Зона Посещения. Бродяга Дик Хорсун Максим

«Теперь я готова выйти в город, – одной рукой написала Ким, – город – словно старое заросшее озеро. Никто не знает, как глубоко расположено его дно и что поджидает меня на дне…».

Едва Ким вышла за порог «Метрополя», как порыв ветра прилепил к ее щиколотке обрывок туалетной бумаги.

– Вот черт! – всплеснула руками Ким и, покрываясь от омерзения гусиной кожей, принялась трясти ногой.

Ветер лизнул ее шершавым языком. Стянул поганый обрывок, сыпанул в глаза колючей пылью и унесся коротышкой-смерчем мимо неработающих фонтанов в сторону продуктовой лавки.

Ким подошла к гипсовой чаше. Заглянула внутрь и увидела, как по зеленой воде весело носятся водомерки. Поразмыслив, она решила, что фотографировать этот зоопарк не стоит, читателей «Дейли Телеграф» вряд ли заинтересуют насекомые, живущие в лужах.

Неожиданно вспомнилась последняя прогулка по Центральному парку. Джошуа привел ее тогда за руку к фонтану «Бельведер», и там, под радугой, висящей в водяной пыли, принялся что-то бубнить и мямлить. Ким терпеть не могла обсуждать отношения. Стоило завести с ней разговор о любви или о постели, Ким либо делала лицо кирпичом, будто речь идет не о ней, а о постороннем человеке, либо, что происходило реже и только в общении с хорошо знакомыми людьми, взрывалась. Джошуа попал под горячую руку.

– У нас не будет отношений в том смысле, который ты вкладываешь в это понятие! – прервала она его сумбурное объяснение. – Кто тебя просил форсировать события? Я не люблю, когда форсируют! Все ведь шло нормально: общались, притирались, потом бы плавно перешли к другим стадиям…

– Но мы общаемся больше двух лет. Я подумал… – лепетал Джошуа, все сильнее раздражая Ким. – Просто немного определенности…

– Определенность? У тебя есть мое определенное «нет». Ты доволен?

– Нет.

– Это же надо было испортить настроение в такой день… Сейчас у меня голова разболится, и что тогда прикажешь делать?

Дебра «Шерлок Холмс» Белл – подружка из Фриско, в соавторстве с которой Ким накатала пару десятков фанфиков в жанре «слэш» – одобрила отказ. «Док, этот твой Джошуа, – написала она Ким через фейсбук – пси-садист. То, что он с тобой сделал, док, называется «рэкет отношений». Он – обыкновенный вымогатель. Сегодня ему надо отношения, а завтра – чтоб ты стирала его носки и бегала за пивом. Что я, самцов не знаю: у меня папик такой. Не парься, короче. Давай-ка лучше напишем миник о том, как Шерлок домогается Лестрейда, а Джонни Уотсон застает их во время горячей сцены и капитально наказывает. Давай, док, а?..»

А мама сказала, что Ким – отмороженная на всю голову дура и живет только для себя. Что их бабий век короток, со временем свежесть и красота уйдут, и останется засранка одинокой, даже шикарные сиськи положения не спасут.

…От площади ответвлялись две улицы. Одна с широкой проезжей частью, но с узкими, как струны, тротуарами, с магазинами и офисами по обе стороны, пыльная и жаркая, уходящая вверх, в кварталы, застроенные типовыми многоэтажками. Вторая – тенистая, ухабистая, теряющаяся за гигантскими кронами старых ив. Там, вдалеке, угадывался блеск воды, и слышались детские голоса.

Вообще-то стоило бы прямиком отправиться в мэрию и утрясти вопрос с аккредитацией, но Ким решила для начала пройтись по тенистой улице, сделать несколько пленэрных фото, а затем уже – в духоту и пыль делового центра.

Не пройдя и нескольких шагов, она наткнулась на темнокожего старика-клошара. Вытянув длинные ноги в рваных, замызганных джинсах поперек тротуара, он терзал такую же старую гитару. Инструмент был безжалостно расстроен, но старому негру это не мешало. Смежив морщинистые, как у рептилии, веки, он надрывно пел.

Ким достала из кармана горсть центов и высыпала в бейсболку, что лежала рядом с бродягой. На мгновение веки старика дрогнули и он удостоил щедрую американку мутным взглядом. Американке почему-то стало не по себе, и она поспешила прочь.

Слева и справа громоздились одно– и двухэтажные дома, отделенные друг от друга деревянными заборами. Опрятные, сияющие свежей краской, новой кровлей и чисто вымытыми стеклами дома чередовались с заброшенными жилищами, заросшими амброзией по гнилые крыши.

На крыльце одного из «опрятных» домов в скрипучем кресле-каталке сидела старуха. Она курила трубку, благостно щурясь на свет, пробивающийся сквозь шуршащую завесу листвы канадского клена.

Ким толкнула деревянную калитку, помахала бабуле.

– Кимберли Стюарт! Газета «Дейли Телеграф»! – приветливо представилась она. – Разрешите задать вам несколько вопросов?

Старушка чуть наклонилась вперед, указала мундштуком трубки сначала на Ким, а потом – на ступени перед собой. Ким расценила этот жест, как приглашение. Она толкнула калитку и направилась к крыльцу, внимательно поглядывая по сторонам: а вдруг выскочит собака?

– Ты пенсию принесла? – улыбнулась старушка, и тысячи морщин на ее лице стали еще глубже.

Ким на миг опешила, но сейчас же взяла себя в руки. С людьми преклонного возраста всегда непросто. Когда нужно, следует проявлять терпение и повторять несколько раз одно и то же.

– Нет, – улыбнулась она в ответ. – Я представляю газету «Дейли Телеграф». Хотела бы задать вам несколько вопросов о том, как вы живете в Хармонте. Вы позволите?

Старушка постучала мундштуком по прокуренным зубам. Взгляд мутных глаз сделался задумчивым.

– А что рассказывать, хорошо живем, – проговорила она, глядя на свет, пробивающий сквозь крону. – Всю жизнь здесь прожила, тут и умру.

Ким кивнула.

– А разве вам не хотелось уехать из Хармонта? – спросила она, с сомнением оглядываясь. – Пожить в большом городе, где все блага цивилизации.

– Зачем? – старушка пожала плечами и затянулась трубкой.

– Как зачем? – продолжила Ким. – Ваш город находится в изоляции, за десятью кордонами, за полосой отчуждения. Ни мобильной связи, ни интернета. Вы знаете о вай-фае?

– Ну… – смутилась старушка. – Если мужик приличный, одинокий, то почему бы с ним не познакомиться?

– Простите, а как вас зовут? – выхватив планшет, спросила Ким.

– Дина, – старуха затянулась и выпустила густое облако пахнущего лекарствами от кашля дыма. – Дина Барбридж.

– Извините, одну секунду…

«Дина Барбридж всю жизнь прожила в Хармонте, – тонкие пальцы Ким мелькали над бесконтактной клавиатурой. – Она думает, что вай-фай – это человек, который представляется, называя свои инициалы. Она не против, чтобы мистер Вай-Фай угостил ее бокалом шампанского, при условии, конечно, что этот джентльмен – не проходимец…».

Закончив запись, Ким заглянула старушке в глаза и проговорила отрывисто, стараясь, чтоб каждая фраза звучала как можно весомее:

– Миссис Барбридж. Расскажите мне. Как женщина женщине. О сталкерах.

Старушка снова улыбнулась. На сей раз – загадочно, как человек, которому есть чем поделиться, но который не выдаст свой секрет первому встречному задаром.

Скрипнула и приоткрылась дверь. Ким послышалось, будто недовольный мужской голос бросил: «Какого хрена?..» Сквозь щель Ким увидела застеленный клеенкой стол. На столе лежало, источая неоновое свечение, что-то причудливое, перекрученное, бесформенное: то ли части механизма, то ли внутренние органы невиданного существа. «Хабар!» – всплыло в памяти нужное слово. А еще рядом со столом стояло прислоненное к стене помповое ружье. И сейчас же в проеме мелькнула рука – гладкая, лоснящаяся от пота, с торчащими, точно иглы кактуса, рыжими волосками.

Дверь, громыхнув, затворилась. Ким невольно попятилась.

За дверями – «хабар». За дверями – сталкер.

Иди вперед. Лови негодяя за толстую, потную руку. На горячем лови, с поличным. Фотографируй, задавай вопросы.

И будет тебе эксклюзив невиданной крутизны. Такой крутой, что мистер Пибоди обалдеет и станет танцевать джигу на столе на потеху всем работникам редакции.

Но смелости не хватало. Ким почувствовала, как по спине струится, щекоча, пот.

– Приходил ко мне рыжий, детка, – начала старушка мечтательно; из ее ноздрей полились тонкие струйки дыма. – Рыжий, как золото. Да я сама была, как мед.

Но Ким не слушала. В мыслях был только гребаный ударный материал, и гребаный шанс, который она постыдно упускает.

К счастью, в этом внутреннем споре одержал верх здравый смысл.

Сталкер, как ни крути, преступник. На теневом рынке артефактов вертятся бешеные деньги, и мужик, рисковавший жизнью в Зоне ради кучки инопланетного дерьма, найдет способ избавиться от ненужного свидетеля. Кстати ружье он держит под рукой, она сама видела.

Если не пристрелит, то отберет планшет и камеру, даст по голове и вышвырнет на улицу. А сам ляжет на дно в какой-нибудь дыре, ищи-свищи потом.

– И жена у него была, но все равно ко мне приходил. Ругался, бил меня, а все равно приходил. Ничего поделать не мог, – старушка затянулась, полузакрыв глаза. – Остался бы со мной, да забрала его Зона… Давно это было…

Ким медленно отступала от крыльца. Она пятилась, испытывая постыдное желание повернуться и побежать.

Не готова. Думала, сможет ногой двери открывать. Раскручивать на откровения самых матерых ходоков в Зону. Не испугается ни крови, ни смерти. Просто – раз! И сходу все получится.

Но оказалась не готова.

Или это вчерашние события так сказываются? Они повлияли на нее, бравую внештатную репортершу, гораздо сильнее, чем она ожидала?

Нет. Просто не готова. Надо акклиматизироваться. Походить по Хармонту. Поговорить с людьми. Решить для начала вопрос с аккредитацией. Подружиться с Квотербладом.

А потом уже открывать ногой двери в сталкерские малины.

Потом все получится.

Но не сейчас.

– Все боялась, что вернется, как возвращались раньше эти, – продолжала старушка, – и потребует от меня своего. Я ведь была самой красивой девкой в городе, и нельзя мне было так, с мертвым. Нельзя, понимаешь? Но сталкеры не возвращаются. Эти возвращаются, а сталкеры – нет. И он остался за забором.

– Спасибо вам огромное! – нараспев проговорила Ким, не прекращая широко улыбаться. – Всего вам доброго! Вы мне очень помогли! Читатели нашей газеты будут вам тоже благодарны!

Она выскользнула за калитку.

– Ты еще о папаше моем не слыхала, – проговорила старушка по инерции, она не понимала, что Ким ее уже не слышит. – Вот тот был всем сталкерам сталкер…

Опасливо оглядываясь, Ким заторопилась на другую сторону улицы. Там дома были запущенней и ниже, заборы оплетал плющ, а сорняки стояли высоченной стеной, загораживая стены с обвалившейся штукатуркой и окна с разбитыми стеклами.

Дальше улица оборвалась. Тротуар вел сквозь заросли кустарника в запущенный парк. Ким прошла вперед и оказалась на краю вытоптанной поляны, окруженной старыми кленами и вязами. Скорее всего, здесь часто играли в бейсбол или в европейский футбол. На дальней стороне поляны мотались пустые качели – то ли от ветра, то ли кто-то только что спрыгнул с деревянного сиденья.

Ким подняла фотоаппарат и двинулась к центру поляны.

– Стойте! – пискнули у нее за спиной. – Туда нельзя! Опасно!

Маленькая рука, необычно мягкая, словно в шерстяной перчатке, сомкнулась на ее предплечье.

Ким обернулась. И сейчас же зажала рот ладонью, чтобы не закричать.

Раздвоенные губы и мелкие острые зубки. Плоский нос. Маленькие черные глаза без белков. Большие, круглые уши с истонченными, рваными краями. Бородавки вокруг рта, из которых торчат похожие на леску вибрисы. Серая шерсть неопрятными клочьями на голове, на лице, на шее…

Маленькое – не выше четырех футов, худое. Одетое, словно потехи ради, в сарафан цвета спелой сливы. В дешевых розовых шлепанцах на мохнатых, как у хоббита, ступнях.

– Не бойтесь меня! – горячо заверило существо. – Я не мышь, я человек. А вы туда не ходите! Это опасно.

Ким освободила руку. Втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Затем кое-как выдавила:

– Ты – мутант?

