Переход Суворова через Гималаи. Чудо-богатыри «попаданца» Романов Герман

Губы Петра презрительно скривились, так он иногда называл поляков за их постоянное «пшепрашам».

— Они сейчас толпами бегут в Краков, под руку Австрии! Кое-кто даже за Буг, к нам, изъявляя полную готовность даже перекреститься, лишь бы не онемечиваться. Лютуют тевтоны дюже! Словно фашисты…

— Фашисты? — с удивлением спросил Александр. — «Фашио» с латыни означает «пучок». Розги, то есть фасции, носили ликторы при консулах вместе с топориком. Да, они наказывали, но вряд ли лютовали — при двух консулах их едва по дюжине находилось. Ты решил проверить мои знания, отец?! Так ведь сам знаешь, как меня учили!

— Ты не бери в голову, Саша! — Петр фальшиво закряхтел, скрывая недовольство на самого себя. Время от времени у него прорывались слова, занесенные из собственного прошлого, вернее будущего, если судить по датировке.

— Так что, сын мой, такие мятежные подданные нам ни к чему, как и всякие прочие бухарцы, персы и прочие народы. Их культура уже состоялась, принести нашу к ним на одних кончиках штыков великая ошибка. Мы лишь можем взять их под свое покровительство, протекторат, сделав так, чтобы они никогда не стали нашими врагами. Ради этого нужно полностью сохранить их нравы, обычаи, устои, традиции, привычную форму управления. Даже налоги вводить не нужно, империя проживет без их серебра. Нужна только лояльность, желательно полная!

Петр медленно прошелся по мягкому ковру, прикоснувшись рукою к теплому боку печной стены — во дворце постоянно топили, расходуя огромные поленницы дров.

— Что же касается вопроса о приращении земель… Раздвинуть пределы России можно и нужно, Саша. За время моего правления Россия увеличилась на треть. Возьми восток — Приамурье, Приморье, Туркестан, Аляска и Калифорния — без них мы уже не представляем России. Ты же сам был царем Сибирским и прекрасно знаешь положение в тех краях!

Петр подошел к карте, что висела у Александра в кабинете. Пусть и не такая огромная, как у него, но не менее точная. Красный цвет окрасил восток Европы, протянулся через Сибирь и захлестнул запад Северной Америки. Но сейчас взгляд притягивали красные штриховки, что были нанесены дальше установленных к сегодняшнему дню пределов империи.

— Но восток даст полную силу через годы, никак не раньше — огромную территорию еще нужно освоить. Зато юг под нашей властью, и мы его заняли — Новороссию, Крым и Кавказ. А если взять Византийское царство, а также протектораты — валахов и палестинских христиан, то сразу видно, насколько приросли пределы нашей империи.

— Жаль, что земли на востоке безлюдны, отец, их осваивать не одно десятилетие придется, если не век, тут ты прав. Слишком сурова там природа, таящая в себе огромные богатства.

— Насчет столетия ты ошибаешься, Саша. Что касается безлюдности, то именно потому-то я и присоединил их к империи — немногочисленных туземцев легко оставить в первобытном состоянии, не сильно докучая им цивилизацией. Ну и отправлять туда поселенцев, причем всех, а не только православный люд! Перемешать их там и стянуть казачьими заслонами. А потому, несмотря на оторванность, они будут вполне лояльными подданными и не сделают так, как в Новом Свете произошло с бывшими британскими колониями, что объявили себя независимыми.

Петр с улыбкой посмотрел на своего первенца — и хотя перед ним сидел взрослый мужчина, подаривший ему внуков, но глаза продолжали видеть в нем того юношу, с кем он мог поделиться даже самым сокровенным. Что может быть радостней для отца, которому сын еще и самый близкий друг и помощник в делах.

— Видишь ли, Саша, империю объединяют не только железом и кровью, но и чем-то другим…

Квебек

— Я вас внимательно слушаю, мистер Донован!

Генерал Моро после нескольких ничего не значащих фраз с требовательным немым вопросом посмотрел на сидящего перед ним американца в старомодной одежде, давным-давно вышедшей из употребления в Париже, да еще в припудренном парике, которых в Париже не носили со времен казненного короля.

— Вы правы, мистер генерал — время слишком ценно, чтобы его тратить в досужих разговорах, особенно сейчас, когда даже один час может стоить тысячи долларов!

Хищный, пристальный взгляд собеседника Жану Виктору не понравился — словно посланец президента Томаса Джефферсона оценивал его как какой-то предмет.

«Недаром о них как о торгашах отзываются! А главный их бог — доллар, который нигде, кроме этих еще диковатых краев, не употребляется. Совершенно никчемные деньги… Эти американцы будто туземцы, молящиеся своему божку!»

Моро кое-как сдержал презрительную улыбку, вот только мимолетную гримасу его собеседник понял иначе, расположившись в удобном кресле с самым доброжелательным видом.

— Вы очень умный человек, генерал, — с улыбкой произнес собеседник, — все правильно поняв. Я не мистер Донован, а государственный секретарь Северо-Американских Соединенных Штатов Джеймс Мэдисон! Я прибыл к вам с посланием от президента…

Имени Томаса Джефферсона посланник не назвал, словно считая, что весь мир должен об этом знать. Многие французские офицеры и солдаты корпуса Моро не только понятия не имели, как зовут главу заокеанской республики, но даже не подозревали о существовании САСШ вплоть до того момента, когда они, наконец, переплыли за Атлантику и успешно высадились в Квебеке. Сам же Моро связывал свою дальнейшую жизнь именно с Новым Светом, ибо в Старом ему не нашлось места.

Покушение на Гоша и арест вместе с вождем мятежных шуанов дал Первому консулу возможность усадить Жана Виктора на скамью подсудимых. Вот только он был начисто оправдан Народным Собранием Республики, и обвинения в измене Франции с него сняли.

К великому удивлению Моро, именно генерал королевской службы Жорж Кадудаль, как не странно, выступил в его защиту, дав честные показания и вскоре мужественно приняв смерть на гильотине.

Позднее выяснилось, что именно такими методами, сильно нечистоплотными, на взгляд самого Моро, английские эмиссары хотели стравить между собою консулов Республики.

Более того, он так и остался на посту Второго консула Республики, но был выпровожен, причем очень настойчиво, в Новый Свет, дабы принять под свое командование все заморские территории, а для почина отбить у британцев Квебек.

Гош отправил его в самоубийственный поход, Моро это прекрасно понимал. Пять тысяч солдат, двадцать пушек — втрое меньше сил, чем находилось под командованием генерала Робертсона в Канаде.

Правда, сейчас силы Моро возросли почти в полтора раза за счет моряков потопленных кораблей и местных поселенцев, радостно встретивших своих бывших соотечественников и присоединившихся к ним с оружием в руках.

Но все равно у англичан остался значительный перевес, два к одному, как прикидывал Моро, и это в лучшем для него случае! И при затягивании войны его положение еще больше ухудшится.

— И в чем суть предложений господина президента?

— Мистер Джефферсон считает, что Франция, генерал, никогда не закрепится в Канаде. Ваше положение отчаянно, мистер Моро, помощи из Европы вы не получите, на море господствует английский флот. Британцы же беспрепятственно доставят сюда любые подкрепления! Порох для ваших ружей и пушек окончится, среди солдат, не привыкших к здешнему суровому климату, начнутся болезни, и вы вскоре очутитесь в той же ситуации, что и ваш президент Гош в Египте…

Яффа

— Мы уничтожили русские корабли, а эти ленивые собаки никак не могут взять жалкую крепость!

Уильям Паркер пылал праведной злобой, проклиная свою несчастную судьбу. Его флагманский линкор был потоплен у Кронборга, и адмирала выловили моряки брига, единственного прорвавшегося из Балтики корабля, жалкого осколка от его большой эскадры.

Он хотел умереть от неимоверного позора, но не смог, а потому предстал перед лондонским судом лордов Адмиралтейства. Однако вместо ожидаемой нок-реи, украшенной пеньковой петлей (и за меньшие прегрешения на английском флоте адмиралов вздергивали без всякого сожаления), его помиловали.

Поражение было списано на злобное коварство московитов, подло напавших на британские корабли и применивших против моряков его величества свое дьявольское оружие.

Их лордства извлекли жестокий урок из трагедии и пылали жаждой мести, стремясь дать русским адекватный ответ и отплатить им сторицей за унижение.

Тщательно расспросив Паркера и уцелевших в сражении у Копенгагена офицеров, также заново допросив всех моряков, выживших в Константинополе и Дарданеллах, они приняли решение строить покрытые броней паровые корабли по типу русских «медведей». Киль первого из них уже заложили, назвав его «Дредноутом» — «Неустрашимым».

Вот только проблема была не в железных плитах, заводы могли их изготовить в любых количествах, все упиралось в отсутствие паровых машин должной мощности.

И хотя их уже широко использовали на заводах и шахтах, но на королевском флоте не возникало такой нужды. Так что когда Англия обзаведется собственными броненосцами, Паркер не мог представить — может быть, еще год, а то и два потребуется на установку дымящих коптилок на корабли и их доводку.

— Чертовы турки! — сквозь зубы пробормотал адмирал, нервно вышагивая по шканцам. Он надеялся взять Яффу с налета и тем самым поправить свое положение и вернуть подпорченную репутацию громкой победой.

Русский фрегат и два корвета были уничтожены в ходе морского боя, но трусливые османы бежали от первых выстрелов. И несмотря еще на две попытки и помощь британского флота, так и не смогли взять крепость штурмом, предпочитая вести осаду измором, ожидая, пока московиты не ослабнут от голода.

И теперь он вынужден торчать в этой дыре, в «жаркой заднице мира», как злобно шутили его моряки, имея под своим командованием пару старых линкоров и еще полдесятка дряхлых калош размерами поменьше. Такой куцей эскадры вполне достаточно для исправления должности командора, но никак не для полного адмирала. Начальство над таким сбродом не честь, а еще большее унижение.

— И сколько мне еще торчать у русской цитадели?!

Паркер огорченно взмахнул рукой и спустился в адмиральскую каюту выпить стакан доброго неразбавленного виски. Только этот напиток возвращал ему на минуту хорошее настроение…

Париж

— Профессор, чем вы хотите меня обрадовать? — в вопросе Гоша звучало раздражение — генерал не любил, когда его отвлекали по пустякам.

Он, как всякий военный, снисходительно и высокомерно относился к ученой братии. Хоть и создают иной раз дельные вещи для армии, но в большинстве своем (кроме мудреного пустословия и каких-то чересчур заумных книжек, в которых хоть и написано по-французски, и понятно по раздельности каждое слово, но вместе ничего понять совершенно нельзя) ничего более полезного не производят.

Потому первый консул с некоторым раздражением рассматривал большую химическую лабораторию, где всегда омерзительно воняло, заставленную множеством различной стеклянной посуды, которой Гош даже затруднялся дать название.

— Смотрите, господин консул!

Профессор, не так давно перешагнувший за пятьдесят лет, сиял начищенным золотым франком, и с видом Креза, подающего грязному нищему, положил перед генералом четыре картонные гильзы. Гошу хватило одной секунды, чтобы забурлить гневом.

— Зачем вы мне, профессор, русские патроны показываете?! Вы не издеваетесь часом?

— А вы уверены, генерал, в своей правоте? — пробурчал Клод Луи Бертолли, высокомерно посмотрев на Первого консула Республики как на самого туповатого студента Сорбонны.

Гош взял патрон в руки и повертел в пальцах, внимательно осмотрев маслянистую на ощупь картонную гильзу, на донце отсутствовали знакомые цифры и буквы из кириллицы.

Вот уже полгода как Россия поставляла патроны в четыре русских линии, или 10,67 мм. Именно под этот калибр в Лиможе стали делать казнозарядные нарезные штуцеры для вооружения легкой пехоты на один выстрел.

Вот только с этими самыми патронами была сплошная беда. Вода выводила их из строя, порох отсыревал. Зачастую по непонятным причинам капсюль срабатывал, взрываясь в патронной сумке и приводя к подрыву других патронов. Так что иной раз на ум приходило древнее изречение: «Бойтесь данайцев, дары приносящих».

Генерал удивленно хмыкнул и вопросительно взглянул на знаменитого химика. Тот с видом римского императора-триумфатора подвинул к нему чашку с водой.

— Я не считаю свои пальцы грязными!

— При чем здесь пальцы?! — возмутился профессор. — Опустите туда патрон!

Генерал с некоторой опаской опустил в чашку патрон.

— А теперь стреляйте!

Бертолли показал на лежавший посередине широкого стола переделанный под русский патрон нарезной штуцер. Откинув затвор, генерал вставил патрон в казенник, надавив ладонью, опустил рукоять — раздался громкий щелчок.

Ствол ружья Гош направил на толстый пакет из досок и нажал на спусковой крючок. Ружье дернулось, приклад ударил в плечо, вырвавшийся из ствола клуб белого дыма, медленно поплыл вверх к потолку. Вентиляция работала хорошо.

— Четыре года назад, мой генерал, вы попросили создать капсюльный состав не хуже русского. Он перед вами — я сам его изготовил и снарядил патроны. А вы его сейчас проверили!

Иерусалим

Россыпь звезд над головой невольно притягивала взор, и будь другое время, Константин Петрович предался бы мечтаниям или размышлениям, что почти одно и тоже, если судить по конечному результату. Но сейчас он бездумно смотрел на звезды, которые светились душами погибших солдат, принявших смерть за Россию.

— Ты выполнял его приказ, Иваныч? — Он повернулся к лежащему рядом Тихомирову.

— Да, Константин Петрович. Батюшка Петр Федорович вас приказал беречь и в случае чего спасти.

— Я понимаю! — глухо ответил Константин.

Он до сих пор чувствовал некую горечь. Апшеронцы спеленали его, как младенца, занесли в какой-то подвал, через который спустились в подземный ход. Константин не раз слышал, что под городом есть катакомбы, недаром первые христиане укрывались именно в них, но не представлял, что они могут быть такими обширными.

Правда, уже внизу, в холодной темноте, он собственными ногами проделал этот многочасовой путь и теперь знал, что они находятся уже далеко за городом и где-то рядом друзы, что должны провести их в Яффу.

Тихомиров ручался твердо, что помощь придет, и Константин ему верил. Начальник личной охраны, его флигель-адъютант, несмотря на свой маленький чин, ни разу не подводил.

— Слышишь, государь, верховые едут! Тихо, посмотрим, чего-то копыт стучит много…

Они, прижавшись друг к другу, лежали в маленькой ложбинке, что тянулась по вершине пологого каменистого хребта. Константин пристально всматривался в ночную тьму, в которой проглядывалась белой лентой проезжая дорога на Яффу. И тут он заметил всадников, их было четверо.

— Че-то их многовато, государь! — шепнул Тихомиров. — Никак османы? Ты тихо только лежи, Константин Петрович, я их сам уделаю… Двух пристрелю, остальных на шпагу возьму, куда тебе, безногому, в ночную драку соваться.

Константин со вздохом отдал револьвер с оставшимися двумя патронами. Старый вояка отлично стрелял в темноте, а потому был полностью прав, помощи сейчас от раненого не будет, будь он даже трижды византийским царем…

— Алла!

Темнота взорвалась пронзительным криком, который тут же оборвался. Затем прогремело два выстрела. Где-то невдалеке захрипел смертельно раненый человек, и тут же темноту разорвал еще один выстрел. Послышался болезненный вскрик.

К удивлению Константина, четвертый турок спокойно сидел на лошади, и его сердце сжалось в недобром предчувствии. До боли сцепив зубы, он пополз по ложбинке, желая добраться до убитых Тихомировым турок и забрать оружие.

Неожиданно ночную темноту осветил еще один выстрел, и Константин Петрович увидел, как свалился на каменистую землю четвертый осман — последний из всадников.

— Иваныч, ты молодец! — негромко произнес он, но из темноты раздался совсем чужой голос, говорящий на русском языке с чувствительным акцентом.

— Ваше величество, мы друзья, мы пришли за тобой. Ждали пять дней, а ты пришел сюда. Темно да? Дорогой заплутал?

— Где Иваныч? — только и смог произнести Константин Петрович, разглядывая бородатого друза в арабском бурнусе.

— Там лежит, ваше величество, в грудь османские собаки попали, умирает твой офицер…

Не обращая внимания на боль в простреленной ноге, Константин буквально скатился с насыпи, окончательно изорвав и без того зияющий прорехами мундир.

Тихомиров лежал на спине, изо рта толчками выплескивалась кровь. Старый солдат умирал, и Константин, взяв его за руку, чувствовал, как холодеют его пальцы.

— Государь… Сын у меня в Яффе, прижил на старости байстрюка… Позаботься, прошу…

Тело выгнулось в предсмертной агонии и спустя несколько секунд обмякло. Константин Петрович еще недолго посидел с ним рядом, глотая перемешанные с пылью и кровью слезы…

Петербург

— Михаил Илларионович, вы великолепно провели время во Франции! Я ознакомился с материалами и ничего, кроме восторга, не испытываю, ведь это стоило вам больших трудов…

— Полноте меня хвалить, ваше императорское величество, мои скромные доклады не достойны столь лестной оценки!

Однако голос Кутузова говорил совсем об ином — такая похвала императора доставила ему явное удовольствие.

— Я скажу вам честно, государь, если бы мои офицеры сказали своим женам или любовницам хотя бы одну сотую тех сведений, то ваше величество сорвало бы с них погоны. А за одну десятую той болтовни, что позволяют себе французы, наших можно расстреливать без суда и следствия или по меньшей мере отправлять в Сибирь на вечное поселение.

— Французы себя так беспечно ведут?!

— Нет, государь, они не ведут себя беспечно…

Кутузов отвесил глубокий поклон, который ввиду тучности генерала сделать было затруднительно.

— Они ведут себя очень легкомысленно! Даже наши самые отпетые болтуны и разгильдяи, как вы любите их называть, государь, — образец дисциплинированности и великих молчальников, свято хранящих военные и государственные тайны, даже будучи мертвецки пьяными!

— Французы считают, Михаил Илларионович, что вы все время проводили в театрах и с замужними женщинами, почему-то игнорируя юных красоток. Неужели они вам не по вкусу? — Петр слегка подначил зардевшегося, как юноша, старого генерала, который и в Петербурге имел репутацию завзятого ловеласа.

— Кхм, кхм, ваше величество… — Кутузов нарочито откашлялся. — Вы прямо в смущение меня вводите… Я, конечно, люблю смотреть своим единственным глазом на красоток, как вы выражаетесь, государь, но дела службы в первую очередь! И они требовали моего личного присутствия именно в перечисленных вами местах. Вы не поверите, но именно в антракте жена фабриканта не только с точностью чуть ли не до франка выдала объем продукции оружейного завода ее мужа, но и подарила мне несколько чудесных образцов, что только стали производить для армии. Конечно, я сделал столь милой даме отдарки, в знак моей самой искренней привязанности…

— Казна вам все выплатит, князь!

— Пустое, государь, я достаточно обеспечен!

— Михаил Илларионович, у меня к вам нижайшая просьба. Вам нужно снова вернуться во Францию и передать генералу Гошу мое секретное послание. Пора кончать с этой войной!

— Вы хотите заключить мир с Англией, ваше императорское величество? — осторожно спросил Кутузов, уставившись в Петра пронзительным взором блестящего глаза.

— Нет, князь, я хочу высадить наши и французские войска на этом проклятом острове!

— Даже так, ваше императорское величество?!

Петру показалось, что Кутузов выдохнул с облегчением.

— Но это дьявольски трудная задача, государь. Несмотря на все поражения, британцы имеют вдвое больше, если не втрое, линейных кораблей, чем мы. На французов и испанцев можете не рассчитывать, ваше величество. Несмотря на большое количество вымпелов, их адмиралы и офицеры в большинстве своем совершенно непригодны, а команды плохо обучены. Я скажу вам предельно честно — их флот в столкновении с англичанами разделит судьбу Непобедимой армады!

— А какова у британцев армия?

— Тут все наоборот, государь. Если французам удастся высадиться на этом проклятом острове, то они победят британцев! Англичане имеют больше сотни полков пехоты, но добрая половина из них не стоит ломаного гроша. Из отребья, кабацкой сволочи, посетителей дешевых борделей хороших солдат не сделаешь! Силком набранные наемники, ваше императорское величество, составляют половину воинства, впрочем, как и королевского флота. Однако я вас должен предупредить, государь! Если британцам станет известно, что мы вместе с французами попытаемся высадиться на их острове, то их армия удвоится, если не утроится, и с чрезвычайной легкостью. И это уже будут совсем другие воины. Упорные, решительные, цепкие, совсем как бульдоги, которых они любят выращивать.

— Не очень приятную перспективу вы обрисовали, Михаил Илларионович! Прямо афронт!

Ясный и четкий ответ генерала обескуражил Петра. Перспектива войны становилась туманной, и он решил уточнить:

— Удвоение и даже утроение армии — очень серьезное дело. У них подготовлены резервисты в достаточном числе? Я имею в виду солдат и матросов. Смогут ли они быстро оснастить армию скорострельными винтовками, подобными нашей? Как у них со строительством кораблей, особенно с паровыми машинами?

— Насчет последних отвечу сразу, государь. В Адмиралтействе приняли решение: в виде эксперимента построить несколько пароходов, а также заложили одно бронированное судно, вроде наших «кабанов». И лишь после того как паровая машина покажет себя достаточно надежной, в следующем году на верфях будет заложено два десятка линейных кораблей. Это я написал вам в отчете.

— Два десятка?! — цифра изумила Петра. — Не может быть!

— На их постройку потребуется только один год, не больше, государь. А через три года данную цифру можно смело удвоить. Английские корабелы умеют строить быстро и очень надежно.

— У нас шесть линкоров на Балтике и восемь на Черном море. Еще двенадцать кораблей находятся на стапелях. Их строительство займет еще один-два года, но никак не меньше… Неприятно. А как насчет армии?

— Подготовленных резервистов у них нет, как нет рекрутских наборов или призыва. Но этот рыжеволосый народец, государь, с охотой встанет под знамена. Хотя потребуется не менее полугода, чтобы из них сделать настоящих солдат. И хуже всего, государь, что англичане, как и французы, постоянно экспериментируют над капсюльными составами, и боюсь, что они их сделают уже в этом году. Через два-три года мы потеряем все свое преимущество — их армии будут вооружены точно такими же винтовками.

Петр надолго задумался, машинально постукивая пальцами по столу. Теперь ему многое стало ясно. Недаром он ценил Кутузова не только как полководца, но и умелого дипломата. Его информации можно было доверять целиком и полностью.

— Вы чрезвычайно меня обрадовали! — произнес Петр уже без сарказма и честно. — Теперь я определился со сроками! Подготовку к высадке мы ускорим, но попытаемся сохранить ее в тайне, хотя бы весь следующий год. Если нам это удастся, то высадку произведем в июне. К этому времени британцы не смогут обучить своих солдат и построить новые корабли.

— Пожалуй, вы правы, государь! — губы Кутузова растянулись в улыбке. — Если они узнают в январе четвертого года, пока произведут набор… У них не будет времени для обучения! Впрочем, как и для вооружения, ведь наладить производство винтовок и патронов очень трудно, нам на это потребовалось двадцать лет. Вы совершенно правы, государь! Высадку нужно делать именно летом четвертого года, к этому времени их корабли будут еще стоять на стапелях, винтовок сделают в совершенно недостаточном количестве. Но вот хватит ли у нас пароходов и кораблей, чтобы переправиться через этот треклятый пролив?

— Посуды будет достаточно, Михаил Илларионович, причем такой, которая произведет на британцев весьма неприятное впечатление. Да и не только нашей. И датчане, и шведы строят в большом числе броненосные корабли, которые нам очень помогут при высадке! Потомки викингов — народ упорный и обиды хорошо помнят! Так что, думаю, на остров вторгнутся не только русские и французы, но и целая европейская коалиция. Скоро будет заседание Государственного совета, князь, потому прошу вас непременно на нем присутствовать. Господам министрам будет важно узнать эти новости именно от вас!

Париж

— Превосходный выстрел! — слова оценки непроизвольно вырвались у генерала Гоша, что никак не мог оторвать глаз от дырки в досках и с удовольствием вдыхал запах сгоревшего пороха.

— Посмотрите, генерал! — Бертолли взвизгнул, взял в горсть несколько патронов и с силой бросил их на каменный пол.

— Вы что делаете?!

Гош непроизвольно вздрогнул — проделывать такое с русскими патронами не рекомендовалось, они иногда непроизвольно взрывались.

— Вот видите, генерал?! — закричал во весь голос Бертолли. — Дело в том, что 14 лет назад я сделал нитрид серебра. Но «гремучее серебро» совершенно не годится для капсюлей, они более опасны для стрелка, а не для врага! У русских патроны снаряжены капсюлем из «гремучей ртути», он тоже нехорош, сами знаете. Но такие капсюли поставлены нам, а свои, такие патроны мне случайно попались, они начиняют составом, который бессовестно украли у меня!

Бертолли побагровел, профессора прямо трясло от бешенства — таким его Гош еще ни разу не видел.

— Они украли мою бертолетову соль! Нагло использовали, подло, цинично! Соль, которую я давно сделал!

— Так какого черта вы не предложили мне ее раньше?! — заорал в свою очередь Гош, и под его яростным криком профессор съежился, мгновенно потеряв свой величавый в гневе вид. — Устроили мне тут представление: гремучее серебро, ртуть, нитрапы какие-то!

— Нитриды…

— Оставьте свою химическую заумь, профессор! Говорите нормальным человеческим языком!

Неимоверным усилием Гош взял себя в руки и повторил уже спокойнее, но с металлом в голосе:

— Почему вы не предложили свою соль раньше, еще до Египетского похода? Русские засыпали нас там пулями — на их десять выстрелов наши солдаты отвечали одним!

— Я же не знал, что мой состав можно использовать в капсюлях!

— Так какого дьявола вы говорите мне, что они его у вас украли?! Вы же сами не знали. Просто они додумались его применить, а вы нет! А еще профессор — сами не знаете, что изготовили! Боже мой! Сколько времени потеряно из-за этих ученых! Вы же были со мной в Египте, вы все видели своими собственными глазами!

Под гневным напором обличительных слов Клод Луи Бертолли потерял горделивый вид пестрого петуха-триумфатора, превращаясь в мокрую курицу.

— Господин Первый консул, но я же сделал капсюльный состав, а вы говорили…

— Да, я обещал осыпать золотыми франками, и это непременно сделаю! А вы наладьте производство капсюльного состава, Бертолли!

Несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте, Гош своим яростным напором опытного военного подмял маститого профессора. Тот потерял свой снобизм и с провинившимся видом нерадивого студента поглядывал на багровые пятна гнева, разлившиеся по лицу генерала.

— Простите меня, профессор! — чуть помягче произнес Гош, понимая, что несколько перегнул палку. — Вы получите все, что потребуется, денег жалеть не будем. Подготовьте подробный список необходимого и не экономьте, мсье Бертолли! Производство собственных патронов для нас жизненно необходимо!

Чесма

Три неуклюжих броненосца медленно вползали, густо дымя трубами, в бухту. Английские корабли, стоявшие там полукругом, дали дружный залп, окутавшись густым пороховым дымом и встретив таким образом страшных врагов.

Десятки всплесков поднялись у невысоких бортов русских «кабанов». В подзорную трубу Ушакову было хорошо видно, как отлетают от толстых стенок бронированных казематов похожие на черные мячики ядра. Броненосцы пока молчали, но в них чувствовалась страшная мощь и уверенность в собственных силах.

— Не хотел бы я быть на месте британского адмирала… — задумчиво пробормотал адмирал.

Он уже видел подобную картину, причем дважды, и каждый раз удивлялся тому, с какой легкостью небольшие по размерам броненосцы, коптящие небо своими высокими трубами, неуклюжие на первый взгляд каракатицы, расправлялись с многопушечными линейными кораблями.

Головным в отряде шел «Секач», но не тот, что дрался под Константинополем, а его прямой потомок, построенный вместе с «Кабаном» по типу балтийских «медведей».

Самый первый «Секач» уже покоился на дне Мраморного моря — мореходность у бронированной коробки оказалась совсем никудышной, и при легком волнении, совершая разворот, корабль черпанул бортом воды и тут же стал тонуть. Хорошо хоть, что его команда успела спастись…

Третьим в колонне медленно плыл, отстав на пять кабельтовых, старый «Вепрь». В сравнении с первыми двумя он больше напоминал перевернутое корыто, но не потерявший своей силы и даже нарастивший острые клыки, с установкой в каземате новых крупнокалиберных орудий.

— Сейчас будет бойня! — обращаясь к офицерам, громко произнес адмирал, видя, как броненосцы изрыгнули пламя из своих орудий…

— Нам здесь больше делать нечего, нужно идти на Кипр, а оттуда к Яффе! — Адмирал Ушаков еще раз посмотрел на дымящиеся в бухте остовы линейных кораблей, что успели выброситься на берег.

Только три британских корабля спустили флаги, испросив пощады. Остальные уже покоились на дне бухты, и только мачты торчали из черной при лунном свете глади воды.

Адмирал вздохнул, к его удивлению, победа на этот раз досталась дорогой ценой — старый «Вепрь», получив несколько попаданий, потерял часть броневой обшивки, а затем последовали несколько удачных выстрелов, и грозный броненосец неожиданно взорвался со страшным грохотом, выплеснув в небо длинный язык пламени и огромный клубок черного дыма.

Однако радость британцев оказалась мимолетной. На поддержку «кабанов» Ушаков отправил новые паровые корветы, вооруженные торпедными аппаратами.

Стрельба проводилась почти в полигонных условиях — по изувеченным, горящим, но все еще оказывающим сопротивление, пусть слабое или даже номинальное, британцам.

Впервые в жизни старый адмирал глубоко в сердце жалел своего врага. Они сопротивлялись до конца, героически, отважно, но совершенно бесплодно. Вот уже третий раз его эскадры одерживали победу над британцами, и всегда к ликующей радости добавлялась некая полынная горечь, ибо каждый раз сражение шло отнюдь не равных противников, а потому больше походило на избиение.

— Нам здесь больше делать нечего! — снова пробормотал адмирал и испытал чувство облегчения.

Броненосцы останутся в бухте прикрывать транспорты с прибывшими подкреплениями: большие шлюпки перевозили на берег десятки солдат. Теперь за Смирну можно было не беспокоиться — с такой помощью генерал Барклай де Толли наголову разобьет осадивших город турок.

Флоту следует немедленно идти к Яффе, где еще дрался, отражая многочисленные приступы, русский гарнизон. И там наверняка стоит британская эскадра, значит, бой будет равным, и можно будет одержать такую победу, от которой уже не будет так сильно горчить…

Квебек

— Наш генерал не является президентом Франции, а лишь Первым консулом Республики!

— Я знаю, просто произнес слово, которое применимо у нас к главе демократического государства!

Улыбка американца была настолько ослепительна, что Моро заскрежетал зубами, насмешка была возвращена ему сторицей. И что обидно, получил ее от единомышленника, ибо Жан Виктор считал президента Томаса Джефферсона, который вместе с Джорджем Вашингтоном стал одним из отцов-основателей САСШ, самым выдающимся республиканцем.

— Свое положение мне прекрасно известно, гражданин! Простите, господин Мэдисон!

— Ну почему же господин?! Мы все граждане, дети под одним синим небом! — Госсекретарь коснулся двумя пальцами воротника.

Моро сразу все понял — перед ним сидел масон, причем высокого градуса. Это совершенно меняло дело, с вольными каменщиками ему уже приходилось встречаться.

— Генерал, — с мягкой улыбкой произнес Мэдисон, — Франция, когда еще была королевством, помогла нам отстоять свою независимость. Маркиз Лафайет командовал нашей армией. Сотни французских волонтеров сражались в ее рядах, и без их помощи мы бы не одержали множество побед и не отстояли свою свободу. Теперь, как я думаю, пришло время вернуть вам долги. Я имею в виду Республику и ее Народное собрание!

— Я не уполномочен сейчас говорить от имени Франции! И тем более за Народное собрание!

— Но вы ее Второй консул! И имеете право решать все вопросы, связанные с интересами вашей республики в Новом Свете. Ведь так, мистер генерал?

Моро с улыбкой посмотрел на госсекретаря Мэдисона, он уже догадался, что может последовать за столь откровенным заявлением.

— Британия никогда не скрывала своих намерений вооруженной силой покорить САСШ и снова сделать нас своей колонией. И не настал ли сейчас тот час, генерал, когда мы сможем раз и навсегда покончить с английским владычеством в Новом Свете? Я думаю, влияния президента вполне хватит для того, чтобы Конгресс принял решение о войне с королевством!

— На это уйдет много времени, мсье Мэдисон, а сражение может состояться скоро — через три-четыре дня! Мои войска нуждаются в порохе, не могли бы вы его дать? Или продать…

— К моему сожалению, мистер Моро, это не в моих силах, но я уверен, что ваши доблестные войска справятся с англичанами!

— Потом англичане перебросят сюда уже двадцать тысяч солдат! И мой корпус без боеприпасов и снаряжения погибнет! Вы же сами мне сказали — английский флот господствует на море, и поддержки из Франции мы уже не получим…

— Зато к этому времени вы сможете получить эту поддержку от нас, генерал. Порохом, ружьями, припасами, снаряжением… А наша армия позволит вам, генерал Моро, вышвырнуть британцев из Канады!

«Ваша армия — совершенно необученная толпа ополченцев! Не знающих строя, не имеющих боевого опыта! Один британский солдат стоит трех ваших, тут не стоит обольщаться!»

Моро посмотрел на госсекретаря, прекрасно зная, что такие мысли не следует выражать на словах, и потому перевел разговор на более интересующую его тему:

— Если мы выступим с вами союзниками, мсье Мэдисон, то нужно согласовать наши военные планы. Вы не находите?

— О да, конечно, генерал! Наши военные обязательно вступят с вами в контакт, и более того, Конгресс может назначить вас главнокомандующим нашими объединенными вооруженными силами, как знак признания ваших заслуг и выдающихся военных дарований! Но я не специалист в этой области, меня интересует ее сугубо политический аспект.

— И какой же, мсье Мэдисон? — осторожно осведомился Моро, понимая, что наступил момент, как говорят русские, делить шкуру неубитого медведя. Теперь все окончательно прояснится.

— Вы республиканец и демократ, генерал, но и я тоже! Поэтому Канада должна стать свободной и присоединиться к нашим странам, что поведут ее по пути Свободы, Процветания и Демократии!

— Я согласен с вами, мсье государственный секретарь! — Моро насторожился, понимая, что после таких слов шкуру придется делить напополам, тут одним куском не отделаешься.

— О мой генерал, мы должны учитывать мнение народа и не доставлять ему неудобства. А также важно уважать культуру и язык поселенцев! Поэтому будет вполне демократично, если франкоговорящие области отойдут обратно к Франции, а районы, населенные выходцами из королевства, перейдут под наше покровительство…

Бесхитростная улыбка посла и его чисто детский взгляд, вызвали приступ бешенства у генерала.

«Ничего себе, как американцы понимают честность и справедливость?! Нам — один Квебек, а им — вся Канада! Вот это аппетит! Воевать и проливать кровь будут французы, а они захватят все готовое!»

Однако не в его ситуации было обличать своего союзника. Английская удавка могла оказаться смертельной, и без американской помощи нельзя было выстоять. Осталось только договориться в цене.

— И вот еще одна проблема, генерал, — посол не дал Моро заговорить, — на севере Луизианы стоит отряд ваших доблестных солдат, к которым присоединились, как мне известно, русские казаки…

— А чем вам они насолили? — интонация в словах Мэдисона не понравилась генералу.

— Они напоминают индейцев, только одеты в странное платье, в котором их можно принять за дикарей!

«Когда-нибудь вы сцепитесь с этими дикарями, и от вас полетят пух и перья. Но еще лучше повстречаться с русскими солдатами — вы испытаете незабываемые ощущения!»

Моро улыбнулся посланцу президента и сказал весомым ГОЛОСОМ:

— Это наши союзники, мистер Мэдисон!

— Зачем вам Эдмонтон, генерал? Никчемный городишко, которому едва десять лет, население всего пара тысяч, кругом индейцы… Дикие края!

— Но там почти не говорят по-английски…

— Путь с Луизианы долог… Продайте нам этот Эдмонтон, а мы за него поставим снаряжение.

— Я думаю, Канада — вполне достаточная цена за поддержку моего корпуса! А насчет Эдмонтона вам, мсье Мэдисон, лучше говорить с русским посланником в Вашингтоне. Отряд казаков выступил по соглашению с Россией и по приказу наместника Орлова.

Моро улыбнулся, увидев, какую «шпильку» он воткнул в американца, — лицо последнего приняло неописуемое выражение…

Индийский океан

Никогда еще капитан второго ранга Крузенштерн не думал, что его жизнь может совершать такие выкрутасы. Едва оправившись от ранения — свежий рубец еще кровоточил, — он вместе с командой на прибывшем из Ново-Архангельска корвете совершил долгое и утомительное плавание до Владивостока.

В огромной бухте Золотой Рог стоял добрый десяток русских военных кораблей, от фрегатов и корветов до бригов, не считая множества «купцов».