Нефритовые четки Акунин Борис

– Кстати, Уотсон, должен сказать, что дез Эссары – одно из старейших и богатейших семейств города Сен-Мало.

Отчасти это объяснило, почему он отнёсся к невразумительной и истеричной телеграмме столь серьёзно. Я хотел спросить, уж не знаком ли Холмсу отправитель депеши, но следующая реплика моего приятеля дала понять, что это предположение неверно.

– Который же из этих господ наш клиент? – протянул Холмс. – Полагаю, вон тот, в итальянской шляпе и крылатке.

На причале было несколько джентльменов весьма почтенного вида, но Холмс остановил свой выбор на человеке, который, на мой взгляд, менее всего подходил на роль представителя «старейшего и богатейшего семейства». Однако, наученный опытом, я и не подумал усомниться в проницательности великого диагноста человеческих душ.

Предполагаемый клиент был полным, щекастым господином в круглых роговых очках. Из-под широкополой шляпы, в каких обычно изображают Гарибальди, свисали длинные, наполовину седые волосы. Мсье дез Эссар (если это был он) отчаянно махал кому-то рукой, проявляя все признаки крайнего нетерпения, даже слегка пританцовывал на месте.

– Колоритный персонаж, – заметил я, а посмотрев, кого из пассажиров столь энтузиастически приветствует встречающий, догадался, каким образом Холмс вычислил клиента.

Тот подбежал к нашему попутчику, виноторговцу из Портсмута, схватил его за руку, приподнял шляпу и начал сбивчиво что-то говорить. Виноторговец на всякий случай тоже коснулся своего охотничьего кепи, но смотрел на француза с недоумением.

– Да-да, – кивнул Холмс. – Всё дело в кепи с двойным козырьком. С тех пор, как иллюстрированные газеты повадились рисовать меня исключительно в этом головном уборе, я перестал его носить. Но господин дез Эссар этого не знает. Ну-ка, Уотсон, что вы скажете о заказчике по первому впечатлению?

Я напряг вею наблюдательность, мобилизовал свои скромные психологические способности.

– Этому человеку хорошо за пятьдесят, но он из тех, про кого говорят «большой ребёнок». Движения не по годам порывисты… Он, должно быть, чудаковат, но обладает добрым и чувствительным сердцем. Сейчас он чрезвычайно взволнован, но это вообще характер легковозбудимый, быстро переходящий из одного настроения в другое… Вероятно, имеет артистические наклонности – это видно по наряду… На пальце бриллиантовое кольцо, великолепная трость – он богат. Но это нам и так известно… Вот, пожалуй, всё.

– И почти всё в точку, – похвалил меня Холмс. – Не соглашусь насчёт возраста. Этот человек моложе, чем выглядит – по меньшей мере лет на десять. Насчёт артистических наклонностей тоже не уверен. Скорее, наряд свидетельствует о нежелании выглядеть провинциалом и любви ко всему современному. Полагаю, перед нами большой поклонник технического прогресса. Обожает лошадей, но сам верхом не ездит. Прибыл нас встречать в лёгкой открытой коляске без кучера. С западной стороны. Ехал примерно четверть часа.

Я решил, что мой друг надо мной подшучивает (такое уже случалось) и фыркнул.

– Может быть, вы определите и адрес? – иронически осведомился я.

– Разумеется. Полагаю, он приехал из замка Во-Гарни, родового поместья дез Эссаров, – серьёзно ответил Холмс. – …Знаете, Уотсон, я вынужден внести в ваше описание ещё одну поправку. Наш клиент не просто взволнован. Он до смерти напуган. Это выглядит многообещающе. Однако пора идти. Трап очистился.

Он тут же спустился на берег, назвался эмоциональному господину и представил меня своим помощником.

– Очень, очень… Не чаял… Спасли, просто спасли! – квохтал дез Эссар с сильным акцентом, всплескивая руками и порываясь схватить то мой чемодан, то холмсовский кофр, то футляр со скрипкой, – Вот моя карточка, извольте… Господи, вы приехали, мистер Холмс! Я чрезмерно, то есть, я хотел сказать, чрезвычайно рад. Мы спасены!

Взглянув на прямоугольный кусочек картона, Холмс с мимолётной улыбкой протянул его мне. Там значилось:

МИШЕЛЬ-МАРИ-КРИСТОФ ДЕЗ ЭССАР ДЮ ВО-ГАРНИ

Почётный председатель Пони-клуба

Президент Общества друзей электричества

Непременный член Клуба потомков капитанов корсарских кораблей

Суетливо оглядываясь, обладатель всех этих звучных, но не слишком солидных званий повёл нас к открытому экипажу. Прежде чем усесться на переднее сиденье, вытянул из кармана две морковины и скормил гладким, упитанным лошадкам.

