветы в вазах и на алтарном приделе, парадное облачение священника и… принц Фридрих, стоящий по правую руку от него.
«Неужели все это не сон? Не злой розыгрыш, отвратительная шутка или спесивая насмешка? Неужели сказка оказалась самой что ни есть правдой? И этот юноша в самом деле ждет меня, чтобы назвать своей женой перед Богом и людьми до того часа, пока смерть не разлучит нас?»
Елизавета шла по проходу между двумя рядами скамей. Сердце ее стучало так громко, что она не слышала, как запел орган, призывая гостей ликовать при появлении новобрачной. Да и не было никаких гостей. Вот до Фридриха остался десяток шагов, вот пять, вот один. Вот цесаревна вложила свои прохладные пальцы в его теплую руку.
– Я не чаял тебя здесь увидеть… Не верю собственным глазам…
– Но ты же сам позвал меня, мой принц. Как же я могла не прийти, не ответить на твой призыв?
Священник откашлялся.
– Дети мои, вы ли припадаете к престолу творца нашего, дабы соединил он вас навеки, дав вам одну жизнь на двои? Вы ли ищете его мудрого совета и защиты?
– Да, отец, – кивнул Фридрих.
Голос принца дрожал, но Елизавета поразилась тому, каким глубоким и проникновенным он стал. В руке Фридриха было так спокойно ее руке, его волнение казалось отражением ее нервной дрожи. «Неужели это правда? Неужели он и в самом деле готов назвать меня своей женой и спутницей своих дней? Неужели это не сон?» Наученная горьким опытом, увы, Елизавета уже не могла поверить в искренность чьих-то чувств, в их чистоту, в первую очередь все так же выискивая в каждом поступке второй смысл, подлость, насмешку или упрек.
Священник раскрыл Библию, поднял глаза на стоящих перед ним юношу и девушку. Быть может, он догадывался о неожиданности этого союза, быть может, знал, что он тайна от всех вокруг. Однако виду не подал – сейчас он был тем, кто соединит две жизни в одну и передаст эту жизнь под защиту Творца всего сущего.
– Карл-Фридрих из рода Гогенцоллернов, сын Фридриха Вильгельма. Согласен ли ты взять в жены сию деву, стоящую передо мной и рядом с тобой? Согласен ли беречь ее, опекать и наставлять, как это положено мужу, защищать во всякий час дня и ночи, соблюдая обеты, которые вы дадите друг другу в этом святом месте?
– Да, отец, я согласен. Я мечтаю об этом!
Священник, чуть улыбнувшись горячности будущего супруга, кивнул и обернулся к Елизавете.
– А ты, девица Анна из рода Орзель, сог…
– Нет, отец мой.
– Что «нет»? – священник опешил.
– Я не Анна Орзель.
Елизавета почувствовала, что не следовало этого говорить. Но сочетаться тайным браком, да еще и назвав себя чужим именем, – это было просто абсурдом!
– Не Анна? – вскричал Фридрих.
– Нет, мой принц. – Цесаревна покачала головой. – Я Елизавета, дочь русского царя Петра, любящая вас всем сердцем Елизавета.
Читать бесплатно другие книги:
