Опаловый соблазн Бернард Рене

Глава 14

Утром Дариус объявил, оставив без внимания возражения экономки, что будет проводить дни в своей библиотеке, а не лежать в кровати, уставившись в потолок.

— Несмотря на привлекательность потрескавшейся штукатурки, я гораздо лучше отдохну, читая у себя в кабинете в приятном обществе Елены, если она согласится…

— Она согласится, — твердо сказала Елена от двери.

— Кто я такая, чтобы мешать человеку убивать себя? закатила глаза миссис Макфедден.

— В том-то и дело, миссис Макфедден, — улыбнулся Дариус. — Можно мне еще немного этого чудесного мятного чаю? Клянусь, он творит чудеса с моей больной грудью.

У пожилой женщины порозовели щеки, и она, откровенно разнервничавшись, всплеснула руками.

— Я принесу чайник, но единственное чудо, которое я вижу, так это то, что вы еще стоите! Не нужно бросать на меня этот проникновенный взгляд и думать, что я смягчусь!

Она вышла прежде, чем он успел поблагодарить ее, а всю сцену завершил смех Елены.

— Вам следует быть более осмотрительным, — мягко упрекнула его Елена. — Чтобы проучить вас, она положит в чай не только мяту.

— Я знаю. — Сев в кресло у камина, он достал из кармана короля. — Думаю, она беспокоится, а от ворчания ей становится легче. А это… — Дариус поднял черную фигуру в короне. — Спасибо за ваш жест. Он был неожиданным, и я никогда его не забуду.

Он поставил фигуру на доску, и Елена заняла место напротив него.

— А вам за ваш, — отозвалась она и, сняв с шеи ленточку с привязанной к ней королевой, развязала ее. — Я все время не снимала ее.

Она поставила белую королеву на поле, и Дариусу пришлось проглотить комок, образовавшийся у него в горле, когда он снова увидел их выстроившиеся армии.

— Наши талисманы хранили нас, — заметил он.

— Вы, оказывается, суеверны, сэр? — поддразнила она его.

— Вовсе нет, — покачал он головой. — Единственное, к чему я постоянно возвращаюсь во всех своих исследованиях, — это безоговорочная уверенность в том, что люди по сути своей одинаковы, независимо от того, где они обитают — во дворцах или в грязных лачугах. Я думаю, мы все гораздо больше похожи, чем нам кажется.

— Но в культурах, с которыми мы встречаемся, существует масса различий, — нахмурившись, возразила она.

— На поверхности — возможно, — покачал головой Дариус. — Но в глубине, думаю, мы все хотим одного и того же — счастья, достатка, безопасности и семьи.

— Это похоже на рай. Но все зло и распри…

— …являются результатом нашей всеобщей способности к добру или злу, в зависимости от того, как мы себя реализуем, — перебил он ее и откинулся в кресле. — Не больше и не меньше. Возможно, наши взгляды окрашивает особенность местной религии. В Индии Джозайя считал, что религия индусов имеет свой, более тонкий смысл.

— Мне не нравится религия этой страны, мистер Торн. — Изабель поежилась. — В частности, эти «Законы Ману»…

— И что с ними? — мягко спросил он.

— Они несправедливы к женщинам! — выпалила она.

— Некоторые из них, но не все так плохи. Существует изрядное количество тех, что напоминают об уверенности в себе и необходимости говорить правду, — с грустной улыбкой сказал он. — У меня было много времени подумать, что я скажу, если снова увижу вас.

— «Если»?

— Ну, между приступами натужного кашля где-то за пределами Йорка и размышлением над тем, что вы, возможно, не захотите дожидаться моего возвращения… у меня возникли сомнения, — пожал он плечами. — Елена, я всего лишь человек.

— Прежде чем вы скажете что-нибудь еще, — начала она, нервно расправляя юбки, — я должна знать, мистер Торн. До отъезда в Лондон вы… целовали меня.

— Целовал.

— А после возвращения — нет. Вы были больны и просили миссис Макфедден позаботиться о вас. Я бы охотно… ухаживала за вами, но… мне не хватало смелости войти. Вы поправляетесь и… — Она в упор посмотрела на него светло-голубыми глазами, полными переживаний. — Ваши чувства… изменились?

— Нисколько. Наоборот, там, где это касается вас, я только больше уверен в них.

— О-о! Тогда почему, мистер Торн, мы сидим так официально, разделенные шахматной доской?..

— Потому что я обязан кое в чем признаться — так как не должно быть ничего, что я скрыл бы от вас. Я хочу, чтобы вы никогда не могли обвинить меня в том, что я не был честен.

— Да.

— Помните, вы как-то спросили, был ли я влюблен?

— Да.

— Не был никогда. Я не подпускал близко к себе ничего, что угрожало моему внутреннему понятию самодисциплины, и любовь в том числе.

— Почему?

— Мой отец… — Дариус замолчал и выпрямился, как человек, готовый встретиться с расстрельной командой. — Я второй сын портового рабочего и дочери торговца рыбой. Подозреваю, что я настолько ниже вас, насколько трава ниже луны.

— Любовь зависит от статуса, полученного при рождении? — Елена нахмурилась. — Вы это хотите сказать? Что второй сын портового рабочего и дочери торговца рыбой не может любить?

Дариус открыл рот, собираясь ответить, но в растерянности закрыл его, не найдя ответа. Из всех слов, которые он приготовился услышать, таких он просто не ожидал.

— Нет, я говорю это вам, так как думал, что это изменит ваше… отношение ко мне.

— Вы отличаетесь от того человека, который помчался спасать друзей и едва не пожертвовал своей жизнью, спеша быстрее вернуться ко мне, чтобы я не оставалась одна?

Дариус безмолвно покачал головой.

— Тогда мое отношение к вам не изменилось. Скажите мне, почему мужчина, который столь благороден и верен своим обещаниям, «не позволяет» себе любить?

— Я… Это не только потому, что мой отец был… простолюдином.

— Нет?

— Не только, а еще потому, что я боялся того, каким… человеком мог бы стать. — Дариус глубоко вздохнул, переводя дух. — Мой отец был… — Он замолчал и попытался еще раз, считая, что ему легче смотреть на огонь в камине, чем в ее красивое лицо. — Он был ужасным… человеком, худшим из всех людей. Когда он не бил мою мать или не искал повода побить своих детей, он пил до тех пор, пока не падал с ног. Он был грубияном и садистом, и я всерьез считал, что сатана должен сидеть у его ног в благоговейном восторге.

— О Господи!

— Я подслушал, как мать, плача, признавалась подруге, что не может оставить отца, потому что любит его. — При этом воспоминании Дариус зажмурился. — Я ненавидел ее за это. Я не понимал, как он мог иметь над ней такую власть, что она добровольно жертвовала стольким — собой и детьми — ради любви.

Изабель не находила слов, чтобы утешить его.

— Я разумный человек и могу простить ей ее выбор, — продолжил Дариус, снова пристально глядя на нее. — Но ведь я знаю, что в моих жилах течет кровь того человека.

— Но вы совсем другой!

— Да. Я решил, что моя жизнь должна быть ни в чем не похожа на его. Он отдал меня в ученики, когда мне исполнилось шесть, и это стало моим спасением. Я оказался в типографии, и ее владелец понял, насколько я сообразителен, а потом… Я все еще не понимаю, как заслужил ту поразительную цепь событий, которая привела меня к образованию и вытащила наверх из мрачного, безнадежного начала.

— Боже мой! Бедняжка! — Елена положила руку ему на локоть.

— Я не персонаж из романа Диккенса, — покачал он головой. — На тему наследования характера написано много томов, Елена. Кровь скажется, разве не так говорят? Мой отец давно умер, но его призрак преследует меня ежечасно. Вот почему я сказал, что брак создан для людей лучших, чем я. Я поклялся никогда не жениться, потому что не доверяю себе. Что, если я обречен повторить историю? Что, если я не лучше этого чудовища, от которого вы спасались? Вы убежали от него, но что, если я скроен из того же материала, Елена?

— Вы не такой и никогда не стали бы таким.

— Вы так уверенно говорите, Елена. Я люблю вас и скорее умер бы, чем причинил вам зло, и после того, что перенесли, вы не заслуживаете больше никаких ужасов. Но я человек, у которого за спиной нет ничего, кроме ужаса, и ничто, кроме трагедии, не идет за ним по пятам. Вы утонченная леди, а я отпрыск нищего портового рабочего и дочери торговца рыбой. Есть ли какая-то хотя бы отдаленная возможность, что вас это не оттолкнет?

— Что?

У Дариуса сердце сжалось в груди. Одно дело бояться чего-то и совсем другое — это испытать, а при виде замкнутого выражения на лице Елены он ясно понял, что на самом деле не готов потерять ее.

— Значит, нет.

— Не это, — покачала она головой. — Вы сказали, что любите меня?

Дариус был захвачен водоворотом желания, но заставил себя спокойно встать с кресла и приготовиться выйти из комнаты, если потребуется.

— Да. Елена, я люблю вас, но не хочу навязывать свои чувства…

Изабель быстро встала, повторив каждое его движение.

— Это не важно, Дариус. Для меня ваше происхождение и ваша наследственность не важны.

— Правда?

— Думаю, вам следует поцеловать меня.

У Дариуса на миг перехватило дыхание.

— В любой момент вернется миссис Макфедден с чайником мятного чая. — Еще произнося это, он почувствовал, что его усилие выглядеть невозмутимо пропало даром, и широко улыбнулся. Весь разговор стал нелепым и удивительным, и Дариус понял, что наслаждается им, забыв обо всем на свете. — Господи… что надо говорить, когда тебе предлагают исполнить твое самое заветное желание?

Изабель улыбнулась ему в ответ, и у нее в глазах сверкнуло веселое озорство.

— Поцелуйте меня, Дариус.

Дариус степенно подошел к двери библиотеки и, высунувшись из нее, прокричал:

— Чай отменяется, миссис Макфедден! Я передумал! — Он закрыл дверь библиотеки, заглушив звуки недовольного женского ворчания и громыхания посуды, потом запер ее и повернулся с видом человека, выполняющего задание.

— Ваши легкие поправились, — засмеялась Елена.

— Я преодолел бы дюжину пожаров, чтобы быть рядом с вами, Елена.

— Теперь и мне хочется как-то доказать свою храбрость.

— Вы не должны ничего доказывать мне.

— Тогда — себе.

— Елена, я не готов служить какой-то проверкой.

Я из плоти и крови, и если упражнение может придать вам сил, то не думаю, что мое сердце сможет его выдержать.

— А я не просто из плоти и крови?

— Скажите, чего вы хотите. Что бы это ни было, Елена, в этот момент вся власть в ваших руках.

— Мне не нужна власть. Я не хочу быть королевой, которую передвигают по доске.

— Тогда скажите — что?

— Я хочу вас.

— Значит, я ваш.

Мгновенно приблизившись к ней, Дариус заключил ее в объятия и поцеловал. С того первого раза, когда он в библиотеке нарушил приличия, восхитительное ощущение и вкус ее губ преследовали его во сне и поддерживали на протяжении всех мучительных миль путешествия из Эдинбурга в Лондон и обратно. Он собирался не спешить с этим поцелуем, с этим необыкновенным поцелуем, о котором мечтал, но когда дыхание Елены коснулось его и ее губы раскрылись под его губами, Дариус потерял способность мыслить.

Очевидно, когда целуешь Елену Троянскую, для мыслей места не остается.

Жаждущий близости и поощряемый горячим откликом Дариус поднял ее и прижал к себе, такую хрупкую и теплую у него в руках. Отвечая на его страсть, она втянула его нижнюю губу, а потом высунула язык навстречу его собственному, стремясь дать все, что он просил.

Дариус целовал уголки ее рта и упивался ее дыханием. Елена прильнула к нему, и он почувствовал себя сильнее и выше. А потом, потянувшись вверх, она прижата одну руку к его бьющемуся сердцу, а другую положила ему на затылок, безмолвно прося большего.

И в мгновение ока нежность уступила место пламени желания.

Дариусу начато казаться, что горячий песок, скользя вниз по его спине, образует насыпь у бедер и поднимает его член, а затем у него возникло ощущение, что швы одежды не выдержат.

— Елена, подожди…

— Что, Дариус?

Его сжигал огонь, но он все же контролировал себя.

— Я должен сдержать свои обещания. Я хочу быть нежным и никогда не причинить тебе страдания. Но то, что я пытаюсь побороть, это… это не легкое увлечение или просто симпатия… — Он зажмурился. — Проклятие.

— Дариус, я не боюсь тебя.

Он открыл глаза, борясь с противоречивыми эмоциями и настойчивыми желаниями.

— Елена, я не благовоспитанный джентльмен. У меня лишь смутное представление о правилах этой игры.

— Я вышла замуж за джентльмена и пострадала от этого. Не старайся быть джентльменом, Дариус, а просто целуй меня. Я чувствую себя живой… и очень хочу такой оставаться.

К черту все правила…

Жизнь, подчиненная дисциплине и отречению, только подготовила его к бурным эмоциям и заставила почувствовать себя умирающим с голода, которого пригласили на банкет.

Дариус снова поднял ее, на этот раз достаточно высоко, и, раздвинув ей бедра и убрав юбки, наслаждался ощущением ее тела даже через все разделяющие их слои одежды. Елена инстинктивно подняла ногу, чтобы ему было удобнее, и Дариус, скользнув рукой вверх под ее юбки, через кружева и скопление нижних юбок погладил округлое бедро. Он бедрами почувствовал ее пульсирующее тепло, и его тело, мгновенно откликнувшись, заставило его прижаться к ней.

Изабель шире раскрыла глаза, даже сквозь барьер из одежд ощутив его колоссальное возбуждение, и Дариус понял, что они подошли к Рубикону и что если она хотела все прекратить, это следовало сделать сейчас.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

На долю секунды его взгляд остановился на широкой крышке письменного стола, но Дариус тут же отверг эту идею. Вместо этого он поднял Елену и, прижав к груди, понес к каменной плите перед камином, а потом, быстро стянув вниз все подушки, попавшиеся ему на глаза, устроил импровизированное ложе и уложил ее на него.

Дариус хотел, чтобы ей было тепло и удобно, и, так как твердо вознамерился освободить ее от абсолютно всей бывшей на ней одежды, надеялся, что сделал правильный выбор.

— О чем ты думаешь, Елена? — спросил он, смущенный ее выражением.

— О том, что в тот самый первый день я лежала на этих же подушках… и вот я опять здесь… — Она застенчиво улыбнулась ему. — Но видишь, как далеко я продвинулась.

Обняв ее и прижав спиной к мягким подушкам, он почувствовал, как волна удовольствия сжала ему горло.

В тот первый день он видел, насколько она красива, но сейчас она была бесподобна — чувственная богиня, милостиво предлагающая ему немного запретного счастья.

Дариус медленно потянулся, чтобы добраться до верхней пуговицы ее платья, оказавшейся под самым подбородком, и, словно платя небольшую дань, один раз нежно поцеловал Елену. На лифе скромного платья стеклянные пуговицы шли от горловины до самой талии, и он, изменив тактику, начал с самой нижней, застегнутой на талии, и двинулся вверх, одновременно скользя легкими поцелуями по ее губам, щекам и дальше до чувствительного местечка на ухе.

Тыльная сторона его руки, постепенно смещаясь вверх, по пути ласкала возвышенности ее грудей и их вершины, добираясь до самого высокого круглого пика. Дариус уделял внимание каждой пуговичке и, не сводя глаз с лица Елены, наблюдал за едва уловимыми изменениями его цвета. Под его пристальным взглядом она потупилась, но через несколько секунд, когда его пальцы добрались до ее ключицы, часто задышала и взглянула на него сквозь золотистые ресницы.

— Я… могла бы справиться сама, — прошептала она, и он улыбнулся, услышав нотки нетерпения в ее голосе.

— Могла бы, — согласился он, — но я получаю удовольствие от самого процесса.

— Дариус!

— Ш-ш-ш. Я хочу запомнить каждое мгновение, чтобы, когда мне будет сто лет, мог вспомнить его на смертном одре и умереть счастливым. — Он с восхищением смотрел, как она улыбается.

Прежде он никогда не был с женщиной. Каждый ее дюйм казался неведомой территорией, и, обнажая ее кожу, он разрушал миф за мифом. На ощупь Елена была горячей, а не холодной, как мраморные греческие красавицы, которых он видел раньше. И если он думал о женщинах как о неземных и таинственных существах, то здесь было тело, такое же, как у него, которое реагировало таким же образом. То, что она такой же человек, поразило его, и Дариус полюбил ее еще сильнее.

Когда он отодвинул назад лиф ее платья, перед ним открылись простое кружево нижней сорочки, легкий корсет на косточках, обшитый по краям лентами, стройная шея, изящные линии ключиц и округлые плечи. Эта вселенная долин и возвышенностей манила вкусить и потрогать мечту, и когда Дариус, опустив голову, провел языком по пульсирующей жилке на ее горле, он был мгновенно вознагражден вздохом Елены и предательским румянцем на ее щеках.

Откинув назад голову, она прижалась к нему, и Дариус, не задумываясь, принял приглашение. Елена словно была создана для него, и Дариус получал удовольствие от сладостного прикосновения ее рук к его коже и каждого ее вздоха.

Ему казалось, что корсет потребует немного больше усилий, но, когда он разобрался в застежках, тот легко раскрылся, как раскрывается раковина устрицы. Дариус улыбнулся этому сравнению и изумительному обнаженному женскому телу, представшему перед его восхищенным взором.

Ее груди, окрашенные в бледно-розовый цвет, такой же, как у ее губ, были размером с маленькие яблоки, и это понравилось Дариусу, потому что он мог накрыть их руками. Поглаживая их, он наслаждался теплой тяжестью в своих ладонях, но больше этого тем, как его прикосновения заставляли Елену извиваться под ним.

Отклонившись назад, чтобы можно было продвинуть руку дальше, Дариус обвел впадину на женской талии и удивился, что, обхватив талию руками, мог бы свести вместе пальцы. Елена казалась то изящной и хрупкой, то затем трепещущей и чувственно требовательной. Ведя пальцами по впадинам и выступам ее ребер, он отчаянно старался оставить без внимания бурное негодование своего члена на все задержки.

Дариус стремился быстрее разобраться с тесемками и пуговицами нижних юбок и был благодарен Елене за помощь.

Небольшим открытием для него стал ее пупок, так как он забыл о таких вещах, но, увидев его, не смог не улыбнуться. Это был очаровательно маленький колодец, расположенный на возвышенности ее живота, и Дариус решил при первой же возможности еще раз вернуться к нему.

— Дариус, — шепотом произнесла она его имя.

Он выражал свое восхищение руками и ртом, пытаясь вобрать в себя ее всю, и ласкал совершенные женские формы, прославлявшие своего творца. Дариус был совершенно не подготовлен к теплу ее упругого тела под его ладонями и к божественному ощущению ее власти, грозившей подчинить его.

Он вздохнул от восхищения при виде треугольника светлых завитков внизу ее живота, а потом заметил ниже розовые лепестки и, скользнув пальцами в шелковые складки ее тела, поразился их нежности и безупречности.

Его увлекли загадки ее форм, но вздох Елены потребовал его внимания.

— Дариус, я… Ты так пристально смотришь.

— Я восхищаюсь. Уверен, это совсем другое дело, — отозвался он, сдвинувшись так, чтобы снова накрыть ее тело своим, и надеясь, что в своем дерзком любопытстве не зашел слишком далеко. Он успокоился, когда Елена сама начала нетерпеливо снимать с него рубашку, стремясь скорее прикоснуться к его обнаженному телу.

На то, чтобы сбросить собственную одежду, требовалось гораздо меньше времени, и Дариус не стал тянуть.

Пуговицы у него на поясе сдались при ее первом же потягивании, так как давление изнутри было слишком значительным. От этого движения Елены у него перехватило дыхание, а когда она взяла в ладонь его член и погладила его, благосклонно оценивая длину и обхват. Дариусу пришлось взмолиться о выдержке, чтобы удержаться и не излиться в ту же секунду.

— Я не фарфоровая. Я… не буду плакать.

— То есть? Почему ты это говоришь?

— Я… — Изабель отчаянно покраснела. — Я замужняя женщина. Я знаю все о… о таких вещах и хочу… заверить тебя, что привыкла к боли. Ты не должен беспокоиться о том, что причинишь мне боль.

— Это больно?

Она кивнула до того, как дала словесный ответ:

— Конечно.

Дариус сосредоточенно наморщил лоб, вспоминая все намеки и разговоры на эту тему, которые он вел когда-либо с друзьями. Эйш был наименее сдержан в своих мнениях относительно этого. Вернее, был абсолютно откровенен, пока в его жизни не появилась прекрасная Кэролайн Таунсенд. Однако он никогда не говорил о слезах, страдании или о чем-то хоть сколько-то непривлекательном в занятии сексом.

— Елена. — Дариус задержал дыхание и обратился к убежденности в собственных представлениях. — Я не эксперт, но…

Он не находил слов.

Боль? В первый раз у женщины бывает неприятное ощущение, это несомненно, судя по тому, что он читал, — но всегда? Такого не может быть!

— Елена, как ученый, я должен выяснить для себя правду и применить принципы честной шахматной игры.

— Как хочешь, — кивнула она.

— Это мой открывающий гамбит, — шепнул он ей на ухо.

Он покрыл легкими поцелуями ее скулу и спустился к шее, а его пальцы, едва касаясь кожи, пробежали по контуру ее тела и обвели кругами груди. Елена прогнулась от удовольствия и получила вознаграждение: каждую дорожку, которую прокладывали его пальцы, повторяли его губы, разбрасывая по всему ее телу теплые, влажные, дразнящие поцелуи.

Ее груди твердели, а соски наливались, пока на самом деле не стали похожими на свежие розовые розы. Дариус наклонился к ней, чтобы вдохнуть их аромат, и она выгнулась навстречу, стараясь найти его рот и прижать его к твердой верхушке; тогда он обвел пик языком, а потом осторожно втянул его.

С твердым намерением вытащить Елену из ее сдержанности и дать ей все необходимое, Дариус, не убирая рук с ее кожи, подвинулся вверх, так что его голое бедро прижалось к ее обжигающей влаге, усиливая контакт между их телами и добавляя к ее познаниям новое ощущение.

Его единственными руководителями были собственное сердце и желание доставить ей удовольствие. Легко касаясь ладонями верхушки каждой груди, Дариус слегка ущипнул затвердевшие комочки и тут же поцелуями попросил прощения.

Спустившись по долине между грудей, он задержался, чтобы окунуть язык в колодец пупка. Елена хихикнула, а он просунул руку между ее ног и, снова погрузившись во влажный шелк, убедился, что ее тело расслаблено и раскрыто для него. Поглаживая крошечный бутон среди складок, он внимательно следил за ее реакцией, чтобы понять, в каком месте его пальцы доставляют ей больше всего удовольствия, и продолжал это занятие, пока у нее не вырвался крик.

— Да? — неуверенно спросил он.

— Да! Продолжай! Если ты когда-нибудь… что-то чувствовал ко мне… продолжай!

Именно такого поощрения Дариусу не хватало.

Быстрее двигая пальцами и дразня ее легкими, почти неощутимыми прикосновениями, он обнаружил, что наслаждение его королевы может быть безграничным.

Елена схватила его за плечи так, что ногти вонзились ему в тело, и перестала контролировать приближающийся оргазм.

— Боже мой! — воскликнула она. — Дариус, это…

— Открывающий гамбит, — подсказал он, шутливо заворчав. — А теперь дальше, к рокировке.

В шахматах рокировкой называют особый ход, когда единственный раз за партию королю позволено передвинуться в сторону ладьи, а ей стать за ним. Но в этот момент Дариус надеялся переопределить этот маневр в собственных интересах.

Раздвинув бедрами ей ноги, Дариус лег на нее и, оказавшись в уютной гавани, оперся на локти и заглянул ей в глаза.

— Я ладья.

— Хорошо. — Улыбнувшись, она обхватила его ногами за талию, чтобы удержать на месте. — И что дальше? — игриво спросила Елена. — И не говори ничего о слонах, или я укушу тебя за нос!

— Миттельшпиль, середина игры, — засмеялся он, провокационно двигая бедрами по ее бедрам.

Она всхлипнула, из осторожности стараясь не показать вновь вспыхнувшего желания.

— Миттельшпиль, — шепотом повторила она.

Головка его члена превратилась в совершенно темную шишку размером со сливу, и в тот момент, когда чувствительный кончик коснулся скользкого тепла ее тела, Дариус был вынужден прикусить губу, чтобы удержаться и не устремиться вперед, желая взять все, что предлагалось.

Вместо этого он заставил себя входить в нее медленно, дюйм за дюймом, хотя дыхание у него вырывалось отрывистыми вздохами и он едва не терял сознание от того, как ее тело обхватывало его член. Он вошел без ожидаемого сопротивления, так как Елена подняла бедра и покачала ими, чтобы принять его, и еще шире раскинула ноги, впуская его. Он нажал, а потом отступил, только чтобы двинуться вперед с большей скоростью и силой, и мгновенно усвоил смысл следования извечным инстинктам.