– Меня зовут Мэгги, – существо несколько раз моргнуло. – Я – девочка. Я не заразная.

И сейчас же с той стороны, откуда пришла Ким, задребезжали велосипедные звонки, зазвучали детские голоса.

– Мыша! Мыша! – прокричали из-за кустов ежевики.

Через миг растрепанная, краснощекая, пахнущая потом и леденцами ватага мальчишек и девчонок окружила Ким и девочку-мутанта. Сразу стало тесно и шумно. Кто-то тут же принялся толкаться и задирать оказавшихся поблизости, кто-то громко выпустил ветры, кто-то кинулся к качелям, обегая поляну по кругу.

– Мыша, куда ты убежала! Мы ведь играли! – всплеснула руками похожая на куклу Барби рослая девица, которая была, несомненно, самой старшей по возрасту в компании.

– Смотрите, пистик! – темнокожий мальчишка поднял из травы изломанный водяной пистолет. – Мыша, это твой?

– Мыша, а что ты тут делаешь? – девочку-мутанта потянули за подол сарафана. – Ты здесь играешь?

Мэгги опасливо поглядела на Ким.

– Тут тетя хотела на поляну выйти, – сказала она.

И снова заговорили наперебой.

– Вот те на! Разве она не знала? Мы ее не видели здесь раньше. Может, в гости к кому-то приехала…

Ким решила перехватить инициативу, пока не поздно.

– Так, народ. Меня зовут Кимберли, – она обвела ватагу взглядом, стараясь заглянуть каждому в глаза. Глаза… Синие, карие, серые, зеленые… Они были для нее словно открытая книга. Ей доверяли, хотя в первый раз видели. Ей симпатизировали, хотя не в обычаях этого города встречать чужаков с улыбкой. – Я работаю в газете. «Дейли Телеграф» – слышали о такой?

– Здорово! Ну надо же – газета! Нет, не слышали!

– Вы Мышу не бойтесь, – обратился к Ким темнокожий мальчишка. – Она нормальная, хоть и страшная.

– Я не страшная! – обиделась Мэгги. – Я выздоровею, когда вырасту.

– Ты не выздоровеешь! – тут же поправили ее.

– Меня вылечат! Тетя Кимберли! – Мэгги кинулась к Ким, заставив ее отшатнуться. – Скажите им!

Ким растерянно улыбнулась, потрепала девочке челку. В этот момент мальчишки-забияки вцепились друг в друга, велосипеды с грохотом повалились в кусты. Это отвлекло внимание остальных от Мыши.

– И что же не так с вашей полянкой? – Ким, набравшись мужества, погладила девочку по плечу. – Почему мне нельзя туда выходить?

Мэгги указала пальцем, оканчивающимся спиленным коготком, на вытоптанную середину, где не росла трава.

– Там – «комариная плешь»! – прошептала она, округлив глаза. В ее голосе звучал неподдельный страх.

Ким хмыкнула. Как же, поверит она детским россказням. Здесь у них – «комариная плешь». Там – гринпинская трясина, а по ночам выходит на улицы бороться с преступностью Бэтмен. Хороши информаторы: самой старшей девочке в компании – той, которая похожа на Барби, – не больше двенадцати лет. А Мыша вообще малолетка.

– Мэгги, – мягко проговорила Ким. – Аномалии бывают только в Зоне, в городе их нет. Ты живешь здесь долго, и тебе это должно быть известно лучше, чем мне.

– Ну я же мутант, я чувствую, – веско заявила Мэгги.

– Здесь и правда, «комариная плешь», – поддержал Мышу темнокожий мальчик. – Вот смотрите… – Он вытащил из кармана шортов горстку крышечек от кока-колы. С сосредоточенным выражением лица отправил щелчком одну жестянку точно в центр поляны. Как Ким и ожидала, ничего не случилось. За первой крышечкой последовала и вторая, и третья. Но все они падали, как ни в чем не бывало: как обычные жестянки на обычную землю.

– Затаилась, – поняв тщетность своих попыток, высказался мальчик. – Она капризная. То спит, то ждет, кого бы сцапать.

– Я видел, как она сцапала кошку Куртсманов, – сообщила старшая девочка. – Кошка успела сделать только так: уэээк! – «Барби» наклонила голову вбок и поджала руки к груди, мол, «бобик издох». – Только мокрое пятно осталось! – подытожила она.

– Мяу! – то ли дразнясь, то ли просто валяя дурака, выдал один из забияк.

А второй, втянув соплю, поделился:

– А я видел, как она ворону сцапала.

– И голубя одноногого с центральной площади, – добавила «Барби». – Лучше не ходите на поляну, мы на ней больше не играем.

Сколько Ким ни всматривалась, ничего подозрительного и необычного в черно-коричневом пятне утоптанной земли, обрамленном невысокой травой, не находила. Косые лучи солнечного света, пробиваясь сквозь кроны, падали на поляну, контрастно высвечивая каждую былинку. Ким собралась было пойти вперед – вопреки советам окружавшей ее мелюзги, – но ноги как будто налились свинцом.

– Да что со мной такое!.. – в сердцах пробормотала она.

Вытянула из сумочки планшет и принялась писать:

«Каждый город – среда для возникновения мифов. Хармонт – не исключение. Мифы здесь появляются, точно грибы на гнилой древесине. Само собой, основным источником вдохновения для мифотворчества служит Зона. Мы наблюдаем экстраполяцию на городское пространство тех небывалых явлений и эффектов, которые существуют только по ту сторону забора протяженностью во многие мили. Не удивительно, что дети из Хармонта проявляют недюжинное рвение, заставляя друг друга поверить, будто в безлюдных и сумрачных уголках города обитает нечто, проникшее в их мир из Зоны. Для этих выдумок не нужно обладать выдающимся воображением, в Хармонте монстры реальны. Просто посели «комариную плешь» на заросшей поляне в глубине парка, а в тени старого, похожего на больного проказой человека дерева…»

– Народ, а что еще страшное обитает в Зоне? Кроме «комариной плеши»?

– «Ведьмин студень», – подсказал темнокожий мальчик.

– Спасибо! – Ким дописала: «вообрази плотоядные придыхания «ведьминого студня».

«Барби» заглянула в планшет. Хмыкнула и сообщила:

– «Ведьмин студень» живет вообще-то в ямах. Напишите лучше – «серебристая паутина».

– Да ну, – поморщилась Ким. – «Ведьмин студень» – лучше звучит. Эффектней.

– И что с того, что лучше? Исправьте, – потребовала «Барби» с неожиданным упорством. – Вы же неправильно написали, зачем обманывать читателей?

– Да, – поддержал подругу темнокожий мальчишка. – Вы ведь приехали писать о нашем городе? Тогда пишите правильно! «Серебряная паутина». Уберите «ведьмин студень».

Ким сдалась.

– Ладно-ладно, – она быстро заменила «студень» на «паутину». – Теперь вы довольны? Это ж надо, такие маленькие, а такие пи… привереды!

В мэрии не работали кондиционеры. На клейкую ленту, подвешенную к потолку приемной, налипли с полсотни мух разных цветов и размеров. Некоторые все еще трепыхались и надсадно жужжали, предчувствуя погибель.

Ким остановилась возле стола секретаря, поглядела, почесывая лоб, на пустое кресло и выключенный монитор компьютера.

Из кабинета мэра, дверь в который была приоткрыта, донесся бодрый голос:

– Кто там стоит? Заходите, если что-то надо!

Ким быстро взглянула на свое отражение в стеклянных дверцах шкафа, забитого пронумерованными папками. Расправила плечи, подобрала из арсенала улыбок нужную, уверенно распахнула дверь и шагнула через порог.

Сумрак, на окнах – закрытые жалюзи. Отчетливый запах виски. Экран планшета освещает круглое лицо тучного лысого мужчины в белой, расстегнутой почти до живота безрукавке. Планшет – в центре стола, стопка бумаг и кнопочный телефон – с одного края, коробка с картошкой-фри из Макдональдса – на другом краю.

– Господин мэр? – Ким остановилась на пороге, углубляться в пропитанный алкогольными парами сумрак не хотелось. – Здравствуйте…

– Не мэр, а заместитель… Мэр в отпуске, – палец, украшенный золотым перстнем, перебрасывал по экрану планшета карты. Чиновник раскладывал пасьянс. – Давайте, жалуйтесь, мадемуазель, – он зевнул, прикрыв кулаком широкий рот.

– С чего вы решили, будто я пришла жаловаться? – Ким отыскала взглядом стул, стоящий чуть в стороне от стола хозяина кабинета; настороженно двинулась к нему.

– Все жалуются, – заместитель мэра провел ладонью по стопке бумаг. – У «вечных батареек» заканчивается заряд, долгое ношение браслета, который в теории должен излечить от всех болезней, приводит к нервному истощению, «рачьи глаза» не того цвета.

Ким присела на край стула.

– Действительно жарко, – сказала она.

– Могу предложить виски со льдом, – заместитель загремел ящиками стола.

– Кимберли Стюарт, «Дейли Телеграф».

– В таком случае последнюю фразу забудем. Курт Вестерфельд. Чем могу быть полезен?

– Мой босс – мистер Пибоди – договаривался с вашей пресс-службой, чтобы я получила аккредитацию.

– Всего-то? – Вестерфельд подтянул телефон. – У нас же не Белый дом, если аккредитацию заказали заранее, значит, документы уже готовы. Как вам у нас, кстати?

– Странно, – призналась Ким. – Как будто на другой планете оказалась. И в другом времени.

Вестерфельд буркнул в трубку поставленным голосом теледиктора: «Хадсона ко мне!» и сразу же отодвинул телефонный аппарат.

– А не вы ли, мадемуазель, угодили вчера в перестрелку на Южном шоссе? – спросил он, вращая на полированной столешнице планшет. Словно в «бутылочку» собрался поиграть.

– Я, – кивнула Ким.

Вестерфельд прищурился.

– И как вы? Назад не собираетесь?

– Нет. Я упертая, – ответила твердо Ким.

– Да ну? – Вестерфельд откинулся на спинку, кресло под ним заскрипело. – Поражен вашим мужеством.

– Вы-то не уезжаете, – решила поспорить Ким. – Стариков я видела и детей. Они ничего не боятся, город живет.

– Мадемуазель, а с чего вы взяли, что мы не боимся? – заместитель мэра поднял едва видимые, точно их выщипывали, брови. – Мы, может, всю жизнь вынуждены жить в страхе.

– Да, я уже заметила, что ваши монстры реальны, – отозвалась Ким. – Почему тогда не уезжаете? Почему предпочитаете жить с ними бок о бок?

– Пока вы не понимаете наш город, – понизив голос, проговорил Вестерфельд. – Надеюсь, нескольких дней вам хватит, чтобы разобраться, что к чему.

– Объясните! – со смехом потребовала Ким.

– Не уполномочен, – сокрушенно покачал лысиной Вестерфельд.

В приемной кашлянули. На пороге кабинета появился пожилой человек. Очки в толстой оправе, клетчатая рубашка, запыленные брюки и старые подтяжки – еще один образчик мелкого государственного чиновника из паршивого городишки на госдотации.

– А вот и наш пресс-секретарь, – прогудел Вестерфельд. – Прошу знакомиться: мистер Хадсон. Мисс Стюарт.

Через час Ким, до легкой истерики напоенная растворимым кофе и накормленная жирными гамбургерами из ближайшего фаст-фуда, выбралась из мэрии на пустынную улицу. Вопрос с местными властями был решен, аккредитация не наделяла Ким какими-то особыми правами, но эта бумажка была доказательством, что власти одобряют присутствие внештатника «Дейли Телеграф» и его деятельность в городе. Кто знает, как гладко пойдет ее журналистское расследование, может, лишний документ выручит ее в возможном конфликте, например – с полицией.

– Не бродите по улицам в темное время суток, – говорил мистер Хадсон тусклым голосом, словно отвечал давно заученный урок. – Избегайте покинутых людьми кварталов. Не приближайтесь к постройкам, принадлежащим Институту. Не покупайте артефакты с рук – скорее всего, вам попытаются сбыть подделку. Выполняйте неукоснительно приказы полицейских. И еще… – кадык Хадсона дернулся, голос сел. – Здесь – не Зона, но не все, что можно увидеть в Хармонте, поддается объяснению. Будьте к этому готовы.

Вечерело. Ветер растянул по небу сиреневые ленты перистых облаков. Распухшее красное солнце цеплялось за шпили церкви, окруженной исполинскими елями. С вершины холма, на котором лютеране некогда выстроили храм, не было видно ни одного хармонтского здания, как будто это место находилось не рядом с городским центром, а в уединенном, наполненном птичьими голосами, месте. Ким поднялась по стертым ступеням, толкнула калитку кованых ворот. Петли противно заныли.

Во дворе перед храмом было чисто. Ни травинки не пробивалось из трещин в цементных дорожках. Ни опавшей хвои, ни мусора, выдававшего присутствие человека. Ким сделала несколько снимков, затем подошла к дверям, которые оказались запертыми на огромный амбарный замок с тронутой ржавчиной дужкой.

Ким присела. Прильнула к видоискателю, выбирая ракурс, чтобы в кадр попал и замок, и чуть запыленная витражная роза над входом, и с полдюжины шпилей, что вздымались над железной крышей.

Хлопнула дверь. Из неприметного сооружения – то ли сарая, то ли кладовой, – расположенного за церковью в зарослях крапивы и лопуха, вышел человек в темной одежде. Ким, продолжая фотографировать, уловила боковым взглядом движение: человек приближался к ней нетвердой походкой, чуть расставив в стороны руки, словно что-то нес под мышками.

Наверняка – сторож. Она ведь видела, что на территории храма порядок. Значит, кто-то присматривает за церковным хозяйством. Как бы не начал возмущаться, что она вторглась без разрешения. Хотя какие разрешения? Она же не пытается пробраться внутрь запертого храма.

– Кимберли Стюарт! – на всякий случай представилась Ким, поскольку она ощущала, что человек не сводит с нее глаз. – «Дейли Телеграф»! Я сделаю снимки для газеты и уйду!

Человек остановился. Он был одет в простецкую робу. Точно – сторож. Ким отступила от дверей, запрокинув голову, поглядела на шпили. Ели, окружавшие церковный двор, синхронно качали верхушками.

– Красиво здесь, – высказалась Ким. – Уединенно. Душевно.

Человек заулыбался. Нехорошая улыбка получилась: точь-в-точь оскал. Рот растянулся на неестественную ширину, верхняя губа поднялась, обнажив серо-синюю десну под ней.

Ким вдруг поняла, что это может быть вовсе не сторож, а какой-нибудь юродивый, живущий при храме. Ночует в сарайчике, потчуется, чем бог пошлет. Может, он буйный? Поехавший на религиозной почве фанатик? Культист старого Гуталина!

– Пойду, пожалуй! – с наигранным весельем проговорила Ким, найдя силы улыбнуться в ответ. – Всего вам добро… – она осеклась, заметив, что у человека обута лишь одна нога, на второй был ветхий носок.

Она заторопилась к воротам. Низкие каблуки туфель звонко щелкали по цементу. Человек какое-то время стоял на месте, пьяно покачиваясь. Чем ближе Ким подходила к калитке, тем сильнее он раскачивался. Затем, словно лопнул невидимый поводок, сдерживавший его. Юродивый проворно последовал за Ким. Он с шумом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы и продолжал безумно улыбаться.

– Решили проводить меня до калитки? – пролепетала Ким, ускоряя шаг. – Как это мило с вашей… – она оступилась и сорвала набойку с левого каблука. – Вот черт…

Дальше была лестница с истертыми ступенями и ржавыми перилами, выводила она на главную улицу Хармонта, на которой были и мэрия, и банк, и полицейское управление. Запущенные заросли жимолости обступали лестницу с двух сторон, казалось, что за ними ничего нет, только мили непролазного заросшего леса. Ветви цепляли за одежду, как бы намекая Ким, что ей следовало бы остановиться и подождать улыбчивого мужчину.

А тот сопел и фыркал, не прекращая преследования. Он был так близко, что Ким могла рассмотреть гноящиеся заеды в уголках сардонически растянутого рта.

– Эта местность напоминает мне западную окраину Центрального парка, – проговорила Ким, обернувшись. – Нас часто водил туда сенсей… нашу группу по каратэ, я имею в виду…

Юродивый был близко. Через несколько секунд он сможет протянуть руку и положить ладонь ей на плечо. Гвозди в каблуке, потерявшем набойку, врезались Ким в пятку, и приходилось ступать осторожно, хотя ее так и подмывало перейти на бег.

– Вы знаете, капитан Квотерблад – очень любезный малый, – снова бросила она через плечо, – у нас назначена с ним встреча, и я, как вы видите, тороплюсь, потому что не стоит заставлять ждать нашего бравого полисмена…

Улыбающийся человек протянул руку: большую, морщинистую, покрытую цыпками и коростой. Ким ойкнула, заметив запекшуюся кровь под сорванными ногтями «улыбчивого», и прыгнула через несколько ступеней вперед. Зашипела от боли в ноге, обернулась рывком, выставив перед собой вместо щита сумочку…

Лестница за ее спиной была пуста. Юродивый словно сквозь землю провалился. Лишь загадочно шелестела листва жимолости, и с надрывом щебетали птицы.

– Эй! – чье-то дыхание коснулось покрытой испариной шеи.

Ким ойкнула еще раз и метнулась вверх по лестнице. Но не тут-то было: твердокаменные пальцы уже вцепились ей в предплечье.

Она развернулась, занося для удара руку. Самой собой, насчет занятий каратэ она приврала. Но в случае чего могла вцепиться ногтями в лицо. Нью-Йорк – еще тот город, не место для слабаков.

Но перед ней оказался не тип со страшной улыбкой. Широкие плечи, падающие на глаза волосы, квадратный подбородок… Русский террорист! Или ученый, попробуй, разбери, кто есть кто в этом проклятом небесами городке. Ким вскрикнула по инерции еще раз, потом треснула ученого сумочкой по плечу, впрочем – аккуратно, чтоб не повредить планшет – и прошипела:

– Пустите, мне больно!

– Я слышал, вы кричали, – сухо пробормотал Строгов и повертел в пальцах накидной гаечный ключ. Ким только сейчас обратила внимание на испачканную машинным маслом железку в руках ученого. Проследив за взглядом Ким, Строгов добавил: – У меня тачка сломалась. В ста ярдах отсюда стоит. Я с ней возился… что-то с трансмиссией, хорошо бы на СТО попасть. Найти бы, кто отбуксирует, эвакуатор у нас не вызовешь. Я ваш голос, кстати, сразу узнал. Что стряслось?

Ким замялась. Говорить об улыбчивом юродивом или нет? Ведь Хадсон предупреждал, что не все в Хармонте поддается объяснению. Был да сплыл тип в одном ботинке, оставил после себя только запах мочи.

– Да, собственно, ничего такого… – и в этот момент она увидела, как сквозь ветви кустарника к Строгову тянутся уже знакомые ей покрытые коростой руки.

– Ай! – пискнула Ким.

Строгов стремительно обернулся. Масляно блеснул гаечный ключ. «Улыбчивый» тоненько взвизгнул и отдернул руки.

– Лапы прочь! – рявкнул русский.

Юродивый пригнувшись, баюкая ушибленную кисть, бросился под лестницу.

– Идемте, мисс, – пробормотал Строгов, бесцеремонно подхватывая ее под локоть.

– Кто это? – спросила Ким, прыгая по ступеням.

– Счастливчик, – отозвался русский.

Они ссыпались с лестницы, пересекли церковный двор. Остановились у автомобиля. Это был старый добрый крайслер – могучая машина образца девяностых годов, идеально приспособленная для этого дикого города. Ким немедленно захотелось нырнуть в его салон, под защиту забранных металлической сеткой дверец, но она сдержалась. Не хотелось показывать слабость перед этим русским, который тут же залез под машину.

– А почему – счастливчик? – спросила Ким, нарочито безразличным тоном. – Он больше похож на бездомного… Видимо, власти Хармонта мало выделяют средств на социальные программы.

Строгов выглянул из-под днища, уставился на нее, как на идиотку.

– Вы не в Чикаго, моя дорогая, – сказал он издевательски. – В Хармонте, как и во всей этой стране, нет социальных программ. А если бы и были, в них вряд ли включили бы счастливчиков.

– Почему? – удивилась Ким, проигнорировав не слишком учтивый тон русского. – Если человек оказался в трудной жизненной ситуации…

– Тот, кто пытался с вами познакомиться, мисс, – сказал Строгов, – не человек.

Ким выхватила планшет, активировала клавиатуру, уточнила:

– Мутант?

Русский физик снова скрылся под машиной, пробормотал из-под нее:

– Не совсем… – покряхтел, затягивая что-то. – Они давно появились… Никто здесь уже и не помнит времени, когда их не было… – физик вылез на свет божий, отер руки ветошью, распахнул дверцу со стороны пассажирского сиденья. Ким, не дожидаясь вторичного приглашения, юркнула в пропахший табаком и кожей салон. Строгов забрался на свое место, воткнул в гнездо этак. Двигатель заклокотал на малых оборотах. Русский спугнул сигналом уродливого вида кота и не спеша покатил вдоль улицы.