Серые земли Эдема Кривенко Евгений

Камни, сосны, горячий блеск воды. Никого…

Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нём. А ещё считал себя наблюдательным.

За Ялтой шофёр показал на белеющий среди зелени царский дворец — Ливадия. Более двух веков назад Россия пришла на эти берега, но, не сумев связать концы огромной империи воедино, отступила от тёплого моря на хмурый север.

Наконец приехали.

Искать жильё не пришлось. Едва такси остановилось, вокруг собралась кучка людей — предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и чёрными волосами.

Женщина забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, за садом блеск моря.

Выскочила большая чёрная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый, с густой проседью в чёрных волосах.

— Гела, лежать! — приказал он.

Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.

— Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих не тронет.

Мы тоже представились, и хозяин показал нам жильё — опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись спелые вишни, к стене был прикреплён рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.

— Если хотите, можете занять комнату наверху. — Нестор махнул рукой в сторону дома. — Но тут свободнее, никто мешать не будет. — И подмигнул.

Жильё показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперёд. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушёл. Мы побросали вещи и отправились к морю.

Вода была голубой и вначале показалась холодной, но потом стала обнимать тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. С веранды помахал Нестор:

— Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.

Мы ополоснулись под летним душем, и пошли к дому. Навстречу вышла собака и, проводив через двор на веранду, легла на дощатом полу.

— Гела вам ещё не доверяет. — Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Кивнул на стулья вокруг покрытого клеёнкой стола:

— Усаживайтесь.

Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:

— С приездом в Крым. И с днём военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я в советском флоте служил.

— А кем? — вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.

— Подводником. — Нестор выпил стакан до дна и поставил на стол. — Нам тоже вино давали, только сухое. Такое полагается на атомных подлодках, а я служил на дизель-электрической. Такие трудно обнаружить, почти бесшумны. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?

— Вряд ли, — сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдалённо шумело море. — Не на что, все деньги разворовали.

— Да, — усмехнулся Нестор. — Это раньше американцы нас опасались. Мне замполит по секрету сказал, что если начнётся война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ — взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Хотя, наверное, травил — боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны стать в боевое положение при запуске… А может, проверял: не сболтну ли кому? Любили у нас проверки устраивать.

Стёкла веранды были горячими от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскрёбы. Но я отогнал видение прочь.

Не знал ещё, что таким холодом веет ветер из будущего…

Вино разморило, и мы подремали в своём сарайчике. Проснулись к вечеру — на тёмно-синем небе появились звёзды, а море спряталось в темноту. Мы приоделись и вышли, приятелю не терпелось завести знакомство с девушками.

В парке горели фонари, гремела музыка. Мы сели на скамейку возле танцплощадки, и я вдруг испытал странное чувство — не то ожидание, не то страх… В темноте светились красные огоньки. Цветы?

На соседней скамье сидели две девушки, одна временами покашливала, и Малевич оживился.

— Знак подаёт, — прошептал он.

Поднялся, подошёл к девушкам и о чём-то спросил. Послышался смех, одна из девушек ответила. Вскоре Малевич обернулся и махнул мне рукой.

Одна девушка оказалась брюнеткой, а другая блондинкой. Надо было разговаривать, но я не мог ничего придумать и спросил о красных огоньках. Светлая — оказалось, что её зовут Кира [2] — несколько надменно ответила, что это цветут кактусы.

Мы отправились танцевать. Малевич не отходил от брюнетки, та была развязнее и казалась легко доступной, а мне досталась блондинка. Она танцевала слишком хорошо для меня: светлые волосы метались в такт движениям гибкого тела, серые глаза смотрели насмешливо, и я чувствовал себя неловко.

После танцев пошли гулять. Парк был разбит вокруг старинного дворца не то восемнадцатого, не то девятнадцатого века. Тонко пахли цветы, из-за чёрных ветвей блестела луна.

Мне не хотелось разговаривать, Кира тоже молчала. Мы шли по тропке меж кустов роз, и неожиданно просветлело — мы оказались на верху мраморной лестницы.

Лестница спускалась во мрак, словно земля тут обрывалась в темноту космоса. Над белыми ступенями высились чёрные кипарисы, а по сторонам лежали и сидели, глядя на серебряную луну, мраморные львы.

Мы остановились…

И вдруг я испытал странное чувство: мне почудилось, будто мы оказались в заколдованном саду на краю земли, где никогда не бывает дня. Вечно луна сияет над белым каскадом ступеней, и вечно на неё глядят мраморные львы…

Кира вздохнула, наваждение исчезло, и мы продолжили прогулку. Вскоре парк остался позади, вокруг засияли огни, у входа на полутёмную улочку девушки остановились — они были из пансионата неподалёку. Мы с блондинкой простились довольно сухо, а Малевич возвращался домой взбудораженный, явно получил от брюнетки какие-то авансы.

На следующий день мы долго лежали на пляже, а потом до вечера отсыпались. На улицу вышли, когда закат уже розовел на белых утёсах Ай-Петри. Скоро угас, и сумерки накрыли серым пологом причудливые башни дворца.

Малевич потащил меня к пансионату. Я не особо хотел снова видеть девушек, но вышло так, что светловолосая Кира опять оказалась рядом со мной, а Малевич со своей более податливой спутницей скрылись в тёмной глубине парка.

Мы пошли гулять по оживлённым улицам. Я купил Кире мороженое и, когда вытрясал мелочь, на ладонь случайно вывалился фиолетовый цветок — так и пролежал всё это время в бумажнике. Кира склонилась к моей руке и осторожно взяла засохший цветок, волосы мимолётно пощекотали мою ладонь.

Лёгкий электрический ток…

— Какой красивый. Где ты его нашёл?

— Подарили, — неуклюже ответил я, думая, что последуют расспросы, но Кира молча разглядывала цветок.

Он хорошо сохранился, и мне показалось, что лепестки замерцали, а на лицо Киры упал слабый свет, но, скорее всего, это рядом вспыхнул фонарь.

Кира вернула цветок и после неловкого молчания предложила пойти за алычой в заброшенный сад. Мы поднялись по тёмной улице, калитка оказалась запертой, и надо было перелезать через полуразрушенную стену. Я перепрыгнул первым, подал девушке руку и с досады на бездарно потраченное время дёрнул Киру так, что она ударилась коленкой о камень.

— Ой! — вскрикнула она, присев на корточки и обхватив колено руками.

Я нехотя открыл рот, чтобы извиниться…

И замер.

Свет фонаря едва пробивался сквозь листву над нами, но лицо Киры словно озарилось. Непонятно, откуда взялся этот свет — в темноте тонула земля, стволы деревьев, даже платье девушки, и только её лицо казалось светоносным овалом. И в глазах возник таинственный блеск — то ли выступили слёзы, то ли в глубине замерцали огни…

Моё сердце захолонуло. С непонятным чувством я тоже опустился на корточки, опёрся рукой на землю и ощутил упавшие с дерева круглые плоды алычи.

— Какой ты жестокий, — сказала Кира. Но в её голосе не было раздражения, лишь нездешней красотой светилось её лицо в этом тёмном саду, куда больше ни на что не падал свет…

Я тогда не знал, что впервые увидел свет Сада. Тому, кто увидит его, никогда не стать прежним — даже если захочет. Отныне ему идти по иным дорогам, где будут странные встречи. И путь он закончит не скоро.

Но ничего этого я тогда не знал…

Алычи мы так и не набрали, я проводил Киру обратно к пансионату. Она слегка прихрамывала и опиралась на мою руку.

На следующий день я проснулся с непонятным томлением, без особой радости поплавал в море, а после обеда, купив букет роз, поспешил к пансионату, где жила Кира.

Наверное, в советские времена тут был санаторий: дощатая веранда, обшарпанные стены. Никого — все отдыхали. Тёмные кипарисы стояли вокруг, загораживая море.

Я отыскал окно Киры (вчера помахала из него рукой) и, сорвав несколько стручков акации, бросил в стекло. Некоторое время ничего не происходило, затем в окне появились светлые волосы и улыбающееся лицо Киры. Она кивнула, и я вернулся к теннисному столу под шелковицей, сердце сильно билось.

Наконец Кира сбежала по лестнице. В тени шелковицы её серые глаза приобрели зеленоватый оттенок.

— А где твой неразлучный Малевич? Ну, не обижайся! Это ты мне принёс? — Она взяла букет. — Одна жёлтая, знак измены! Но всё равно, спасибо. Пойду, поставлю в воду.

Она зашлёпала сандалиями вверх по ступеням. Я присел на стол, сердце билось ровнее, стал слышен мерный шум моря. Кира вернулась, я вскочил и взял её под руку.

— Из-за тебя не сплю после обеда, — тихо рассмеялась Кира.

Мы пошли вниз по тропинке, перелезли через каменную ограду и оказались на песчаной дорожке парка. Она была обсажена розами, в конце сияло море, среди блёсток двигался силуэт катера. При ярком свете глаза Киры стали серо-голубыми. Она оглядывалась и слегка кивала розам, будто здороваясь с ними.

— Поплывём завтра в Ласточкино гнездо? — предложил я.

— Поплывём, — согласилась Кира. Освободив руку, потянула меня за локоть. — А сейчас пойдём в парк!

Я уже знал, что парк раскинулся вокруг дворца бывшего царского вельможи и был устроен ещё в пушкинские времена. Мы увидели высокие пилоны и ажурный портал дворца, а потом вышли на пальмовую аллею. Аллея вывела на широкую лестницу, по сторонам которой лежали и стояли мраморные львы.

Словно прохладный ветерок тронул волосы, напомнив о залитых лунным светом ступенях…

За лестницей потянулись песчаные дорожки среди деревьев. Словно замок горного духа, высились над зеленью выбеленные солнцем зубцы Ай-Петри. Открылась поляна, в тени могучих кедров стояла скамейка.

Мы сели. К запаху хвои примешался другой аромат — это пахли нагретые солнцем волосы Киры. Она взяла меня за руку:

— Андрей, смотри!

На лужайке перед нами, распустив синий хвост с золотыми лунными полукружиями, выступал павлин…

Мы не поехали на следующий день в Ласточкино гнездо. Случилось странное.

В обед я возвращался с моря (Малевич куда-то исчез) — и наверху лестницы присел на остановке маршрутного такси, бездумно глядя на серые зубцы Ай-Петри. Подкатила маршрутка в сторону Ялты, я так же бездумно сел и, только оплатив проезд, спохватился: куда еду? Вроде бы никуда не собирался.

Но машина уже петляла по горной дороге, вскоре внизу забелели многоэтажные здания, и я пожал плечами: погуляю по Ялте и вернусь.

От многолюдного автовокзала пошёл вниз к морю и машинально свернул в улочку, где показалось меньше народу. Прохладный ветерок с гор коснулся волос.

Здесь стояло несколько частных отелей — с тёмно-зеркальными окнами, крышами из красной черепицы и спутниковыми антеннами. Я смотрел равнодушно, мне эта роскошь была не по карману.

Но вдруг из дворика, где цвели розы, меня окликнули:

— Андрей?

Имя прозвучало с английским акцентом, скорее как Andrew.

Теперь уже мороз прошёл по спине, и я обернулся.

Меж двух кустов роз — жёлтым и красным — стояла Сибил. Мешковатое платье в цветочек, серые волосы и рыхлое белое лицо, словно впервые выбралась на солнце.

— Здравствуйте, — неохотно сказал я, подходя к изгороди. Откуда здесь взялась моя тюремщица?

— Рада, что вы всё-таки приехали на семинар. А где ваш багаж?

— Какой багаж? — глупо спросил я. И тут наконец понял…

Хитрое мне пришло электронное письмо. Я равнодушно прочитал приглашение, полюбовался красивым фоном — что же там было изображено? — и стёр из памяти ноутбука. Только вот из моей памяти оно никуда не делось. Наоборот — хитро спряталось в глубине, а теперь подтолкнуло поехать в Ялту и зайти именно в эту улицу. А ещё раньше… не потому ли я решил поехать именно в Крым?

Так что не приглашение это было, а скорее закодированный приказ. Непростая организация устраивала эти семинары. Я-то думал, что такими штучками балуются только спецслужбы…

Мне захотелось бежать во все лопатки, но дурацкая гордость не позволила. Видно, мало меня ещё били.

— Нет у меня багажа, — сказал я. — И вообще к вам не собирался.

Но Сибил ничуть не смутилась:

— Если вам неприятно то, что произошло в прошлом году… — она аккуратно построила предложение, только глаза чуть остекленели от напряжения, — то это недоразумение. Вас уже собирались отправить домой.

Не вполне уверена, что именно я запомнил. Ну и не буду ей ничего раскрывать. Ледяная корка стягивала корни волос, и теперь я понимал, что это вовсе не ветер.

— Я всё помню смутно, — пожаловался я. — Держали в каком-то санатории, пичкали лекарствами…

— Немного подлечили после падения в трещину на леднике… — с готовностью подхватила Сибил.

Мне стало ещё холоднее — вспомнился вздыбленный к небу Адишский ледопад и сумасшедший монах в чёрном подряснике на белом снегу…

А Сибил оборвала предложение на полуслове и покосилась назад, неуверенность мелькнула в вяло-спокойных глазах.

К нам подходила женщина в зелёном платье и с распущенными волосами.

— Здравствуйте, — сказала она. — Что стоите на солнце? Пройдёмте в тень…

Она говорила что-то ещё, но я почти перестал слышать. Женщина была необычайной красоты: сочно-красные губы, точёные дуги бровей, мелко завитые каштановые волосы. Платье травянистой зеленью обтекало полные груди.

Что-то тихо заскулило в глубине моей памяти, словно испуганный зверёк…

Я почувствовал, что тону в зелёных глазах этой женщины — они становились всё темнее и что-то напоминали…

Оказалось, что мы уже сидим за пластмассовым столом во дворе. Официант в белой рубашке с галстуком-бабочкой поставил перед нами бокалы с рубиновым вином. Сибил не притронулась к своему, а женщина подняла бокал к губам:

— За знакомство, Андрей.

Я взял бокал:

— К сожалению, нас не представили…

И испытал гордость, получилось прямо по-светски.

Сибил поколебалась и исподтишка глянула на женщину.

— Аннабель, — тихо сказала она.

Я вспомнил преподавательницу английского, которая замучила нас переводами из английских и американских поэтов.

— У вас красивое имя, совсем как в стихотворении Эдгара По. Он написал стихи про Аннабель Ли, которая жила в королевстве у моря…

Женщина улыбнулась — медленно и чувственно. Каштановые волосы рассыпались по смуглым плечам, а глаза стали совсем тёмными.

— И я когда-то жила на берегу моря…

Что-то напомнил мне её голос. Холодноватое очарование звучало в нём…

Но я не смог вспомнить и смешался:

— А вы хорошо говорите по-русски, без акцента.

— Я знаю много языков, — сообщила она, и красный кончик языка скользнул по краю бокала. — Было много свободного времени.

Я не знал, что ещё сказать. Молчание становилось напряжённым, а вокруг будто слегка потемнело — возможно, набежала тучка.

— Э-э, — подала голос Сибил. — Андрей, может быть, пройдёте в свою комнату?

— Какую комнату? — удивился я. — Я здесь случайно.

И опять мороз пробежал по коже: совсем не случайно…

Краем глаза заметил, что некто в тёмной длинной одежде появился во дворе и глянул на нас. Не то японец, не то китаец, чёрт их разберёт. Следом высыпала шумная компания, все с сумками. Кое-кого я узнал — знакомые по прошлогоднему семинару. Один — программист из-под Новосибирска — направился ко мне, широко улыбаясь.

— Привет, Андрей! Едешь с нами?

Оказалось, что все направлялись на Ай-Петринскую яйлу — встречать восход солнца. Организаторы умели чередовать работу и развлечения.

— Нет, — буркнул я. — Вообще в семинаре не участвую.

Сибил моргнула и запустила руку в сумочку. Зазвучала довольно странная мелодия — скорее всего, обрывок какой-то современной музыки. Мобильный телефон? Однако Сибил ничего не достала…

Весёлая компания стала грузиться в микроавтобус с затемнёнными стёклами, а я встал, чтобы уйти. Как бы ни так — непонятно почему, но и я оказался в автобусе. Только когда тот покатил по улицам Ялты, я сообразил, что музыка могла оказаться с секретом, как и зимнее приглашение на семинар. Очередной сюрприз. Но не спрыгивать же на ходу? Лучше подождать более удобного случая…

Я вспомнил про Малевича и, попросив у программиста из Новосибирска мобильник (своим не пользовался из-за дорогого роуминга), сообщил, куда меня пригласили и что вернусь только завтра.

Малевич довольно хмыкнул — освобождалось место для свидания с брюнеткой, — а я протянул мобильник обратно.

Хотя бы Малевич поднимет тревогу…

— Я слышал, ты в прошлом году упал в трещину на леднике. Как сейчас, в порядке? — поинтересовался сосед.

— Подлечили, — буркнул я. И в свою очередь спросил:

— Витя, а ради чего вас здесь кормят и развлекают? Такой семинар влетает устроителям в копеечку.

Сосед ухмыльнулся:

— Относись к этому как к передаче «Алло, мы ищем таланты!». Наверное, надеются потом использовать наши светлые головы. Что-то вроде Фонда Сороса.

Такое мнение мне приходилось слышать от участников семинара. «Brain-drain» — утечка мозгов из России. Организаторы семинара упирали на свою заботу о молодых талантах, о равных возможностях для всех, но я не особо верил. Какой может быть альтруизм в современном мире? Все преследуют свои интересы. Вот и здесь: эксперименты по контролю над сознанием, обострённый интерес к новым технологиям, весьма беззастенчивые методы. Не пора ли удирать…

Но автобус уже петлял по горной дороге, внизу распахнулась туманная гладь моря. Вскоре зелёное одеяло лесов оказалось внизу, и на скалах повисли искривлённые ветрами сосны.

Когда машина взобралась на край плоскогорья, слева открылся какой-то восточный базар: павильоны, прилавки с бочонками и почему-то лошади.

— Это татары устроили, дерут деньги с туристов, — пояснил сосед. — Тут конечная станция канатной дороги.

Мы проехали дальше и скоро оказались среди безлюдья: зелёные холмы, искрошенные временем зубцы скал, буковые рощи. У подножия одного из склонов показалось двухэтажное здание, стёкла горели в лучах нисходящего солнца. Неподалёку уходили вверх мачты подъёмника — видимо, зимой здесь был горнолыжный курорт.

После ужина в уютном ресторанчике состоялось первое заседание. В зимнем саду расставили стулья, с приветствием выступила Сибил.

Она переоделась в деловой костюм, который всё равно сидел мешковато, и говорила по-английски — о том, что современный мир стал крайне нестабилен. Благосостояние так называемого «золотого миллиарда» куплено ценой бедности половины земного шара. Менее развитые страны вынуждены продавать невосполнимые ресурсы порой за бесценок. Стоит попытаться вырваться из резервации для бедных — и смельчакам устраивают финансовый, а то и военный кризис. В угоду нефтяным компаниям убивают людей на Ближем Востоке. Неудивительно, что многие пытаются бороться с таким порядком, а их тут же объявляют террористами. Нависла угроза войны за очередной передел мира… В заключение Сибил призвала участников семинара искать пути к новому, более справедливому мироустройству.

Хорошие слова, только не очень верится. Как там у принца Гамлета: «Слова, слова, слова…».

Затем с докладом выступил молодой китаец. По его расчётам, мир вступил в полосу турбулентности. Уже в 2017–2020 годах может произойти решающая битва за мировые ресурсы. К 2020 году закончится перевооружение армии США, окончательно устареет ядерный потенциал России, и Китай останется единственной преградой на пути Америки к мировому господству. В отношении Китая выработан такой же план действий, как против бывшего СССР. Во-первых, максимально подогреть потребительские настроения в китайском обществе, превратив население в массу обывателей. Во-вторых, нравственно разложить правящую элиту, чтобы захотела променять партийную дисциплину на вседозволенность по примеру правящих кругов России. В-третьих, окружить кольцом военных баз с высокоточным оружием, чтобы держать китайскую элиту в страхе перед молниеносным уничтожением. Таким образом, не прибегая к открытым военным действиям, США хотят добиться фактической капитуляции Китая. Он должен отказаться от глобальных амбиций, как была вынуждена сделать в своё время Япония. Если этого не удастся достичь мирным путём, не исключён и военный вариант. Его китаец собирался проанализировать во второй части доклада.

— Зачем Америке воевать? — спросил кто-то. — Она и так может всё купить, напечатав побольше долларов.

— Ресурсы, — пожал плечами китаец и склонился над ноутбуком. — Чем их становится меньше, тем дороже приходится платить. Даже богатая Америка не может себе этого позволить. Вот послушайте, что писал американский военный аналитик ещё в 1979 году. «Мы стоим перед мрачной перспективой мира, в котором слишком много людей и слишком мало ресурсов. Обостряется противоречие между стремлением высокоразвитых стран поддерживать свой высокий уровень жизни и стремлением других стран просто выжить. Это будет мир, где силой и только силой можно будет обеспечить неравное распределение ресурсов, которых не хватает…». [3]

Китаец саркастически улыбнулся:

— Сейчас мы оказались именно в таком мире. Пройдёт полвека, мы овладеем термоядерной энергией и сможем добывать ресурсы на дне океана и даже на других планетах. Но до этого ещё надо дожить.

Началось бурное обсуждение, в основном упирали на то, что в постиндустриальном мире нужно меньше ресурсов. Докладчика даже обвинили в паранойе. Я тоже отнёсся скептически: такого удобного партнёра, как Китай, западникам ещё поискать. Туда вынесены грязные производства, там трудолюбивые китайцы собирают массу бытовой техники — Западу остаётся только снимать сливки. Конечно, это тоже создаёт проблемы, но вполне решаемые. Куда серьёзнее проблемы у стран, которые не смогли толком вписаться в мировое разделение труда — как, например, Россия…

Я не стал участвовать в дискуссии, очень хотелось удрать, так что покинул оживлённую компанию и с банкой пива вышел на веранду.

Сделать вид, что пошёл прогуляться по окрестностям?

Но перед входом прохаживалась парочка явно не участников семинара. Следов интеллекта на их бычьих физиономиях не просматривалось. Пришлось открыть пиво.

По обширному плоскогорью чернели рощи. Вдали на холме виднелись белые яйца — словно огромная птица снесла их посреди темнеющего поля. Наверное, колпаки над антеннами радиолокаторов.

Воспоминание о не состоявшейся войне. Или предчувствие будущей?..

Да, любопытная организация положила на меня глаз. То ли в самом деле скупает интеллектуальные ресурсы России и других стран, то ли что-то другое…

И, скорее, другое. Слишком беспардонные методы: держать в санатории-тюрьме, применять оружие, использовать психотехнологии…

Кто за всем этим стоит?

Становилось холодно, остро запахло полынью. Только зубцы Ай-Петри и зловещие яйца розовели над уходящим в ночь плоскогорьем.

Я допил пиво и вернулся в холл, откуда уже разбрелись спорщики. Симпатичная горничная дала мне ключ от номера. Мельком подумал: почему не видно ни Сибил, ни Аннабель, хотя обе ехали в автобусе? Насвистывая, поднялся на второй этаж.

Почему я поехал тогда в Грузию? Хотя понятно, почему. Падки русские на халяву, не воспитаны на пословице, что бесплатный сыр бывает лишь в мышеловке.

Я открыл дверь номера, но включать свет не стал. В окне рисовались силуэты сосен, а за ними чернела бездна с гирляндами огней — Ялта. Не попробовать ли уйти, когда все уснут?

Откуда-то доносились голоса. Я на цыпочках подошёл к окну, рядом оказалась дверь на балкон. Она не скрипнула, когда я осторожно открыл её.

К счастью для меня.

Балкон шёл вдоль второго этажа отеля и был разделён перегородками на отдельные секции. Голоса доносились снизу — наверное, из номера подо мной.

Один был женским, и сердце у меня заныло — он звучал холодновато, но странно чаруя:

— Не суетись. Ты на свободе, а это главное. Ещё найдёшь возможности для развлечений.

Ему ответил мужской голос, и я вздрогнул — слова прозвучали резко, как свист клинка:

— Он обманул нас! Столько лет в заточении — и что? Наши руки связаны.

— Поле боя вокруг тебя, — холодно возразила женщина. — Просто отложи меч и воюй руками других.

— Этих? Они много болтают и не знают, что прочно лишь основанное на крови.

— Они знают, — смех женщины ледяными колокольчиками прозвучал в темноте. — Пока теоретически, но из таких выходят лучшие. Рарох указал именно на них.

Холодом потянуло из темноты. Я ничего не понял, но осторожно отступил. На этот раз под ногой скрипнуло — наверное, рассохшийся паркет. Сразу настала тишина.

Я нащупал кровать и лёг, не раздеваясь. Сердце сильно билось, окно походило на чёрную яму — огни Ялты скрылись за подоконником…

Вскоре я понял, что в комнате кто-то есть.

Не раздалось ни единого звука, но будто красноватый отсвет разлился по полу, и я стал различать предметы. Серый прямоугольный глаз телевизора, подсвеченный снизу торшер, а рядом кресло…

В кресле кто-то сидел.

Я хотел вскрикнуть, но горло перехватило, и не смог выдавить ни звука. Как в кошмаре.

— Не бойся, — прозвучал тихий голос. — Почему люди такие пугливые? Я просто Аннабель…

Не досказав, она встала, и платье зеленоватой волной упало со стройной фигуры, открыв тёмные холмики грудей. Во рту у меня сразу пересохло.

А женщина приблизилась — теперь тёплый розовый свет струился по её груди и бёдрам, стекал на пол красноватой лужицей.

Красное и зелёное…

Аннабель наклонилась, и пышные волосы упали вокруг моего лица, скрыв даже этот слабый свет. Её глаза казались чёрными провалами, едва видимые губы приблизились к моим, а рука проникла под рубашку и легла на грудь.

Она показалась ледяной, но всё тело затрепетало…

И вдруг Аннабель отпрянула.

Свет снова упал на её лицо, и было видно, как расширились зрачки и ноздри. Она отняла руку, и ледяные пальчики скользнули по моему животу, так что меня бросило в жар.

Но Аннабель резко выпрямилась, держа в руке бумажник.

Я поразился: неужели меня банально хотели ограбить?

Если бы так…

Аннабель перевернула бумажник — со слабым звоном посыпалась мелочь, а следом выпал засохший цветок.

Засохший?

От фиолетового сияния тени прыгнули на стены, и тень Аннабель показалась самой огромной и грозной изо всех. Упав, цветок немного померк, но всё равно на него было больно смотреть — словно горящий аметист лежал на полу.

— Где ты?.. — свистящим шёпотом начала Аннабель, но вдруг резко повернулась и выбежала.

Я вскочил, сердце отчаянно билось, нагнулся и подобрал бумажник. Что происходит? Боязливо протянул руку к цветку…

И замер.

Словно прошелестел воздух, и цветок распался на две половинки — я успел заметить только туманную полосу. Судорожно вспыхнул фиолетовый свет — и померк.

Меч!

Весь в холодном поту, я поднял глаза и увидел тёмную фигуру — но это была не Аннабель.

— У тебя было оружие, но ты не воспользовался им, — раздался свистящий голос, и я сразу узнал только что слышанный под балконом. — Кто ты, второй раз встретившийся на пути?

Меня словно обдало морозом — я всё вспомнил! Мёртвый город, чёрную реку и три фигуры на гранитном берегу. Так вот почему знакомым показалось холодное очарование в голосе женщины…

Я не стал тратить времени на ответ. Выскочил на балкон и, перемахнув перила, покинул негостеприимный отель. Сильно ударился пятками, но это лучше, чем быть проткнутым насквозь. Меч у этого господина явно был хорошо наточен. Интересно, как он его провёз на Украину? Впрочем, и нас пограничники не досматривали. И ещё, кто он по национальности? Вроде бы не японец: я где-то читал, что японцы не выговаривают букву «л»…

Конечно, я не стоял как пень, а улепётывал со всех ног. Похоже, это становилось моим привычным занятием.