Нефритовые четки Акунин Борис

Благородный муж никогда не сдаётся, даже если поражение неминуемо. Исключительно из этого соображения, а вовсе не из желания оттянуть гибель, Эраст Петрович вцепился в торчащий из отвесной стены корень, а узду выпустил.

Корень был сухой, мёртвый, и выдержать такой тяжести, конечно, не мог. Он не оборвался, но стал вытягиваться из земли. Вниз посыпались песок и камешки. Фандорин пытался нащупать носком сапога хоть какой-то выступ, но нога всё время срывалась.

За минувшие годы Путь баловня Фортуны мог оборваться десятки, если не сотни раз, причём при гораздо более осмысленных обстоятельствах, но у судьбы, как известно, свои резоны, и сетовать на неё дело зряшное. Путь оканчивался глупо, но, по крайней мере, красиво: умереть в полёте, успев сказать жизни «спасибо и прощай» – не самый скверный из финалов.

– Спасибо… – пробормотал он, а закончить не успел, потому что над ним появилась насупленная физиономия Мелвина Скотта, и крепкая рука схватила гибнущего Эраста Петровича за запястье.

– Нет смысла, – прохрипел он сквозь стиснутые зубы. – Утяну вниз…

– Я держусь за камень, – так же сдавленно ответил «пинк».

Из жилетного кармана Скотта, покачиваясь и сверкая, свисала золотая цепочка – прекрасная, как ускользающая жизнь.

Нога наконец упёрлась во что-то твёрдое – кажется, в камень.

– Теперь потихоньку, не дёргай. – Мел тянул Фандорина вверх. – Плавно, плавно…

Какую-нибудь минуту спустя оба сидели на краешке обрыва, свесив ноги и тяжело дыша. Скотт смотрел вниз, Эраст Петрович вверх. Вот и ещё одна смерть упорхнула в несбывшееся:

– Спасибо, – сказал он вслух. – Если бы не ты, я бы сорвался.

– «Спасибо» не отделаешься. – «Пинк» поднялся, отряхивая штаны. – С тебя бонус. За сегодняшний день заплатишь двойную таксу. По-моему, справедливо. Как считаешь?

Эраст Петрович кивнул, потрясённый. Никогда ещё его жизнь не оценивали в пять долларов… Скотт обрадованно улыбнулся.

– Вот и отлично. А ещё ты обещал приплатить, если я выведу тебя к банде. Кажется, я знаю, где у них схрон. Идём, это недалеко.

Примерно с полчаса они поднимались вперёд по тропе, которая вывела их на неширокое плато: справа по-прежнему был обрыв, но до следующего яруса горы тянулась большая плоская площадка, вся утыканная валунами. Впереди сплошной стеной торчали скалы, похожие на башни готического замка.

– Так и есть. Они прячутся на старом прииске. Уютное местечко. Не высовывайся! – Скотт пригнул Фандорину шею и сам тоже спрятался за камень. Лошадей они оставили за поворотом. – Там часовой!

– Г-где?

– Видишь Два Пальца?

Эраст Петрович разглядел в склоне нечто вроде зазора, с обеих сторон которого возвышались два узких утёса, похожие на знак V, который так любят изображать при помощи пальцев американцы.

– Смотри в свой бинокль… Не туда, ниже.

Фандорин давным-давно отвык быть на положении дилетанта. Он забыл, как это замечательно – находиться рядом с опытным человеком, который лучше тебя знает, что и как нужно делать.

Пошарив окулярами по серой поверхности утёса, Эраст Петрович наткнулся на чёрное пятнышко. Сфокусировал изображение.

Шляпа. Чёрный платок в пол-лица. Посверкивающий ствол ружья.

В средней части левого «пальца», кажется, имелась выемка. В ней-то и расположился дозорный. Если б не «пинк», Фандорин его нипочём бы не заметил.

– Работа сделана, – довольно заявил Мелвин. – Итого с тебя 15 баков: пять за день работы, пять за спасённую жизнь и пять за результат. Там, за Двумя Пальцами, маленький рукав, в котором когда-то был золотой рудник Корка Каллигана. Отличное место для убежища. Наверняка сохранились какие-то хибары, значит, есть крыша над головой. Вода тоже имеется. А главное, никто не сунется. С такой позиции можно хоть целую армию удерживать.

Он был прав. С утёсов все открытое пространство отлично просматривалось и простреливалось. Просто чудо, что часовой их не заметил – спасибо осторожному Скотту.

– Неужели ничего нельзя сделать? – озабоченно спросил Эраст Петрович. – А другого прохода не существует?

Скотт осклабился.

– Другого прохода здесь нет, но ты попал в десятку, приятель. Можно запереть их внутри, как медведя в берлоге. Расположить вот за этими камнями стрелков, чтоб держали ущелье на прицеле. Человек этак сорок-пятьдесят. И тогда можно вести переговоры. Козыри-то будут у нас. Считай, что это дополнительная консультация. Общий баланс – двадцатка.

– Восемнадцать пятьдесят. На консультацию полагается т-тридцатипроцентная скидка, – в тон ему ответил Фандорин, чувствуя, что начинает становиться настоящим американцем.

– Дрим-вэлли не моя территория, – наверное, в двадцатый раз повторил городской маршал Нэд О'Пири. – Обращайтесь в Круктаун, к федеральному маршалу.

– На это нет времени, – в двадцать первый раз сказал Фандорин. – Нужно спасать девушку.

Мелвин Скотт сидел на подоконнике, отхлёбывал из бутылки. В беседе участия он не принимал – просто привёл Эраста Петровича к сплитстоунскому блюстителю закона и на том, очевидно, счёл свою миссию исполненной.

– Только и федеральный маршал не станет возиться. – О'Пири задумчиво прищурился на жужжащую муху. – Никого же не убили. Подумаешь, бабу украли. Может, на ней жениться хотят.

«Пинк» ухмыльнулся, но промолчал. Маршал с явной завистью посмотрел на бутылку в его руке.

– И вообще, джентльмены. Время к вечеру, присутственные часы у меня закончены. Я иду в салун, ужинать.

О'Пири с достоинством поднялся.

– Ты просто трусишь, старый прощелыга, – сказал Скотт, затыкая пробку. – Но если не хочешь подставлять шею сам, может, позволишь это сделать другим?

Маршал нисколько не обиделся. Совсем напротив – просветлел лицом и сел.

– А это сколько угодно. – Он выдвинул ящик стола и выложил на стол две жестяные звезды. – Ну-ка, поднимите оба правую руку и повторяйте за мной. «Клянусь свято исполнять федеральные законы и законы штата Вайоминг. Клянусь не превышать предоставленных мне полномочий. Клянусь…»

– Заткнись, – оборвал его «пинк», пододвигая обе звезды к Фандорину. – И можешь катиться к чёртовой матери.

Подхватив шляпу, О'Пири выскочил за дверь.

– Что это з-значит?

Эраст Петрович взял одну из звёзд, рассмотрел. На ней было написано «Deputy Marshal»[21].

– Маршал имеет право приводить к присяге любое количество депьюти-маршалов, то есть помощников. А те в свою очередь могут собрать посси.

– Что собрать? – не понял Фандорин.

– Посси. Ну, отряд добровольных защитников закона.

Вероятно, это ласковое слово происходит от латинского posse comitatus[22], предположил Эраст Петрович.

Скотт сплюнул вслед сбежавшему маршалу.

– Большего от Неда мы бы всё равно не добились. Только проку от этого не много.

– Почему?

– Никто с тобой не пойдёт. Ты здесь чужак.

Они вышли на улицу, оставив дверь в контору открытой. Красть оттуда всё равно было нечего.

– А с т-тобой?

– Со мной, наверно, пошли бы. Если б я пообещал хорошую плату и выпивку впридачу. Но я помощником маршала быть не могу. Во-первых, нам, «пинкам», это не положено. А во-вторых, я же тебе говорил: под пули не полезу. Вдвоём против целой банды? Ни за какие деньги!

Сколько времени ушло впустую, подумал Эраст Петрович. Пока возвращались из долины, пока уламывали маршала. Часа через два стемнеет.

– Не вдвоём. Это раз. Лезть под пули тебе не придётся. Это два. А плата будет т-тройная. Это три. Ну же, едем!

Скотт смотрел на него с любопытством.

– Я вижу, роли поменялись. Начальник снова ты. Что ж, твоё «раз-два-три» звучит неплохо. Но сегодня, мне кажется, уже поздно.

– Ничего, обложить выход из ущелья можно и при лунном свете.

Вместо ответа Мелвин достал длинноствольный револьвер, прицелился вверх, выстрелил. Звона не было.

– Я же говорю, поздно. Поедем завтра утром, когда просплюсь.

Фандорин раздражённо дёрнул краем рта, но делать было нечего. Он зависел от этого человека.

– В к-котором часу?

– У меня нет часов.

– А это что? – Эраст Петрович показал на золотую цепочку, свисавшую у «пинка» из жилетного кармана.

Скотт печально молвил:

– На цепочку накопил, на часы пока нет. Как взойдёт солнце, встретимся у крайнего дома.

Зевнул, махнул на прощанье рукой и, устало приволакивая ноги, двинулся по направлению к своей лавке.

Портье при виде постояльца произнёс те же слова, что в прошлый раз:

– Вам записка с каракулями от вашего китайца.

– Он японец, – механически ответил Эраст Петрович, разворачивая листок.

На сей раз послание было совсем коротким:

«Мы перебрались в сакая».

Сакая – место, где продают сакэ. Стало быть, речь идёт о салуне.

Бывший белый костюм от пыли и особенно от возни на краю пропасти сделался совсем нехорош. Пришлось переодеться в чёрный.

Минувшей ночью Фандорин не сомкнул глаз, за весь день у него во рту не было ни крошки. Удастся ли поспать, пока было неясно, но отчего бы не перекусить?

Умывшись и побрившись, он отправился через дорогу, в «Голову индейца».

Там было людно и шумно, у стойки гоготали и бранились пастухи, но на Эраста Петровича глядели без враждебности – он не сделался для них своим, но и чужаком быть перестал.

Хозяин, увидев на поясе посетителя новенькую кобуру, одобрительно сказал:

– «Рашн»? Другое дело. Сразу видно солидного человека. Что будете?

Единственное, что не вызвало подозрения в захватанном меню, – яйца. Эраст Петрович заказал полдюжины сырых (самое лучшее средство для восстановления сил), хлеба и кружку чая.

– Далеко вам до вашего китайца. – Хозяин с уважением кивнул на Масу, который в дальнем углу прикидывался спящим – то есть сидел, откинувшись назад и надвинув шляпу на глаза. – Слопал два стейка, круг жареной колбасы и десяток багелей. Теперь вон дрыхнет.

– Он японец, – сказал Фандорин, подсаживаясь к своему камердинеру.

Уошингтон Рид был здесь же, через два столика. Играл в кости с каким-то пастухом. Перед негром на столе сиротливо лежали три монетки, перед его партнёром – груда серебра и бумажек.

– Хватит с-сопеть. С твоей физиономией и твоим аппетитом конспирация исключается.

Маса выпрямился.

– Позвольте доложить, господин. Чёрный человек спал в сарае до трёх часов. Потом сразу перебрался сюда. Сначала у него было много денег. Потом нисколько. Потом немножко выиграл. Сейчас опять проигрывает.

– Это всё?

– Всё, господин.

Принесли яйца. Эраст Петрович выпил их одно за другим. Заел куском хлеба. Чай понюхал и пить не стал. Поднялся на ноги.

– Судя по твоим опухшим г-глазкам, ты тоже неплохо отоспался. А я падаю с ног. Буду в номере. Окно, оставлю открытым. Если что интересное, подай сигнал.

– Рури подойдёт? – спросил Маса.

Рури – это маленькая японская птичка чудесной лазоревой окраски. Щебет её особенной красотой не отличается, но зато его ни с чем не спутаешь. А главное, собственных рури в Вайоминге не водится.

Рури защебетала исключительно не ко времени, помешав Фандорину досмотреть до конца чудесный сон. Будто он селестианский брат, мирно живёт в райской долине, а вокруг него все женщины, которые дарили ему любовь в разные годы его жизни. Они по-сестрински нежны друг с другом, и вместе всем им очень хорошо.

Дисциплинированное сознание Эраста Петровича отказывалось пробуждаться, когда под окном ржали лошади или дрались пьяные ковбои, но на негромкий, малоприятный щебет фальшивой лазоревки откликнулось моментально.

Фандорин сел на кровати, открыл глаза и увидел, что за окном глубокая ночь.

Снова чирикнула японская птица.

Он высунулся из окна.

На улице ни души. Не видно ни зги. Даже в окнах салуна свет уже не горел.

Из темноты донеслись ещё две короткие, сердитые трели. Это означало: «Скорей, господин! Что вы возитесь?»

Поскольку Фандорин спал не раздеваясь и не разуваясь, он просто перепрыгнул через подоконник.

Короткий, освежающий полёт со второго этажа. Пружинистое приземление, от которого Эраст Петрович окончательно проснулся.

Откуда ни возьмись подлетел Маса.

– Господин, он проигрался до последнего. Пил один. Ушёл из салуна предпоследним. А последним – я. Хозяин за мной запер.

– Почему ты не пошёл за Ридом?

– Потому что он сюда скоро вернётся. Когда в салуне почти никого не осталось, а хозяин отвернулся, чёрный человек потихоньку открыл шпингалет на окне, а окно при этом оставил затворенным. Это чтобы потом залезть с улицы.

Эраст Петрович рассердился.

– У Рида нет денег на выпивку. Собирается стибрить бутылку-другую, когда хозяина не будет. И ради этого ты меня разбудил? А мне снилось, что я селестианский брат.

На это Маса завистливо поцокал языком.

– Тсс! – шикнул на него Фандорин, прижимаясь к стене. – Идёт!

Возле террасы салуна раздался шорох, быстрая тень перемахнула через перила. Скрипнула оконная рама.

Минуты две было тихо. Затем человек вылез обратно, но теперь двигался медленно и осторожно, прижимая к груди какой-то большой и, видимо, довольно тяжёлый предмет. Задел им за подоконник – что-то булькнуло, звякнуло.

– Ого, он стянул целую бутыль спирта, – шепнул Маса. – Теперь упьётся до смерти.

Вор присел на корточки, засовывая добычу в мешок, очевидно, приготовленный заранее.

– Данна, сорэ ва доосьта но?[23]

– Не з-знаю. Но сейчас мы это выясним.

Эраст Петрович быстро пересёк улицу и включил фонарик.

Ослеплённый ярким светом Уошингтон Рид обернулся, сверкнули белки растерянно хлопающих глаз.

– Эй, парень, ты кто? Я тебя не вижу. Не стреляй! Смотри, мой револьвер в кобуре, а руки вот они. Ты-то свой, поди, уже достал?

– Нет. Но мой напарник держит вас на мушке. – Фандорин подошёл вплотную. – Ну-ка, показывайте, что там у вас.

Не поднимаясь с корточек, Рид попытался отодвинуться от мешка.

– Я вас узнал по голосу. Вы джентльмен с Востока, у которого смешной пистолетик. Послушайте, сэр, я ничего такого не сделал. Буду очень признателен, если это маленькое происшествие останется между нами. Ко мне тут все неплохо относятся, но если вообразят, что я колдун… Чёрному среди белых и так жить непросто…

Говоря всё это, негр быстро поводил из стороны в сторону подбородком – высматривал второго.

– Маса, подай з-звук, а то мистер Рид вообразит, будто я блефую, и попробует меня убить. С револьвером он управляется очень проворно.

Из темноты донеслось угрожающее покашливание.

– Напрасно вы так про меня думаете, сэр! Старый Уошингтон Рид в жизни никого не убивал. Я не убийца. Это правда, стреляю я хорошо. Но даже на войне, когда я служил в отряде снайперов, я всегда целил только в ногу. Я тридцать лет на Западе, прострелил не один десяток запястий, которые некстати потянулись за оружием, но ни одной души не погубил. Спросите кого хотите.

– Хватит болтать! – прикрикнул на него Фандорин. – Показывайте, что вы украли!

Рид перекрестился и вынул из мешка большую стеклянную банку – ту самую, что стояла в салуне над стойкой бара, в окружении связок перца и лука.

– Зачем вам понадобилась маринованная к-капуста?!

Фонарь осветил банку получше. Луч качнулся. Эраст Петрович непроизвольно сделал шаг назад.

Это была не капуста, а человеческая голова. На сером лице со скорбно закрытыми глазами выделились широкий горбатый нос и огромный рот. Чёрные волосы свисали неряшливыми клоками, шея оканчивалась рваными лоскутами кожи.

– Что это?!

– Известно что, – благоговейным шёпотом ответил Рид. – Голова индейца. Расколотого Камня, того самого. Она в салуне над стойкой тринадцать лет красуется. Вы не думайте, я её не для колдовства спёр. Для хорошего и, можно сказать, благородного дела. Но, если велите, я поставлю её обратно.

Что ж, теперь картина прояснилась. Вот, стало быть, за какую работу селестианцы заплатили целых 60 долларов.

– Неужели вы верите в привидение, к-которое ищет потерянную голову? Или просто решили заработать на суеверии?

– Вождя видели! И не один раз! А вы знаете, что он уже унёс в преисполню одного из мормонов?

В самом деле, подумал Эраст Петрович. Безголовый всадник, может, и химера, но труп в леднике был настоящий. Что за чертовщина!

Негр, озираясь, сказал:

– И это ещё только начало, помяните моё слово. Он не отвяжется, пока не получит своего. Надо вернуть Расколотому Камню башку. Тогда он угомонится и уберётся восвояси. Я обещал длиннобородым привезти голову до света. Потому что Безголовый всегда появляется в час предрассветного тумана. Вы не выдадите меня, сэр?

Эта дикая история не имела прямого касательства к заказу полковника Стара. К тому же завтра предстоял весьма хлопотный день. Но Фандорин терпеть не мог неразгаданных загадок. Особенно мистического свойства.

Слава Богу, удалось немного поспать, да и рыжая отдохнула.

– Я вас не выдам. Более того, я п-поеду с вами.

– Правда? – обрадовался Рид. – Ах, как это было бы здорово! Честно говоря, душа в пятки, как подумаю, что придётся тащить этакую ношу через всю Дрим-вэлли, да ещё ночью… Но только на что вам этакая страсть? Вы, наверно, подшутили над старым Уошем?

– Ничуть. Хочу посмотреть, как Расколотый Камень заберёт свою г-голову, – с серьёзным видом заявил Эраст Петрович. – Вероятно, это будет совершенно исключительное зрелище.

Похоже, чернокожий, действительно, воспрял духом.

– Вдвоём – это ничего, это можно. По правде сказать, если б я не проигрался и если б бородачи не пообещали мне ещё сотню, я, наверно, их надул бы, не поехал… А в хорошей компании совсем другое дело. С вашего позволения, я только свистну свою Пегги. Она уж осёдлана…

– Выводи мою рыжую, – обернувшись, сказал Фандорин по-японски. – Не забудь приторочить к седлу винтовку. На рассвете встретишься у крайнего дома с агентом Пинкертона. Увидимся в русской деревне.

– Хай.

Маса вышел из укрытия и поклонился. Перед посторонними он всегда придерживался строгого этикета в отношениях с господином.

– И вот ещё что. Мы снова на государственной службе. Временные помощники здешнего полицейского начальника. Эти значки завтра прицепишь нам на одежду.

Как всякий японец, Маса обожал атрибуты власти и взял жестяные звезды с чрезвычайной почтительностью.

– Лучше бы нам выдали по мундиру и сабле. Но что взять с американцев? Я приведу эти гербы в порядок. Будут сиять ярче золота, – пообещал камердинер.

– …Ну и сбежал я на Север, надоело на плантации за здорово живёшь горбатить. Когда началась война, надел красные штаны и записался в первый южнокаролинский, у нас там служили одни негры. Потом уехал на Запад, стал гонять стада. В Техасе чёрных ковбоев полным-полно, это здесь на меня пялятся.

Уошингтон Рид сидел в седле боком, да ещё закинув ногу на ногу. Его умная лошадка Пегги шла ходко, но хозяина почти не качала, только прядала ушами, словно внимая рассказу. У Эраста Петровича возникло подозрение, что Рид балует её своими байками, даже когда рядом нет других слушателей.

– Случалось мне и добывать золото. Мыл в ручьях, копал в руднике. Сколько через мои руки этой жёлтой дряни прошло, а ни крупинки не прилипло. Всё карты да кости, будь они прокляты. Я вообще-то парень башковитый. Но это сильнее меня: Игра – она… – Рид поэтически развёл руками… – Она как счастье. Или как невиданная красавица, которая одарит тебя одним-единственным взглядом, одной улыбкой. И знаешь ведь, что никогда не будет твоей, а всё надеешься, на других баб и смотреть не хочешь. После такой улыбки, всё остальное зола да пепел. М-да… – Он грустно улыбнулся, доставая трубку, сделанную из кукурузного початка. – Всего один раз в жизни сфартило мне по-настоящему. Садился за стол, имел при себе два слитка, в полторы сотни. А когда встал, сгрёб в шляпу целых три тысячи. В семьдесят четвёртом это было, в Чёрных Горах, в самый разгар золотой лихорадки. Поехал домой, в Саванну, где со времён рабства ни разу не был. В белой коляске подкатил, с жемчужиной в галстуке, что твой король. И посватался к лучшей чёрной девушке во всём штате, некоей мисс Флоренс Дюбуа Франклин. Какая красавица, если б вы только видели! Не ревнуй, Пегги, тебя тогда ещё на свете не было.

Он шутливо ткнул лошадь в затылок, та мотнула головой.

– Отказала? – спросил Фандорин.

Они ехали через Бутылочное Горло, и он немного отстал – рядом было тесновато.

– Согласилась. Я ведь не такой, как сейчас был. Весёлый, красивый, с медалями на груди (я их потом все в покер проиграл). Поеду, говорю, на Запад, присмотрю для нас подходящее ранчо, а потом тебя выпишу. Она, говорит, езжай, я буду ждать сколько понадобится… Э-эх, в первом же городе, не хочу даже вспоминать его название, продул все деньги вместе с коляской, жемчужиной из галстука и самим галстуком… В Саванне больше никогда не был и уж вряд ли буду. Надеюсь только, что Флоренс Дюбуа Франклин ждала меня не слишком долго…

Он повесил голову, завздыхал, и его лошадь тоже фыркнула, будто почуяла настроение хозяина.

– Как вам удаётся обходиться без стремян и шпор? – Фандорин давно уже обратил внимание на эту странность. – Тоже проиграли?

– С такой умницей как Пегги мне без надобности. Я и к уздечке, считай, никогда не прикасаюсь. Моей лошадке довольно сказать, и сделает. Даже говорить не надо, сама знает. Не верите? Спорим на доллар, я ей скажу: «Пегги, остановись у того камня», и она встанет.

Эраст Петрович засмеялся.

– Ну-ка, старушка, – наклонился к уху своей серой Рид. – Видишь большой бульник, что похож на голову быка? Остановись-ка там.

Возможно, тут был какой-то трюк – к примеру, он тихонько тронул бок лошади каблуком или ещё что-то, но в указанном месте Пегги остановилась как вкопанная.

Негр обнял её за шею и поцеловал.

– Только она одна на всём белом свете меня понимает и любит. Я знаете, чего ужасно боюсь? Что помру раньше неё. Кому достанется моя Пегги? Как с ней будут обращаться?

Скалы раздвинулись. За рощей уже начинались земли селестианцев.

В этот глухой час над Долиной Мечты повисла особая, недобрая тишина. Ни шелеста листвы, ни журчания воды – ни звука. Лишь перестук копыт.

Рид все чаще озирался вокруг, его лошадка ускорила ход и перешла на неуклюжую, развалистую рысцу.

Когда на ветке, прямо над головой у путников, заухал филин, негр схватился за сердце.

– Пегги, стой! Уф… – Было слышно, как у Рида клацают зубы. – Знаете что, сэр. Давайте вы отвезёте им банку сами. А сто долларов мы поделим пополам. Я же всё-таки вытащил её из салуна, так? Не поеду я дальше. Чует моё сердце, добром это не кончится.

Минут пять, а то и десять ушло на то, чтоб уговорить его ехать дальше.

Но близ кукурузного поля, когда на небо выползла большая чёрная туча, Рид снова затрясся.

– Вы как хотите, а я поворачиваю! Вот вам мешок. Забирайте все деньги себе, мне не надо!

И сколько Фандорин ни бился, сдвинуть его с места не смог.

Хорошо, в голову пришла спасительная идея.

– Послушайте, Рид, а у вас игральные карты при себе есть?

– Карт нет, кости есть. Вам зачем? – Уошингтон уже не в первый раз попытался разжать пальцы Эраста Петровича, не отпускавшие уздечку его лошади. – Да пустите вы!

– С-сыграем? Если выиграете, можете возвращаться в Сплитстоун. Голову селестианцам отвезу я, а сто долларов будут ваши.

Уош шумно сглотнул.

– Вы дьявол. Хуже Безголового… Но как бросать кости в темноте?

– Вы же знаете, у меня фонарик.

…Минуту спустя двинулись дальше. Стаканчик и костяные кубики Эраст Петрович положил в карман, решив, что ещё пригодятся.

До въезда в долину Рид всё время болтал, а теперь будто воды в рот набрал. Если и шевелил губами, то беззвучно – похоже, читал молитвы или, может, заклинания. Но дезертировать больше не пытался, это означало бы нарушить слово игрока. Даже если поставил собственную душу и проиграл, долг платежом красен.

Ворота селестианской крепости были нараспашку. Навстречу Риду, ехавшему впереди, бросились все семеро старейшин.

– Что ты так долго? – закричал Мороний. – Скоро уже рассвет! Привёз?

Тут он заметил Фандорина и смешался. Не обращайте на меня внимания, жестом показал Эраст Петрович, спешился и остался в стороне. Старейшины переглянулись.

– Так оно даже лучше, – сказал Разис. – Безбожник может пригодиться.

Апостол нетерпеливо шагнул к негру.

– Вот твои деньги. Показывай!

– Сами любуйтесь.

Рид осторожно спустил мешок на землю, взял купюры и не глядя сунул за пазуху, после чего отвернулся. Даже в тусклом свете факелов было видно, как трясутся у него губы.

На, банку с её жутким содержимым Фандорин смотреть не стал (хорошенького понемногу). Гораздо больше его интересовала реакция селестианцев. Она Эраста Петровича не разочаровала.

Мороний развязал мешок, вынул стеклянный сосуд и вскрикнул.

Звон разбитого стекла, плеск, что-то тяжёлое покатилось по земле. Старейшины отскочили в стороны.

В зловещей тишине раздался тоскливый голос Уоша:

– Уронили башку Расколотого Камня, идиоты? Ну, будет вам теперь. Вождь, ты знаешь, я не при чём. Я, наоборот, привёз то, что ты ищешь!

Апостол взял себя в руки.