Большая книга ужасов – 56 Воронова Анна

Глава XIX. Загадка чудо-оружия

Господи, ну почему я?!

Если ты, господи, считаешь, что мало на мне поупражнялся, тогда загляни через мое плечо в зеркало, и все вопросы отпадут. Я никого не хочу обидеть, но, понимаешь, все хорошо в меру. Порезвились – сделали перерыв. И не фига каждый час таскать меня на этот проклятый полигон!!! Нет, что ты, я и не думала. Кто ты, а кто я. Считай это пожеланием избирателя.

Путь был знакомый, я летела, не задерживаясь, и даже отваживалась срезать углы. Оказывается, в лесу нетрудно ориентироваться, если видела карту.

«Стратегия» моя продолжалась, и ставки в игре возросли, потому что из мансарды пропали сушеная голова и колба с голубой жидкостью.

Кто украл, ясно: морильщик, «тараканий царь»! Он служил с дядей Сашей и мог что-то пронюхать по вуву. А когда полковник погиб, решил присвоить его работу. Непонятно, почему выжидал почти год – может, следил за Пороховницыным, подбирал ключи, тайком шарил в доме. Но броневая дверца мансарды не поддавалась взлому. Тогда морильщик напустил тараканов, и мы сами пригласили его в дом! Ключи висели на крючке в прихожей, никто и не подумал их спрятать…

Мы ждали, пока из дома выветрится тараканий яд, а морильщик тем временем готовился повторить опыт дяди Саши. Чертил пентаграмму в блиндаже, собирал грибы, чтобы накормить детеныша… Колдовство колдовством, а минимальные полторы тонны массы, как в ТТТ, из воздуха не возьмутся. Сперва монстрик был такой маленький, что приходилось крошить ему грибы сечкой. А часа через три уже рвал пополам кабаниху… Спасибо, что Дрюньку морильщик отнес подальше!.. Хотя попробовал бы не отнести, если дитя хочет пятибашенный танк. Дрюнька так вцепится, что легче сделать, что ему надо, чем отвязаться.

Зря лейтенант не верил, что дядя Саша наколдовал-таки свою почти бесплатную боевую машину. «Взрывом разметало, хоронить было нечего»… Потому и нечего, что монстр его сожрал! А сейчас Пороховницын со своими солдатами беспечно шел в зубы к новому гиганту с противопульной броней. Я должна их предупредить!

Может, я зря придираюсь к богу? Вдруг он и не собирался посылать меня на полигон, а думал: «Отдохни, мое возлюбленное чадо, пускай теперь лейтенант побегает»?

Я опоздала на какие-то минуты. Солдаты редкой цепью шли к подножию пригорка, где мы с братом нашли мертвую кабаниху. Спокойные лица, автоматы за плечами. Они громко переговаривались, не боясь спугнуть дичь, потому что ей некуда было деться – только удирать по неширокой полосе между рвом и болотом, а от пули не убежишь. Позади с травинкой в зубах шагал Пороховницын. У него не было даже пистолета.

– Назад! – закричала я, кидаясь им наперерез.

Заглушив мой крик, кто-то выстрелил, и тогда из-за куста, покачивая антенными усиками, приподнялась боевая машина.

Коричневая броня сверкала, как облитая шоколадной глазурью. Высматривая противников, медленно поворачивалась марсианская головка со страшными челюстями.

Вот что значило «Затраты на производство стремятся к нулю»! Такую машину только поймать за плинтусом, окропить голубой жидкостью из колбы и бросить ей любой еды на первое время. Потом она станет кормиться чем попало: отбросами, диким зверьем, людьми. И не нужно ей вооружения – она сама по себе вооружение. Армия голодных, плодящихся, пожирающих все на своем пути гигантских тараканов поставит на колени любую страну.

Грянули автоматы, и пунктиры трассирующих пуль с трех сторон потянулись к монстру. Он еще не дорос до размеров, записанных в технических требованиях дяди Саши, но выдержал удар. Отскакивая от хитиновой брони, пули с визгом рассыпались по сторонам, как искры электросварки. Старик порадовался бы, что его расчеты так хорошо подтвердились на практике. Интересно, о чем он думал, когда его пожирало собственное детище…

Похоже, лейтенант командовал солдатами, только я не слышала. Стрелки начали перебегать; один оказался у меня за спиной и палил поверх моей головы. Я вжималась в землю, боясь глубоко вздохнуть. В любое мгновение солдат мог убить меня, опустив ствол автомата на сантиметр просто потому, что дрогнула рука. Кричать ему в грохоте стрельбы было бесполезно, привстать или махнуть рукой я боялась: напуганный человек сначала застрелил бы меня, а потом стал думать, что там шевельнулось.

Стрельба была не совсем бесполезной: в самом начале чудовищу сбило кусок уса. Обломок повис, болтаясь при каждом движении и, судя по всему, раздражая гиганта. Скособочась и волоча ус по земле, тараканище покружил на месте, пока обломок не оторвался, и застыл, как будто не замечая осыпающих его пуль. Все противники находились примерно на одном расстоянии, все плевались огнем. Тараканище не знал, на кого бросаться. Когда умолк один из автоматов, он повернулся в ту сторону и побежал с невероятной скоростью.

Спасая товарища, двое солдат ударили длинными очередями, но это не задержало гиганта. Он мчался ровно, как будто плыл по воздуху.

Один за другим захлебнулись автоматы – у них тоже кончились патроны.

И тогда навстречу монстру поднялся белоголовый стриженый солдат. Не сводя глаз с подбегающей твари, он вогнал в свой автомат рожок с патронами и дал одну длинную очередь. Тридцать стальных светляков ударили в хитиновую грудь чудовища, остановив его на три секунды. Потом патроны кончились, и гигант шагнул вперед. Двигался он без особой прыти – видно, его, хоть и бронированного, оглушили пули. Со стороны казалось, что тварь смакует мгновение перед тем, как вонзить в человека блестящие, как топоры, беззубые челюсти.

Я смотрела все до конца с глупой надеждой, что в последний момент случится спасительное чудо. То ли конница выскочит из-за холма, то ли просто сменится кадр, и окажется, что солдат бежит, и у него есть время и место, чтобы спрятаться.

Мелькнула вскинутая рука, алая кровь брызнула и, собираясь в капли, скатилась по глянцевой броне.

Я орала и била кулаками землю. Ненавижу этот взрослый мир, где нельзя засейвиться и переиграть все сначала.

Глава XX. Бывалый Гриша

Меня тащили, зажав рот и упираясь в бок чем-то твердым и холодным. От ужаса сводило кожу на затылке. Я сказала себе, что чуть-чуть можно потерпеть, а потом я умру и все станет до лампочки.

Секунды тикали, ничего смертельного не происходило, и тогда я заметила, что лицо мое сжимает шершавая, чужая, но все же человеческая ладонь. Я стала перебирать ногами, помогая спасителю.

– Сама пойдешь? – спросил незнакомый голос.

– Мгу, – сказала я, потому что рука еще зажимала мне рот.

Меня отпустили – и рот, и все тулово, как говорит Дрюнька. Я была пьяная от счастья и кинулась на шею солдату, едва успев заметить пятнистую куртку, как у Пороховницына. Он отбивался и шипел: «Дура, дура!» – потому что боялся таракана. Не сразу, но я успокоилась, и мы почти нормально поговорили. Он спросил:

– Ты что здесь делаешь?

– Я дяди Саши Войтова племянница, – сказала я невпопад, но солдата устроил такой ответ.

Мы сидели в кустах, наблюдая за неподвижной глянцевой тушей. Деваться было некуда. Солдат, видно, не бывал в этой части полигона и затащил меня, спасая, на край болота. Путь к бегству перекрывало чудовище. Пока мы его не интересовали, но если вспомнить, как ненадолго ему хватило кабанихи…

– Не шевелится, – заметил солдат. – Может, Федоров его угрохал? Коля Федоров его фамилия была, земляк мой, – добавил он и тоскливо выругался.

Я сказала:

– Не угрохал. Он живой, просто наелся и растет.

– Откуда знаешь?

Я прикусила язык. Проболталась! Прав был Пороховницын: секретоноситель из меня – как паровоз из чайника, только свистеть могу… Ладно, посвистим!

– Час назад у него под кустом была припрятана половина кабана.

– Целого, значит, не осилил, – сообразил солдат. – И?

– А сейчас нападает на людей. Значит, кабана дожрал и успел проголодаться…

– Ага, массу набирает, – кивнул солдат. – У нас во взводе два качка, тоже вечно голодные… Выходит, времени нам осталось примерно час…

– Около того, – согласилась я. – Надеешься, что ваши прибегут на стрельбу?

Солдат поскреб в затылке.

– Могут и не прибежать. Все считали, что мы идем стрелять волков, а про эту дуру никто не знал. Не прибегут, – вздохнул он. – К вечерней поверке забеспокоятся, и то вряд ли, мы же с лейтенантом.

Чудовище зашевелилось. Кажется, оно еще пожирало несчастного.

– Как тебя зовут? – спросил солдат.

– Наташа.

– А я Пермяков Григорий, Гриша. – Солдат внимательно и печально посмотрел мне в лицо. Я подумала, что сейчас он скажет: «Давай поцелуемся перед смертью», – а он сказал: – А у тебя на лбу – это мода такая?

– Нет, младший брат нарисовал.

– А-а, – протянул Гриша. Какой-то он был бескостный, как будто уже смирился с тем, что нас слопают.

– Бэ, – передразнила я. – Где ваш лейтенант, удрал?

– Я за тарища лейтенанта кому хочешь пасть порву, – меланхолически сообщил Гриша.

– Я к тому, что, может, он подмогу приведет.

– Тогда так и говори: не удрал, а пошел за подкреплением. Только нет, он в ту сторону… передислоцировался, – по-военному выразился Гриша, чтобы не говорить «убежал».

Передислоцировался лейтенант в сторону искалеченной рощи. Там среди поваленных берез он мог долго играть в прятки с монстром, только нам с Гришей от этого было не легче. Оставалась надежда, что подмогу приведет прапорщик Тертычный, но и она рухнула, когда Гриша заметил комья земли, летевшие во все стороны метрах в ста от нас. Положение Тертычного было не лучше нашего, только нас тараканище прижимал к болоту, а его – ко рву, наполненному водой. Пользуясь затишьем, он рыл окопчик пехотной лопаткой. Даже я понимала, что прапорщик скорее отвлекает себя работой от черных мыслей, чем надеется на защиту земляной ямки.

Тараканище опять зашевелился. Кажется, я ошиблась, дав нам с Гришей еще час жизни. Когда монстр напал на кабаниху, он был меньше и еды ему требовалось меньше.

– Может, прорвемся, пока он сытый? Как побежим! – предложил Гриша.

– Догонит.

– А по болоту?

– По болоту я пробовала, чуть не утонула.

– Городская, – свысока заметил Гриша и снял с пояса ножевой штык. Ничего не объясняя, он одним движением срезал толстую ветку, свернул в бублик, оплел ветками потоньше, и получилась здоровенная слоновья ступня. – Носи – не стаптывай, – пожелал он, подвязывая изделие к моей ноге.

– Как это называется?

Белесые брови солдата изумленно поползли вверх:

– Ты че, сама не видишь?! Ступолка.

Со ступолками на ногах походка стала журавлиной. Болотная жижа продавливалась через сплетения веток и выливалась обратно, как сквозь сито. О беге не приходилось и думать, да и не спас бы нас бег. Мы шли и шли, пробуя трясину перед собой длинными палками. Гриша называл их слегами.

Не знаю, почему тараканище не бросился за нами. Скорее всего, был еще сыт. Он поворачивал вслед нам блестящую башку, как будто одетую в гоночный шлем; уцелевший кончик уса возмущенно вздрагивал.

Боясь чудовища, я не думала о гибели в трясине и о своей невезучести. Может быть, поэтому мы легко промахнули половину болота. Потом начались неприятности.

Сначала Гриша, который все время оглядывался на монстра, не заметил окно чистой воды и провалился по пояс. Он был выше меня на голову и весил раза в полтора больше. Я запаниковала: не вытащу! А Гриша, смущенно улыбнувшись, положил свою слегу меж двух надежных кочек, подтянулся, как на турнике, и выбрался сам.

Не прошло и минуты, как у меня затянуло в болото ступолку. На следующем шаге нога в кроссовке провалилась; теряя равновесие, я взмахнула рукой, тяжелая слега выскользнула и улетела. Урок был показательный: один неосторожный шаг – и вот уже я булькаю носом в болотную жижу. Тут обнаружилось еще одно замечательное свойство Гришиного простого снаряжения: протянув свою слегу, он вытянул меня, как на веревке.

До края болота мы добрались ползком, сели на горячую броню танка и вылили воду – я из кроссовок, Гриша из ботинок.

– А ведь убежали, – сказала я.

Гриша запустил руку в затылок и ответил народной мудростью:

– Не говори гоп, пока не перепрыгнешь.

Убежали мы в глубь полигона, отрезав себя болотом от военного городка. Причем тараканищу ничего не стоило обогнуть болото посуху (нам тоже, но тогда мы попались бы ему в лапы). Можно было насквозь пройти полигон и ловить машину – с Гришиным автоматом все станут попутными. В таком случае вызванная нами подмога пришла бы часа через три. Тертычному было не продержаться столько в своем окопчике, Пороховницыну в роще – может быть. Да и наши шансы на спасение были невелики. По дяди-Сашиным ТТТ, у тараканища скорость сто километров в час, это против наших пяти. Пока дойдем, он успеет прочесать весь полигон, разыскать нас и слопать.

– А где ваша рация? – вспомнила я. – Лейтенант говорил, что вы на полигон мобилки не берете, ходите с рацией.

Гриша вытряхивал воду из автомата. Вынул железяку с пружиной, поглядел на просвет ствол и без смущения признался:

– Я ее сразу бросил, как все побегли. Тяжелая, зараза.

– Тяжелая? Да в ней самое большое – полкило. Что я, раций у гаишников не видела?!

– У гаишников свои рации, в армии свои… – Гриша стал вылущивать патроны из магазина и рядком выкладывать на броне. – Гаишника враг не пытается подслушать, сигнал ему не давит средствами радиоэлектронной борьбы… В общем, армейские рации сложнее. И тяжелее, понятно.

– Ну не в десять же раз! – я здорово разозлилась на этого тормоза, который оставил всех без связи.

– Тяжелее-то? Не, – подтвердил тормоз, вытряхивая из магазина болотную жижу. – Если считать гаишную за полкило, то в тридцать примерно.

В своей неторопливой манере он выжал бурую воду из носового платка, протер им патрон и вставил в магазин.

– Ровно в двадцать девять, – уточнил Гриша, вталкивая пятый или шестой патрон. – Четырнадцать с половиной кило весила моя ранцевая широкодиапазонная радиостанция РБ-159 третьей серии.

Ее надо было списать еще двадцать лет назад, – добавил, зарядив полмагазина.

– А что ж не списали?

– Откуда мне знать? Может, чтобы мне служба медом не казалась… Или новые берегут. – Гриша зарядил весь магазин и взялся за следующий. – Теперь уж точно спишут, а мне дадут новую. В роте есть новые рации…

Я подумала, что Гриша бросил четырнадцать с половиной кило радиодеталей, зато тащил сорок три кило меня. Ведь ничего я тогда не соображала, так бы и валялась, пока тараканище не съест. А в том, что мы сидим без связи, больше всех виновата я. Мой-то смартфон весит не четырнадцать кило. Если бы не оставила дома, то мы уже дозвонились бы до дежурного в военном городке и ждали подмоги…

– В крайнем случае отсидимся, – я похлопала по броне танка.

– А ты внутрь смотрела?

Я подошла к башне и заглянула в дыру от пушки. Свет из сорванных люков падал на рычаги с оборванными тросами, голые железные сиденья, похожие на орудия пыток, и болты от каких-то снятых приспособлений. В корме на месте мотора зиял большой прямоугольный проем.

– Отсидимся. Он сюда не пролезет, – решила я.

– Не туда смотришь. Заметь: башни держатся одним своим весом. Они же крутиться должны, намертво не приваришь.

Я не поняла:

– Ну и что?

– А прикинь, какая у него сила. Это ж насекомое! Сковырнет и нас достанет… И откуда он только взялся? – вздохнул Гриша.

– Химия! – Ответ вылетел без задержки, будто нашептал кто-то… Кто-кто… Секретоноситель!

– Знаешь или догадываешься?

– Предполагаю.

– Химии в здешней земле полно, – согласился Гриша, вгоняя в автомат железяку с пружиной. – Страх как деревья корежит. Другой раз посмотришь, березка тоненькая, а на ней кап с арбуз, да не один!

– Что на ней?

– Кап. Нарост с крученой древесиной, из него еще шкатулки делают. Говорят, это березовый рак… Только та химия, что в снарядах с боевыми газами, росту не способствует.

– Это как посмотреть, – не сдавался мой секретоноситель. – Береза чахнет, а рак растет!

– Тогда и этот должен быть раковый, – Гриша кивнул в сторону почти бесплатной боевой машины.

Сидя на броне, мы видели только два уса над кустами – целый и обломанный. Усы шевелились. Я подумала, что тараканище может нас слышать, и передернулась.

– Да уж не обычный! – поставил точку в споре секретоноситель.

Тараканище стал приподниматься. Над кустами лаково блеснула спина.

– Тут есть блиндаж, – сказала я.

– Далеко?

– Минут пятнадцать бегом.

– Так побежали!

Тараканище явно решил начать с нас. Издалека его ползущий по краю болота силуэт мог показаться даже безобидным, но мы видели, как он бегает. Сейчас найдет дорогу в обход, и тогда нам на жизнь останутся секунды. Может, хоть Пороховницын и Тертычный успеют убежать…

Мы помчались не оглядываясь. Оказалось, что я помню дорогу к блиндажу, как будто прошла ее сто раз. Стоило мне подумать, что пора бы показаться приметному деревцу или поляне, как деревце попадалось навстречу и поляна бросалась под ноги. Уже и серая стена блиндажа мелькнула среди зелени, когда позади нас послышался треск. Будто смерч несся по лесу, ломая деревья, как спички. Таракан, таракан, таракашечка, жидконогая козявочка, букашечка…

Как на крыльях мы пролетели последние метры до блиндажа. Ворвались, навалились на дверь. Треск слышался все ближе.

– И что дальше? – нехорошим голосом спросил Гриша.

Дверь открывалась внутрь. Когда-то ее запирали на стальные засовы, но сейчас от них остались только пустые скобы.

Глава XXI. В западне

Мы сами влезли в западню, и виновата в этом была я одна. Не заметила в прошлый раз, что на двери нет засовов, и потом даже не подумала, как будем запираться. Представлялось мне, что сидим с Гришей за толстыми стенами блиндажа, которые не смогли разбить даже снаряды из пушек. Дверь у нас надежная, броневая – такая дверь должна же запираться крепко-накрепко!

Я погубила и себя, и Гришу, а ведь он спас мне жизнь…

Ш-ш-ших – прошуршало в елках. Смерть набегала со скоростью сто километров в час, и я могла только с полной уверенностью сказать Грише, что больше так не буду.

Гриша выхватил из ножен штык и вогнал клинок в скобы для засова.

Мгновение спустя дверь содрогнулась от страшного удара. Штык выдержал! А Гриша вбивал в другую пару скоб ножны.

– Ничего, – подмигнул он. – На крайняк автомат можно. Оружейная сталь…

От второго удара дверь вогнулась, как крышка консервной банки. В щель просунулся рыжий глянцевый крюк. Это где у тараканов такое?

Монстр поднажал, и со скрипом, сжимаясь в узком месте и пружинно распрямляясь, в щель продавилось еще сразу три крюка. Они росли в ряд, напоминая здоровенную расческу, только с загнутыми зубьями… Это же щетинки на ноге! У тараканов щетинки, у мух присоски, поэтому тараканы ползают только по стенам, а мухи могут хоть по потолку (чего только не узнаешь из Интернета!).

Тараканище упирался, просовывая ногу все дальше и по миллиметру расширяя щель. Я попятилась, споткнулась обо что-то и упала бы, но Гриша меня подхватил. «Что-то» оказалось поленом, на котором морильщик рубил грибы. А вот и его сечка – здоровенный полунож-полутопор… Схватив ее двумя руками, я рубанула по тараканьей ноге. Удар отдался в косточке, нога спружинила, как стальная, и отскочившая сечка обушком стукнула мне по голове.

– Уйди, вояка! – Гриша отшвырнул меня от двери и пустил в ногу короткую очередь.

Тесный блиндаж наполнился грохотом и пороховой вонью. Я отползла к дальней стене и села, ощупывая голову. На пальцах оставалась кровь, но болело не сильно. А тараканья нога убралась! На полу валялась отстреленная «расческа». Крючки на ней были толще моего большого пальца.

Вспомнилось, как Пороховницын рассуждал о следах, которые могла бы оставить дяди-Сашина боевая машина. Говорил, заметные должны быть следы, а я не видел ничего похожего… Наверняка видел! Была бы цепочка следов где-нибудь на песке, лейтенант сообразил бы, что тут побегал кто-то шестиногий. Но полигон зарос травой, песок и рыхлая земля попадаются только рядом с воронками от недавних взрывов. Пороховницын и видел примятую траву, по которой, может, ходили его солдаты, да отдельные отпечатки хитиновых крючков. Он просто не понял, что это следы живого существа. Никто бы не понял.

Дядя Саша погиб в конце ноября, а убивший его Тараканище – боевая машина с бортовым номером один – носился по полигону, пока не замерз. Неделю, а то и месяц – не помню, когда в том году ударили морозы. Чудо, что никого больше не сожрал. Там же Пороховницын работал со своими солдатами. Генералы из комиссии копались на месте дяди-Сашиной гибели. Топтались по следам Тараканища и с умным видом записывали, что полковник Войтов подорвался на мине. А Тараканище за ними приглядывал, дожидаясь, когда генералы нагуляют жирок.

Я сидела на земляном полу, измазанная в грязи и крови, промокшая до нитки в болоте, дрожала от озноба и хихикала. В ушах еще звенело от стрельбы.

– Ты что? – обернулся Гриша. Он караулил с автоматом у двери и боялся то ли подойти к свихнувшейся девчонке, то ли прозевать новую атаку Тараканища.

Я утерла слезы грязнющей рукой:

– Не обращай внимания, это я о своем, о девичьем.

– А-а! – с умным видом протянул Гриша. Как будто что-то понимал в женских истериках.

«Тен-нь!» – Непонятный звук пробился сквозь звон в ушах. Лапа лезла в пробоину от снаряда, разрывая, как нитки, стальные прутья арматуры. Гришка подскочил и опять ударил очередью из автомата.

– У меня еще рожок! – прокричал он, сияя зубами на чумазом лице. – Продержимся!

В блиндаже стало темнее – тварь заползла на крышу.

«Тен-нь! Тень-нь!» – стали лопаться прутья. Сыпались обломки бетона, и дыра в потолке расширялась. Гриша выстрелил; пуля, отскочив рикошетом, заметалась внутри блиндажа, ударилась в стену в сантиметре над моей головой и упала на пол. Гриша стоял с автоматом на изготовку, но больше не решался стрелять. Бронированная туша закрывала дыру; мы оба помнили, как от нее отскакивали пули. В замкнутом пространстве блиндажа выстрел мог убить нас раньше, чем чудовище.

В дыру просунулся ус, длинный и хлесткий, как рыболовное удилище. Конец его скреб по земле, стирая остатки пентаграммы. Гриша наступил на него и, крякнув, отсек сечкой. Ус убрался, сверху посыпались бетонные глыбы. Блиндаж строили всерьез, толщина купола была метра полтора. Чудовище возилось, куча обломков на полу была уже Грише по грудь, а дыра в потолке увеличивалась не так быстро, как мне казалось в первые минуты.

– Пусть развлекается, – подмигнул мне Гриша. – Наши уже до части добежали, скоро приведут подкрепление. Забросать его толовыми шашками – мало не покажется.

Определенно, Гриша был такой же невезучий, как я, потому что в следующую минуту Тараканище слез с блиндажа и начал рыть подкоп. Он копошился под стеной так близко, что Гриша даже не мог пощекотать его очередью из амбразуры. Мы слышали неясный скрежет и видели, как далеко назад отлетает вырытая почва. Сначала это была земля вперемешку с травой, потом строительный мусор, потом желтый песок. Пол под нами дрожал.

Гриша достал новый рожок, вылущил из него два патрона и показал мне. «Поняла?» – спросил он глазами. Я кивнула. Новый рожок он вбил в автомат, два патрона вставил в пустой и стоял, не выпуская его из рук.

– Это нам, – сказал он. – Чтобы все по нему сгоряча не выпустить.

Я снова кивнула.

– Ты не бойся, – посоветовал Гриша, разглядывая верхний патрон в рожке.

Патрон был с зеленой лакированной гильзой и розовой остроконечной пулей. Я подумала, что эта, первая, – моя, и Гриша, конечно, думал о том же.

– Жалко, что у нас «калаши» новые. У старых бронебойное действие больше. Зато у этих легкая пуля, она в теле кувыркается. Входное отверстие маленькое, а выходное – во! – сообщил он, показывая двумя руками выходное отверстие. Моя голова была поменьше.

– Хватит, а? – попросила я. – Все я понимаю, только не надо подробностей.

Куча обломков посередине блиндажа просела. Гриша, чуть не упав, отскочил к стене и заводил по сторонам стволом автомата, не зная, куда стрелять. Мы тогда не поняли, что монстру самому туго. Его подкоп обвалился, и тонны железобетона придавили безмозглую башку. Тараканище ворочался под землей, пытаясь пятиться. Блиндаж ходил ходуном. Мы ждали, что вот-вот пол провалится и в яме покажутся сверкающие, как топоры, жуткие челюсти.

– Тарищ лейтенант, – счастливым голосом сказал Гриша.

Он кивал на амбразуру, приглашая меня тоже порадоваться, только дудки, я твердо знала, что если отвернусь, то Гриша всадит мне пулю в затылок. Пороховницын просто не мог так быстро привести подкрепление.

– Тарищ лейтенант, мы здесь! – сложив ладони рупором, закричал Гриша.

Автомат он забросил за спину, и я отважилась выглянуть в амбразуру. Точно, Пороховницын. Один, безоружный.

– Кто «мы»? – не узнав меня издалека, спросил он.

– Девочка тут, Наташа. Знаете?

– Знаю, – мрачно ответил Пороховницын. – Давай-ка, бери эту девочку Наташу и беги подальше, а то у меня шнур короткий.

Он поднял из травы две связанные зеленые коробки и перебросил через плечо. «Динамитная броня, – вспомнила я, – то есть динамическая. В этих ящиках взрывчатка».

Стены блиндажа тряслись, земля вспучивалась и опадала. Гриша выхватил из скоб запиравший дверь штык, а ножны застряли. Отойдя к стене и прикрыв меня собою, он расстрелял их из автомата. Вдвоем мы еле открыли перекошенную дверь и бросились в елки.

Обернувшись, я увидела, как чудовище, придавленное, с растопыренными надкрыльями, пятится из подкопа, а в шаге от него стоит Пороховницын и машет нам – убегайте. Потом он чиркнул спичечным коробком и бросил ящики со взрывчаткой под тараканье брюхо. Я не заметила шнура, наверное, он был очень короткий. Гриша тащил меня за руку, считая скороговоркой:

– Пятьсот двадцать один, пятьсот двадцать два…

На счете пятьсот двадцать пять он швырнул меня на траву и накрыл собой.

Земля вздрогнула, и лес зашуршал листвой, словно над ним просыпался короткий дождь. Что-то тяжело падало, ломая ветки.

– Уй-е! – взвыл Гриша, скатился с меня и сел. – Глянь, что у меня там.

Рукой он тянулся к лопаткам, размазывая по куртке белую слизь. На траве дергался обрубленный с двух сторон глянцевый сустав.

– Это тебя тараканьей ногой стукнуло. Крови нет, – сказала я. – А почему «пятьсот двадцать один», а не просто «один»?

– Потому что когда скажешь «пятьсот двадцать один», проходит ровно секунда.

Мы встали и пошли к блиндажу. От взрыва он покосился еще сильнее и стал похож на тюбетейку, надетую набекрень. Остатки почти бесплатной боевой машины вперемешку с песком и клочьями травы валялись по всей поляне.

Пороховницына не было – ни живого ни мертвого. Я искала глазами кровь, обрывок формы – ну хоть что-то, что напомнило бы о человеке, который несколько секунд назад стоял здесь, огромный, живой, скаля зубы в кривой усмешке. И среди полупрозрачных внутренностей, заброшенных взрывом на верхушку блиндажа, увидела человеческую руку с часами. Я схватилась за Гришу.

– Федоровская, – проследив за моим взглядом, сказал он. – Будет что похоронить.

Лейтенанта мы нашли за блиндажом. Он сидел, ковыряя грязными пальцами в запорошенных глазах и пытаясь проморгаться.

– Подождите, я платочком, – сказала я.

Пороховницын смотрел в сторону, он меня не слышал.

Я села рядом и стала ковырять в лейтенантских глазах платочком, который был не чище пальцев, потому что побывал в болоте. Вообще, все очумели от счастья. Гриша отплясывал что-то народное, на каждый притоп пуляя в небо из автомата, и орал, что дембель неизбежен. Подошел немолодой краснолицый Тертычный и стал докапываться, где Гришины ножны, как будто сейчас не было ничего важнее. У Тертычного тоже был счастливый вид.

И только мне стало жутко и тоскливо, потому что я вдруг подумала об исчезнувших из мансарды сушеной голове и колбочке с голубой жидкостью.

Глава XXII. Правда о морильщике

– Сегодня с утра у нас работал.

– Ушел час назад, он в «Избе рыбака» сейчас травит.

– Нет, к нам он обещал прийти только завтра.

Второй час мы искали по городу морильщика. Людей таких профессий все знают, но никто с ними не знаком. Самому Пороховницыну достаточно было имени – Геннадий – и телефона в записной книжке на букву «Т» – «тараканы». По телефону не отвечали, и мы пошли по магазинам и ресторанам, везде спрашивая адрес Гены-тараканщика. Вдруг оказалось, что похититель головы и колбочки с голубой жидкостью и не думал скрываться! В одном магазине он работал утром, в другой обещал зайти к вечеру. Мы верили, пока в двух кафе подряд нам не сказали, что морильщик только что ушел.

Стало ясно, что Папаша Мюллер пустил нас по ложному следу.

Мы сели в «уазик» Пороховницына и стали кружить по улицам. Смеркалось; во многих домах зажглись огни, и мы ехали медленно, разглядывая чужую жизнь за окнами. Пороховницын раскланивался с прохожими; некоторых он спрашивал про Гену. Наконец, мы нашли человека, который полчаса назад видел морильщика у круизного теплохода. Пороховницын свернул к пристани.

– Зачем? – спросила я. – Ему, что ли, делать нечего, кроме как на теплоходе кататься?

– А зачем он делал гиганта? – вопросом на вопрос ответил Пороховницын.

– Проверить, работает ли заклинание.

– Проверил, теперь что?

– Не знаю.

– Теперь ему нужна рекламная акция. Он выпустит на улицы парочку гигантов, чтобы их показали по всем телеканалам.

– А потом? Солдат уже погиб, и еще люди погибнут. Думаете, тараканщик надеется, что ему все простят за такое оружие?

– Это вряд ли, – подумав, решил Пороховницын. – Скорее он хочет продать оружие куда-нибудь за границу. Или шантажировать наше правительство.

– Самолет и миллион баксов мелкими купюрами?

– Тут не миллионом пахнет, а миллиардами. Только все нужно делать в Москве, а теплоход там и будет завтра вечером.

У пристани, кроме вчерашнего пароходика «Капитан», превращенного в плавучий ресторан, стоял только один корабль – двухпалубная бело-голубая «Паллада». Оставив меня в машине, Пороховницын коротко переговорил с матросом у трапа и вернулся, разводя руками.

– Из-под носа ушел. На этот раз он действительно был здесь, просился на борт, а у них нет свободных кают.

– Да зачем ему на теплоход? – не поняла я.

– Затем, что он службу знает. Я уже вызвал из полка особиста – контрразведчика, иначе говоря. Про таракана, конечно, не докладывал, а то бы не поверили, а сказал, что обнаружено оружие большой разрушительной силы. С минуты на минуту особист доберется до полигона, еще час ему на допросы, а через два часа все дороги перекроют. Значит, на своей машине Папаше Мюллеру нельзя в Москву. На поезде тоже нельзя: потребуют паспорт, и его данные попадут в компьютер. А на теплоходе – медленно, но верно. Кстати, ночью теплоход будет проходить шлюзы, там можно выскочить на стенку, дойти до шоссе и попроситься в попутную машину… Что теперь говорить, раз его не взяли на теплоход, – вздохнул Пороховницын.

На «Капитане» оркестр заиграл «Амурские волны».

– Пары разводит, – сказал Пороховницын.

– Он разве плавает? Я думала, это плавучий ресторан без мотора.

– С мотором, то есть с паровой машиной, – ответил Пороховницын. – Плавает за отдельную плату, когда все гости – одна компания, например, свадьбу гуляют.

Мы переглянулись, и лейтенант вытащил ключи из замка зажигания: