Тростниковые волки Савочкин Дмитрий
–Да, ничего. Вай-фай у них там есть?
–Пишут, что есть.
–Подходит. Запиши их телефон и адрес.
–Да я и номера нам сейчас забронирую.
–Сейчас ты выключишь компьютер и пойдёшь в машину. Нам ехать надо. По дороге можно кому хочешь позвонить и что хочешь забронировать, времени у нас вагон, путь неблизкий.
Я взял сумку Вербы, спустился и поставил её в багажник, затем снова поднялся, чтобы проверить, что всё выключено. Потом запер дверь и глубоко вдохнул. Где-то под диафрагмой дрожала мышца, названия которой я не знал, так было всегда, когда я бросал всё на несколько недель и уезжал на коп в глухую волынскую чащу.
«Это всего на пару дней. Никакого криминала, никаких разборок, просто съездить в Каменец и обратно», – сказал я себе, выдохнул и спустился к машине.
Отец приоткрыл дверь и просунул сонный глаз в щель.
–А? А, это ты. Сейчас.
Он закрыл дверь, снял цепочку и снова открыл её.
–А ты чего не позвонил, что приедешь?
–Я не приехал, я на секунду зашёл, за жетоном.
–А, сейчас принесу. – Отец зашаркал по коридору к себе в комнату. – А если бы меня дома не было? Если бы я на работу пошёл?
–На какую работу ты в такую рань можешь пойти, пап?
–Ну мало ли. – Он возвращался назад, зажав в руке половину жетона Ганса Брейгеля. – И что за спешка такая? Зачем он тебе вдруг утром в понедельник понадобился?
–Я уезжаю на пару дней, и он мне будет нужен.
–Куда, куда уезжаешь?
–Недалеко. – Я взял жетон и обнял отца. – Всё, пап, давай, я скоро вернусь, звоните, если что.
Верба позвонила в гостиницу и забронировала нам два одноместных номера, после чего на выезде из города задремала, а затем и вовсе провалилась в глубокий сон. Она продрала глаза уже на объездной дороге Кировограда и стала изумлённо оглядываться по сторонам:
–Где это мы? Что, уже подъезжаем?
Я усмехнулся:
–Ну да, ещё каких-то полтысячи километров, и приехали. Всего ничего осталось.
За окном тянулась унылая промзона. Я проехал развилку, развернулся на светофоре и выбрался на Е50, по которой мне теперь предстояло ехать почти до самого вечера. В первой половине дня здесь было более или менее свободно, но для езды по дорогам Кировоградской области нужен особый навык. Я сосредоточился на дороге, железнодорожных переездах и огромных ямах, пока Верба смотрела в окно.
–Красиво, – вдруг сказала она.
За окном широченными холмами, будто гигантскими серыми шапками, уходили вдаль убранные поля, разделённые узкими лесными полосами. Дорога шла то вверх, то вниз, и если пристально следить за холмами вокруг, то казалось, будто они живые, будто они всё время поднимаются и опускаются, одни вверх, другие вниз, заменяя друг друга перед твоими глазами, словно сама земля, заставленная снопами и стогами соломы, дышит под колёсами нашей машины.
–Слушай, – спросила меня Верба, – а чем твои друзья занимаются? А то я по разговорам так поняла, что они разбойники с большой дороги.
–Ну, ты почти правильно всё уловила. Борода – IT-консультант, кстати, довольно известный в узких кругах. Кун какие-то сайты продвигает, то ли порнуху, то ли интернет-стриптиз, я не вдаюсь в детали, мне неинтересно. А Высокий – торговый посредник, реализует списанные с заводов вагоны. Продаёт вагон за двадцать тысяч, платит десять тысяч заводу и ещё десять тысяч – откат заводскому завхозу.
–А что ж он сам с этого имеет?
–Головную боль. Ну так я понял, по крайней мере.
–А этот твой… Че Гевара? Он копатель, да?
–Да, Чеги – копатель. Этому придурку не страшны ни менты, ни беспредельщики. Он из тех, кто однажды умрёт на копе. Причём я удивляюсь, как он до сегодняшнего дня вообще дожил. Они в прошлом году с бригадой идиотов ездили под Скадовск, расковыряли там греческое поселение позапрошлого тысячелетия. Так их посреди ночи выволокли из палатки люди в чёрных масках, построили в ряд и дали залп из автомата поверх голов. Честно говоря, я бы после такого решил завязывать. Я, собственно, после куда меньших неприятностей завязал.
–А Чеги?
–А он в этом году с компанией опять туда же ездил. Западнее, правда, за Лазурное. Тоже что-то там раскопали. У Чеги отличная интуиция, как, впрочем, у любого настоящего копателя.
–И что, много на этом можно заработать?
–Ну… смотря где копать, смотря что копать, смотря для чего копать.
–А что можно копать?
–Можно клады копать. Монеты там, иконы старые… хотя это лучше с металлоискателем по чердакам и подвалам поползать в старых домах. Можно золото мыть, правда, это лучше в Россию ехать.
–Клёст, ну я не об этом спрашиваю. Ты вот что копаешь, например?
–Я ничего уже не копаю, – я посмотрел на неё назидательно, – но если тебе интересно, то большинство копателей ковыряются в каком-то одном пласте. Во-первых, при изучени истории ты можешь уже специализироваться на каком-то периоде и какой-то культуре, а во-вторых, проще выбрать металлодетектор, если знаешь, на какой глубине твой слой лежит, со щупом проще работать, где ты одни и те же материалы прощупываешь, и так далее. Самый старый местный слой – это Триполье. На запад от нас, там, куда мы едем. Он глубоко лежит – метров до шести. Хотя так глубоко почти никто не копает, ищут, что поближе к поверхности. Железного там ничего не бывает, так что металлодетектор для этой темы не берут.
–А что берут?
–Щуп и прекрасные археологические труды отечественных учёных.
–Ты иронизируешь?
–Немного. Карты берут, в общем. А там – как повезёт. Это коп керамики, она довольно хрупкая и не слишком дорогая, тем более что интересуются ею, как правило, только отечественные коллекционеры. Так что разбогатеть на этом нельзя.
–А на чём можно?
–На следующих слоях. Скифы – на юго-востоке страны, мы как раз сейчас от них уезжаем, – я махнул рукой назад, – эти от двух-трёх метров лежат и глубже. Особенно глубоко копать надо, если курганы раскапываешь, но этим любители почти не занимаются. Убить могут. Тут надо иметь «крышу» и «лапу». Подгоняешь экскаватор – и достаёшь из кургана всё, что там есть, пока нервные вооруженные парни охраняют территорию.
–И много там есть?
–Бывает – почти ничего, а бывает – десять-двадцать килограммов золота. Впрочем, курганы разрыли уже почти все. Чуть южнее лежит ещё один слой – греки. Это в ту сторону от нас, – я показал рукой. – Они селились по всему побережью, и, бывает, ребята раскапывают довольно приличные хабары.
–Что раскапывают?
–Хабары.
–Взятки, что ли?
–Нет, – засмеялся я, – так называют добычу на копе. Я помню, у меня в Питере с этим словом смешная была история. Они там бычки сигаретные называют «хабариками».
–Хабарики у поребриков.
–Перед парадными. Хабарики у поребриков перед парадными.
–И куда эти хабарики продают? Я имею в виду, с копа, а не от поребриков перед парадными…
–Смотря какой хабарик. В Россию в основном вывозят. Там большой рынок антики. Особо редкие штуки везут в Европу, там их можно продать дороже.
–А что ещё копают?
–Ну ещё, конечно, копают войну. Тут географических ограничений нет. Война – она кругом вокруг нас. И там, откуда мы уезжаем, и на севере, и на юге, и впереди, там, куда мы едем. Впрочем, тут есть, конечно, свои нюансы.
–И с чем они связаны?
–В первую очередь с тем, какую именно войну ты копаешь.
–И что, можно Куликовскую битву раскопать?
–Не хочется тебя расстраивать, подруга, но Куликовскую битву уже раскопали до нас. Там не только останков – даже следов уже не осталось. А вообще, реально начинать раньше, скажем, наполеоновских войн нет смысла. Слишком мало информации по движению войск, локальным схваткам, карт почти не осталось.
–А металл что, не сгнил с тех пор?
–О, поверь. Тогда оружие делали из такого металла, что нынешнее по сравнению с ним – просто мусор. Оружие Второй мировой сгнило быстрее, чем пищали Бородинского сражения.
–Серьёзно? И много тут копают, скажем, Отечественную войну восемьсот двенадцатого?
–Ну, тут её, положим, вообще не копают. Это надо на север ехать, в Беларусь, в Россию, всё интересное вдоль смоленской дороги лежит. Её не так уж много копают, но есть любители. Можно ещё на юг поехать, в Одесскую область, Румынию, Болгарию – поковыряться в русско-турецких войнах. Встречаются интересные находки. А здесь, на Украине, три главные войны – Первая мировая, она же Великая Отечественная, Гражданская и Вторая мировая, она же… тоже Великая Отечественная. У людей, которые давали войнам названия, с фантазией всегда было туго. Вот Вторую мировую в основном и копают, конечно.
–И ты её копаешь?
–Копал.
–И что ищут?
–Всё, что можно продать.
–А что можно продать?
Я посмотрел на неё:
–Зайти на «райберт» или на «аукцион» и посмотри. Оружие, боеприпасы, амуницию, деньги (хотя это редкость, конечно), документы. Иногда личные вещи солдат забирают, хотя нормальные копатели их не берут – это плохая примета. Ну и самое дорогое – награды, личные знаки и знаки отличия. Если не привередничать, то можно оптом всё толкать на слётах или через местные сайты. Но чтоб нормально на войне зарабатывать, надо искать редкие коллекционные экземпляры и продавать американцам. Эти за фашистскую атрибутику платят в среднем вдвое дороже, чем все остальные.
–И за солдатские жетоны вроде того, что ты мне показывал?
–Ну… да, и за них тоже. Хотя жетоны относительно недорогие, на них можно заработать, только если сотрудничать с фольксбундом или ещё какими-нибудь заинтересованными немцами.
–А почему ты всё время про немцев говоришь? Что, у советских солдат не было жетонов?
–Что ты, конечно, были! Такие коробочки из хрупкого дерьма, в которых лежал рулончик туалетной бумаги. На нём полагалось подробно записывать, кто ты, откуда, как звали твою собаку, с кем спал твоего деда дядя и всю историю государства Российского аж до Рюрика. От руки записывать, карандашом, своим почерком солдатским. Эти коробочки сгнивали в земле быстрее, чем успевал остыть убитый солдат. Но и те в сорок третьем году отменили.
–И что, сегодня они никому не нужны?
–Коробочки? Нет, они почти ничего не стоят. Или ты про солдат спрашиваешь?
–Похоже, незавидная у советских солдат судьба.
–Ну, я бы даже сказал, что сложно себе представить ещё какую-то группу людей в истории двадцатого века, у которых была бы такая же незавидная судьба, как у советских солдат. Они и при жизни никому не были нужны, и после смерти, в общем, не нужны никому. Есть несколько поисковых организаций, которые занимаются перезахоронением в России, у нас и в Беларуси, но опознать же невозможно почти никого. То есть как выкопал, так и закопал обратно в землю. Непонятно, зачем вообще выкапывал.
Верба замолчала, видимо, удручённая незавидной судьбой советского солдата, и стала разглядывать бесконечные поля по сторонам дороги.
В Умани мы пообедали, и вскоре после выезда из города Верба опять уснула. Она проспала постепенную смену ландшафта, уменьшение числа полей вокруг и медленное, но уверенное наступление леса. Когда она снова проснулась, лес вокруг тянулся сплошной глухой стеной – настоящий, первобытный лес, изрядно, правда, пообтрёпанный многовековым соседством с людьми. Начинало темнеть, и я включил фары.
–Где это мы? – спросила Верба.
–Если верить дорожным знакам, только что проехали Летичев.
–Хм… а более понятно ты можешь объяснить?
–Где-то посредине между Винницей и Хмельницким. Скоро поворот на Меджибож.
–Меджибож? Знакомое название. Там крепость какая-то, что ли?
–Да, крепость. И могила основателя хасидизма.
–Могила основателя хасидизма в Умани, где мы обедали. Ты всё перепутал.
–Да, там тоже могила и тоже основателя хасидизма. Но другого. Это другой хасидизм.
–Другой? Я не знала, что их несколько…
–Да их до чёрта.
–И что, у каждого хасидизма свой основатель, у каждого основателя – своя могила и каждая могила – еврейская святыня?
–А ты как думала? Должны же жители центральной Украины хоть на чём-то деньги зарабатывать.
–Пусть работать идут, – недовольно проворчала Верба и стала смотреть в окно.
Мы проехали поворот на Меджибож, затем ещё пару каких-то сёл и подъехали к Хмельницкому. Я свернул, оставаясь на Е50, переехал мосты и повернул вместе с дорогой. Было уже совсем темно, когда я съехал перед аэропортом на Н03.
–До Каменца меньше ста километров, – сказал я и посмотрел на Вербу. Она улыбнулась мне сонной улыбкой, и я, стараясь запечатлеть в памяти этот момент, плавно повернул голову обратно, чтобы посмотреть на дорогу.
И окаменел.
Прямо на меня с бешеной скоростью нёсся огромный зубастый зверь.
Гадалка
Я ударил по тормозам, и машину немедленно занесло. С огромным трудом удержавшись на мокрой дороге, я в конце концов таки съехал одним колесом на обочину, но останвил машину за секунду до падения в глубокий кювет. Сила инерции наклонила нас с Вербой вперёд, натянув ремни безопасности, и отбросила назад после полной остановки.
Две или три секунды я сидел не шевелясь. Затем отстегнул ремень, распахнул дверь и выскочил из машины.
Дорога была свобода в обе стороны – наша машина была единственным объектом, способным двигаться, на несколько сотен метров, которые просматривались вокруг. Через несколько секунд сзади, по Е50, неторопливо проехал грузовик. Затем в воздух плавно поднялся самолёт с аэродрома справа от нас. По Н03 никто не ехал, не шёл и не бежал. Я хотел было залезть в багажник и достать фонарик, чтобы рассмотреть всё подробно, но успокоился и передумал. Нет, я ничего не увижу.
Открылась дверь пассажирского места, и из машины вышла Верба.
–Что это было?..
–А что ты видела?
Она посмотрела на меня и медленно пожала плечами:
–Не знаю… какую-то тень… чёрт, я ТАК испугалась!
–Ну, ты знаешь, тут я с тобой солидарен. Это было чертовски страшно.
–А что ты видел?
–Это… какой-то зверь… да, словно тень, но огромная, очень чёткая тень, бежала по дороге прямо на нас и бросилась на лобовое стекло. А потом растворилась…
–Чёрный пёс?
–Что?
–Ну, знаешь, эти байки про чёрного пса, который рыщет по дорогам и бросается на спящих водителей?
–Да я вроде не спал… Я ж как раз сказал что-то… что до Каменца меньше ста километров, вот что я сказал. Помнишь?
–Да. Да, сказал. Слушай. А может, это был волк? Ну, там… отбился от своей стаи, вышел из тростников и безобразничает…
–Нет, это был не волк. Я представляю себе, как выглядит волк, и это был не он. Это был не пёс, это был не волк, это была не лиса, это вообще не было похоже ни на одно животное, которое я знаю.
–Так что ж это было такое?
Остаток пути мы проделали без приключений и без единого слова. В Каменец мы въехали уже поздним вечером – город горел множеством огней, над которыми возвышалась ярко подсвеченная громада замка.
Гостиницу мы нашли практически сразу по описанию маршрута с сайта: за переездом через Смотрич налево и ещё раз налево, к реке. «Заблудившийся единорог» представлял собой трехэтажное здание, обшитое деревом, с маленьким фонтанчиком перед входом и фигурной решёткой в полтора человеческих роста вокруг территории. Справа была небольшая стоянка, машин на десять. Сейчас на ней стояли две машины: одна аккуратно на одном парковочном месте, другая – поперёк, перегораживая сразу три. Я поставил свою машину сбоку, подхватил сумку с ноутбуком и сумку Вербы, и мы направились к гостинице.
Фойе «Единорога» от пола до потолка было отделано деревом, в том же стиле, что и фасад гостиницы. За деревянной стойкой рецепции на фоне деревянной стены стояло маленькое бесполое существо неопределённого возраста с огромной копной рыжих волос и смотрело прямо перед собой. Мы подошли к стойке.
–Добрый день, – сказал я.
Существо не ответило. Я внимательно разглядывал его. Крохотного роста – стойка рецепции была ему по шею – существо было довольно толстым. Оно было одето в форменную одежду гостиницы с беджем, на котором, наверное, было его имя. Но бедж был пристёгнут к груди существа ниже уровня стойки и под каким-то странным углом смотрел вниз, поэтому имя мы прочесть не смогли. Сверху на бочковидном туловище располагалась круглая, даже чуть приплюснутая голова со спутанными крашеными волосами и совершенно жабьим лицом. Существо смотрело прямо перед собой, не поднимая глаза на посетителей.
–Мы бронировали номер, – сказал я, подождал ещё секунду и пощёлкал пальцами в воздухе. – Алё-о. Добрый день. Вы здесь, с нами?
–Я тут, с вами, – ответил мне сзади приятный женский голос.
Я обернулся. От входных дверей к нам шла симпатичная молодая девушка в гостиничной униформе с беджем, на котором было отчётливо написано: «Оксана».
–Всё, Марыля, можешь идти, – сказала девушка, зайдя за стойку, и медленно погладила существо по голове. Марыля повернулась и, так и не взглянув на нас, обошла стойку и скрылась за боковой деревянной дверью.
–Мы бронировали номер, – сказал я и положил на стойку паспорт. Верба положила свой.
–Один номер или два? – спросила Оксана.
–Два одноместных, – сказала Верба, – я сегодня утром звонила.
–Да-да, конечно, – сказал Оксана, отксерила наши паспорта, попросила расписаться в журнале и протянула нам наши ключи: – Вот, пожалуйста. По лестнице на второй этаж и налево. Ваши номера рядом. Желаю хорошо отдохнуть в отеле «Заблудившийся единорог».
–Спасибо, – сказал я и поднял сумки. – Вай-фай у вас везде работает?
–У вас в номере должен быть. Подождите, вот, возьмите, – она протянула мне маленькую бумажечку, – это пароль авторизации. У нас тут… если без пароля включить… соседи подключаются и…
–Везде так, – успокоил я её.
Мы поднялись на второй этаж и разошлись по номерам. Я бросил сумку возле кровати и первым делом достал и включил компьютер. Я очень хотел залезть в душ и помыться, но любопытство оказалось сильнее. Синдром современного человека – мы проверяем почту с утра до того, как идём чистить зубы, и не можем заснуть без ровного гудения кулера.
Хаим прислал мне письмо шесть минут назад.
«Hallo, Kreuzschnabel.
Wir haben Geld bekommen, danke. Wie du wisst, das auswirkt sich sehr positiv auf meine Motivation, und ich habe im Stapels altens Papier durch ganz Berlin zu gewhlt gestrmt.
Ich kann nicht sagen, dass es einfach war, aber ich sammelte ein paar Dinge ber Hans Brueghel. Und so seltsam zu sagen, aber ich erwartete, dass je mehr ich lerne, desto mehr klares Bild werden. In der Tat passiert ein Gegenteil.
Hans Brueghel wurde in Mhlhausen, Thringen (Regierungsbezirk Erfurt), 1. November 1901 geboren. Er studierte in der Vorschule, dann Gymnasium. Anfang 1918 trat er in die Armee als Kriegsfreiwilliger ein, hat in den Krieg ein paar Monaten gefhrt, und sogar bis zu Unteroffizier gebracht. Nach dem Krieg er studiertet Jura in Gttingen und Mnchen, dann im Freiburg und Marburg. Er dientet in verschiedenen staatlichen Strukturen als Regierungsreferendar, dann als Regierungsassessor. Im Jahre 1926 wurde er Mitglied der Deutschen Volkspartei, und im Jahre 1930 in der NSDAP beigetreten, im gleichen Jahr hat er zum ersten Mal Bolivien als militrischer Berater besucht. Aber laut Augenzeugen schimpft er mit Rhm, und fhrt zurck nach Deutschland. Im Jahre 1931 hat er im SS beigetreten, und im Jahre 1932 ist er nach Bolivien in der Suite von Hans Kundt gekommen, wo das Kommando ber die Batterie mit dem Rang eines Feldwebel nimmt, dann als Leutnant. Nach dem Rcktritt von Kundt dient weiterhin in der Armee von Bolivien unter dem Kommando von Dr. Wilhelm Brandt vor dem Ende der Chacokrieg.
Im Jahre 1935 kommt er nach Deutschland zurck, wo er in den Dienst zu SS Einheit «Totenkopf» getreten wurden. Vor 1938 – in Dachau, und dann in Oranienburg, in der Verwaltung der SS. Soviel ich verstehe, dass Brueghel einer besten Experte ber dem KZ Rationierung in Deutschland war.
Im Jahr 1939 hat Brueghel um eine SS Verfgungsdivision als Offizier der VI Abteilung eingerckt, und bleibt bei der Division in dieser Position bis zu seiner Vermissung. Brueghel wurde nach Kamenez-Podolsk 3. Juli 1943 kommandieren, in der Fassung, die in den Dokumenten angegeben ist, im Zusammenhang mit der Reorganisation des jdischen Ghettos – das heit, als Rationierung Berater. Er kam in Kamenetz 7. Juli, hat registriert, und seit diesem Augenblick verlasstet er mehr auf die Beziehung mit einem offiziellen Personen nicht. 15. Juli wurde er als vermit gemeldet, und in der Verluste Zusammenfassung ist der 2. SS Division «Das Reich» genannten.
Das ist eigentlich alles, was ich aus seine Biographie erfahren konnte.
Nun analysieren wir das.
Der Anfang Brueghels Biographie kam mir bekannt vor, und ich schnell mit anderen Quellen vergleicht: es wiederholt die Biographie von Regierungsprsident Kurt Klemm, aber mit einem Abstand von 7 Jahre. Klemm ist auch aus Mhlhausen, ging auch durch die rste Weltkrieg, ist auch Jurist, war Mitglied der Volkspartei, und hngte herum fr eine lange Zeit in verschiedenen brokratischen Positionen in der Staatsapparates. Jedoch konnte ich eine Verbindung zwischen diesen Personen bis zu 1943 nicht zu finden.
Gehen wir fort. Brueghels Dienst in Bolivien als militrischer Berater sieht seltsam aus. In der Chacokrieg fuhr die ausgewachsener Wlfen, die Erste Weltkrieg meist in den Rang von Offizieren beendeten, das Durchschnittsalter der deutschen Berater betrug da 40–45 Jahre. Es waren Burschen jnger, sagen wir, Wilhelm Brandt ist nur ein Jahr lter als Brueghel, aber Brandt ist nicht ein Jurist, er ist ein professioneller Soldat! Was hat Brueghel da vergisst? Und was ist das ein idiotische Verweis auf den Streit Brueghels und Rhms? Wie knnte Feldwebel, das interessiert mir, sich mit einem Mann auf den politischen Einfluss zu Hitler nahegelegen entzweien?
Weiter – Brueghel verndert unerwartet Spezialitt, und von der Artillerie ein KZ Rationierung Normer geworden. Das ist ein seltener Beruf, und ich wrde mich nicht wundern, wenn Sie vorher davon nicht gehrt hat. Weil die Strke der Konzentrationslager Hftlinge immer verndert, war es notwendig der Versorgungsystem und vor allem Profitplne flexibel anzupassen.
Zum Beispiel sind ein Durchschnitt von 100 zufllig Hftlinge in die Mnde 70 Goldzhne gehalten. Wenn ein Beispiel von Vertretern der reichen Kaufleute und der Bourgeoisie – dass fr 100 Menschen 120 Goldzhne werden. Das ist hnlich Berechnungen diese Kerle beschftigt sich.
Wie lange kann ein Mensh durchschnittlich leben, wenn er eine Kartoffel am Tag gefttert war, wie viele braucht man Hftlinge fr die Asche auf 1 Hektar Saat zu dngen, und so weiter.
Es gibt ber Brueghels Dienst in einem «Totenkopf» keine Fragen, nur ist es unklar, warum kurz zuvor dem Krieg ging er in der eigenen KZ Division «Totenkopf», die gleichzeitig mit «Das Reich» begrndet wurde. Es kann brigens durch Protektionismus erklrt werden: Wilhelm Brandt, ein guter Bekannt von Brueghel, befehligt in dieser Zeit der 11. SS Regiment im Bestande von «Das Reich». Auf der anderen Seite – in der «Totenkopf» Brueghel sollte auf jeden Fall nicht weniger Freunde und Bekannte haben, als in «Das Reich». Rtsel…
Nun – Reise nach Kamenez-Podolsk. Erstens, wie du selbst bemerkt hast, am Vorabend einer Jahres groen Offensive sieht die Kommandierung nach Hinterland seltsam. Und so ein dummer Grund: die Reorganisation des Ghettos. Das ist kaum eine Erklrung. Da es ein Spezialist in der Hinterland nicht zu finden war, sollten auf jeden Fall von der Front herausrufen?
Zweitens, im Sommer in der 43. gab es keine Reorganisation des Ghettos in Kamenez, zumindest, soweit ich wei.
Die Erklrung fr diese Reise knnte ein Zusammenhang zwischen Brueghel und Kurt Klemm sein, der damals als General-Kommissar der Wolhynien-Podolien war. Brueghel eingekehrt gerade nach Luzk zu ihm wurde, bevor der Reise nach Kamenetz. Aber, wie ich habe gesagt, auer eine Reihe von gleichen Elementen der Biographie, fand ich keine Verbindung zwischen diesen Personen.
Das ist Alles fr heute.
Ich sitze immer noch mit eine Paar Folianten, die aus den Archiven entnommen war, aber ich bin nicht sicher, ob ich dort etwas ntzlich finden wre. Morgen wird ich fortsetzen.
Schreibe mir,
Chaim»[9].
Я перечитал письмо два раза. Всё-таки Хаим был отличным историком, не знаю даже, где он всё это откапывал. Я поднял ноутбук с кровати, поставил себе на колени и написал ответ:
«Hallo, mein Freund.
Danke vielmals, hier gibt es von dem ausgehen.
Aber ich habe wieder eine dumme Frage. War Kurt Klemm als Generalkommissar der Wolhynien-Podolien? Warum dachtete ich immer, dass er die Generalbezirk Shitomir verwaltet, und der Generalkommissar der Wolhynien-Podolien war Schne?
Kreuzschnabel»[10].
Ответ от Хаима пришёл сразу:
«Komm zu ICQ»[11].
Пока я удалял спам, Хаим уже накатал мне целую повесть.
«Chaim: Hallo, hallo, tausend Jahre hat mit dir on-line nicht kommuniziert. Ich bin froh, dass du dich nach dem Klemm erkundigst, ich habe noch nicht alles geschrieben, was ich wollte. Seit 20. Oktober 1941 Kurt Klemm war Generalkommissar des Generalbezirk Shitomir. 26. Oktober 1942 gibt er seinen Bezirk dem Ernst Ludwig Leyser ber, um den 28. Oktober nehmen Generalbezirk Wolhynien-Podolien beim Heinrich Schne ber, der seinerseits begibt sich zurck nach Knigsberg als Inspekteur der Marine-SA. Diese vllig offen, einfache und konsistente Information gelingt jedoch immer wieder in die Weite der Bcher-Forschung und On-linelexik verloren in denen es oft kein Wort gibt, dass Klemm Wolhynien-Podolien angenommen hat und nach Luzk umgezogen ist. Es gibt eine Reihe von Quellen, wo es sich enthaltet, dass Klemm Schitomir Leysers vorbergehend gab, und dann nimmt es zurck ber – wobei man selbst nicht phantasiert, wo Klemm den wenigen Monaten war, dass Leyser der Bezirk gefhrt hat. Wovon kommt diese Verwirrung in einen so einfache und bekannte Satz der Tatsache?
Crossbill: Freund, na, wie kann ich wissen?
Chaim: Es war eine rhetorische Frage.
Chaim: Wartst du, ich sage noch dir.
Chaim: Da ist noch seltsam mit Klemm. Er war an der Generalbezirk Schitomyr so spt im September 1941 eingesetzt, wenn die Hlfte der Ukraine schon besetzt war. Klemm, zu erinnern, war der einzige zivile Generalkommissar in der Ukraine, der Rest war Berufssoldaten.
Chaim: Warum, zum Teufel, muss ein Zivilist, professioneller Juristen alles verlassen und gehen, wo man die Fchse gute Nacht sagt, in der Mitte des blutiges Gemetzel? Darber einer Person, wer die etwas verlieren hat – nach unseren Mastben war er Brgermeister einer mittelgroen und relativ wohlhabenden Stadt.
Crossbill: Na, vielleicht war er ein Fanatiker der Idee?
Chaim: Vielleicht. Weiter sehen. Klemm kam nach Shitomir, und in ein paar Monate, nach fragmentarische Daten ich habe, beginnt dem Schne ein Bein zu stellen. Er hat einer komplizierten Intrige mit der Versetzung Schne in der Marine-SA begonnen, fr ein Jahr spter versetzt sich schlielich zum Wolhynien-Podolien. Was treibt ihn aus Sсhitomir?
Crossbill: Hat verpasst?
Chaim: Ja, ja, es ist nlich schon.
Chaim: Sehen weiter.
Chaim: Im Juli 1943 Klemm herbestellt Brueghel brieflich (Ich habe keine Dokumente, aber wer sonst zum Bezirk Rationierungsspezialist anfordern knnte?). 3. Juli Brueghel verlsst der Standort der Einheit. 6. Juli Brueghel kommt nach Lutsk. Wahrscheinlich hat er mit Klemm getroffen. 7. Juli Brueghel kommt nach Kamenez-Podolsk, und dann hat niemand ihm gesehen. Nach 8 Tagen, am 15. Juli, wurde Breughel als vermit gemeldet. Und nach 5 mehr Tagen, am 20. Juli, als es klar wird, dass Brueghel wieder nicht kommt, wurde Klemm seines Amtes enthoben.
Crossbill: Zufall?
Chaim: Vielleicht. Mindestens so wrde ich vor einer Woche beschlossen haben. Im Krieg sind Zuflle berall. Aber vor vier Tagen werde ich einen Brief an meinen alten Freund aus der Ukraine mit einem geflschten EM Brueghels bekommen, der behauptet, dass er ein Kunde hat, der in diesem Charakter und sein Los interessiert hat. So ist es nicht so einfach:-)
Crossbill: Du hast recht, mein Freund. Es ist nicht so einfach:-)
Chaim: Nun, eigentlich, habe ich nicht fr dass dich im ICQ zu kommen gebeten. Ich mchte dir zu erfreuen – ich grub noch ein ntzliches Stck.
Crossbill: Welches?
Chaim: Es ist eine Adresse von Hans Brueghels im Kamenez.
Crossbill: IST DAS ERNST?
Chaim Chaim: Fertigbringst zu finden? Crossbill: Natrlich! Danke vielmals![12] Мы потрепались с Хаимом немного о жизни, он рассказал мне свежий анекдот про Марту и отправился пить кофе. Я отложил ноутбук и пошёл в ванную. Когда я уже начал расстёгивать ремень на джинсах, в дверь громко и отчётливо постучали. –Кто там? – спросил я. Никто не ответил. Я застегнул ремень и открыл дверь – никого не было. Я высунул голову в коридор, посмотрел налево, а затем направо за долю секунды до того, как кто-то маленький и рыжеволосый скрылся за поворотом коридора. –Эй! – крикнул я и выскочил в коридор в одних носках. – Кто там? Марыля? В коридоре стояла мёртвая тишина. Полубегом я допрыгал до поворота коридора и столкнулся нос к носу с Вербой. –Ой! Ты чего тут бегаешь? Да ещё босиком? Я посмотрел за поворот коридора, но там никого не было. –Я… да я тут… а ты здесь чего делаешь? –Я ходила проверять, что тут за ресторан. Выглядит довольно прилично. Ты ужинать собираешься? –Я… ну да, наверное.
Читать бесплатно другие книги:
