Древние чары и Синдбад Шахразада
Все замерло без движения, только пролетал ветер и изредка падали последние, замешкавшиеся капли дождя да стекала вода с разрушенной стены. Я долго прислушивался, но других звуков уловить не мог. Мне мерещились враги там, где их не было.
Несколько часов назад это место посетила смерть. Эта куча обугленных развалин была моим домом, и еще прошлой ночью, уставившись в темный потолок своей комнаты, я, как всегда, мечтал здесь о заморских странах. А теперь моя мать лежит в неглубокой могиле, вырытой моими собственными руками, родной дом превратился в руины и дождевая вода собирается лужами в выбоинах древнего каменного пола… пола, выложенного моими предками в незапамятные времена.
Рассвет уже послал небу первую весть о себе. Я покрепче сжал в кулаке нож, выждал еще немного в тени и сказал себе: «Я достану это золото или убью каждого, кто встанет между ним и мной».
Тлеющие угли уже не просвечивали между обрушившимися балками крыши – дождь погасил их, оставив лишь смрад намокшего обгорелого дерева и запах смерти. Я стрелой метнулся из своего укрытия к колодцу, опустил руку внутрь и стал отсчитывать холодные камни.
Два… три… четыре… пять!
Острием великолепного дамасского кинжала я расковырял известку. Несмотря на пронизывающую ночную сырость, пот крупными каплями выступил у меня на лбу. Люди Магеррада могли вернуться в любую минуту.
Наконец камень подался. Я расшатал его пальцами и поднял наверх. Вложил кинжал в ножны и запустил руку в углубление от камня, нащупывая шкатулку, которую спрятал там мой отец. Вот она! Мягко, осторожно я вытащил ее из ниши – маленькую коробочку из дерева со странным, нездешним запахом…
И тут за спиной у меня раздались приглушенные шаги!
Обернувшись, я увидел смутно вырисовывающуюся почти рядом со мной темную фигуру. Таким высоким мог быть только Файталер, наемник, ближайший помощник Магеррада, ветеран грабительских войн.
– Ага-а! – Файталер был доволен. – Я так и знал! Старый волк спрятал сокровище, а волчонок вернулся за ним.
– Это ничего не стоит, – солгал я, – просто пустяки, которые оставил мне отец…
– Вот и отдай мне эти пустяки, – Файталер протянул руку, – и можешь идти своей дорогой. Пускай Магеррад сам охотится за детьми.
Ночь была холодная. Ветер студил мое тело под мокрой от дождя одеждой. Где-то поблизости крупная капля упала в лужу, раздался едва различимый звук – «кап»! Среди тех, кто останавливался в доме моего отца за многие годы, был один тощий, жилистый, свирепый с виду моряк с кожей, покрытой оспинами и ножевыми шрамами. Однажды, впившись мне в плечо твердыми и острыми, как когти, пальцами, он криво улыбнулся на одну сторону и дал мне совет:
– Доверяйся своей смекалке, парнишка, и своей крепкой правой руке.
И, глядя на меня искоса, осушил стакан.
– А если у тебя еще и левая крепкая и есть немного золота – это тоже не повредит!
Моя левая… Моя левая рука еще лежала на камне, вынутом из углубления. Может, я пока и парнишка, но уже сейчас высок и силен, как взрослый мужчина, и, как аравиец, черен от солнца, потому что совсем недавно вернулся с рыболовных банок за Исландией, куда ходил с людьми с острова Брега.
– А ты точно отпустишь меня, если отдам тебе шкатулку? – спросил я и покрепче сжал камень.
– До тебя мне дела нет. Давай ее сюда.
Он потянулся к шкатулке, и тут я ударил его камнем.
Слишком поздно Файталер вскинул руку, чтобы защититься от удара. Он, правда, сумел сохранить в целости череп, но свалился как подкошенный. Я перескочил через неподвижное тело и побежал – во второй раз за последние несколько часов искал я спасения на вересковых пустошах.
Какой мальчишка не изучил вдоль и поперек землю своего детства?! Каждую пещерку, каждый дольмен, каждую рытвину в земле, и каждую дырку в изгородях, и весь безлюдный, зажатый скалами берег на целые мили в обе стороны. Здесь я играл и вел воображаемые войны, и здесь я смогу удирать, прятаться, ускользать. Только сегодня перед вечером я бежал, спасаясь от людей Магеррада, и вот теперь снова приходится спасаться – теперь уж от его подручных.
Позади меня Файталер, шатаясь, поднимался на ноги. Он встал и, еще оглушенный после удара, натолкнулся на стену. Я слышал, как он ругается. Должно быть, наемник заметил меня, потому что громко заорал и бросился вдогонку.
Нырнув в низинку, заросшую кустарником, я прополз по узкому проходу вроде туннеля, известному лишь окрестным волкам да мальчишкам, а когда штормовые облака рассыпались, словно овцы, чтобы попастись на лугах небесных, опять вышел к бухточке.
Там стоял корабль. Команда возилась на берегу, наполняя бочки водой. Увидев, что я приближаюсь, двое моряков выхватили мечи, а третий наложил на лук стрелу; так они стояли и смотрели мне за спину, не следует ли за мной еще кто-нибудь. Судно у них было неуклюжее, плохо выкрашенное, с наклонной мачтой и одним рядом весел – ничего похожего на стройные черные корабли моего отца-негоцианта и корсара.
Матросы с мечами, разглядев, что я совсем еще мальчишка, пришел один и опасаться им нечего, выступили вперед – теперь вид у них стал более свирепым.
– Я желаю говорить с вашим капитаном, – сказал я.
Они указали на приземистого, жиреющего человека в грязном красном плаще. Смуглый, с глубоко посаженными хитрыми глазами, он мне сразу не понравился, и я охотно вернулся бы к руинам, если бы не разыскивающие меня люди Магеррада.
– Мальчишка! – пренебрежительно бросил капитан.
– Но рослый, – заверил его один из подчиненных, – и сильный парень.
– Куда вы плывете? – спросил я.
– Куда ветер несет. – Он оглядел меня недружелюбно, но оценивающе.
– Может, на Кипр? Или на Сицилию?
Капитан посмотрел на меня с интересом – эти места были известны лишь немногим, кроме странствующих купцов или крестоносцев. Но мы, жители побережья Бретани, рождались для моря. В роду моей доброй матушки были венеты – те кельтские мореплаватели, которые вслед за своими жрецами-друидами отказались платить дань Риму и устояли перед легионами Юлия Цезаря.
– Похоже, мальчик, ты знаешь о Кипре? – глумливо усмехнулся толстяк.
– Может быть, там мой отец. Я его разыскиваю.
– Кипр – это далеко. Что ему там делать?
– Моего отца, – гордо сказал я, – зовут Аль Ас-Синд!
Как я и надеялся, они остолбенели – корабли Аль Ас-Синда были известны каждому: они опустошали берега и нападали на суда многих народов, ведущих торговлю за самыми дальними морями. Имя моего отца было сродни легенде.
– Твое путешествие будет напрасным. Пока ты доберешься до Кипра, он уже уплывет оттуда.
Мне еще предстояло получить множество уроков, и один из них заключался в том, что нельзя говорить слишком много.
– Его корабль был потоплен, а отец или убит, или продан в рабство. Я должен разыскать его.
Ни один человек не пожелал бы по доброй воле навлечь на себя гнев Аль Ас-Синда; но после моих слов капитан, видимо, успокоился и теперь знал, что делать. Я был высок, а в плечах шире любого из его команды – кроме двоих.
– Ну так как, если поплывешь с нами, ты будешь работать или заплатишь?
– Если цена не слишком высока, то заплачу.
Тут уже вся команда придвинулась ближе, и мне очень захотелось, чтобы со мной был меч… Но что оставалось делать? Я должен либо бежать с ними, либо стать лицом к лицу с псами Магеррада.
– Я могу заплатить золотой дублон, – предложил я.
– Да ты же сожрешь больше! – презрительно произнес он, однако взгляд недобрых маленьких глаз стал острее.
– Два дублона?
– А где ж такой мальчишка мог раздобыть золото?
Его внезапный жест застал меня врасплох, и, прежде чем я успел шевельнуться, меня схватили и швырнули наземь. Несмотря на мое сопротивление, шкатулку вырвали из-под рубахи и взломали. Сияющее золото потоком полилось на песок, несколько монет раскатилось в стороны, ускользая от жадных пальцев. Капитан отобрал золото – как неохотно разжимались пальцы! – чтобы разделить между командой.
– Ладно, берите его на борт, – приказал он. – Дорогу свою он оплатил, но работать будет все равно, а не то отведает кнута.
Мой кинжал вырвал из ножен какой-то урод с круглым, как луна, лицом и нечесаными волосами, – вырвал и сунул себе за пояс. Уж его-то я никогда не забуду. Дамасские клинки нелегко достать, а этот к тому же был отцовским подарком.
– Ну вот, кое-чему ты уже научился, – сказал капитан, злорадно усмехаясь. – Никогда нельзя показывать свои деньги чужим людям… Ладно, делай послушно свое дело и доживешь до Сицилии. Я знаю там одного турка, который даст отличную цену за такого смазливого мальчика… – Он ухмыльнулся. – Впрочем, когда попадешь к нему в руки, долго ты мальчиком уже не останешься…
Я был избит, весь в синяках, но все равно, стоило ноге моей коснуться палубы, как вдоль спины пробежали мурашки. Однако когда меня подвели к свободному месту гребца на рабской скамье и я увидел, в какой грязи мне придется работать, я попытался отбиваться. Казалось невозможным, чтобы люди могли существовать в таких отвратительных условиях, хотя, надо признаться, жилища у нас на побережье не блистали чистотой – кроме дома моего отца.
Он был родом из Багдада, последним потомком старинной семьи, не один десяток лет путешествовал по странам под рукой Аллаха всесильного и принес в наш дом не только богатые ткани, но и другой образ жизни – среди прочего, любовь к купанию в горячей воде.
Прикованный к веслу, я с отвращением огляделся вокруг. Тогда я не представлял себе, что смогу все это выдержать… хотя со временем мне довелось узнать, как много может вынести человек – и все-таки выжить. Положение рабов на этой галере было жалким, я жалел их, жалел и себя вместе с ними. Их спины носили свидетельства того, что происходит, когда надсмотрщик прохаживается вдоль скамей, а его бич не бездействует.
На нашем судне требовалось по два человека на каждое весло, и рядом со мной был прикован крупный рыжий здоровяк самого разбойничьего вида.
– Недолго ты дрался, – презрительно сказал он. – Неужто кельты так ослабели?
– Это судно держит путь в древний и вечно юный город Искендера Двурогого, а мне туда и нужно… – Я сплюнул кровью и добавил: – А кроме того, на берегу меня ждет смерть.
Его громкий хохот показал, что этот рыжий еще сохранил силу и присутствие духа; видно, плеть пока не сумела сломить его и превратить в настоящего раба.
– Эх, добрались бы твои враги сюда! – цинично произнес он. – Здешний сброд мало что понимает в драке и еще меньше в мореплавании. Будет истинным чудом Господним, если они нас всех не утопят.
Звали его Рыжий Марк.
– Остерегайся, – предупредил он меня. – Этот зверь с плетью, там, на баке, очень скор на руку. Старайся, работай как следует, а не то шкуру спустит.
– Меня зовут Синдбад, – сказал я и, произнеся это имя, почувствовал себя бодрее.
– Это имя кое-что да значит, – согласился он.
Немного высокопарно – по молодости – я рассказал ему о своем отце.
– Мужчины нашего рода вели в бой других венетов против Цезаря, и, говорят, среди монахов, приветствовавших викингов, когда те впервые приплыли в Исландию, был Синдбад, мой прямой предок.
– Вчерашним ветром паруса не надуешь, – ответил Рыжий Марк. – Я знаю, бретонские корсары свершили много дел, но вот сам-то ты чего стоишь?
– Спроси у меня об этом лет через пять. Тогда я найду, что тебе ответить.
Прошло четыре года с тех пор, как отец отправился в свое последнее путешествие – торговать и грабить, ибо пиратством занимались все корабли, когда представлялся случай. Бретонцы были корсарами с тех самых пор, как корабли начали плавать по глубоким морям. Пусть и называли они свои набеги негоциями, но «сколько ни говори „халва“, во рту слаще не станет».
Да я и сам недавно вернулся из путешествия к богатым рыбным полям далеко на закате, куда плавал с людьми с острова Брега. Месяцы, проведенные в море, прибавили мне мускулов и научили, как жить и работать среди мужчин.
Вернувшись домой, я обнаружил, что лошадей наших украли, стада угнали, а на двух старейших вассалов отца напали близ самого нашего замка и убили их. Пока мой отец был дома, Магеррад трясся от страха у себя в замке: отец пообещал в случае чего повесить его за ноги на стене этого самого замка. Но я, как ни старался, не смог поднять людей против этого труса. Они были напуганы и осторожны: «Подождем, пока возвратится Аль Ас-Синд».
Когда потом Магеррад явился к нам, мы с матерью встретили его в воротах; рядом с нами были четверо моих братьев и еще двое слуг с мечами наготове. Мы оказались для него слишком острым блюдом, и он только грозился, требуя уплаты дани и обещая спалить наше жилище вместе с нами.
– Приходи когда хочешь, – гордо сказала моя мать. – Скоро Аль Ас-Синд будет здесь, уж он тебя приветит.
Ядовит и едок был его смех:
– Ты думаешь, я не слышал? Он убит в бою с маврами у берегов Кипра!
Все это я рассказал шепотом Рыжему Марку. Рассказал еще, как однажды, вернувшись домой, я нашел мать убитой, а дом в огне. Как, обезумев от горя, я выскочил из-за изгороди и бросился на Магеррада: только стремительный прыжок спас ему жизнь. Клинок мой лишь распорол негодяю щеку, залив одежду кровью. Ошеломленные внезапностью нападения, его люди не успели спохватиться, и я ускользнул… хотя свобода моя и оказалась такой недолгой…
Свиток восьмой
Маймуна не зря обеспокоилась тем, что Амаль услышала печальную историю юного гостя. Девушка, конечно, пожалела Синдбада, а пожалев, тут же перестала даже вспоминать Нур-ад-Дина, став все чаще и чаще вспоминать гиганта кузнеца.
Более того, она решила, что помощник отца тоже не принадлежит к роду человеческому – не зря же Дахнаш не нахвалится своим подмастерьем.
– Не может быть, матушка, чтобы столь умелый кузнец был обыкновенным человеком. Его манит огонь, ему поклоняется огонь, ему служит огонь – значит, и в его жилах течет кровь колдовского народа, самая крошечная ее часть, но все же…
Маймуна лишь пожимала плечами – дочь могла быть в чем-то права. А если юный богатырь – действительно далекий потомок кого-то из бесчисленных ифритов или джиннов, бэнши или гоблинов, ведь многие из них умели принимать облик человеческий и многие любили дочерей человеческих? Однако родство сие было чересчур далеким, если и было вообще.
Урок, который не так давно преподала Маймуна дочери, уже забылся, и теперь Амаль ежедневно прибегала в кузню отца, чтобы принести свежеиспеченные лепешки или якобы забытый отцом халат, унести посуду, которую забыла захватить вчера, или просто минуту-другую поболтать с всегда доброжелательным Синдбадом.
Не укрылось от Маймуны и то, что как бы ровен и почтенен ко всем вокруг ни был юный Синдбад, при виде Амали в глазах его разгорается пламя, а губы неизменно украшает нежная улыбка. Одним словом, не только Амаль была увлечена юным подмастерьем отца, но и он готов был влюбиться в девушку.
– Не понимаю, прекраснейшая, почему тебя так тревожит это? – как-то вечером пробормотал Дахнаш, когда жена поделилась с ним своими опасениями. – Синдбад славный парень, сильный, мудрый. Отчего бы ему не влюбиться в нашу девочку?
Маймуна лишь глубоко вздохнула. Какой-то частью своего разума, быть может, более присущей джиннии Маймуне, она осознавала, что нет нужды беспокоиться о дочери, что девочка в силах постоять за себя… И что тот скорпион, в которого превратится неудачливый возлюбленный, будет ничуть не страшнее любого иного скорпиона, что… «Не стоит беспокоиться о маленькой ведьме!» – именно это твердила Маймуна-джинния Маймуне-матери.
Однако та уже в сотый раз удерживала себя от того, чтобы вновь войти в комнату Амали, чтобы еще раз напомнить о том, что нельзя ей, дочери колдовского народа, вновь обращать внимание на сына рода человеческого, что ничего хорошего ждать от такого союза не следует, как нельзя ждать чего-либо радостного от встречи холодных океанских вод с горячей душой извергающегося вулкана.
Но все же в комнату к дочери не входила и повторять свои слова не решалась. Увы, пылкая и бесшабашная джинния все чаще уступала место заботливой матери – подобной всем иным матерям, беспокоящейся денно и нощно о благе каждого из своих детей, какими бы взрослыми те ни были. И, увы, прислушивающейся к голосу своих опасений куда усерднее, чем к гласу разума.
Дни пролетали за днями, но интерес двух юных сердец друг к другу не иссякал – скорее наоборот: ни Амаль, ни Синдбад уже не мыслили ни дня друг без друга. Если днем девушка не прибегала в кузню отца, то вечером Синдбад и Дахнаш вдвоем возвращались к уютному очагу и щедро накрытому столу.
Дни незаметно складывались в недели, затем в месяцы. Так прошло более полугода с того вечера, как юный Синдбад в первый раз переступил порог дома своего нанимателя.
В тот вечер (как казалось Маймуне, злополучный) порог дома Дахнаш переступил один. И был вечер этот слишком ранним – до заката оставалось еще несколько часов.
– О муж мой, что случилось? – всерьез испугалась джинния. – Несчастье?
Дахнаш гулко расхохотался.
– Прекраснейшая, ты стала совсем человеком – обычной пугливой девчонкой! Ничего не случилось. И, думаю, не случится в ближайшие дни.
– Но отчего ты в столь ранний час вернулся домой?
– Ибо я получил весточку, что мой названный старший брат – ифрит Бохрам – ищет встречи со мной. Вот я и оставил кузню на Синдбада, а сам прибежал к тебе, дабы ты вместе со мной встретила уважаемого гостя.
Маймуна покачала головой – ее сердце не ликовало в предвкушении этой встречи, но и не печалилось. И это джинния решила счесть хорошим знаком. О, как же сильно она ошиблась – знак то был дурной, но узнала достойная колдунья об этом куда позже.
Сейчас же Маймуна, пожав плечами, лишь порадовалась, что Амаль с самого утра отпросилась вместе с соседкой и ее дочерью – глупой донельзя и донельзя же навязчивой Джамилей, – на ярмарку, которая раскинулась на полудень от главных городских ворот. Теперь можно было, не принимая привычного уже человеческого облика, заняться приготовлениями к встрече уважаемого гостя.
Даже в своей колдовской ипостаси Маймуна едва успела сделать все, чтобы достойно встретить названного брата мужа. Однако тот, против ожиданий, вошел неспешно в калитку именно в человеческом облике. Более того, его сопровождал юноша, чем-то на него похожий и точно так же одетый.
– Да сохранит Аллах всесильный и всевидящий этот дом на дюжину дюжин лет! – воскликнул достойный негоциант, под личиной которого прятался ифрит Бохрам. Воскликнул так, чтобы его слышали все собаки на всех окрестных улицах. Однако от взгляда Маймуны, мгновенно принявшей человеческий облик, не укрылся охранительный знак, которым осенил себя сей тучный гость.
«Защищаешься, толстяк… – С удивлением Маймуна заметила, что гостю она нисколько не рада, как не ждет от его визита ровным счетом ничего хорошего. – Защищаться-то любой неумеха может. А ты попробуй прожить среди людей без всяких амулетов и заговоров… Попробуй терпеть каждый раз боль, что пронзает тебя даже при случайном упоминании повелителя всех правоверных…»
– Брат мой, – Дахнаш раскрыл гостю объятия. – Сколь долгой была наша разлука!
– И сколь сладкой стала встреча! – Толстяк не без опасения нырнул в объятия хозяина.
Маймуна наблюдала за встречей братьев, но почему-то без малейшего умиления. Скорее она чувствовала себя зрителем, который тайком пробрался в балаган и теперь наблюдает за достаточно удачной репетицией.
Наконец гости умостились за столиком, наконец опустился на подушки и сам Дахнаш. Позволила себе присоединиться к мужу и Маймуна. Здесь, за высоким дувалом, вдали от людских глаз, она не считала нужным соблюдать иные, нелепые, на ее взгляд, традиции и обычаи.
– Почтенные хозяева, – с легким поклоном начал толстяк-гость. – Должно быть, вы увидели сходство между мной и этим юношей. Да, это мой сынок, достойный и умелый Джидрис. Не так давно он стал самым успешным выучеником твоего, о прекраснейшая, отца, великого Димирьята.
Маймуна склонила голову так, чтобы ее кивок заметил лишь самый внимательный.
– Он же, о уважаемые, поделился со мной радостью от того, что вы наделили его прекрасной внучкой, умницей и красавицей Амалью.
«Интересно, откуда мой батюшка знает, что Амаль умница и красавица? Он же ее видел один-единственный раз в тот день, когда малышке исполнилось пять… Похоже, толстяк привык льстить и теперь уже не может иначе вести беседу даже с самыми близкими…»
– Да, – Дахнаш самодовольно кивнул. – Амаль выросла умной и прекрасной дочерью, достойной своей великой матери…
– Тогда, полагаю, не следует нам, почтеннейшие, ходить вокруг да около. Думаю, о нет, я уверен в том, что мой сынок станет прекрасным мужем для вашей дочери. Он просто горит желанием соединить свою судьбу с судьбой дочери самого Дахнаша!
«И внучкой самого Димирьята, великого повелителя колдовского мира! – не без злорадства подумала Маймуна. И тут же вынуждена была одернуть сама себя. – Хотя лучшей пары для Амали нам не сыскать, ибо пусть юноша и обременен столь неприятными родственниками, однако быть выучеником моего уважаемого отца и отпрыском колдовского народа вовсе немало. Вот только как обо всем этом сказать Амали?»
Видимо, сомнение все же пробилось через маску гостеприимства.
– Уважаемая, отчего ты сомневаешься в успешности этого союза?
«Какое счастье, что я сомневаюсь совсем в другом!» – подумала Маймуна.
– О достойнейший. – Маймуна чуть склонила голову. – Я ни единого мига не сомневаюсь в успешности сего союза. Более того, я думаю, что лучшей партии для нашей дочери не сыскать. И дело вовсе не в том, что твой уважаемый сын выученик моего батюшки. Хотя это только хорошо говорит о нем. Дело и в том, что твой сын – дитя колдовского народа. Не мне упоминать сейчас, сколь нечасто могут девушки из колдовских семей встретить юношей, отягощенных той же тайной рождения…
Бохрам часто-часто закивал. О да, он знал, что девушки колдовского рода – явление куда более редкое, чем снег в знойной пустыне. Более того, именно из-за этого он и переступил порог дома «отступника», каким считал Дахнаша только за то, что тот решился жить среди людей и служить им своими удивительными умениями.
– Замечу, почтенный, что на моем лице ты прочитал не сомнение, а скорее удивление. И еще отчасти печаль – ибо если дочь сватают, значит, ее мать уже стара и годится лишь в поварихи или прачки…
О, каким светом полыхнули глаза Дахнаша! Он-то знал, как молода и сильна на самом деле его жена. Знал, что в словах Маймуны сейчас куда больше яда, чем это может услышать любой, будь он хоть трижды маг!
– Прекраснейшая! Позволь не согласиться с тобой! Ибо ты столь же юна, сколь и прекрасна! Позволю заметить, что ты выглядишь сестрой своей дочери, пусть и старшей… Но сестрой, если не сверстницей…
– Не следует льстить мне, добрый гость, – Маймуна улыбалась, но ни грана доброты не было в этой улыбке. – Я лишь объяснила, какие мысли меня сейчас тревожат. Скажи мне, юноша, ты и в самом деле горишь желанием жениться на нашей дочери?
Похоже, ответ на этот вопрос почтенные гости не репетировали, так как юноша откровенно замялся.
«Да, мальчик, врать ты еще только учишься и знаешь, что получается это у тебя… скверновато…»
Маймуна улыбалась, наблюдая за безмолвными муками юного гостя. Тот же сначала покраснел, потом побледнел, потом пошел пятнами, потом глубоко вздохнул и наконец проговорил:
– Я мечтаю об этом. Ибо она есть мечта моей жизни… Ибо горю дыханием… нет, желанием, соединить судьбу с судьбой этой прекрасной внучки…
Теперь пошел пятнами его отец – достойный Бохрам. Однако старший быстрее справился с собой, вновь окунувшись в облик тучного, но богатого негоцианта и заботливого отца. Он положил руку на плечо сына, и тот замолчал.
– Мальчик волнуется, уважаемая. Полагаю, ты можешь понять его чувства.
– Конечно, почтеннейший. Я понимаю его чувства и уважаю их – войти в дом невесты всегда столь волнительно для жениха…
Теперь часто кивал Джидрис, радуясь подсказке, которую заботливо предложила мудрая Маймуна.
– Воистину, прекраснейшая, ты более чем права – мое волнение так велико, что я даже слов найти не могу.
– Увы, мой мальчик. Я вынуждена тебя разочаровать. Амаль появится лишь на закате – она с подругой отправилась на ярмарку. Так что тебе придется набраться терпения и дождаться завтрашнего дня. А вот завтра, едва наступит полдень, войди вновь в наш дом – и попытайся покорить сердце своей избранницы.
– Да будет так, мудрейшая из джинний, – юному Джидрису удалось склониться удивительно низко. В глазах его читалось нешуточное облегчение.
Маймуне на миг даже стало жалко мальчика. Но лишь на миг. Ибо она прекрасно знала, что ей скажет дочь, когда узнает о визите «жениха». Предчувствовала она и неприятный разговор с мужем, но тут она хотя бы знала, что ответить.
«Казнь не отменена, малыш, – подумала Маймуна. – Она лишь отложена!»
Стократно кланяясь и заверяя в неизменности чувств, гости покинули дом Дахнаша.
– Жена, что это было? Почему ты выгнала уважаемых людей? Отчего не пригласила их дождаться у нас возвращения Амали? Отчего не потчевала со всей возможной сердечностью?
– Любимый, что с тобой? Это же не кади и не глава городской стражи! Это такие же дети колдовского народа, как мы с тобой! Почему я должна их потчевать, если им может быть неприятен вкус человеческой пищи? Отчего я должна приглашать их дожидаться нашей дочери и коротать досуг в неспешной беседе за обильным столом? Они, быть может, уже потеряли свой человеческий облик и для них завтрашнее утро настанет через миг…
(Тут Маймуна оказалась необыкновенно, сказочно права. Ибо почтенные гости, ступив за порог и увидев лишь пустую улицу, тотчас же растворились в тени старого карагача и растаяли среди листвы – дожидаться восхода солнца детям колдовского народа более по вкусу где-нибудь в теплых странах. Например, в жерле вечно живого Везувия…)
– А вот нас с тобой, о мой муж и повелитель, ждет пренеприятнейшее объяснение с дочерью. Я даже знаю слова, с которыми она набросится на тебя. Более того, я готова спорить на тысячу полновесных динаров и уверена, что спор сей выиграю…
– Спорить?… Набросится?… Но почему?
– Посмотрим, Дахнаш. Дождемся дочери… Непонятная Дахнашу уверенность горела в глазах прекрасной джиннии. И ифриту показалось, что куда лучше не спорить сейчас с женой, а и в самом деле дождаться прихода дочери.
«Вот когда девочка побеседует с юным Джидрисом, вот когда поймет всю мудрость этого союза… О моя прекрасная, вот тогда я тебе и укажу на то, сколь неразумна бывает женская уверенность по сравнению с мужской мудростью…»
Увы, Дахнаш еще не почувствовал, что и сам он уже почти перестал быть ифритом – да, он оставался им по рождению… Но разумом-то давно уже превратился в самого обычного человека! Заботливого мужа, любящего отца – главу семьи, несколько свысока взирающего на «своих девочек»…
Садилось солнце, остывали камни двора, у окна расположилась с иглой Маймуна, уверенная в своей правоте. Тишина, такая, какой бывает она в вечно шумном городе, ненадолго окутала уютный дом Амали.
Когда же на небе показалась первая звезда, калитка наконец открылась.
– Нет, моя прекрасная, сегодня я сюда не войду, – услышала джинния голос юного Синдбада. – Вот завтра, когда сядет солнце, я приду, дабы просить у твоих уважаемых родителей позволения назвать тебя своей женой. Сейчас же простимся…
– Хорошо, любимый… Завтра на закате… Маймуна выглянула. Ее взору предстало прекраснейшее из зрелищ, какое лишь может себе представить мать взрослой девушки: пара застыла в объятиях, не в силах разомкнуть рук.
«Вот и ответ, о мой муж и повелитель… Кажется, я знаю, что тебе завтра скажет твоя дочь!..»
Маймуна вновь опустила глаза к шитью – отчего-то она пристрастилась к вышиванию. Мельчайший бисер в ее руках превращался в изумительной красоты картины.
– Какие чудесные платьица я смогу дарить своей внучке… – прошептала Маймуна, улыбаясь своим мыслям.
Свиток девятый
– Дочь, нам надо поговорить! – Голос Дахнаша в тиши утра не сулил ничего хорошего.
– Матушка, отчего так сердит отец? – шепотом спросила Амаль.
– Малышка, вчера у нас были гости, о которых отец хотел бы поговорить с тобой.
– Гости? Но почему же тогда отец с самого утра столь суров?
– Мы повздорили из-за их прихода. А дело-то касается тебя. Вот поэтому отец и сердится на всех сразу: на меня, на тебя, даже на блюдо с пирожками. Вот сейчас он его уронит…
Подтверждая слова Маймуны, внизу раздался грохот упавшего медного блюда.
– Да будет в этом доме порядок хоть когда-нибудь?! – взревел Дахнаш.
– Иди, доченька. Иначе через миг наш папа превратится в вулкан.
Хихикнув, Амаль выскочила из комнаты. Джинния сразу же перестала улыбаться – она-то знала куда больше, чем полагала дочь, и намного больше, чем думал муж. А потому опасалась, что разговор этот может быть весьма и весьма неприятным.
Однако, к ее невероятному изумлению, внизу было тихо. Потом раздался смех Амали, потом хлопнула калитка. И только тогда джинния решилась спуститься вниз.
Амаль хлопотала у столика, вокруг царил уже почти образцовый порядок.
– Матушка, иди скорее, лепешки остынут.
Лепешки, конечно, и не думали остывать. Но джинния завтракала молча – что-то в сегодняшнем утре было неправильным, настораживающим.
– Доченька, что сказал тебе наш сердитый отец?
– Ничего особенного, – Амаль пожала плечами. – Он лишь велел мне никуда не выходить из дому и привести все в порядок, чтобы не стыдно было принять гостей. Но я и так никуда не собиралась. А что до порядка… Вот, уже почти все заметено…
Метла уже наводила чистоту в самом дальнем углу двора.
Маймуна улыбнулась – Дахнаш решил повременить. Похоже, он все-таки не был настолько уверен в себе и своих словах, чтобы прямо с утра огласить свою волю. Или, напротив, был настолько уверен в своей власти…
– Да будет так, доченька. Сделай все, что велел отец. Не следует его сердить лишний раз.
«Но куда же отправился он сам? Отчего не принимает деятельного участия в подготовке к встрече уважаемых гостей?» Увы, о том, сколь мало она, джинния, дочь древнего рода, уважает этих самых гостей, муж прекрасно знал. Тем более удивительным был его уход из дома, где, как он надеялся, все с нетерпением ждут появления жениха.
Недоумение и удивление Маймуны длились недолго – ифрит вернулся домой задолго до полудня. О его триумфальном появлении возвестил нешуточный грохот: необыкновенных размеров блюда, несколько кувшинов и чаш, с десяток пиал произвели шум, который не услышал бы лишь глухой.
– Дочь наша! Жена наша!
– О громогласнейший! Зачем так кричать – мы же обе здесь, всего в двух локтях от тебя!
– Амаль, малышка, посмотри!
Лицо Дахнаша лучилось самодовольством.
– Эту посуду из бронзы я сам украсил эмалью и благородными металлами… Со дня твоего рождения я собирал ее, дабы в тот день, когда ты станешь невестой, подарить тебе утварь, достойную лишь царей!
– «Невестой», батюшка? – В голосе Амали читалось не столько удивление, сколько, пожалуй, смущение и облегчение.
– Ну конечно! В тот день, когда порог дома девушки переступает юноша, который горит желанием назвать ее своей женой, она, полагаю, и становится невестой!
– Так ты все знаешь?
Да, теперь Маймуна была уверена, что слышит радость облегчения в голосе дочери.
– Знаю? Знаю ли я?! О-о-о…
«Нет в этом мире более самоуверенного отца, чем мой муж… Они же говорят о разном, но при этом рады тому, что понимают друг друга!»
– Батюшка, какое счастье!
– Знаю ли я?! О дочь моя, да я узнал это самый первый! Я практически своими руками устроил так, чтобы двери моего дома открылись сегодня для моего будущего зятя!
– О, я счастливейшая из дочерей! – И Амаль кинулась отцу на шею.
– О, я счастливейший из отцов! – И Дахнаш заключил дочь в объятия.
Маймуна же взирала на эту идиллическую картину с ужасом. Ибо она легко могла себе представить, что произойдет после ухода Джидриса. Более того, она предчувствовала, какую боль переживет сегодня ее дочь. Чувства буквально раздирали джиннию… но она молчала. Ибо ничего поделать не могла – ни с мужем, ни с Амалью. Они оба сейчас были глухи к гласу разума, и вернуть им здравое суждение могла лишь суровая реальность.
Тем временем Амаль стала разглядывать драгоценный подарок отца, вытирая запылившиеся места кончиком шелкового шарфа, которым стянула волосы рано утром.
– Ох, это более чем драгоценный дар, отец мой… Какая удивительная работа! Какое буйство цвета! Какое изумительное мастерство…
– Я рад, доченька! Рад, что смог угодить тебе. Ибо, кроме тебя и мамы, у меня нет никого – никого, кого я мог бы баловать так, как мне этого хочется!
Отец и дочь взирали друг на друга с такой нежностью, что сердце Маймуны замерло. Но всего на миг – ибо внутренний голос предсказывал такую бурю, какой не видели еще стены этого дома.
И потому джинния сказала:
– Дочь, немедленно отправляйся к себе! Дом-то в порядок ты привела, но сама стала грязной, как осенняя листва! Немедленно переоденься! Да не забудь умыться…
– Мама!
– Амаль, не спорь!
Девушка молча отправилась к себе. И лишь после того, как хлопнула дверь ее комнаты, Дахнаш заговорил.
– Маймуна, что с тобой? Ты не рада тому, что к нашей дочери посватался столь уважаемый юноша? Ты не видишь, как счастлива дочь?
– Любимый, ты в своем отцовском рвении оказался слеп, как новорожденный крот! И юноша вовсе не уважаем – скорее знаменита его семья… Да и счастье нашей дочери… Оно мне кажется сомнительным. Она просто радуется твоим подаркам.
И вновь у Маймуны не хватило духу рассказать мужу правду. Поймав себя на этом, она собралась с духом, открыла рот и…
Читать бесплатно другие книги:
