Зона Посещения. Бродяга Дик Хорсун Максим

– Ладно, – согласился Лопес. – Идем.

Толпа направилась ко входу в коллектор. Они спустились по ржавой и скрипучей лесенке в отстойники. Зашаркали ботинками по илу, поднимая вонючую пыль. Ким посмотрела на дверной проем, и сердце ее испуганно затрепетало. За порогом колыхалась плотная, осязаемая тьма.

Вспыхнул первый фонарь. Белый луч сделал завесу тьмы прозрачной, высветив узкий, уводящий под землю коридор.

– Гордишься сыном, Папаша? – спросил кто-то из бандитов.

– Чтоб ты сдох! – ответил старый сталкер.

Лопес первым подошел к входу. В дверях он остановился и, обернувшись, проговорил:

– Следовать друг за другом. Не отставать. Без команды – не стрелять. Не трепать языками. Не пердеть! Места мало, воздуха мало, идти долго.

– Хорошо, что Фредди с нами не пошел, – высказался Навуходоносор.

– Молчать! Было же сказано! – пихнул его в бок Папаша Линкольн.

Перешагивая через порог, Ким невольно задержала дыхание. Ее лица коснулся сквозняк, и это было неприятное прикосновение, точно неведомая тварь лизнула липким языком. Закружилась голова, затрещало в ушах, как бывает от перепада давления. Злой не очень деликатно толкнул брюхом, и Ким едва не клюнула носом широкую спину Строгова.

Тоннель наполнился гулким шумом. Они действительно пошли быстро и молча, в сопровождении пугливого эха. Стены из серого ноздреватого бетона тянулись, казалось, бесконечно. Весь мир сжался до пяточка пространства, ограниченного спиной Строгова впереди и пузом Злого сзади. Но Ким заскучать не успела.

Несмотря на напутствие Лопеса, сталкеры, которые шли во главе колонны, забормотали ругательства. Ким услышала звук глухих и ленивых ударов, он повторялся в неспешном, но четко выдержанном ритме. Не прошло и минуты, как она оказалась возле бокового ответвления. Коридор уходил от основного метров на пять и заканчивался загаженным тупиком. На веревке, наброшенной петлей на шею, словно скотине, а другим концом – привязанной к вбитому в стену крюку, трепыхался счастливчик.

Ким повидала уйму нелюдей с приклеенными сардоническими улыбками на лицах, но этот, в одном ботинке, ей запомнился. Как-никак – первый…

Счастливчик бился то об одну стену, то об другую, двигаясь, словно маятник на веревке. При этом его лицо сохраняло напряженное, целеустремленное выражение. Казалось, лопни веревка – он набросился бы на сталкеров, чтобы рвать их зубами и ногтями.

Ким зажала нос – от счастливчика нещадно смердело – и заторопилась за Строговым.

– Собачку держите? – осведомился Картоха.

– Собачки у нас есть, – ответил Лопес. – Но этот скорее крокодильчик.

Ким передернуло. А тут еще вдруг Злой завопил, как будто его резали:

– Осторожно! Веревка перетерлась! – Когда все встрепенулись и забряцали оружием, Злой добавил своим обычным голосом: – Да померещилось мне, идите-идите, господа.

– Ч-черт, – с присвистом протянул Кучерявый.

Сколько миль они прошагали, словно муравьи, идущие один за другим по следу из феромонов, Ким не представляла. Где они? Под мертвыми садами, что тянулись вдоль шоссе Рексополь – Хармонт? Под безлюдным пригородом? Под городскими кварталами, где живут в равной пропорции научные работники Института и простоватый люд, бандиты-культисты и сталкеры с детьми-мутантами?

Серые стены не отвечали. Скрипящая под подошвами пыль и мелкие камешки не отвечали.

В конце концов коридор расширился – теперь в нем смог бы поместиться легковой автомобиль. Сквозняк принес запахи, которые Ким меньше всего ожидала встретить в Сухом тоннеле: неподалеку жарили мясо, а еще – стирали одежду дешевым порошком. Впереди забрезжили красноватые отблески огня, и отряд погасил фонари.

Ким увидела уродливых собак. Это были настоящие чудовища: большеголовые, криволапые, клыкастые, с покрытыми болячками плешивыми боками. Их было много, не меньше двух десятков. Все – в ошейниках и, как счастливчик, на привязи. Они не лаяли, лишь глухо ворчали и шипели, точно рептилии. И эти звуки пугали Ким сильнее, чем желтые зубы в несколько рядов, чем скребущие по цементному полу когти.

– Вырезали голосовые связки? – догадался Картоха. – Что ж, предусмотрительно.

– Шизики! Садисты чертовы! – вставил Кучерявый.

Потом Ким увидела людей. Не бандитов, не террористов, а чумазых, похожих на нищих и бродяжек женщин разного возраста, стариков и даже детей. Они жались к стенам, под которыми темнели лежанки из тряпья и картона, и со смесью удивления и испуга пялились на вооруженных сталкеров. Горел в мятых железных бочках огонь, жарилось мясо на шампурах, кипела вода во вместительном котле. Чад собирался под сводом и уходил через вентиляционные шахты. Совсем молодая, но с несвежим лицом барышня кормила грудью младенца, при этом в ее свободной руке дымила и потрескивала самокрутка, распространяя отчетливый запах марихуаны. Возвышался массивный крест – просто две бетонные перекладины, ни Христа, ни украшений, ни символов. На полу под крестом были в беспорядке расставлены восковые свечи, примерно половина из них горела, мерцая на сквозняке.

То тут, то здесь слышался шепот:

– Белая женщина! Идет в Зону! Белая баба! Конец Света близится!.. Баба в Зоне? Пророчество исполняется!

– Паства Гуталина, – обернувшись к растерянной Ким, прокомментировал Строгов. – Не думал, что их так много. Такие же психи, как и духовный лидер.

Босоногий чернокожий мальчик сидел на складном стуле в обнимку со старой гитарой. Ким узнала инструмент: на нем играл Гуталин во время их первой встречи неподалеку от «Метрополя». Поймав взгляд Ким, мальчишка криво усмехнулся, ударил по струнам и пропел негромко, с легкой хрипотцой:

– Аллилуйя! – подхватили голоса нестройно. – Аллилуйя! Господь велик! Наш пастырь – Гуталин!

– А где, кстати, он сам? – спросил Папаша Линкольн у Лопеса.

– В Зоне, – ответил тот. – Молится о спасении ваших душ.

На границе городка Гуталина собралось множество бандитов. Все были в рванине, все небритые, все – с автоматами Калашникова наперевес. Здесь же остались те, кто сопровождал сталкеров в тоннеле, за исключением Андре Лопеса.

– Через четыреста ярдов начинается Зона, – сказал он. – Даже под землей она в своем праве. Мне приказано привести вас в горы, поэтому нам всем придется проверить свою удачу уже сейчас.

Папаша Линкольн кивнул.

– Зона… – он втянул широченными ноздрям воздух. – Вот это по-нашему. Вот это мы понимаем.

– А что, привала не будет? – заныл Кучерявый.

– Для тебя, ниггер, не будет, – отрезал Папаша Линкольн. – Дейли, ты как?

Ким торопливо проглотила таблетку обезболивающего, сделала глоток воды из фляги.

– Я нормально, я иду… я вообще люблю ходить пешком. В Нью-Йорке это в моде…

Злой внимательно посмотрел на нее.

– Если тебе нужно прокладку заменить, ты скажи. Мы отвернемся, – проговорил он с деланной заботой в голосе.

– Злой, мать твою! – ругнулся Папаша Линкольн, до того, как Ким успела открыть рот. – Сильно умный, да?

– А что? – Злой хохотнул. – Дело естественное. Или забыл, Папаша, каково это – с бабой жить?

Строгов поморщился. А Картоха сказал, поглядывая искоса на людей Гуталина, словно стеснялся их:

– Вздумали препираться перед Зоной. Силы некуда девать.

Навуходоносор и Кучерявый, воспользовавшись остановкой, закурили, а Злой задумчиво почесал выпирающий пупок и заявил:

– Это все из-за бабы. Зря мы ее взяли. Не к добру.

Лопес встретился взглядом со Строговым и усмехнулся. В глазах бывшего лаборанта читалось злорадство. Латинос вынул из поясной сумки резную табакерку, вытряхнул на тыльную сторону ладони понюшку табака и втянул ее в себя. Заморгал покрасневшими глазами, шмыгнул и тут же подставил палец под кончик носа, чтоб не чихнуть.

Строгов ощутил фантомное жжение в переносице и под глазами. Сердце гулко заухало, на лице выступила испарина. Он сглотнул, наблюдая, как по стенам коридора идет волна перистальтической дрожи, и как далеко впереди тоннель выгибается то вправо, то влево, виляя, словно собачий хвост.

– Хочется? – поинтересовался Лопес, скалясь. – Холодненького? Беленького?

Ким сейчас же увидела, как переменился в лице Строгов. Она почувствовала одновременно и жалость, и волнение, и в то же время промелькнула мыслишка вроде «вот и поделом тебе, нарик несчастный!» Следом пришел сумасбродный порыв, и она почти ласково положила ладонь Лопесу на плечо, а затем проговорила, глядя в его слезящиеся глаза.

– Еще раз так сделаешь, запихну тебе в глотку грязную прокладку. Ясно?

Кучерявый, Злой и Навуходоносор переглянулись и хохотнули. Лопес снова оскалился, но уже без прежней уверенности. Ким же повернулась к Строгову.

– Мужичье! – бросила она сквозь зубы. – Что у тебя за компания…

– Вы закончили? – рявкнул Папаша Линкольн.

Лопес спрятал табакерку в сумку.

– Ладно, – он вяло махнул рукой. – Идем.

И они двинули дальше. Ким не сводила со Строгова глаз, ей не давали покоя мысли о том, что творится у него на душе и в порядке ли он. Но Строгов даже не глядел в ее сторону, шел себе, дыша в затылок Папаше Линкольну.

Коридор пересекла проведенная белой краской полоса. Лопес остановился, словно перед ним возникла стена.

– Дальше – Зона, – пояснил он и вытянул из сумки гайку.

– Стой! – Папаша Линкольн перехватил руку Лопеса. – Пусть впереди идет профи. Без обид, но я не видел тебя в деле.

– Я пойду! – вызвался Кучерявый.

– Куда, ниггер? – Папаша Линкольн гневно поглядел на младшего сталкера. – Вали назад, гайки будешь подбирать, – он прошелся взглядом по отряду. – Картоха! Давай, что ли, ты. Веди нас, корнеплод.

Картоха с провинциальной неспешностью и обстоятельностью перевесил рюкзак со спины на грудь, поплевал на ладони, выудил пригоршню гаек и болтов и шагнул вперед.

Ким дернула Строгова за рукав.

– А зачем это нужно? Здесь же хожено не один раз.

– В Зоне ни в чем нельзя быть уверенным, – ответил Строгов.

– И торопиться нельзя, – добавил Навуходоносор.

– Да. Вчера путь был чист, сегодня на него «комариная плешь» переползла. Вот мы с Картохой… – Строгов осекся; сталкеры были суеверными, и за разговоры о том, что из последней вылазки его группа вернулась не вся, можно было получить существенный минус к репутации. – Короче, есть подвижные аномалии, а еще есть спонтанные. И то, и другое – коварная штука. Так что у нас всегда – как первый раз.

Гайка зазвенела, кувыркаясь по цементному полу. Отряд двинулся вперед.

Ким перешагнула белую линию.

Она была разочарована. Все происходило не так, как виделось в мечтах. И не возникало сожаления, что она оказалась без камеры – ну что здесь фотографировать? Невыразительные стены тоннеля и низкий, в потеках, свод? Да в редакции ни одна собака не поверит, что это – Зона! Зона – это индустриальные развалины, пустошь в терриконах, располосованная ржавыми рельсами, простор и горы на горизонте. А здесь – какое-то надувательство, а не Зона.

И все же что-то произошло. Тоннель преобразился, больше он не походил на бледную кишку. Ким вдруг поняла, что может разглядеть каждую пылинку под ногами, каждую трещинку на стене, стоит только сфокусировать взгляд. Она слышала, как стучат сердца сталкеров, и ритм каждого был словно песня со своим смыслом и эмоциями. Она раскрыла рот, недоуменно озираясь. Но Злой снова пихнул ее брюхом. И Ким уловила в этом движении, в запахе пота брюхатого сталкера смесь из самых черных чувств: и ненависть, и зависть, и страх, и похоть. Недаром Злой носил свое прозвище, совсем не даром…

Следующая гайка завертелась по цементу. А Строгов наклонился к Ким и принялся рассказывать:

– Кстати, был в России такой мужик, Андрей Тяглов его звали. Физик, специалист по материалам с аномальными свойствами, он потом еще в предприниматели подался. Так вот, Тяглов разработал экстраполяционную модель распределения аномалий, это была гениальная программка, которая генерировала динамическую карту Зоны со стопроцентной достоверностью. Имея такую, можно было обойтись без гаек, а в Зону въехать хоть на КамАЗе…

Ким ощутила сумбур, творящийся в голове у русского. Какой-то непривычный, нездоровый сумбур – словно увальня физика и по совместительству шпиона вдруг заменили пафосным пустозвоном.

– Гризли! – Папаша Линкольн рывком развернулся. – Ты чего? Не заткнешься, получишь в челюсть!

– Угу-угу, – подтвердил Злой.

Строгов замолк на полуслове. Виновато огляделся. Затем погладил Ким по голове, словно котенка.

– Ох, меня накрыло, – выдохнул он.

– Ты же не салага, – проворчал, отворачиваясь, Папаша.

Картоха швырнул следующую гайку. Папаша дал знак продолжить движение.

– Стоп! – Картоха поднял руку. – Что это за художества?

Ким выглянула из-за плеча Строгова. На полу был прочерчен пунктирный полукруг, примыкающий к стене. Внутри полукруга валялись покрытые мумифицированной плотью кости. Ким с интересом присмотрелась, но человеческих останков в этой куче не обнаружила. Крысы, собаки, кошки, летучие мыши, всякая пузатая мелочь.

– Мы отметили расположение постоянных аномалий, – ответил Лопес. – Здесь, если не ошибаюсь, притаилась «душегубка».

Кучерявый запустил в гиблое место подобранной гайкой. Железка пролетела аномалию насквозь, как ни в чем не бывало.

– Да, «душегубку» только своей шкурой определить можно, – пояснил Папаша Линкольн для Ким.

– В тоннеле больше таких нет, – сообщил Лопес. – По крайней мере – до сегодняшней ночи не было.

Отряд двинулся дальше.

– Хорошо идем! – подал голос из арьергарда Кучерявый. – Как по бульвару! Вот если бы всегда так ходить в Зону.

– Артефакты все выработали, – заметил Навуходоносор. – Чисто, будто метлой мели.

– Святоши хреновы, – согласился Злой. – Мы, дескать, руки об артефакты не пачкаем! Дескать, бережем бессметные души! Дьяволу дьяволово, да? А сами небось подобрали все и выменяли на оружие и наркоту, да?

Лопес не стал отпираться.

– Добро должно быть с кулаками, – ответил он развязным тоном. – А грехи наши Гуталин отмолит, у него это хорошо получается. Манна небесная на головы нам не сыплется, а жить община как-то должна.

– Ну да, – саркастически усмехнулся Строгов. – Грех, совершенный во имя благой цели, грехом не является. Узнаю типичное ханжество всех пришибленных праведников.

– Ты меня знаешь, Мигель, – отозвался Лопес. – Какой из меня праведник?

– Почему тогда служишь Гуталину? – осведомилась Ким.

Лопес высокомерно поглядел на нее.

– Ну, призвание у меня такое – прислуживаться ниггерам, веришь?

– Не-а, – мотнула головой Ким.

– Твои проблемы. Вообще, исповедует у нас Гуталин, а не ты… как тебя там. «Дейли Телеграф», – Лопес поджал губы и отвернулся.

– Повежливей с дамой, ты! – донесся из арьергарда голос Кучерявого.

– А ты не забывай смотреть по сторонам, а то сдохнешь первым! – не оборачиваясь, бросил латинос. – Кстати, впереди – «комариная плешь». Обходим вдоль стен, но самих стен не касаемся! В них тоже что-то есть.

Брошенную гайку словно прихлопнул невидимый молот. Она, расплющенная, тяжело брякнулась на цемент. Ким почувствовала, что ее влечет, словно магнитом, в центр аномалии. Сквозняк, казалось, обдувал «комариную плешь» со всех сторон, по цементному полу скользили ручейки пыли, чтобы, проникнув за проведенную краской черту, растечься тончайшим слоем.

– Папаша, я пошел, – сказал Картоха и бросил гайку к самой стене.

– Давай, – Папаша Линкольн вытер рукавом пот со лба. – Сохраняем порядок движения. Лопес – следующий.

Ким было и смешно, и страшно наблюдать за Картохой. Этот сталкер напомнил ей мима, которого она временами видела в Центральном парке – тот частенько изображал пьяного, идущего вдоль невидимой стены и натыкающегося на невидимые препятствия. Глядя на ухищрения Картохи, Ким подумалось, что она никогда не сможет повторить что-то подобное, и что ее обязательно размажет по цементу, точно арахисовое масло.

На цемент брякнулась еще одна гайка.

– Чисто, Папаша, – отчитался Картоха. – Я прошел.

– Молодец, мужик, – одобрил старый сталкер. – Давай теперь ты, Лопес, двигай поршнями. А потом – моя очередь.

Просочился и Лопес. И Папаша Линкольн играючи проскользнул между двумя аномалиями, не подпалив бороды. Строгов крякнул, с хрустом потянулся, а затем и он бочком-бочком обошел «комариную плешь». Оказавшись на другой стороне, он протянул к Ким широченную лапу.

– Давай, Дейли! Не бойся – места навалом! Целый тротуар!

– Давай, кобылка, не дрейфь! – проговорил за ее спиной Злой. – Заодно потренируешься. Тут для тебя – настоящий полигон. Как по заказу!

Ким шагнула вперед.

– Руки! Руки! – тут же загалдели все. – Зачем руки расставила! Прижми к себе!

Она и в самом деле пошла, как канатоходец, пытающийся удержать равновесие. После окрика сталкеров, Ким вытянула руки по швам и двинула, высоко поднимая ноги, как солдат почетного караула или, скорее, как цапля.

– Вот умора! – хохотал Злой. – Я не могу! Никогда не думал, что в Зоне буду вот так надрывать бока! Папаша, зачем мы взяли с собой этого клоуна?

У Ким пылали щеки. С одной стороны, ей было стыдно, а с другой… она видела, как «комариная плешь» затягивает в себя пылевые струи, и еще – как влажно отблескивает стена, и внутри стеклянистой влаги пульсирует что-то похожее на кровеносную систему. И когда Ким смотрела на эту мокрую ерунду, то в ушах как будто противно пищал ультразвук, а по коже шел мороз.

– Молодец! – Строгов подхватил ее за предплечье, подтянул к себе. – Добро, Дейли. Так держать, – он поглядел на Злого. – Давай, пивная бочка. А мы посмеемся.

– Только не очень громко, – посоветовал вдруг Лопес, встревоженно озираясь. – Все-таки вы не в «Боржче» бейсбол смотрите.

– Что там дальше? – поинтересовался Папаша Линкольн.

– Близнецы дальше, – ответил латинос.

– Какие еще Близнецы? – переспросил Строгов.

– Двойной «веселый призрак», – отозвался Лопес, вглядываясь в завешенную тьмой глубину тоннеля. – Если Близнецы спят, то нам повезло. И наоборот: если не спят, то очень-очень не повезло.

– Логично, – согласился Строгов.

– Ушей у них, конечно, нет, – Лопес побрел за Картохой, который успел метнуть следующую гайку. – Но лучше не шуметь: кто его знает, по каким законам живет этот кусок Зоны.

– Слышали? – переспросил Папаша Линкольн. – Чтоб все держали пасти на замке!

– Слишком большой отряд, – тихонько прокомментировал Строгов для Ким. – Не армия, не полиция. У каждого свои представления о дисциплине.

– Сброд, – ляпнула первое, что пришло на ум, Ким. И сейчас же поежилась под потяжелевшим взглядом Строгова.

Дальше шли молча. Ким отчетливо слышала, как бьется гранями по цементу каждая брошенная Картохой гайка, как напряженно сопит Злой, как урчит в животе у Навуходоносора. Под ногами стало попадаться больше мусора: поломанные доски, сколотые пласты штукатурки, осколки кирпича, обрывки кабелей, комья спекшейся земли.

– Мы почти дошли, – объявил громким шепотом Лопес. – Еще ярдов триста.

Картоха швырнул гайку, и словно в ответ из густой, смолянистой тьмы, которую не прореживали лучи фонарей, навстречу сталкерам вылетел, вращаясь, лист металлопрофиля. Если бы Картоха и Лопес были повыше ростом, то эта проржавевшая железка вскрыла бы им черепа, как консервные банки. Папаша Линкольн метнулся вбок, Строгов рухнул на пол, сбив заодно и Ким. Лист упал на спины Строгова и Ким, отскочил к ногам Навуходоносора и Кучерявого.

– Целы? – выпалил Папаша Линкольн.

Ким подняла голову. Быть может, в обычных обстоятельствах она бы ничего не увидела. Но обострившееся в Зоне зрение позволило ей разглядеть в пересечении брошенных ручных фонарей фантастическую картину. Две эфемерные сущности приближались к отряду сталкеров, двигаясь по кругу на одинаковом расстоянии друг от друга. Они походили на жаркое дрожащее марево, которое случается над асфальтом в жаркие дни. Только вытянутые, словно веретена, высотою от пола до потолка. Внутри каждого веретена угадывалась сложная структура: не то шестеренки, не то снежинки, но скорее всего – ни то, ни другое.

– Близнецы! – всхлипнул Лопес.

Взревел ветер, тоннель мгновенно заволокло клубами пыли. Ким завизжала, ей показалось, что поток воздуха подхватит ее, как пушинку, и понесет, ударяя об стены, на растерзание призрачным Близнецам. Ветер и в самом деле тащил что-то тяжелое; Ким, прежде чем закрыть голову руками и зажмуриться, успела заметить, как мимо проносится тот мусор, по которому они шли последние ярды пути. Близнецы втягивали в себя доски, куски штукатурки и осколки кирпичей, формируя в воздухе по бесформенному кому, ощетинившемуся проволокой, острыми углами и щепками.

Бум! – взорвался шар внутри первой аномалии. Засвистели обломки, разлетаясь по тоннелю. Загремели доски и камни тяжелым градом по полу и стенам.

И через несколько секунд грянул второй взрыв. И снова – смертоносная песнь шрапнели из обломков, и град ударов во все стороны сразу. Тяжелый деревянный щит прокатился колесом, Ким показалось – точно по телам скорчившихся на полу сталкеров.

Ветер снова изменил направление, и снова заклубилась пыль. Близнецы опять принялись разбухать от мусора, готовясь к очередному залпу.

Лопес поднялся на четвереньки, посмотрел диким взглядом на Ким. На его чумазом лице блестели вытаращенные глаза.

– Назад! – просипел он. – Отступаем за «плешь»! – и сейчас же пружиной сиганул в арьергард отряда.

Строгов схватил Ким за шиворот и легко, словно ребенка, поставил на ноги. Хлопнул ее пониже спины и прокричал:

– Бегом!

Но прежде, чем выполнить приказ, Ким оглянулась. Папаша Линкольн почему-то обнимал за плечи Картоху, и движения обоих показались ей чересчур медленными, словно она смотрела видеоролик на «тормозящем» компьютере. А воздух дрожал, словно над мартеновской печью, воздух кипел от переполняющей его энергии. Пыль, которую наматывали «веретена» Близнецов, ионизировалась и начала светиться.

– Скорее! Скорее! – подгонял Строгов, но сияние, окутавшее Близнецов, действовало на Ким гипнотически. Ей чудилось, что в этом жемчужном свете вырисовываются почти человеческие силуэты: высокие, худые, с вытянутыми яйцеобразными головами. Эти существа переступали тонкими паучьими ногами, не прекращая танца друг с другом и продолжая приближаться к отряду Папаши Линкольна.

Кучерявый и Навуходоносор уже проскочили мимо «комариной плеши» и покрытой зловещей слизью стены, за ними протиснулся Лопес. Ким на полном ходу, даже не приостановившись, обошла «комариную плешь». Строгов тоже на сей раз не стал осторожничать, пробежал следом за Ким, оставив обе аномалии в половине дюйма от своих плеч. Папаша Линкольн толкнул Картоху в зазор между стеной и «плешью». Картоха, спотыкаясь, понесся вперед. Край его рюкзака оказался в поле действия «плеши», и гравиконцентрат потянул сталкера к себе, как тащит рыбак попавшуюся на крючок форель. Картоха распахнул рот в немом крике, вскинул руки…

Строгов схватил напарника за предплечье и изо всех своих недетских сил дернул к себе. Картоху развернуло, с его спины сорвало рюкзак и втянуло в аномалию. Строгов и Картоха повалились к ногам Ким, которая глядела, хлопая глазами, как расплющенный рюкзак расползается по полу темной кляксой.

А следом и Папаша Линкольн перемахнул через лежащих сталкеров и оказался рядом с Ким.

Близнецы, окруженные светящимися пылевыми поясами, тоже были тут как тут. Они успели сформировать внутри себя по увесистому кому из разномастного мусора.

– Назад! Назад! – прокричал Папаша Линкольн.

Строгов проворно отполз от «комариной плеши», а Картоха завозился, глухо ворча сквозь стиснутые зубы. Ким и Папаша Линкольн подхватили его с двух сторон и потащили подальше от Близнецов.

Ахнул первый взрыв. Ближайший к сталкерам Близнец изверг дождь из обломков. Взрывной волной Ким опрокинуло на спину. Она прикрыла голову руками, ожидая, что вот-вот на нее обрушатся тонны хлама, но «комариная плешь», оказавшаяся между сталкерами и Близнецами, точно бездонная глотка, поглотила этот смертоносный ливень. Доски, каменные осколки, обрезки арматуры и кабеля – все плющилось, размазывалось по цементному полу, словно одномоментно переходило из трехмерного мира в мир из двух измерений.

Второй Близнец, подойдя к границе «плеши», выдал залп. Но результат был таким же: что-то прорвалось сквозь зазор между «комариной плешью» и стеной, но большую часть направленных в сторону сталкеров «снарядов» поглотила гравитационная аномалия.

Танец Близнецов замедлился, напряжение в воздухе стало менее отчетливым, лишь пыль по-прежнему светилась, клубясь вокруг «веселых призраков». И Ким увидела, как фигуры великанов, окутанные матовым свечением, никнут, становясь ниже и тоньше. Ветер постепенно стихал, он был уже не в силах подхватывать и тем более бросать что-то тяжелое. Близнецы горбились, их и без того большие призрачные головы раздулись, точно воздушные шары. Когда расстояние между «веселыми призраками» стало не шире ладони, Близнецы стали походить на умиротворенных эмбрионов, дремлющих в утробе.

Сталкеры кашляли, чихали и, конечно же, ругались.

– Они уснули! Выдохлись и уснули, ублюдки! – проговорил, тяжело дыша, Лопес.

– Тогда нужно выдвигаться как можно скорее, черти чумазые! – Папаша Линкольн похлопал себя по коленям, выбив облако пыли.

Строгов помог Ким сесть.

– Ты в порядке? – поинтересовался он в американской манере.

Ким посмотрела на руки. Ладони были липкими от крови. На несколько секунд она оторопела, затем поняла, что кроме ссадин и ушибов других травм у нее нет. И что кровь на ее руках принадлежит, скорее всего, Картохе.

– Я-то нормально, – она улыбнулась Строгову и добавила с беспокойством: – Что там с Картохой?

– Да ничего с Картохой, – ответил тот, о ком шла речь. – Намяли чуток бока Картохе, но к строевой службе годен.

Кучерявый подал руку, и Картоха поднялся.

– Рюкзак жалко, – буркнул он.

– Давай, если крепко досталось, вернешься в поселение Гуталина, – неуверенно предложил Папаша Линкольн. – Пока далеко не ушли.

Картоха мотнул головой.

– Кости целы, кровь не хлещет. Так, пара царапин. Я не буду обузой!

Сталкеры переглянулись. На их лицах читалось сомнение.

– Да что вы, в самом деле! – криво усмехнулся Картоха. – Будь со мной что-то серьезное, я бы первый попросился назад, чтоб не мешать группе. Я порядок знаю.

Папаша Линкольн выдернул из бороды длинную и острую щепку, задумчиво осмотрел ее и бросил на пол.

– Что ж. Тоже верно… Если ты считаешь, что можешь идти дальше, то вперед. Кто его знает, когда очнутся ублюдки. Гризли, веди! Дейли, чего расселась? Поднимай свою задницу!

Ким вздохнула, выдернула из бокового кармана рюкзака пачку влажных салфеток.

– Чего? – взревел Папаша Линкольн. – Бегом-бегом-бегом!

– Ладно… – Ким подхватила рюкзак и вдруг почувствовала себя так, словно у нее выдернули сердце и заменили неподходящей по форме и размеру ледышкой.

Прозрачные тяжи слизи, содранные с неизвестной аномалии, обжившей стену тоннеля, соединяли рукав ее комбинезона и рюкзак. Слюдянистые нити растягивались и нехотя рвались, наполняя душу Ким леденящим ужасом.

Она украдкой огляделась, затем выдернула из кармана комбинезона носовой платок и убрала слизь.

– Давай, Дейли! – снова прикрикнул Папаша Линкольн. – Прихорашиваться будешь, когда вернешься и если вернешься!

– Угу, – буркнула Ким и выбросила испачканный платок в «комариную плешь».

Гризли уже швырнул гайку и пошел, не дожидаясь команды, дальше, Папаша Линкольн поспешил за ним. Навуходоносор и Кучерявый о чем-то перешептывались с Картохой. Злой, чуть приотстав, мочился на стену. Ким перевела дух: кажется, никто не заметил, как она облажалась. Едва успев об этом подумать, она поняла, что с нее не сводит глаз и при этом глумливо улыбается Лопес. Ким надулась и показала наглому латиносу средний палец.

…Сухой тоннель оборвался внезапно. Раз – и плита пола зависла над обрывом. Раз – и нет больше стен, ограничивающих пространство, и нет свода, а только темное, затянутое пасмурной мглой небо. Лучи ручных фонарей осветили крутой склон, похожие на сахарные головы известняковые глыбы под ним, и дальше – болотце, окруженное пожухлой осокой.

От свежего воздуха и усталости кружилась голова. Ким, вцепившись в плечо Строгова, смотрела по сторонам. Сухой тоннель привел их к старому известняковому карьеру, в который когда-то, уже после его закрытия, сливали нечистоты. На противоположном склоне угадывались китовые очертания огромной цистерны, оплетенной фермами и трубопроводом, и нескольких строительных вагончиков, меж которых умильно торчал деревянный «скворечник» нужника.

Лопес шумно высморкался и махнул рукой.

– Наверх. Путь помечен, но лучше проверить дорожку.

– Не учи ученых, – осадил его Папаша Линкольн. – Гризли!

– Уже иду, – Строгов нашел ладонь Ким, пожал ей пальцы и вновь возглавил отряд.

Сталкеры стали взбираться по крутой тропе. Ким, как ни приглядывалась, никаких вешек или знаков не увидела, только темнели кучи гнилого тряпья справа и слева от тропинки. Но было не до того, чтобы вертеть головой. Приходилось прикладывать усилия, чтобы удержаться на тропе; из-под ног то и дело выворачивались камни. Ким несколько раз хваталась за пояс Папаши Линкольна, и еще пару раз Злой, скабрезно похохатывая, придержал ее за попку.

– А вот теперь можно передохнуть, – услышала она довольный голос главаря и мысленно возликовала.

Папаша Линкольн обернулся, подал ей руку, помог взобраться на гребень.

Теперь она смотрела на Зону сверху. Почти так же, как тогда – стоя у окна на верхнем этаже Института, – но с противоположной стороны.

А вот, кстати, и сам Институт: параллелепипед, простроченный огнями ночных окон. А вот и Хармонт: хаотичное нагромождение разноцветных огоньков, над которым кружат мерцающие светляки патрульных «галош».

Вот Завод, обманчиво темный и обманчиво безжизненный. Вон там – гаражи, вон – терриконы, вон – люминесцируют заводские стоки, словно там водится светящийся планктон.

– Это – верхушка айсберга, Ким, – тихо сказал Строгов. – Подводная часть – это горы за нами. И именно туда мы пойдем, в пустошь Сердца Зоны.

– Зови меня Дейли, – отозвалась Ким.