Лев Толстой Шкловский Виктор
«Вы хотели бы знать, что мой брат искал в Оптиной пустыни? Старца-духовника или мудрого человека, живущего в уединении с богом и со своей совестью, который понял бы его и мог бы несколько облегчить его большое горе? Я думаю, что он не искал ни того, ни другого. Горе его было слишком сложно; он просто хотел успокоиться и пожить в тихой духовной обстановке… Я не думаю, что он хотел бы вернуться к православию…»
Марья Николаевна очень опечалена была тем, что любимый брат не раскаялся. Спрашивала у старших разрешения молиться за него, но сообщить о том, что брат изменил свой путь, не могла.
Долгий путь Льва Николаевича Толстого был кончен.
Телеграммы, одна красноречивее другой, перегоняя друг друга, бежали по проводам, сообщая, что умер Толстой. Газеты всего мира печатали печальную весть.
Короленко утром вышел на грязную улицу Полтавы, прошел до угла, газетчик передал ему газету, сказав одно слово:
– Умер.
Двое прохожих резко остановились. Все знали, кто умер.
Короленко писал: «Легендарные титаны громоздили горы на горы. Толстой наяву двигал такими горами человеческого чувства, какие не под силу царям и завоевателям».
Начальство торопилось похоронить Толстого.
Толстой лежал в гробу. У гроба дежурили железнодорожники. Один из них нарисовал на стене профиль покойного по тени от лампы. Потом прибыли скульпторы из Москвы, сняли маску с покойного.
Приехал художник Леонид Пастернак.
Утром открыли двери дома Озолина. Народ потек рекой.
Потом дубовый гроб перенесли в товарный вагон, украшенный еловыми ветками.
8 ноября в 1 час 15 минут вагон с телом Толстого и второй вагон с двадцатью пятью газетными корреспондентами прицепили к экстренному поезду.
В Москве запрещено было вывешивать траур, приказано было следить за цветочными магазинами, проверять, какие ленты они готовят для венков. Установлено наблюдение за вокзалами. Из Москвы запрещено отправлять экстренные поезда. Тясячи желающих остались на вокзалах. И все же в Ясную Поляну попало не меньше пяти тысяч человек – студенты, крестьяне, интеллигенты.
Из Парижа в Ясную Поляну прямо на похороны вернулся Лев Львович.
Корреспондент «Биржевых ведомостей» в № 12017 от 11 ноября 1910 года сообщает: «Темно, до рассвета еще далеко. Отовсюду черные точки. Одинокие и группами. Кто тихо, а кто с говорком ползут к засеке. Видимо-невидимо разбросано по полю этих точек!
Миновали пригорок, вызвездились на нас огоньки станции… Горят костры, много костров… У костров мужики в нагольных тулупах, студенты, курсистки. У женщин через плечо чемоданчики и сумочки с провизией…
На вокзале столпотворение вавилонское. К телеграфу приступа нет… Молодежи – яблоку упасть негде. Повсюду синие студенческие фуражки… Учащейся молодежи из Москвы приехало ровно 5 тысяч. Из них – 906 универсантов.
Дорога в Ясную Поляну – живописная. Пригорки, перелески, мостики. Общий фон светло-серый, и резко, и черно выделялась на нем толпа. В этих похоронах не было внешнего блеска. Представьте себе мужицкие похороны, увеличенные до исполинских размеров… Уж меркнет день, а вереница ждущих очереди растет, растет и конца-края нет. Народ все прибывает и прибывает добавочными поездами».
В яснополянском доме хотели поставить наряд полиции, но Сергей Львович попросил этого не делать; в доме остался только один полицейский чиновник. Речей было решено не произносить. В одну дверь входили, проходили мимо гроба, выходили в противоположную дверь в сад.
В 2 часа 30 минут сыновья и друзья подняли гроб, передали крестьянам. Крестьяне несли на березовых палках белую полосу, на которой было написано: «Лев Николаевич, память о тебе не умрет среди осиротевших крестьян Ясной Поляны».
Могила Льва Николаевича – на том месте, где он приказал себя похоронить, в Заказе – в лесу, который он когда-то велел не рубить, близ оврага, где, по услышанной в детстве легенде, зарыта зеленая палочка. Ученик яснополянской школы Фоканыч вырыл могилу, глубокую, с крутыми стенами.
Толпа стояла вокруг. Когда опустили гроб, толпа встала на колени.
Раздались возгласы: «Полиция, на колени!»
Полиция сперва стояла среди людей, но им было трудно стоять одним выделенными, как будто лишенными скорби. Страх, чувство вины, чувство оторванности заставили и их согнуть колени.
Был снежный день. Был грустный день всего мира.
Я посмотрел вырезки из газет того времени – они остались у меня от покойного Б. М. Эйхенбаума из его библиотеки. Все это напоминает сдержанный шум и мелкий шепот. В газетах относились к смерти как к интересной новости. «Санкт-Петербургская газета» печатала интервью с книгоиздателями, стоит ли Собрание сочинений Льва Николаевича миллион рублей.
Издатель Карбасников говорил, что миллион – деньги большие и тратить их он бы не стал. Были издатели, которые говорили, что такие деньги потратить стоит, хотя бы даже для рекламы.
Но и в газетах прорывались живые слова горя.
На фабриках, в университетах решено было бастовать. Кадетская партия обратилась с воззванием воздерживаться от всяких выступлений.
11 ноября было выпущено запрещение московского градоначальника публике скопляться и мешать действиям полиции.
Так поступали и в Петербурге, и в Варшаве, и в маленьких городах.
Я был тогда семнадцатилетним юношей. Пришел на Невский. Мы знали, что рабочие идут с окраин на Невский со знаменами, что их не пропускает полиция. Снега в Петербурге, насколько я помню, тогда не было. Невский был полон от края до края. Таким он не был с 1905–1906 годов. Невский гудел. Полиции всякой было много – пешая, конная, жандармерия, были казаки. Полиция тонула в огромной толпе.
Был день солнечный. Демонстрация пришла со знаменами против смертной казни. Много было рабочих – в прямых, ненарядных пальто. Светило солнце, и непразднично одетая слитная толпа наполнила Невский от Знамения до Адмиралтейства. Над народом, как пробковые, торчали конные жандармы с прямыми, белыми, жесткими волосяными метелками. Они метались в толпе, стараясь отогнать ее в сторону. Их было много… но их было и мало: они были не страшны, они могли топтать только тех, кто был рядом. Они метались в толпе. Когда толпа отбегала, между черными пальто появлялась полоса желтых торцов, как глиняная мель. Толпа сливалась – и мели торцов исчезали. Полицейские лошади гнали толпу на тротуары, скользили копытами на серых каменных плитах. Плескался черный Невский, занятый толпой, кричавшей: «Долой смертную казнь! Долой самодержавие!» Забравшись на чугунный пьедестал памятника Екатерине II, жандармы, спасаясь от толпы, поджав ноги, толпились вокруг шлейфа императрицы.
Светило желтое осеннее солнце. Как репьи, не срезанные плугом, возникали в толпе, держась за черные чугунные фонарные столбы, ораторы в прямых пальто. Они пытались поднять скомканные в руках красные флаги. Человек, который всю жизнь говорил о непротивлении, смертью вызвал волну сопротивления. Через несколько лет я узнал, что Ленин напечатал об этой демонстрации статью в «Социал-демократе» под названием «Не начало ли поворота?».
Оглянемся назад
Величие писателя не всегда воспринимается сразу.
К величию надо привыкнуть, надо ввести его в свою жизнь, раздвинуть для него место.
Толстой рассказывал в «Казаках» про то, как Оленин увидел впервые Кавказские горы; повторим для себя тот урок величия, который когда-то получил Оленин: «Оленину виднелось что-то серое, белое, курчавое, и, как он ни старался, он не мог найти ничего хорошего в виде гор, про которые он столько читал и слышал. Он подумал, что горы и облака имеют совершенно одинаковый вид и что особенная красота снеговых гор, о которых ему толковали, есть такая же выдумка, как музыка Баха и любовь к женщине, в которые он не верил, – и он перестал дожидаться гор. Но на другой день, рано утром, он проснулся от свежести в своей перекладной и равнодушно взглянул направо, Утро было совершенно ясное. Вдруг он увидел, шагах в двадцати от себя, как ему показалось в первую минуту, чисто-белые громады с их нежными очертаниями и причудливую, отчетливую воздушную линию их вершин и далекого неба. И когда он понял всю даль между им и горами и небом, всю громадность гор, и когда почувствовалась ему вся бесконечность этой красоты, он испугался, что это призрак, сон. Он встряхнулся, чтобы проснуться. Горы были все те же».
Горы рождаются просто. Лопаются и сдвигаются, подымая вверх пласты изверженных пород; подымаются в холодное небо, выпивают облака, покрываются снегом, освещаются солнцем, оттеняются синими тенями, рождают реки.
Они освещают сознание человека, хотя они та же земля, та земля, по которой он ходит.
Великий человек – это простой человек, но выразивший в себе противоречия своего времени и по-своему их решивший, человек, не примиряющий, а как бы обостряющий разломы противоречий.
Гоголь в эпоху создания «Мертвых душ» в 1844 году писал П. Анненкову: «Передовые люди не те, которые видят одно что-нибудь такое, чего другие не видят, и удивляются тому, что другие не видят; передовыми людьми можно назвать только тех, которые именно видят все то, что видят другие (все другие, а не некоторые), и, опершись на сумму всего, видят все то, чего не видят другие, и уже не удивляются тому, что другие не видят того же».
Человечество видит в великом человеке самого себя поднятым, выясненным. Человечество создает великого человека своим страданием.
В стране кончалось старое, обострялись противоречия; протест подготовлялся давно и все не мог осуществиться.
Но медленно подымались горы. Толстой писал в 1910 году:
«Революция сделала в нашем русском народе то, что он вдруг увидал несправедливость своего положения. Это – сказка о царе в новом платье. Ребенком, который сказал то, что есть, что царь голый, была революция. Появилось в народе сознание претерпеваемой им неправды, и народ разнообразно относится к этой неправде (большая часть, к сожалению, с злобой); но весь народ уже понимает ее. И вытравить это сознание уже нельзя»
Гол не только царь – обнажилась несправедливость земельной собственности, солдатчины, чиновничества, брака, ложной науки, служащей для богатых. Это новое понимание встало над человечеством и оказалось новым путем искусства.
«Эпоха подготовки революции в одной из стран, придавленных крепостниками, выступила, благодаря гениальному освещению Толстого, как шаг вперед в художественном развитии всего человечества», – так сказал Ленин в статье «Л. Н. Толстой».
Изменилось понимание человеческой психологии. Раньше писатель объяснял действия человека его мыслями и влиянием среды; Толстой обнажил корни мыслей, вскрыл обусловленность, противоречивость мыслей, то, что Чернышевский назвал диалектикой души.
Толстой не думает, что мир непознаваем, но он подымает обычное, разламывает его, освежает разломы и дает истинное познание, основанное на новом опыте; в этом познании Толстой показывал прошлое и настоящее, снимая с них маски привычного. Мир вставал в новой, прекрасной, очищенной своей сущности.
Горы высоки, пути в горы утомительны. К горам надо привыкать. В старых религиях думали, что горы – это подножье бога. На вершинах гор ставили храмы.
Старый Толстой иногда боялся тех противоречий, которые обнажал; тогда он мыслями обращался к богу, заслоняясь богом.
Но сам Толстой превышал веру в своего бога и часто ее отвергал.
2 сентября 1909 года Толстой записывает в дневнике: «Ночью и поутру нашло, кажется, никогда не бывшее прежде состояние холодности, сомнения во всем, главное, в боге, в верности понимания смысла жизни. Я не верил себе, но не мог вызвать того сознания, которым жил и живу».
18 декабря Толстой записывает: «Все больше и больше становится непонятным безумие жизни и явно бессилие высказать свое понимание его».
24 декабря того же года он пишет: «Видел во сне отрицание бога и еще возражение на свое представление об общем лучшем устройстве жизни вследствие отказа от борьбы».
Горький записывает: «В тетрадке дневника, которую он дал мне читать, меня поразил странный афоризм: „Бог есть мое желание“.
Сегодня, возвратив тетрадь, я спросил его, что это?
– Незаконченная мысль… Должно быть, я хотел сказать: бог есть мое желание познать его… Нет, не то… – Засмеялся и, свернув тетрадку трубкой, сунул ее в широкий карман своей кофты. С богом у него очень неопределенные отношения, но иногда они напоминают мне отношения «двух медведей в одной берлоге».
Отказ от прошлого, стремление к ясности, к полной ясности, полное расставание с прошлым и поиск нового пути, который был бы понятен всему народу, создали величие Толстого и подняли его над горизонтом, как снеговую гряду.
Он сделал душу человека познаваемой и в старом нашел такое новое, которое было не только правдиво, но и было новой красотой.
Он бросил дом своих отцов, друзей, семью, он отказался от их верований и нашел новое понимание мира, хотя и не мог переделать его, потому что это требовало новой борьбы.
Он оказался на границе новой земли, которую увидел и в которую не смог войти.
Уход Толстого из Ясной Поляны не был бегством старого человека в чужой, холодный, сырой мир.
Это было решение художника отрезать себя от старого, преодолев жалость к близким.
После смерти Толстого
Наступила зима, упал снег на Россию, покрыл снег могилу Толстого. В Тулузе речь о Толстом говорил Жорес.
Ганди получил последнее письмо Толстого после его смерти и ответил В. Г. Черткову.
Яснополянский дом опустел; в кабинете с белым бюстом Николая Николаевича у стены лежали серебряные венки.
Софья Андреевна в черном платке, в черном платье, сгорбленная, постаревшая, ходила, рассматривая сквозь лорнет опустевшие комнаты. Приезжали близкие. Софья Андреевна плакала и спрашивала: «Что же это было, как это случилось?»
Она ходила на могилу, фотографировала насыпь, срисовывала ее. Жена Толстого стала теперь очень старой женщиной, заботящейся о своих внуках. Она писала бесконечные мемуары, оправдываясь, обвиняя и не освобождаясь от своего близорукого благоразумия. Писала она и прошения на имя императора: «Кончина моего мужа, графа Льва Николаевича Толстого, и его завещание обездолили многочисленную его семью, состоящую из семи детей и двадцати пяти внуков, настолько, что некоторые из детей моих не в состоянии не только воспитывать, но просто прокормить своих детей». Поэтому она просила о приобретении Ясной Поляны, «колыбели и могилы» великого человека, в государственную собственность.
Сыновья Толстого хотели продать Ясную Поляну правительству. Совет министров в двух заседаниях 26 мая и 14 октября 1911 года обсуждал вопрос.
Наследники запрашивали сперва два миллиона, потом пятьсот тысяч. Казенная оценка была сто пятьдесят тысяч, но на первом заседании решено было приобрести Ясную Поляну за пятьсот тысяч.
На втором заседании взяло верх мнение обер-прокурора синода В. К. Саблера и министра просвещения Л. А. Кассо, которые находили недопустимым, чтобы правительство прославляло своих врагов и обогащало их детей за счет государства.
Резолюция государя Николая II была наложена 20 декабря 1911 года: «Нахожу покупку имения гр. Толстого правительством недопустимою. Совету министров обсудить только вопрос о размере могущей быть назначенной вдове пенсии».
Тогда, опираясь на завещательное распоряжение Льва Николаевича, которое уже было утверждено судом, Александра Львовна продала право на Собрание сочинений Сытину за двести восемьдесят тысяч; сто двадцать тысяч рублей было получено от продажи трех томов посмертных художественных произведений Льва Николаевича. Александра Львовна купила четыреста семьдесят пять десятин имения Ясная Поляна за четыреста тысяч рублей; двести десятин с яблоневым садом и с парком остались за Софьей Андреевной; кроме того, она продала дом в Долго-Хамовническом переулке городской управе за сто двадцать пять тысяч.
Софья Андреевна пишет об этом так: «Живу в Ясной Поляне, охраняя дом с той обстановкой, какая была при Льве Николаевиче, и его могилу. Оставила себе 200 десятин с яблочным садом и частью тех посадок, которыми мы с такой любовью украшали свои владения. Большую часть своей земли (475 десятин) с тщательно сбереженными, прекрасными лесами продала я дочери своей Александре Львовне для передачи крестьянам.
Продала я и свой московский дом городу и последнее мое издание сочинений гр. Л. Н. Толстого и все эти деньги отдала своим детям. Но их, и особенно внуков, так много! Включая невесток и меня, всей нашей семьи 38 человек, и помощь моя оказалась далеко не удовлетворительна.
Глубокую благодарность всегда приношу в душе государю императору за дарованную мне пенсию, с помощью которой могу жить безбедно и содержать усадьбу Ясной Поляны».
Так писала графиня Софья Андреевна Толстая 28 октября 1913 года. Ей казалось, что, хотя дети получили только половину того, что они могли получить, если бы Толстой был благоразумен, но ее благоразумием сохранено благосостояние семьи.
Люди, которые знали Толстого, в статьях и в книгах оправдывали и нападали.
Знакомые и последователи Толстого писали о нем воспоминания, каждый по-своему стараясь приблизить его к себе, к своему пониманию жизни.
Мы читаем их, но не всегда и не во всем им верим.
Через четыре года произошла Октябрьская революция. Крестьяне постановили сохранить во имя Толстого имение и усадьбу в пользовании Софьи Андреевны, и это было подтверждено декретом, подписанным Лениным.
Люди из Тулы пришли на могилу Толстого, и Софья Андреевна с удивлением увидала, как почтительно они относятся к тому человеку, который, как ей казалось, дорог только ей и людям ей близким.
Софья Андреевна пережила мужа на девять лет.
Андрей Львович умер раньше ее; Лев Львович эмигрировал, эмигрировала потом Александра Львовна.
Ленин писал в статье «Толстой и пролетарская борьба» 18 декабря 1910 года:
«Его устами говорила вся та многомиллионная масса русского народа, которая уже ненавидит хозяев современной жизни, но которая еще не дошла до сознательной, последовательной, идущей до конца, непримиримой борьбы с ними.
История и исход великой русской революции показали, что именно таковой была та масса, которая оказалась между сознательным, социалистическим пролетариатом и решительными защитниками старого режима. Эта масса, – главным образом, крестьянство, – показала в революции, как велика в ней ненависть к старому, как живо ощущает она все тягости современного режима, как велико в ней стихийное стремление освободиться от них и найти лучшую жизнь.
И в то же время эта масса показала в революции, что в своей ненависти она недостаточно сознательна, в своей борьбе непоследовательна, в своих поисках лучшей жизни ограничена узкими пределами.
Великое народное море, взволновавшееся до самых глубин, со всеми своими слабостями и всеми сильными своими сторонами отразилось в учении Толстого».
Лев Николаевич в яснополянской школе, здание которой сохранилось, любил детям рассказывать библейские мифы и притчи.
Закончу и я одной притчей.
Жил в древние времена человек, славный своей силой; имя его было Самсон. Страна, в которой он жил, была крестьянская, царей не было, когда народу приходилось воевать, он сам выбирал вождей. Жил в молодости Самсон не как святой.
Однажды в городе Гаазе зашел он к блуднице; жители города – филистимляне хотели уничтожить богатыря, заперли ворота и хотели утром убить Самсона.
Самсон спал до полуночи, в полночь же встал, схватил городские ворота с обеими вереями – столбами и с запорами, положил на плечи свои и отнес их на вершину горы.
Женился на филистимлянке Самсон, жена пыталась лишить его силы: для этого воткала она волосы Самсона в холст и закричала ночью:
– Филистимляне идут на тебя!
Он пробудился и выдернул тканую колоду вместе с тканью.
Преданная своему племени, благоразумная жена, прознав про источник силы, остригла богатыря, и он стал, как все. Филистимляне выкололи ему глаза и оковали медными цепями, и он молол зерно в доме узников, но волосы Самсона росли. Люди, которые его обессилили, радовались, стоя на крыше своего храма, и велели привести ослепленного Самсона.
Сказал скованный Самсон своему поводырю-отроку:
– Подведи меня, чтобы я мог прислониться к столбам. Я устал.
Люди смотрели на скованного богатыря: они были благоразумны и думали, что будут жить десятки лет и переживут узника.
Самсон уперся левой и правой руками в столбы и сказал:
– Умри, душа моя, с филистимлянами!
И обрушился храм со всеми людьми, которые смеялись над Самсоном, считая себя в безопасности.
Великая скорбь, негодование и прозрение народа выразились в творениях Толстого.
Его учили благоразумию, но он был среди тех, которые разрушили храм старого.
1963
Комментарии
Книга В. Шкловского «Лев Толстой» напечатана впервые в 1963 году («Жизнь замечательных людей. Серия биографий». М., «Молодая гвардия»). Второе, исправленное издание вышло в 1967 году.
Главы и отрывки публиковались: «Москва», 1963, № 8; «Литературная Россия», 1963, 25 января; «Литературная газета», 1963, 6 июля; «Советская Киргизия» (Фрунзе), 1963, 14 ноября; «Наука и жизнь», 1964, № 2. Рассказ «Портрет», вошедший в книгу, опубликован в 1956 году в сборнике «Литературная Москва».
Замысел биографии Л. Н. Толстого для серии «Жизнь замечательных людей», основанной в 1933 году М. Горьким, относится к середине 30-х годов. В Центральном государственном архиве литературы и искусства (ЦГАЛИ) сохранилась стенограмма обсуждения: «О работе над книгами „Жизнь замечательных людей“ (1935 г., ф. 562, оп. 1, ед. хр. 211). В. Шкловский говорил, что о Толстом писать надо, но чрезвычайно трудно: нужно полное издание сочинений, дневников и писем. Тогда же, выступая с рецензией на вышедшие тома Юбилейного издания, сетуя на медлительность темпов, он писал горячо, что хочет „дочитать Толстого“ („Литературный критик“, 1935, № 11). В ту пору им был написан лишь краткий „Рассказ о Толстом“, опубликованный в журнале „Смена“ (1935, № 11). Рассказ был высоко оценен Ю. Н. Тыняновым: „А я с большим удовольствием прочел твой рассказ о Льве. Смерть его у тебя прекрасна (жена и ученики!). Все производит впечатление, что ты рассказываешь об одном из своих покойных родственников“ (письмо 23 декабря 1935 г., ЦГАЛИ).
Большая книга о Толстом была начата лишь после того, как вышли все девяносто томов Юбилейного издания; первый вариант авторского вступления датирован октябрем 1961 года.
В одной из рецензий на книгу справедливо говорилось, что «Лев Толстой стал героем всего творческого пути литературоведа и писателя Виктора Шкловского» (Ал. Горловский. Сага о человеке. – «Литературная Россия», 1964, 5 июня). Анализ литературных приемов Толстого входил в теоретические построения ранних работ Шкловского («Развертывание сюжета», 1921; «О теории прозы», 1925; «Техника писательского ремесла», 1927); роману «Война и мир» посвящено исследование, изданное к 100-летию Толстого: «Материал и стиль в романе Льва Толстого „Война и мир“ (1928); многолетние наблюдения и разборы отражены в десятках статей и рецензий, в поздних книгах: „Заметки о прозе русских классиков“ (1953, 1955), „Художественная проза“ (1959, 1961), „Тетива“ (1970).
Главная особенность книги «Лев Толстой» состоит в том, что она синтезировала, вобрала в себя разные подходы Шкловского к Толстому и, называясь биографией, явилась одновременно рассказом о событиях его жизни, о его внутреннем, духовном развитии, о его творчестве, о жизни литературы в ее отношении с миром, о теории искусства вообще.
Ничего не скрывая и не сглаживая, относясь с большой любовью и личным пристрастием к своему герою – писателю и человеку Льву Толстому, Шкловский главной задачей ставил «узнать правду», а «не решать споры, давно погашенные смертями».
Книга Шкловского – первая серьезная биография Толстого, уместившаяся в одном томе. Работа П. И. Бирюкова составила четыре объемистых тома; четыре книги фундаментального труда Н. Н. Гусева довели изложение до 1885 года.
Книга «Лев Толстой» получила широкое признание у читателей и высоко оценена литературной критикой. Положительная информация о книге появилась в 1964 году в целом ряде газет и журналов. В рецензии Ал. Горловского отмечалось: «Книга Шкловского емкая. Она удивительно не помещается в узких рамках какого-то определенного жанра. То это спокойный, почти бесстрастный пересказ фактов, то поэтическая мелодия, то страстная полемика, то литературоведческое исследование. Но всегда это раздумье, поиск, напряженная работа мысли… Книга Шкловского о Льве Толстом – роман, увлекательнейший роман мысли. К этой книге автор готовился всю жизнь. Это для нее, для этой книги, Шкловскому надо было быть и романистом, и литературоведом, и критиком, и публицистом, и кинодраматургом, и просто любознательным человеком» («Литературная Россия», 1964, 5 июня).
«Книгу В. Шкловского нельзя читать лениво, ибо автор заставляет читателя самого размышлять. В этом ее немалое достоинство», – писал А. Обертынский («Дон», 1964, № 9, с. 179).
Б. Сарнов подчеркивал художественную сторону книги и присущее автору «чувство современника», как бы свидетеля тех событий (Б. Сарнов. Глазами художника. – «Новый мир», 1964, № 7). О том же писал в заметке «Читая Шкловского» В. Сафонов («Звезда», 1968, № 2).
С критикой книги выступили некоторые литературоведы, исследователи Толстого. Ник. Арденс напечатал статью под названием «Есть о чем погоревать» («Литературная газета», 1964, 2 июля). Справедливо отметив некоторые пробелы и фактические неточности (во втором издании они были исправлены), Ник. Арденс решительно не одобрил литературную манеру Шкловского, заявив, что мысль автора «несется по ухабам». В том же номере газеты Арденсу возражал М. Гус: «Манера В. Шкловского своеобразна, необычна и нередко вызывает у некоторых читателей известное „сопротивление“: обилие ассоциаций, не всегда сразу постигаемых, сближение, казалось бы, далеко отстоящих друг от друга явлений и фактов, „перепрыгивание“ во времени и пространстве… С этой манерой мы встречаемся и в работе о Толстом. Оправдана ли она? Я без колебаний отвечаю на этот вопрос утвердительно. Ведь перед нами не академическое исследование – спокойное, неторопливое, детальное. И не биография в обычном смысле слова. В. Шкловский задался целью рассказать о бурной, противоречивой, даже мучительной жизни великого человека и великого художника, рассказать так, чтобы мы, читатели, ощутили дыхание гроз и бурь, гремевших в Толстом и вокруг него».
Более серьезными, чем у Ник. Арденса, были возражения В. Бурсова («Перед лицом Толстого». – «Звезда», 1964, № 12; статья повторена в кн.: Б. И. Бурсов. Реализм всегда и сегодня. Лениздат, 1967). Б. Бурсов упрекнул автора за недоверие к толстовскому дневнику (приведена цитата из книги: «О Льве Николаевиче нельзя судить по его дневникам, хотя они и правдивы, наименее надо верить отметкам, которые ставит себе он сам и его раскаяние»); за то, что «Шкловский то и дело пытается поймать Толстого на непоследовательности, на измене своему призванию», на том, что в жизни он поступал, «как все»; за отрицание прототипов. Все эти упреки едва ли справедливы. Многие страницы книги буквально основаны на дневниковых записях; но сам Толстой говорил Н. Н. Гусеву, что произведения больше открывают писателя, чем дневники (на этом суждении основана общая позиция Шкловского). Противоречие высокого призвания, исповедуемого идеала и помещичьего быта было одним из действительных противоречий биографии Толстого. Роль прототипов в его творчестве нашей специальной литературой явно преувеличена. Шкловский, может быть, слишком увлекся полемикой, но в основном его соображения и доводы следует признать верными.
Замечание Б. Бурсова: «Если, пользуясь терминологией Шкловского, говорить об отступлениях Толстого, то, следуя ленинской концепции, надо вскрыть противоречия его жизни и деятельности как выразителя идеологии патриархального крестьянства» – было принято и учтено во втором издании книги.
Выдающийся советский биограф Толстого, его бывший секретарь Н. Н. Гусев подробно разобрал труд Шкловского и в заключение писал:
«Объемистая книга В. Б. Шкловского о Льве Толстом с первой страницы до последней читается с неослабевающим интересом. Жанр соединения повести с биографическими материалами не оказался искусственным и оправдал себя в книге В. Б. Шкловского.
Есть недочеты – пробелы, противоречия, ошибки, но в этой книге находим в то же время и большое достоинство, свойственное всякой настоящей биографии – не только уважение, но и любовь к тому лицу, жизнь которого описывается.
Толстой говорил: «Только любовь дает истинную проницательность и мудрость». В. Б. Шкловский советует читателю своей книги сделать Толстого спутником своей жизни. Сам он в полной мере исполнил то, что советует другим. Вся его книга проникнута искренней, неподдельной любовью к Толстому, и эта любовь передается читателям.
По всей книге рассыпаны меткие наблюдения и суждения автора, касающиеся внешней и внутренней жизни Толстого, его душевных качеств, содержания его мировоззрения, характеристики его произведений и их героев.
Книга вводит читателей в общую атмосферу каждого периода жизни Толстого. Для тех, кто мало знает Толстого или имеет о нем неправильное представление, книга В. Б. Шкловского может послужить дорогой к тому, чтобы начать внимательно читать не одни только знаменитые художественные произведения Толстого, но, как советует автор, и прочие его произведения, дневники и письма.
Книга В. Б. Шкловского «Лев Толстой» – значительное явление в нашей толстоведческой литературе» (Н. Гусев. Биография Льва Толстого. – «Русская литература», 1965, № 4, с. 213).
Книга переведена на греческий, французский, польский, болгарский языки и получила высокие оценки в зарубежной прессе.
Французское издание появилось в Париже в 1969 году (два тома, изд-во Галлимара, перевод Андре Робеля) и вызвало многочисленные рецензии. «Биография без прикрас», «Фундаментальный труд», «Портрет гиганта» и т. п. – таковы заголовки газетных статей.
Андре Стиль особо отмечал достижения Шкловского в жанре романа-биографии и его способность «освежить огромный документальный материал» («Humanit», 1970, 22 января). В еженедельнике «Les Lettres franaises» (1969, № 1314) были помещены три первые главы с вступительной статьей Л. Арагона «Вот другой Толстой – Толстой Шкловского». Арагон сопоставил книгу Шкловского с «Жизнью Толстого» Р. Роллана, напечатанной шестьдесят лет тому назад; в этих двух книгах два века сошлись лицом к лицу: «тогда и теперь – какие поразительные изменения, какие сдвиги в трактовке одного и того же сюжета».
Редакционные статьи 90-томного Юбилейного издания… – Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч., т. 1–90. М., ГИХЛ, 1928–1958. Издание было начато к 100-летию со дня рождения Толстого. Первую серию (сорок пять томов) составили художественные и публицистические произведения, в комментариях даны статьи по истории их создания и печатания. Тринадцать томов (46–58) отведено дневникам Толстого; тридцать один (59–89) – письмам. Том 90 – дополнение ко всему изданию.
…составленные Н. Н. Гусевым материалы к биографии Толстого… – Вышло четыре тома труда Н. Н. Гусева «Л. Н. Толстой. Материалы к биографии» (с 1828 по 1885 г.), М., изд-во «Наука», 1954–1970.
… «эпоха подготовки революции в одной из стран…» – В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 20, с. 19.
… последний том книги «Лев Толстой» и статья «О взглядах Ленина на историческое значение Толстого». – Б. Эйхенбаум. Лев Толстой. Семидесятые годы. Л., «Советский писатель», 1960. Статья Б. Эйхенбаума напечатана в журнале «Вопросы литературы», 1957, № 5.
«Искусственные пруды и парк…» – Р. Левенфельд. Граф Л. Н. Толстой. Его жизнь, произведения и миросозерцание. М., 1897, с. 14–15.
Софья Андреевна… говорит про имение… – Там же.
Пал Очаков, занят был Крым… – Турецкая крепость Очаков была взята штурмом русскими войсками в 1788 г. Крым был занят в 1771 г., а в 1783 г. присоединен к России (Турция признала этот факт по Ясскому миру 1792 г.).
«Впрочем, не только моя мать…» – «Воспоминания» Толстого, написанные в 1903–1906 гг., напечатаны в т. 34 Полн. собр. соч., с. 345–393. Здесь и далее все цитаты из Толстого даются по этому изданию.
«Вот первые мои воспоминания…» – Из начатой Толстым в 1878 г. автобиографии «Моя жизнь» (т. 23, с. 469–474). Печаталась под названием «Первые воспоминания».
«Чем дальше я подвигаюсь…» – Т. 34, с. 372.
«Двор у него был большой…» – Т. 17, с. 215 (неоконченный роман о времени Петра I).
В дневнике… записывает… – Все цитаты из дневников Толстого приводятся по тт. 46–58 Полн. собр. соч. В примечаниях указания на том и страницу даются в тех случаях, когда в тексте В. Шкловского отсутствует дата. Это же относится к цитатам из писем Толстого, которые помещены в тт. 59–89 Полн. собр. соч. в хронологическом порядке, за исключением выделенных отдельно писем к С. А. Толстой (тт. 83–84) и В. Г. Черткову (тт. 85–89).
«Имущество расстроенное…» – Из черновиков «Войны и мира» (т. 13, с. 17).
…«в подозрительном небрежении…» – Из доклада А. А. Аракчеева 18 января 1820 г. Комитету министров (см. в кн.: Н. Н. Гусев. Л. Н. Толстой. Материалы к биографии с 1828 по 1855 год. М., 1954, с. 23).
«В первом предложении я отказала…» – Из «Воспоминаний» Л. Толстого (т. 34, с. 365).
«Во всех семьях…» – Там же, с. 354.
…«состояла в том, что садились под стулья…» – Там же, с. 386.
«Он не только не служил…» – Там же, с. 357.
«Помню еще его поездки…» – Там же.
Н. В. Киреевский – богатый помещик Карачевского уезда Орловской губернии, отставной гвардии ротмистр. Автор книги «Сорок лет постоянной псовой и ружейной охоты», М., 1856. Л. Н. Толстой бывал в его имении Шаблыкино (в 1851 г.).
С. И. Языков – тульский помещик, товарищ Н. И. Толстого по охоте.
«Был зимний вечер…» – Т. 34, с. 370–371.
«Вы и я были самые близкие…» – Письмо приведено в книге Н. Н. Гусева, с. 104–105.
«Когда отец мой…» – Т. 34, с. 374.
«Бывали часто такие случаи…» – Там же.
Стр. 56….Роленевой римской истории. – Речь идет о девятитомной «Римской истории» известного французского историка и педагога Ш. Роллена (1661–1741).
«Очень рисует ее характер…» – Т. 34, с. 365,
«Мы просим все нашу тетеньку…» – Цит. по кн. Н. Н. Гусева, с. 154.
«С каждым днем…» – Там же, с. 155.
«…это варварство…» – Там же.
«Ежели России назначено…» – А. И. Герцен. Собр. соч. в 30-ти томах, т. I. М., Изд-во АН СССР, 1954, с. 132.
Борис Михайлович Эйхенбаум обратил внимание… – Здесь и далее речь идет о статье Б. М. Эйхенбаума «Из студенческих лет Л. Н. Толстого» («Русская литература», 1958, № 2, с. 69, 70).
…молодой профессор юрист… – Д. И. Мейер (1819–185 г), с 1845 г. профессор гражданского права в Казанском университете, Лекции Мейера, записанные слушателями, были изданы после его смерти («Русское гражданское право», Казань, 1858–1859).
Стр. 64….Чернышевский писал о Мейере. – Н. Г. Чернышевский. Очерк русского вексельного права. – Полн. собр. соч., т. IV, Гослитиздат, 1948, с. 670, 672.
«…когда я был в Казани в университете…» – А. Б. Гольденвейзер. Вблизи Толстого. Гослитиздат, 1959, с. 148.
«Профессор говорил о Толстом: „Сегодня я его экзаменовал…“ – Цит. по статье Б. М. Эйхенбаума («Русская литература», 1958, № 2, с. 77).
«17 мар(та). Вот уже шесть дней…» – Первая дневниковая запись Толстого, 17 марта 1847 г. (т. 46, с. 3–4).
«От пятилетнего ребенка…» – Т. 23, с. 471.
«Мысли о том, что этого не должно…» – Т. 34, с. 383.
«Не грех ли покидать их…» – Т. 34, с. 123–124.
«Меня мало интересовало…» – Т. 59, с. 16.
«1) Изучить весь курс…» – Т. 46, с. 31 (запись 17 апреля 1847 г.).
«Предисловие не для читателя…» – Т. 4, с. 383.
«Садись, мой ямщик, звени, мой колокольчик…» – Из повести Н. Гоголя «Записки сумасшедшего».
…отрывок «Для чего пишут люди». – Т. 1, с. 246. Относится к 1851 г.
«Вы мне дороги…» – Письмо Д. В. Григоровичу 27 октября 1893 г. (т. 66, с. 409).
Бестужев убит на Кавказе. – А. А. Бестужев (Марлинский) погиб в стычке с горцами 7 июля 1837 г.
…Достоевский в речи на Пушкинском юбилее… – Речь Ф. М. Достоевского 6 июня 1880 г. на открытии в Москве памятника Пушкину.
…садился в чужую повозку, когда двоюродный брат уезжал в Сибирь… – Просматривая биографию, составленную П. И. Бирюковым, Толстой описал этот эпизод: «Жизнь его была такая безалаберная, распущенная, что он был готов на всякое изменение ее. Так, зять его Вал. Петр. Толстой, будучи женихом, ехал назад в Сибирь окончить там свои дела перед женитьбой. Когда он уезжал, Л. Н. вскочил к нему в тарантас без шапки, в блузе и не уехал в Сибирь, кажется, только оттого, что у него не было на голове шапки» (т. 34, с. 399). В. П. Толстой женился на Марии Николаевне, сестре Толстого, в 1847 г.
«… совершенство, как для отдельного человека…» – В. Милютин. Избранные произведения. Госполитиздат, 1946, с. 70.
«Пускай идет вперед высший круг…» – Т. 46, с. 71.
«Зачем говорить утонченности…» – Там же, с. 72.
«Первые социалсты…» – К. Маркс. Политический индифферентизм. – К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, изд. 2 е, т. 18, с. 298.
…«Намерен остаться навеки». – Из письма С. Н. Толстому 13 февраля 1849 г. (т. 59, с. 28).
…что такое музыка «на бумаге, на инструменте…» – Рассуждения Толстого о музыке напечатаны в т. 1, с. 241–245.
«Все описывают слабости людские…» – Т. 46, с. 76.
«У Волконских был неестественен…» – Запись 24 марта 1851 г. (т. 46, с. 55).
«Пишу я историю вчерашнего дня…» – «История вчерашнего дня» опубликована в т. 1, с. 279–295.
«Меня снова привели к самозванцу…» – А. С. Пушкин. Капитанская дочка, гл. VII.
«Был на гулянье в Сокольниках…» – Письмо 8 мая 1851 г. (т. 59, с. 94).
«Вздумал я из Саратова…» – Т. 1, с. 294.
«Странно подделывалась русская молодежь…» – Т. 6, с. 246.
…поход казаков, нанятых Строгановым, на Сибирь… – Поход 1581 г. под предводительством казачьего атамана Ермака Тимофеевича. Казачий отряд был приглашен на службу Строгановыми, владевшими Западной Сибирью.
Читать бесплатно другие книги:
