Тростниковые волки Савочкин Дмитрий

–Да, – сказал я, – знаю.

Чёртова Гадалка.

–В таком случае я выезжаю. Я буду в Каменце… скажем, через два часа. И я буду ОЧЕНЬ сильно ждать вашего звонка. Не опоздайте, Клёст. Иначе я уже не сумею вам помочь.

В трубке раздались короткие гудки.

Я засунул телефон в карман, сполоснул руки и ещё раз залез пальцами в волосы у себя на затылке. Чёрт, я ничего там не могу нащупать! Мне нужно в чистую комнату с зеркалом, нужно побрить голову, нормально обработать рану… или ещё проще: мне нужно в больницу!

Подведём итог. В карманах у меня мобильный телефон, половина солдатского жетона, фонарик и бумажник с деньгами, что, конечно, не так мало. Но у меня нет больше никаких вещей, у меня нет машины, у меня нет Вербы, которую можно спасти лишь в течение нескольких часов, у меня рана на голове, и, чёрт возьми, я по-прежнему не знаю, где находится труп Ганса Брейгеля, из-за жетонов которого разгорелся весь этот сыр-бор. Зато у меня есть направление поиска. Вроде бы.

А есть ли у меня направление?

Раздумывая об этом, я поднялся на ноги, посмотрел на медленно опускающееся к верхушкам деревьев солнце, затем снова на речушку перед собой.

У меня возникло чувство дереализации.

Потому что на секунду – но очень отчётливую секунду! – мне показалось, что вода в реке текла в обратную сторону.

Главному врачу Областного

психоневрологического диспансера

* * * * * * * * *

От студента пятого курса

Национальной медицинской академии

* * * * * * * * *

Докладная записка.

Довожу до вашего сведения следющее. 26 октября 2006 года, около 16.00, я находился в третьем корпусе диспансера в рамках прохождения медицинской практики. Я собирался уже идти домой, но медицинская сестра, имени которой я не помню, попросила меня подежурить десять минут на третьем этаже, потому что ей надо было отойти. Я сел на стул на сестринском посту, достал из сумки учебник (я не помню точно какой) и начал читать, ожидая возвращения медицинской сестры.

Примерно через пять минут после этого я услышал шум. Я оторвался от чтения и посмотрел в коридор, в ту сторону, откуда он доносился. Шум стих, и я продолжил чтение.

Ещё через минуту шум возобновился. Я отложил книгу, встал и прислушался. Шум был похож на какую-то странную смесь из ударов, стонов и шелеста, он доносился из палаты дальше по коридору. Я огляделся по сторонам в поисках кого-то из медперсонала, но на этаже я был в этот момент один. Я медленно пошёл вперёд по коридору в сторону шума. Я шёл медленно не потому, что не хотел помочь больному, а потому, что надеялся, что, пока я дойду, на этаж вернётся медицинская сестра или появится кто-то, кто сможет мне объяснить, что надо делать.

Я дошёл до двери, из-за которой, судя по всему, доносился шум. Характер шума всё время менялся: когда я подошёл, я слышал размеренный скрип кровати, как будто кто-то прыгал или качался на ней, непонятное шелестение и шёпот, который я не мог разобрать. Мне показалось, что человек за дверью шептал: «Дутани», повторяя это слово. Я ещё раз огляделся, но медицинская сестра ещё не вернулась и никого рядом не было.

Характер шума опять поменялся. Теперь это был равномерный стук. Я попробовал открыть дверь, но она была заперта. Я вернулся на сестринский пост, взял ключ от этой палаты и снова подошёл к двери. Всё время я ждал, когда в коридоре появится кто-то, я даже хотел спуститься вниз, чтобы найти медработника этажом ниже, однако сестра просила меня не отлучаться с этажа. Никто не появился.

Шум не прекращался. Поэтому я открыл дверь палаты и вошёл внутрь. Я увидел посреди палаты на полу человека, стоявшего на коленях. Я не знал этого пациента, во время обходов со студентами его дверь никогда не открывали. Это был высокий темноволосый коротко стриженный мужчина с глубокими морщинами на лице. Он прижимал обе руки к животу и методично, размеренно бился головой об пол. Он что-то мычал, то более отчётливо, то совсем невнятно.

Я остановился в нерешительности.

–Добрый день, – осторожно сказал я.

Мужчина не обращал на меня внимания.

–Добрый день, – сказал я громче, – с вами всё в порядке? Вам нужна помощь?

Я собирался повернуться и отправиться всё-таки за кем-нибудь из медперсонала, потому что, не имея представления о заболевании пациента, я не мог должным образом ему помочь. Но в эту минуту он поднял голову и посмотрел на меня совершенно осоловевшими глазами.

–Они идут, – сказал он, – они идут.

–Кто идёт? С вами что-то случилось? – спросил я.

–Они идут, – сказал он и попытался встать, но поскользнулся и упал. – Вы не понимаете. Они идут. Я чувствую их. Вы не понимаете.

–Кто, кто идёт? – спросил я и подошёл к нему вплотную, чтобы помочь подняться, но он больше не пытался встать, он лежал на боку.

Я хотел нагнуться к нему, но в этот момент почувствовал лёгкое головокружение и сам чуть не упал. Я взмахнул в воздухе руками, чтобы удержаться на ногах, затем осторожно сел на край кровати, и тут почувствовал это.

Я не могу сформулировать словами, что это было за ощущение. Это какое-то внутреннее чувство, не имеющее ничего общего с человеческими органами чувств, какая-то мысль или, вернее, не мысль, а какой-то фон психической деятельности, словно что-то в глубине меня…

Боюсь, что я никак не смогу этого описать.

Одновременно с этим чувством появилась дрожь. Сначала мне показалось, что это моя галлюцинация, что дрожь как-то связана с этим новым чувством, возникшим у меня, но уже через десять-пятнадцать секунд я понял, что дрожит пол, кровать – вообще всё здание. Я обвёл глазами комнату и остановил взгляд на стакане с водой, стоявшем на столе. Стакан явственно дрожал – я видел круги на поверхности. Круги становились всё больше и больше, и в какой-то момент лежащий у моих ног человек вдруг выгнулся, резко распрямив спину, словно в истерической свече или от удара током. Дрожь достигла своего апогея, и внезапно всё стихло.

Чувство у меня пропало.

Человек на полу расслабился.

Здание перестало трясти.

Я внимательно смотрел на стакан, на поверхность воды, которая вдруг стала ровной, как будто и не было никакой тряски всего секунду назад.

Человек на полу развернулся и медленно встал на ноги.

–Они здесь, – сказал он.

Я попросил остановить машину ниже по улице, чтобы её не было видно из дома номер сорок шесть. Затем протянул водителю деньги и попросил подождать меня. Он внимательно, на свет, рассмотрел протянутые купюры, затем довольно ответил:

–Да я вас тут неделю ждать буду, если надо. Только стану во-о-он там, – он показал рукой, – тут парковка запрещена. Вам назад в Олыку не надо будет ехать?

–Нет, – сказал я, – в Олыку мне уже не надо. Но куда-то мне ещё сегодня понадобится, это точно.

Я вышел из машины и огляделся по сторонам. На улице было всего несколько прохожих, быстро семенящих по своим делам, почему-то казалось, что они идут домой. Наверное, потому, что в такое время все нормальные люди идут домой. Один я пробираюсь мимо огромной мусорной кучи – прямо преследуют меня эти кучи в последнее время, – чтобы, пригибаясь к земле, как заправский конспиратор, добежать до дома Гадалки и прижаться к стене.

Было тихо. Где-то в отдалении проехал автомобиль, затем где-то залаяла собака. Дом Гадалки представлял собой мрачную тёмную громадину – ни единого луча света не появлялось из окон, ни единого звука не доносилось изнутри. Я осторожно обошёл его по периметру – в темноте я чуть не упал, споткнувшись о парапет заколоченного подъезда.

Дверь, через которую мы вошли в прошлый раз, была плотно прикрыта. Вывески о коррекции кармы не было. Я собрался с мыслями и потянул на себя ручку двери. Дверь нехотя поддалась.

Я вошёл в тёмную прихожую и достал из кармана фонарик. Осторожно прикрыл дверь за собой и включил его. Белые двери с занавеской впереди были закрыты, а справа стена зияла чудовищным чёрным провалом. Как я убедился секунду спустя, железная дверь с решёткой была распахнута. В глубине за дверью виднелась лестница, ведущая вниз, – свет фонарика не достигал конца этой лестницы. Я инстинктивно прикрыл железную дверь – петли не скрипели, видимо, её открывали часто. Выключив фонарь, я медленно открыл знакомые деревянные двери.

Темнота.

Тишина.

Я закрыл глаза и пошарил рукой по стене – я помнил, что где-то тут был выключатель. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы найти его и включить свет.

Открыв глаза, я осмотрел комнату.

Я не заметил почти никаких отличий от того, как комната выглядела в мой прошлый приход. Только в углу, возле серванта, на полу валялся колокольчик, снятый зачем-то с дверей.

–Тут кто-нибудь есть? – громко спросил я, но ответа на последовало.

Я подошёл к дверному проёму в противоположной стене и попытался что-нибудь рассмотреть за длинными бусинами стекляруса. Ни единого отсвета нельзя было разглядеть во второй комнате, и, когда я задерживал дыхание, вокруг меня повисала тишина, которую вполне можно было назвать гробовой.

Не входя во вторую комнату, я просунул руку справа от стеклярусных занавесок, нащупал выключатель и включил свет. Затем прошёл внутрь.

Вторая комната была в точности такой же, как тогда, когда мы были здесь с Вербой. Даже стеклянный шар продолжал стоять на том же месте, на трюмо. В комнате никого не было.

Я выдохнул, запрокинул голову и покрутил её немного вправо-влево, чтобы размять шею. Затем медленнопрошёлся по комнате, подойдя почти вплотную к гобелену с «Неизвестной». Вблизи было видно, насколько это отличная работа. Каждый стежок был на своём месте, аккуратно повторяя мазки Крамского. Я покачал головой и повернулся, чтобы уходить, но тут увидел какую-то тень у стены, под ковром. Я внимательно осмотрел угол, в котором висел ковёр, затем осторожно подошёл. Ковёр слегка колыхнулся из-за движения воздуха, вызванного мною.

Я протянул руку и резко отдёрнул ковер в сторону.

На меня в упор смотрела Гадалка.

Её стеклянные глаза навеки замерли с выражением недоумения, рот был чуть приоткрыт, а ниже, над линией бус, зияла широкая щель перерезанного от уха до уха горла. Гадалка сидела в большом мягком кресле с подголовником, установленным в широкой нише, скрытой ковром. Из ниши не было других выходов. Внизу, под креслом, была лужа крови, которая едва не вытекла из-под ковра и которую я, похоже, и принял за странную тень.

Я поднял руку и осторожно, стараясь не оставлять отпечатков пальцев, закрыл Гадалке глаза. Вот и доигралась ты со своей кармой и со своим предназначением. Доэкспериментировалась.

Я решительно прошёл в первую комнату и снял со стены карту звёздного неба. Уже в дверях я сообразил, что здесь могут быть Вербины отпечатки, поставил на пол картину и прошёлся во всем поверхностям в доме носовым платком. Затем поднял картину, выключил свет и вышел. Когда я уже закрывал за собой дверь, у меня зазвонил телефон.

–Ало, Клёст? Добрый вечер, это Клочко вас беспокоит. Послушайте, у нас тут такая чертовщина творится…

–Да?

–В общем… не важно. Я вам звоню, потому что мой пациент… ну вы поняли кто… попросил у вас кое-что уточнить. Дело в том, что он уверен, будто за ним придут. И придут буквально с минуты на минуту, не знаю, право слово… мне уже казалось, что он выздоравливает… Так что я тут сижу пока с ним, надеюсь дождаться какой-то ремиссии или хотя бы пока он уснёт. Так вот, о чём я. В общем, в связи с этими ожиданиями он как бы… ну… подтягивает хвосты, возвращает долги и так далее. Так вот он просит уточнить у вас: передали ли вы деду по поводу белок? Не знаю, ей-богу, какое это имеет для него значение…

–Да, передал, – ответил я, – дайте ему трубку, я сам ему расскажу. Он мне тоже кое-что должен…

Отель «Заблудившийся единорог» был погружён во тьму. Горели фонари перед входом, и из фойе слабо пробивался какой-то свет, но ни одно окно не светилось, как будто здание покинули все его обитатели.

–Вы уверены, что он открыт? – спросил водитель.

–Да, уверен, – сказал я, – ждите здесь. Я скоро вернусь.

Я прошёл в фойе гостиницы и остановился ненадолго, чтобы глаза привыкли к темноте. Единственный источник света находился внизу, под стойкой рецепции, освещая пространство за ней ровным голубоватым светом. Больше ни одна лампа не горела. Я огляделся по сторонам в поисках кого-то, у кого можно было бы взять ключ, но в фойе было пусто.

–Здесь есть кто-нибудь? – позвал я.

Тишина.

–Алё-о-о! – Я подошёл к рецепции. – Кто-нибудь есть?

Прямо на стойке рецепции лежал ключ – я посмотрел на бирку и увидел, что он от моего номера. Ещё раз оглянувшись, я взял ключ со стойки и пошёл наверх.

По тёмному коридору я дошёл до своей двери, открыл её и поклацал светом – электричества не было. Я достал фонарик, прошёл к кровати, включил ноутбук и разложил рядом карту области и картину со звёздным неба. У них были различные масштабы, и мне пришлось порядком повозиться с электронной картой и накладыванием картины неба прямо на монитор компьютера, на котором я отмечал фломастером точки соприкосновения. В конце концов световые точки картины совпали с населёнными пунктами на карте. Совместив верхнюю из двух крупнейших звёзд с Каменец-Подольским, а нижнюю – с Хотином, я получил среднюю прямо посреди леса. Аккуратно измерив положение этой точки, я перенёс её на бумажную карту области. Если я всё понял правильно, это и есть могила Брейгеля, что бы она собой ни представляла.

Я зашёл в ванную, умылся, сполоснул рану на голове и, как мог, обработал её зелёнкой. Затем переоделся, нацепив на себя пояс для инструментов и жилет, в которые я рассовал разные мелочи, выключил компьютер, взял с кровати карту и вышел.

В отеле по-прежнему не было света, не считая ровного сияния в фойе из-под стойки рецепции. Прямо посреди этого сияния стояла Марыля и смотрела на меня, не говоря ни слова. Я прошёл мимо и у самого выхода остановился, затем оглянулся. Марыля представляла собой тёмный силуэт на фоне голубоватой деревянной стены, чем-то похожий на маленькое дерево. Она медленно подняла правую руку и помахала мне. На светлом фоне было отчётливо видно, что у силуэта её руки не хватает трёх пальцев.

Мы выехали из города на запад, затем свернули налево, на узкую разбитую дорогу без обочин. Мы проехали Довжок, затем поворот на Суржу. По обеим сторонам дороги потянулись сады с серо-синими деревьями – луна перекрашивала весь мир вокруг по своему усмотрению. За поворотом на Нагоряны начался лес. Мы проехали по Княгинину – мне приходилось всё время показывать дорогу, водитель был не местным, – и через пару километров я попросил остановить. Сверился по компасу и GPS. Мы осторожно поехали дальше, до первого же поворота направо. Здесь начиналась отвратительная грунтовка, которая скоро упёрлась в какую-то изгородь.

–Вот, – я показал направо, – видишь просеку?

–Вижу, – задумчиво ответил водитель.

–Нам туда, – сказал я.

Мы объехали непонятные колдобины и поехали через лес. Если верить карте и моей интуиции, это был тот самый лес. Просека пару раз несильно вильнула и один раз повернула на сорок пять градусов. С каждым метром, казалось, она становилась всё уже и уже. Даже и не знаю, зачем нужны такие узкие просеки.

Внезапно свет фар выхватил впереди автомобиль, полностью перегородивший дорогу.

–Вот чёрт! – воскликнул водитель и нажал на клаксон.

–Тихо! – прикрикнул на него я.

–Так чего? – удивлённо сказал водитель. – Мы ж не проедем. Нам хозяин машины нужен, по-любому.

–Я хозяин машины, – сказал я.

Автомобиль стоял с выключенным двигателем и светом. Внутри никого не было видно – видимо, Русалка ушла в лес. Я открыл машину запасным ключом и залез в багажник. Под двойным дном лежал холст с завёрнутым в него отцовским ружьём. Верба о нём не знала, а значит, не знала и Русалка. Я аккуратно развернул холст и проверил затвор. Всё в порядке, работает.

Я огляделся. Лес вокруг представлял собой две сплошные чёрные стены, справа и слева от просеки, – глаза никак не хотели привыкать к темноте, их слепил свет фар стоявшей сзади машины.

–Всё, – сказал я, подойдя к водительской двери, – дальше не надо.

Я просунул в открытое окно несколько купюр.

–Точно? – спросил он. – А назад вы как?

–На своей машине, – уверенно ответил я и показал на неё рукой.

–А, ну как знаете. – Он пересчитал деньги, улыбнулся, кивнул мне и плавно проехал задним ходом по просеке до небольшой полянки, где развернулся и стал разгоняться.

Когда его машина скрылась за поворотом, я включил фонарик и разложил холст на весь багажник. Осторожно почистив ружьё, я зарядил его и попытался прицелиться. Нормально. Я засунул в карманы ещё несколько патронов, повесил ружьё на плечо и закрыл багажник.

Затем достал мобильный телефон и набрал номер Караима.

–Слушаю вас, – ответил он. – Вы нашли мою дочь?

–Да, – сказал я, – у вас есть GPS? Записывайте координаты.

Когда глаза полностью адаптировались, пугающий монолит леса вокруг меня распался на мириады разнообразных объектов, где-то лучше, где-то хуже освещённых полной луной, занимавшей едва ли не полнеба. Я осторожно пробирался среди зарослей. Деревья, кусты, пни, бурелом и высокие травы – всё вокруг приходило в движение, провожая меня своим особым лесным взглядом.

Я старался идти тихо, через каждые сто шагов сверяясь по карте и GPS. Первый километр я прошёл достаточно ровно, но в середине второго вдруг обнаружил, что сбился с курса, – почему-то я резко принял влево. Медленно – спешить в лес нельзя – я вернулся назад, стараясь идти по своим следам, затем развернулся в нужном направлении. Сверился с компасом. Вон то дерево прямо по курсу – как раз у меня на пути через сто метров. Я снова пошёл, тщательно выбирая, куда поставить ногу, и через сто шагов остановился. Я не дошёл до дерева, которое выбрал. Ещё раз сверился с приборами. Я снова сбился, только на этот раз принял вправо. Да что ж такое!

Я вернулся назад, наметил себе цель – то самое дерево – и пошёл вперёд, поднимая на него глаза каждые несколько секунд. И тут я вдруг понял, что не могу сделать следующего шага – словно упёрся в стену. Я поднял глаза и посмотрел вперёд. Никакое препятствие передо мной не стояло, но ощущение стены – железобетонной, непреодолимой стены – было таким реальным, что я лишь осторожно протянул вперёд руку. Кончики пальцев похолодели. Я протянул руку дальше – и почувствовал, как она налилась кровью. Волосы на руке встали дыбом, и кожу в некоторых местах начало покалывать.

Забавляться времени не было.

Решительно шагнув прямо в стену, я почувствовал глухой удар где-то глубоко в мозгу. Я сел и обхватил руками голову. Через несколько секунд туман в голове рассеялся, и я опять обрёл способность соображать. Я встал и сделал ещё пару шагов – идти стало гораздо легче. Я опять сверился с GPS и картой. Да, я был там, где надо, теперь я был уверен. Я уже находился в зоне погрешности изображения, то есть смотреть дальше на карту не имело смысла. Я положил всё лишнее на землю и огляделся. Вокруг меня был лес – сейчас уже действительно настоящий дремучий лес, где, может быть, не ступала нога человека. «Впрочем, – подумал я с содроганием, вспомнив свой проход через невидимую стену, – может быть, тут и лапа животного не ступала». Кроны деревьев наверху были плотно переплетены, и лишь местами сквозь них пробивался мрачный лунный свет, создававший иллюзию того, что я нахожусь под водой. Я прислушался. Где-то вдалеке был ровный белый шум, без акцентов и намёков на что-то конкретное.

И тут я отчётливо услышал чей-то вздох.

Вздох донёсся из-за группы деревьев, стоящих передо мной в нескольких метрах. Я затаил дыхание и продолжал слушать. Через какое-то время я так же отчётливо услышал треск ломающейся ветки.

Медленно и осторожно я пошёл вперёд, стараясь соблюдать полную тишину. Через минуту я дошёл до деревьев впереди и осторожно выглянул из-за широкого ствола березы.

Я увидел не очень большой, но довольно глубокий овраг, над которым почти полностью сомкнулись ветви обрамляющих его деревьев. Внизу, на самом дне, сидела Русалка. Налетевший невесть откуда ветер зашелестел листьями кустов и дал мне возможность почти бесшумно спуститься. Русалка услышала меня, когда нас разделяло не больше метра. Она вскочила на ноги и выбросила вперёд правую руку, но я решительно врезал ей прикладом в челюсть. Она картинно всплеснула руками и упала.

Я достал из кармана верёвку и крепко связал ей руки хорошим морским узлом, пока она, находясь в полубессознательном состоянии, вяло отбрыкивалась. Только после этого я спокойно осмотрел овраг. В лунном свете это было удивительное зрелище.

Овраг представлял собой двухметровую щель между двумя холмами, поросшими кустарником. С одной стороны оврага был тупик – здесь холмы соединялись друг с другом. С противоположной стороны земляные стены справа и слева плавно опускались вниз и создавали естественный выход из расселины, сразу за которым рос высокий густой кустарник. Обрывы справа и слева были довольно крутые, лишь в нескольких местах можно было спуститься по ним вниз – и то с трудом. Высота стен расселины достигала трёх-четырёх метров. Таким образом, место, где я стоял, было защищено от постороннего взгляда со всех сторон.

Весь овраг протянулся метров на двадцать. Его дно было почти лишено растительности – здесь не росли ни деревья, ни кустарник и только кое-где пробивалась трава. Зато под ногами в изобилии валялись сухие ветки, и передвигаться тихо было почти невозможно.

Я отошел от связанной Русалки, сделал несколько шагов в глубь оврага и остановился. Передо мной на голой земле без единой травинки, лицом вверх, с откинутой в сторону правой рукой и подвёрнутой по себя левой, лежал труп Ганса Брейгеля.