Нефритовые четки Акунин Борис

– Нет, это.

Японец вытащил обратно уже спрятанный было в тюк интригующий предмет. Это оказался красный лиф с чёрными лентами, а следом за ним выскользнули розовые в кружевах панталоны.

Председатель отобрал у Масы дамские интимности, спрятал поглубже.

– Для деточек это. Женщины на лоскуты порежут, куклам платьишек нашьют. Деточки – наше будущее, ничего для них не жалеем.

– Кукольные платья? Из парижского б-белья?

Кузьма Кузьмич простодушно поднял на Фандорина свои голубые глазки.

– Ой, я же в таких вещах ничего не понимаю. Попросил мистера Скотта выписать из губернии чего-нибудь шёлкового, чтоб непременно с ленточками, да поцветастей. Может, у них там ничего другого не оказалось. Или надсмеяться над нами решил. Человек он, сами видели, ехидный, неделикатный.

На это Эраст Петрович ничего не сказал. В конце концов, не его дело.

Ладно, поехали дальше.

Дрим-вэлли открылась сразу, без предупреждения. Повернули за очередной валун скучного серого цвета, и вдруг пространство развернулось, будто гигантский зелёный веер. Овальная чаша была со всех сторон окружена крутыми, но невысокими горами, склоны которых густо поросли соснами. Стенки чаши в нескольких местах прорезаны узкими каньонами, разукрашены серебряными нитями водопадов, а на дне – жёлтые и оранжевые лоскуты полей, светло-зелёные квадраты лугов, тёмно-зелёные пятна маленьких рощ. Протяжённость долины от края до края была, пожалуй, вёрст пять.

– Вот она, матушка, – прочувствованно воскликнул Луков. – Где рожь и луга – наша половина. Обустроенная, слезами и потом политая. Рай земной. Луч света в тёмном царстве! А справа, где кукуруза и пшеница – там селестианцы. Полоску посерёдке видите? Это граница, изгородь.

– Курасиво, – похвалил долину Маса. – Есри рис посадить, будет есё курасивей. Как зеркаро под сонцем.

От края ущелья начиналась дорога, даже две: вправо вела кирпичная, влево грунтовая, но зато любовно обсаженная берёзками. Проехали по ней с четверть часа, и показалась деревянная арка с фанерными буквами:

– По какому случаю? – насторожился Эраст Петрович, показывая на цветочные гирлянды и российские флаги, украшавшие сие архитектурное сооружение.

Он испугался, не затеяли ли коммунары в честь предполагаемого избавителя какую-нибудь торжественную встречу.

Слава Богу, нет.

– Так ведь праздник сегодня. – Кузьма Кузьмич сделал приглашающий жест. – В знаменательный день осчастливить изволили. По нашему русскому стилю нынче 26 августа, День Бородина. Будет пир, песни с танцами. А как же иначе? Триумф русского оружия.

И действительно, ветерок донёс издали звуки музыки: труб, гармоники, скрипки. Кажется, исполнялся марш Преображенского полка – неожиданный репертуар для эмигрантов и непротивленцев.

Председатель вёл гостей мимо нарядных домов-близнецов, гордо рассказывая:

– Тут у нас детский огород, где малюток воспитывают. Все деточки вместе, как редисочки на грядке, потому и огород. Семейной тирании нет, полное равенство. Сколько взрослых – столько и родителей. Вон там школа, у нас мальчики и девочки вместе учатся. Тут правление. Два общежития для мужчин.

Из-за большого здания с вывеской «Дом досуга» раздалось пение. Хор, в котором можно было различить мужские, женские и детские голоса, очень стройно выводил «Дубинушку».

– Наши все на майдане, празднуют, – объяснил председатель. – Милости прошу. То-то радости будет!

Маса остался рассёдлывать, а Эраст Петрович последовал за Луковым.

На маленькой площади, за составленными покоем столами сидело несколько десятков людей, на первый взгляд – обычных русских крестьян, разве что принарядившихся ради торжественного случая. Бабы в белых и цветных платках, мужики бородаты и стрижены под скобку. Однако при более внимательном рассмотрении крестьяне оказались странноватыми. Многие в очках или пенсне, да и лица преобладали тонкие, непростодушные – признак, по которому на Руси безошибочно отличают интеллигента, даже если он наденет лапти и поддёвку.

Песня оборвалась на лихом «ухнем!», все оборотились к председателю и незнакомцу в грязном костюме и ковбойской шляпе.

– Вот, братья и сёстры! Любите, жалуйте! Эраст Петрович Фандорин, наш, русский. Благодетель Маврикий Христофорович прислал, нам в защиту и охранение. Присаживайтесь, дорогой гостюшка, к столу. Покушайте с дороги, отдохните. Евдокеюшка о вас позаботится.

Проворная, переваливающаяся с боку на бок горбунья (судя по имени, та самая, что наработала много, как их, работочасов) усадила Фандорина в середину центрального стола и быстро наложила на тарелку пирожков, квашеной капусты, пельменей, поставила кружку кваса. За годы жизни в изгнании Эраст Петрович отвык от всех этих чудесных кушаний и едва дождался, пока Евдокия сольёт ему на руки воды из кувшина. Вытерся льняным расшитым петухами полотенцем, и тогда уж воздал должное столу.

Тут был и поросёнок с хреном, и холодец, и холодные зелёные щи, да приготовлено не хуже, чем в приснопамятном тестовском трактире.

Рядом сел Маса, усмотрел в стороне корзинку со своими любимыми маковыми бубликами, придвинул к себе и слопал сразу штук десять, после чего откинулся назад и принялся стрелять глазками по лицам женщин.

Их было гораздо меньше, чем мужчин. Старшим лет, наверное, по пятьдесят, но были и совсем юные.

– Нааа, как хороша! – сказал камердинер по-японски.

Молоденькую девушку в красном платке Эраст Петрович приметил ещё раньше Масы. Трудно было не остановить на ней взгляд. Свежее, оживлённое лицо, заливистый смех, сияющие чёрные глаза – среди постных коммунарок красотка смотрелась, как яркий цветок на блеклой траве. Слева от неё сидел Луков.

Звонким, далеко разносящимся голосом прелестница воскликнула:

– Ой, Кузьма, ты не знаешь, что со мной сегодня случилось! Ужас!

Все обитатели общины, вне зависимости от возраста, обращались друг к другу по-семейному, на «ты» – это Фандорин уже заметил и потому не удивился. Поразительно было другое. – реакция Кузьмы Кузьмича. Он ахнул, схватился за сердце.

– Что такое, Настюшка?! Ты меня не пугай!

Без притворства вскрикнул, искренне.

Румяная Настюшка, смеясь, обернулась к остальным соседям (вокруг неё сидели одни мужчины):

– Я вам уже тысячу раз рассказывала. Ничего?

Те в один голос стали уверять её, что с удовольствием послушают историю снова. Ещё бы! Таким голоском, да с этаким личиком она могла бы хоть таблицу умножения декламировать – восхищение, противоположного пола было бы обеспечено.

– Я снова их видела, Чёрных Платков!

– Да что ты?! – по-бабьи всплеснул руками Луков, – Как?! Где?! Они тебе ничего не сделали?!

– Не перебивай. – Девушка капризно шлёпнула председателя по руке. – Ходила я утром к ручью цветы собирать. Вдруг будто мороз по спине. Обернулась, а на меня с той стороны, из кустов, смотрят! Двое! И лица чёрные! Как я оттуда припустила! До самой деревни без памяти бежала, даже туфельку одну потеряла, сафьяновую, ты в прошлый раз из волости привёз. Спасибо Мишеньке, он потом не побоялся, нашёл.

Не отнимая пальчиков от руки Кузьмы Кузьмича, она погладила по плечу молодого парня, что сидел справа, сама же смотрела в другую сторону.

– Это она на меня, – шепнул Маса, поворачиваясь к красавице профилем, чтобы она могла как следует им полюбоваться.

Не на тебя, а на меня, хотел сказать Эраст Петрович, но промолчал.

– Ишь, цветочки она утром собирала, – прошипела сидевшая неподалёку женщина. – Мы все в поле работали, а Настька, значит, прохлаждалась.

Пожилой коммунар в допотопном мундире с погонами прапорщика и медалью «За покорение Чечни и Дагестана», поднялся провозгласить тост.

– Дорогие товарищи! Сегодня, в 82-ую годовщину Бородинской баталии, я хочу поднять этот бокал медовухи во славу русского оружия! Американцы никогда никого не побеждали, кроме несчастных мексикашек, а мы одолели самого Наполеона! За нашу великую отчизну!

И он завёл дребезжащим голосом: «Гром победы, раздавайся, веселися, храбрый росс!»

Многие с чувством подхватили, но не все.

Например, горбунья, не присаживавшаяся ни на минуту и всё следившая, чтобы у Эраста Петровича и Масы не пустели тарелки, петь не стала, а довольно ехидно обронила:

– Бородино давно было. Пора бы уже кого-нибудь ещё победить, а то неудобно как-то.

Любительница Чехова, вспомнил Фандорин, поглядев на её умное, тонкогубое лицо.

– П-позвольте, а как же турецкая кампания?

– Одолел кривой слепого, да сам без глазу остался.

Эраст Петрович и сам был того же мнения по поводу балканской войны, так что возражать не стал.

– Вы кушайте, кушайте, – потчевала его Евдокия. – Все блюда моего приготовления. Я здесь вроде Оливье. Читала, есть в Москве такой знаменитый ресторан. Вкусно там готовят?

– Когда-то было вкусно. Но в последние годы туда ездят не столько поесть, сколько… – Эраст Петрович замялся, подбирая слово. – Повеселиться. Там нынче наверху интимные кабинеты.

– Неплохое сочетание, – засмеялась Евдокия, очевидно, не склонная к жеманству. – Мужчин приваживают оперением, а удерживают кормом. Я это всегда знала, потому и кухарничать обучилась. Пока Настя наша в возраст не вошла, – тут она кивнула на красавицу в красном платке, – у меня больше всех мужей было.

Здесь разговор, принявший интересное направление, прервался, потому что к Фандорину подсела толстая дама в расшитой крестьянской рубахе и пенсне.

– Вы-то сами с какого штата пожаловали? – спросила она, не очень убедительно изображая простонародную манеру речи.

– Я из Бостона.

– И что там, много наших?

– Русских? Почти никого.

– Среди американцев, значит, живёте? – жалеющее вздохнула она. – А уехали давно?

– Четвёртый год. Однако в Россию время от времени наведываюсь.

Толстуха оживилась.

– Что там, совсем кошмар? Голод, нищета?

Состояние дел на родине Эраст Петрович оценивал пессимистично, но радовать собеседницу не захотелось.

– Отчего же. Газеты пишут, что промышленность растёт, рубль к-крепнет. Нищета остаётся, но с голодом покончено.

– И вы верите? Это пропаганда, – пренебрежительно скривилась дама. – Разве в России простые крестьяне вроде нас могут позволить себе такое угощение? – Она обвела рукой стол и убеждённо закончила. – Там ад, а у нас рай. Причём построенный вот этими руками.

Продемонстрировав Эрасту Петровичу и Mасе свои пухлые персты, матрона гордо удалилась.

– Канодзё мо варуку най на[20], – поцокал ей вслед японец.

– Ваш китаец сказал, что она дура? – Евдокия улыбнулась. – Конечно, Липочка не семи пядей во лбу, но она говорит правду. У нас и вправду рай. Особенно для таких, как я.

Маса вздохнул.

– Я японец.

А Фандорин переспросил:

– Д-для таких, как вы? Что вы имеете в виду, Евдокия… простите, не знаю отчества.

– Просто Даша. Мы живём без церемоний… Экий вы рыцарь. Будто не поняли. Я имею в виду свой горб. – Задрав несоразмерно длинную руку, она похлопала себя по спине и без горечи рассмеялась. – Я ведь не то что остальные девочки и мальчики, я сюда ехала не за равенством и братством. А за женским счастьем, и не прогадала. Дома у меня не было бы ни семьи, ни дела. Единственное – в монастырь идти. Но без веры в Бога это как-то подловато. Зато здесь у меня несколько мужей, и детей родила, четверых. Сначала-то мужчины ко мне из человеколюбия ходили. Потому что на острове справедливости не должно быть обиженных. А потом прижились, да так и остались. Кормлю я вкусно, умею слушать, когда надо – утешу. Для мужчин ничего главнее нету.

– И все в вашей здешней жизни б-безоблачно?

Эраст Петрович искоса взглянул на заливающуюся хохотом Настю.

Отлично его поняв, Даша ответила:

– Вы про Настеньку? Красивая девочка. И умненькая. Сообразила, что с такой внешностью можно и не работать. Половина мужчин по ней с ума сходят, особенно кто постарше, вроде Кузьмы. Двух мужей у меня переманила, но трое всё-таки остались. Да и те двое вернутся, я уверена. Эта волшебная бабочка надолго у нас не задержится. Томится она, скучает. Хочет в большой полет сорваться, да пока не решается. Страшно это, когда ничего в жизни не видел кроме Долины Мечты.

Ему понравилось, как она говорит – беззлобно, спокойно.

– Хотя, если так дальше пойдёт, скоро никого из нас здесь не будет, – печально прибавила горбунья. – Разобьют нам мечту злые люди в чёрных намордниках…

О деле говорили в правлении, после трапезы. Кроме председателя в беседе участвовали ещё двое старших членов товарищества: давешний прапорщик и сухонький человек в синих очках, который сразу же сообщил, что повредил зрение, когда сидел за убеждения в тёмном каземате.

Ничего нового от этой троицы Фандорин не услышал, лишь причитания и жалобы на судьбу. Правда, помощь была обещана любая – кроме участия в насильственных действиях.

Затем состоялся опрос свидетелей. Увы, почти безрезультатный.

Настя ничего к своему рассказу прибавить не могла.

Харитоша, пастух расстрелянного овечьего стада, мало что успел разглядеть. Видел несколько всадников с чёрными повязками или платками на лицах. Они кричали что-то неразборчивое, палили во все стороны. Он испугался и побежал. Даже на самый простой вопрос (не виднелись ли у разбойников из-под платков бороды) паренёк ответить затруднился.

Эраст Петрович наведался на место побоища – в одиночестве, потому что никто из коммунаров идти за рубеж, помеченный палкой с черепом, не согласился. На лугу там и сям грязно-серыми кучками валялись трупы овец, над ними вились тучи мух. Зажимая нос от ужасного запаха, Фандорин выковырял несколько пуль, застрявших в деревьях. Пули как пули – винтовочные, карабинные, револьверные. Что ж, во всяком случае история с нападением не выдумка.

Потом осмотрел оба черепа. Тоже ничего полезного не обнаружил. Первый с пулевым отверстием в теменной области. Кто-то выстрелил сзади и сверху, с очень небольшого расстояния. Очевидно, из засады – с дерева или с небольшой скалы. Произошло это лет пятнадцать, а то и двадцать назад. Второй череп ещё старше. Без повреждений, только сверху след ножа. Наверное, снимали скальп и нажали сильнее нужного.

Тут на горных тропах, вероятно, человеческих костей полным-полно, ещё с индейских времён.

На территории, которая раньше принадлежала коммуне, а теперь была аннексирована Чёрными Платками, обнаружилось множество конских следов. Однако далеко они Эраста Петровича не увели – лишь до скал, где на голом камне подковы не отпечатывались. Чтобы идти по такому следу, нужно обладать особыми навыками, которых у городского человека Фандорина не было.

В деревню он вернулся уже в темноте. Коммунары стояли плотной кучкой, ждали, что расскажет специалист.

Но Эраст Петрович ничего рассказывать не стал. Велел Масе запрягать и молча сел в седло.

– Куда вы на ночь глядя? – не выдержал Кузьма Кузьмич.

– Съезжу п-прогуляюсь. Проверю версию номер один.

Версия номер один пока была единственной. И, по разумению Эраста Петровича, самой логичной.

В замкнутом пространстве существуют двое соседей, которые находятся в столь скверных отношениях, что отгородились друг от друга забором. Коммунары люди мирные, покладистые, зато беглые мормоны, судя по рассказам, публика боевая, задиристая, непримиримая. С чужаками не церемонятся, отлично умеют обращаться с оружием.

О селестианцах удалось выяснить следующее.

Апостол Мороний и шесть его братьев покинули штат Юта, давний оплот своей ветхозаветной религии, когда отцы мормонской церкви дрогнули под давлением властей и начали подумывать, не отречься ли общине от многожёнства. В 1890 году четвёртый президент церкви Уилфорд Вудрафф издал манифест, запрещавший мормонам иметь больше одной жены, и селестианцы окончательно прервали все отношения с былыми единоверцами.

Их сообщество ещё больше отделено от внешнего мира, чем община «Луч света». На свою территорию они никого не пускают. Кузьма Кузьмич по дороге рассказывал, что Мороний предложил сплитстоунскому «исправнику» выбор: попробует сунуться – пристрелят на месте; будет держаться на расстоянии – сто долларов ежемесячно. Поскольку это было ровно вдвое больше его жалованья, маршал охотно согласился (чего ещё ждать от этого красноносого героя?). Объявил, что вопрос о юрисдикции Дрим-вэлли спорен. Может быть, долина вообще не относится к территории его округа. До тех пор, пока этот казус не будет решён компетентными инстанциями, ему тут делать нечего. Заодно снял с себя всякую ответственность за происходящее и на русской половине, что очень пригодилось ему в дальнейшем, когда там появилась банда.

Таким образом никто селестианцев не трогает, никто не мешает им жить по их обычаям.

Каждый из братьев имеет по нескольку жён, а у старшего их чуть ли не целая дюжина. В семьях по десять-двадцать детей. У взрослого населения пропорция мужчин и женщин поддерживается за счёт того, что по достижении совершеннолетия право остаться дома получает лишь первородный сын. Его женят, обычно сразу на двух невестах – двоюродных сёстрах. Прочие сыновья «отправляются в мир» и могут вернуться, лишь если приведут с собой по меньшей мере двух новообращённых девушек, так называемых «голубиц».

Селестианцы богаты. Книг кроме Ветхого Завета не признают никаких. Трудолюбивы. Очень суеверны. Отличные наездники. Носят особые шляпы с высокой конической тульёй, чтобы помыслы устремлялись вверх, к Небу. Мужчины бреют только усы, а волосы на подбородке не трогают, ибо в них вся святость.

Потому-то Эраст Петрович и спросил бестолкового Харитошу, не торчали ли у разбойников из-под повязок бороды.

У селестианцев русские наверняка как кость в горле. Если коммуна уберётся из Дрим-вэлли, долина превратится в абсолютно замкнутый анклав, где сектантам будет полное раздолье.

Прослышав про шайку Чёрных Платков, членов которой никто не видел в лицо, бородачи решили воспользоваться этим удобным шансом. Хитрость шита белыми нитками. Даже не понадобится принцип «ищи, кому выгодно». Других подозреваемых просто не существует. А убогая выдумка про какое-то безголовое привидение наверняка придумана теми же селестианцами. По их скудоумному расчёту, эта детская страшилка должна запутать след и создать впечатление, будто они тоже жертвы.

Увы, на американском Западе всё примитивно, даже преступные замыслы.

Точку в этой дурацкой истории следовало поставить незамедлительно, прямо нынешней ночью. А там можно и возвращаться, продолжить работу над усовершенствованием стояночного тормоза…

Мысли Фандорина повернули в более интересном направлении. Настоящая жизнь была там, в инженерно-механической лаборатории Массачусетского технологического, где ковалось светлое и разумное будущее человечества, а копеечные тайны Дрим-вэлли – чушь и глупости.

Рыжая лошадь равномерно переступала, беззвучно плывя над стелющимся по траве туманом. Её копыта были обмотаны тряпками, чтоб не производить шума. С маскировкой дела обстояли хуже. При свете дня испачканный костюм, возможно, не выглядел белым, но в темноте отчётливо выделялся.

Зато Масу было не видно и не слышно. Он крался где-то сзади, прикрывая тыл. Сапоги со шпорами оставил в деревне, переобулся в онучи и лапти, на тропу не лез, держался в тени.

С четверть часа Эраст Петрович ехал шагом вдоль деревянной изгороди, делившей долину надвое, тщетно пытаясь обнаружить какой-нибудь зазор. Стал подумывать, не перемахнуть ли, и даже вынул из седельного чехла винтовку, чтоб при разгоне не колотила лошадь по боку.

Вдруг раздался странный шелест, в воздухе мелькнуло нечто тонкое и длинное, очень быстро двигающееся, и, прежде чем всадник сообразил, что происходит, на плечи ему упала верёвочная петля, а в следующее мгновение мощный рывок выдернул Фандорина из седла.

«Ремингтон» с лязгом отлетел в сторону. Хоть Эраста Петровича когда-то учили искусству мягкого падения, но за отсутствием практики навыки подзабылись. Он не успел одни мышцы как следует напрячь, другие – как следует расслабить и приложился о землю так, что зазвенело в ушах. Впрочем, человек, вовсе не обучавшийся падать, от подобного кульбита скорее всего просто свернул бы себе шею.

Из-за противного звона упавший несколько секунд ничего не слышал, однако отлично рассмотрел, как с той стороны забора появились два тёмных пятна. Заскрипело дерево, и пятна превратились в проворные тени.

Фандорин лежал и не двигался, неестественно вывернув руку, вроде как без чувств. Только бы Маса выручать не кинулся. Не кинется – он человек опытный.

Судя по движениям и голосам, люди, осторожно приближавшиеся к Эрасту Петровичу, были совсем молоды.

– Как думаешь, стрельнуть? – напряжённым дискантом спросил один.

Второй откликнулся не сразу.

– У тебя серебряная?

– А какая же?

Они стояли шагах в трёх, будто не решаясь подойти ближе.

– Погоди. – Звук пробки, вынимаемой из фляги. – Сначала святой водой окропим.

На Эраста Петровича полетели холодные брызги. Что за балаган?

Парни (им вряд ли было больше двадцати) дружно бормотали молитву:

– …И не введи нас во искушение, но избави от Лукавого. Аминь.

– Голова-то у него есть? – шмыгнув носом, спросил первый.

– Вроде была… Хотя кто их ведьмаков разберёт… Видал, как он над землёй плыл? Будто по воздуху. Жуть!

– Сейчас пощупаю… – В голову лежащего ткнулся ствол винтовки. – Есть голова!

Ну, это было уже слишком.

Прямо с земли, не поднимаясь, Эраст Петрович сделал двойную подсечку. Его ноги качнулись по кругу, будто взбесившиеся стрелки по циферблату часов, и один из обидчиков с воплем грохнулся наземь. Второго Фандорин, приподнявшись, схватил левой рукой за пряжку ремня и рванул на себя, а кулаком правой нанёс встречный удар, в переносицу. После этого осталось только перекатиться к первому и, пока не очухался, слегка стукнуть по шейным позвонкам.

Вот оба лежали рядышком, тихо.

Отряхиваясь, Фандорин встал. Сердито сорвал с плеч и отбросил в сторону лассо.

– Маса, чёрт тебя дери! Где ты там?

Японец немедленно возник из темноты, ведя под уздцы рыжую.

– Хорошо же ты меня прикрываешь! – рявкнул на него Эраст Петрович, потирая ушибленный при падении локоть. – А если б они не аркан кинули? Если б пальнули из двух стволов? Что тогда?

– Я бы жестоко отомстил за вас, господин, – беспечно ответил горе-помощник. – Давайте скорей посмотрим, кто эти люди. Интересно.

Пока Фандорин доставал из седельной сумки фонарик, Маса быстро связал пленников и перевернул на спины.

Чёрных платков нет, вот первое, что не без разочарования отметил Эраст Петрович, когда электрический луч поочерёдно осветил лица ночных разбойников. Оба, в самом деле, были ещё совсем мальчишками. У одного на щеках и подбородке длинный смешной пух, похожий на утиные пёрышки. У второго волоски пожестче и подлиннее, но пока ещё в весьма небольшом количестве.

– А где же пресловутые к-конические шляпы? – пробормотал Фандорин.

Маса отправился на поиски и с той стороны изгороди, из кустов, принёс два необычных головных убора, один из которых немедленно нахлобучил на себя.

– Сними, – сказал Эраст Петрович, глядя на плотный, округлый силуэт камердинера, заостряющийся кверху. – Ты похож на к-клизму.

– А вы, господин, дали себя заарканить двум зелёным мальчишкам, – обиделся японец.

– Ладно, ладно. Помоги-ка.

Вдвоём они перекинули бесчувственных селестианцев через холку лошади.

– Туда повезём? – кивнул Маса в сторону русской деревни.

– Туда, – Фандорин показал в сторону селестианской. – А ты исчезни. Если что – сам знаешь.

Маса с поклоном попятился и растаял в темноте.

Ударом ноги Эраст Петрович сшиб кусок забора на землю и повёл рыжую через поле, за которым светились огни.

Селение беглых мормонов приютилось в выемке огромной скалы. Тыл был надёжно прикрыт отвесными каменными стенами, поднимавшимися в самое небо, а спереди щерилась заострёнными концами бревенчатая изгородь. Тын был выстроен основательно: краями упирался в гору, а посередине, над массивными воротами, возвышалась дозорная башенка. Все пространство перед этой крепостью, созданной совместными усилиями природы и людей, было освещено воткнутыми в землю факелами. Незамеченным не подойдёшь.

Но в намерения Фандорина и не входило оставаться незамеченным.

Выйдя на освещённое пространство, он на всякий случай, чтоб часовой не подстрелил, встал за крупом лошади и громко крикнул:

– Эй, на башне!

Связанные юнцы уже пришли в себя. Ёрзали, мычали – Маса не забыл всунуть каждому в рот по кляпу.

– Кто там? – раздался с вышки дрожащий голос. – Ты человек или бес? Братья, братья!!!

Ударил сигнальный колокол, из-за частокола донеслись крики, топот множества ног. Надо было немного подождать.

– Спокойно, не дёргайтесь, – сказал Эраст Петрович пленникам. – Если будете слушаться, скоро отпущу.

Меж обтёсанных верхушек брёвен появились головы в конических шляпах, блеснули стволы ружей.

– Скажите, что это вы, – приказал Фандорин, вынимая кляпы.

– Это мы! Это мы! – послушно закричали молодые люди.

– Кто «мы»? – откликнулся густой голос. – Если нечисть ночная, лучше идите своим путём! У нас серебряные пули и святая вода!

– Это Джосайя и Авессалом! Нас связали!

– Кто вас связал?

Решив, что теперь можно, Эраст Петрович вышел из-за лошади.

– Я! Меня зовут Эраст Фандорин. Я ехал через долину. Эти негодяи напали на меня без предупреждения. Я мог бы их убить. Или отвезти к маршалу. Но пожалел. Они совсем мальчишки.

На стене засовещались. Потом тот же басистый голос крикнул:

– Эраст – это хорошее имя. Ты из наших братьев, из мормонов?

– Нет, я русский. Приехал навестить соплеменников. Что мне делать с этими разбойниками? Если они не ваши, я отвезу их в Сплитстоун.

Снова шушуканье, чуть более продолжительное. Потом заскрипели ворота.

– Это ничего, что ты русский. Все люди братья. Въезжай, добрый человек. Ты поступил милосердно.

На треугольном пространстве, зажатом между тыном и обрывом, стояли семь основательных домов в два этажа, около каждого хозяйственные постройки. В стороне – амбары, большой коровник, свинарник, кузница, корраль. Повсюду горели масляные фонари, и было видно, как любовно, тщательно обихожен здесь каждый клочок земли. Посередине поблёскивал чёрной водой идиллический прудик. На клумбах благоухали цветы. Через аккуратно выложенный камнями ручеёк был перекинут кукольный мостик.

Ещё одна разновидность земного рая для своих, подумал Эраст Петрович, оглядывая Небесных Братьев, высыпавших из домов.

В основном это, правда, были сестры. Все в белых фартуках, лиц почти не видно под огромными кружевными чепцами. Женщины стояли плотными кучками, каждая у крыльца своего жилища, и просто смотрели, предоставляя действовать мужчинам.

Тех было немного, человек двадцать. Разного возраста, но одеты одинаково: островерхие шляпы, тёмные костюмы, белые рубашки без галстука. У всех бороды, причём у иных предлинные, ниже пояса.

Распоряжался низенький, густобровый человечек лет пятидесяти в коричневом сюртуке и с серебряной пряжкой на тулье – вероятно, он-то и вёл переговоры с башни. Фандорин подумал, что это и есть апостол, но, как вскоре выяснилось, ошибся.

Пока селестианцы развязывали и расспрашивали юнцов с библейскими именами, густобровый на время исчез, а потом появился снова и отвёл Эраста Петровича в сторону.

– От имени апостола Морония и всей нашей общины приношу тебе глубокие извинения, добрый путник. Прости наших неразумных братьев. Они действовали по собственному почину и будут сурово наказаны. Я – старейшина Разис. Остальные старейшины и сам апостол просят тебя пожаловать к ним для беседы.

Он с поклоном показал на самый большой из домов, над которым чернел кованый крест.

– Б-благодарю.

Прежде чем последовать за старейшиной, Эраст Петрович обернулся и окинул быстрым взглядом гребень тына.

Так и есть: в самом углу, у обрыва, меж острых зубьев появилось круглое пятнышко. Это занял наблюдательный пост Маса.

В просторной комнате с белёными стенами было пусто. Фандорин обернулся, но Разис, пропустивший его вперёд, куда-то испарился. Пожав плечами, Эраст Петрович переступил порог и осмотрелся.

Обстановка была скудная, но в то же время торжественная – каким-то образом одно другому не мешало. Длинный стол с семью высокими деревянными креслами; центральное, с затейливой резной спинкой, напоминало трон. Напротив – сиротливый стул, очевидно, предназначенный для гостя. Или для обвиняемого?

Из украшений лишь большая гравюра великолепного готического храма, в котором Эраст Петрович опознал знаменитый мормонский собор в Городе Солёного Озера.

Больше в комнате рассматривать было нечего. Соскучившись, Фандорин уселся на стул, и сразу же, будто специально дождавшись этого момента, двойные белые двери с противоположного конца распахнулись.

В зал чинно вошли семеро мужчин в коричневых, как у Разиса, сюртуках, с длинными-предлинными бородами и торжественно расселись по местам. Все были низенькие, плотные, с мохнатыми бровями – сразу видно, что родные братья.

Центральное кресло занял седовласый крепыш с румяными щеками и широченным, сурово поджатым ртом. Он, как и остальные, был в шляпе с большой пряжкой, но не серебряной, а золотой. Это уж точно был апостол Мороний, кто ж ещё.

Приветствий не последовало. Семеро братьев в упор разглядывали человека в серо-белом костюме. Даже Разис, сидевший с краю, хоть он, казалось бы, имел возможность налюбоваться на русского и раньше.

Эраст Петрович, в свою очередь, рассматривал селестианских старейшин. Я с ними тут, будто Белоснежка с семью гномами, подумал он и закусил губу, чтоб не улыбнуться.

– Мы живём в страшные времена, – скрипучим голосом сказал Мороний, остальные молча покивали. – Джосайя и Авессалом храбры, но безрассудны. Они решили на свой страх и риск выследить дьявола, что ополчился на нашу мирную общину. По их словам, из темноты бесшумно выплыла белая фигура на коне. Вот они и вообразили нехорошее.

– Я ехал не по вашей земле, а с русской стороны.

– Мальчики увидели всадника с ружьём. Все знают, что русские – трусы, и оружия не носят. Кто ты такой на самом деле?

Эраст Петрович коротко объяснил суть задания, полученного от полковника Стара, следя за лицами старейшин. Те выслушали его очень внимательно. При упоминании о Чёрных Платках некоторые заулыбались, но не хитро и не злорадно, а скорее презрительно.

– Ты очень храбрый человек, если разъезжаешь по долине ночью один! – воскликнул Разис. – Никто из наших на такое не отважится! Даже глупые щенки Авессалом с Джосайей отправились за ворота вдвоём!

– Что мне бояться б-бандитов? Я приехал не для того, чтоб от них прятаться, а чтоб их найти. Мистер Стар готов договориться с ними по-доброму.

Он сделал красноречивую паузу, но ответ Морония был неожиданным: