Во власти обольстителя Бартон Анна

Глава 12

Задолго до восхода солнца Аннабелл начала ворочаться на пуховой перине. Ее ноги запутались в шелковых простынях. Она сказала себе, что нет ничего дурного в том, чтобы помечтать об Оуэне, вспомнить взгляд этих глаз с тяжелыми веками, представить, как он большими теплыми ладонями гладит ее по бедрам, по ягодицам. Фантазии распутницы — вот что одолевало ее сейчас. Такого с ней еще никогда не бывало.

Вот он прокрадывается к ней в постель, ложится у нее за спиной. Прижимается к ней грудью и тихо на ухо шепчет ее имя. Горячо и влажно дышит ей в затылок, и всем ее существом овладевает томление. Он залезает рукой под ее ночную рубашку, проводит ладонью по боку, берет в руку грудь. Желание пронзает Аннабелл и завораживающе ритмично, как пульс, бьется между бедер.

Вот бы никогда не просыпаться!

Наконец забрезжил рассвет, наваждение закончилось. Аннабелл уже не чувствует тепло его тела, не слышит его низкий голос. Чарующее сновидение отступило, как морской прибой, оставив ее лежать в холоде и одиночестве. Крепко зажмурив глаза, она отчаянно пыталась вернуться туда, где можно было отдаться на волю сокровенных желаний, где можно было не беспокоиться угрозы скандала и потери доброго имени.

Вместо этого на память пришли отвратительные воспоминания, связанные с графом Уинтропом, которые окончательно разбудили ее. Нехотя откинув одеяло, Аннабелл добрела до умывальника и плеснула в лицо холодной водой. У нее возникло стойкое ощущение, что граф имеет какое-то отношение к неожиданной немоте Роуз. Аннабелл отчетливо помнила то, что о нем рассказывала его любовница, мисс Пекхэм. И если это было правдой, то нет ничего удивительного, что Роуз приговорила себя к вечному молчанию.

Вытерев лицо насухо, Аннабелл вгляделась в свое мутное отражение в зеркале и мысленно вернулась в тот день, когда услышала про графа Уинтропа. Это также был день ее падения — тогда ей в первый раз пришла идея заняться шантажом.

Мисс Пекхэм с подругой переступили порог магазина, принеся с собой с улицы холод декабрьского утра.

И неожиданный шанс.

Воспоминания об этом дне почти трехлетней давности всегда будут для Аннабелл связаны с физическим дискомфортом. Чувство голода было настолько сильным, что Аннабелл согласилась бы заложить душу дьяволу за одно яблоко. Пальцы цепенели от холода и не держали иголку. Болезнь матери вызывала такое отчаяние, что Аннабелл начинала задыхаться.

Морозная погода держала людей по домам, у теплых каминов, поэтому в магазине было непривычно тихо. Миссис Смолвуд расположилась в задней комнате с бухгалтерскими книгами, оставив Аннабелл дежурить в переднем салоне. Мисс Пекхэм и мисс Девлин тут же громко заявили о своих требованиях.

— Модистка почему-то сегодня не работает. Я хочу, чтобы вот из этого, — и мисс Пекхэм шлепнула о стойку дешевой белой шляпкой, — вы соорудили вот такую. — Рядом со шляпкой она кинула помятый экземпляр «Дамского журнала», на обложке которого была изображена женщина в богато отделанном головном уборе. Сбоку на шляпке виднелось украшение в виде грозди винограда и еще каких-то ягод. В животе у Аннабелл заурчало.

Она через силу улыбнулась.

— Я покажу все, что у нас есть, — искусственные розы, веточки мирта, мех горностая, кружева и бархат разных цветов. С чего начнем?

Мисс Пекхэм весело улыбнулась в ответ.

— Даже не знаю, дорогуша. Шляпы — это не моя специальность.

Мисс Девлин захихикала.

— Другое дело — пеньюары.

— Пардон, не поняла? — удивилась Аннабелл.

— Не обращайте внимания, — отмахнулась мисс Пекхэм и показала на шляпку. — Может, будете так любезны и пришьете к ней что-нибудь, а я пока подожду. Немного погодя у меня верховая прогулка в парке. С джентльменом.

— Как чудесно! — сказала Аннабелл. Хотя, если честно, верховая прогулка на открытом воздухе в такую холодину — это было что-то запредельное. — Я думаю, мы используем мех горностая. Он сохранит тепло. И голубую ленту, в контраст ему.

— Прекрасно! — Мисс Пекхэм подтянула к себе кресло. — Ни за что не поверю, что графа заинтересует моя шляпа.

Мисс Девлин приподняла ненатурально изогнутую бровь.

— Мужчины вообще не разбираются в шляпах. Вот в подвязках — совсем другое дело.

Аннабелл почувствовала, что заливается краской. И попыталась увести разговор на менее рискованную территорию.

— Если хотите, я отделаю горностаем и ваш капюшон.

— Ну, только если уложитесь за час или немногим больше, — согласилась мисс Пекхэм.

Мисс Девлин подтолкнула подругу локтем.

— Накидка с меховой опушкой предоставляет просто неограниченное количество возможностей.

Так как женщины явно собрались обсудить наклонности графа, а может, свои собственные, Аннабелл обратилась к ним:

— Пока вы побудете здесь, я отлучусь на минутку, чтобы выпить чаю. Извините меня.

По пути на кухоньку, располагавшуюся в задней части магазина, она встретила миссис Смолвуд.

— Как там дела в салоне? — рассеянно спросила хозяйка.

— Все спокойно, — ответила Аннабелл. — Я работаю со шляпкой для мисс Пекхэм. — Она хотела доказать, что ей можно доверять более ответственные вещи. Вдруг миссис Смолвуд расщедрится на небольшую прибавку. Господь знает, как ее семья отчаянно цеплялась за каждый шиллинг.

— Позови, если потребуется моя помощь, дорогая.

— Нет, у меня все под рукой. — Поставив чайник на плиту, Аннабелл достала из чуланчика нужные материалы. Затем, внутренне собравшись, чтобы больше не испытывать смущения, она вернулась в салон.

— …так что нет ничего удивительного, что герцогиня сбежала, — как раз говорила мисс Пекхэм. — Ее все никак не устраивали правила приличия, принятые в высшем обществе. Я рассказывала тебе о приеме, который она устроила у себя в загородном доме?

Мисс Девлин отвлеклась от своих ногтей, которые внимательно рассматривала.

— Нет.

— Она позвала меня с графом к себе в спальню. Хантфорд насадил бы Уинтропа на вертел, если бы застал нас втроем в постели своей жены. Но так получилось, что нас все-таки застукали. — Теперь Пекхэм полностью владела вниманием подруги. Вниманием Аннабелл — тоже.

Разгладив лиф своего чрезвычайно узкого платья, мисс Пекхэм метнула взгляд на Аннабелл, которая в этот момент ковырялась в ящиках за стойкой. Любовница графа, помолчав, продолжила свой рассказ:

— Мы втроем прекрасно проводили время, когда услышали, как захлопнулась дверь в спальню герцога. Граф натянул бриджи и высунулся в коридор, но к этому времени там уже никого не было. Герцогиня сказала, что это, вероятно, была служанка и что та будет держать язык за зубами. Потом уговорила графа вернуться в кровать.

— Представить не могла, что герцогиня настолько испорчена. — В голосе мисс Девлин звучало чуть ли не благоговение.

— Она к тому же красавица. И я ничуть не против повторить представление, но говорят, она сбежала на континент.

Аннабелл слушала с жадным интересом. Разговор женщин перетекал от похотливо низкого в высокие сферы и обратно. Без них в салоне стало бы скучно. Наконец Аннабелл закончила переделку шляпки и капюшона и показала свою работу мисс Пекхэм.

— Как вам это?

Та удивленно приподняла брови.

— Надо же! Это выглядит намного лучше, чем в «Дамском журнале». Отличная работа, мисс?..

— …Ханикоут.

— Я предсказываю, граф найдет меня неотразимой в этой шляпке, — завила она.

Мисс Девлин фыркнула:

— Только если снимешь все остальное.

Мисс Пекхэм расплатилась, а Аннабелл упаковала ей вещи, радуясь, что дамы уходят. Потом, уже вечером, когда она вернулась в промерзшую квартирку, которую они снимали, услышала сухой кашель матери и открыла дверцы пустого буфета, ее вдруг осенило.

Информация, которую она получила в магазине, может пригодиться!

Через два дня, после тщательного составления списка поступков, которые ни в коем случае совершать нельзя, она написала первое письмо, в котором потребовала тридцать фунтов за свое молчание о случившейся любовной связи графа с герцогиней Хантфорд. Те деньги помогли ей, матери и Дафне не умереть с голоду. Тогда Аннабелл не могла себе представить, что есть кто-то еще, кого затронули события той ночи.

Теперь она догадалась обо всем, и душа у нее страдала. Тем человеком, который заглянул тогда в спальню герцогини, была ее невинная пятнадцатилетняя дочь, Роуз!

Аннабелл надела очки, и в зеркале отчетливо проявились ее веснушки. Было еще рано. Никому в голову не придет в такой час заявиться к ней, поэтому она, как была в ночной рубашке и не причесываясь, перешла в мастерскую, где откинула шторы на окнах и впустила в комнату солнечный свет. Если за вышиванием платья для Оливии ее потянет в сон, она просто вернется в постель, чтобы немного вздремнуть.

Но вышивание зубчиков по кромке платья потребовало полной сосредоточенности. Пока она следила за тем, чтобы стежки ложились ровно, у нее не получилось думать о чем-нибудь еще — о здоровье матери, о хрупкой душе Роуз… или даже о поцелуях с Оуэном.

Аннабелл почти заканчивала кромку, как вдруг в дверь постучали. О Господи! Она потеряла счет времени. Солнце уже стояло высоко, а на ней все еще была надета ночная рубашка. Вероятно, это пришла Роуз или Оливия. Может, у них есть какие-нибудь известия от мамочки? Теперь, когда они узнали про ее болезнь, им обеим очень хотелось быть полезными. Аннабелл отложила платье и иголку с ниткой, босиком пересекла комнату и подошла к двери.

— Кто там? — спросила она.

Дверь распахнулась, и ей пришлось отступить назад, чтобы не получить по лбу. В комнату шагнул Оуэн, вид у него был такой же удивленный, как и у нее.

— Я не разрешала вам войти, — возмутилась Аннабелл.

— Мне надоело ждать. И это не спальня. — Он оглядел ее с головы до ног. — Боже правый, почему вы так одеты?

Аннабелл разозлилась. Герцог почему-то всегда недоволен тем, как она одета! Но оглядев себя, поняла, что в данном случае он, возможно, прав.

— Ладно, не важно, — буркнул Оуэн, подошел к сундуку, который стоял в углу вместе с мебелью, оставшейся от детской, вынул из него плед и накинул ей на плечи.

Аннабелл оценила этот жест как проявление нежности, тем более что его глаза горели желанием.

— Как ваша рука? — поинтересовалась она.

— Прекрасно. — Странно. Аннабелл ожидала более остроумного ответа. Чего-то вроде — «все еще держится на плече».

— Вы уверены? А то у меня есть и нитки, и иголки, — поддразнила она его.

— Нам надо поговорить. — Оуэн махнул в сторону кушетки у окна. — Пожалуйста, присядьте.

Его обходительность вызывала тревогу, а когда Аннабелл заметила, какое у него напряженное лицо, ей стало совсем не по себе. Это как-то было связано с мамочкой, и новости будут дурными.

— Что случилось? — Она твердо посмотрела на него. — Вы хотите говорить о моей матери, так ведь?

— С ней все в порядке. По крайней мере доктор Локстон считает, что так будет. — Взяв Аннабелл за локоть, Оуэн подвел ее к кушетке, усадил и сел рядом сам. — Он осмотрел ее вчера и поговорил с вашей сестрой о том, как ее лечил доктор Конвел. Ваша матушка очень больна.

— Я знаю. — Аннабелл смахнула невольно выступившие слезы. — Доктор Локстон сможет ей помочь?

— Вполне вероятно. Он приказал отменить назначенные ей лекарства.

— Как? Но это же нелепость! — Аннабелл вскочила и направилась к себе в комнату, чтобы одеться. Все ясно, ей нужно вернуться домой и своими глазами увидеть, что там происходит. Она не собирается сидеть и спокойно наблюдать, как новый доктор лишает мать лекарств, которые поддерживали ее. И помогли выжить!

— Аннабелл! — Оуэн шел за ней по пятам. — Позвольте мне объяснить.

Она обернулась, руки, зажатые в кулаки, повисли вдоль тела.

— Мать должна принимать лекарства! Вы не видели, в каком состоянии она была раньше. У нее был очень сильный кашель. Я даже боялась, что у нее лопнет грудная клетка! Каждый вдох сопровождался мучением, и постоянная лихорадка. Я не позволю, чтобы это началось снова. Не позволю! — Голос Аннабелл поднялся до крика, она сама отметила это. Почему он не может ее понять?

Надо было захлопнуть дверь спальни у него перед носом и оставить за порогом, подумала Аннабелл, но Хантфорд схватил ее за плечи.

— Лекарства, которые прописал ей доктор Конвел, вначале могли помочь вашей матери. Сейчас они угнетающе действуют на нее. Доза слишком велика. У нее не только пропал аппетит, она начинает зависеть от них!

Аннабелл охватила паника. Она прижала руку к губам, чтобы остановить рвущийся наружу крик. Ей хотелось поверить Оуэну, ведь ему не было никакой выгоды обманывать ее. Если только, чтобы отомстить за попытку шантажа, но Аннабелл сомневалась, что он способен на такое. Сквозь тонкую материю ночной рубашки она почувствовала тепло его крепких рук. Исходившее от него ощущение уверенности и физической силы подействовало на Аннабелл успокаивающе.

— Вы говорите, — тихо произнесла она, — что лекарства, которые матушка последнее время принимала, пошли ей во вред? Вместо пользы?

Оуэн колебался долю секунды.

— Да.

— Тогда… Тогда почему доктор Конвел все время назначал их?

— Я подозреваю, что он рассчитывал на деньги. Чем дольше миссис Ханикоут будет болеть, тем дольше вы будете ему платить.

Голова Аннабелл закружилась.

— Нет, это невозможно! Его с самой лучшей стороны рекомендовал наш аптекарь мистер Уондерс!

— Значит, они вдвоем обманывали вас. Я знаю, что у Конвела нет докторской лицензии. Мне, кстати, не удалось найти его по указанному им адресу. Вероятно, он узнал, что его разыскивают, и уже сбежал из города.

Аннабелл стояла не шевелясь. В ушах ее стучала кровь.

Она верила, что Конвелу удавалось удерживать жизнь матери на волоске. Она полностью полагалась на его опыт, надеялась только на него и рискнула всем, что у нее имелось — жизнью, в общем-то! — только чтобы иметь возможность платить за лечение. Если мать больше не поднимется, она найдет и удавит мерзавца его собственным стетоскопом.

Но виноват не он один. Какой же дурой она была, когда так слепо поверила в обман!

— Вам нехорошо? Тогда лучше присесть. — Оуэн подвел ее к кушетке у окна. — Вы же не могли знать, что он мошенник. Это не ваша вина.

Поморгав, Аннабелл поправила очки.

— Как вы догадались, что я как раз думала об этом?

Оуэн застенчиво улыбнулся.

— Если бы мне пришлось оказаться в вашем положении, я точно так же чувствовал бы себя виноватым.

Аннабелл отвела глаза, чтобы не смотреть на это красивое лицо, и принялась изучать, как солнечные зайчики танцуют на шторах.

— Все-таки самый важный вопрос — что нужно сделать, чтобы матери стало лучше?

— Вот именно. Я попросил доктора Локстона навещать миссис Ханикоут каждый день и отслеживать состояние здоровья. Он хочет, чтобы Дафна постоянно уменьшала ей дозу и уговаривала поесть перед каждым приемом лекарств. Локстон считает, что через какое-то время ваша матушка пойдет на поправку.

Прогноз был оптимистичным, но жестоким. Аннабелл хотелось, чтобы это оказалось правдой, она каждый день молилась об этом, но желания и молитвы пока оказывались тщетными.

— У нее ведь чахотка. Если вдруг покажется, что она пошла на поправку, это будет означать, что начался финальный этап. Потребуется вмешательство высших сил, чтобы вылечить ее!

Оуэн взял Аннабелл за руки и заставил посмотреть себе в глаза.

— Локстон совершенно не уверен, что у миссис Ханикоут туберкулез. Ему потребуется время, чтобы поставить верный диагноз. У нее, к примеру, может оказаться круп или скарлатина.

Аннабелл задумалась. И круп, и скарлатина — очень серьезные заболевания, но уж пусть лучше они, чем туберкулез! Это было слишком хорошо, чтобы надеяться. Уткнувшись в грудь Оуэна, она разрыдалась. Не так, как плачут над чувствительными стишками — деликатно, тихо всхлипывая, а по-настоящему — громко, с содроганиями тела. Когда боль велика, остается только такой способ облегчить ее.

Оуэн не уговаривал Аннабелл успокоиться, понимая, что ей нужно выплакаться. Единственное, что он сделал, — снял с нее очки. Аннабелл зарыдала еще горше. Вцепившись в пластрон его сорочки, она все никак не могла остановиться. Тонкий батист промок насквозь. Хантфорд, казалось, даже не обратил на это внимания.

Он гладил ее по спине, по плечам. Рука скользнула вдоль косы. Он бормотал что-то ласковое, хотя из-за рыданий ей не было понятно ни слова.

Аннабелл плакала до тех пор, пока не устала, а потом тихонько захлюпала носом. Почувствовав, что может сидеть самостоятельно, она отодвинулась от Оуэна, с тоской расставаясь с крахмальным, но по-настоящему мужским запахом его рубашки.

Из кармана Оуэн достал носовой платок и предложил его с улыбкой, от которой могло остановиться сердце. Воспользовавшись им, Аннабелл вытерла лицо.

— Мне не хочется будить в вас слишком большие ожидания. — Он снова взял Аннабелл за руки, и от счастья она словно ослабела. — Но доктор Локстон наблюдает меня с детства, а раньше лечил моего отца. Сейчас я доверил ему здоровье сестер. Может, он вылечит и вашу матушку.

— Я чувствую себя идиоткой из-за того, что поверила Конвелу. Даже не знаю, что сказать вам, кроме… Спасибо!

Они посмотрели друг другу в глаза, не говоря ни слова. Большими пальцами Оуэн ласково гладил ладони Аннабелл. Внезапно в ней проснулось желание. Соски затвердели, и она вдруг сообразила, что на ней нет ни корсета, ни нижней рубашки, ничего, кроме тонкой ночной рубашки. В общем, полное бесстыдство! Но ей было все равно.

Более того, ей нравилось его внимание. И будет нравиться, пока это будет длиться. С неожиданной для самой себя храбростью Аннабелл поднялась, пересела к Оуэну на колени, и они оказались лицом к лицу. Тогда она обхватила его голову ладонями и крепко поцеловала в губы.

Не в знак признательности, не из чувства долга, не для того, чтобы доказать что-то.