Зона Посещения. Бродяга Дик Хорсун Максим
– Вероятность велика.
– Кто тебя так учил назначать свидания? Перенормируй. И все большие числа исчезнут вместе с большими надеждами, – проговорила она с наигранной угрозой.
– Нормируй не нормируй, все равно получишь то, что не рифмуется в переводе на английский, – невпопад ответил Строгов. – Мы, кстати, пришли.
Он положил лапу на самую, наверное, неопрятную, замызганную и обшарпанную дверь в Институте и толкнул. На Ким пахнуло крепкими сигаретами и мускусом. Богатырская фигура Строгова загромождала дверной проем, и Ким видела лишь солнечный свет, что лупил в окна, заливая помещение.
– Начальник! Куда ты без стука прешь? – прозвучал развязный голос. – Тут тебе не тоталитарный Чернобыль! Тут чтут права и свободы граждан!
– Молчать! – отрезал Строгов. – Я вам женщину привел.
В комнате тут же засвистели и заулюлюкали.
– Что же ты сразу не сказал? Друг! Брат! Скорее веди! – зазвучали наперебой голоса. – Уберите со спинки стула носки! Кто повесил сушиться? Окурки – на фиг! В окно! Уберите с дивана хлам… это не хлам, это Баклажан дрыхнет? Все равно разбудите, пусть освободит полигон!
Ким поморщилась. Ей захотелось незаметно отступить и на цыпочках рвануть по коридору к лифту. Но Строгов уже был за порогом и указал на нее рукой.
– И вот она заходит! Внемлите!
– Здрасти… – сквозь зубы буркнула Ким.
Трое. Точнее – четверо. Один и в самом деле похож на груду хлама: сизый от щетины, с засаленными волосами, в серой спецовке. Маленькие глазки прищурены, руки прижаты к бокам.
– Антонио Баклажан Гамбетта, – представил его Строгов.
– Очприятно, – просипел Баклажан и потрусил к умывальнику, криво висящему на стене сбоку от дверей.
– Мартин, – Строгов указал на бритого под ноль негра, который глумливо скалился, разглядывая Ким.
– Горжусь знакомством! – негр кивнул, пустив лысиной по потолку солнечный зайчик.
– Бруно, – представил Строгов следующего экс-сталкера – тучного здоровяка с покрытым пятнами шрамов широким лицом и ломаным-переломаным носом, чьи оголенные по плечи руки были темны от татуировок.
– Падай, Мэри Сью, – Бруно развернул к Ким стул, со спинки которого так и не сняли застиранные носки.
– Я не Мэри Сью, – поджав губы, бросила Ким.
– Все вы так говорите поначалу, – с ленцой ответил Бруно.
– И Маттакуши – наш человек из якудзы, – Строгов похлопал по спине седовласого японца, который рассматривал Ким, приподняв на лоб телескопические очки. На Маттакуши был старомодный костюм-тройка. На рукавах темнели аккуратные заплаты.
«И не жарко ему?!» – мельком подумала Ким.
– Младший научный сотрудник, – отрывисто отрекомендовался японец.
– Распрекрасно, – Ким еще раз окинула взглядом комнату и ее обитателей. Маттакуши и Мартин сидели по разные стороны стола, в центре которого из-под перевернутого граненого стакана слепо пялился бельмастый «рачий глаз». Бруно оккупировал потертое кресло с продавленным сиденьем: на одном подлокотнике – пепельница, на другом – ветхая Библия и пульт дистанционного управления телевизором. По телеку – плазме, настолько сильно засвеченной солнцем, что разглядеть что-то на экране было невозможно, – шла трансляция боксерского поединка.
– Я Кимберли Стюарт, работаю в газете «Дейли Телеграф»…
– Мы что-то слышали, – перебил Мартин. – Известная журналистка, вроде? Верно, Майкл?
– А то, – усмехнулся Строгов, присаживаясь на подоконник.
– Я собираюсь написать большой аналитический материал о Хармонте, его жителях и о Зоне, – деловым тоном, как на планерке у мистера Пибоди, поведала Ким. – Естественно, я бы хотела взять несколько интервью со сталкерами.
– Кто сталкер? – округлил глаза Мартин. – Где сталкер? Баклажан, ты, что ли?
«Рачий глаз» заметался под стаканом, зыркая то на одного проводника, то на другого. Баклажан фыркнул, умываясь. А Бруно проговорил низким голосом.
– Нечего поднимать из праха то, что давно мертво, Мэри Сью.
– Мы давно не сталкеры, – сказал Баклажан, с пристрастием вытирая полотенцем лицо.
– Мы – скромные трудяги на окладе, – подхватил Мартин и оскалился. Верхняя губа его пошла складками, ноздри раздулись, неприятно напомнив Ким свиное рыло. И смеялся Мартин тоже отвратительно: «Х-х-х! Х-х-х!»
– Пацаны, быстро перестали кокетничать! – распорядился Строгов. – Девушка здесь на работе, а вы дурака валяете. Вы ведь герои, что бы мы без вас делали?
– Не части, Михаэль, – Бруно выключил телевизор. – Ты бы о нашем героизме прокурору рассказал. Он, может, и скосил бы тогда год-другой.
Ким наскучило слушать перепалку, и она решила потянуть одеяло на себя.
– Я слышала, будто те, кто ходит в Зону, обладают сверхчеловеческим чутьем. Это правда? – она посмотрела на японца, поскольку тот был самым старшим в компании и наверняка самым опытным. Но Маттакуши только развел руками и стал рассеяно листать потрепанный выпуск «Плейбоя», лежащий перед ним на столе.
– Не стоит путать теплое и мягкое, – Баклажан уселся на стул с носками на спинке. – Мы работаем в Зоне только днем и только при ясной погоде. Никакие сверхчувства здесь не нужны, просто внимательно смотри по сторонам, если в чем-то сомневаешься – подожди или лучше отступи.
– А сталкеры работают ночью, – с жаром подхватил Мартин. – Когда так темно, что и рук не видно…
– Ты, уголек, даже в сумерках перестаешь видеть свои руки, – высказался Бруно.
– Ну, знаешь что? – Мартин резко повернулся к Бруно, стул под ним скрипнул. – Это уже, мать твою, расизм!
– Джентльмены! – Ким постучала по столу, словно учительница, требующая внимание класса.
– Бруно, пусть молодой порисуется, – Баклажан подмигнул Мартину. – Над парашей корячиться ему не приходилось, для него все это, как теперь говорят, пиар.
– Валяй, Мартин, – позволил Бруно. – Жги!
Негр огляделся. В его взгляде читались обида и гнев.
– Сами рассказывайте. Устроили порядки барачные. Ну вас в пень!
Баклажан усмехнулся и открыл было рот, явно собираясь снова поддеть Мартина, но тут неожиданно слово взял Маттакуши.
– Сталкер – как ночной зверь, поняла? Нюх лучше. Слух лучше. Глаз видит в темноте. Поняла? – японец говорил, точно катаной рубил. – Как волк или как тигр в ночи. Только не здесь, только в Зоне. Зона выбирает его, поняла? Если Зона не выберет, то погибель. Отнимет жизнь. Останешься в канаве гнить.
Ким мысленно возликовала: наконец хоть кто-то раскололся! А то ходят вокруг да около, цену себе набивают. Думают, что осторожничают, а сами ведут себя будто девицы на выданье.
– А можете назвать самое удивительное из того, что вам приходилось видеть в Зоне? – спросила она, по очереди вглядываясь в лица бывших сталкеров. Бруно важно надул посеченные шрамами губы, Баклажан, откинувшись на спинку стула, задумчиво глядел на Ким из-под полуопущенных век, Мартин демонстративно чесал подмышку, Маттакуши тщетно пытался что-то разглядеть на экране выключенного телевизора.
Первым отозвался Баклажан.
– Я видел осязаемую радугу… – сказал он глухо. – Над старыми заводскими стоками…
– А я, Мэри Сью, однажды выкопал на болотах Чашу Грааля, – похвастал Бруно. – Как выяснилось, это была разновидность смерть-лампы. Жизнь-лампа назвали. С ней меня и повязали, к слову.
Маттакуши снял со лба очки, вынул из кармана пиджака носовой платок, дохнул на линзы и спросил лукаво:
– Слышала ты о Бродяге Дике?
«Рачий глаз» заинтригованно уставился на японца. А Ким заметила, что Строгов нахмурился. Очевидно, тоже приготовился слушать и мотать на ус.
– В восемьдесят восьмом дело было, – принялся рубить фразами Маттакуши. – Пошли я, Пудель и Карлик Цмыг. «Зеленка» обложила со всех сторон. Ночь, а она светится, как фосфор. Прижала к заводу. Мы поднялись на платформу под каупером, «зеленка» стелется по земле, вверх не лезет. Дик нас учуял и давай греметь. Страшно, удары такие, что штукатурка отваливается. Стекла дребезжат, осыпаются осколками. А «зеленка» не убывает. Сидим мы на платформе, поняла? Наше дело какое? Ждать, только ждать. А из окон заводских – свет синий, и тени – черные и густые, как гудрон. И стало нам по очереди казаться, что нужно идти на этот свет. То я Пуделя за шиворот поймаю на лестнице, то Цмыг мне оплеуху даст да назад оттащит. Чего только в Зоне ни видели, но такого – никогда. Ни раньше, ни позже, поняла? Пудель так рвался, что свалился за перила. Упал в «зеленку» спиной. Встал, одежда на нем стала разваливаться, и кожа – слазить, но он все равно побежал туда, где бесновался Дик и светили синие огни. На наши крики ему было плевать. А сам не кричал, хотя было ему больно до одури. Дымился. Исчез за углом.
– И вы больше никогда его не видели? – спросила Ким полушепотом.
– Как же. «Зеленка» схлынула. Мы с Цмыгом рванули со всех ног к забору. На востоке серело, а после рассвета опасно выходить из Зоны – накроют. Пудель сидел на вершине террикона, не человек – кусок мяса. И сказал он, что до сих пор по ночам снится. Дик – это пчела, говорит. Медок собирать, говорит, рвется, но поле не то. Отпустил, говорит, чтоб я указал ему городишко. Так, и сказал: не Хармонт, не город, а городишко. И не показал, не провел, а указал.
– Спятил Пудель, век воли не видать, – сказал Бруно, барабаня пальцами по обложке Библии. – В «зеленке» искупаться и не сдохнуть – уже тяжело верится, а если при этом остаться в своем уме, то вообще – порожняк.
– Много ты знаешь, – огрызнулся Мартин, блеснув зубами. – У меня от Дика – мурашки по коже. Вы меня знаете, я ничего не боюсь. Все мертво, и только эта хреновина возится на заводе…
– Да никто там не живет! Всего лишь «веселые приз-раки» резвятся, – рассудительно сказал Баклажан, рассматривая свои ногти.
– Что было дальше? Вы забрали этого… Пуделя в город? – поторопилась вмешаться Ким, пока не началась очередная перепалка.
Маттакуши надел очки. Посмотрел на Ким увеличенными, насекомьими глазами.
– Нет. Ушли мы. А Пудель долго смеялся нам вслед.
– Ну конечно, – пробурчал Баклажан. – Храбрецы чертовы, – он поднялся и поплелся к дверям.
– Вам тоже приходилось сталкиваться с Бродягой Диком? – обратилась Ким к Мартину, ощущая, что «рачий глаз» заглядывает ей в декольте.
Негр неопределенно пожал плечами.
– Я завод стараюсь обходить десятой дорогой. Слишком много зданий, труб, платформ, техники брошенной – ни черта не видать. Гиблое место этот завод.
Шаркнула по пузырям на линолеуме дверь, вернулся Баклажан.
– Строгов, – сходу обратился он к русскому. – Тебя Голдинг ищет. Велел позвать, если увижу.
– Вот блин! – Строгов спрыгнул с подоконника и пояснил Ким: – Это замдиректора по науке, отлучусь на пять минут. Ты как?
– Все под контролем, – улыбнулась Ким. – Беги.
– Давай-давай, чеши, – подбодрил Строгова Баклажан.
Когда дверь захлопнулась, возникла натянутая пауза. Затем Баклажан сказал, понизив голос:
– Солнышко, хочешь посмотреть на сталкеров в естественной, так сказать, среде? – и, не дожидаясь ответа Ким, продолжил: – Зайди вечерком в «Боржч», это – почти сталкерский клуб. Там каждый второй посетитель – сталкер.
– Баклажан… – поморщился Бруно.
– Только смотри внимательно по сторонам, взгляд у тебя цепкий. Там может быть черномазый хмырь, у которого нет половины правого уха…
– Эй! – воскликнул Мартин. – Ну ты и задница, Баклажан!