Я предположил, что Холмс с парохода усмотрел своими зоркими глазами торчащий из кармана зелёный хвостик, из чего и вывел предположение о любви к лошадям. Что мсье дез Эссар вряд ли ездит верхом, было, пожалуй, видно по его дёрганой, неуклюжей походке. Такой нескладёха не удержится в седле и пяти минут. Оставалась любовь к электричеству, то бишь к прогрессу… Здесь я заметил, что чудесная трость нашего клиента пониже набалдашника перетянута синей клейкой лентой, какую используют мастера-электрики в целях изолирования тока, или как там это у них называется (признаться, я мало что в этом смыслю).

– Ваш дедуктивный талант в значительной степени объясняется преждевременно развившейся дальнозоркостью, – шепнул я своему приятелю, садясь рядом и пристраивая чемодан к себе на колени. Можно было пристегнуть его и сзади, но мне доставляло удовольствие держаться за скрипучую, пахнущую новой кожей ручку.

– Вы не представляете, как я волновался! – Дез Эссар тронул поводья, но всем корпусом был повёрнут к нам. – Я не сомкнул глаз всю ночь. Но теперь всё будет хорошо, всё будет, как говорят у вас, капитально. Я правильно выразился?

– Судя по телеграмме, дело срочное, – сухо сказал Холмс. – Так что не будем терять времени. Переходите к самой сути. Пока без подробностей.

– К самой сути? Вы правы, вы правы! Сейчас…

Француз подумал, поправил очки и выпалил:

– Вы видите перед собой очередную жертву ужаснейшего преступника современности!

– Ужаснейшим преступником современности был профессор Мориарти, – сказал ему я. – Но он, благодаря мистеру Холмсу, уже восемь лет покоится на дне Рейхенбахского водопада. Кого же вы имеете в виду?

– Как кого, как кого?! – Наш возница чуть не подпрыгнул на сиденье. – Конечно же Арсена Люпена!

Очевидно, выражение моего лица было вполне красноречиво – в ясных детских глазках дез Эссара, глядевших на меня сквозь толстые стекла очков, отразилось недоверчивое, чуть ли не оскорблённое изумление.

– Вы не слышали об Арсене Люпене?!

Здесь Холмс позволил себе довольно бестактную реплику в мой адрес.

– Видите ли, сэр, мой ассистент – настоящий англичанин. Он читает только британские газеты и не интересуется новостями с континента. Да будет вам известно, Уотсон, что Арсен Люпен – криминальный гений. Я бы даже сказал, вундеркинд, потому что ему всего двадцать пять лет. Невзирая на юный возраст, он совершил множество изобретательных и дерзких краж. Это герой парижских бульварных листков, куда он иногда даже посылает письма и объявления. Люпен вообще большой любитель театральности. Коронный трюк, при помощи которого он неизменно срывает аплодисменты публики – украсть миллион у какого-нибудь богача, а потом сделать щедрый жест и малую толику добычи подарить какому-нибудь бедняку. Разумеется, не забыв сообщить об этом газетам. Однако этот Робин Гуд не брезгует шантажом, похищением людей и безжалостным вымогательством. Я давно слежу за его карьерой и очень рад, что наши дороги наконец пересеклись. Предчувствие меня не подвело! Я знал, что поездка окажется интересной.

Наш клиент слушал адресованное мне объяснение, бормоча «Негодяй! Мерзавец!» и прочее подобное.

Интересная у него была манера править экипажем. Он явно хотел, чтобы коляска ехала как можно быстрей, но к помощи кнута ни разу не прибег – лишь потряхивал поводьями и приговаривал: «Plus vite, mes fillettes, plus vite!»[30].

– Продолжайте, сэр. Я весь внимание.

Повторять Холмсу не пришлось. Дез Эссар окончательно развернулся к нам, предоставив лошадей самим себе, и вскричал:

– Адская машина! В моём доме спрятана адская машина! Это правильное название? Если сегодня до полуночи я не отдам все свои деньги, замок взлетит на воздух! «С последним ударом часов старого века» – так сказано в письме!

Он захлебнулся от волнения, а Холмс назидательно сказал:

– Видите, Уотсон, мистер Люпен тоже считает, что девятнадцатый век заканчивается именно сегодня.

– Поздравляю с таким единомышленником, – парировал я, но, как и всякий раз, когда мне удаётся остроумно ответить, Холмс сделал вид, будто не расслышал.

Коляска сначала грохотала по булыжной мостовой, мимо скромных обшарпанных домиков, потом свернула на высокий берег залива. Где-то звонил церковный колокол, воздух пах морем, свежей выпечкой, свечным воском.

Выкрикнув про «адскую машину», дез Эссар закашлялся и жалобно закончил:

– Он угрожает взорвать мой дом. Где-то там бомба с часовым механизмом. Времени остаётся всё меньше, и я не знаю, что делать… Вот вам суть, без подробностей…

Самое время было задавать вопросы, но Холмс почему-то молчал и лишь барабанил пальцами по скрипичному футляру.

Пришлось взяться за дело мне.

– Помилуйте, да не блеф ли это – про адскую машину с часовым механизмом? Люпен просто хочет вас напугать.

Клиент уныло вздохнул:

– В записке сказано: «честное слово Люпена», а все знают, что честное слово этого бесчестного человека твёрже стали.

Мы ехали по уютной сельской дороге, мимо старой каменной стены, над которой шумели ветвями старые вязы.

– Вы, разумеется, искали бомбу? – продолжил я.

– Мы с мсье Боско, это мой управляющий, перевернули весь замок.

– А где записка этого… как его… Люпена?

– Она дома. Мы уже почти приехали.

В самом деле, экипаж взял влево и минуту спустя остановился у кованых ворот, украшенных фамильным гербом.

– Сейчас отворю. – Дез Эссар кряхтя слез на землю и зазвенел ключом. – Привратника я отпустил, как и всю остальную прислугу. Зачем зря рисковать жизнью людей? Нет-нет, про бомбу они ничего не знают. Я сказал, что все могут встретить Новый Год в кругу семьи… Остался лишь мсье Боско. Добровольно. Он-то знает всю правду. Я взял его на службу в сентябре, когда умер старый управляющий. Удачнейший выбор! Достойный человек мсье Боско, и очень храбрый.

Лошади без понукания вошли в открытые ворота, остановились. От площадки, за которой начинался старый парк, отходили две аллеи – одна вправо, другая влево. Хозяин запер замок, сел на место и направил коляску влево.

– Правая аллея ведёт прямо к дому, левая – к службам, – пояснил он. – Заглянем к управляющему. Вдруг есть новости?

Густые кусты подступали к самой дорожке, над головой смыкались кроны высоких дубов и лиственниц. День, и без того хмурый, разом померк.

Меж зарослей мелькнула широкая лужайка, а за ней мрачный силуэт замка Во-Гарни: дом-ларец с высокой угловатой крышей и круглыми башнями. Окна были темны и слепы. Мне вообразилось, будто здание зажмурилось от ужаса, предчувствуя свою скорую гибель. А тут ещё где-то наверху хрипло закричал ворон.

Я вспомнил скверное предчувствие, посетившее меня час назад, когда я ещё ничего не знал про адскую машину, и поёжился.

Дез Эссар остановил лошадей возле конюшни. Это была красивая постройка, представлявшая собой уменьшенную копию главного дома – с башенками, с грифонами на углах крыши.

– Мсье Боско! – тонким голосом закричал владелец замка. – Мсье Боско!

И ещё что-то вопросительное, чего я не разобрал, ибо моё знание французского оставляет желать лучшего.

В одном из окон второго этажа, где, видимо, располагались жилые комнаты, появился тощий мужчина. Он был за стеклом, на тёмном фоне, и я разглядел лишь белый угол манишки с чёрным галстуком и несоразмерно большую голову – нет, то были длинные, стоящие торчком волосы. Силуэт управляющего показался мне похожим на одуванчик.

– A-t-on tlphon?[31] – закричал хозяин (это я понял). Боско помотал головой, его пышная причёска качнулась.

Тогда дез Эссар показал на нас:

– Monsieur Шерлок Холмс! Docteur Уотсон!

– «Они приехали, теперь всё будет хорошо, – вполголоса перевёл мне дальнейшее Холмс. – Оставайтесь у аппарата».

Господин Боско кивнул хозяину, поклонился нам и исчез. За всё время он не произнёс ни слова.

– Таково условие этого негодяя, – пояснил дез Эссар, трогая с места. – Кто-то постоянно должен находиться у телефона. У меня всё оборудовано по последнему слову техники. Между квартирой управляющего и домом телефонная связь. Один поворот рычага, и раздаётся звонок. Просто не знаю, что бы я делал без Боско.

Коляска остановилась у парадного входа, который разместился внутри нарядной остроконечной башенки.

Теперь, вблизи, я мог рассмотреть замок как следует и убедился, что здание не такое уж древнее: не старина, а имитация под старину.

– Стиль «Людовик Тринадцатый», – определил Холмс, отличный знаток архитектуры. – В сороковые годы был весьма популярен во Франции, под воздействием моды на мушкетёрские романы.

– Да, мой папа обожал Александра Дюма, – подтвердил хозяин.

Я уже успел привыкнуть к своеобразным манерам дез Эссара и не удивился детскому слову «папа», так мало вязавшемуся с возрастом и седыми волосами этого господина.

В отделанной резным дубом прихожей он гордо повернул большой фарфоровый выключатель, и вспыхнул яркий свет.

– У меня прекрасное электрическое освещение, – горделиво объявил дез Эссар. – Смотрите: вот ещё один щелчок, и зажглись лампы всего первого этажа.

– Однако ещё не стемнело, – сказал я.

Хозяин с явным сожалением погасил свет и повёл нас через анфиладу холодных комнат, уставленных громоздкой старинной мебелью.

В большой зале, где, благодарение Господу, горел камин, мы сели за длинный стол, сверху прикрытый большой белой салфеткой, под которой угадывались очертания бутылок и каких-то ваз.

– Ну вот. Теперь я расскажу вам всю эту кошмарную историю обстоятельно, не упуская никаких деталей, – пообещал дез Эссар. – Я знаю, в вашем деле детали важнее всего. Начну с моего покойного папы…

Поскольку вступление звучало не слишком увлекательно, я позволил себе несколько отвлечься, чтобы оглядеться по сторонам.

Комната была довольно любопытная. Судя по буфетам и длинному столу, она служила столовой. На всех плоских поверхностях – каминной доске, комодах, особых столиках – стояли макеты парусных кораблей, некоторые изрядного размера. По стенам были развешаны портреты предков. Один из них в особенности привлёк моё внимание.

На картине был изображён лихой капитан в длинном завитом парике и с подзорной трубой в руке. За его спиной белели паруса и кудрявились клубы порохового дыма. Художник явно старался придать курносой, свирепой физиономии моряка благообразие, но не слишком в этом преуспел.

– …Вот папин портрет, – говорил тем временем хозяин. – Ах нет, доктор, вы не туда смотрите! Это Жан-Франсуа, наш родоначальник, один из храбрейших и благороднейших капитанов Короля-Солнца. Он привёз из Южных морей целый сундук с драгоценностями и купил это поместье. А папин портрет – третий справа.

Я перевёл взгляд в указанном направлении.

С холста на нас смотрел пухлый очкастый господин в мундире национального гвардейца с моделью фрегата в руках. От далёкого предка дез Эссар-pre унаследовал курносость и шальной блеск глаз; сыну передал овал лица и близорукость.

– Всё это очень интересно, но не могли бы вы перейти к делу, – нетерпеливо сказал Холмс. – Лучше расскажите, как и где вы искали бомбу.

– Но к этому я и подбираюсь! Если я не расскажу про папу, вы не поймёте, почему мы ничего не нашли!

Дез Эссар оглянулся на каминные часы, всплеснул руками и заговорил с удвоенной скоростью:

– Понимаете, это был необычный человек. Как говорили в те времена, большой оригинал, а выражаясь по-современному, редкостный чудак. Он унаследовал крупное состояние и тратил его на всевозможные причуды. У нас в парке был собственный зверинец, представляете? В клетках жили волки, лисы, кабаны, даже медведь. Папа поймал их сам. Помню, что личным лакеем при нём был маленький чёрный пигмей из Африки – я ужасно его боялся. Перед домом стояла медная кулеврина с корабля нашего родоначальника, и по праздникам папа самолично из неё палил. Это и послужило причиной его преждевременной кончины. 8 июля 1860 года, в день моего семилетия, кулеврину разорвало, и папа скончался на месте…

Хозяин выдержал приличествующую этому скорбному сообщению паузу, а я, произведя несложный арифметический расчёт, в очередной раз поразился точности холмсовских оценок: он сразу сказал, что наш клиент моложе, чем кажется на первый взгляд.

– Я долго мог бы перечислять странности характера моего папы, его эксцентричные выходки, но остановлюсь лишь на одной из них, для нас самой существенной. – Дез Эссар описал рукой подобие круга. – Я имею в виду этот дом. Папа разобрал до основания и полностью перестроил родовое гнездо, напичкал его всякими багателями… ну, то есть всякой всячиной: тайными ходами, секретными нишами, поющими полами, замурованными в стены трубами, которые начинали вздыхать и выть при определённом направлении ветра… Матушка эти фокусы ненавидела всей душой. После трагической гибели папы она разломала, что смогла. Но нашла она далеко не всё. Например, восемь лет назад, когда меняли обои в малом будуаре, в стене обнаружилась ниша с непристойными книжками. В прошлом году в овраге, что у ограды парка, – дез Эссар махнул куда-то влево, – осыпалась земля, и в склоне открылся подземный ход, который, очевидно, раньше вёл к дому, но успел обвалиться. А позапрошлой осенью…

– Можете не продолжать. Все и так понятно, – перебил его Холмс, энергично сжимая и разжимая пальцы, что всегда служило у него признаком предельного возбуждения. – Бомба спрятана в тайнике, местонахождение которого не было известно вашей матери и тем более не известно вам.

– Да-да, именно это я и хотел… Где-то здесь, действительно, есть тайник, о котором я не знаю. Не спрашивайте, откуда секрет известен Люпену – это меня поражает больше всего. Выходит, гнусный вор знаком с домом лучшей чем его законный владелец!

– Помилуйте, сэр, – не мог не заметить я. – Несмотря на ваши уверения в незыблемости честного слова шантажиста, по-моему, он просто берет вас на испуг. Скорее всего, никакого тайника не существует.

– Существует! – вскричал дез Эссар. – В этой наглой записке даже указан код, при помощи которого бомбу можно отыскать!

Тут я решительно перестал что-либо понимать, а Холмс благодушно обронил:

– Думаю, Уотсон, нам пора наконец взглянуть на этот роковой документ.

Хозяин брезгливо, словно жабу, взял с камина листок и протянул моему приятелю.

Заглянув через плечо, я увидел, что записка начертана размашистым щегольским почерком на голубой бумаге с монограммой:

Холмс пробежал текст взглядом, усмехнулся и прочитал ещё раз, уже вслух, сходу переводя на английский.

30 декабря 1899 года

Владельцу имения Во-Гарни.

Милостивый государь,

Арсену Люпену угодно обложить Вас налогом на богатство.

Если с последним ударом часов старого века вы не передадите мне 1.750.000 франков, даю честное слово, что Ваш замок взлетит на воздух со всем содержимым. Завтра вечером не позднее половины двенадцатого извольте уйти из дому или, если угодно, запритесь в кабинете, откуда Вам запрещается выходить ранее наступления двадцатого века. Сумку с деньгами оставьте в столовой.

Не вздумайте нарушить ни одно из этих условий. упаси Вас Боже обратиться в полицию – в этом случае механизм адской машины сработает раньше назначенного срока, и вся ответственность целиком ляжет на Вас. Убийцей буду не я, а Ваша алчность.

Ну, а чтобы Вам было чем занять свои мысли, вот Вам маленькая шарада, в которой зашифровано место, где я спрятал заряд.

24b. 25b. 18n. 24b. 25b. 23b. 24b.

Если отгадаете эту загадку и найдёте тайник, Ваше счастье. Можете оставить Ваши деньги себе, ибо острота ума заслуживает награды. Часовой механизм отключается простым поворотом красной ручки влево.

Итак, как говорят продавцы лотерейных билетов, «Играйте и выигрывайте!»

Засим примите уверения в моём глубочайшем почтении,

А.Л.

– Какая гнусность! – не сдержался я. – Он играет с вами, как кошка с пойманной мышью! Вы правильно сделали, сэр, что обратились к нам. Холмс, дружище, вы должны непременно разгадать загадку. Надо оставить пройдоху с носом!

– На это теперь все моё упитие, – пролепетал дез Эссар, очевидно, желая сказать «упование». Он глядел на сыщика со страхом и надеждой.

Холмс сосредоточенно нахмурился.

– Три вопроса, сударь. Первый: почему именно миллион семьсот пятьдесят тысяч? Обычно вымогатели предпочитают круглые суммы. Второй: что означает подчёркнутое «со всем содержимым». Третье: о каком убийстве идёт речь? Знаете ли вы ответы на эти вопросы?

Дез Эссар сокрушённо вздохнул:

– О да, мой дорогой мистер Холмс. Слишком хорошо знаю. У меня на счёте в банке именно миллион семьсот пятьдесят тысяч франков. Это весь мой капитал. Увы, мы, дез Эссары, уже не столь баснословно богаты, как прежде. Папины прихоти и матушкина непрактичность изрядно истощили некогда очень значительное состояние. Фамильные драгоценности из сундука Жана-Франсуа, – он показал на портрет курносого предка, – были обращены в наличность и по большей части растрачены. Подозреваю, что Люпен заинтересовался замком Во-Гарни, потому что до него дошли слухи о пресловутом корсарском сундуке. Но, как видите, в записке он не требует бриллиантов и изумрудов. Знает, что их больше нет. И, указывая сумму с такой бухгалтерской точностью, он демонстрирует полную осведомлённость о моих финансовых обстоятельствах. Он намерен обобрать меня начисто! То есть подчистую.

– Тогда позвольте вдогонку ещё один вопрос. – Холмс оглядел комнату. – Сколько стоит этот дом?

– Думаю, тысяч триста.

Мы переглянулись.

– Послушайте, сэр, – с невольной улыбкой молвил я. – Но цена дома почти вшестеро меньше выкупа. Какой смысл отдавать много, если можно ограничиться меньшей жертвой? К тому же в цивилизованных странах недвижимость обычно страхуют.

– Замок застрахован, как раз на триста тысяч, – подтвердил дез Эссар, после чего я вообще перестал что-либо понимать.

– Погодите, Уотсон, – коснулся моего локтя Холмс. – Господин дез Эссар ещё не ответил на два остальных вопроса.

На глазах у хозяина выступили слёзы. Он вынул из кармана платок, громко высморкался и простонал:

– Дело вовсе не в доме! …Нет, не могу… Пойдёмте, вы сами всё увидите.

Он вскочил со стула и засеменил в узкий коридор, с двух сторон стиснутый стенными шкафами. Переглянувшись, мы последовали за ним.

Коридор вывел к лестнице, по которой мы поднялись на третий этаж и оказались в просторной комнате – хозяин назвал её «диванной». Там, действительно, вдоль всех стен стояли диваны и кресла. Запыхавшийся от подъёма дез Эссар рухнул в одно из них и стал хватать ртом воздух.

– Сейчас… Минуту… Сердце…

Холмс осмотрелся и, указав на дверь, расположенную в самом дальнем конце, спросил:

– Если я правильно понимаю расположение, это вход в большую башню, что пристроена к дому с северной стороны? Вы ведёте нас в неё?

– Да. Там находится библиотека. Но вы войдёте туда без меня. Я не смогу. – Хозяин похлопал себя по округлым бокам – жест, показавшийся мне странным. Впрочем, тут же последовало разъяснение. – Слишком тесен проход. Это очередная выдумка папы. Матушка отличалась дородностью, сам же он был человеком миниатюрной комплекции, вот и устроил себе убежище, куда ретировался во время семейных ссор. После папиной смерти всё так и осталось. Матушка хотела расширить вход, но архитектор сказал, что по кладке могут пойти трещины… – Дез Эссар печально улыбнулся. – Было время, когда я тоже прятался в библиотеке от гнева моей покойной жены, но уже лет пятнадцать, как я перестал пролезать в это – забыл слово – goulot.

– Горлышко, – подсказал Холмс, слушавший с весьма заинтересованным видом. – Но продолжайте, продолжайте!

– Теперь там прячется от меня моя дочь Эжени, когда я кричу и бранюсь. Я человек несдержанный и часто, слишком часто набрасывался на бедняжку с упрёками, по большей части вздорными и несправедливыми…

Он захлопал ресницами, из глаз потоком хлынули слёзы. Дез Эссар закрыл лицо платком.

– Почему вы говорите в прошедшем времени? Что случилось? – спросил я.

– Три дня назад мы снова поссорились, – донёсся из-под платка глухой голос, прерываемый рыданиями. – Я преследовал Эжени до этого самого места, а когда она юркнула в библиотеку, ещё кричал ей вслед всякие обидные вещи. Теперь даже не помню, из-за чего я так на неё упал.

– «Накинулся», – механически поправил я.

– Да, накинулся… Чтобы пересидеть бурю, Эжени решила почитать какую-то книгу. Пододвинула лестницу к полкам – они там поднимаются до потолка. И упала! С самого верха! Это было ужасно! Я услышал грохот, крики, а сделать ничего не мог – проклятое брюхо не пустило…

Прежде чем рассказ был продолжен, пришлось переждать новый взрыв рыданий.

– Бедняжка ушиблась спиной и затылком… Когда слуги хотели её поднять, она так закричала от боли, что я велел оставить её на месте. В прежние времена пришлось бы довериться городскому врачу. Но в доме, как вы знаете, есть телефон, а с прошлого года коммутатор имеет выход на междугородную связь. Меня соединили с профессором Лебреном, самым знаменитым парижским нейрохирургом. Спасибо прогрессу! Подробно выслушав мой рассказ, по правде говоря довольно бессвязный, профессор спросил лишь одно: каменный ли в комнате пол. Когда я ответил, что деревянный, мсье Лебрен сказал: «Это очень хорошо. Значит, она не простудится. Протопите комнату, девушку уложите на спину поровнее. Пусть не шевелится и ни в коем случае не подкладывайте ничего под голову. Ни воды, ни пищи не давать. Я выезжаю первым же поездом».

– Мой Боже… – прошептал вдруг Холмс. – Но это чудовищно!

– Да, травма позвоночника – это не шутка, – согласился я. – В своей практике мне приходилось сталкиваться с очень тяжёлыми случаями…

– Ах, Уотсон, я не про травму! – перебил меня сыщик с удивившей меня эмоциональностью. – Вы хотите сказать, сэр, что ваша дочь по-прежнему там?

– В том-то и дело! Её нельзя оттуда вынести! Осмотрев Эжени, профессор сказал: «Нужен абсолютный покой. Как минимум на протяжении двух недель. Есть шанс, что треснувший позвонок срастётся, не защемив спинного мозга. Иначе – полный паралич». Мсье Лебрен – святой! Мало того, что он согласился провести рядом с Эжени все две недели и лично ухаживать за ней! Когда я рассказал ему об адской машине (ведь я не мог этого не сделать), он ответил: «Мы не можем положить пациентку на носилки – они не пролезут в дверь. Значит, она остаётся здесь. Я тоже остаюсь, я давал клятву Гиппократа». Отпустил свою помощницу, исполнявшую работу сиделки, а сам остался. Вот какой это человек!

– В самом деле, – прищурился Холмс. – Профессор и сейчас там?

– Конечно. Вы можете поговорить с ним сами. – Дез Эссар протёр очки, без которых его пухлое лицо стало ещё более беззащитным. – Ну вот, теперь вы все знаете. Я не могу пожертвовать домом, и Люпену это отлично известно. Обратившись к вам за помощью, я хватаюсь за последнюю соломинку. Но директор банка уже приготовил для меня деньги. Если вы не разгадаете загадки Люпена, я отдам ему всё, что имею… Мы с дочерью будем жить скромно, мы продадим наше родовое имение. Это ничего, лишь бы Эжени не осталась инвалидом… Да, вот ещё что! – спохватился он. – Об адской машине дочь не знает. Профессор запретил говорить. Девочке вредно нервничать.

– Ясно. Пойдёмте, Уотсон. – Холмс открыл дверь и замер, разглядывая щелеобразный изогнутый проход футов в десять длиной, шириной же меньше фута. – Я-то пройду, а вы смотрите не застряньте. Протискиваться придётся боком. Тут-то вам и выйдет боком пристрастие к портеру и овсянке.

Каламбур был, во-первых, малоостроумен, а во-вторых, несправедлив. Конечно, я не так тощ, как некоторые, но вследствие регулярных занятий спортом у меня нет ни одной унции лишнего жира. Холмсу это было отлично известно.

Уже изготовившись ввинтить своё длинное, узкое тело в щель, Холмс оглянулся и вдруг увидел, что хозяин направляется к выходу.

– Куда вы, сэр? Ждите здесь. Вы можете мне понадобиться для кое-каких уточнений.

Дез Эссар переминался с ноги на ногу, он выглядел странно сконфуженным.

– Уже почти час дня, – пробормотал он, отводя глаза. – Я должен встретить парижский поезд… Через полчаса вернусь. Если что, вы можете протелефонировать управляющему. Один раз повернёте ручку аппарата, и он сразу возьмёт трубку…

– Зачем вам парижский поезд? – удивился я. – Кого ещё вы ждёте?

– Мистера Эраста Фандорина. Это известный американский сыщик. Я узнал из газеты, что он сейчас находится в Париже, и попросил помочь, – залившись краской, лепетал дез Эссар. – Во-первых, я не был уверен, что мистер Холмс приедет… А во-вторых, две головы лучше, чем одна. Я правильно выразился?

Рассвирепев, я вскричал:

– Послушайте, это чёрт знает что такое! С Шерлоком Холмсом так не поступают! Куда вы? Немедленно вернитесь!

– Я скоро… Каких-нибудь полчаса, – блеял наш клиент, пятясь к двери. – В гостиной сервирован стол. Вино, холодные закуски. Сядем все вместе, потолкуем, обсудим…

Шмыгнул в коридор и был таков.

Кипя от возмущения, я обернулся к Холмсу и увидел, что тот беззвучно смеётся.

– Выходит, мы с вами – не самая последняя соломинка мсье дез Эссара. Вот что значит истинный француз, Уотсон! Никогда не поставит на одну лошадь.

– Предлагаю вызвать извозчика и ехать в порт, – сказал я. – Потеря всех банковских накоплений научит этого нахала, как нужно обходиться с Шерлоком Холмсом. Посмотрим, поможет ли ему какой-то там американец!

– Эраст Фандорин – не американец, а русский.

– Ещё того лучше. – Я пожал плечами. – Русский! Могу вообразить, что это за сыщик. Русское преступление века: медведь украл у боярина бочку водки. Право, Холмс, едемте.

– Ни за что на свете! Теперь стоящая передо мной задача становится ещё интересней. Фандорин – весьма опытный детектив, я давно слежу за его успехами. Последние годы он живёт в Америке, провёл несколько любопытнейших операций. Чего мне больше всего не хватает в детективной работе, это соревнования интеллектов. С кем прикажете соперничать, с инспектором Лестрейдом? – Он азартно потёр ладони. – И вы хотите, чтобы я отказался от такого дела! С одной стороны, хитроумнейший преступник Франции и загаданная им головоломка, с другой – достойный конкурент! Не будем терять времени. У нас перед Фандориным преимущество в полчаса. Так давайте им воспользуемся!

И Холмс нырнул в проход.

Я преодолел эту теснину менее проворно, чем он. Мой друг уже вошёл в библиотеку, а я всё ещё протискивался боком. По стене скребли пуговицы сюртука, одна вовсе отлетела, и должен признаться, что я не раз помянул покойного дез Эссара-отца крепким словом.

Но когда я наконец оказался внутри башни, перед моими глазами предстало зрелище, от которого всё раздражение разом улетучилось.

В первый миг я не успел толком разглядеть убранство круглой комнаты – лишь заметил, что в камине пылает огонь, а все пространство стен за исключением оконных проёмов занято, книжными полками. Но я не осматривался по сторонам. Моим вниманием всецело завладела распростёртая на полу фигура. Это была картина, которую я не скоро забуду!

Девушка, накрытая лёгким белым покрывалом, была растянута, будто её собирались подвергнуть казни четвертованием. Устрашающего вида механизмы с шкивами и поворотными рычагами были установлены у головы и ног лежащей. К её запястьям и щиколоткам, обмотанным ватой, были прикреплены верёвки, так что при всём желании она не смогла бы пошевелить ни единым членом. Шея несчастной была закована в гипс. Всё это до такой степени напоминало пыточную камеру времён Святой инквизиции, что стоящая рядом медицинская капельница выглядела вопиющим анахронизмом.

Мисс Эжени, хорошенькая блондинка с очаровательно вздёрнутым носиком, не могла повернуть головы в нашу сторону и лишь скосила живые карие глаза. До травмы это, видимо, была очень жизнерадостная и здоровая барышня, с лица которой не сходил румянец. Но сейчас её щёки были бледны, под глазами синели тени, и моё сердце сжалось от сострадания.

– Я знаю, вы папины друзья из Лондона! – воскликнула бедняжка звонким, мелодичным голосом. По-английски она говорила довольно чисто, разве что с легчайшим пришепётыванием. – Как жаль, что я не могу встретить новый год вместе с вами. Но вы ведь придёте чокнуться со мной шампанским? Профессор, всего один глоточек! В честь двадцатого века!

Лишь теперь я взглянул на человека, который поднялся из кресла нам навстречу.

Доктор Лебрен оказался субъектом довольно неприятной наружности: худющий, в чёрной академической шапочке, с висячими усами, крючковатым носом и проваленным ртом.

– Ни в коем случае, – проскрипел он. – Шампанское! Ещё не хватало. Никаких раздражителей для желудка. Питательный раствор, который я ввожу вам внутривенно, идеально стимулирует мочевыделение, но блокирует движения кишечника, которые в вашем положении были бы вредоносны. Газ, содержащийся в шампанском, может вызвать метеоризм и вспучивание живота.

Не замечая, что Эжени мучительно покраснела, учёный сухарь проворчал:

– И, кстати говоря, новый век начнётся не сегодня, а только через год, вот тогда и выпьете шампанского. Если будете меня слушаться.

Он тоже говорил по-английски – очень правильно, но безжизненно, как докладчики-иностранцы на научных конференциях.

И всё же этот человек ради пациентки не испугался бомбы! До чего обманчивой бывает внешность, подумал я. Подошёл к самоотверженному последователю Гиппократа, представился и крепко сжал ему руку, шепнув:

– Я всё знаю и восхищаюсь вами.

– Вы сказали доктор? – спросил он, пожевав тонкими губами. – Так мы коллеги?

– Я всего лишь скромный практикующий врач, да и то не слишком усердный, – ответил я. – И всё же буду признателен, если вы ознакомите меня с вашим диагнозом.

Я отвёл профессора в сторонку, чтобы пациентка не услышала лишнего. Она, впрочем, была занята – Холмс о чём-то вполголоса её расспрашивал, присев на корточки.

– Не двигайте мышцами шеи! – недовольно прикрикнул Лебрен. – Да и голосовые связки без нужды напрягать ни к чему!

– Хорошо, доктор. Я буду делать всё, как вы велите. Только вылечите меня, – прошептала страдалица, и я несколько раз моргнул, чтоб отогнать наворачивающиеся слезы.

С подозрением посматривая на Холмса, профессор скороговоркой и как бы нехотя описал положение дел. Я мало сведущ в нейрофизиологии и, честно говоря, не очень усердно читаю медицинские журналы. Если б не кое-какие воспоминания о латыни, чудом сохранившиеся в моей памяти, я бы ничего не понял.

– Травмирован Vertebra cervicalis, подозрение на трещину в Arcus superior. Хуже всего то, что наблюдается смещение и защемление Medulla spinalis. Что смог, я сделал. Но две недели полной неподвижности на l'estrapade[32] – так я назвал эту растяжку моей собственной конструкции – единственный шанс на полное или хотя бы частичное восстановление двигательной иннервации. Однако при малейшем сотрясении… – Он многозначительно покачал головой.

– Тетраплегия, коллега? – понимающе кивнул я, очень, кстати вспомнив термин, обозначающий паралич всех четырёх конечностей.

– Вот именно.

Жалко, Холмс не слышал, как я участвовал в этой учёной беседе – он всё шептался о чём-то с мисс дез Эссар.

– Позвольте-ка, сэр. – Лебрен отстранил меня и подошёл к девушке. – Время делать массаж.

Он опустился на колени и принялся разминать больной ступни, но мне сразу стало ясно, что светило нейрохирургии давно уже сам не производил эту процедуру, обычно поручаемую сиделкам, и поутратил навык.

– Думаю, у меня это получится лучше, коллега, – со всей возможной почтительностью сказал я. – Разрешите, мне это привычней.

– Пожалуй. – Мэтр с важностью поднялся. – Тем более что я должен отлучиться, мне пора протелефонировать в клинику.

Он вышел, и я взялся за массаж со всей возможной деликатностью и осторожностью.

– Вы тоже врач? – Мисс Эжени приветливо мне улыбнулась. – Какие ласковые у вас пальцы. Ой, щекотно!

– И очень хорошо, что щекотно. Чувствительность не утрачена, это весьма обнадёживающий симптом.

Я перешёл к запястьям, и теперь она смотрела на меня, чуть запрокинув голову.

– Доктор, у меня к вам огромная просьба, – тихонько прошептала девушка. – Вон там, на самой верхней полке, за 45-м томом энциклопедии, стоит шкатулка. Не могли бы вы её достать? Только тсссс!

Я поднял с пола роковую лестницу, виновницу несчастья, расставил и, проверив прочность, вскарабкался под самый потолок.