Зона Посещения. Бродяга Дик Хорсун Максим
Свернуть ей шею, как цыпленку, и выбросить на улицу. Полиция, безусловно, решит, что ее оприходовали счастливчики. Сколько народа полегло этой ночью, одним трупом больше, одним меньше – никто разбираться не станет.
Но как же ловко удалось ей пустить пыль в глаза! Он-то думал, что таскает за собой по охваченным хаосом улицам едва живую от ужаса девицу, которая в шоке, и ничего не соображает. А она, выходит, притворялась. Ей бы «Оскара» дать… Посмертно…
Строгов наступил на таракана, вздумавшего показаться из-за мусорного ведра. Таракан быстр, но Строгов – быстрее.
Когда он представлял, что придется стиснуть руками тонкую шею Ким, поросшую едва заметными золотистыми волосками, то в сердце просыпалась жалость и одновременно злоба на себя. Он не сделает этого! Просто не сделает, и не нужно сейчас заниматься самоедством, искать причины и оправдания.
Он понимал, что риск провала как никогда велик, что он погубит себя и завалит задание из-за бабы – точно герой какого-то пошлейшего шпионского фильма. В соответствии с законами остросюжетного жанра и присущими ему штампами.
Но Краб – далеко, Москва – далеко. Он сделал все, что требовалось от него согласно инструкциям. Связной отбыл, собранная информация – больше не его забота. Он остался в городе, где разразился локальный зомби-апокалипсис, и теперь должен действовать по своему усмотрению. Кого хочет – того спасает. Кого хочет – оставляет на растерзание счастливчикам. А посчитает нужным – вообще сбежит в Рексополь, а там и до границы рукой подать: поминай, в общем, как звали.
Строгов стянул грязную рубашку, не стал даже запихивать в корзину для белья, просто скомкал и швырнул на пол.
– Ким! – позвал он. – Ну-ка помоги, будь любезна.
В неосвещенном коридоре возник силуэт. Плечи поникли, голова опущена. Да наша девочка сама не знает, как выпутаться из собственной авантюры! Понять, что творится на душе у Ким, несложно. Еще и страх выедает изнутри. Прямо хочется подойти и погладить ее по голове, как маленькую.
Впрочем, все они тут авантюристы – Институт, сталкеры, культисты, военная полиция, чиновники, журналисты и шпионы. Хармонт в современном виде – одна большая авантюра. Жить здесь – все равно что возле вулкана. Если рассуждать здраво, то давно нужно было выселить всех к чертям собачьим, оставить в городе только Стражей, которые бы стреляли во все, что пытается проникнуть в Зону, и тем более в то, что собирается оттуда выбраться.
Но если Хармонт все еще существует, значит, это кому-то нужно.
И совсем не пришельцам, которые запустили снежный ком по склону и убрались за тридевять парсеков. С них теперь и взятки гладки.
– Можно тебя попросить… да не бойся ты так! – Строгову совсем не хотелось улыбаться, от усталости лицо как будто онемело. – Просто полей мне на спину из ковшика, раз ты уже здесь. Самому не очень удобно. Если тебе, конечно, не слишком противно.
– Нет, мне не противно, – сухо отозвалась Ким.
Строгов сходил на кухню, снял с плиты ведро. Вернулся в ванную.
– Она же совсем не успела нагреться, – заметила Ким, поболтав в воде пальцем.
– Ну и ладно, – отмахнулся Строгов. – Не зима, это во-первых. А во-вторых – спать хочется, сил нет.
– Ладно, тогда давай… – Ким зачерпнула пластмассовым ковшом из ведра, Строгов наклонился над ванной. Зажурчала вода; то, что стекало со спины и боков Строгова, было бурым от грязи и крови.
– Мыло? – предложила Ким.
– Давай!
И Строгов мылился и тер себя щеткой – изо всех сил, с пристрастием, словно в институтской душевой после похода в Зону. Думая, что хорошо бы вместе с грязью избавиться заодно и от тяжелых мыслей, от тошнотворных воспоминаний. От наркотической зависимости и зависимости от воли Краба. Избавиться от этого всего, чтобы быть тем человеком, роль которого он играет каждый день, приходя в Институт, работая в лаборатории или корпя в кабинете за компьютером над расчетами. Без планов внутри планов, без шпионских игр, без ночных вылазок в Зону. Просто работа и наука, и, быть может, он смог бы даже совершить какое-нибудь открытие. Недаром Голдинг требует от него многого – чувствует потенциал, а так же то, что его подчиненный работает спустя рукава.
Внезапно Строгов почувствовал, что руки Ким сплетаются у него на груди. От неожиданности он пошатнулся и едва не расшиб лоб об ванную.
Повернулся, но Ким не отступила. Наоборот – придвинулась. Строгову показалось, что комната и вся нехитрая обстановка исчезли, превратились в сероватую дымку, словно их размыли в «Фотошопе», и что остались только глаза Ким, ее разметавшаяся челка, полуоткрытые губы, ее теплые ладони и тонкие плечи.
Делая шаг навстречу, Строгов успел подумать, мол, и здесь облом – выспаться и как следует отдохнуть не суждено, сумасшедшая ночь продолжается.
И что он сам усложняет себе выполнение и без того почти невозможного опасного задания.
Интерлюдия шестая
– Опишите ваш последний выход в Зону.
– С вами становится скучно, док. Кто сочиняет для вас вопросы?
– Линкольн-Линкольн… Хорс-Поинт по вам плачет.
– Док, ну не нужно. Нельзя мне туда, понимаете? Давайте обойдемся без Хорс-Поинта.
– В таком случае, долой препирательства. У меня обед скоро.
– Нас трое было… Гризли, Картоха и я. Собаки нас прижали к заводу…
– Собаки?
– Да, я сам был в шоке, док. Мутанты, представляете! Мы-то думали, что Зона необитаема. Ну, кроме Бродяги Дика в ней никто не живет.
– Ага-ага, продолжайте.
– Прижали нас собаки, говорю. Пришлось лезть на покореженную опору высоковольтки. А мне не повезло: я вляпался в безымянную аномалию, и стало мне хреново… ой, простите.
– Ничего, Линкольн. Продолжайте.
– Вот забрался я на опору, обнял столб, смотрю на собак и нехорошо мне. А тут еще и Дик зашевелился. Принялся пробовать стены корпуса на прочность. Собаки поджали хвосты и дали деру. И нам пора было валить на всех парах. Но плохо мне было так, что я свалился со столба, хорошо, хоть не убился. Ребята перетрусили, засуетились они вокруг меня. Только я слышу не их, а Бродягу Дика. А Бродяга Дик сказал, что мы все должны присоединиться к нему, и отец, и остальные сталкеры. Сказал еще, что он послан на Землю, чтобы собрать армию тьмы, как пчела собирает мед. Сказал, грядет Судный День, и все погибнут. Один я останусь. И будет мне женой белая женщина, которая уже приехала в Хармонт.
– Вы уверены, что это произошло именно с вами?
– Конечно, док! Я помню отчетливо ту ночь… запах пыли и копоти в воздухе. Как земля дрожала, помню, когда Бродяга Дик шел по заводскому двору, направляясь в глубь Зоны.
– Ну, хорошо. А как вы оказались у нас? Помните?
– Док, я вляпался в аномалию. Я меня, может, от радиации мозги криво работать стали.
– Я спрашиваю – помните?
– Нет. Я ничего не помню. Но я знаю одну вещь…
– Говорите, Линкольн.
– Скоро я умру.
– Не драматизируйте. Вам еще жить и жить.
– Я умру. Чтобы воскреснуть в Зоне. Там мое место. Бродяга Дик ждет меня в Гнилом Сердце.
Глава 7
Конфликт интересов
Северо-западный пригород Хармонта
Собрались дома у Злого.
Злой в свое время обшил жалкую лачугу в покинутом людьми пригороде металлопрофилем, навесил стальные двери и ставни. Ходили слухи, будто у него на чердаке под промасленным тряпьем – станковый пулемет Браунинга. Гризли полагал, что слухи есть слухи, но этим днем он воочию увидел изувеченные очередями деревья, забор, покрытый выщерблинами, и порубленных в капусту счастливчиков, которых Злой стащил в кучу, привалил сверху ветвями и хламом, а затем на глазах собравшихся сталкеров плеснул из канистры бензина и пустил красного петуха.
Костер получился дымным и вонючим. Но Злому было плевать. Он подкурил от уголька сигару и поплелся в дом, с ленцой переставляя обтянутые спортивным трико жирные ноги.
– Пум-пум-пум, идем-идем, пум-пум, – напевал на ходу баритоном, симулируя радушие. Компания из семи сталкеров – угрюмых, небритых, осунувшихся за минувшую ночь – потянулась следом.
На полу в гостиной Злого валялись стреляные гильзы, за занавеской возле двери Гризли увидел прислоненную к стене «М-16». Жена Злого – болезненное, забитое создание, похожее на привидение – пугливо выглянула из дверей кухни и поспешила спрятаться в тень, едва Гризли встретился с ней взглядом. Злой, продолжая напевать, организовал бутылку виски и банку огурцов. В гостиную вбежала любопытная Мыша, Злой цыкнул, и она сейчас же унеслась в свою комнату. И это было правильно, потому что Косой Джек обычно матерился так, что мог лишить девственности словом. Папаша Линкольн присел на корточки перед стареньким телевизором, включил его, но через минуту снова выключил: на всех каналах экран светился синим.
Кое-как расселись. Устроились даже на тумбах и подоконниках. Воздух тут же загустел от смеси запаха пота, сигарет и перегара. Фредди Пердун добавил в это зловонье ноты скунсовой гнили.
– Надо мотать отсюда, – сказал он, затравленно озираясь.
– Ясное дело, – согласился Папаша Линкольн. – После того, как ты испортил воздух, остается только одно – эвакуация.
Злой брезгливо поморщился.
– Запашок тут дурной, коню понятно. Но вонь мы переживем. Не та напасть, что должна тревожить, мужики! – он стряхнул пепел с сигары в вазу с засохшими цветами.
Косой Джек матюгнулся, остальные захмыкали, закряхтели, изображая работу мысли.
– Куда нам валить? – продолжил Злой. – Все время жили при Зоне, кормились при Зоне. И хорошо кормились…
– Кто как, – вставил Ахмед Шихабуддин по прозвищу Навуходоносор.
– Конечно – кто как! – Злой указал на Навуходоносора дымящей сигарой. – Кто в два счета спускает гонорар на шлюх и наркоту, кто месяцами семью кормит.
На кухне громко, с присвистом, закашлялась хозяйка.
– Я сломал два года назад телевизионную антенну, – неожиданно признался Злой. – По «ящику» все время только красивую жизнь показывают. Олигархи, проститутки, виллы, дорогие тачки… На каждом канале, каждую минуту: айфоны, рестораны, яхты… Да кому оно все сдалось? Мне не надо, чтобы моя кобыла и малявка Мыша замусоривали этим дерьмом свои пустые головы. Хармонт и Зона – наше все. Все остальное придумали глобалисты, чтобы отжимать деньги у таких, как мы! У трудяг!
Его жена продолжала кашлять и задыхаться. Злой прикрыл двери, чтобы надсадные звуки не мешали им разговаривать.
– Бежать, – сказал старый Маттакуши. – Это верно. Не будет больше халявы из Зоны.
– Куда бежать? – встрепенулся Папаша Линкольн. – У нас все детство и молодость в этом городе промелькнули. Это ты, Япошка, и вот еще Гризли – без обид, ладно? – пришлые. А мы – при Зоне, Злой верно сказал. Больше ничего не умеем, только это, – Папаша Линкольн сделал вид, будто швыряет гайку, – и еще баксы считать.
– Раз так – возьмут кассиром в Макдональдс, – уныло проговорил Навуходоносор.
Косой Джек снова ругнулся, а остальные невесело засмеялись.
– Крандец городу, – высказался Косой. – На Луне, мать ее, и то жизнь легче, чем здесь.
– Даже если мы продолжим ходить в Зону, – продолжая пугливо озираться, подхватил Фредди Пердун, – то кому теперь сбывать хабар? Торгаши разбежались, как тараканы.
– Не все разбежались, – Навуходоносор провел большим пальцем по горлу. – Счастливчики быстрее бегают.
– И нашим тоже досталось! – встрял Пердун. – Я видел, как помер Батон. Счастливчики натянули его кишки между фонарными столбами. Эти кретины хихикали!
Злой молча наполнил стаканы. Так же молча выпили и молча поморщились. Даже Косой Джек не проронил ни слова. Пустили по кругу банку с огурцами.
– Значит, ты, Пердун, за то, чтобы слинять? – Злой прищурился и задымил сигарой, ожидая ответ.
Фредди поерзал, потом густо покраснел.
– Что вы так на меня уставились? У меня желудок больной! Это все из-за Зоны! Да! – он резко повернулся к Злому. – Я хочу убраться отсюда подальше! Я не хочу закончить, как Батон!
Злой перевел взгляд на Маттакуши.
– И ты, Япошка, тоже за дезертиров?
– Мы тут каждый сам за себя, Злой, – неторопливо проговорил Маттакуши. – У нас нет командира, нет рядовых, и, соответственно, нет дезертиров.
Злой фыркнул.
– Нахватался слов всяких, институтка поиметая!
Маттакуши ничего не ответил, только глаза его, и без того узкие, стали как две щелочки.
– А ты, Злой, похоже, намерен костьми лечь, но остаться, – взял слово Гризли. – И хочется тебе, чтоб остальные тоже остались…
Злой не стал отпираться.
– Папаша Линкольн верно сказал – никто из нас ничего другого не умеет, только хабар добывать, – Злой принялся наполнять стаканы. – Ты, Гризли, хоть и матерый ходок за Периметр, но все равно чужак. Физик ядреный, тебе вылазки в Зону – все равно что спорт. А станет совсем худо, так домой рванешь, в Россию, и поминай как звали. А мы – совсем другая песня. Мы всей душой прикипели к городишке, понимаешь? – и Злой перевел взгляд на Маттакуши, ожидая, что японец станет поддерживать русского. Но Маттакуши лишь задумчиво вертел в ладонях стакан, наблюдая, как играет свет, преломляясь в выпивке.
– Не могу я отсюда уехать, дочка у меня, – с горечью проговорил Злой и саданул свой виски, словно воду.
– Да это понятно, – вздохнул Навуходоносор.
Гризли тоже было жаль Мышу. При любом повороте событий будущего у нее не было. Увезет Злой семью в Рексополь – Мышу заберут в какое-нибудь закрытое учреждение. Хорошо, если будут просто поить, кормить и разрешать гулять по территории. А если для опытов? Конечно, это дело назовут как-нибудь нейтрально, вроде медобследования и сбора анализов. Останется Злой в Хармонте – так попробуй прожить здесь хотя бы до завтра… И еще никто не знает, когда у Мыши начнутся изменения мозга. Никто не знает, сколько времени ей суждено оставаться человеком.
– Что приуныли, коллеги? – усмехнулся Злой.
– Я тоже остаюсь, – сказал Папаша Линкольн. – Есть неоконченное дельце. Бродяга Дик.
Сталкеры переглянулись, Косой Джек ругнулся.
– Бродяга Дик… Бродяга Дик… Бродяга Дик… – возведя очи горе, нараспев проговорил Злой.
– Да брось ты, старик, – обратился к Линкольну Навуходоносор. – Этот хабар на горбу не утащишь.
– А что? – передернул плечами негр. – Деньги реальные. С таким баблом можно и на покой уходить, в старости всегда на стаканчик найдется. К тому же счеты у меня к этому ублюдку есть, а я всегда плачу по счетам.
Фредди Пердун вдруг спрыгнул со стула на пол. Уселся, расставив ноги, округлил глаза и выпалил:
– Патрульная «галоша»!
Гостиная наполнилась шумом возни. У Злого перед домом все изрешечено пулями, из дымного костра торчат руки и ноги счастливчиков. Злому, конечно, палец в рот не клади, но патрульные – тоже не подарок, тем более – после ночной заварухи. Жахнут по подозрительному дому несколько раз из гранатомета и раздумывать не станут. Злой поспешил задернуть шторы. Навуходоносор и Косой Джек на полусогнутых направились в глубь дома, но хозяин остановил их окриком.
– На пол все! Не мельтешите! – он выглянул в коридор, позвал негромко и зловеще: – Мыша! Быстро ко мне!
Девочка-мутант вышла из комнаты, к груди она прижимала тряпичную куклу. Глазенки Мыши поблескивали от любопытства, вибриссы мелко вздрагивали.
– Незваные гости пожаловали, – процедил Злой. – Пойди и сделай так, чтобы они убрались, или папочка убьет каждого из них.
Мыша сразу заскучала.
– Как скажешь, папа, – кротко ответила она.
Гризли, присев, наблюдал сквозь ткань занавески, как девочка идет по бетонной дорожке к воротам, за которыми перемигивалась проблесковыми огнями боевая машина. Злой навис над Гризли, он уже сжимал в руках «М-16».
Из-за борта «галоши» показался полицейский, руку он держал на расстегнутой кобуре. Злой сипло дышал и потел, как лошадь. Мыша и патрульный обменялись парой слов, затем полицейский снова скрылся за машиной. А еще через несколько секунд «галоша» поднялась над дорогой и заскользила вдоль улицы дальше.
– Видал? – бросил Злой, отставляя винтовку. – Боятся нас, гниды. Одной Мыши хватает, чтобы от нас бежали, поджав хвост. А вы говорите, мол, это мы должны уходить…
Возвращались в Хармонт разными путями. По грязным дорогам покинутого пригорода, мимо заброшенных домов с просевшими крышами, что слепо пялились на улицу разбитыми окнами. Мимо груд застарелого мусора, куч заскорузлой листвы, покосившихся столбов и брошенного ржавья. Это была почти что Зона, только без аномалий и артефактов. И передвигаться здесь приходилось почти так же, как в Зоне – крадучись. Разве что гайки не нужно было кидать.
Папаша Линкольн оружие не любил. Он был сталкером старой закалки и считал, что в Зоне стволы бесполезны, а для уличных разборок хватит ножа с ухватистой рукояткой и зазубренным лезвием. Видимо, не приходилось ему этой ночью мять бока счастливчикам, отсиделся где-то Папаша, иначе бы обзавелся чем-то посолиднее тесака. Гризли же ощущал, как револьвер за поясом трет ему пузо. Карманы оттягивал запас патронов. С шестью патронами в барабане не очень-то повоюешь. Хорошо бы раздобыть полицейскую беретту – пусть калибр меньше, зато отдача не такая сильная, и обойма на пятнадцать патронов.
– Слушай, Папаша, – обратился Гризли к своему спутнику. – Дело есть. Почти интимного характера.
Темнокожий сталкер хмыкнул.
– Говори, раз есть. Я-то думал, мы обо всем договорились.
– Когда думаешь идти на Дика?
– Тебе-то что? – Папаша Линкольн искоса поглядел на Гризли. – Ты же эвакуируешься вместе с институтскими.
– И все-таки, Папаша.
Старый сталкер потеребил увечное ухо.
– Сам понимаешь, когда соберу людей. Идти предстоит в горы, а оттуда никто живым не возвращался. Из наших кто разбежался, кто погиб, а кто не желает рисковать даже за такие деньги…
– Да, в горы обычной тройкой стремно идти, – поддержал Гризли. – Для этого похода экспедиция нужна. Если повезет, хотя бы половину выпустит Зона.
– Где же я людей на экспедицию наберу? – Папаша Линкольн сплюнул. – Похоже, выбор у меня небольшой – только бомжи и пьянчужки.
– Я пойду с тобой на Дика, – сказал Гризли и невольно залюбовался, как Папаша Линкольн пучит глаза. – Правда, есть одно условие.
– Ну конечно, – старый сталкер снова смачно харкнул. – Всегда есть какие-то условия.
– Мы возьмем с собой журналистку, ты видел ее вчера со мной в «Боржче».
Папаша Линкольн еще сильнее округлил глаза.
– Ты спятил, Гризли.
Гризли ничего не ответил. Тогда Папаша Линкольн заговорил снова:
– Я все понимаю, дело молодое. Но в Зоне бабе не место, никогда еще мадамы туда нос не совали, неправильно это, нельзя так делать.
– Не совали?! – переспросил Гризли. – А Истеричка Сара?
– Сравнил, – буркнул Папаша Линкольн. – Это не мадама была, а конь с яйцами…
– Угу…
– Подумай сам, – продолжал корноухий сталкер. – Даже если она выживет… сколько ей лет-то? Девятнадцать? Двадцать? Ей ведь еще детей рожать, ну, пожалей ее, Гризли. Она ведь сама, дура, не понимает, куда лезет.
– Я назвал свое условие, Папаша, – со вздохом проговорил Гризли.
– С бабой – в Зону? Чтоб мне сдохнуть… – Папаша Линкольн задумался, потер лицо шершавой ладонью. – Слушай, чего-то мне не по себе. Я вижу пятна, они плывут над дорогой… черно-красные, ну, ты в курсе. Меня в Зоне так частенько накрывает. И громыхает все вокруг, как будто кто-то громкость добавил.
Гризли ухмыльнулся.
– Мне тебя обнять, чтоб ты успокоился?
– Молокосос! – огрызнулся Папаша Линкольн. – Сопляк! Откуда тебе знать, молодому и приезжему! Нет у тебя правильной чуйки. Как вы, зеленые, только в Зону ходите…
Гризли насторожился.
Солнце клонилось к вечеру. Силуэты хармонтских строений едва просматривались сквозь сиреневую дымную мглу. Вблизи же видимость была отличной – легко можно было рассмотреть каждый камешек на дороге, каждый потек ржавчины на железных воротах, что попадались по обе стороны, каждый лист, каждую былинку. В знойном штилевом воздухе пахло липовым цветом и гнилью. А еще – собачьей шерстью.
Гризли и Папаша Линкольн остановились одновременно. Сквозь прореху в зарослях сирени на дорогу выбралось существо, которое с большой натяжкой можно было назвать собакой. Большая голова с ассиметричной клыкастой мордой, короткая шерсть, сквозь которую алеют пятна кожных болячек, на спине – моток недоразвитых, безвольных лап с закрученными спиралью когтями. Когда собака шла, все это хозяйство на ее спине тошнотворно колыхалось.
– Мутант, что ли? – процедил Папаша Линкольн.
– Ага, – Гризли, стараясь обойтись без резких движений, потянул за рукоять револьвера. – Я встречал таких в Зоне.
– Выбралась из Зоны?
– Выбралась, сам видишь.
Собака-мутант, шумно принюхиваясь, обошла сталкеров по кругу. Мощные лапы отставляли на намытом дождями песке похожие на звезды следы.
– Мне что, косточку ему дать? – буркнул Папаша Линкольн.
– Ага, – Гризли прищурился, целясь. – Свою берцовую. Большую или малую.
– Не стреляй, – попросил старый сталкер. – Может, покрутится, поймет, что жратвы нет, и уйдет обратно.
– В Зону?
– Хоть и в Зону, – Папаша Линкольн не сводил с псины глаз. – Там, скорее всего, жратву найти трудно. Вот и выбралась за Периметр…
– Там вообще жратвы быть не должно, – парировал Гризли. – Кроме сталкеров – ничего съедобного.
И собака в свою очередь угрюмо разглядывала людей. У нее были мутные глаза цвета застоявшегося гноя. С нижней челюсти свисали стеклянистые тяжи слюны. Бока ходили ходуном, легкие раздувались, как кузнечные мехи.
Мутант опустил голову к земле. Черная верхняя губа поползла вверх, приоткрывая растущие в несколько рядов коричневые зубы. Послышалось грозное резонирующее ворчание. Взгляд глаз с похожими на кляксы зрачками остановился на кадыкастом горле Папаши Линкольна.
Гризли держал пса на мушке. Но не стрелял, что-то не позволяло ему спустить курок. Какая-то деталь, нечто неправильное. Гризли внезапно почувствовал себя так, словно его окатили ледяной водой.
На обросшей опухолями, словно старое дерево – грибами-паразитами, шее собаки из Зоны был ошейник! Простой, уже порядком поистрепавшийся ремешок.
Из-за покосившегося, обвитого диким виноградом штакетника коротко свистнули. Пес мотнул головой, разбрызгивая слюну, затем потрусил в сторону, следуя на зов. Гризли повернулся, словно башенное орудие, навел револьвер на ограду, над которой маячила чья-то башка, прикрытая капюшоном.
И снова палец не стал вжимать спусковой крючок. Гризли показалось, что он узнал эти висящие щеки, вздернутый нос и близко посаженные глаза. Торопыга Плюмбум! Верный, пусть и не совсем ловкий напарник по вылазкам в Зону! Загадочным образом сгинувший в последнюю ходку…
Промедление едва не стоило Гризли и Папаше Линкольну жизни. Естественно, человек за забором не мог быть Плюмбумом. Повезло, что чуйка у Гризли оказалась все-таки острее, чем предполагал старый сталкер. Щелчок рычажка предохранителя «калаша» отчетливо прозвучал на ненавязчивом фоне шороха листьев и треска кузнечиков. Гризли схватил Папашу Линкольна за грудки и рванул вниз. Пропитанная табачным дымом джинсовая рубаха Папаши затрещала, во все стороны брызнула шрапнель металлических пуговиц. Старый сталкер, вышколенный Зоной, безропотно повалился на землю. Следом мордой в пыль упал и Гризли.
Сейчас же отрывисто заперхал автомат, и закружила в воздухе сбитая листва.
Гризли дважды выстрелил, целя в едва просматривающуюся сквозь щели штакетника фигуру. Револьвер басовито рявкнул, тяжелые пули вспороли древесину: вот когда хорош большой калибр! Автоматную пальбу обрезало. Взгляд Гризли остановился на вывороченном на обочину бетонном бордюре. Схватив Папашу Линкольна за шиворот, он толкнул старого сталкера вперед.
– Давай туда!
Папаша Линкольн на четвереньках, словно большой черный паук, перебежал за нехитрое укрытие. Едва он это сделал, как в пыль упала противопехотная граната. Гризли, матюгаясь сквозь зубы, успел перекатиться раз и другой, прежде чем граната рванула. Все звуки мира растворились в ватной тишине. Гризли приподнялся на руках, мотнул головой и увидел, что дорогу под ним окропило кровью. Боль он пока не чувствовал, руки-ноги работали, кишки не свисали наружу, значит – не беда, царапина.
Как упала вторая граната, он не услышал, ощутил только легкое сотрясение. Граната прокатилась по асфальту и остановилась у забитого ливневого стока. Гризли знал этот трюк: во второй раз обычно кидают невзведенную гранату, потому что выжившие после первого взрыва наверняка залягут в мокрых штанах и будут ждать, когда бабахнет еще. Тогда можно выйти и порешить всех по одному или взять в плен, смотря что нужно.
Так и сейчас. Едва граната замерла у ливневого стока, как сорвалась с петель деревянная калитка, рухнула на засыпанный сухой листвой тротуар. На улицу выскользнул тип, укутанный, несмотря на жару, в брезентовую куртку. Он, как и Торопыга Плюмбум, был пузатым и мордастым, но сходство на этом вблизи заканчивалось.
Гризли выстрелил. Лицо мордастого сразу стало на треть меньше. В воздух, словно брызги шампанского, взметнулись кровавые ошметки. Мордастый выпустил автомат, и тот повис на ремне, накинутом на шею. Слепо выставив руки перед собой, мордастый развернулся и побрел обратно во двор. Возле забора он зацепился мыском ботинка за выбитую калитку и повалился на нее сверху. Еще несколько секунд он молча двигал ногами, словно продолжал идти, а потом выгнулся в конвульсии.
Гризли приподнялся, рванул с низкого старта к забору. Сквозь «вату» в ушах он слышал свой топот и дыхание, похожее на работу заржавевшей помпы. Тень промелькнула слева. Гризли крутанулся, пропуская собаку-мутанта мимо. Но не тут-то было: тварь лихо затормозила, извернулась, клацнула зубами. Если бы Гризли не отпрыгнул, то псина выворотила бы ему печень. И без того в ее зубах остался клок, вырванный из рубашки сталкера. Последний маневр оказался неудачным для Гризли: под ногу подвернулась стелющаяся по земле ветвь дикого винограда. Сталкер неловко упал спиной на штакетник, пальнул из револьвера в молоко, едва не отстрелив себе пальцы ноги. Ограда затрещала под навалившейся на нее тяжестью. Мутант прыгнул, целя Гризли в горло. Из такого положения стрелять было нельзя, Гризли успел лишь сунуть боком револьвер в зловонную пасть псины. Зубы сомкнулись на кольте, сухо затрещала рукоять. Передними лапами псина уперлась Гризли в грудь, мотнула головой, выдернув у него из пальцев и отшвырнув за забор револьвер.
Подоспел Папаша Линкольн со своим ножичком. Мутант молниеносно развернулся, оставив на груди у Гризли кровавые борозды, бросился на Папашу. Тот несколько раз ткнул ножом, но никуда не попал. Попятился, испуганно и ожесточенно сверкая белками.
Гризли перекатился, подхватил «калаш» мордатого, для этого пришлось приподнять за плечи и его хозяина, потому что не было времени возиться с перехлестнувшим шею покойника ремнем. Перевел автомат на стрельбу одиночными и первым же выстрелом снес мутанту заднюю лапу. Псина завертелась юлой, Папаша Линкольн благоразумно отбежал шагов на десять, а Гризли снова передвинул рычажок и короткой очередью перебил твари позвоночник.
Папаша выругался, прочистил глотку и сплюнул. Он стоял, уперев руки в колени, серый, с дрожащими плечами, и пытался восстановить дыхание.
Себе такой роскоши Гризли позволить не мог. Он наскоро утер рукавом с лица кровь и кинулся во двор, откуда пожаловал мордастый стрелок – в заросших амброзией владениях могли скрываться подельники мордастого. Если такие имеются, следовало их нейтрализовать быстро и безжалостно, поскольку они уж точно не будут испытывать сомнений, целя сталкерам в спины.
Гризли подбежал к дому, прижался спиной к нагретой солнцем стене. Слух постепенно возвращался, тишину вытеснил хор кузнечиков и скрип ветвей, трущихся по ветровым доскам крыши.
Никого.
Качались только верхушки вымахавших в человеческий рост высотой сорняков. Отчетливо виднелась проложенная через заросли тропинка, она вела за дом. Гризли, пригнувшись, двинул по ней. Кузнечики скакали туда-сюда, словно серые и зеленые искры. Дорожка обрывалась возле погреба, низкая дверца которого была приоткрыта. Пряный запах подсушенных солнцем сорняков здесь перебивала вонь гнили. Из-за поросших мхом штабелей дров торчали ноги в растрескавшихся кроссовках. Гризли подошел ближе, скинул облепленный мухами и муравьями лист фанеры, которым был прикрыт труп.
Застывшая на посиневшем лице улыбка. В раззявленном рту бодро копошатся черви.
Счастливчик.
Гризли ногой толкнул лист фанеры на место, повернулся к погребу. Приоткрыл дулом дощатую дверцу. Свет упал на лестницу с крутыми ступенями. Гризли, крадучись, стал спускаться.
Крохотная каморка, роскошная разноцветная плесень на стенах, густо завешенные пыльной паутиной полки, заставленные вздутыми консервными банками. Металлический блеск в дальнем углу.
Гризли присел возле стального люка, вделанного в бетонный пол под полкой с маринованными корнишонами и жестянок с бобами в свином жиру. Ни замка, ни ручки. Ясно, что с секретом. Сталкер пошарил рукой по пыльному, усеянному мышиным калом полу. Скрытый переключатель тоже не попался, но он мог быть где угодно: чтобы его найти, нужно было переворачивать подвал вверх дном. А на кой это ему сейчас?.. Может, люк открывается только с одной стороны. Впрочем – вряд ли.
Похоже, что псина выдала мордастого: показалась на глаза сталкерам. Мордастый подумал-подумал, и решил убрать свидетелей. Но не на тех нарвался…
Если у него и были подельники, то теперь их след простыл. А фанатики Гуталина, оказывается, с головой – додумались приручать собак-мутантов из Зоны. Столкнешься с такой страхолюдиной – можно разрыв сердца получить от неожиданности.
Если фанатики прикормили исчадий Зоны, значит, за Периметром им бывать приходится. И наверняка – частенько.
Гризли постучал прикладом по люку. Куда ведет эта кроличья нора?..
Кто-то заслонил дверной проем, подвал тут же погрузился во мрак.
Гризли развернулся, вскинув автомат.
– Тихо-тихо-тихо, братишка! – проворковал Папаша Линкольн. – Свои… А ты, оказывается, у нас Рэмбо, – он протянул Гризли револьвер покусанной рукоятью вперед. – Это твое, засранец. Чуть не потерял, да?
– Идем отсюда, – буркнул Гризли.
Они поднялись во двор. Папаша Линкольн отошел, чтобы помочиться на мертвого счастливчика, а Гризли привалился спиной к стволу березы, помассировал лицо, поморгал, отгоняя нахлынувшие воспоминания о слякотном Чернобыле, о темном золоте осенних дубрав, о верном «калаше» с перемотанным бинтом прикладом, чтобы не бил в плечо. Да, было дело… и тучи, похожие на замоченный в формалине мозг, нависали над злополучной АЭС, грозя радиоактивным ливнем.
– Ты меня убедил, – сообщил Папаша Линкольн, застегивая ширинку. – Возьмем твою бабу в Зону.
– Она не моя, – проговорил Гризли, все еще витая в своих мыслях.
– Мне-то какая разница? – Папаша Линкольн похлопал Гризли по плечу. – Значит, будет твоей. Или общей… Как скажешь, так и будет, Клинт Иствуд.
– Можно Картоху взять, – предложил Гризли. – Он в городе, отлеживается на дне.
– Правильный сталкер! Годный! – заулыбался Папаша Линкольн. – Давай возьмем Картоху!
– Можно еще Баклажана позвать, – с ноткой сомнения продолжил Гризли. – Все равно в Институте штаны протирает, а опыта ему не занимать.
Папаша Линкольн взмахнул руками.
– Нет-нет, черт возьми! На сей раз обойдемся без этого овоща!
– О’кей, – не стал спорить Гризли.
– Ничего, – снова улыбнулся старый сталкер. – Команда худо-бедно собирается. Но я бы пошел даже с тобой вдвоем.
Гризли скривился.
– Смотри, только не влюбись в меня.
– Да иди ты, – Папаша Линкольн забросил в пасть сигарету, зачиркал зажигалкой.
Читать бесплатно другие книги:
