Во власти обольстителя Бартон Анна

Глава 18

В прокуренной насквозь пивной Оуэн проиграл в двадцать одно несколько фунтов какому-то кузнецу, который то ли был весьма удачлив, то ли имел весьма ловкие руки. Впрочем, его светлость это мало огорчило. Ему просто хотелось посидеть на чем-то более устойчивом, чем седло, выпить… и думать о чем-нибудь другом, а не об Аннабелл.

Она избегала его весь день. Понятно, что у них было не так много возможностей для беседы, но ведь от нее не убыло бы, улыбнись она ему хоть разок.

Когда хозяин с сонными глазами наконец объявил, что заведение закрывается, Оуэн потащился вверх по лестнице, тихо костеря кровать, которая ожидала его. Когда вечером он лег в нее для пробы, она оказалась такой короткой, что ноги его свесились вниз. Оуэн уже скучал по своему оставшемуся дома огромному ложу на четырех столбиках, на котором было много места для него и Белл.

Что с ним происходит? Он остановился на середине лестницы и растерянно захлопал глазами. Он не должен думать о том, что Аннабелл ляжет в его постель.

От него ждут, что он женится. Возможно, если подчиниться судьбе и исполнить свой герцогский долг, тогда Оливия и Роуз увидят, как нужно вести себя настоящим леди.

В такой ситуации мисс Старлинг стала бы самым удачным выбором. Их семьи всегда были дружны. В школьные годы Оуэн катался с ней на коньках по замерзшему озеру в их загородном поместье. Оливии, судя по всему, мисс Старлинг нравилась, а женитьба на ней лишь укрепила бы положение его сестер в обществе. Так как она была широко известна своей красотой на ярмарке невест, а его титул делал его весьма популярным джентльменом, половина высшего общества заранее обручила их. Проблема заключалась в том, что стоило ему представить ее в своем доме, в своей постели, как на душе становилось пусто. Хуже того — он испытывал к этой девушке полное равнодушие.

Идя коридором, Оуэн остановился напротив комнаты сестер. Оливия нередко забывала о таких необходимых вещах, как погасить свечи или запереть дверь. Для собственного успокоения он нажал на ручку двери. Та не шевельнулась.

Удовлетворенный, Оуэн двинулся дальше и вдруг заметил свет под дверью во вторую комнату, которую нанял. В такой поздний час? Странно!

Оуэн попробовал ручку, и она поддалась. Вот дьявол! Любой жулик мог войти, обокрасть их, если не хуже. И почему лампа еще горит? Распахнув дверь, Оуэн уже приготовился прочитать лекцию на тему безопасности, но прежде чем ему удалось выговорить хоть слово, его голова взорвалась от боли. Он рухнул на пол, услышав звон стекла, а потом…

Потом навалилась темнота.

— Оуэн?

Прохладные руки убрали с его лица волосы. Ему это понравилось. Если сосредоточиться на прикосновениях этих пальцев, можно было забыть о сильной пульсирующей боли где-то в районе затылка. Почти забыть.

— Оуэн, ты меня слышишь? Мне так жаль! Я думала, что в комнату вломился грабитель.

Белл!

Неохотно он приоткрыл глаза. От света боль стала еще острее, поэтому он снова зажмурился.

— Ради бога… Что ты со мной сделала?

Аннабелл растерянно проговорила:

— Я треснула тебя кувшином. Можешь чуть-чуть подвинуться ко мне? Только осторожнее, тут много осколков. Нужно закрыть дверь, а то вдруг кто-нибудь придет.

Оуэн пододвинулся, и она быстро затворила дверь. Какое-то время оба, не двигаясь, тихо ждли — вдруг на шум, который Оуэн устроил своим падением, кто-нибудь придет узнать, что произошло. Любопытных не нашлось — никому не захотелось вылезать из постели в такой час.

Оуэн ощупал затылок. Почувствовав, как там набухает здоровенная шишка, простонал:

— Пожалуйста, скажи, ты ведь не поняла, что это был я?

— Ну, конечно, не поняла, — прошипела она. — Разве могла я представить, что ты ввалишься ко мне в два часа ночи?

— Ты меня плохо знаешь.

Аннабелл прищелкнула языком.

— Значит, все не так серьезно, раз ты можешь шутить.

— Я не согласился бы с тобой. Голова болит, как черт знает что. — Оуэн приоткрыл глаза и попытался сфокусировать их на лице Аннабелл. Вокруг ее головы вздымалось облако каштановых волос, а тонкие брови озабоченно сдвинулись над очками. На ней было надето что-то белое, без рукавов. Шемизетка, если только он не ошибся. И все! Может, это галлюцинации, но больше на ней ничего не было. Он сглотнул слюну. Вдруг удар, который он получил по голове, оказался более серьезным, чем ему показалось сначала?

— Как думаешь, ты сможешь сесть?

— Конечно, смогу, — пробормотал он. И действительно смог. Сел. Только боль была такая сильная, что ему тут же пришлось лечь снова. Его голова оказалась на коленях Аннабелл. И это было… восхитительно.

— О Господи, — застонала она. — Мне кажется, тебе нужен покой на какое-то время.

Вытянув ноги и удобнее устроив голову на коленях Аннабелл, Оуэн вздохнул:

— Это точно.

Аннабелл сурово глянула на него.

— Я могла бы убить тебя!

— В этом я не уверен.

— С какой стати ты полез в мою комнату?

— Никуда я не полез. — Ему было чертовски трудно поддерживать разговор, поскольку ее округлые груди виднелись в низком вырезе рубашки. — Просто проверил, закрыла ли ты дверь на ночь. Я подумал, ты заснула при зажженной лампе. — Оуэн поздравил себя с тем, что в его ответе наконец появилась логическая последовательность.

— Мог бы постучать.

— Могла бы запереть дверь.

Аннабелл нахмурилась.

— Я была уверена, что закрыла, но, может, меня отвлекла одна… задумка. Дай-ка я осмотрю твой затылок. Кровь, по-моему, не течет, но вдруг в голову вонзился осколок.

Такое предположение заставило желудок Оуэна сжаться.

— Давай, только осторожно.

Аннабелл хмыкнула:

— Обещаю.

Оуэн подставил ей затылок и затаил дыхание, когда она легонько коснулась его пальцами. Нащупала шишку, и он вздрогнул.

— Извини, — сказала Аннабелл. — Опухоль больше, чем перепелиное яйцо, но меньше куриного. Кровотечения нет. Правда, она горячая на ощупь. Что мне сделать, чтобы ты почувствовал себя лучше?

Представив, что она может для него сделать, Оуэн ухмыльнулся, а Белл покраснела от очаровательных мочек ушей до ямочки на горле.

— Если ты не против, — сказал он, — я бы прилег на несколько минут.

— Ну, разумеется. — Ей явно хотелось угодить ему, но мускулы на ногах напряглись, как будто положение, в котором она сидела, было неудобным.

Может, так оно и было. Для нее. А ему было хорошо. Оуэн наслаждался каждой минутой.

Вдохнув запах чистого полотна и цитрусовый аромат мыла, а потом уютно устроившись на коленях Аннабелл, он решил, что большего ему пока и не надо. Если он не двигался, боль уходила. В комнате воцарилась блаженная тишина, нарушаемая лишь стрекотанием насекомых за открытым окном.

Так прошло несколько минут.

— У тебя, наверное, ноги затекли? — спросил он.

Она помолчала.

— Нет.

— Врешь. — Оуэн медленно приподнялся и тут же выругался.

— Может, тебя уложить в постель?

Он не стал спорить.

Сдвинув в сторону желтое платье, Аннабелл взбила подушку и помогла Оуэну лечь осторожно, уложив на нее его голову. С этой выгодной позиции Оуэн с удивлением наблюдал, как она быстро собрала с пола осколки кувшина и сложила на умывальный столик. Впечатляющая сноровка! Потом Аннабелл намочила в тазу кусок полотна, отжала и вернулась к кровати. Постель слегка прогнулась, когда она села рядом.

— Давай я приложу компресс.

Сжав губы, Аннабелл наклонилась над ним и опять нежно обследовала пострадавшее место. И сделала это, как профессиональная сиделка или как ласковая няня. Единственное отличие заключалось в том, что она была молодой, красивой и… почти раздетой. Причина, по которой захотелось болеть подольше.

Ее плечи и руки казались такими влекущими, что Оуэну стоило немалых трудов не дотронуться губами до шелковистой кожи. Шемизетка была широка для ее тонкой фигуры и поэтому свободно провисала между грудями и под мышками. Не ожидая от себя такой силы воли, Оуэн все-таки удержался от нескромных взглядов на приоткрывшиеся уголки ее тела. Сейчас ему меньше всего хотелось, чтобы она бросила заниматься им и завернулась в пеньюар.

Тем не менее он все равно рискнул и украдкой заглянул в декольте. От вида ее высоких, нежно очерченных грудей у него пересохло во рту.

— Как теперь?

— По-моему, лучше.

Аннабелл улыбнулась и свободной рукой поправила узкую бретельку шемизетки.

— Очень сожалею, что стукнула тебя.

— Ты все сделала правильно. В том смысле, что это было бы правильно, окажись на моем месте кто-нибудь другой. Мне нравится, что ты можешь постоять за себя.

— После смерти отца мы с Дафной быстро научились всему, что должны делать сами.

— От чего он умер? — Это был прямой и жесткий вопрос, но он всегда ненавидел, когда знакомые, стараясь пощадить, выведывают что-нибудь обиняком.

Вопрос ее не обидел, но сделал больно.

— Он страдал от болезни, вызывающей истощение. Мы постепенно теряли его в течение нескольких месяцев. Он понимал, что умирает, мы — тоже. И ничем не могли помочь ему или даже облегчить его страдания перед концом.

— Мне очень жаль.

— Когда мамочка заболела, я не могла позволить, чтобы ее постигла ты же участь.

— У тебя не было каких-нибудь родственников, к которым можно было обратиться? — Почему, черт возьми, дед Аннабелл — виконт, как сказала миссис Боумен, — не помог им?

Она выпрямилась.

— Нет. Поверь мне. Вымогательство было моей последней возможностью.

— Ты бы сделала это?

— Сделала что?

— Опубликовала слухи об Оливии в «Таттлере». Если бы я не схватил тебя или не заплатил сорок фунтов, ты пошла бы на то, чтобы погубить сестру?

Аннабелл проглотила комок в горле.

— Все это произошло до того, как я узнала ее. И тебя.

— Значит, сделала бы. — Голова снова разболелась.

— Я не могу честно сказать, что я сделала бы или не сделала. Другого способа найти деньги не было. В тот момент я была в отчаянии. — Она приложила ему ладонь к щеке, заставила его повернуть голову и посмотреть ей в глаза. — Мне и правда очень жаль. Молюсь о том, чтобы они никогда не узнали о моей злой выходке.

— Я тоже на это рассчитываю. — Решив, что их разговор становится каким-то мрачным, Оуэн резко поменял тему: — Другим оружием умеешь пользоваться? Помимо кувшина, конечно.

Аннабелл приложила указательный палец к подбородку.

— Я очень искусна в обращении с зонтиком, но если бы пришлось выбирать оружие, предпочла бы… подсвечник.

Оуэн поморщился.

— Будем считать, что мне повезло.

— Пожалуй, — согласилась она. Так они провели в дружеском молчании еще какое-то время, пока Аннабелл, подавив зевок, не посмотрела тоскливо на свою подушку.

Уходить не хотелось, но ей нужно было ложиться спать. Оуэн сел и спустил ноги на пол, обрадовавшись, что комната перестала раскачиваться перед глазами.

— Чем ты занималась так поздно?

Она покраснела.

— Перешивала платье.

— Вот это, желтое?

— Да.

— Ни к чему засиживаться за работой так поздно. И не важно, как скоро тебе удастся выполнить наш договор.

— Это не для Роуз или Оливии, — смущенно призналась она. — Это для меня.

Оуэн удивленно приподнял брови.

— Наконец-то! — Он действительно обрадовался. Ее убогое темное платье стало таким привычным, что ему трудно было представить ее одетой в нечто солнечно-желтое. — Можно посмотреть на него?

Покусывая губы, она подошла к изножью кровати, взяла платье и приложила его к себе.

Оно показалось ему знакомым. Красивое. И что-то в нем было странное, что-то… зловещее. Он, должно быть, пьян до полубессознательного состояния.

— Ты сама его сшила?

— Нет. Оливия с Роуз отдали мне его. — Она с опаской посмотрела на Оуэна, как будто он был львом, готовившимся к прыжку.

— Мои сестры носили такой размер, когда им было по двенадцать лет. Где они его взяли?

— Вообще-то, — у Аннабелл дрогнул голос, — это платье… твоей матери.

И он вспомнил. Как яркая бабочка, мать впорхнула в детскую, где у него был урок, чтобы узнать о его успехах. Учитель латыни выглядел не просто потрясенным, когда докладывал об этом. Мать вдруг объявила, что изучение мертвого языка — это пустая трата времени, с треском захлопнула том Овидия и удалилась.

Оуэн отлично помнил это платье.

И не хотел, чтобы Аннабелл носила его.

Край постели просел под тяжестью тела Оуэна. Положив руки на колени, он пытался усвоить тот факт, что Аннабелл стала владелицей платья его матери. Черные брови Оуэна сошлись вместе на необычно бледном лице. Несмотря на травму, он излучал силу и энергию. В его присутствии комната стала казаться еще меньше. Он бросил на нее сердитый взгляд.

— Как сестры додумались отдать тебе материнские наряды?

До этого момента Аннабелл больше всего беспокоилась о том, что он может упасть и умереть, а не о том, что стоит перед ним раздетой. Но почувствовав на себе его пристальный взгляд, выронила платье и скрестила руки на груди. Она боялась, что он именно так и среагирует. Ей не нужно было принимать этот подарок.

— Не вини их. Я просто упомянула, что хотела бы выглядеть более модной. — Это признание далось ей с трудом.

Оуэн приподнял бровь и поморщился, словно это незначительное движение причинило ему боль.

— Я понял. Тебе захотелось произвести впечатление на участников вечеринки.

Аннабелл пожала плечами.

— Наверное, да.

— Чтобы привлечь к себе взгляды влиятельных мужчин.

Ей даже в голову это не пришло.

— Возможно.

На его лице заходили желваки, и он выпрямился еще больше.

— У тебя будет много поклонников.

Она вздохнула.

— Если честно, моим первым стремлением было сделать так, чтобы твои сестры меня не стеснялись. То, как выглядит их компаньонка, скажется на отношении общества к ним. — Конечно, Аннабелл к тому же надеялась обратить на себя внимание Оуэна, но ничего об этом не сказала.

Он, казалось, взвешивал ее слова.

— Как бы там ни было, мне кажется, что настал момент, когда тебе нужно перестать скрывать свою красоту. Но только не надевай платье моей матери.

Аннабелл присела на уголок кровати в самом дальнем от него конце.

— Хорошо. Я скажу твоим сестрам, что не могу принять эти наряды.

— А что, есть еще?

— Они привезли целый чемодан. Большинство из них уж слишком элегантны для меня, но некоторые вполне подходящие.

— Лучше не надо.

— Да, ты вполне ясно выразился. — Внутри возникла пустота, как будто все надежды, которые питала Аннабелл, неожиданно рухнули. Она не могла понять почему. Ведь Оуэн лишь подтвердил то, что ей было известно и без него. Она — чужая в его мире.

Оуэн медленно повернулся к ней и положил свою руку поверх ее.

— Я думаю, ты не понимаешь.

Она высвободила свою руку.

— Как раз наоборот. — Гнев и отчаяние боролись в ней, грозя выплеснуться наружу. — Я достаточно хороша, чтобы развлекать тебя, но недостаточно, чтобы надеть обноски твоей матери.

— Нет, — решительно заявил он. — Не в этом дело, Белл. Ты слишком хороша, чтобы носить ее платья. В тебе есть все, чего не было в ней, — верность, теплота, искренность.

О! На глаза навернулись слезы.

— Это всего лишь одежда, Оуэн. Куски материи, сшитые вместе. Если я надену ее платье, оно не изменит мою суть.

— Обещаешь?

Она не могла не улыбнуться.

— Обещаю.

Оуэн тяжело вздохнул:

— Тогда не стану запрещать носить их. Хотя эта идея мне не по душе.

— Что, если я буду одевать их только во время этого приема? У меня нет ничего подходящего для такого случая.

— Это разумно. — Помолчав, он склонил голову набок. — Не могу представить, что ты позволишь мне купить тебе новые наряды.

— А я и не позволю.

— Проклятие! — Оуэн задумчиво потер подбородок. — Может, я уговорю тебя ходить вообще без одежды? Ты роскошно выглядишь в этой шемизетке.

От этих слов у Аннабелл потеплело на сердце. Она заглянула ему в глаза и увидела не надменного герцога, а его. Жар полыхнул между ними, и она, как мотылек, полетела прямиком в это пламя.

— Я скучала по тебе, — прошептала Аннабелл.

— Я тоже, — ответил он.

Перегнувшись через кровать, Оуэн осторожно снял с нее очки и положил их на ящик, который служил прикроватным столиком. Взял ее лицо в ладони, притянул к себе, а потом нежно поцеловал в губы. Желание растеклось по телу Аннабелл, кожу головы закололи тысячи иголок, соски отвердели. Возвращая ему поцелуй, она наслаждалась вкусом этих губ. Какими бы разными они с Оуэном ни были, их связь воспринималась как нечто правильное и реальное.

Аннабелл слегка отодвинулась.

— Ты действительно чувствуешь себя хорошо?

— С каждой секундой все лучше и лучше. — Оуэн, усмехнувшись, потянулся поцеловать ее еще. С каждым движением его языка, с каждым касанием его рук она все больше подпадала под его чары. Ей захотелось навсегда остаться в этом коконе их взаимопонимания, в этом их отдельном мирке.

Именно в этот момент Аннабелл решила, что будет сама дарить наслаждение, так же как получает его.

Убрав пряди волос с его лица, она попросила:

— Сними сюртук.

Уголки его рта изогнулись в улыбке, от которой сердце было готово остановиться. Скинув сюртук одним движением плеч, он протянул его ей.

— Благодарю вас. — С явным удовольствием она перебросила сюртук через плечо. Потом развязала на Оуэне галстук, сняла его и послала в полет по комнате. — Ляг на спину.

Зеленые глаза Оуэна наполнились предвкушением, и он сделал так, как было сказано. Когда Оуэн закинул руки за голову, Аннабелл увидела, как напряглись его мускулы, и у нее пересохло во рту.

— И что теперь? — подзадорил он ее.

— Теперь я попытаюсь стянуть с тебя сапоги. — Это было довольно трудно сделать, но она все-таки справилась.

— Должен признаться, я нахожу этот процесс весьма возбуждающим, — заявил Оуэн.

— Вот и хорошо. — Аннабелл почувствовала себя настоящей соблазнительницей. — Мы еще только начали. — Убавив в лампе пламя, Аннабелл вытянулась на постели рядом с Оуэном. Его глаза горели желанием. Ей это было видно даже без очков, она физически ощущала это, могла попробовать на вкус.

Аннабелл захотелось рассказать Оуэну, что она испытывает к нему, узнать, вдруг он чувствует то же самое к ней.

— Оуэн, когда я в первый раз увидела тебя, мне показалось, что ты самодовольный и упрямый тип. Но теперь я узнала другую твою сторону и… И ты стал мне небезразличен. По-настоящему. Мне нравится то, что я чувствую, когда ты рядом со мной.

Вот! Она это сказала. И теперь затаила дыхание.

Оуэн тихо выругался. Не такой реакции она ожидала.

Взяв прядь ее волос, он стал наматывать их на пальцы.

— Ты просто потрясающая. Но, несмотря на наши с тобой отношения, я не знаю, что ждет нас в будущем. Ты заслуживаешь стать моей невестой, но я не могу этого пообещать.

Аннабелл уже давно поняла это, но услышать такое из его уст было тяжело. Она положила ладонь ему на грудь.

— Я не собираюсь женить тебя на себе. Мне просто хочется знать, что между нами есть что-то реальное.

— Есть, Белл. — Он заставил ее нагнуться и целовал до тех пор, пока голова у нее не пошла кругом от желания. — Не сомневайся. Ты мне тоже очень и очень небезразлична.

Его слова не произвели на Аннабелл ожидаемого впечатления, но она подозревала, что даже такое объяснение было для него чем-то экстраординарным. Указательным пальцем Аннабелл принялась вычерчивать кружочки на его широкой груди.

— Когда тебя нет со мной, мне начинает казаться, что все это — плод моей фантазии. Это ведь существует только в темноте, когда мы остаемся одни.

— Нет, это всегда с нами. И я докажу, что наши отношения реальны… И избавлю тебя от всех сомнений.

Прижав Аннабелл к себе, он перекатился на нее и стал неистово целовать ее, подтверждая свои слова каждым движением языка. И это было убедительно!

Словно развязывая бант на упаковке долгожданного подарка, Оуэн спустил с ее плеча одну бретельку шемизетки. Потом другую. Склонившись над Аннабелл, взял в рот сосок. Пососал его. Поцеловал ее в живот. Сдвинул шемизетку ниже, еще ниже. И Аннабелл оказалась обнаженной. Он разглядывал ее, бесстыдно оценивая ее тело. А она затрепетала, отзываясь на этот взгляд.

Аннабелл тоже захотела посмотреть на него, поэтому пришлось стянуть с него сорочку через голову. Его грудь и брюшной пресс были рельефны и тверды, как у скульптур, высеченных из мрамора. Но в отличие от изваяний у него была теплая кожа с исходившим от нее легким ароматом бренди и сигар. Еще от него пахло накрахмаленной рубашкой и им самим. Аннабелл провела рукой по его напряженной шее, по плечам, ощущая, как у него под кожей перекатываются мускулы. Когда Аннабелл коснулась его сосков, он еще жарче принялся целовать ее, и она застонала от жгучего наслаждения.

Ей стало интересно ощутить, как обнаженное тело Оуэна прижмется к ней, и она еще сильнее привлекла его к себе. Насколько они отличались друг от друга! И все-таки как они прекрасно друг к другу подходили! Объятия Оуэна были сильными и давали чувство защищенности. Слегка курчавые волосы на его груди, касаясь, щекотали ей напрягшиеся соски.