Попаданец Сашка Максимов Альберт

В этом мире есть только два пути: или тебя будет ломать более сильный, или ты будешь ломать того, кто тебя слабее. Но если оба пути тебе неприемлемы? И тогда ты выбираешь третий, свой собственный путь. Но можно ли выжить, выбрав его? Куда приведет в этом жестоком мире твой путь, ПУТЬ САШКИ?

Глава 1

Было холодно. Даже очень холодно. Сырой лес без листьев и кучки снега с немного подтаявшими заледенелыми корочками, лежащие под деревьями, говорили о весне, вступавшей в свои права. Март, начало апреля, где–то так, но там, в старом мире стояло в разгаре лето, хотя оно и не жаловало жаркими днями. По вечерам в том мире было даже прохладно, но здесь — холодно. Хорошо еще, что Сашка надел джинсовую куртку, сейчас она очень даже помогала. И повезло с кроссовками, в ботинках он давно бы промочил ноги, а значит, быстро заболел. В чужом холодном лесу и больному? Нет, это было бы совсем плохо. Хотя сейчас и так хуже некуда. То, что он каким–то образом попал в какой–то чужой мир, Сашка понял довольно быстро. Да и как не понять? Идешь, идешь, вечер, летняя погода, трава зеленеет, деревья тоже все в зелени, птички себе поют и вдруг холодный лес с голыми деревьями. Там был вечер, а здесь уже наступало утро. Сашка читал книжки про такие вот перемещения. Фантастика, конечно, хоть и интересная, но теперь это стало явью и он в ней главный герой.

Герой, штаны с дырой, невесело подумал Сашка. Это там, в книжках, главные герои, попадавшие в чужой мир, были крутыми десантниками, в рукопашную убивавшие полчища врагов, в одночасье добивались рук принцесс и становились герцогами или даже королями. А он? Ни драться, ни стрелять из лука и арбалета, ни скакать на лошади — ничего не умеет, ничего не знает. И в своем классе он сильным не считался. Так, середнячок. Тем более ему всего–то тринадцать лет. Ну, в компьютерах разбирается, а где здесь компьютеры? Сашка почему–то посчитал, что он попал в какое–нибудь средневековье, ведь в тех книжках, герои обязательно попадали в такие отсталые времена.

Хорошо тем героям было. Костер могут разжечь, дичь подстрелить, а он? Есть, кстати, уже давно хотелось. Покричать что ли? А если здесь, в этом мире людоеды водятся? Нет, конечно, все это глупо, но не глупее его теперешнего положения. Другой мир? Наверное. Погода — не конец июня, а начало весны, не вечер, а раннее утро, да и лес какой–то странный. У нас лес другой, это Сашка знал, он хоть и редко, но за грибами все–таки ходил.

Куда идти? Нужно выбрать одно направление, рано или поздно оно куда–нибудь да приведет. Мох должен расти на деревьях с северной стороны, это Сашка знал. Тогда лучше идти на юг, местность на юге должна быть более населенной. А где мох–то? Либо нет, либо он со всех сторон дерева. Вот, называется, сориентировался на местности. Там, где начался его путь, был подлесок, а сейчас пошли взрослые деревья. Интересно, здесь водятся змеи? Если укусит, ранку надо промыть и прижечь. Только чем жечь? Зажигалки–то нет. Курить он, конечно, пробовал, но что–то не понравилось. Зато сейчас зажигалка очень даже помогла.

А что это за вой? Неужели, волки? Сашку сразу пробрал озноб. Волки зимой и весной всегда голодные. Хотя, какая разница? Если летом на них нарваться, тоже ведь сожрут.

А вой стал приближаться, Сашка запаниковал. Бежать? Все равно нагонят. Значит, надо забраться на дерево. Ну, по деревьям он лазить умеет. Только нижние ветви здесь везде выше его роста. Что же он такой маленький? Вот дерево попалось: раздваивается у земли, по стволу можно дотянуться до той ветви, а дальше уже легче. Успел. Точно, волки. Большие, с грязной серой шерстью и злые. Значит, голодные. Буду сидеть на дереве. А если ненароком упаду? Тогда надо привязаться, хорошо, что еще ремень в джинсах есть. Хоть и не кожаный, из заменителя, но крепкий. Интересно, сколько они здесь проторчат? Не будут же они сидеть вечно, им есть надо. Мне, кстати, тоже. Сколько человек может прожить без еды? Одну, две недели? Впрочем, это–то и неважно, главное — вода. Без нее всего несколько дней. Пить, кстати, уже хочется. А волки сколько могут без еды и воды? Ну, у них хоть снег есть. Можно снегом жажду утолить. Им то что? Горло не заболит.

Сколько интересно он уже сидит на дереве? Часа два, а тело уже всё заныло. И холодно как–то без движения. А ночью здесь вообще заморозки будут. Как вытерпеть ночь, если волки не уйдут, а они, видать, собрались ждать долго?

Выглянувшее из–за туч и кромки ветвей деревьев солнце было по–весеннему теплым, и Сашка даже немного согрелся. Согрелся и заснул — в его мире должна быть глубокая ночь, организм требовал привычного по расписанию сна. Когда он проснулся, солнце близилось к закату, а волки по–прежнему располагались вокруг его дерева. Тело все ломило, ужасно хотелось есть и особенно пить.

Ночь не принесла облегчения, наоборот, Сашка весь закоченел, сознание резко притупилось. Даже волки уже не казались такими страшными. Руки и ноги затекли и окоченели. Под утро Сашка стал все больше и больше впадать в забытье. Он уже ничего не понимал, и ему давно всё стало безразлично. В голове почему–то мелькала одна картина: он идет в одежде по раскаленному пляжу, жарко, впереди палатка с колой. Горячей, очень горячей. Кола горячая, хотя она должна быть холодной, но здесь горячая. И он пьет и пьет горячую колу. А потом почему–то плывет на лодке по теплому морю, лодка качается, ему хорошо и приятно. Даже становится жарко. И Сашка очнулся.

Где же волки? Почему он лежит на кровати? Он дома? Нет, все вокруг незнакомое, чужое. Голова женщины склоняется над ним, Женщина что–то говорит, но Сашка не понимает, ничего не понимает? Он за границей?

- Eti warna too? Estem li gvard?

— Нет. Ноу спик. Нем тудем. — Сашка перебрал несколько ответов.

- Res tarm?

— Нет…

Рядом появляется стриженая голова черноволосого мальчишки. Он смотрит с интересом и любопытством.

- Eti rista?

— Нет. Не понимаю. — Значит, не дома. В чужом мире. И волки не приснились. Его спасли эти люди?

Сашка болел две недели — ангина, наверное. И сильный кашель. Лечили его какими–то травами, таблеток не было. И уколов тоже. Уколов здесь и быть не могло, действительно, он попал куда–то в средневековье. Это было видно по домотканой одежде, по удивленным взглядам Овика — того мальчишки, до сих пор бросаемых на его кроссовки. Отец Овика был охотником, он и спас Сашку. Это ему рассказал Овик, когда Сашка стал немного понимать их язык. Верес, так звали отца Овика, застрелил трех волков из лука, а остальных двух убил чем–то вроде рогатины. А шестого убил Овик. Из арбалета. Он с гордостью показывал шкуру убитого им волка. Действительно, большущий зверь.

Отношение к Сашке было хорошим, но странным. Вначале он этого не понимал, а потом выяснил, что причиной всему его волосы. Нет, не цвет их. Охотник и его семья были черноволосыми, а у Сашки волосы светлые. Вся причина в их длине. Оказывается, длинные волосы в этом мире носят рабы, а свободные подстригаются коротко, чаще бреют голову под ноль. Они и ему потом предложили, но Сашка пока отказался — не любит он так стричься, хотя у них в классе некоторые мальчишки стригутся только наголо. А то, что здесь рабы носят длинные волосы — он–то ведь не раб. Может, ему хочется носить длинные волосы. Рабов здесь еще клеймят, а на нем клейма нет. Ни на лбу, ни на спине. Это так ему объяснил Овик. Поэтому и предложил подстричься, как у них принято.

Сашка уже давно поправился, мясо в доме охотника не переводилось. Есть лес, значит, есть звери, на которых можно охотиться. Других охотников поблизости нет. И не только охотников, никто здесь не живет. Потому что опасно — на севере живут какие–то разбойники. По крайней мере, Сашка так понял слова Овика. Он их орками называл. Слово, кстати, знакомое, где–то он его слышал.

А еще Овик расспрашивал Сашку, как он оказался в том месте, где он попал в этот мир. Оказывается, охотник прошелся по Сашкиным следам и нашел то место. Рядом с ним была дорога, но Сашка пошел в другую сторону и углубился в лес. А пошел бы на север, то тут же вышел на дорогу. Но тогда не встретился с отцом Овика. И что бы он делал один на дороге? А причиной любопытства Овика было то, что две недели назад на том месте, где появился Сашка, нашли труп жреца.

— А что за жрец? — спросил Сашка, но Овик почему–то не стал отвечать.

Жизнь тем временем стала налаживаться. Скучно, конечно. Ни компьютера, ни телевизора, ни книжек. И так однообразно прожить всю жизнь? Очень этого не хотелось. Придумать бы что–нибудь поинтересней. У героев, попадавших в другие времена, всегда с первых же страниц происходили какие–то приключения. А здесь — скукота. Ну, вот, и накаркал.

В тот день охотник почему–то был встревожен. Прислушивался к лесному шуму, хмурил брови, затем стал готовить оружие. Каким–то чувством Верес ощутил опасность — охотничий инстинкт что ли помог, но к нападению он оказался готов. На опушке леса появилось несколько человек, ведших коней в поводу, а рядом с ними выскочило несколько десятков мерзких существ со свинячьими мордами. Звери, но двуногие, кто с мечом, кто с палицей, а кто и с копьем.

— Орки, — сказал Овик, взводя свой арбалет.

Орки? Да, были такие уроды в книжках. Но они же людей едят? Сашка растерялся и почувствовал, как страх поднимается от ног по всему телу. Захотелось забиться в угол, закрыть глаза и не думать ни о чем. Это, наверное, дурной сон. Ну, нельзя же так.

Орки тем временем, вероятно, бросились в атаку, раздались визжащие голоса, а Верес стал стрелять из лука прямо через оконце избушки, посылая стрелу за стрелой. Овик тоже встал у окна и стрелял из своего арбалета, но не так быстро — он успел послать только два болта и наложил третий, когда послышались громкие удары в дверь — враги начали ее ломать. Верес отбросил ставший ненужным лук и выхватил меч.

Ломали недолго, дверь быстро рухнула, и в избу ворвались орки. Первый из них, громадный орк с внушительной палицей в лапах, упал с болтом во лбу, это выстрелил Овик. Следующие двое были помельче и с мечами. Одного сразу же пронзил Верес, но второй оказался ловчее и попал охотнику прямо в живот. Мать Овика громко закричала и вылила ушат кипящей воды на убийцу мужа. Орк дико заверещал, а четвертый влетевший в избу орк коротким копьем пригвоздил женщину к стене избы. Но тут же упал от арбалетного болта. Пятый орк взмахнул палицей и выбил арбалет из рук Овика. Что было дальше, Сашка плохо помнил. Он пытался забраться под кровать, его тащили за ноги, он кричал, плакал, вырывался.

Очнулся он на земле рядом с охотничьей избушкой. Руки были связаны за спиной. Рядом такой же связанный сидел Овик. Пахло навозом, дымом от костра и жареным мясом. Вокруг нескольких костров сновали орки, они что–то жарили, на некоторых кострах коптились туши мяса, рядом лежало еще несколько разделанных туш. Да это же убитые орки! Они что, поедают своих же? И людей, кстати, тоже, вспомнил Сашка прочитанные книжки. Неужели его съедят? От таких мыслей Сашка вновь впал в забытье. И это было хорошо, тем самым он пропустил сцену обеденного пиршества орков.

Очнулся он уже под вечер — было холодно, его куртка осталась в избе, костры, конечно, давали тепло, но согревали только одну сторону тела. Хорошо еще, что кроссовки остались. Овик с большим синяком на скуле сидел рядом. Каково ему, на его глазах убили мать и отца. Но он молодец, убил четырех орков. Даже мать Овика убила одного, а он, Сашка? Ему было стыдно вспоминать свою слабость. Трус, забился под кровать. Но ведь у него же не было арбалета. А причем здесь арбалет? Взял бы копье Вереса. Много бы им намахал? Ничего ты не умеешь. Но мог взять лук. Неважно, что он тугой. Полностью натянуть сил, конечно, не хватило, но немного смог бы. Орки же голые. Пусть не убил бы, а только ранил. А если в голову попасть, то и убить можно. Если в глаз целить. А ты сможешь попасть в глаз? В голову бы даже не попал. Вон как руки от страха дрожали. Трус ты все–таки, Сашка. Не то, что Овик. Он ведь, наверное, меня презирает, разговаривать теперь не захочет.

Ночь прошла для Сашки тяжело, попробуй поспи со связанными за спиной руками. И вонь была нестерпимой — рядом с костром устроилось на ночлег несколько орков, распространявших омерзительные запахи. То там, то здесь раздавались орочьи крики, спящие орки громко сопели, время от времени громко пуская газы. Вскоре после того, как рассвело, стал пробуждаться и лагерь орков. Некоторые обгладывали оставшиеся от вчерашнего пиршества кости, другие что–то жарили на кострах и все они гадили. Санитарией тут, конечно, не пахло. А пахло свежим дерьмом, орки не утруждали далеко уходить от костров. Зрелище, конечно, было мерзким и Сашку постоянно подташнивало.

Где–то через час после пробуждения лагеря из охотничьей избушки стали выходить и люди. Сашка их насчитал шесть человек. В доспехах и остроконечных шлемах, с мечами на поясе они были серьезными воинами. Время от времени люди отдавали приказы на каком–то непонятном для Сашки языке и орки их слушались. Сашка запомнил одну сцену: воин что–то сказал орку, тот не спеша повернулся, нагнулся за лежащим рядом куском мяса и воин неожиданно сильно пнул орка. Тот заверещал и побежал вглубь лагеря. Находящиеся рядом орки громко загоготали, смеясь над своим незадачливым собратом.

Мало–помалу лагерь, придя в движение, стал собираться в путь. Очень хотелось пить, губы покрылись сухой корочкой, да и тошнота не прошла. Когда рядом с пленниками остановился один из воинов и стал внимательно их рассматривать, Сашка решился и попросил:

— Можно мне попить? Пожалуйста.

Воин посмотрел на Сашку и что–то приказал проходящему мимо орку. Тот схватил один из котелков и пошел к опушке леса. Сашка видел, как орочьи лапы сгребали в котелок остатки лежащего там снега. Вернувшись обратно, орк сунул котелок в костер и, дождавшись, когда снег растаял, сунул котелок Сашке. Вода в котелке была грязной и мутной. И еще перед Сашкиными глазами были орочьи лапы, грязные и мерзкие. А он ими снег кидал в котелок.

Как очень не хотелось пить, Сашка отказался, покачав головой. Стоявший рядом воин хмуро усмехнулся.

— Что, раб, здесь твой хозяин тебя поил другим? Ничего, привыкай, скоро у тебя будет новый хозяин.

— Я не раб, — ответил чуть слышно Сашка. — Воин либо не расслышал Сашкиных слов, либо не обратил на них внимание.

— Ну, а ты, — воин обратился к Овику, — хочешь пить?

Овик ненавидящим взглядом посмотрел на воина и покачал головой.

— Ты тоже привыкай. Теперь остаток дней проведешь рабом.

Овик плюнул воину под ноги, тот зло ощерился, рука потянулась к мечу, но он сдержался и громко расхохотался.

— Нет, я не буду портить товар. Когда мы тебя отвезем на рынок, я попрошу торговца продать тебя хаммийцу и ты, долго, лежа по ночам на его ложе, будешь меня вспоминать, — и снова громко рассмеялся.

Когда воин повернулся и ушел, Сашка обратился к Овику с вопросом:

— Кто такой хаммиец? — Но тут же закусил губу, он вспомнил, что Овик, наверное, его презирает за вчерашнее и не будет с ним говорить.

К его облегчению, сын охотника ответил:

— Хаммийцы живут на юге, сюда приезжают богатые торговцы, привозят всякие заморские вещи, а здесь покупают рабов. Очень любят мальчиков и девочек.

Сашка понял, про что говорил Овик. Неужели его тоже продадут этим хаммийцам?.. Сашка подумал, что нужно еще что–нибудь сказать Овику, посочувствовать что ли гибели его родителей, но не смог, все казалось каким–то мелочным, неправильным. Но долго размышлять ему не дали. Подошло несколько воинов и стали развязывать мальчишкам руки. Как же они затекли! Руки онемели, но не настолько, чтобы совсем их не чувствовать. Но долго разминать их пленникам не дали, снова связав, но уже спереди. Двое воинов вскочили в седла, один из оставшихся на земле воинов поочередно передал мальчишек всадникам. Сашка попал к тому воину, в сторону которого плюнул Овик. Воин схватил Сашку сзади за ремень, вдетый в джинсы, и поместил его перед собой на спине лошади, положив животом вниз. Теперь Сашка свисал лицом. Было очень неудобно. Лошадь тронулась, а вместе с ней тронулся и Сашка… в рабство.

Поездка длилась два дня, все это время он лежал на животе и смотрел лошади под ноги. Дорога была грунтовая и пустынная. Только к концу второго дня стали попадаться люди, но Сашка настолько измучился, что просто тупо смотрел на землю или впадал в забытье. Некоторое облегчение было на привалах, их с Овиком поили и даже кидали куски мяса. Сашка думал, что Овик откажется брать еду из рук убийц родителей, но тот брал и ел, хотя по–прежнему смотрел с ненавистью на врагов. На лошади холод почти не чувствовался, зато ночью Сашка замерзал. Овик, одетый тоже не лучшим образом, мерз не меньше Сашки. Ночью они старались прижаться спинами друг к другу, один бок грелся у костра, а другой застывал. Тогда мальчишки менялись позициями. Но разве так поспишь?

К вечеру второго дня всадники въехали в городские ворота, а еще четверть часа спустя заехали в какой–то двор. Переговорив с человеком — кто он? — привратник или приказчик? — мальчишек сгрузили и занесли в сарай, заперев за собой дверь. Было холодно, зато на земле было вдоволь соломы, дурно пахнущей, но разве от мальчишек не пахло лошадиным потом, дымом костра? Пленники подгребли на середину сарая побольше соломы и постарались в нее зарыться поглубже. Сон пришел быстро.

Утро они, конечно, проспали. Солнце стояло уже высоко, когда отворилась дверь сарая, и вошедший человек с коротким мечом на поясе и плетью в руках приказал им выйти наружу. Несмотря на светившее солнце, было сыро и зябко — весна еще только набирала силы. Перед воротами сарая стоял высокий и грузный человек в богатой одежде. Среди стоящих за ним людей Сашка заметил двух воинов, привезших их сюда. Человек, а это, скорее всего, был работорговец, презрительно посмотрел на мальчишек и приказал надсмотрщику отвести их обратно, а сам повернулся к двум воинам.

— Они столько не стоят, — услышал Сашка слова работорговца, прежде чем за ними заперли дверь.

— Нас продадут ему? — спросил он у Овика?

— Наверное. Но он только посредник. Выставят на торги, тогда продадут окончательно.

— А когда будут торги?

— Я не знаю, я же в городе мало бывал, отец редко сюда ездил. А на рабский рынок мы даже не заезжали. Нам в лесу рабы были не нужны.

— А что делают с рабами?

— Не понял тебя.

— Ну, я хотел сказать, что с нами будет, когда нас купят?

— Смотря кто купит. Могут купить на рудники. Там долго не проживешь. Месяц, другой, может больше.

— Но мы же еще маленькие, там сила нужна.

— Так не саму руду долбить, а корзины наполнять и оттаскивать их наверх.

— А они тяжелые, эти корзины?

— Не знаю. Наверно тяжелые. Ты попробуй накидать камней и земли в корзину. Тяжело?

— Да, — Сашка поежился. — Мне, наверное, их не поднять.

— Поднимешь. Там, говорят, еще меньше нас мальчишки работают. Поднимают, значит. У рудокопов век недолог. Несколько месяцев, и набирают новых.

— А старых куда?

— Умирают. Говорят, кровь горлом идет и раб умирает.

— А еще куда продают?

— Мест много. Могут продать мельнику или слугой в дом. Это лучше всего, если слугой. Некоторых слуг ценят, хорошо одевают. Их легко отличить по волосам. У всех рабов волосы длинные, а у этих короткие, только с выбритой полоской посередине. Такие приказчиками работают, служками у сыновей богачей. А могут продать хаммийцам. Это тоже плохо. Рабы у них на полях работают. Солнце жаркое–жаркое и работа с рассвета до заката. Можно попасть и в дом к хаммийцу. Это хуже всего.

— Почему?

— Обрежут тебе снизу все лишнее.

— Как… зачем…

— А чтобы ты на их жен не заглядывал.

За разговорами прошло какое–то время, двери сарая распахнулись и мальчишек снова выгнали во двор. Тех двух воинов уже не было, зато появился раб–старик, державший в руках две лепешки и две глубокие миски с водой.

Надсмотрщик развязал мальчишкам руки. Веревки за два дня стерли запястья до крови.

— Ты, с короткими волосами, подойди ко мне, — обратился работорговец к Овику. — Раб, встань на колени и поцелуй ногу своему господину.

Овик дернул головой и остался на месте. Работорговец усмехнулся. Затем кивнул головой надсмотрщику, который толкнул Овика в спину, свистнула плеть, Овик закричал.

— Сильнее, — приказал работорговец. Сашка оцепенел. Звонкий свист плети, крики Овика, затем все прекратилось. Овик лежал на земле, рубашка на спине превратилась в лоскутья, через которые проступала кровь.

Работорговец кивнул старику, тот подошел и вылил половину чашки с водой на голову Овика, тот зашевелился, поднял голову.

— Теперь давай целуй, — приказал работорговец.

Овик только покачал головой.

— В сарай его.

Надсмотрщик схватил Овика за ворот рубашки, раздался ее треск, но ткань все–таки выдержала. Овика оттащили в сарай.

— Теперь ты, — внимание работорговца переключилось на Сашку. — Ты из рабов, ломать тебя не придется.

Сашка смотрел на ногу работорговца. Неужели он встанет на колени и ее поцелует? Все существо Сашки было против, но липкий страх закрадывался все глубже и глубже.

— Ну! — повторил работорговец.

— Помоги ему, — сказал он надсмотрщику, и сильная боль вонзилась в Сашкину спину. Он громко закричал.

— Еще, — приказал работорговец.

Второй удар взорвался страшной болью по всему телу, Сашка завопил и неожиданно для себя упал на колени и стал лихорадочно целовать ногу работорговца, с ужасом ожидая услышать новый свист плети.

— Этому дай лепешку и половину воды, — услышал он голос работорговца.

После этого сильные пальцы впились в Сашкину рубашку, он почувствовал, как его потащили по земле, бросили в сарай. Дверь закрылась, послышался звук запираемого запора.

Сашка плакал. Долго и горько. Ему было стыдно за свой поступок, за страх, за боль в спине, за неудачную жизнь. За все.

Затем поднял голову и увидел спину Овика. Сквозь порванную рубашку проступала кровь. Надо бы перевязать, подумал Сашка. Но чем? И руки грязные, инфекцию занесу. Вода! Мне же должны оставить воду. Сашка огляделся и у стены на земле увидел лежащую лепешку и миску до половины наполненную водой. Сразу страшно захотелось пить. Он зачарованно смотрел на воду, облизывая сухим языком губы. Встал с соломы, спину сразу же пронзила боль. Поднял миску и поднес ее к губам Овика. Стараясь не пролить драгоценные капли, Сашка напоил друга. Воды на дне миски осталось совсем чуть–чуть. Посмотрел на спину Овика, вздохнул и выпил остатки воды, которой хватило всего на два глотка.

Все равно промыть израненную спину воды не хватило бы. Но вот рубашку снять с него надо, иначе кровь запечется, и куски рубашки прилипнут к ране. Холодно, конечно, но разве лохмотья смогут защитить от ночного холода? А ночью нужно надеть рубашку на Овика, только на спину ее переднюю часть, она целая — чтобы грязная солома не набилась в раны.

Сашка снял с друга рубашку, увидел спину Овика, покрывшуюся кровоточащими разбухшими рубцами. Потом стал дуть на раны, стараясь облегчить боль и остановить кровь. А слезы текли и текли из его глаз.

На следующее утро в открывшуюся дверь протиснулся вчерашний старик–раб. Он принес две лепешки и две чашки с водой. Одна была полной, другая наполнена до половины.

— Тебе полная, — произнес старик, забрав вчерашнюю пустую миску. Дверь сарая закрылась.

— Х.. тебе, а не полная, — зло процедил Сашка, и понес полную чашку Овику. После полудня другу стало лучше, он даже смог с помощью Сашки привстать и сесть.

— Ты знаешь, а я не выдержал. Мне дали всего два раза плетью и я бросился целовать его ноги, — Сашке было мучительно стыдно признаваться, но разве это можно скрывать? Это было бы нечестно.

— Спасибо тебе, — Сашка совсем не ожидал таких слов, он думал, что Овик будет его презирать за ту слабость. К тому же и при нападении орков Сашка трусливо себя повел.

— Но ведь я же сломался, струсил…

— Мало кто выдерживает рабские бараки. Ты думаешь, я не сломаюсь? Если долго будут бить, то и меня заставят.

— Тебя?!..

— Я не хочу быть рабом. Если удастся, то сбегу.

— А если поймают?

— Посадят на кол или иное придумают. Но у нас больше на кол сажают. Страшно, конечно, но долго не мучаются. Вот хаммийцы, те мастера на выдумки. Говорят, что люди долго, по несколько седьмиц могут умирать. Корчатся, а сознание не теряют.

— А отсюда можно сбежать?

— Нет, — Овик покачал головой. — Забор высокий, собаки, охранники ночью дежурят. Сбежишь со двора, погоня будет, горожане будут помогать. За поимку сбежавшего раба награда от его хозяина и от герцога еще послабление в налогах.

— А что за герцог?

— Каждой провинцией управляют герцоги, они подчиняются королю. Но это только на словах. У короля власть только над своим доменом. Да и домен будет поменьше, чем владения Черного Герцога.

— А это кто такой?

— Я плохо знаю, отец про него почему–то не рассказывал. Сразу замыкался, когда речь о нем заходила. Очень жестокий. И с орками дело имеет.

— А у людей какие отношения с орками?

— Орки — нечисть. Жрут людей, собак, ворон и самих орков. Есть еще орки–храмовники. Они живут при храмах бога Паа и бога Ивхе. Слугами у жрецов. За это те разрешают им поедать остатки жертв.

— А там жертвы приносят? Что за жертвы?

— Люди. Провинции поставляют рабов в храмы для жертвоприношений. Стараются отдать старых и больных. Тех же рабов–рудокопов, которые обессилили. В храме Паа жертвам перерезают горло каменным ножом, а в храме Ивхе сжигают на каком–то большом приспособлении. Жрецы сами с пленными не связываются, тех же надо доставить к храму, кормить до дня жертвоприношения. Этим и занимаются их слуги, орки–храмовники. Остатки жертв идут оркам на корм.

— А те орки, что на нас напали — храмовники?

— Нет, это дикие орки. Они живут на севере, когда голодно идут на юг. Но это редко бывают. Небольшой рыцарский отряд легко разобьет орочье войско. Поэтому они остерегаются переходить северный тракт. Мы жили южнее его, но даже там люди боялись селиться.

— А люди, что были с орками, они кто?

Овик пожал плечами.

— Для разбойников они слишком хорошо вооружены, да и заставить диких орков подчиниться трудно, почти невозможно, а они подчинялись, такое редко встречается. Говорят, что Черный Герцог может их заставить. Но откуда здесь люди Черного Герцога? Его владения далеко отсюда и на севере соприкасаются с орочьими землями. Знать бы, кто эти гады, — Овик сжал кулаки.

Так в разговорах прошел целый день. Вечером старик–раб принес традиционные лепешки и снова одну полную миску воды для Сашки и половину для Овика. Сашка снова хотел отдать полную миску Овику, хотя его сильно мучила жажда, но Овик отказался. В итоге друзья поделились водой поровну.

Новый день начался не так как предыдущие. С самого утра во дворе царило оживление. Сегодня, наверное, будет базарный день, решили друзья. Дверь в их сарай распахнулась раньше обычного, и надсмотрщик выгнал мальчишек во двор. Здесь их ждал работорговец. В этот раз он начал с Сашки. Ткнул в его сторону пальцем и показал кивком головы на чуть выставленную вперед ногу. Сашка снова оцепенел, возвращались его кошмары. Снова плеть? Ему не выдержать. За спиной Сашки послышался удар бича — стоявший сзади надсмотрщик щелкнул вхолостую. Сашкины губы задрожали, из глаз потекли слезы, он встал на колени и поцеловал хозяину ногу. Жгучий стыд и обида охватила всего его.

— Теперь ты, — обратился работорговец к Овику. Что происходило за его спиной, Сашка не видел. Снова щелкнул бич, но Овик не приближался.

— Свинья, — выругался работорговец. — Тебя действительно надо продать хаммийцам. В загон, обоих, — приказал работорговец.

Стоя в загоне, где должен происходить торг, Сашка, сгорая от стыда, боялся повернуть голову к Овику. Он снова облажался, а вот тот не струсил, как Сашка. Ну почему он такой слабак? Теперь всю жизнь будет целовать хозяевам ноги? Ради лепешки. Рабская душонка!

Тем временем загон наполнялся пригоняемыми на продажу рабами. Вот ударил металлический гонг, и торги живым товаром начались. Первые покупатели на мальчишек внимания не обращали, их интересовали взрослые и сильные мужчины, один купил нескольких женщин, а другой двух девочек.

— В красильную мастерскую, — сказал кто–то рядом с Сашкой, когда покупали мужчин.

— А меня куда? — вопрос бил молотом по его затылку, — меня куда?

Вот прошел толстый мужчина, остановился рядом с мальчишками, пощупал им мускулы, покачал головой и пошел дальше. Сашка облегченно вздохнул — толстяк ему определенно не понравился.

— А кому здесь интересно твое мнение? — задал сам себе вопрос Сашка. — Понравишься и купят.

Вот появились два покупателя, точнее один — высокий, богато одетый юноша лет шестнадцати–семнадцати в сопровождении мальчика, Сашкиного ровесника. Мальчик был красив, выбритая полоска на короткостриженой голове не портила его внешность. Домашний раб, вспомнил Сашка. К ним отношение хорошее. Это было заметно по виду мальчика. Тот был хорошо одет, на поясе у него висел кинжальчик в чеканных красивых ножнах. К домашним рабам относятся хорошо. Как к свободным. Кормят, одевают, те играют с детьми хозяина. Вот с этим юношей. Правда, бывает, что наиграются и продадут, а там их ждет уже обычное тяжелое рабство. Но такие случаи редки, сами, наверное, виноваты, стали наглеть, вот их и продали. Хорошо, если бы его купил этот парень.

Сашка представил себя в красивой одежде, с кинжальчиком на поясе и с надеждой посмотрел на приближающегося юношу. Вероятно, взгляд Сашки не остался не замеченным, юноша подошел к нему и оценивающе осмотрел. Сашкино сердце сильно забилось.

— Ну, купи же, купи меня! — стреляли слова в Сашкиной голове. — Купи меня! — мысленно взывал он.

Юноша внимательно посмотрел на молящие глаза Сашки, улыбнулся. Сашка застыл в ожидании, юноша повернулся, нашел глазами хозяина, тот быстро подошел, подобострастно улыбаясь.

— Эй, уважаемый, сколько стоит эта худая свинья? — и одновременно со словесным отрезвляющим и опустошающим душу плевком последовал плевок настоящий, прямо в лицо Сашки.

Дальше он уже ничего не слышал, ни как торговались, ни как покупатель ушел, так и не сойдясь в цене.

Новый покупатель подошел только лишь полчаса спустя. Хаммиец, как описывал их Овик.

— Рекомендую: крепкий сильный мальчик, — работорговец показывал пальцем на Орика, — очень выносливый. Пока еще упрямый, но уважаемый покупатель сможет его выдрессировать. В ваших краях хорошо умеют это делать.

— Не люблю упрямых. А вот этот, светленький, — хаммиец показывал на Сашку, — он тоже упрямый?

— Нет, что вы. Этот как раз очень послушный. В рабстве он уже давно, видите какие волосы длинные?

Смуглый и толстый хаммиец плотоядно оскалился, подошел к Сашке и стал его щупать. Сашке было очень противно, но он терпел. Но когда толстяк полез к Сашке в штаны, он его оттолкнул изо всей силы. Толстяк еле удержался на ногах, а Сашка встретил бешеный взгляд работорговца. И тут же Сашкина спина взорвалась от боли, потом еще и еще, и Сашка упал на землю в пыль.

Но бить больше не стали. Когда разгневанный покупатель ушел, работорговец злобно прошипел Сашке в лицо:

— Если тебя сегодня не продадут, завтра ты пожалеешь, что появился на свет.

Чем бы все закончилось и что ожидало Сашку, если бы его не купили, а к этому дело на торгах шло, осталось неизвестным. Где–то через час после этого перед загоном появились трое всадников. Работорговец с позеленевшим лицом подбежал к ним, те ему что–то говорили, а он все больше и больше мрачнел. Потом всадники отъехали в сторону, а торговец громко закричал, подзывая своих работников. Потом все они пошли вдоль загона, отбирая людей. Почему–то отбирали стариков и маленьких детей. В набранную группу включили и старика–раба, приносившего мальчишкам лепешки и хлеб. Группа перестала пополняться, а работорговец все ходил вдоль загона, всматриваясь в оставшихся рабов, и никак не мог решиться. Потом его взгляд в очередной раз остановился на Сашке и, ткнув в него пальцем, пошел дальше. На Овика он даже не посмотрел.

— Ха! — Овик неожиданно крякнул.

Хозяин резко обернулся и с бешенством посмотрел на мальчишку, глядевшего на работорговца без опаски, даже с вызовом. Торговец ощерился и с удовлетворением и потаенной злостью ткнул пальцем в сторону мальчишки, что–то гортанно сказав. Всё, больше никого не выбирали, видимо, Сашка и Овик были последними, которые вошли в число отобранных.

Мальчишек вытолкнули в собранную группу, всем стали вязать руки за спиной, пропуская через них общую веревку. К рабам сбоку пристроилось несколько работников торговца, и цепочка невольников поплелась со двора. Сашка, наконец, смог рассмотреть город. Обыкновенное средневековое захолустье, узкие улочки с кучами мусора, покосившиеся лачуги, грязные люди. На колонну рабов никто не обращал внимания, чувствовалось, что это обыденное для местных обитателей явление. Только к вечеру они выбрались за городские ворота, пройдя несколько верст, а двигались буквально с черепашьей скоростью. Колонна остановилась рядом с раскинутым лагерем. Орки! Но эти орки отличались от тех, которые напали на избушку охотника. Те были визгливые и голые, а эти более степенные и одетые в какие–то кожаные накидки. Сопровождающие передали оркам рабов и поскакали обратно в город.

Смотав общую веревку, связывающую всех узников, группу погнали в центр поля, на котором кругом были расположены костры. Пленники оказались внутри кольца, образованного кострами, между которых расположились орки. Отсюда не сбежишь.

— Это орки–храмовники, — сказал Сашке Овик. — Значит, нас отдали для жертвоприношения в их храмы.

— А далеко идти до этих храмов?

— Я не знаю где они. Но эта смерть будет лучше, чем жизнь в рабстве у хаммийцев. Одно жалею, что не смогу отомстить.

— А сбежать никак нельзя?

— Если сбежишь, то когда поймают, ждет медленная смерть на колу. Ты сам что предпочтешь?

Сашка представил себе ужасную картину казни и его всего передернуло. А здесь разве лучше будет? Нет, наверное, все–таки лучше. Если выбирать, то он бы предпочел смерть, когда тебе перережут горло, чем смерть, когда тебя заживо будут сжигать в храме этого Ивхе. Тем более смерть на колу. А если все–таки попытаться сбежать? Свобода!

— Может, все–таки сбежим? — робко предложил Сашка.

— От этих не сбежишь, они же специально обучены для перегонки рабов к храмам.

Ни еды, ни воды пленники так и не получили. Зато на следующее утро храмовники притащили большой котел с водой и кучу лепешек. Голод, конечно, не заглушился, зато жажду, постоянно мучавшую мальчишек в последние дни, удалось утолить. Воды было много, пили жадно и долго, даже животы распухли.

После этого рабов вывели на дорогу, взрослых разбили на пары и скрепили друг с другом двойными рогатинами, прочно зафиксировавшими шеи. Такую же рогатину надели и на Сашку с Овиком. А вот детей помладше просто привязали за шеи веревками к связанным за спиной рукам второго пленника, идущего в связке. Получилось пять пар взрослых рабов, включая Сашку и Овика, и пять пристегнутых к парам маленьких детишек.

Колонна рабов шла очень медленно, при каждом неосторожном движении, сделанным не в такт, шею резко захватывало, и было больно. Так продолжалось три дня. На третий день одна из старых женщин умерла, и орки потратили часть времени на разделку ее тела. Сашку вырвало, да и не только его. Овика, кстати, тоже. Зато на следующее утро в освободившуюся пару пристегнули Сашку. А Овика привязали сзади к одной из пар.

Так прошло еще два дня пути. Вечером колонна остановилась, орки бросились разводить костры, а пленники сидели в ожидании, когда с них снимут рогатины и запустят внутрь кольца из костров. Неожиданно откуда–то из леса прилетела стрела, попавшая в ногу одному из орков. Затем вторая, но уже мимо. Орки вскочили, выхватили оружие и, определив место, откуда шла стрельба, бросились в ту сторону. Рядом с пленниками остался лишь раненый орк. Конечно, он не мог двигаться, но ведь и пленники были надежно зафиксированы в рогатинах, и у всех были связаны за спиной руки.

Овик подтащил к костру пару рабов, к которым он был привязан за шею веревкой, протянул веревку над пламенем костра, она загорелась и оборвалась. Освободив шею, Овик сунул связанные за спиной руки к горящей головне, сумев, таким образом, освободить и их. Орк, увидев действия Овика, закричал, но не мог сдвинуться с места, а Овик уже резал веревки у пленников. Всё, свободны! А теперь бежать в противоположную от орков сторону. Бежали долго, пока хватило сил. Уже в темноте набрели на какой–то сарай. Здесь увидели пятерых своих спутников, успевших раньше мальчишек. Сил идти дальше уже не было, и все быстро уснули.

На рассвете, едва только взошло солнце, решили идти дальше, но их уже настигли двое орков. Пленники заметались в панике. Один из мужчин схватил кол и бросился на ближайшего орка. Тот ловко перерубил кол пополам, а вторым ударом отрубил мужчине кисть руки. Другой орк бросился вязать остальных пленников, уже попадавших на колени. Неожиданно одна из женщин громко закричала и бросилась бежать. Орк, отрубивший мужчине кисть руки, побежал за ней вдогонку.

Сашка не знал что делать. Вновь липкий страх сковал все его тело. А вот Овик не струсил, схватил другой кол и бросился на орка. Этот орк был, вероятно, не так умел, как его напарник, хотя что мог сделать с палкой с руке тринадцатилетний мальчишка против меча в орочьих лапах? Орк все–таки загнал Орика в угол, к дальней наружной стене сарая, заметно убавив длину его кола. Было видно, что мальчик уже защищается из последних сил. Сашка неожиданно пришел в себя, схватил какую–то длинную деревянную тяпку и с размаха ударил ею по шишаку орочьего шлема.

Орк замотал головой: он был чуть–чуть оглушен. Затем развернулся к новому противнику и одним ударом перерубил рукоять тяпки, второй удар он направил уже в основании обломка, почти задев кисть Сашкиной руки. Сашка рефлекторно, в испуге отпустил остаток древка, что и спасло его руку. Впрочем, он даже сильно испугаться не успел — настолько все произошло стремительно. А дальше Орик, который оказался сзади орка, воткнул врагу острый край обломка своего кола в шею под шлем. Орк коротенько взвизгнул, кровь брызнула фонтаном из его шеи, и он упал, а Орик подскочил и рывком выхватил меч из лапы корчащегося на земле орка.

— Бежим, давай, быстрее.

И вновь бегство с постоянными остановками. Сашка давно уже задыхался, ноги подгибались, но Овик уводил друга все дальше и дальше в лес. А ведь ему было бежать труднее, Сашка был налегке, а Овик нес в обожженных руках тяжелый орочий меч. Но и у Орика силы иссякли. Мальчишки повалились под деревом. Несмотря на холодный день, им было жарко. Когда они немного отлежались, Сашка встал, снял с себя рубашку, взял меч и отрубил под корень рукава рубашки. Затем осторожно взял руки Орика, покрытые большими волдырями и аккуратно намотал на них рукава рубашки. А что он еще мог сделать? Чем лечить обожженные руки он не знал, а если бы и знал, где здесь лекарства? В получившейся безрукавке сразу стало холоднее. Итак, сбежали, а дальше что? Куда идти, что есть, что пить? Пить снова сильно хотелось. Можно, конечно, пожевать снега, а есть что?

— Куда теперь? — спросил Сашка.

— Можно обратно попытаться вернуться в Амарис.

Нет, встречаться снова с работорговцем Сашке не хотелось.

— Можно выйти на дорогу, по которой нас вели, и пойти на запад в Гендован, — продолжил Овик. — Можно пойти на юг, в обжитые края, но все равно придется пересекать дорогу. Можно дальше на север, но там орочьи земли.

— Лучше на юг.

Ближе к вечеру мальчишки вышли к речке, текущей между деревьев. Овик снял свою изодранную обувь, как только она еще держалась!, размотал самодельные бинты — на руки Овика страшно было смотреть — и он терпит, не стонет! — взял в руки меч и вошел в ледяную воду. Минут через десять он уже нес рыбу, которую он поймал, используя меч как гарпун. Ноги Овика посинели. Как он только простоял в этой ледяной воде! Сашка обтер их штанинами своих брюк, точнее, тем, что осталось от брюк во время его безумного путешествия по этому миру, и попытался согреть, растирая своими руками, а затем натянул свои кроссовки Овику.

Рыбу ели сырой, она показалась самой вкусной из всех, что довелось есть Сашке раньше. Потом Сашка рубил еловые ветки, Овик подсказывал как лучше соорудить простенький шалаш. Ночью было, хоть и холодно, но терпимо — мальчишки согревали своими телами друг друга, а еловое «одеяло» оказалось довольно теплым.

На следующее утро Овик попытался снова поймать рыбу, но это удалось только со второй попытки. Кроссовки Сашка так и оставил на ногах друга, а сам одел его рваную обувь. Чертовски неудобно и холодно, но лучше, чем идти босиком. К вечеру они набрели на старый полусгнивший стог сена, там и решили устроиться на ночлег. Есть страшно хотелось, с чувством голода и заснули.

Проснулся Сашка от орочьих криков. Орки были верхом на лошадях, значит, те самые, храмовники. Как они догадались, что в стоге есть живые люди, ведь мальчишки забрались туда как можно глубже? Или свежераскиданное сено их выдало? Теперь не узнать. Один из орков стал тыкать в сено тупым концом копья. Древко задело Орика, выдало его, орк протянул в его сторону свою лапу, стал шарить и ухватив друга за ногу с радостным гоготаньем вытащил его из сена. Стал снова рывками тыкать древком сено. Сашке, конечно, повезло. Только один раз древко его задело, да и то лишь немного распороло бок. Было больно, но Сашка молчал. Убедившись, что в сене больше никого нет, орки оттащили Овика в сторону и принялись стегать его плетьми, стараясь попасть в наиболее болезненные места. Овик корчился, кричал, стараясь прикрыться руками и ногами.

Тогда орки переключились на руки и ноги Овика, мальчик уже не знал, что защищать, да и руки от ударов плетьми быстро онемели. Потом орки снова стали бить по телу друга. Сашка через просвет в сене все это видел. Он смотрел, как под ударами кнутов участки тела друга взрывались маленькими фонтанчиками крови. Овик страшно выл, но затем дернулся и замолчал. Один из орков подошел к нему и одним ударом меча отрубил голову, которую сунул в кожаный мешок.

— Хороший получился фэнш, — орки довольно шумели.

— Да, фэнш хороший.

Затем они привязали обезглавленный труп Овика к лошади и уехали, волоча его за собой.

Сашка вылез из стога, он смотрел на то место, где убили его друга. Теперь он остался один. Совсем один. И вокруг орки. И он ничего не умеет и ничего не знает в этом мире. Сашка подобрал одну кроссовку, она слетела с ног Овика, второй не было. Обувь Овика совсем расползлась. Надел кроссовку на ногу, и так ковыляя, в разномастной обуви, поплелся на юг, куда увезли тело друга.

Глава 2

Селиман, главный жрец бога Великого Ивхе проснулся рано: опять сильно ныла спина, а ноги… ноги у него болели не переставая вот уже несколько лет. А ведь он и не такой уж и старый. Даже совсем не старый. Ни одного седого волоса нет. Конечно, определить это на выбритой голове сложно, но ведь волосы растут не только на голове. К примеру, на груди. И очень даже обильно. У других жрецов, даже его младше, грудь осыпана седыми волосами, а у него они как были иссиня–черными в молодости, так и остались такими же.

Про других жрецов, которые его моложе, он, конечно, немного погорячился. Из двенадцати младших жрецов только двое его старше, а из оставшихся десятерых семеро еще совсем сопляки, давно ли волосы над верхней губой стали расти? И все семеро калеки или почти калеки. Кто хромой, кто плохо видит, кто почти глухой. Двое и вовсе встают с ложе только на время обряда жертвоприношения. Нелегко было таких помощников подобрать, но подобрал же. До этих ущербных были другие. Молодые, сильные и наглые. И где они теперь? Давно уже изжарены и съедены орками–храмовниками. Туда им и дорога. Потому что если не они, то к оркам на обед попал бы он. Пятерых он сам успел, придравшись к каким–то мелочам, отправить в статую Великого Ивхе, но с двумя не успел. Но тогда ему повезло, и он был моложе. И ноги еще не болели. А теперь вот и спина начала. Но все равно, даже сейчас он побьет любого из этих двенадцати.

Семеро молодых — калеки, а пятерых пожилых тоже опасаться не следует, за пятнадцать лет, как он стал главным жрецом, никто из них так и не посмел бросить ему вызов. А сейчас и подавно. Эти уже стары и понимают, что им долго не удержаться у власти — тут же налетят коршунами другие, помоложе, и заклюют. Нет, не эти семеро молодых калек, есть и другие. Старшие жрецы остальных двенадцати храмов Великого Ивхе. Он ведь и сам был когда–то, пятнадцать лет назад, таким же старшим жрецом. А здесь главным жрецом был Ильбан, двухметровый здоровяк. Кто с таким на поединке справится? А Селиман смог. Никто не знал, что у него настолько тонкий слух.

Ильбан соперником его совсем не считал. Трехпудовое двухметровое копье, заканчивающееся длинным острым лезвием, Селиман еле–еле приподнял двумя руками, зато в руках у Ильбана копье казалось пушинкой, настолько легко он его держал. Соперникам завязали глаза, оставив их в противоположных концах закрытой сеткой по всему периметру арены. Селиман перехватил копье поближе к середине и натужись, засеменил, стараясь не производить шума, в другой конец арены. И вовремя. Он услышал грузные шаги Ильбана и свист копья, идущего широким двухметровым полукругом на уровне груди Селимана. Но Ильбана вместо груди соперника встретила пустота. Он, как понял Селиман по раздавшемуся шуму, просто опешил. Главный жрец стал вертеть во все стороны своим грозным оружием, но везде встречал всё туже пустоту. Тогда Селиман нарочно вскрикнул, дав понять Ильбану в какой стороне он находится, и сел на пол арены, прочно держа тяжелое копье, поддерживая его своим телом. Сидя это получалось намного лучше.

Свист копья Ильбана прошелся над головой Селимана, но тот затих, ничего не предпринимая, его чувствительные уши слышали, что его противник находится еще далеко от него. Ведь он держал копье за середину толстого древка, а следовательно, двухметровое копье превращалось всего лишь в метровое. Зато Ильбан, используя свои длинные руки, мог наносить смертельные удары на расстояние до двух с половиной метров. За счет этого он и выигрывал все предыдущие поединки. Четырнадцать голов его невезучих противников украшали вход в храм бога. И вот теперь он хотел заполучить пятнадцатую.

Ильбан, продолжая вертеть копьем вокруг себя, поступательно двигался в сторону сидящего Селимана. Еще немного, еще… всё, можно. И Селиман, напрягая все силы, с размаха ткнул копьем туда, где по его расчетам должен быть живот Ильбана. Раздался утробный крик, рядом с Селиманом упало на пол копье Ильбана, а немного спустя раздался шум от падающего тела главного жреца. Селиман по–прежнему продолжал тыкать копьем по телу противника. Но раздался удар гонга. Всё! Он победил. Теперь он — главный жрец. Но он знал, что уже через три месяца, в ночь полнолуния получит вызов на поединок от одного из жрецов. Сейчас понабегут, посчитав его слабым противником. Но только теперь он, Селиман, будет определять оружие поединка. А он выберет копье подлиннее и полегче. Пусть попробуют с ним сладить!

И ведь пытались! И не раз и не два. Двенадцать раз. И двенадцать голов украсили вход в храм Великого Ивхе. Вначале набросились младшие жрецы главного храма, а затем очередь пришла и за старшими жрецами провинциальных храмов. Они приезжали только четыре раза в год в дни полнолуния на большие обряды жертвоприношений, и за ночь обряда придраться к их ошибкам, отправив их в статую Великого Ивхе было трудно, очень трудно. Особенно если учесть, что они были готовы к тому, что он заготовит для них ловушки. Но проходили полнолуния, очередной претендент на его, Селимана, голову, расставался с головой сам, и наконец, все поняли, что он им не по зубам, притихли, смирились. В позапрошлом году один из них, польстившись на то, что он с трудом отстоял обряд, а после его завершения упал в беспамятстве на руки младших жрецов, вызвал его на поединок. И двенадцатая голова в назидание остальным, украсила вход в храм Великого Ивхе.

Может быть, ноги Селимана и ослабли, но слух остался таким же, как и в молодые годы. Куда им, слепым, против него, зрячего! Разве страшна повязка на глазах, когда у него есть еще и уши? И вот сегодня предстоит ночь весеннего полнолуния, ночь большого обряда всесожжения во имя Великого Ивхе, после которого он обязан спросить у присутствующих двадцати четырех жрецов, есть ли среди них тот, кто готов вызвать его на поединок крови.

Мои младшие жрецы не пойдут: либо стары, либо больны. А старшие жрецы других храмов? Есть среди них несколько таких, кто говорит подобострастные слова, целует при встрече его сандалию, а сам точит острие копья, мечтая свалить его и самому стать великим жрецом.

Гандин, один из этих двенадцати. Он моложе Селимана на десять лет. Сильный, рослый, уверенный и властолюбивый. Когда Селиман в поединке свалил Ильбана, Гандин еще не был старшим жрецом своего храма. А когда стал, то желающих дать поединок ему, Селиману, уже не осталось. Все поняли, что не просто так, не из–за везения он побеждал. А Гандин умен. За эти десять с лишним лет, что приезжал на обряды большего всесожжения, не дал никакого повода, поймать его на ошибке и отправить в котел. Этот будет ждать еще несколько лет, до тех пор, пока Селиман совсем не ослабеет, только тогда он будет бить наверняка.

Гандин — редкий случай, когда сила и ум проявляются столь удачно. Обычно ведь как? На поединках побеждает более сильный и ловкий. И голова здесь совсем не нужна. Взять хотя бы его предшественника, Ильбана. Глуп как пробка. Как только еще научился читать! А старшие жрецы остальных храмов? Такие же. Кроме Гандина и еще, может быть, парочки, у которых есть хоть немного мозгов. Остальные — большие тупицы. Но хоть и тупицы, а понимают, насколько смертельно бросать ему, Селиману, вызов.

А немного мозгов не помешало бы. Несколько лет назад он копался в старых свитках, дырявых и трухлявых, чудом сохранившихся с древних времен. Некоторые рассыпались прямо в его руках. Значит, не одно поколение главных жрецов не брало их в руки. И напрасно! Один из этих свитков, написанный архаичным языком — как только ему удалось прочесть! — устами одного из первых главных жрецов рассказывал о событиях древней истории Атлантиса. Никто, наверное, кроме Селимана, во всем Атлантисе теперь не знал истоков появления храмов Великого Ивхе и Ужасного Паа. И самое главное, не знал, как и откуда рядом с людьми обосновались орки–храмовники. В древние времена предки орков–храмовников ничем не отличались от современных диких орков, разве были еще примитивнее. А причиной их возвышения явился посланец с неба, знак Богов — Черный камень. Долгие дни тряслась земля, лил, не переставая дождь, нигде нельзя было скрыться от пронизывающего ледяного ветра. А когда, наконец, выглянули робкие лучи солнца, вся земля Атлантиса лежала в развалинах, погибли города, запустели селения, перестали приезжать купцы с далекого востока, из страны Копт и страны Шумер. С тех пор, как ни искали пути и дороги в эти страны, корабли возвращались с пустом. Может, и не было их? Но тогда, откуда же приходят Посланцы?

А Черный камень боги направили на одно из становищ орков. От небесного камня по ночам исходило темно–красное свечение. И орки, которые были такими же дикими, как их современные собратья, под влиянием божественного пришельца изменились. Даже внешне, потеряв почти всю свою шерсть. Не все орки прошли божественное испытание, многие умерли. И много рождалось невиданной до той поры внешности: кто без ушей, кто без рук или ног, а кто, наоборот, имел какие–либо излишки своей физической сути.

А несколько поколений спустя орки, изготовив из божественного посланца божественные мечи, пошли на юг, растекаясь по всему Атлантису. Жалкие человеческие поселения, уцелевшие после катастрофы, падали к их ногам одни за другими. Что они могли противопоставить железным мечам? Каменные топоры? Подчинив людей, орки загнали гномов в глубь подземелий, а эльфы растворились в лесах на Диком Западе.

А потом появились храмы, воздвигнутые Ужасному Паа и Великому Ивхе. И появились жрецы при них. Также, как и сейчас, только тогда все было наоборот: орки–храмовники приказывали, а жрецы подчинялись, густо поливая человеческой кровью алтари Ужасному Паа и сжигая жертвы в статуе Великого Ивхе.