Лишь время покажет Арчер Джеффри

40

ДЖАЙЛЗ И ГАРРИ КЛИФТОН НА ПУТИ В МАЛДЖЕЛРИ ТЧК ДОЛЖНЫ ПРИБЫТЬ ОКОЛО ШЕСТИ ТЧК

Лорд Харви протянул телеграмму Джайлзу и хмыкнул:

— Прислано нашим общим другом, капитаном Таррантом. Как выяснилось, ошибся он только насчет времени прибытия.

— Нам пришлось идти от станции пешком, — негодовал Джайлз, едва прожевывая кусок.

— Да, я подумывал послать за вами машину к последнему поезду, — признал лорд Харви, — но ничто так не способствует хорошему аппетиту, как бодрящая прогулка по горной Шотландии.

Гарри улыбнулся. Он не произнес почти ни слова с тех пор, как они спустились к ужину, и, коль скоро Эмму усадили за дальним концом стола, ему пришлось довольствоваться редкими тоскливыми взглядами и гадать, оставят ли их когда-нибудь наедине.

Первым блюдом подали густую горскую похлебку, которую Гарри прикончил с несколько чрезмерной поспешностью, но когда Джайлзу принесли добавку, он тоже позволил наполнить свою тарелку еще раз. Гарри попросил бы и третью порцию, не веди остальные учтивой беседы, дожидаясь, пока они с Джайлзом закончат и можно будет подавать основное блюдо.

— Вам незачем тревожиться о том, будет ли кто-то гадать, куда вы делись, — изрек лорд Харви, — поскольку я уже отправил телеграммы сэру Уолтеру и миссис Клифтон, чтобы заверить их в вашей целости и сохранности. Я не стал утруждаться оповещением твоего отца, Джайлз, — добавил он без дальнейших пояснений.

Глянув на сидевшую напротив мать, Джайлз увидел, как та поджала губы.

Вскоре двери столовой распахнулись, и несколько ливрейных слуг вошли и убрали тарелки из-под супа. За ними последовали еще трое с серебряными подносами, на которых покоилось нечто, похожее, по мнению Гарри, на выводок худосочных цыплят.

— Надеюсь, вам по вкусу куропатки, мистер Клифтон, — произнес лорд Харви — первый человек, назвавший его мистером. — Я сам их подстрелил.

Гарри не смог придумать подобающего ответа. Он проследил, как Джайлз взял нож и вилку и начал отрезать от птицы тонюсенькие ломтики, вспоминая первый совместный ужин в школе Святого Беды. К тому времени, как тарелки остальных опустели, Гарри удалось отрезать кусочка три, и он подумал, что успеет состариться, прежде чем расправится с этим блюдом.

Настроение его улучшилось, когда посреди стола водрузили большое блюдо разнообразных фруктов, многие из которых Гарри никогда не видел. Юноша охотно выспросил бы у хозяина дома их названия и из каких стран они происходят, но тут ему вспомнился первый в жизни банан, с которым он оплошал. Он удовольствовался тем, что вновь последовал примеру Джайлза, внимательно наблюдая за тем, какой фрукт следует чистить, какой резать, а какой можно просто кусать.

Когда он закончил, появился слуга и поставил сбоку от его тарелки чашу с водой. Гарри уж изготовился пить, но увидел, что леди Харви окунула пальцы в свою чашу, а слуга мгновением позже подал ей льняную салфетку. Гарри сделал то же, и салфетка возникла, словно по волшебству.

После ужина дамы удалились в гостиную. Гарри хотелось присоединиться к ним, чтобы наконец-то поговорить с Эммой и рассказать ей обо всем, что случилось за последнее время. Но стоило ей выйти, как лорд Харви вновь сел на место, что послужило сигналом для лакея предложить его светлости сигару, пока еще один слуга наливал ему в большой бокал коньяка.

Отпив глоток, он кивнул, и перед Джайлзом и Гарри тоже поставили бокалы. Лакей закрыл сигарный ящик и налил им бренди.

— Что ж, — начал лорд Харви, выдохнув пару роскошных клубов дыма, — правильно ли я понимаю, что вы оба надеетесь поступить в Оксфорд?

— Гарри наверняка туда попадет, — ответил Джайлз. — Но мне придется набрать за лето пару сотен перебежек, причем одну из них желательно на стадионе «Лордз», чтобы экзаменаторы закрыли глаза на мои более очевидные недостатки.

— Джайлз просто скромничает, сэр, — вмешался Гарри. — У него не меньше шансов получить место в Оксфорде, чем у меня. В конце концов, он не только капитан крикетной команды, но и староста школы.

— Что ж, если вы справитесь, могу вас заверить, что вам предстоят три счастливейших года в вашей жизни. Если, конечно, предположить, что герр Гитлер все же не окажется настолько глуп, чтобы переиграть последнюю войну в тщетной надежде на иной исход.

Все трое подняли бокалы, и Гарри впервые в жизни попробовал бренди. Вкус ему не понравился, и он как раз гадал, не будет ли неучтиво с его стороны оставить угощение недопитым, когда лорд Харви пришел ему на выручку.

— Пожалуй, нам пора присоединиться к дамам, — изрек он, осушив бокал.

Он отложил сигару в пепельницу, поднялся и вышел из столовой, не дожидаясь возражений. Юноши последовали за ним в гостиную.

Лорд Харви занял место рядом с Элизабет, а Джайлз подмигнул и направился к бабушке. Гарри сел на диван к Эмме.

— Как любезно с твоей стороны приехать сюда, Гарри, — заговорила она, коснувшись его руки.

— Я очень сожалею о том, что произошло после пьесы. На деюсь только, не я виноват в твоих неприятностях.

— Как ты можешь быть в этом виноват, Гарри? Ты никогда не делал ничего, чтобы отец разговаривал с мамой в подобном тоне.

— Но всем же известно, твой отец считает, что нам не следует быть вместе даже на сцене.

— Давай поговорим об этом завтра утром, — шепнула Эмма. — Погуляем одни по холмам, там никто нам не помешает.

— Буду ждать с нетерпением, — отозвался Гарри.

Ему так хотелось взять ее за руку, но в их сторону постоянно поглядывало слишком много глаз.

— Вы, молодые люди, наверное, очень устали после такой тяжелой дороги, — заметила леди Харви. — Шли бы вы спать, увидимся за завтраком.

Гарри вовсе не хотелось спать; он предпочел бы остаться с Эммой и выяснить, не узнала ли та, почему ее отец так возражает против их общения. Но Джайлз немедленно встал, чмокнул в щеку бабушку и мать и пожелал всем доброй ночи, не оставив Гарри иного выбора, кроме как удалиться следом. Он нагнулся, поцеловал Эмму в щеку, поблагодарил хозяев за чудесный вечер и вышел за Джайлзом.

В вестибюле Гарри задержался, чтобы полюбоваться натюрмортом кисти художника Пепло, изображавшим вазу с фруктами, и тут к нему выбежала Эмма, бросилась на шею и нежно поцеловала в губы.

Джайлз продолжал подниматься по лестнице, как будто ничего не заметил, а Гарри не отрывал взгляда от двери гостиной. Когда та скрипнула у Эммы за спиной, девушка отстранилась.

— «Прости, прости. Прощанье в час разлуки несет с собою столько сладкой муки», — прошептала она.

— Что до утра бы мог прощаться я, — подхватил Гарри.

— Куда направляетесь? — спросила Элизабет Баррингтон, выйдя из столовой.

— Хотим подняться на утес Кавен, — ответила Эмма. — Не ждите нас, поскольку, возможно, вы больше никогда нас не увидите.

Мать рассмеялась.

— Тогда не забудьте потеплее одеться, ведь в горной Шотландии простужаются даже овцы. Джайлз, — позвала она, дождавшись, пока Гарри закроет дверь, — дедушка ждет нас у себя в кабинете к десяти утра.

Это показалось Джайлзу скорее приказом, чем просьбой.

— Да, мама.

Выглянув затем в окно, он увидел сестру и друга, уходивших по тропинке к утесу Кавен. Они прошли несколько ярдов, и Эмма взяла Гарри за руку. Джайлз улыбнулся, а они свернули в сторону и скрылись в соснах.

В холле начали бить часы, и Джайлзу пришлось поторопиться, чтобы успеть в дедушкин кабинет до последнего их удара. Его мать, бабушка и дед прервали разговор, как только он вошел в комнату. Они явно ждали его.

— Присаживайся, мой мальчик, — пригласил дед.

— Спасибо, сэр, — ответил Джайлз и сел на стул между матерью и бабушкой.

— Полагаю, эту встречу правильнее назвать военным советом, — начал лорд Харви, взглянув на собравшихся из своего кожаного кресла с высокой спинкой, словно обращался к совету директоров. — Я постараюсь ввести вас в курс дела, прежде чем мы наметим наилучший план действий.

Джайлзу польстило, что дед уже сейчас видит в нем полноправного члена семейного совета.

— Вчера вечером я связался по телефону с Уолтером. Поведением Хьюго на спектакле он был возмущен так же, как и я сам, когда выслушал Элизабет, хотя насчет случившегося по ее возвращении в особняк мне пришлось его просветить.

Мать Джайлза склонила голову, но не стала перебивать отца.

— Далее я сообщил ему, что у меня состоялся долгий разговор с дочерью и нам, по общему мнению, осталось лишь два возможных выхода.

Джайлз откинулся на спинку стула, но не расслабился.

— Я ясно дал понять Уолтеру, что для того, чтобы Элизабет вообще стала рассматривать возможность возвращения в особняк, Хьюго придется пойти на ряд уступок. Во-первых, он должен принести искренние извинения за свое отвратительное поведение.

Бабушка Джайлза согласно кивнула.

— Во-вторых, он больше никогда — я повторяю, никогда — не предложит забрать Эмму из ее школы, а в будущем окажет ей полную поддержку при поступлении в Оксфорд. Видит бог, в наше время и юноше непросто добиться успеха, а для женщины это и вовсе почти невозможно.

Третье, и самое важное мое требование, на котором я настаивал весьма твердо, заключается в том, что он должен объяснить нам свое упорное, возмутительное поведение с Гарри Клифтоном. Я подозреваю здесь некую связь с попыткой дяди Гарри обокрасть Хьюго. Грехи отца — одно дело, но дяди… Я отказываюсь мириться с тем, что он, как сам неоднократно заявлял Элизабет, считает Клифтона недостойным общаться с его детьми, ибо отец того был портовым рабочим, а мать служит официанткой. Возможно, Хьюго забыл, что мой дед был мелким клерком в виноторговой фирме, а его собственный дед бросил школу в двенадцать лет, устроившись на работу в порт, совсем как отец юного Клифтона. И просто на случай, если у кого-то вылетело из головы, — в этой семье я первый лорд Харви, и большего выскочку не так уж легко найти.

Джайлз с трудом удержался от возгласа одобрения.

— Далее, вряд ли кому-то из нас удалось не заметить, — продолжал лорд Харви, — как относятся друг к другу Эмма и Гарри, что едва ли можно считать удивительным, поскольку оба они незаурядные молодые люди. Если со временем их приязнь перерастет в любовь, никто не обрадуется этому больше, чем мы с Викторией. По этому вопросу Уолтер полностью со мной согласился.

Джайлз улыбнулся. Он был бы только рад, стань Гарри членом семьи, хотя и не верил, что отец когда-нибудь с этим смирится.

— Я сказал Уолтеру, — продолжал дед, — что, если Хьюго сочтет для себя невозможным выполнить эти условия, Элизабет не останется другого выхода, кроме как немедленно начать бракоразводный процесс. Также мне придется отказаться от места в совете директоров компании Баррингтона и публично объявить о причинах.

Это опечалило Джайлза, поскольку он знал, что в обеих семьях еще не случалось разводов.

— Уолтер любезно согласился связаться со мной в ближайшие несколько дней, после того как все обсудит с сыном, но уже сообщил, что Хьюго пообещал бросить пить и, судя по всему, искренне раскаивается в своей выходке. Позвольте напоследок напомнить вам, что все это исключительно семейное дело, которое ни при каких обстоятельствах не должно обсуждаться с посторонними. Нам остается только надеяться, что произошедшее лишь прискорбная случайность, которая вскоре будет забыта.

На следующее утро отец Джайлза позвонил и попросил его к телефону. Он рассыпался в извинениях, объяснив, как сожалеет, что упрекнул сына в вещах, повинен в которых был исключительно он сам, и умолял Джайлза сделать все возможное, чтобы убедить мать и Эмму вернуться в Глостершир отпраздновать Рождество. Он выразил надежду на то, что инцидент, как и считал его тесть, быстро забудется. Гарри Клифтона он не упомянул ни словом.

41

Сойдя с поезда на вокзале Темпл-Мидс, Джайлз с матерью подождали в машине, пока Эмма прощалась с Гарри.

— Они пробыли вместе девять дней, — заметил Джайлз. — И похоже, забыли, что завтра снова увидятся.

— И послезавтра тоже, — добавила его мать. — Но и ты постарайся не забывать, что однажды, каким бы невероятным это ни казалось сейчас, подобное может случиться даже с тобой.

В конце концов Эмма присоединилась к ним, но, когда они отъехали, продолжала выглядывать из заднего окна и без устали махала, покуда Гарри не скрылся вдали.

Джайлзу не терпелось вернуться домой и наконец-то выяснить, что такого мог натворить Гарри, чтобы отец так сурово обращался с ним все эти годы. Он перебрал с десяток вариантов, но все отбросил. Теперь он надеялся услышать правду. Он бросил взгляд на мать. Та редко проявляла чувства, но волновалась все сильнее по мере приближения к долине Чу.

Когда машина подъехала к дому, отец Джайлза ждал на верхней ступеньке, чтобы приветствовать их, — Дженкинса рядом с ним не было. Отец немедленно извинился перед Элизабет, а затем и перед детьми, прежде чем признался, как сильно по ним скучал.

— Чай подан в гостиной, — сообщил он. — Пожалуйте туда, когда будете готовы.

Джайлз спустился первым и с некоторой неловкостью занял кресло напротив отца. Пока они ждали мать и Эмму, отец довольствовался тем, что расспрашивал Джайлза, понравилось ли ему в Шотландии, и докладывал, что няня повезла Грэйс в Бристоль покупать школьную форму. Гарри он не упомянул ни разу. Когда мать и сестра Джайлза вошли в комнату несколькими минутами позже, отец сразу же встал. Они сели, и он сам разлил чай, явно не желая, чтобы кто-нибудь из слуг слышал его признание.

Когда все устроились, отец Джайлза присел на край кресла и негромко заговорил:

— С вашего позволения, я начну с глубоких сожалений о моем неприемлемом поведении в тот вечер, который все называют величайшим успехом Эммы. Плохо уже то, что твоего отца не было в зале, когда ты вышла на поклон, Эмма, — проговорил он, глядя прямо в глаза дочери, — но то, как я обошелся с твоей матерью, когда вы вернулись домой, и вовсе непростительно, и я понимаю, что потребуется время, чтобы зажила эта глубокая рана.

Хьюго Баррингтон спрятал лицо в ладонях, и Джайлз заметил, что он дрожит. Но вот отец взял себя в руки.

— Все вы по различным причинам спрашивали, почему я все эти годы так плохо относился к Гарри Клифтону. Да, его присутствие невыносимо, но вина за это лежит исключительно на мне самом. Когда вы узнаете причину, то, наверное, поймете меня, а то и посочувствуете.

Джайлз покосился на мать, которая сидела в кресле, напряженно выпрямившись. Невозможно было угадать ее чувства.

— Много лет назад, — продолжал Баррингтон, — едва лишь став управляющим директором компании, я убедил правление в необходимости расширить дело и заняться кораблестроением, несмотря на возражения отца. Я подписал кон тракт с канадской фирмой на строительство торгового судна под названием «Кленовый лист». Это обернулось не только изрядными убытками для компании, но и личной трагедией для меня, от которой я так полностью и не оправился и вряд ли когда-нибудь смогу. Позвольте мне объяснить.

Однажды вечером ко мне в кабинет ворвался портовый рабочий, твердивший, будто его товарищ замурован в корпусе «Кленового листа» и погибнет, если я не отдам приказ вскрыть обшивку. Я, разумеется, немедленно спустился в док, но бригадир заверил меня, что в этой истории нет ни слова правды. Однако я настоял на том, чтобы люди положили инструменты, и мы прислушались, не донесется ли из корпуса какого-либо звука. Я выждал достаточно долго, но, поскольку тишину ничто не нарушило, отдал приказ возвращаться к работе, так как мы уже на несколько недель отставали от графика.

Я предполагал, что пресловутый рабочий явится на следующий день к началу смены. Но он не только не пришел — его никто и никогда больше не видел. Его возможная смерть с тех пор отягощает мою совесть. — Он прервался, поднял голову и добавил: — Этого человека звали Артур Клифтон, а Гарри — его единственный сын.

Эмма начала всхлипывать.

— Представьте, если это вообще возможно, какие чувства я испытываю всякий раз, когда вижу этого молодого человека, и каково придется ему, если он вдруг узнает, что я, возможно, виноват в гибели его отца. То, что Гарри Клифтон стал лучшим другом Джайлза и полюбил мою дочь, — поворот, достойный греческой трагедии.

И он снова спрятал лицо в ладонях и некоторое время молчал.

— Если вы хотите задать какие-то вопросы, — предложил он, когда все же поднял взгляд, — я приложу все усилия, чтобы на них ответить.

Джайлз подождал, позволяя матери высказаться первой.

— Ты отправил в тюрьму невиновного человека? — тихо спросила Элизабет.

— Нет, моя дорогая, — заверил ее Баррингтон. — Надеюсь, ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что я не способен на подобное. Стэн Танкок был обычным вором, ворвавшимся в мой кабинет и обокравшим меня. Поскольку он приходился шурином Артуру Клифтону — и не по какой иной причине, — я принял его обратно на работу, когда он вышел на волю.

Впервые за все время Элизабет улыбнулась.

— Отец, а мне спросить можно? — заговорил Джайлз.

— Да, конечно.

— Посылал ли ты следить за нами кого-нибудь, когда мы с Гарри отправились в Шотландию?

— Да, Джайлз, посылал. Мне очень хотелось знать, где находятся мама с Эммой, чтобы извиниться перед ними за свое постыдное поведение. Пожалуйста, постарайся меня простить.

Внимание собравшихся в комнате сосредоточилось на Эмме, которая до сих пор молчала. Но, когда она заговорила, ее слова застали всех врасплох.

— Тебе придется объяснить все это Гарри, — прошептала она, — и если он согласится тебя простить, ты должен будешь принять его в нашу семью.

— Я с радостью готов видеть его в нашей семье, милая, и вполне пойму Гарри, если он никогда в жизни не захочет со мной разговаривать. Но я не могу рассказать ему правду о том, что случилось с его отцом.

— И почему же? — резко спросила Эмма.

— Мать Гарри ясно дала понять: она не хочет, чтобы он когда-нибудь узнал, как умер его отец, ибо его вырастили в убеждении, что тот был героем войны. До сих пор я держал слово никогда и никому не рассказывать о событиях того ужасного дня.

Элизабет Баррингтон встала, подошла к мужу и нежно его поцеловала. Баррингтон не выдержал и зарыдал. Мгновением позже Джайлз бросился к родителям и обнял отца за плечи.

Эмма даже не шелохнулась.

42

— А твоя мать всегда была такой красавицей? — спросил Джайлз. — Или я просто становлюсь старше?

— Понятия не имею, — отозвался Гарри. — Могу только сказать о твоей матери: она всегда выглядит элегантно.

— Как бы я ни любил это милое создание, оно определенно кажется доисторическим в сравнении с твоей, — заметил Джайлз, когда Элизабет Баррингтон направилась в их сторону с зонтиком от солнца в одной руке и сумочкой в другой.

Джайлз, как и всякий подросток, ужасался материнским нарядам. Что до выбора шляп, тут дела обстояли хуже, чем на скачках в Аскоте, — все дамы до единой пытались перещеголять друг друга.

Гарри внимательнее пригляделся к Мэйзи, беседовавшей с доктором Пейджетом. Она действительно привлекала много больше внимания, чем все матери, которые были здесь, и он немного смутился. Но его радовало, что по ней уже не так заметны обременявшие ее финансовые тяготы. Он предполагал, что к этому имел отношение мужчина, стоявший справа от нее.

Как бы ни был Гарри признателен мистеру Аткинсу, ему не очень хотелось видеть его своим отчимом. Возможно, ревность и опека мистера Баррингтона в отношении дочери и были несколько чрезмерными, но Гарри не мог отрицать в себе тех же чувств, когда речь заходила о матери.

Недавно она сообщила ему, что мистер Фрэмптон весьма доволен ее работой в отеле, а потому поставил старшей над всей ночной сменой и еще раз повысил жалованье. И действительно, Гарри больше не приходилось ждать, пока брюки не станут ему слишком коротки, чтобы заменить их новыми. Но его все равно удивило, когда она ни слова не сказала о стоимости его поездки в Рим с Обществом ценителей искусства.

— Как я рада видеть вас, Гарри, в день вашего торжества, — обратилась к нему миссис Баррингтон. — Две награды, если я правильно помню. Жаль, Эмма не смогла приехать и разделить праздник, но мисс Уэбб наотрез отказалась отпускать своих девочек с занятий ради чужого актового дня, даже если их братья — старосты школы.

К ним подошел мистер Баррингтон, и Джайлз внимательно проследил за тем, как он пожал руку Гарри. Со стороны отца по-прежнему ощущалась прохладца, но никто не мог отрицать, что он прилагал все усилия, чтобы это скрыть.

— Итак, когда вы ожидаете получить ответ из Оксфорда, Гарри? — спросил Баррингтон.

— На следующей неделе, сэр.

— Уверен, вам предложат место, а вот Джайлз, подозреваю, так и балансирует на грани успеха.

— Не забывайте, что у него тоже был свой звездный час, — возразил Гарри.

— Что-то не припомню, — заметила миссис Баррингтон.

— Гарри, наверно, имеет в виду сотню перебежек, которую я набрал на стадионе «Лордз», мама.

— Как бы поразительно это ни было, хоть убей, не представляю, как это поможет тебе попасть в Оксфорд, — сказал отец.

— В обычных обстоятельствах я бы с тобой согласился, — парировал Джайлз, — не сиди в это время их профессор истории рядом с президентом Марилебонского крикетного клуба.

Последовавший смех заглушил колокольный звон. Мальчики поспешно направились в актовый зал, а их родители послушно потянулись следом, держась в нескольких шагах позади.

Джайлз и Гарри заняли места среди старост и лауреатов в первых трех рядах.

— Помнишь наш первый день в школе Святого Беды, — спросил Гарри, — когда мы все сидели в первом ряду, напуганные доктором Оукшоттом?

— Я никогда не боялся Шота, — возразил Джайлз.

— Да уж, конечно, только не ты, — сказал Гарри.

— Но я помню, как мы спустились к завтраку и ты вылизал тарелку из-под каши.

— А я припоминаю, что ты обещал никогда об этом не говорить, — шепнул Гарри.

— И обещаю, что больше не стану, — ответил Джайлз, не удосужившись понизить голос. — Как там звали того жуткого типа, который всыпал тебе в первый же вечер?

— Фишер, — ответил Гарри. — И случилось это на второй день.

— Интересно, что он сейчас поделывает?

— Должно быть, правит нацистским молодежным лагерем.

— Тогда это неплохой повод отправиться на войну, — заявил Джайлз, когда зал встал, чтобы приветствовать председателя и прочих членов попечительского совета.

Вереница хорошо одетых людей медленно прошествовала по проходу и взошла на сцену. Последним свое место занял мистер Бартон, директор, но не раньше чем усадил почетного гостя в центральное кресло первого ряда.

Когда все сели, директор встал, чтобы приветствовать родителей и гостей, после чего перешел к ежегодному докладу о достижениях школы. Начал он с того, что назвал тридцать восьмой год выдающимся, и следующие двадцать минут развивал это утверждение, подробно перечисляя академические и спортивные успехи. В заключение он пригласил достопочтенного Уинстона Черчилля, почетного главу Бристольского университета и члена парламента от Эппинга, обратиться к выпускникам и вручить награды.

Мистер Черчилль медленно поднялся и некоторое время взирал на собравшихся сверху вниз, прежде чем заговорить.

— Некоторые почетные гости начинают речь с утверждения, что в школе они никогда не получали наград, да и, по сути, всегда были последними в классе. Я не могу заявить ничего подобного: хоть я и вправду не получил ни одной награды, по крайней мере последним я не был — только вторым с конца.

Мальчики разразились хохотом и приветственными возгласами, а учителя заулыбались. Один лишь Дикинс остался равнодушным.

Как только смех начал утихать, Черчилль нахмурился:

— Сегодня наша страна смотрит в лицо одному из тех великих мгновений истории, когда от британского народа снова может зависеть судьба всего свободного мира. Многие из вас, присутствующих в этом актовом зале…

Он понизил голос и сосредоточил внимание на мальчиках, ни разу не взглянув в сторону их родителей.

— Те из нас, кто пережил Великую войну, никогда не забудут трагедию человеческих потерь, обрушившуюся на наш народ, и воздействие, которое она оказала на целое поколение. Из двадцати моих одноклассников в Харроу, отправившихся служить на передовую, лишь трое прожили достаточно долго, чтобы проголосовать на выборах. Мне остается только надеяться, что, кому бы ни довелось произносить подобную речь через двадцать лет, он не назвал бы эту варварскую и бессмысленную трату человеческих жизней первой мировой войной. И с этим единственным упованием я желаю вам долгой, счастливой и успешной жизни.

Джайлз одним из первых вскочил, чтобы стоя аплодировать почетному гостю, когда тот вернулся на место. Он был уверен, что, если Британии не останется другого выхода, как только вступить в войну, именно этот человек должен принять руководство у Невилла Чемберлена и стать премьер-министром. Когда несколько минут спустя все сели, директор попросил мистера Черчилля вручить на грады.

Джайлз и Гарри не удержались от одобрительных возгласов, когда мистер Бартон не только объявил Дикинса лучшим учеником выпуска, но и добавил: