Дочь последнего дуэлянта Бенцони Жюльетта

– Надеюсь, вы не собрались на прогулку в такой поздний час? Ночь не за горами, и потом…

Он скользнул взглядом по ее пышному платью из бледно-желтой тафты, расшитой маргаритками, низ которого и вставка на юбке были отделаны кружевными оборками, так же как отвороты широких рукавов и воротник, окружавший глубокий вырез. Изабель поняла, что смутило конюха.

– Я не в амазонке? У меня не было времени переодеться, мне срочно нужно вернуться в Преси. Платье мне не помеха, вы же знаете, Мерлен!

– Да, конечно, но…

Он замолчал и склонился в глубоком поклоне, который весьма удивил молодую девушку.

– Монсеньор! Какая радость видеть Ваше Высочество! Какая честь, что вы взяли на себя труд дойти до конюшни! Господин де Турвиль!

Изабель обернулась и увидела перед собой герцога Энгиенского и де Турвиля, первого дворянина его двора. Они уже подошли к воротом, ведя на поводу своих лошадей.

– Мы решили приехать незаметно и… Изабель! А вы что тут делаете? И в таком красивом платье?

Людовик помог ей подняться из глубокого реверанса, но руки ее не отпустил, а задержал в своей. Никогда она не видела более прекрасной улыбки на его лице, и сердце ее переполнилось радостью: он смотрел на нее так, словно увидел впервые.

– Господи Боже, как же вы хороши! Всякий раз, когда я вас вижу, я нахожу, что вы стали прекраснее, чем в прошлую встречу. И я счастлив встретить вас дома первой. Однако вы не ответили: каким чудом вы оказались возле конюшен? Только поздоровайтесь сначала с господином де Турвилем.

Что Изабель и сделала, невольно рассмеявшись.

– Здравствуйте, господин де Турвиль, – сказала она. – А вот что я здесь делаю…

Девушке довольно трудно было бы объяснить герцогу, что она убегает от его юной супруги и хочет вернуться к себе домой. Не ведая, в чем состоит трудность, Мерлен инстинктивно ее почувствовал и пришел Изабель на помощь.

– Мадемуазель де Бутвиль пришла узнать, как себя чувствует Красотка, ее самая любимая кобыла. Вчера она поранила ногу. Но могу вас уверить, что царапина уже зажила!

– А я теперь успокоилась, – ответила Изабель конюху и одарила его благородной улыбкой.

– Ну, значит, мы отправимся в замок вместе. Извольте взять меня под руку!

Изабель умирала от желания исполнить просьбу молодого человека, но все-таки отказалась:

– Может быть, было бы лучше нам прийти в замок не вместе, кузен? Кроме господина принца, в сборе вся семья. Ваш неожиданный приезд будет для всех величайшей радостью. И я боюсь, как бы не возникло недовольства, что я первая встретила вас и мы пришли с вами вместе.

– Не вижу, что тут плохого!

– Дело в том, что в замке и ваша жена тоже. Она приехала вчера днем.

Герцог, как это было ему свойственно, звучно расхохотался.

– Вы опасаетесь сцены ревности? Она должна была бы меня уже узнать! Думаю, она усвоила, что я ее терпеть не могу. И что самое лучшее для нее – это быть как можно более незаметной.

– Не забывайте, что она подарила вам сына.

– Сделайте милость, давайте больше не будем говорить о моей жене. И берите, пожалуйста, меня под руку без всяких отговорок. Я настаиваю!

Людовик не сводил с нее пристального взора, Изабель ничего не оставалось, как повиноваться. Рука девушки слегка дрожала – так переполнено было ее сердце! – когда легла на сукно рукава герцога. Людовик почувствовал эту дрожь и накрыл маленькую руку своей.

– Вот теперь хорошо! Идемте в замок, и улыбайтесь, черт возьми! А то все вокруг подумают, что вы меня ненавидите!

– Я?! Ненавижу вас?!

Изабель мгновенно сообразила, что тоном выдала свое волнение, кашлянула и продолжала так, словно вела непринужденную беседу.

– Как случилось, кузен, что вы появились так внезапно, без труб и барабанов – это выражение, мне кажется, как нельзя более уместно – в сопровождении одного только господина де Турвиля? Весь Париж, все королевство ждет вас, чтобы рукоплескать вам, прославлять, бросаться под копыта вашей лошади и бросать вам цветы, бить во все колокола, петь хвалы, а вы возвращаетесь пешие и только с одним боевым товарищем…

– Именно для того, чтобы остаться незамеченным. Я сказал уже, что хочу подарить сюрприз в первую очередь своей матери и сестре, если она здесь…

– Она здесь, не беспокойтесь. Отсутствует только господин принц, он, как член Государственного Совета, не покидает Лувр, хотя с большим удовольствием избавил бы себя от встреч с кардиналом Мазарини. Ваш отец мечтает о встрече с вами.

– Мы встретимся через день или через два. Завтра я снова встану во главе своих воинов, которых оставил в Ланьи, и, возглавив их, войду с ними в Париж. Но я решил, что сегодня вечером мне будет довольно моей семьи. И вижу, что не ошибся, потому что первой встретил вас. Какая чудесная неожиданность! Для меня, усталого воина, вы появились, словно живительный источник.

Ручку, которую он все не выпускал, он поднес к губам и одарил свою спутницу взглядом, от которого она вспыхнула, так откровенно он выражал желание. И голос его вдруг стал низким, почти что хриплым.

– Сколько вам лет, прелестная кузина?

– Шестнадцать.

– Так молоды и уже так божественны! Что же с вами будет в двадцать? Почему, черт возьми, я женился не на вас?

Они подходили к замку. Изабель почувствовала, что должна разрушить чары, и с веселой улыбкой сообщила:

– Да потому что вам никогда бы этого не позволили!

– Почему же? Вы же Монморанси!

– Но на шахматной доске дипломатии я ничего не значу. У меня нет даже состояния. А это большой недостаток.

– Вы так считаете? – спросил он, помрачнев. – А риск получить потомство, затронутое безумием? Мне кажется, это гораздо страшнее. Я не перестаю об этом думать с тех пор, как родился ребенок…

Они были уже у дверей. Их заметили и кинулись к ним навстречу.

– Ради бога, кузен, улыбнитесь! Скорее улыбнитесь!

– Нет ничего легче, чем улыбнуться вам, кузина, – произнес он и улыбнулся, а потом снова поцеловал ее руку, которую так и не выпускал из своей.

Но скоро ему пришлось это сделать. С радостными криками на них накинулись все, кто был в гостиной, мужчины, женщины, целая толпа. В одно мгновение мощные руки оторвали герцога Энгиенского от земли и торжественно вознесли его вверх, а потом опустили перед матерью, которая, плача, раскрыла ему объятия:

– Мой сын!

Всего два слова, но в них столько любви, столько гордости, столько счастья, что невозможно к ним прибавить и звука! Шарлотта обожала своих детей, в особенности старшего сына, на которого возлагала все свои надежды, и этот миг возместил ей все ее страдания, начиная от его рождения в донжоне Венсенской тюрьмы, долгие годы разлуки по желанию отца, мучительную и странную болезнь, поразившую его после ненавистной свадьбы… И вот он вернулся, покрытый славой, и у его ног – благодарный ему народ! У Шарлотты не было сомнений, что в истории он останется самым великим из Конде!

Изабель скромно удалилась в сторону, довольствуясь наблюдением встречи издалека и счастливая счастьем доброй тетушки принцессы.

Еще подходя к замку, она слышала гитару Франсуа, теперь она замолчала. Франсуа, ласково погладив струны, отложил инструмент и, подождав, пока всеобщее волнение немного уляжется, подошел к сестре.

– Какое явление! Я вас обоих давно заметил…

– Нас троих. Вы забыли о господине де Турвиле, который заслуживает большего уважения.

– Подумать только! А ведь вы совсем не обращали на него внимания! Глядя на вас, можно было подумать, что идет влюбленная пара! Откуда вы появились? С острова Цитеры, где назначили друг другу свидание?

– Не слишком ли много романов вы прочитали, братец? Мы повстречались у самого благородного места на свете – возле конюшен, куда герцог привел свою лошадь, чтобы проделать остальной путь пешком.

– Герцога можно понять, а вы-то как там оказались?

– Я собиралась бежать.

– Вы? Бежать? И по какой же причине, скажите на милость?

– Может быть, вы дадите мне слово сказать? Я собиралась уехать, чтобы не видеть больше герцогиню, которая явилась и помешала мне читать возле «домика Сильвии», заявив, что рассчитывает получить его в полное свое распоряжение. Выглядело это так, словно она выставляет меня за дверь, хотя я сидела снаружи. Она хочет, чтобы домик был ее…

– Если у нее это получится, я буду крайне удивлен. Особенно у нее! Госпожа принцесса желает, чтобы в этом домике сохранялась память о самой Сильвии, герцогине Марии-Фелиции, которая после постигшего ее горя удалилась в монастырь Мулен. Принцесса, сострадая ей от всего сердца, пишет ей… Но куда вы, собственно, собирались уехать? В Преси, я полагаю?

Он снова взял в руки гитару и тронул струны, ожидая ответа, но не получил его. Изабель отвела глаза и смотрела в сторону. Тогда, наклонившись к гитаре, Франсуа тихо произнес:

– Бегство никогда не бывает правильным решением. Особенно для нас, для Монморанси. Это слово не произносилось в нашей семье. И если…

Легкий удар по горбу заставил Франсуа вздрогнуть. Вспыхнув, он бросил гитару и схватился за шпагу, но это был не кто иной, как герцог Энгиенский.

– Все еще распеваешь романсы, сидя возле дамских юбок, Бутвиль? Не пора ли тебе сменить занятие? Сколько тебе лет?

– Пятнадцать, монсеньор, и я готов вам служить.

– Именно службы я от тебя и хочу! С этого дня я беру тебя к себе на службу, потому что знаю, чего ты стоишь!

– О, монсеньор! – воскликнул мальчик, и глаза у него засветились. – Наконец-то я узнаю, что такое сражение! И сражаться пойду вместе с вами?! Вот радость-то!

– А он… не слишком молод? – встревожилась Изабель. Сердце у нее сжалось при одной только мысли, что ее маленький братец, которого она обожала и который всегда был ее самым лучшим другом, отправится воевать.

– Если ищешь славу, Изабель, отправляться за ней надо как можно раньше. Мою мать тоже очень огорчит разлука с Франсуа, но я предчувствую, в один прекрасный день он станет великим военачальником.

Чем можно ответить на такие слова? Только словами благодарности. Лицо Франсуа сияло восторгом. Изабель подумала, что мама будет гордиться, узнав, что герой взял ее сына под свое крыло. Госпожа де Бутвиль хорошо знала характер Франсуа: горд, уязвим, вспыльчив и великолепно владеет оружием. Она не хотела для него яркой, но страшной судьбы его отца.

«Если он встретит смерть в сражении, то погибнет за свою Францию, короля и благородное имя», – будет говорить потом госпожа де Бутвиль, мать, похожая на матерей древних римлян.

Изабель прекрасно это знала, но не находила себе утешения. У Франсуа всегда было такое хрупкое здоровье! Как он сумеет справиться с тяготами военных походов, жизнью на бивуаках? Однако ей даже в голову не приходило, что она может противиться призванию брата. Просто улыбка сбежала с ее губ, когда Франсуа устремился к ногам принцессы, чтобы получить от нее разрешение. Изабель охватила такая глубокая печаль, что она даже не заметила, что герцог Энгиенский остался возле нее и по-прежнему стоит рядом. Она вздрогнула, услышав его голос.

– Почему вы так огорчились, Изабель? Я понимаю, о чем вы думаете, но прошу вас, положитесь на меня. Я обещаю вам опекать его и доверю надежному человеку, который выучит его ремеслу солдата и поможет избежать глупой бравады.

Голос звучал очень ласково, молодой человек снова взял ее руку и поднес к губам.

– Улыбнитесь мне, Изабель! Мне так нравится, когда вы улыбаетесь!

Ему не пришлось ждать, ему сразу же была подарена улыбка, и, возможно, чудесный миг, в который они вдруг оказались наедине, забыв обо всем на свете, продлился бы дольше, но тут позади них лакеи распахнули двери, и в них вплыла герцогиня де Лонгвиль.

Она сияла в атласном платье, расшитом золотом под цвет ее прекрасных волос, с золотистыми топазами и бриллиантами на шее, на руках, в ушах, в прическе и в глубоком вырезе обнажающего плечи декольте. Она казалась облаком золотого света, когда, протянув руки, бросилась в объятия брата. Похоже было, что она даже не заметила присутствия Изабель, которая предусмотрительно успела сделать шаг в сторону, иначе герцогиня отдавила бы ей ногу.

– Брат мой! Только я приехала и сразу встречаю вас! Какое счастье, что я послушалась голоса моего сердца, хотя мне совсем не хотелось покидать Париж!

Они обнялись, словно были наедине, а не на виду у любопытной толпы гостей в гостиной, но поцелуй, которым они обменялись, был беглым и родственным. Людовик был более чувствителен к чужому мнению, чем Анна-Женевьева, и, продолжая держать сестру за талию, он отстранил ее от себя и залюбовался.

– Вы ослепительны! Мне кажется, что вы с каждым разом сияете все ярче!

– Волшебство вашего присутствия наполняет светом все вокруг. В особенности теперь. Блеск вашей славы заставляет сверкать и нас…

Но лукавая судьба решила превратить сиятельную встречу, которую Анна-Женевьева собиралась сделать торжественной и значительной, в молниеносную. Изабель была отомщена и едва сдержалась, чтобы от души не рассмеяться. Госпожа герцогиня вернулась из парка и бросилась на шею своему супругу.

– Мой дорогой муж! Надо же, какая радость! Почему вы не предупредили меня о своем приезде? Мы бы все вышли вам навстречу и бросали бы цветы под копыта вашей лошади!

Хотела этого Анна-Женевьева или не хотела, но ей пришлось уступить место жене своего брата, что ей очень не понравилось. Это не понравилось и самому герцогу.

– Вы тоже здесь, мадам? – осведомился он. – Благодаря какой случайности? Или, возможно, вы предчувствовали мое возвращение?

– Да, да, да! Именно предчувствовала! Я знала, что должна сюда приехать. А вам, я полагаю, не терпится познакомиться с вашим сыном?! Он прехорошенький! Настоящий ангелок!

– Стало быть, на меня не похож.

– Будет похож, когда вырастет. Ну идемте! Идемте же со мной! Мы посмотрим на него вместе.

Клер-Клеманс тянула мужа за рукав, но напрасно.

– Мадам! Мои ноги, увы, не успели забыть о множестве лье, которые я проскакал в седле. Я весь в дорожной грязи и пыли. Сделайте милость, дайте мне небольшую передышку. Я посмотрю на него в самое ближайшее время. Надеюсь, он не улетит?

Клер-Клеманс тут же расплакалась в голос, как маленькая девочка, и обрушила на мужа поток всхлипов и упреков, жалуясь, что он не любит сына и ее тоже, что мгновенно привело герцога в ярость.

– Вытрите слезы, мадам. Я обогнал свою армию, к которой вернусь завтра, чтобы насладиться минутой покоя, нежности и изящества в лоне моей семьи!

– А я? Разве я не ваша семья? Но вы хотели навестить совсем не семью, а эту дю Вижан, за которой увиваетесь и из-за которой хотите разрушить наш брак! Из-за нее вы знать не хотите вашего сына!

– О, боже! – возопил молодой человек. – Избавьте меня от глупых упреков! По крайней мере, на этот вечер! Я выйду в сад подышать свежим воздухом и не хочу видеть вас здесь, когда вернусь. Пойдемте, Изабель! Мне просто необходимо услышать, как вы смеетесь!

И неожиданно для всех он схватил девушку за руку и устремился прочь из залы, увлекая ее за собой в сад, нисколько не думая о тех, кого оставил строить догадки. Они добежали бегом чуть ли не до озера, как вдруг Изабель, вскрикнув, упала в траву: подвернулся каблук ее атласной туфельки, и она повредила ногу.

– Что такое? – спросил Людовик нетерпеливо.

– Если вы надеялись услышать мой смех, то вряд ли его услышите. Боль ужасная! – сообщила Изабель и, приподняв край юбки, стала, закусив губу, растирать щиколотку.

– Дайте-ка я посмотрю!

Он встал рядом с ней на колени, взял пострадавшую ногу и ощупал щиколотку с неожиданной деликатностью, однако его пальцы заскользили вверх к лодыжке, за что он получил шлепок по руке, и Изабель опустила юбку.

– Выше ничего нет, кузен, искать не стоит! Мне уже лучше, и, если вы соизволите помочь мне встать, я буду вам бесконечно благодарна.

– Не будем спешить! Я думаю, вашу ногу нужно опустить в воду. И потом, разве не чудесно посидеть здесь, на травке, и полюбоваться прекрасным видом? Я всегда любил Шантийи, и особенно это место. Когда был малышом, помню, удирал от гувернеров и усаживался как раз здесь, где мы с вами сидим. Ловил тут бабочек, лягушек, всякую живность. Однажды даже свалился в воду, и, если бы не сторож, который наблюдал за мной издалека, я бы наверняка утонул.

– Вы, наверное, очень испугались?

– Как ни странно, не очень. День был знойный, а вода такая приятная, прохладная. Мне часто хотелось сюда вернуться, когда усадьбу у нас отобрали. Особенно я сожалел об этом уголке парка. Я вспоминал о нем, как об утраченном рае. И вот сегодня вечером я вернулся в свой рай вместе с вами. Я вижу перст судьбы, которая остановила нас именно в этом месте.

Он придвинулся к Изабель, сердце у нее замерло, она почувствовала, что сейчас окажется в его объятиях… Но тут же сморщила носик: любовь ее жизни отчаянно пахнул потом, смазочными маслами и немытым телом, давно не мытым, не днями, а неделями, потому что, так же как господин принц, его отец, господин герцог считал попечение о теле зря потраченным временем. И она ласково оттолкнула его.

– Нет, монсеньор, пожалуйста… Только не в этот вечер…

– Почему? Я просто умираю, как хочу вас! – и вдруг его осенило, ему показалось, что он понял причину. – А-а, сегодня вам… нельзя?

Да-а, поэтическое объяснение, какого ожидала Изабель, прозвучало в совершенно иной тональности, но она рассмеялась.

– Дело в другом, кузен, я думаю, что о нас беспокоятся, и совсем не хочу огорчать нашу дорогую принцессу. Она так счастлива, что вы вернулись.

В самом деле, небольшой отряд факельщиков был уже отряжен на поиски беглецов.

– Больше, чем вы, это уж точно, – пробурчал Людовик. – Но если вы так настаиваете, хорошо, вернемся!

– А на что вы, собственно, жалуетесь? Я исполнила вашу просьбу. Разве я не засмеялась?

– А мне еще хотелось, чтобы вы закричали от удовольствия! Вам нужно будет через это пройти, моя красавица, – процедил он сквозь зубы.

– Но пока окажите мне честь и предложите руку, мне в самом деле очень больно наступать на ногу.

Людовик повиновался, сначала с неохотой, но, когда понял, что Изабель не притворяется, стал очень заботлив и подхватил ее на руки.

– Держите меня за шею, – приказал он. – Так мне будет легче нести вас.

Изабель исполнила приказание и внезапно почувствовала себя гораздо лучше. Хотя запах никуда не делся, но смущал он ее теперь гораздо меньше. Возможно, из-за странного ощущения, что она наконец-то заняла подобающее ей место и оно останется за ней навсегда. Изабель героически боролась с желанием опустить голову на крепкое плечо – и не опустила. И поздравила себя с победой, когда в ухо ей вонзился его требовательный голос.

– Носилки! Кресло! Что угодно! Вы, оказывается, куда тяжелее, чем казались на первый взгляд, – заявил герой с присущей ему любезностью.

– А вы, оказывается, не такой сильный, как я думала, – заявила она в ответ, разозлившись на такой бесславный конец их вечерней прогулки, которая поначалу представлялась ей романтической.

Четверть часа спустя Изабель отнесли в комнату, которую она обычно делила с Мари де ла Тур, но на этот раз осталась в ней одна, так как Мари уехала к заболевшей матери. Бурдело осмотрел ногу Изабель и вынес свой приговор: обыкновенное растяжение, растер распухшую щиколотку бальзамом, который, по счастью, не имел запаха, туго забинтовал ногу и рекомендовал на протяжении нескольких дней наступать на нее только при крайней необходимости. Скоро все будет в порядке, независимо от того, будет Изабель стоять на одной ноге, сидеть или лежать…

Изабель не стояла, не сидела, а лежала, но никак не могла заснуть и совсем не из-за ноги. Она все думала об удивительном вечере, когда так неожиданно прискакал Людовик и был занят ею гораздо больше, чем всеми остальными, даже больше, чем своей божественной сестрой. Воистину чудо из чудес! Неужели Людовик, который был женат – несчастливо, но все же! – и влюблен в красивую девушку, не скрывая своего желания ради нее развестись, имевший, по слухам, одну или две недолгие любовные связи, внезапно влюбился в нее? В том, что он желал ее, не было никаких сомнений, но таких мужчин вокруг нее немало. Многих влекла к себе ее юная расцветшая красота, но она хотела завоевать его сердце. Хотела быть любимой, как любила сама: сердцем, душой и телом.

Когда посветлело рассветное небо, Изабель наконец заснула. Пение петухов на птичьем дворе не разбудило ее, но разбудил шум голосов, пожелания и громкие крики, сопровождавшие отъезд Энгиена и де Турвиля. Молодые люди возвращались к своему войску, с которым заняли Тионвиль, чтобы во главе его с триумфом войти в Париж!

Изабель поспешила встать с постели и, опираясь на трость, которую поставили у ее изголовья, доковыляла до окна, а потом, как была, в ночной рубашке и с распущенными по плечам волосами, распахнула его настежь.

Молодые люди уже сидели в седлах. Прощаясь, они подняли на дыбы своих коней под восторженные крики собравшихся во дворе, а собрались во дворе чуть ли не все обитатели замка и слуги. Была там и госпожа герцогиня, она плакала, размахивая белым платком. А невозмутимая кормилица рядом с ней высоко поднимала младенца, словно он был одним из Святых даров. Наследнику подобное положение не пришлось по нраву, и он протестовал во все горло, заглушая всех вокруг.

Всадники пустились в путь. Вдруг Энгиен резко обернулся в седле, увидел Изабель, улыбнулся ей, послал воздушный поцелуй, пришпорил коня и умчался галопом…

Счастливая, что последний теплый знак прощания достался ей, Изабель не стала закрывать окно – последние дни сентября стояли на удивление теплыми – и вернулась, прихрамывая, к кровати. Она сидела не двигаясь, ожидая, когда успокоится торопливое биение сердца, улыбаясь солнцу, согревшему ее своими лучами.

Потом она, зажмурившись, с наслаждением потянулась, взглянула на ногу, подвигала ею, и ей показалось, что лодыжка уже не так болит. Давно ей не было так хорошо. Взгляд Изабель остановился на настенных часах. Подумать только, уже половина одиннадцатого! Изабель потянулась рукой к шнурку, собираясь позвать горничную, чтобы та пришла помочь ей умыться, одеться и причесаться. Дотянулась, позвонила и стала ждать. Но когда дверь открылась, вошла не горничная, а госпожа де Лонгвиль.

Зная, как кузина дорожит соблюдением этикета, Изабель приготовилась встать, чтобы с ней поздороваться.

– Сидите, сидите, – остановила ее та медовым голосом. – Я пришла без церемоний, запросто, чтобы с вами поболтать.

– Не слишком ли рано? Я только что позвонила, чтобы мне принесли умыться, – проговорила Изабель, не в силах не любоваться чарующей картиной, какую представляла собой освещенная золотым сияньем солнца Анна-Женевьева – в лазурном платье под цвет ее лазурных глаз и с сияющими светлыми волосами, уложенными в искусную прическу.

– Никогда не бывает слишком рано, если хочешь оказать услугу тому, кто дорог твоему сердцу, – пропела еще более сладко кузина. – Вы можете даже снова лечь в постель, а то, не дай бог, простудитесь!

– Как ни удивительно, но я очень проголодалась, – сообщила Изабель, все еще надеясь избавиться от Анны-Женевьевы, чья необычайная ласковость ее насторожила.

– Обед уже совсем скоро, а пока я прикажу, чтобы вам принесли молока и фруктов.

– Хватит одного молока!

Изабель поняла, что от общества госпожи де Лонгвиль ей не избавиться, поэтому смиренно устроилась среди подушек, подобрала ноги, обняла колени руками и приготовилась слушать, в то время как ее гостья подошла к окну и стояла там до тех пор, пока не убедилась, что горничная несет завтрак, который она попросила.

– Спасибо, – поблагодарила Изабель, уткнувшись в большую чашку с молоком. – Так что же такого важного вы пожелали мне сообщить?

– Важного? Ничего! Заурядное предостережение, потому что люблю вас и не хочу, чтобы вы страдали.

– Страдала? Но по какой причине? Если из-за ноги, то…

– Из-за моего брата. Мне было бы горько узнать, что в вас поселились ложные надежды на его счет. Вы на них имеете полное право из-за того особенного внимания, каким он окружил вас вчера вечером. Можно было подумать, что он в вас влюблен…

Изабель почувствовала комок в горле, словно вместо глотка молока проглотила камень, но постаралась, чтобы Анна-Женевьева ничего не заметила.

– Вот как? Трудно спорить, весь вчерашний вечер герцог вел себя со мной необыкновенно любезно. Для меня это было неожиданно, но не больше.

– Правда? Вы меня успокоили, дорогая кузина! А я уж было испугалась, как бы он не поймал вас в свои силки.

– Силки? Неуместное слово.

– Но в данном случае как раз самое подходящее. Вы же знаете, что мой брат страстно влюблен в Марту дю Вижан и по-прежнему не оставил мысли разорвать свой брак и жениться на ней.

– Даже после того, как жена родила ему наследника? Не думаю, что это будет легко.

– Да почти что невозможно! Но вам пока неизвестно, что безумную страсть не остановить никакими препятствиями. А у брата именно такая страсть. И для того, чтобы его не упрекали за нее, вынуждая бедняжку Марту прятаться от света, он решил избавить свою возлюбленную от всеобщего внимания… Если все поймут, что он влюблен в другую – в вас, например, – тут Анна-Женевьева слегка вздохнула, – его истинная любовь будет утаена и, укрытая, расцветет полным цветом. Вы меня понимаете?

Еще бы не понять! И надо было быть полной дурой, чтобы не понять этого сразу! Удар попал в самое сердце, но гордость не позволила обнаружить кровоточащую рану. Тон Изабель остался безмятежным.

– Вы хотите сказать, что меня удостоили чести, выбрав как ширму?

– Именно. Я всегда знала, что вы умны. Но не хотела, чтобы вы попались в его силки. Кому, как не мне, знать притягательное обаяние моего брата, но вы не должны стать его жертвой. Ему никогда не избавиться от своей сумасшедшей жены, так что мечты его тщетны. А вам в первую очередь нужно подумать о себе, вы так молоды, так хороши собой! Самое время найти себе достойного мужа, такого же, как нашла себе ваша сестра. Мари-Луиза всегда держалась в тени, в гостиных едва замечали ее присутствие, однако она вот-вот станет маркизой де Валансэ. И это весьма недурно…

– Для девушки-бесприданницы? Для полноты картины вам необходимо было именно это уточнение, не так ли?

Изабель удостоилась откровенно недоброжелательного взгляда.

– Я весьма расположена к Мари-Луизе, равно как и к вам, Изабель, так что никогда бы не коснулась этой темы, – холодно проронила Анна-Женевьева. – Теперь я оставляю вас, кузина, совершенно успокоенная относительно вашего будущего. Я знаю, вы сумели очаровать уже очень многих, и славный титул маркизы будет вам очень к лицу.

– Как моей сестре, я поняла вас. Но вы забыли историю с бантом, которую мы с вами затеяли. Я ее не забыла.

– Боже мой! Какие пустяки! Не придавайте ей значения!

С этими словами Анна-Женевьева выплыла из комнаты. И очень вовремя. Изабель, не в силах более сдерживать свой гнев, запустила бы в нее своей чашкой.

– Стервь породистая, – процедила она сквозь зубы. – Яд, которым ты тут все забрызгала, вылижешь весь до капельки! И с прибавкой, не сомневайся! Войны захотела? Получишь, обещаю! Господи! Как же мне плохо!

Мало ей было черных мыслей, дала знать о себе еще и нога. Не хватало только еще охрометь! Мысль об этом привела ее в ярость, и желание уехать отсюда как можно скорее завладело ею. Домой! Скорее домой! Там не будет десятка любопытных взглядов, смотрящих на нее с притворным сочувствием! Изабель сразу и безоглядно поверила кузине и не сомневалась, что ее объяснение неожиданного внимания герцога Энгиенского к Изабель уже известно всем в замке. Значит, она – всего лишь ширма?!

Случается, что сам Господь Бог приходит на помощь безутешным юным девушкам: час спустя во двор замка въехала карета госпожи де Бутвиль. Слуга привез письмо госпоже принцессе. Госпожа де Бутвиль, готовясь к свадьбе старшей дочери, нуждалась в присутствии младшей.