– Его зовут Папаша Линкольн, – Баклажан был невозмутим. – Как вы, журналюги, выражаетесь, из конфиденциальных источников стало известно, что вернулся Папаша Линкольн с хабаром, и что захочет он этот хабар сегодня сбыть, а перед этим – пропустить стаканчик-другой, чтоб торг азартней шел. Тебе все ясно?
– Спасибо, – Ким была слегка ошеломлена. – «Боржч», значит…
– М-да, – растерянно протянул Мартин.
В комнату ворвался Строгов.
– Кто объяснит – что это за шутки? – пробасил он обиженно. – Думаете, очень хочется лишний раз попадаться Голдингу на глаза? Что вы тут затеяли?
– А ничего, Майкл, – Баклажан поглядел на Строгова в своей манере – из-под полуопущенных век. – Не бери дурного в голову, шутканул я.
– Джентльмены, спасибо вам большое, – Ким попятилась к дверям. – Вы мне очень помогли. Было приятно познакомиться. Пойду, пожалуй.
– Валяй, Мэри Сью, – скучающим тоном позволил Бруно.
– Пока, Ким! – махнул светлой ладонью Мартин.
Маттакуши ничего не сказал, Баклажан подмигнул, как заговорщик, а «рачий глаз» обиженно отвернулся к выключенному телевизору.
– Что я пропустил? – спросил Строгов, когда они снова оказались в коридоре.
– Мужичье, – поморщилась Ким, а затем тряхнула головой, словно стараясь избавиться от неприятных воспоминаний. – Да все нормально, Майкл. Кстати! Я знаю, куда мы пойдем вечером.
Интерлюдия пятая
– Слушай, – Мартин двинул кулаком по спинке стула, на котором сидел Баклажан, – а нахрена ты слил Папашу Линкольна?
Баклажан потемнел лицом, стал сумрачнее градовой тучи.
– Этот сукин сын достал уже! – он выругался по-итальянски. – Каждое утро из-за него опаздываю в Институт. Блокирует мне тачку своим скотовозом гнилым. А я-то под колпаком, как вот этот долбаный «рачий глаз», я-то на окладе… А он хабар загонит, потом расхаживает, задрав нос.
– Злой ты человек, Баклажан, – пробурчал, развалившись в кресле, Бруно.
– Вот пусть он и получает геморрой на весь зад в лице этой журналюшки, – ответил, повернувшись к Бруно, Баклажан. – Так будет справедливо.
Проводники замолчали. В тот момент мысли их были похожи: каждый подумал о жене Баклажана – черноволосой Сильвии – и о нагловатом, удачливом сталкере Папаше Линкольне. Представил эту пару так и эдак.
– Включи бокс! – поспешил переменить тему Маттакуши. – Пять баксов на мексиканца!
«Рачий глаз» зашипел и испарился. Телепортировался или в соседнюю комнату, или в Зону, или на орбиту Юпитера. Кто его разберет.
Глава 6
Фактор внезапности
Хармонт: «Боржч», центральные улицы
– Зачем мы сюда пришли, Ким? – поморщился Строгов, после того, как официантка – Прыщавая Джина – удалилась, швырнув на столик меню. – Идем лучше в «Стейкхауз», что напротив мэрии! Там маленький зал под мансардной крышей, приличная для этого города винная карта и настоящий камин!
– Не привередничай, – Ким кончиками пальцев подтянула меню. Это была старомодная книжища с потрепанной дерматиновой обложкой. – К тому же, это я пригласила тебя, а не ты меня. Поэтому я главная.
– Шутки шутками, – Строгов огляделся, – но даже в лучшие времена Хармонта здесь собирались не самые приличные компании.
– О, как ты заговорил, – Ким хмыкнула, – как по бумажке. В общем, предлагаю взять одну большую пиццу и поделить ее на двоих.
– Только не пиццу! – встрепенулся Строгов. – Попробуй фирменный борщ!
Ким замялась.
– Я совсем не хочу первое. Если не пицца, тогда бифштексик. Можно? – она подняла взгляд на Строгова.
– Ладно, – согласился тот. – Только надо требовать, чтоб прожарили от души.
– Я не люблю пережаренное! – заявила капризно Ким. – Почему ты всего боишься? – а затем неожиданно спросила: – У тебя есть девушка?
Строгов покачал головой.
– Неудивительно, – фыркнула Ким. – Мы, журналисты, народ рисковый и веселый.
– Мы – физики – вообще обхохочешься.
– Тогда перестань сидеть как на иголках! – ядовито усмехнулась Ким. – Или мне купить тебе бутылку пива, чтоб ты расслабился?
Строгов машинально положил ладонь на карман брюк, который был чуть оттопырен из-за пакетика с кокаином. Ким подозвала жестом Прыщавую Джину, и они худо-бедно определились с заказом. А зал «Боржча», тем временем, заполнялся людьми. Толстяк, одетый, как ковбой, прошелся к допотопному музыкальному автомату и сунул в щель монету. О, чудо! – этот антиквариат работал. Зазвучал с винила какой-то рокешник из семидесятых или восьмидесятых. У Ким возникло ощущение, будто она перенеслась на машине времени на двадцать-тридцать лет назад.
Холодная война, СОИ, полеты на Луну, пепси в стеклянных бутылках.
А потом – бац! Посещение. Таинственное событие, повернувшее развитие цивилизации в иную сторону. В сторону международного сотрудничества, по крайней мере – в науке. Конечно, современную Директорию не назовешь оплотом демократии, но кто знает, может только благодаря Посещению не случилось глобальной ядерной войны, которая могла бы уничтожить человечество.
Ким задумчиво вращала пустую пепельницу. Ей очень хотелось вынуть планшет и написать пару абзацев, но она боялась прозевать сталкера без половины уха. Строгов предупредил, что заказ, возможно, придется ждать долго. Прыщавая Джина принесла литровую бутылку минеральной воды без газа, стаканы и столовые приборы. И исчезла, как сквозь землю провалилась.
– Может, бутылочку красного? – предложил Строгов.
Ким вспомнила прошлый вечер: пьяную, лоснящуюся от пота рожу Квотерблада, его дыхание, насыщенное парами виски. Этот запах представился Ким настолько живо, что ей показалось, будто минеральная вода в нагревшемся от ладони стакане превратилась в спирт.
– Нет, я совсем не пью. Разве я не говорила?
– Ты просто вредная, – не поверил Строгов.
– Ты даже не представляешь – насколько! – вынужденно рассмеялась Ким и тут же вытянула шею, высматривая, кто там хлопнул дверью.
– Ищешь кого-то? – подметил Строгов.
Ким замялась.
– Любуюсь типажами, – соврала она. – У нас в «Старбаках» такие не встречаются.
В зал вошел Андре Лопес, одет он был все в те же мешковатые брюки цвета хаки и растянутую под мышками майку с рок-звездой. Обменявшись со Строговым кивком, он уселся за свободный столик и заказал Энни пару пива.
Ким заметила, что появление Лопеса заставило Строгова насторожиться. Он и так сидел как на иголках, а теперь и вовсе точно арматуру проглотил. Но тут дверь снова хлопнула, обдав Ким сквозняком с запахом сигарет, и в зал вошел высокий поджарый негр в спортивных штанах с лампасами и рубашке навыпуск. Был он немолод, курчавая борода успела изрядно поседеть. Одно ухо оттягивали многочисленные серебряные кольца, а на втором не хватало изрядного куска.
Он с ходу потребовал «на три пальца крепкого» и «какого-нибудь мяса». Затем уселся за столик в затененном углу, оглядел зал, явно в поисках повода затеять ссору, но уже через минуту запыхтел сигарой, потягивая виски со льдом.
Кокаин жег Строгову бедро. Мерещилось, будто полиэтилен расплавился, пропалил карман и растекся по коже горячим океаном. Строгов ерзал на жестком деревянном сиденье, пытаясь устроиться удобнее, пил воду крупными глотками, улыбался Ким и кивал в ответ на ее ничего не значащие реплики.
Глаза выдавали Ким. Выдавала поза и напряженный голос, которым Ким произносила нарочитые колкости. Выдавали мельчайшие бисеринки пота на тонкой шее. У Ким явно что-то было на уме, но Строгову показалось бы более странным, если бы его подруга вела себя невозмутимо. Это бы означало, что ему довелось сойтись лицом к лицу с противником подготовленным, коварным и хладнокровным, и черт его знает, кто бы вышел победителем из более чем вероятной схватки…
Он почувствовал, что внутри рвется растянутая сверх предела метафорическая пружина. Голоса завсегдатаев давили, откормленные черные мухи проносились, точно пули. Вентилятор шумно рубил воздух и наматывал его на лопасти, вытягивая из зала.
Строгов отпихнул пустой стакан на середину стола.
– Прошу простить, я сейчас, – он вышел из-за стола. – И между делом узнаю, что с нашим заказом.
– О’кей, – улыбнулась Ким.
Он прошел через зал, затем – мимо стойки, за которой орудовала угнетенная климаксом Энни. Пихнул недавно покрашенную, но уже расписанную похабщиной дверь уборной.
Никого.
Воняло хлоркой и дешевым чистящим средством. Из-под дешевых плафонов щедро лили свет лампы.
Строгов заперся в дальней кабинке. Во времена Эрнеста тут постоянно дежурила шлюха, готовая сделать минет за двадцатку или за полтинник – в зависимости от того, какой был день недели. Энни этот нехитрый сервис упразднила. Строгов вынул из бумажника новенькую хрустящую банкноту, скрутил из нее трубку и сунул в ноздрю. Затем выудил пакет с коксом, начертил на руке дорожку от ложбинки между указательным и средним пальцем до запястья. Вдохнул неспешно и глубоко, до боли в груди, до слез из глаз.
Тревога отпустила почти мгновенно. Строгов сидел на толчке в окружении белых кафельных стен, опьяненный тишиной и белизной.
Мысли то и дело возвращались к Бродяге Дику, но он легко, словно карликового пуделя на поводке (хотя упорно представлялся обваренный «зеленкой» сталкер), одергивал их и перенаправлял в сторону Ким.
Но не к той Ким, которая сейчас сидит в зале и ждет бифштекс, а к Ким с черным от копоти лицом и в одежде, испачканной чужой кровью.
Военную «галошу» обстреляли. В ход пошло противотанковое ружье. Мотивы террористов пока отделены от Строгова горизонтом событий. Ни один из вояк, оказавшихся на борту «галоши», интереса не представлял – обычные винтики и шестеренки военной машины Директории. Наличие на борту Ким, как ни крути, по-прежнему было главным мотивом. Ее присутствие в Хармонте было нежелательным. Неважно, для кого – культистов, спецслужб или иностранных разведок.
Кем была эта глазастая девчонка с выщипанными и нарисованными коричневым косметическим карандашом бровями? Безупречным профессионалом, сумевшим выжить в мясорубке и избежавшим ловушек на улицах Хармонта (кроме, пожалуй, засранца-счастливчика)? Или же просто везучей дурочкой?
Краб ждал доклада. Краб желал получить ответ в том числе и на этот вопрос.
Краб клацал хитиновыми лапами по кафельному полу уборной. Краб пробрался в «Боржч». Краб искал его, по очереди проверяя кабинки.
Строгов с присвистом втянул в себя воздух. Поджал ноги, прижался спиной к боковой перегородке. Пакетик кокса тяжело, словно мешок с цементом, упал на пол. Строгов торопливо подхватил его и сунул зачем-то в рот. По небу расползся тошнотворный холодок.
Он внезапно сообразил, что это вовсе не Краб пришел требовать доклад раньше срока. Это сам Бродяга Дик – пчела из Зоны – пожаловал в поисках медка.
Строгов понял, что его мысли снова завернули не туда. Мысли нужно было одернуть – точно пуделя на поводке.
Все, нет никакого Бродяги Дика.
Бродяга Дик на заводе, где же ему еще быть.
Строгов распахнул дверцу, пихнув ее сильнее, чем было нужно. Решительно выбрался из кабинки.
Увидел в зеркале отражение обезображенного ожогами нагого сталкера.
…Отсутствие Строгова Ким было только на руку. Она, особенно не таясь, наблюдала, как Папаша Линкольн закусывает розовой ветчиной. Несколько раз она даже встретилась со сталкером взглядом. Но выпивка, снедь и сигара сделали Папашу Линкольна умиротворенным. Поглядев на Ким, он решил, что это новенькая проститутка, которая вышла попробовать свои силы. Прикинул, сколько девица может стоить, и пообещал себе познакомиться с ней поближе, когда, само собой, будет на то более подходящее время.
Подкрепившись и дослушав любимую балладу группы «Аэросмит», сталкер зычно известил хозяйку:
– Запиши на мой счет!
А после выбрался из-за стола и, не глядя по сторонам, поплелся к двери. Ким схватилась за планшет, торопливо написала первое, что пришло на ум:
«Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла».
…Строгов вышел в коридор. Перед этим он подержал голову под струей из-под крана, волосы как следует не вытер. Вода струилась по лицу и шее, заползала за шиворот, капала с носа и подбородка. Энни с укором и легкой опаской поглядела на него из-за стойки.
– Ужина не будет, – сообщила она. – Прыщавая сука сгорела за работой.
Строгов не понял, что имела в виду Энни. Тем более что Джина стояла неподалеку – живая и здоровая – и обмахивалась подносом, словно веером. Строгов хотел было переспросить, в чем дело, но внезапно понял, что он до сих пор держит во рту пакетик с коксом.
Андре Лопес, увидев Строгова, вскинул руку с поднятым вверх большим пальцем.
– Viva la revolution! – выкрикнул он, а затем рассмеялся, точно Мефистофель.
Но Строгов ответил своему бывшему лаборанту едва заметным кивком. Взгляд его остановился на столике, который облюбовали они с Ким.
Пусто. Далеко отодвинуты стулья. Он ушел, а затем ушла она.
Даже бутылка с минеральной водой – и та пустая.
Строгов мотнул головой, разбрызгивая с волос воду. В пепельнице лежала смятая салфетка. Строгов достал ее двумя пальцами и аккуратно развернул. Ни записки, ни намека. Только следы розовой помады Ким с запахом карамели.
Ким не сводила взгляд с долговязого силуэта. Сталкер брел в тени, избегая серо-желтых кругов под пыльными плафонами фонарей. Когда Папаша Линкольн остановился, чтобы оглядеться, она сделала вид, будто ее вот-вот вырвет на самшитовый куст.
Сталкер свернул в подворотню. У него из-под ног в разные стороны рванули уличные коты. Ким заспешила следом. У сталкера не было с собой ни сумки, ни рюкзака. В чем он мог хранить хабар? Или же ее попросту обманули, направив по ложному пути, институтские проводники. За поворотом лязгнула крышка мусорного бака, громко пискнула крыса.
Папаша Линкольн припрятал хабар до поры, до времени!
Хитрый старый сталкер!
Ким, стараясь оставаться незамеченной, заглянула в подворотню. Отшатнулась, когда в нос ударила вонь разворошенной помойки. Высунулась из-за угла снова и сквозь слезы увидела, что Папаша Линкольн крадется вдоль глухой стены, сутулый из-за мешка на спине. Сталкер углублялся в лабиринт замусоренных дворов, соединенных друг с другом размытой дождями бетонкой, по которой, судя по всему, давно уже никто не ездил.
Кустарник вдоль бетонки шуршал листвой, скрадывая шум шагов. Ким почти бежала. Она уже приготовила компактную, помещалась в ладони, видеокамеру, чтобы, добравшись до точки скупки артефактов, заснять все от и до.
Заснять и сделать ноги!
И уж потом Папаша Линкольн не отвертится. Она скажет: «Папаша Линкольн, возьми меня с собой в Зону, возьми, не валяй дурака, если не хочешь, чтоб видеозапись оказалась у Квотерблада». Папаша Линкольн поскрипит извилиной, и поймет, мол, куда ему тягаться с Кимберли Стюарт из «Дейли Телеграф».
По крайней мере, план был таков.
Следующий двор снова преподнес Ким сюрприз: в полукруге заброшенных гаражей с ржавыми крышами и заколоченными воротами застыл робот-страж. На его корпусе перемигивались габаритные огни, из-под брони лилось едва слышное резонирующее урчание.
Ким обошла стража, стараясь держаться от грозной железяки как можно дальше. Ей казалось, что все камеры робота направлены ей в спину, что страж безмолвно следит за каждым ее шагом, готовый в любое мгновение ударить из обоих пулеметов. Ким шла мимо подъездов, расписанных похабщиной, провонявших жареной рыбой, кошачьей мочой и пылью, освещенных лампочками, свисающими с потолка на проводе, или же темных, как пещеры с летучими мышами. Иногда ей чудилось, что из разбитых вентиляционных окон подвалов наружу просачивается приглушенное хихиканье и возня, как будто цокольные этажи были заселены умалишенными разной степени буйности.
За спиной Папаши Линкольна захлопнулась обитая железом дверь. Вот и все, старый сталкер добрался, куда хотел. Непритязательное местечко, самое обыкновенное. Скудно освещенная вывеска гласила, что за дверью находится обувная мастерская. Ни вооруженных мордоворотов у входа, ни неоновых вывесок «Прием хабара» или «Вход только для сталкеров», ничего такого. Ким поводила камерой из стороны в сторону, стараясь заснять здание. Света не хватало: картинка в видоискателе была нечеткой, зернистой. Но в случае чего они узнают это место. Они – Папаша Линкольн или же капитан Квотерблад, все зависит от того, как сложатся обстоятельства.
На роботе-страже, оставшемся в дальнем конце двора, погасли огни. Если бы Ким даже увидела его, то наверняка бы не придала этому значения.
Освещение всегда вырубалось, когда страж входил в боевой режим.
Ким, держа камеру перед собой на вытянутой руке, направилась к обувной мастерской. В сумраке казалось, будто дверь обтянута серо-стальной кожей рептилии.
– Я – Ким Стюарт. Я нахожусь там, где сталкеры сбывают хабар. Это какое-то угрюмое место. Похоже, мне придется зайти внутрь. Вход – с торца старой много-этажки. Очень не хочется, но, кажется, без этого не обойтись, – бормотала она, осторожно, словно за порогом ждала преисподняя, продвигаясь к двери. – Я – только одним глазком, и сразу же обратно… – на окраине Хармонта протяжно взревели сиренные гудки, словно знаменуя начало смены на оказавшемся в Зоне заводе. – И еще сирены… Какого черта – сирены?..
Земля ушла из-под ног. Что-то молниеносно набросилось из-за брошенного под стеной кузова «бьюика», жарко навалилось, залепило рот и нос, лишив возможности кричать и даже дышать.
– Что придумала? – дыхание опалило ей ухо. – Смерти нашей хочешь?
Ким почувствовала, что ее оттаскивают от «двери в преисподнюю», каблуки скрежетали по бетонке. Она попробовала вырваться, ударила камерой, как кастетом, назад.
Попала. Почувствовала, как рвется оказавшаяся такой податливой живая плоть. Услышала сдавленную ругань на незнакомом языке.
И тут же к ней вернулась способность дышать и говорить. Ким охнула и рванулась вперед, однако чья-то сильная рука по-прежнему оплетала ей талию.
– Строгов!
Она, наконец, поняла, с кем имеет дело. Голос, запах туалетной воды, манера двигаться – все было знакомо. Но что это на него нашло? Или русский ученый остался недоволен финалом свидания, и последовал за ней, чтоб получить свое в этом грязном дворе, за кустом сирени?
Стоп! Эта мысль скорее подошла бы ее подружке – мужененавистнице – будем называть вещи своими именами – Дебре Белл из Фриско. На самом деле все сложнее и интереснее. «Смерти нашей хочешь?» – спросил русский. Значит, он отдавал себе отчет, куда и зачем направлялась Ким. Значит, он в курсе всего, знаком с теневой стороной Хармонта, хотя строит из себя простофилю.
Теперь они был лицом к лицу. Строгов прижимал ко рту темный от крови носовой платок.
– Ты мне губу пробила! – сообщил он с укором.
– Не ври мне! – Ким вцепилась в его рубашку. – Ты знаешь! Все знаешь!
– Что? – Строгов положил свободную руку Ким на плечо. – Ты же подставляешь меня! И наших проводников! Это ведь я свел тебя с ними! Зачем ты меня подставляешь? Ради своей дурацкой статейки?
Ким ударила Строгова по щеке. Оплеуха получилась увесистой и звонкой. Русский вздрогнул и отшатнулся.
– Не твое собачье дело! – бросилась в наступление Ким. – Если хочешь помочь – помоги! Если нет – тогда иди отсюда и не мешай! Я прекрасно без тебя справлялась! И чтоб ты сдох со своей квантовой запутанностью!
Робот-страж пришел в движение, сохраняя светомаскировку и режим тишины, только тяжелая поступь все равно выдавала его. Но в этом было нечто устрашающее: земля содрогалась, рокот нарастал, словно во время стремительного прибоя. Было ясно, что страж приближается, но откуда именно – не разобрать.
Читать бесплатно другие книги:
