Засуха Лесков Николай

Глава двадцать восьмая

Кладбище было неподалеку от города — обширный участок земли, осененный эвкалиптами-призраками. По дороге Фальк проехал мимо того самого пожарного знака. Пожароопасность теперь достигла максимального уровня. Поднимался ветер.

На похоронах присутствовали только члены семьи, так что на могилах Хэдлеров он еще не бывал. Но найти их оказалось нетрудно.

Новенькие, блестящие полировкой надгробья напоминали, скорее, предметы интерьера, по случайности оставленные кем-то среди потрепанных погодой собратьев. Могилы были по щиколотку завалены полиэтиленом, мягкими игрушками и увядшими букетами. Даже за несколько футов в нос бил почти невыносимый аромат разлагающихся цветов.

Могилы Карен и Билли были завалены подношениями, могила Люка рядом с ними выглядела почти голой. Фальк задумался, придется ли Джерри и Барб наводить на могилах порядок, когда подарки окончательно перейдут в разряд мусора. У Барб и так хватало сложностей с фермой, чтобы еще ползать на коленях вокруг могил с мешком для мусора и, глотая слезы, рыться в полусгнивших букетах, пытаясь решить, что оставить, а что — выкинуть. Ну уж нет. Фальк мысленно взял на заметку проверить это дело.

Он немного посидел на иссохшей земле у могил, наплевав на липнувшую к брюкам пыль. Провел рукой по надписи на могильном камне, пытаясь стряхнуть чувство нереальности происходящего, которое преследовало его с самой панихиды. Люк Хэдлер — в этом гробу, — повторял он про себя. — Люк Хэдлер — здесь, под этой землей.

Где был Люк тем вечером, когда погибла Элли? Вопрос всплыл опять, как несмываемое пятно. Надо было Фальку добиться у него ответа, пока была такая возможность. Но он действительно верил, что Люк придумал этот обман ради него. Если бы он знал, что произойдет…

Тут он решительно прекратил эти размышления. Слишком много раз он слышал эти самые слова с тех пор, как вернулся в Кайверру. Если бы я знал, я сделал бы все по-другому. Слишком поздно. С чем-то просто приходится жить.

Фальк встал и, повернувшись к Хэдлерам спиной, пошел прочь. Он направился в глубину кладбища и шел, оглядываясь, пока не нашел нужный ряд. Надгробья в этой части кладбища потеряли свой блеск долгие годы назад, но многие из них были знакомы ему, как старые друзья. На ходу он нежно провел рукой по одному, другому, и, наконец, вот он стоит перед выцветшим на солнце камнем. Цветов на этой могиле не было, и только тут ему пришло в голову, что их надо было принести с собой. Хороший сын так и поступил бы. Принес бы матери цветов.

Вместо этого, достав салфетку, он наклонился и счистил слой грязи и пыли с ее имени, вырезанного в камне. Потом — с даты ее смерти. Он никогда не нуждался в напоминаниях об этом дне. Сколько себя помнил, он всегда знал, что мать умерла в тот день, когда он родился. Осложнения после родов и потеря крови, неохотно отвечал ему отец, когда он достаточно подрос, чтобы задавать вопросы. А потом кидал на сына взгляд, от которого у Фалька появлялось ощущение, что оно — почти — того стоило.

Когда он стал постарше, у него появилось обыкновение ездить на велосипеде на кладбище и стоять часами над могилой матери в качестве искупления. В конце концов до него дошло, что никого не заботит, стоит он там или нет, и их отношения превратились в своего рода одностороннюю дружбу. Он очень старался ощутить хоть какую-то сыновнюю любовь, но даже тогда эти эмоции казались ему какими-то неестественными. Ему просто не удавалось пробудить в себе чувства по отношению к женщине, которую никогда не знал. Где-то глубоко внутри он постоянно чувствовал себя виноватым, что Барб Хэдлер значит для него гораздо больше.

Но навещать мать ему нравилось, а она оказалась прекрасным слушателем. Он начал приносить с собой еду, книги, уроки. Валяясь в траве рядом с ее надгробием, он болтал без умолку все, что в голову придет, — о том, что было сегодня и что будет завтра. О своей жизни.

Не успев осознать, что делает, Фальк лег на короткую жесткую траву у могилы. Вытянул ноги. Деревья над головой отбрасывали тень, и жара казалась чуть менее невыносимой. Устремив взгляд в небо, он еле слышно — почти шепотом — повел рассказ о Хэдлерах и о возвращении домой. О том, как вновь увидел Гретчен. Про тяжесть в груди, которая возникла, когда он увидел Мэнди в парке и Иэна в магазине. Поведал ей о своих страхах и о том, что, может, он так никогда и не узнает правды о Люке.

После того, как у него кончились слова, он закрыл глаза и просто лежал неподвижно рядом с матерью, а земля и воздух баюкали его, окутав теплом.

Когда Фальк проснулся, солнце было уже в другой стороне. Зевнув, он поднялся с травы и потянулся, разминая затекшие мышцы. Сколько он пролежал тут, было неясно. Он встряхнулся и зашагал обратно через кладбище к главным воротам. Но на полпути остановился. Была еще одна могила, которую ему следовало навестить.

Чтобы найти ее, потребовалось гораздо больше времени. Могилу он видел всего один раз, во время похорон, незадолго до того, как покинул Кайверру навсегда. В конце концов он наткнулся на нее чуть ли не случайно: небольшая плита, скромно притулившаяся среди других, более вычурных надгробий. Она совсем заросла сухой желтой травой. У плиты лежал единственный букет — связка иссохших стеблей в истрепанной полиэтиленовой обертке. Достав салфетку, Фальк наклонился, чтобы отчистить от грязи выгравированное на плите имя. Элеанор Дикон.

— А ну не трожь, ты, ублюдок!

Голос раздался из-за его спины, и Фальк подскочил. Он повернулся и увидел Мэла Дикона, который сидел в самой тени, у ног каменного ангела в соседнем ряду. В руке у него была бутылка пива, а у ног дрых его бурый мясистый пес. Собака проснулась и зевнула, показав язык цвета сырого мяса, когда Дикон не без усилия поднялся на ноги. Бутылку он оставил в ногах у ангела.

— Убери от нее лапы, пока я их не отрезал.

— Не нужно, Дикон. Я уже ухожу. — Фальк отступил. Дикон сощурился на него.

— Так ты тот парень, да?

— А?

— Ты парень Фалька. Не сам папаша.

Фальк взглянул стрику в лицо. Челюсть агрессивно выпячена, а глаза более ясные, чем когда он видел его в прошлый раз.

— Да. Я его парень. — Фальку вдруг стало грустно. Он повернулся, чтобы уйти.

— Да. Вали отсюда, надеюсь, теперь уже навсегда. — Дикон сделал шаг вслед. На ногах он держался нетвердо. Дикон дернул за поводок, и животное взвизгнуло.

— Пока нет. Осторожнее с собакой. — Фальк даже не остановился. Сзади послышались неровные шаги — Дикон явно пытался его догнать.

— Что, не можешь оставить ее в покое, да? Может, ты и ребенок, но точь-в-точь как папаша. Мерзость.

Фальк повернулся.

Со двора долетали отчетливые голоса. Один — громкий, другой — потише. Аарон, двенадцати лет, плюхнул школьную сумку на кухонный стол и подошел к окну. Отец стоял, скрестив руки на груди. На его лице было написано плохо скрываемое нетерпение. Перед ним стоял Мэл Дикон, который тыкал в него пальцем.

— Шесть голов пропало, — говорил Дикон. — Пара ярок, четыре барашка. Из тех самых, которых ты смотрел на прошлой неделе.

Эрик Фальк вздохнул.

— И я тебе говорю, что их здесь нет, приятель. Можешь пойти проверить, если времени не жалко. Я не против.

— Так, говоришь, это совпадение, да?

— Скорее это все дыры у тебя в изгороди, так я думаю. Если бы мне нужны были твои овцы, я бы их купил. Но, на мой взгляд, дело того не стоило.

— Овцы у меня в полном порядке. Скорее, зачем покупать, если можно просто у меня их спереть, да? Верно? — к концу фразы Дикон уже просто орал. — Не в первый раз ты прибираешь к рукам то, что принадлежит мне.

Эрик Фальк молча смотрел на него с секунду, потом с недоверием потряс головой.

— Тебе пора уходить, Мэл. — Он повернулся, чтобы уйти, но Мэл грубо схватил его за плечо.

— Она позвонила из Сиднея, сказала, что больше не вернется, знаешь ли. Что, доволен теперь? Небось гордишься, герой, да? Что подговорил ее свалить?

— Твою хозяйку я ни к чему не подговаривал, — сказал Эрик, смахивая его руку с плеча. — Я бы сказал, ты и сам с этим справился, с помощью кулаков и бухла, приятель. Удивляет только одно — что она выдержала так долго.

— Ой, да, ну прям рыцарь на белом коне, ты! Всегда рядом, готов подставить плечо, чтобы ей поплакаться, а может, и в постель заодно затащить, а?

Эрик Фальк вытаращил глаза. И расхохотался — взрыв чистого, ничем не сдерживаемого веселья.

— Мэл, я с твоей хозяйкой не спал, если ты об этом беспокоишься.

— Брехня.

— Нет, приятель, это совсем не брехня. Это правда. Ну хорошо, она заглядывала иногда выпить чашку чая и поплакать немного, когда дела шли совсем уж неважно. Ей нужно было иногда побыть одной, без тебя. Но это было все. Не пойми меня неправильно, она женщина симпатичная, но насчет выпивки у нее слабость была, почти как у тебя. Может, если бы ты проявлял побольше заботы — об овцах своих, о жене, — они бы от тебя и не удирали. — Эрик потряс головой. — Честно, нет у меня времени с вами разбираться — ни с тобой, ни с хозяйкой твоей. Вот кого мне жаль по-настоящему, так это твою дочурку.

Кулак Мэла выскочил вперед, как пес из конуры, и попал Эрику аккурат в левую бровь. Эрик пошатнулся и завалился назад; было слышно, как голова глухо стукнула по земле.

Аарон с криком выбежал наружу и наклонился над отцом, который широко открытыми, ничего не понимающими глазами глядел в небо. Из рассеченной брови струйкой текла кровь. Аарон услышал за спиной смех Дикона и, повернувшись, бросился на него, врезавшись со всей силы ему в грудь. Дикон пошатнулся, сделал шаг назад, но преимущество в весе не дало ему упасть. Неуловимым движением Дикон крепко ухватил Аарона повыше локтя и, больно выкрутив руку, подтянул его так, что они были лицом к лицу.

— А ну, слушай сюда. Когда твой старик сможет подняться из грязи, в которой валяется, скажи ему, что это просто дружеский поцелуй в щечку по сравнению с тем, что я устрою ему, если он еще хоть раз позарится на мое.

Он толкнул Аарона на землю, потом повернулся и пошел по двору, насвистывая сквозь зубы.

— А он меня просил, умолял, знаешь? — сказал Дикон. — Твой папаша. После того, что ты сделал с моей Элли. Пришел ко мне. Не пытался даже вякнуть, что ты этого не делал. Что не мог этого сделать. Ничего подобного. Он хотел, чтобы я сказал всем остальным в городе отстать от вас, пока полиция не скажет свое слово. Да я ему даже отсосать бы не дал.

Фальк сделал глубокий вдох и повернулся, чтобы уйти.

— Ты ж знал это, верно? — долетел до него голос Дикона. — Что он думал, ты мог это сделать? Твой собственный папа. Конечно, ты знал. Кошмар какой, наверное, когда твой отец думает о тебе настолько плохо.

Фальк остановился. Он был уже почти за пределами слышимости. Продолжай идти, — сказал он себе. Вместо этого он оглянулся. Губы Дикона изогнулись в улыбке.

— Что? — крикнул Дикон. — Только не говори мне, что он купился на ту херню, которую вы состряпали с парнишкой Хэдлеров. Может, твой папаша и был трусом и недотепой, но уж дураком-то он не был. Ну что, удалось тебе в конце концов прояснить ситуацию? Или он так и подозревал тебя до самой смерти?

Фальк не ответил.

— Так я и думал, — ухмыльнулся Дикон.

Нет, хотелось крикнуть Фальку в ответ, мы так никогда ничего и не прояснили. Он бросил на старика долгий взгляд, потом, почти с физическим усилием, вынудил себя отвернуться и уйти. Шаг, еще шаг, и вот он идет по дорожке, петляющей среди давно забытых могил. И слышит, как Мэл Дикон смеется у него за спиной, стоя обеими ногами на могиле своей дочери.

Глава двадцать девятая

Выстрел раскатился по дальним полям, эхо заставило вздрогнуть горячий воздух. Первый выстрел не успел еще отзвучать, когда грянул второй. Фальк замер, не успев захлопнуть дверцу машины, стоявшей на подъездной дорожке к ферме Гретчен.

Его мысли метнулись к выскобленной прихожей в доме Хедлеров, к пятну на ковре. Он представил себе светловолосую женщину, истекающую кровью на земле, только теперь это была не Карен. Это была Гретчен.

Прогремел еще один выстрел, и Фальк сорвался с места и понесся через поля в направлении, откуда шел звук. Но эхо, отразившееся от спекшейся земли, сбило его с толку. Он остановился, лихорадочно обшаривая взглядом горизонт. Глаза у него слезились от слепящего солнца, но он продолжал вглядываться в даль, ничего не видя.

Наконец, он заметил ее — шорты защитного цвета и желтая футболка практически сливались с выцветшими на солнце полями. Он резко остановился, почувствовав сначала прилив облегчения, но затем смутился. Гретчен повернула голову, кинула на него быстрый взгляд, потом забросила ружье за плечо и помахала рукой. Он очень надеялся, что она не заметила, как он бежал. Гретчен направилась к нему прямо через поле.

— Эй, быстро ты добрался! — крикнула она еще издалека. На шее у нее висели розовые наушники для стрельбы.

— Надеюсь, я не помешал? — Он позвонил прямо с кладбища. — Мне нужно было увидеть хоть одно дружеское лицо.

— Да все в порядке. Рада тебя видеть. У меня еще час до того, как нужно будет ехать забирать Лэчи из школы.

Фальк огляделся, надеясь урвать минуту, чтобы отдышаться.

— Хорошее у тебя тут местечко.

— Спасибо. Кролики, похоже, тоже так думают. — Она качнула головой в сторону поля. — Надо бы мне еще парочку сбить, для ровного счета. Пошли, можешь поработать наводчиком.

Он пошел следом за ней через поле туда, где она оставила оружейный кофр. Порывшись, она выудила из кофра еще пару противошумных наушников. Потом — коробку патронов. «Винчестеры». Не «ремингтоны», найденные в телах Хэдлеров, автоматически отметил Фальк. Снова облегчение, а потом — укол чувства вины из-за того, что вообще об этом подумал. Гретчен перезарядила ружье.

— Нора у них вон там. — Гретчен указала рукой направление, морщась от яркого солнца. — Как заметишь кролика, давай наводку.

Фальк натянул наушники, и внешний мир будто погрузился под воду. Эвкалипты-призраки беззвучно раскачивались на ветру. Звуки, раздававшиеся внутри черепа, наоборот, зазвучали громче: буханье крови в ушах. Стук зуба, задевшего о зуб.

Он не сводил взгляда со входа в нору. Долгое время ничего не двигалось, потом — земля будто дернулась. Он только собирался привлечь внимание Гретчен, но она уже подняла ружье к плечу, прищурив глаз. Прицелилась; дуло ружья описало плавную арку, следуя за кроликом. Последовал приглушенный выстрел, и с ближайшего эвкалипта вспорхнула стайка розовых какаду.

— Хорошо, кажется, мы его достали, — сказала она, стягивая наушники. Прошагав по полю, она склонилась к земле у норы и, выпрямившись, триумфально потрясла кроличьей тушкой.

— Прекрасный выстрел, — сказал он.

— Хочешь тоже попробовать?

Не то чтобы Фальку очень хотелось пострелять. На кроликов он не охотился с тех пор, как был еще подростком. Но она уже протягивала ему ружье, так что он только пожал плечами.

— Давай.

Ружье было еще теплым на ощупь.

— Ну, ты знаешь, что и как, — сказала Гретчен. Потом, привстав на цыпочки, надела ему наушники. Фальк повернулся к норе, все еще чувствуя шеей случайное прикосновение ее пальцев. Пригляделся, сощурив глаза. На земле все еще подсыхала кровь. Это напомнило ему о том пятне, которое осталось после Билли Хэдлера, и он почувствовал, как по позвоночнику пробежал холод. Ему вдруг совершенно расхотелось это делать. У норы опять что-то двинулось.

Гретчен, прикоснувшись к его плечу, указала направление. Он не отреагировал. Она опять тронула его за руку.

— Что-то не так? — он скорее угадал, чем услышал ее вопрос. — Вон он, прямо там.

Он опустил ружье и стянул с головы наушники.

— Прости, — сказал он. — Слишком много времени прошло, наверное.

С секунду она просто смотрела на него, потом кивнула.

— Это точно, — похлопав его по плечу, она забрала у него ружье. — Ты ведь понимаешь, что я все равно его пристрелю? Не могу оставить их орудовать в поле.

Она подняла ружье, замерла на секунду и выстрелила. Фальк знал, что она не промахнулась, даже когда они только еще шли к норе.

Войдя в кухню, Гретчен собрала со стола аккуратно разложенные бумаги.

— Располагайся. Постарайся не обращать внимания на беспорядок, ладно? — Она поставила на расчищенное место кувшин воды со льдом. — Я тут заполняла заявки для школьного комитета — мы все стараемся раздобыть дополнительное финансирование. Фонды всякие и так далее. Вот думала попробовать опять траст Кроссли, хотя Скотт считает, что это пустая трата времени. Посмотрим, может, в этом году и выберемся из шорт-листа. Проблема в том, что, если кто-то дает тебе денег, ему надо знать абсолютно все.

— Похоже, тебе предстоит куча писанины.

— Просто кошмар. И не то чтобы я в этом была сильна — слава богу, раньше членам комитета этим заниматься не приходилось. — Она помолчала. — Поэтому не надо бы мне жаловаться. Это была работа Карен. В общем, понимаешь…

Фразы она не закончила.

Помогая Гретчен складывать бумаги на боковой столик, Фальк огляделся. Он и сам не знал, что ожидал увидеть. На кухне было чисто, но и мебель, и принадлежности явно знавали лучшие времена.

На почетном месте среди прочих памятных вещиц стояла фотография Лэчи, сына Гретчен. Он взял ее в руки, пробежав пальцем по зубастой улыбке парнишки. Подумал опять о Билли, как он плелся за Карен через школьную стоянку на видео с камеры наблюдения. Всего за восемьдесят минут до конца его короткой жизни. Он поставил фотографию на место.

— Слушай, странный вопрос: а Карен когда-нибудь упоминала обо мне? — сказал он, и Гретчен в удивлении вскинула на него глаза.

— О тебе? Нет, не думаю. Но мы с ней мало разговаривали. А что? Вы с ней разве были знакомы?

Фальк пожал плечами. В тысячный раз задумался о номере телефона, записанном ее рукой.

— Нет, не думаю. Мне просто интересно, может, мое имя всплывало когда-нибудь в разговоре.

Гретчен внимательно смотрела на него своими ясными глазами.

— Я лично не слышала. Но, как я говорила, я не так уж хорошо знала Карен.

Она чуть пожала плечами: тема закрыта. Последовало немного неловкое молчание, прерываемое только звоном льда. Налив им по бокалу, Гретчен подняла свой и сказала:

— Твое здоровье! Иногда — но не всегда — это вкуснее вина!

Запрокинув голову, она сделала долгий глоток; он смотрел, как вздрагивает ее горло.

— Как продвигаются дела с расследованием? — спросила Гретчен, закончив пить.

— Джейми Салливан, похоже, чист.

— Правда? Это хорошо, да ведь?

— Хорошо для него. Не уверен, что это сильно продвигает дело в целом.

Гретчен чуть склонила голову набок.

— Но ты останешься, пока вы не разберетесь?

Фальк пожал плечами.

— Судя по тому, как идут дела, — сомневаюсь. Мне нужно вернуться на работу на следующей неделе, — он помолчал. — Наткнулся тут сегодня на Мэла Дикона.

Он рассказал ей о встрече на кладбище.

— Только не давай ему себя зацепить. У него не все дома, — потянувшись через стол, Гретчен легонько коснулась пальцами его руки. — Двадцать лет прошло, а он все пытается свалить на тебя вину за то, что случилось с Элли. Он так никогда и не поверил, что вы с Люком в тот день были вместе.

— Гретчен, послушай…

— Если кто тут и виноват, так это сам Дикон, — продолжала она. — Он сам и довел дочь до того, что она утопилась. Да он годами искал, на кого бы это свалить.

— Так ты никогда не сомневалась, что это было самоубийство?

— Нет, — она удивленно взглянула на него. — Конечно, нет. Какие тут сомнения?

— Я просто спросил. Знаю, под конец она вела себя немного странно. Стала очень замкнутой. И уж конечно, жизнь с Диконом была, наверное, сущим кошмаром. Но я никогда не подозревал, что она была в таком отчаянии. Уж конечно, не настолько, чтобы наложить на себя руки.

Гретчен безрадостно рассмеялась.

— Господи, какие же вы, парни, были слепые. Элли Дикон была страшно несчастна.

Урок закончился, и Элли побросала учебники в сумку. Начала было списывать с доски домашнее задание, но остановилась, не донеся ручку до бумаги. Какой смысл? Она думала сегодня вообще школу пропустить, но, в конце концов, нехотя решила идти. Это только привлекло бы к ней внимание. А ей это совершенно не нужно. Лучше всего вести себя как обычно. Не высовываться и надеяться на — ну, если не на лучшее, то, по крайней мере, чтобы не стало хуже.

В коридоре было полно народу. Компания ребят болталась вокруг портативного радио, слушая трансляцию с крикетного матча. Австралия против ЮАР. Парни восторженно завопили: шестиочковый. Настроение у них явно было уже субботнее.

Элли попыталась припомнить, когда в последний раз ощущала что-то подобное. Она просто не могла вспомнить. Рабочие дни — это уже было достаточно плохо, но выходные были гораздо хуже. Они тянулись бесконечно, и каждый раз понедельник, казалось, еле маячил на горизонте.

Но не эти выходные. Она баюкала эту мысль у себя в груди, проталкиваясь по коридору. После этих выходных все будет по-другому. Конец у этих выходных будет вполне отчетливый.

Полностью погрузившись в свои мысли, Элли подскочила, когда кто-то поймал ее под локоть, прижав нечаянно свежий синяк. Элли поморщилась.

— Эй. Куда спешим? — На нее сверху вниз смотрел Люк Хэдлер.

— Что ты имеешь в виду? — Фальк посмотрел ей прямо в глаза.

— Ты знаешь, что я имею в виду, Аарон, — ответила она. — Ты был там. Видел то же самое, что и я. Какая она была странная в эти последние дни. То есть когда она проводила с нами хоть какое-то время. Мы ж ее практически не видели. Вечно она была на этой дурацкой работе, или… или не знаю, где еще. Уж точно не в нашей компании. И она совершенно прекратила пить, ты это помнишь? Она говорила, это чтобы вес сбросить, но задним числом я почти уверена, что она нам лапшу на уши вешала.

Фальк медленно кивнул. Это он помнил. Он тогда еще удивился, потому что ее тянуло к выпивке, пожалуй, больше, чем любого из них. Удивляться особо нечему, учитывая ее наследственность.

— Ты думаешь, она и вправду завязала?

Гретчен грустно пожала плечами.

— Не знаю. Может, она не доверяла себе насчет алкоголя. Не знала, что способна натворить. И как мне ни неприятно это говорить, но Люк был кое в чем прав, когда мы все поссорились тогда на обрыве.

— Ты это о чем?

— Я не говорю, что он был прав, когда попытался нас вот так надуть, — поспешно сказала она. — Это была ужасная идея. Но он сказал тогда, что Элли совсем перестала понимать шутки. Зря он это сказал, конечно, но это была правда. Она правда перестала. Естественно, в том его идиотском розыгрыше совершенно не было ничего смешного. Но к тому времени она не смеялась ни над чем вообще. Всегда трезвая, всегда серьезная, и вечно исчезала куда-то сама по себе. Ты же помнишь.

Фальк молчал. Он помнил.

— И я думаю… — Гретчен осеклась.

— Думаю — что?

— Думаю, если посмотреть правде в глаза, — давно было понятно, что Элли Дикон у себя дома подвергалась насилию.

Элли высвободилась из хватки Люка и потерла больное место. Он, похоже, ничего не заметил.

— Куда торопишься? Хочешь, пойдем в город, выпьем по коле или чего там еще?

Люк явно старался говорить небрежным тоном. Элли уже потеряла счет его попыткам остаться с ней наедине с той ссоры на обрыве. Каждый раз она его отбривала. Ей пришло было в голову, что, может, он собирается просить прощения, но у нее просто не было ни сил, ни желания это выяснять. Типичный Люк, подумала она. Чтобы он попросил прощения, тебе же самой приходится как-то напрягаться.

— Я не могу. Не сейчас.

Она намеренно не сказала «прости». На секунду она задумалась, может, стоит с ним помириться, ради прошлой дружбы. Они же знали друг друга чуть не с пеленок. Одних воспоминаний сколько. Но тут он напустил на себя мрачный, обиженный вид, и она поняла, что дело того не стоит. У Элли Дикон в жизни было достаточно мужчин, которые всегда готовы были брать, но не давать. Лучше забыть об этом. Люк Хэдлер был тем, кем он был, и это никогда не изменится.

Фальк опустил глаза. Сожаление и чувство вины теснились у него в груди. Гретчен тронула его за руку.

— Знаю, признать это непросто, — сказала она. — Но все признаки были налицо. Просто мы были чересчур молодыми и эгоцентричными, чтобы это понять.

— Почему же она ничего нам не сказала? — спросил Фальк.

— Может, боялась. Или даже стыдилась.

— Или ей казалось, что всем наплевать.

Гретчен взглянула на него.

— Она знала, что тебе не наплевать, Аарон. Вот поэтому-то ее тянуло к тебе, а не к Люку.

Фальк помотал головой, но Гретчен кивнула.

— Это правда. Ты был таким надежным. Она всегда могла на тебя положиться. Заговори она — ты бы ее выслушал. Ну ладно, да, Люк был более ярким, и язык у него был подвешен лучше, чем у тебя. Но это не всегда хорошо. Люк был звездой, но людям, по большей части, не слишком нравится играть роль второго плана в своей собственной жизни. С тобой было по-другому. Ты-то всегда беспокоился больше о других, чем о себе. Иначе тебя сейчас не было бы в Кайверре.

— Привет, Элли.

Она уже прошла полпути по коридору, когда услышала оклик из пустой классной комнаты. Заглянув внутрь, она увидела Аарона Фалька, который упаковывал какие-то комнатные растения в большую картонную коробку. Она улыбнулась про себя и зашла в класс.

— Как прошла презентация? Опять лучший в классе? — спросила она. Подхватила побег папоротника, выбравшийся из коробки, свернула и уложила обратно. Аарон скромно пожал плечами.

— Не знаю. Нормально. Растения — это, в общем-то, не мое.

Элли была уверена: он ни за что не признается, но, скорее всего, он справился на «отлично». Когда дело доходило до учебы, Аарону особо напрягаться не приходилось. Она в этом году тоже особо не напрягалась, но с совершенно другими результатами. Учителя уже успели махнуть на нее рукой.

Он закрыл коробку и неловко подхватил ее своими длинными руками.

— И как я допру это до дома? Может, поможешь? А я тебя колой угощу.

Тон у него был практически такой же небрежный, как и у Люка, но он слегка покраснел и избегал глядеть ей в глаза. После того поцелуя под деревом-скалой между ними повисла неловкость. И ссора на обрыве положение дел никак не улучшила. Ей вдруг захотелось рассказать, объяснить ему все, но она не могла подобрать слов. Вместо этого ей захотелось взять в руки его лицо, поцеловать опять и сказать, что он сделал все что мог.

Он все еще ждал, и она заколебалась. Она могла пойти с ним. Много времени бы это не заняло. Но она сказала себе: нет. Решение принято. Ей нужно было быть в другом месте.

— Не могу. Прости, — сказала она искренне.

— Да ничего страшного. — Он широко улыбнулся в ответ, и ей вдруг стало очень грустно. Аарон был хорошим парнем. Ей с ним всегда было спокойно.

Ты должна ему рассказать.

Эта идея сама собой прыгнула ей в голову. Она потрясла головой. Нет. Он только попытается ее остановить. Но потом, взглянув в его такое открытое лицо, она почувствовала, как у нее внутри все сжимается от страшного одиночества. И задумалась — может, это именно то, чего ей бы и хотелось.

— Бедная Элли, — произнес Фальк. — Господи, мы ведь были ее друзьями и так ее подвели.

Гретчен опустила взгляд на руки.

— Я знаю. Я тоже чувствую себя виноватой. Но постарайся не терзать себя слишком уж сильно. Другие тоже наверняка что-то подозревали, но предпочли закрыть на это глаза. Ты же ребенком был. Все, что ты мог, ты сделал, это точно. И ты всегда был к ней так внимателен.

— Значит, недостаточно внимателен. Что бы она ни чувствовала, что бы на нее ни свалилось, это происходило прямо у нас под носом, а мы даже ничего не замечали.

На кухне было так спокойно и уютно, и Фальку казалось, что у него никогда не хватит силы воли поднять усталое тело с дивана и уйти. Гретчен, чуть пожав плечами, вложила в его руку свою. Ладонь у нее была теплая.

— Мы все получили тяжелый урок. Много всего тогда происходило. И далеко не все вертелось вокруг Люка.

Элли взглянула на Аарона. Он улыбался ей. Скажи ему, прошептал голос у нее в голове, но она велела ему заткнуться. Стоп. Решение уже принято. Она не скажет никому.

— Мне пора. — Элли повернулась было, чтобы уйти, но остановилась. Мысль о том, что вскоре произойдет, омыла ее волной безрассудства. Не успев осознать, что она делает, Элли сделала шаг вперед, наклонилась над коробкой с растениями, которую Аарон все еще держал в руках, и легонько поцеловала его в губы. Они были сухими и теплыми. Потом она резко отступила, больно ударившись бедром об угол стола.

— Ладно. Увидимся. — Ей показалось, что это прозвучало ужасно фальшиво. Дожидаться ответа она не стала.

Повернувшись к выходу, Элли чуть не подскочила от страха. Лениво опершись о косяк, в дверях стоял Люк Хэдлер. Не издавая ни звука, он наблюдал за происходящим с непроницаемым выражением на лице.

— Пока, Люк, — сказала она, протиснувшись мимо него.

Ответной улыбки она не получила.

Глава тридцатая

Фальк сидел в номере у себя на кровати, на которой везде были разложены бумаги. Внизу, в пабе, было тихо. Последние посетители ушли несколько часов назад. Фальк молча пялился в собственные заметки по делу Хэдлеров. Соединял отдельные пункты так и сяк, пока схема не начала напоминать затейливую паутину. Одни тупики. Он взял свежий лист бумаги и начал заново. С тем же результатом. Он взял мобильник и набрал номер.

— Мне кажется, Элли Дикон подвергалась насилию в семье со стороны отца, — сказал он, когда Рако поднял трубку.

— Чего? Погоди-ка, — голос на другом конце линии звучал как-то сонно. Трубку явно прикрыли рукой, и Фальк разбирал только приглушенное бормотание двух голосов. Рита, наверное, подумал Фальк. Он посмотрел на часы. Было позднее, чем ему казалось.

Прошла минута, прежде чем Рако заговорил опять:

— Ты все еще здесь?

— Прости, времени не заметил.

— Да неважно. Что там насчет Элли.

— Да просто кое-что всплыло в разговоре с Гретчен сегодня. Насчет того, что Элли была несчастна. Не просто несчастна, а на грани отчаяния. Уверен, дома она подвергалась насилию.

— Физическому? Сексуальному?

— Не знаю. Может, и то, и то.

— Понятно, — сказал Рако.