Тростниковые волки Савочкин Дмитрий
Первый корректор оглянулся на второго и снова посмотрел на меня.
–Что ты хочешь? – спросил он. – Мы не можем оставить её здесь, она – преступница, которая должна отправиться с нами.
–Я знаю, – сказал я, – но вы ведь можете забрать только её саму, без тела. И вернуть в это тело человека… который был тут раньше.
Корректоры снова переглянулись.
–Это не вопрос возможностей, – сказал первый, – а вопрос полномочий. Лично мне всё равно, в каком виде доставлять конвоированных. Но после одного… инцидента… мы должны перемещать их вместе с телами, так безопаснее.
–Что значит «должны»?
–Тебе нужно понять, что у нас, так же как у всех, есть своё руководство. Кто-то… кто ставит нам задачи и следит за их выполнением.
–Если вы не можете вести переговоры, – решительно сказал я, – тогда позовите сюда того, кто может.
–Это смешно, – ответил корректор, – их время ещё дороже, чем наше. Но и они не могут вести переговоры там, где речь идёт о правилах. У них есть своё руководство.
Я судорожно сжал цевьё, понимая, насколько глупо, должно быть, сейчас выгляжу, пытаясь спорить с тем, кто продолжал со мной разговор больше из вежливости и явно начинал терять терпение.
–Верните мне Вербу, – сказал я, – если вы можете это сделать, то просто сделайте это.
Корректор как будто хотел сделать шаг вперёд, но замер в нерешительности.
–Могу, – сказал он, – но что я должен буду ответить на вопрос о том, почему я так поступил? Дай мне причину. Назови мне какую-ибудь причину.
В жизни человека на самом деле бывает не так уж много моментов, которые по-настоящему врезаются ему в память, отпечатываются там, словно след ноги в мокром песке, и застывают навсегда. И следующие несколько секунд после этих слов корректора стали для меня именно таким моментом.
Потому что вдруг – совершенно неожиданно для себя – я понял его. Я понял его логику, понял ход его мыслей, я понял, что для него ничего не стоит сделать так или сделать по-другому, что он может вернуть мне Вербу и даже готов её вернуть, но что он никогда не поступит каким-то определённым образом, не имея на то ясной и веской причины.
Мои мозги отчаянно, на пределе своих возможностей, работали, стараясь создать эту причину, стараясь выловить из всего потока информации, обрушившейся на меня за последнюю неделю, то единственное, что могло сейчас изменить неизбежный ход событий. Я чуть ли не слышал, как внутри моей головы крутятся какие-то шестерёнки, и казалось, ещё немного – и из ушей у меня повалит дым. Потому что от того, смогу ли я сейчас уловить спасительную мысль, найти хотя бы одно соображение, которое бы послужило причиной для корректоров, зависело всё – победа или поражение.
–Ребёнок, – сказал я.
–Что? – спросил корректор.
–Ребёнок. Вы пришли сюда из-за смерти Гадалки. У неё было предназначение – она должна была родить ребёнка, но не сделала этого. Пусть этого ребёнка родит Верба. Он ведь нужен вам, верно? Ведь вы не появились бы здесь из-за какой-то ерунды.
Первый корректор пристально посмотрел на меня, затем обернулся и переглянулся со вторым. Снова посмотрел на меня и медленно кивнул. После этого он повернулся и пошёл в обратную сторону, к кустам. За ним медленно пошёл второй корректор.
Третий или, вернее, третья подошла к бьющейся в конвульсиях Русалке и спокойно сказала:
–Пойдем.
Тело у моих ног притихло.
Корректор повернулась и отправилась вслед за первыми двумя.
Я почувствовал, как земля у меня под ногами задрожала, и через несколько мгновений сзади, за моей спиной, ярко вспыхнул свет. Я обернулся – тела Ганса Брейгеля не было. Когда я снова посмотрел вслед корректорам, не было и их.
Мы остались одни – я, женское тело, принадлежащее неизвестно кому, и луна на небе, молчаливая и безразличная.
–Верба, – осторожно позвал я.
Она медленно села и подняла голову. Её лицо было закрыто волосами.
–Верба, это ты?
–Ты ударил меня прикладом в челюсть! Чёрт, ты знаешь, как это больно? – злобно сказала она и откинула волосы с лица резким движением головы.
Да, это была она. Её голос, её взгляд, её интонации, её… всё её.
Я шумно выдохнул и опустил ружьё. Я чувствовал, как моё лицо против воли расплывается в улыбке, хотя ничего смешного вокруг не было.
–Я сделал это ради тебя, – сказал я примирительно.
–Может, ты б ещё и ноги мне переломал ради меня?.. Ты, кстати, меня развяжешь или связанную будешь из лесу тащить?
Я положил ружьё на землю, сел рядом с ней и развязал ей руки, пока она что-то ворчала насчёт того, что если мне захочется все кости ей переломать, то пусть я не стесняюсь, потому что она понимает, что я всё делаю ради неё.
–А ты почему мне не сказала, что тебе про меня рассказал Караим? – спросил я.
–Ну… я не подумала, что это важно. А что, надо было?
–Да, – сказал я, – надо было. Я бы тогда раньше два и два сложил, и всё вышло бы совсем по-другому. Что ещё ты мне забыла рассказать? Давай, колись.
–Ну-у… у меня на правой ноге два сросшихся пальца – мизинец и безымянный или как они называются, которые на ногах? Я, когда сексом занимаюсь, интуитивно эту ступню прячу, вот ты и не заметил.
–Хм… что ещё?
–Да… всё вроде. Больше я от тебя ничего не скрываю. Веришь?..
–Верю, – сказал я и помог её встать. – Меня, кстати, Димой зовут.
–Я знаю, – ответила она.
–А тебя?
–Меня зовут Варвара.
–Вот это имя! А сокращённо как?
–Верба, – уверенно сказала она. – Назовёшь хоть раз Варей – убью!
Эпилог
С тех пор прошло уже больше трёх лет. За это время я трижды назвал Вербу Варей – все три раза в контексте каких-то дурацких шуток. Первые два раза я получил от Вербы по лбу тем, что у неё было в этот момент в руках – китайскими палочками для еды и тушью для ресниц соответственно. В третий раз у неё в руках оказался ноутбук, и, трезво оценив ущерб от поломки ноутбука о мою голову, я начал убегать от неё по всему дому, спрятавшись в итоге за нашего сына. Тот раскинул руки в стороны и грозно сказал:
–Мама! Если ты убьёшь папу, я на тебя расстроюсь!
Угроза показалась такой реальной, что Вербе пришлось сменить гнев на милость. После этого, правда, она всем рассказывала, что, когда я дерусь с женщинами, я бью их в челюсть тяжёлыми тупыми предметами, а если подобные предметы оказываются у них в руках, то я убегаю и прячусь за широкими спинами отважных младенцев – пусть и развитых не по годам.
Я по-прежнему занимаюсь колоколами – дела идут то лучше, то хуже, в общем, как обычно. Одесситы, кстати, отлили себе колокол – прошлым летом его привезли и с большой помпой повесили на колокольне. Я приезжал в сентябре к первому звону. Звук гораздо лучше, чем я опасался. Но, конечно, хуже, чем мог бы быть, если бы они послушались всех моих рекомендаций. Ну и бог с ним. Не кастрюля – и то ладно.
Влад поначалу обижался на меня – он не поверил в рассказанную ему историю, даже сильно упрощённую. Главным образом потому, что тела Дылды и Заики загадочным образом исчезли из мусорной кучи, – не знаю, работа ли это корректоров или каких-то других конспираторов попроще. Но через пару месяцев он вдруг постучался в аську, извинился и сказал, что получил только что сведения, подтверждающие мой рассказ. «Мы живём в очень загадочном мире, Клёст, – написал он мне, – и исчезновение из библиотеки книги Аксёнова – далеко не самое странное, что может в нём произойти».
Кстати, 6 июля 2009 года умер Аксёнов. Такие дела.
Хаим написал мне отчёт, получил свои деньги и собрался приехать в гости, когда летом 2007-го всё-таки загремел в тюрягу. Ненадолго, в связи с какими-то подделками, но сам факт был удивителен. За восемь месяцев заключения он написал довольно объёмную работу на стыке криминалистики и истории – по идентификации солдат и офицеров по остаткам одежды и знаков отличия. Работа была опубликована сначала по частям в профильном журнале, а потом отдельной книжкой, получила приз какого-то общества историков, и Хаиму предложили место преподавателя в небольшом университете в Баварии. Они с Мартой приезжали на пиво в это году. Я спросил, примет ли он место – он ответил, что ещё думает над этим. Впрочем, в любом случае он не перестанет заниматься тем, что делал, слишком уж Хаим любит свою жизнь.
Чеги тоже с годами не меняется – он продолжает копать, причём копает по-прежнему всё, что лежит в земле, от доисторических артефактов до кладов, спрятанных на чердаках и в подвалах старых домов. Он всё так же равнодушен в футболу и всё так же любит хорошую музыку. Кстати, сборная Греции в этом году высадила Украину из отбора на ЧМ-2010. А «Мётли Крю» летом 2008-го выпустили новый альбом – самый лучший из всех, что они когда-либо записывали. Пара песен оттуда до сих пор у меня в плеере. Век живи – век работай над собой, что тут ещё добавить?
Доктор Клочко совсем сдал. После того как у него на глазах корректоры упаковали и забрали с собой его пациента, он уволился из больницы и целыми днями сидел дома с выключенным светом и задёрнутыми шторами. Я написал ему полноценный отчёт, как и обещал, но, кажется, это не пошло на пользу его самочувствию. Через полгода он появился у меня, разбудив посреди ночи настойчивым звоном в дверь, и спросил, где ещё есть места, в которых корректоры не могут его увидеть, – родная больница его уже не устраивала. Я написал ему список всех, что знал, и он исчез. Кажется, я что-то слышал о том, что он снял квартиру в доме, где раньше жил Караим, но не уверен.
Ну что ещё?
Ах да, совсем забыл. В сентябре 2008 года в ходе раскопок в райне Айн-Шамс на востоке Каира археологи нашли руины забытого храма фараона Рамзеса Второго. Там ещё и куски гигантской статуи Рамзеса Второго обнаружили. К этой новости живейший интерес проявила Верба. Что у неё было с этим Рамзесом, я так и не понял. Детская любовь, что ли?
Этой зимой мы решили в кои-то веки выбраться куда-то покататься на лыжах и научить кататься сына (хоть нам все и говорили, что мы ненормальные – тащим маленького ребёнка на верную смерть). Мы поселились в небольшом отеле в Славском и каждый день ходили на «Грабовец». Больше у нас было, конечно, пеших прогулок, чем катания на лыжах.
На второй неделе нашего отдыха погода испортилась, и Верба изъявила желание прокатиться с какой-нибудь экскурсионной группой в Мукачево, посмотреть замок. Я в этом замке уже был раньше и подержать парня за палец ещё раз мне не захотелось. Утром я посадил Вербу с малышом на автобус, а сам, махнув на всё рукой, сел на машину и отправился в Пилипец.
В этот раз подъём уже не представлял собой смены сезонов. Была зима, и каждый метр карпатской земли мне это демонстрировал. В Пилипце была метель, у подножия горы была метель, и на вершине горы – та же самая метель.
Здесь было людно – и тропинка на «дикий спуск», несмотря на погоду, была отлично видна и хорошо утоптана.
На самой полонине не было видно ни зги, и всё же туда-сюда сновали какие-то люди, и кто-то, судя по всему, в такую пургу даже катался. Я еле дошёл до кафе и с удивлением обнаружил, что здесь тоже полно народу. Все столики были заняты, и почти за каждым сидела какая-то шумная компания. Мангал горел вовсю, и в помещении было довольно жарко.
Старик сидел за другим столиком, не за тем, что в прошлый раз, а в самом дальнем углу, возле последнего окна, спиной к залу. Он был один. Я медленно прошёлся к стойке, заказал себе глинтвейна и подошёл к нему.
–Многие хотели бы, чтобы для них всё было кончено, – сказал Старик и обернулся. Затем сделал широкий жест рукой, приглашая меня сесть. – Но часто с удивлением обнаруживают, что для них всё только начинается.
–Вы обо мне и Вербе? – Я сел напротив.
–Нет, – сказал он и взял со стола кружку, – я о вашем сыне. Может быть, тебе показалось, что ты очень удачно выкрутился из всей этой истории, сохранив свою женщину в обмен на предназначение Гадалки. Но, поверь мне, если ты думал после этого отрастить себе пивное брюшко и привыкнуть к тихой жизни рядового домоседа, то ты просчитался.
–Я не ищу лёгких путей, – ответил я.
–Это я заметил, – довольно сказал Старик.
Какое-то время мы молчали, отпивая каждый из своей кружки и глядя в окно на метель. Пурга была завораживающим зрелищем.
–Я хотел спросить у вас, – сказал я и посмотрел Старику в глаза, – зачем вы убили Ганса Брейгеля?
Старик усмехнулся. Затем сделал ещё один глоток.
–Зачем?.. Сейчас это так трудно объяснить… Можно сказать, что я был молодым и глупым. Я многого не знал тогда. И не понимал, на что я могу повлиять, а на что не могу. Дело в том, что война всегда особенным образом преломляется в сознании того, кто через неё проходит. Короче говоря… я думал, что делаю правильное дело. – Старик задумчиво посмотрел в кружку, затем в окно на метель и продолжил: – У меня есть оправдание – куда более серьёзные умы, чем я, не могли понять своего места в мироздании. Мы в прошлый раз говорили о Гитлере… Он понял, что его судьба – быть примером, понял, что ничто и никто, кроме него самого, не в силах его убить… но он всё трактовал неверно. Гордость, примитивные людские инстинкты, умственная лень… слишком поздно фюрер сообразил, каким именно примером ему суждено стать.
–А вы?
–Что я?
–Вы поняли?..
Старик как-то уклончиво махнул рукой:
–Не надо было корректорам делать этих жетонов. В этом я и сейчас уверен. И, знаешь, это чуть ли не единственное, в чём я по-настоящему уверен.
–А зачем вы нарисовали эти картины? Ну те, со звёздами?
–Ммм… это объяснить ещё сложнее. Когда ты пытаешься спрятаться и сделать так, чтобы о тебе забыли, убедись, что в мире не осталось сведений, которые известны тебе одному. Поделись всем, что есть в твоей голове, выбрось это в эфир – и бесконечная возня вокруг бесконечных мнимых проблем продолжится без тебя. Ты уже не будешь никому нужен.
Я посмотрел на часы:
–Мне пора.
–Ты не допьёшь глинтвейн?
–В другой раз.
–Что ж, будет повод проведать старика.
Я сделал последний глоток, встал, надел шапку и протянул ему руку:
–До встречи?..
–До встречи, – сказал Старик и ответил на мой жест крепким рукопожатием.
Я надел перчатки, вышел из кафе, глубоко вдохнул морозный воздух и медленно побрёл сквозь сугробы в сторону леса.
От автора
Список людей, которых хочется поблагодарить за помощь в работе над текстом, куда больше самого текста, так что приходится ограничиваться теми, кого просто нельзя не поблагодарить.
Спасибо Эдуарду Аркушину за стержень, вокруг которого закрутился сюжет, без него этот роман не был бы ЭТИМ романом.
Спасибо Нине Чернинской, Алексею Юдченко, Евгению Савочкину, Ольге Савочкиной и отделу IT за идеи.
Огромное спасибо Елене Данилюк, Сергею Процюку, Ирине и Елене Ковбыч за их работу с моим скверным немецким и Ольге Флюнт – за помощь с моим скверным украинским.
Спасибо скромному доценту кафедры.
Спасибо авторам бесед и реплик в интернет-чатах, которые так или иначе превратились в реальность моего романа. Забавно, кстати, но, когда я вчера полез на один сайт кое-что посмотреть о второй дивизии СС «Дас Райх», я с удивлением обнаружил, что должность начальника шестого отдела дивизии вместо Ганса Брейгеля занимает некий Альберт Штальманн. Лично я склонен видеть в этом дело рук корректоров.
Спасибо им за то, что эта книга всё-таки вышла в свет.
Читать бесплатно другие книги:
