Ангелочек Андреев Леонид

— Как зовут твою сестру? — спросила Анжелина, заметив ветхое строение, окруженное колючим кустарником. — Я должна ее успокоить.

— Валентина, мадемуазель. А меня зовут Розеттой.

— Поняла. Розетта, вы здесь живете, в этой хижине? Там есть очаг?

— Конечно! Я разожгла его еще утром. В трубе адская тяга, клянусь вам, мадемуазель!

— Оставь ад там, где он находится, — посоветовала девочке Анжелина.

Теперь, оказавшись перед дверью, кое-как подправленной гнилыми досками, Анжелина немного испугалась, что было вполне понятно. Она первой вошла внутрь. Зрелище было жалким: дым шел не вверх, а вниз, и вся комната утопала в сизом мареве. Сырые дрова с трудом разгорались в очаге, над ними висел ржавый котелок.

— Но здесь нечем дышать! — воскликнула Анжелина. — А вода? Мне нужна горячая вода.

— Я позабочусь об этом, дамочка, — раздался мужской голос.

Только тогда Анжелина заметила мужчину, сидевшего у огня с трубкой во рту. Ему было лет сорок, если судить по седым взлохмаченным волосам и морщинам на смуглом лице. В углу Анжелина увидела четверых мальчиков возрастом от трех до семи лет. Они были грязные и худые. Казалось, ее приход напугал их.

— Здравствуйте, — сказала Анжелина.

«Боже мой! — подумала она, сгорая от стыда. — Ведь сегодня Рождество, а у этих детей ничего нет. У Жерсанды я пообедала, как принцесса. Мне даже в голову не приходило, что совсем рядом есть семьи, которые живут в страшной нищете. Остатки от нашего пира, вероятно, съел Спаситель… Пресвятая Дева, прости меня! Если бы я знала!»

Хриплый стон вернул Анжелину к действительности. Розетта отодвинула ветхую занавеску, закрывавшую широкий соломенный тюфяк, на котором лежала будущая мать. Она со стоном поворачивалась с боку на бок.

— Жанина пошла домой, — произнесла старуха, сидевшая рядом с ней на низком табурете. — Она не смогла больше выносить стоны твоей сестры.

Анжелина была испугана, но виду не подавала. Ее охватило странное чувство, похожее на начинающуюся лихорадку. Она забыла о смерти Эжени Лезаж, о предательстве Гильема и своих сомнениях и печалях. Теперь для нее важным было одно: помочь ребенку появиться на свет живым и здоровым.

— Здравствуй, Валентина, — ласково заговорила она с роженицей. — Я пришла посмотреть, что происходит. У меня нет диплома, но два года я помогала своей матери, известной в нашем краю повитухе. Сейчас я тебя осмотрю.

Валентина мотала головой из стороны в сторону и, казалось, не понимала слов Анжелины. Мертвенно-бледная, она была вся в поту, зрачки были расширены. Из-под простыни выпирал огромный живот.

«Да она совсем юная! — ужаснулась Анжелина. — Наверняка ненамного старше Розетты. Неужели этот мужчина, сидящий у очага, ее муж? Но я не должна думать об этом. Мне надо ее осмотреть. Мама всему меня научила. Пусть я не имею практического опыта, но уверена, по крайней мере, в одном: я сумею определить степень раскрытия шейки матки».

Розетта отвернулась, когда Анжелина откинула простыню и задрала рубашку Валентины. Гигиена молодой женщины оставляла желать лучшего, что смутило ученицу повитухи. На этот счет Адриена Лубе была непреклонна: она всегда говорила своим пациенткам, что надо обмывать интимные части тела, но порой наталкивалась на стену непонимания, на насмешки и даже упорные отказы.

— Там совсем не надо мыть! Право же, мадам Лубе! — возражали ей одни.

— Тратить воду и мыло на те места, о которых вы говорите, — это для шлюх, но не для порядочных женщин, — возмущались другие.

Анжелина была преисполнена решимости давать такие же советы своим будущим пациенткам. Адриена умерла в твердой уверенности, что дочь последует ее примеру и станет умелой повитухой.

— Розетта, принеси мне таз и кувшин с теплой водой.

Девочка-подросток поспешила выполнить просьбу. Анжелина открыла чемоданчик матери. Там, в жестяной коробке, лежали чистые салфетки и кусок мыла, заметно уменьшившийся от частого употребления, а также пара перчаток из тонкой кожи.

«Я надену их, когда буду осматривать Валентину. Так надежнее», — сказала себе Анжелина.

В то же мгновение роженица издала душераздирающий крик. Ее тело изогнулось.

— Мне больно! Как же мне больно! Сжальтесь надо мной, вытащите ребенка!

— Вы еще не готовы, — возразила Анжелина. — Спокойнее, мадам. Дышите глубже, это поможет малышу.

— Мне кажется, он выходит задом, судя по форме ее живота, — заявила старуха, указывая пальцем на Валентину. — И потом, она слишком узкая, ребенок разорвет ее. Я знаю таких, у которых после трудных родов так ничего и не срослось.

— Я буду вынуждена попросить вас уйти, если вы и дальше будете говорить глупости, — возмутилась Анжелина. — Зачем ее пугать? Она и так боится.

— Ну что ж, если я вам мешаю, уйду, — ответила соседка. — Я пришла, чтобы оказать услугу, только и всего. Вы гордячка, мадемуазель Лубе! Не то что ваша мать!

— Я вовсе не гордячка. Просто я претворяю на практике то, чему научилась у своей матери.

Розетта принесла все необходимое. Анжелина принялась обмывать половые органы своей пациентки, не прекращавшей кричать. После очередной схватки Анжелина с тревогой заметила, что ребенок действительно предлежит неудачно, как и говорила старуха. Его ягодицы располагались слева, около паха.

«Боже мой, что делать? — взмолилась Анжелина. — Массировать живот… Кажется, мама использовала этот прием. Иногда ребенок, если его стимулировать, поворачивается перед тем, как выйти наружу».

Анжелина сняла пелерину и бархатный жакет. Засучив рукава блузки, она опустилась на колени.

— Валентина, слушайте меня внимательно! Вы должны успокоиться и начать глубоко дышать. Ничего не бойтесь! Я рядом. Ваш малыш родится еще до наступления ночи.

— Мне можно остаться? — прошептала Розетта.

— Если ты сумеешь успокоить свою сестру, то да. Этим ты мне поможешь, — сказала Анжелина, массируя огромный живот будущей матери.

Она пыталась определить, где находится головка ребенка. Впрочем, крошечное тельце можно было легко ощупать под кожей. У Валентины не было ни грамма жира. Кости так и выпирали на плечах и бедрах, ноги были похожи на соломинки, а грудей словно и не было.

— Так, так, хорошо. Дышите, дышите, — приговаривала Анжелина.

— С самого утра я жутко мучаюсь, — задыхаясь, жаловалась молодая женщина. — Сделайте что-нибудь!

Она застонала еще громче, кусая скрученный носовой платок.

— Он все еще там? — вдруг совсем тихо спросила Валентина, обращаясь к сестре.

Девочка-подросток бросила взгляд на мужчину, невозмутимо курившего трубку.

— Да, — выдохнула она. — Он не уйдет, ты же знаешь.

И хотя сестры говорили очень тихо, Анжелина все же услышала их диалог.

— Вас смущает присутствие супруга? — спросила она. — Он поддерживает огонь. Вода должна долго кипеть. Многие женщины не могут полностью отдаться такой трудной работе, как роды, если рядом находится мужчина. Я могу попросить его выйти. Это ненадолго.

Розетта еще ниже склонилась над сестрой и что-то прошептала ей на ухо. Валентина кивнула, но по ее щекам потекли слезы. Анжелина решила не вмешиваться. Она была уверена, что ребенок перевернулся, но все же решила проверить.

— Браво! Малыш в проходе головкой, а не ягодицами. Еще немного терпения, мадам! Как только я вам скажу, вы начнете тужиться, но не слишком сильно.

Вместо ответа Валентина разрыдалась и тут же правой ладонью закрыла себе рот, чтобы ее никто не слышал.

— Все будет хорошо, — уверенно сказала Анжелина. — Розетта, задерни занавеску, а то твои братья только сюда и смотрят. Им не надо видеть все это.

И тут самый старший мальчик задал мужчине вопрос. Тоненький голосок прозвучал совсем тихо:

— Скажи, папа, Титина не умрет?

Ответ потонул в вопле Валентины, похожем на рык разъяренного зверя. Но Анжелина все услышала. От ужаса у нее стало сухо во рту. Казалось, она поняла недосказанное.

«Этот мужчина — отец мальчиков и, несомненно, Розетты. А почему бы и не этой бедной девушки? Нет-нет, боже, как я такое могла подумать?!»

Потрясенная до глубины души, она почувствовала на себе пристальный взгляд Розетты. Девочка-подросток словно умоляла ее не задавать вопросов.

«Я права, иначе Розетта не испугалась бы так сильно», — подумала Анжелина.

Воспитывая дочь, Адриена Лубе не скрывала от нее сложностей мирской жизни и человеческие пороки. В двенадцать лет Анжелина знала о браке, о появлении на свет детей и строении женского тела больше, чем иные взрослые женщины. Конечно, о некоторых деталях родители не говорили в ее присутствии, но она ловила обрывки их разговоров, стоя за дверью кухни.

«Кровосмесительная связь! — решила Анжелина, массируя живот Валентины. — Мама говорила мне, что такое встречается. Она была в ужасе от отцов, способных насиловать собственных дочерей. Если это правда, как эта несчастная сможет радоваться рождению ребенка? Он будет ей сыном и одновременно братом…»

Розетта резко встала и скрылась за занавеской. До Анжелины донесся приглушенный разговор, однако слов она разобрать не могла. Валентина схватила ее за руку.

— Может, ребенок умер? — спросила она на одном дыхании. — После стольких часов…

— Нет-нет. Для этого нет никаких причин, — возразила Анжелина. — Ничего не бойтесь.

Валентина, закрыв глаза, беззвучно заплакала. Она по-прежнему сжимала руку Анжелины, вонзая в нее грязные ногти.

— А теперь тужьтесь. Надо тужиться, Валентина.

Молодая женщина замотала головой, словно говоря «нет», и попыталась сесть. Плача, она перевернулась на живот.

— Нет, нет! Старуха сказала, что я разорвусь! Я не хочу умирать!

Наконец Анжелина поняла, почему Валентина столь странно себя ведет: она пыталась сдерживать потуги, стараясь задержать рождение ребенка.

«Она хочет его убить, хочет избавиться от него! — ужаснулась Анжелина, понимая, что ситуация выходит из-под контроля. — Боже, я должна ее образумить!»

Анжелина наклонилась еще ниже и зашептала Валентине на ухо, последовав примеру Розетты:

— Вы можете отдать ребенка сестрам из Сен-Годана. Не жертвуйте этим невинным младенцем! Убив его, вы сами рискуете лишиться жизни. Умоляю вас, тужьтесь сильнее, он уже выходит.

Из груди Валентины вырвался протяжный крик. Она попыталась встать на четвереньки. Из ее расширившегося влагалища медленно выходила головка ребенка. Анжелина перекрестилась и подхватила младенца на руки. Синюшный цвет кожи не оставлял сомнений… Анжелина увидела, что пуповина трижды обвилась вокруг тоненькой шейки. Прибежавшая Розетта бросилась к сестре.

— Это девочка, — вздохнула Анжелина со слезами на глазах. — Бедная малышка! Она не прожила и часа. Все же вы должны позвать священника.

— Я займусь этим, — крикнул, поднимаясь со стула, мужчина. — Я с таинствами не шучу! Кстати, предупреждаю вас, мадемуазель, у меня нет денег, чтобы заплатить вам.

— А я ничего и не прошу! — отрезала девушка.

Руки Анжелины дрожали, когда она пеленала безжизненное тельце младенца. Хлопнула дверь. Валентина, лежа на боку, как раненый зверь, с облегчением вздохнула.

— Розетта, успокой мальчиков, — распорядилась Анжелина. — Теперь должна отойти плацента. Затем я вымою твою сестру. Приготовь горячую воду.

— Хорошо, мадемуазель.

В доме воцарилось спокойствие. Мальчики принялись расспрашивать Розетту. Казалось, после ухода мужчины они немного осмелели.

— Этот грубиян, он вам не муж? — тихо спросила Анжелина.

— Нет же, я его жена! — испуганно возразила Валентина. — Он очень милый. Он содержит моих братьев и сестру. Клянусь вам! Наша мать умерла три года назад от чахотки. Я очень рада, что нашла порядочного мужа.

Анжелина покачала головой. Она не осмеливалась задавать вопросы, которые могли бы прояснить ситуацию, так как была уверена, что это не изменит судьбу ее пациентки. Но она была готова поспорить, что в следующем году Валентина стараниями этого мужчины будет опять беременной.

— Скажи ей правду, Титина! — прошептала вернувшаяся Розетта. — Это наш отец сделал тебе ребенка, а вскоре та же участь ждет и меня. Я хотела все рассказать полиции, мадемуазель Лубе, чтобы его посадили в тюрьму. Возраст позволяет мне работать, а нашим братьям будет лучше в сиротском приюте. Там они не будут голодать и мерзнуть.

Валентина подняла руку, собираясь ударить сестру, но новые потуги не позволили ей этого сделать. Обезумев, она широко открыла глаза:

— О нет! Опять!

— Это отходит послед, плацента, — пояснила Анжелина. — А потом вы сможете вздремнуть.

Анжелина собрала в таз кровянистую темную массу и стала внимательно ее рассматривать.

— Похоже, все хорошо, — наконец сказала она. — Розетта, вылей это в канаву за домом. Я еще не закончила с твоей сестрой.

Анжелина занялась родильницей. Та показала, где лежит чистая простыня, и позволила себя вымыть, а затем перевязать грудь.

— Вот и все. Теперь я могу идти. Пошлите Розетту за доктором, если вечером поднимется температура. У меня нет лекарств, чтобы сбить ее.

— Спасибо, мадемуазель, что пришли! Я не хотела вас звать, но разве Розетту переубедишь…

— Она вас любит. Она боялась, что вы умрете. Бывает, женщины умирают при родах. И поэтому ваша сестра поступила более разумно, чем вы, Валентина.

С этими словами Анжелина стала одеваться. Но она вдруг как бы опомнилась.

— Возьмите, а то вы вся дрожите от холода, — сказала она, накрывая Валентину своей пелериной из овчины. — Прощайте! Умоляю вас, берегите себя!

С тяжелым сердцем Анжелина отодвинула занавеску. Мальчики с любопытством смотрели на нее. В их глазах Анжелина увидела глубокую печаль.

«Боже, какое грустное Рождество у этих несчастных! — подумала она. — А у меня с собой ничего нет!»

Смутившись, молодая женщина вышла на улицу. Было темно, шел густой снег. Розетта перегородила ей дорогу.

— Спасибо, мадемуазель Лубе! — воскликнула девочка-подросток. — Сейчас я верну вам ваш жакет.

— Не надо, оставь его себе. Это подарок. Отважишься ли ты пойти со мной? Я дам тебе еду для братьев и сестры. Сегодня вечером Валентине нужен суп и немного мяса.

Лицо Розетты озарила лучезарная улыбка. Девочка была очень хорошенькой, несмотря на грязь и выступающие скулы.

— Конечно, отважусь! Это избавит меня от необходимости наблюдать, как отец будет перед кюре строить из себя порядочного человека. Я каждый день молюсь, чтобы он не вернулся с мельницы.

— Никогда не надо желать людям смерти, — нравоучительным тоном сказала молодая женщина. — И все же я тебя понимаю. Он… трогал тебя?

— Пока нет. Ему хватает Валентины, — с ненавистью в голосе призналась Розетта.

Они пустились в обратный путь. Анжелина почувствовала себя немного увереннее, ступив на мост, освещенный газовыми фонарями. Перед ней лежал город, который она знала как свои пять пальцев, знала каждую мощеную улочку, каждый тупик, где в мае зацветали розы.

«Мама, не совершила ли я ошибки? — мысленно говорила Анжелина. — А вдруг пуповина закрутилась вокруг шеи по моей вине? Я перевернула ребенка, поскольку ты мне говорила, что ягодичное предлежание таит в себе много опасностей. О, мама, я так волновалась, ведь это была моя первая пациентка! У меня было такое чувство, что ты наблюдаешь за мной, руководишь мною… Но кто убил ребенка? Я или Валентина, отказываясь тужиться? Возможно, он умер еще у нее в чреве, поскольку цвет кожи указывал на цианоз».

Несмотря на все неясности, Анжелина не чувствовала себя виноватой. Все естество молодой женщины подсказывало ей, что отец, вступивший в кровосмесительную связь, не заслуживает ничего другого, как похоронить плод своего преступного греха.

«Кто я? Безумица или нечестивица? — спрашивала себя Анжелина. — Ребенок ни в чем не виноват. Маленькая девочка! Какая бы участь была ей уготована? Нищета, голод, побои, конечно. А когда она достигла бы половой зрелости, ко всему этому прибавилось бы еще и насилие».

Не дойдя нескольких метров до своего дома, Анжелина внезапно остановилась.

— Дай мне слово, что устоишь перед своим отцом! Через два года я буду повитухой и мне не хотелось бы принимать у тебя роды и вновь становиться свидетельницей такого отчаяния.

— Я сделаю все, что в моих силах, мадемуазель, — ответила девочка-подросток. — Но я не хочу бросать своих братьев на произвол судьбы.

— Боже, как мне тебя жалко!

Они вошли во двор. Перед уходом Анжелина заперла Спасителя в конюшне. Теперь собака была на свободе и радостно бросилась им навстречу.

— Это отец выпустил его. Розетта, подожди меня в конюшне. Наша ослица согреет тебя своим дыханием.

Теперь Анжелине предстоял разговор с Огюстеном Лубе. Он, разгневанный, сразу же накинулся на дочь:

— Где ты была, Анжелина? Мне пришлось идти к этой гугенотке — так сильно я волновался! Ее служанка сказала, что ты давно ушла. Дочь моя, только не ври! И никакой кузины Леа на этот раз, прошу тебя!

— Я не собираюсь тебе врать, папа. Меня попросили помочь молодой матери, у которой нет денег, чтобы позвать доктора. А повитуха из Ториньяна уехала к другой пациентке. Я не смогла отказать. Они очень бедные люди, живут в жалкой лачуге за железной дорогой.

Ошеломленный сапожник простер руки к небу и с беспокойством посмотрел на дочь.

— Ты сошла с ума! — воскликнул он. — Насколько я знаю, у тебя нет диплома! У тебя будут неприятности, если об этом станет известно.

Анжелина открыла шкаф, где лежали продукты. Не теряя хладнокровия, она мягко возразила:

— У соседок, бабушек, теток, которые часто собираются около кровати рожающей женщины, никогда не было неприятностей с правосудием, папа. Я пошла помогать этой особе в таком же качестве. Скажем, в качестве дальней соседки или, что вернее, в качестве наследницы умения и знаний Адриены Лубе, лучшей повитухи нашего края. Не волнуйся, никто не станет доносить на меня. К тому же девочка умерла еще до рождения.

— И ты этим глубоко опечалена, — проворчал Огюстен. — А в шкафу что ищешь?

— Я хочу взять два пакета вермишели и мешочек чечевицы. Отец, там четыре голодных маленьких мальчика. Сегодня Рождество, а у них в доме пусто. Родильнице тоже надо поесть. Мы с тобой не такие уж бедные! Я ведь зарабатываю, не так ли?

Огюстен Лубе устало провел рукой по седым волосам.

— Разумеется. Поступай, как знаешь, — проворчал он. — Сегодня вдова Марти пригласила меня на чашку кофе и подарила коробку шоколада. Отнеси ее этим ребятишкам.

— О! Спасибо, папа!

Анжелина буквально взлетела на второй этаж. В большом сундуке была сложена ее детская одежда. Она схватила мешок и принялась бросать в него носки, чулки, рубашки, юбки.

— Это все еще послужит им, — тихо приговаривала она.

Через несколько минут Анжелина вошла в кухню с мешком на спине. Огюстен приготовил другой мешок, в котором была еда.

— Ты, Анжелина, напомнила мне свою мать, — с грустью произнес Огюстен Лубе. — Сколько раз она торопливо возвращалась домой, чтобы поделиться с нуждающейся семьей всем, что имела. Сначала я ругал ее, мы ссорились, но вскоре я сдался. Малышка, если ты станешь повитухой, тебя будут приглашать и в роскошные дома, и в лачуги. Порой ты не будешь получать и су за свои труды и, как у Адриены, у тебя возникнет желание помочь бедным, которых очень много. Тебе будут дарить безделушки, туго набитые кошельки, изысканные вина, драгоценности, а в худшем случае, тебя примутся осыпать оскорблениями и угрозами. Какое странное ремесло!

— Это мое ремесло, папа, — уверенно заявила молодая женщина.

Она с нежностью посмотрела на отца, подбежала к нему и поцеловала.

— Ты лучший отец из всех, кого я знаю!

Взволнованный сапожник не нашел нужных слов, чтобы ответить дочери. Взяв фонарь, Анжелина вышла. Ее переполняла радость.

«Раньше я не понимала, как мне повезло, — думала Анжелина, оказавшись во дворе. — Мои родители следили, чтобы я получила образование и ни в чем не нуждалась. Мадемуазель Жерсанда обучила меня хорошим манерам. Так почему же я горюю, что Гильем бросил меня? Я должна вычеркнуть его из своей жизни. Я буду холить и лелеять своего сына, он будет красивым и сильным, получит прекрасное образование. А я, его мать, буду гордиться им. Мне не на что жаловаться, нет!»

Перед глазами Анжелины вновь возникло бесформенное тело Валентины, ее худые ноги, огромный живот. А потом и мужчина, набросившийся на родную дочь, чтобы удовлетворить свою похоть.

«Это гнусно! Это самое мерзкое преступление, — думала Анжелина. — Но, боже мой, что я могу сделать?!»

Так и не найдя решения, она пошла на конюшню. Розетта спала, лежа на соломе в пустом стойле, соседнем с тем, где стояла ослица. Собака была рядом.

— Розетта, просыпайся! — Анжелина нежно прикоснулась к плечу девочки. — Бедная крошка, ты измучилась!

— Мне приснилось, что я попала в рай! — сказала Розетта, вставая.

У Анжелины на душе стало еще тяжелее… Она показала девочке вещи, которые собрала для ее семьи.

— Из юбок можно сделать штанишки для мальчиков. Ты худенькая, вот эта юбка подойдет тебе. Ты умеешь шить?

— Конечно нет, мадемуазель! Читать я тоже не умею. Я никогда не ходила в школу. Но Валентина может написать свое имя.

— Ох! — вздохнула Анжелина. — Может, твоя сестра сумеет что-нибудь сделать из этой одежды. Но, главное, Розетта, если у тебя возникнут неприятности, сразу же приходи ко мне.

— Хорошо! — пробормотала девочка. — Вы такая милая и такая красивая, что можно подумать, будто вы ангел!

— Ангелы не бывают рыжими, — пошутила Анжелина со слезами на глазах. — А теперь беги домой. Надеюсь, ты доберешься благополучно.

— Я сумею постоять за себя, мадемуазель. А как вас зовут?

— Анжелина.

— Красивое имя. Благодарю вас, мадемуазель Анжелина. За Валентину и моих братьев. Скажите, вы не станете доносить на нашего отца? Он каждую субботу приносит жалованье и не так уж много пьет… Я не хочу, чтобы нас разлучили — моих братьев и сестру…

— Не бойся, я ничего никому не скажу. Жаловаться жандармам должна Валентина, если, конечно, у нее хватит на это мужества.

Молодая женщина погладила Розетту по щеке. Благодаря девочке в это Рождество определилась ее судьба. Она поняла это и обрадовалась.

— И тебе спасибо, Розетта. Я сделала свой выбор… Беги и будь осторожна.

Анжелина проводила девочку до ворот и долго смотрела, как та шла в слабом свете единственного газового рожка на улице Мобек, мостовая которой была покрыта толстым слоем снега.

— Да хранит тебя Господь, Розетта! — произнесла Анжелина.