Лишь время покажет Арчер Джеффри

46

Следующую неделю Гарри провел в ожидании еще одной сногсшибательной новости. А когда дождался, то завопил от восторга.

В последний день триместра Джайлз получил телеграмму с уведомлением о месте в оксфордском колледже Брейзноуз для изучения истории.

— На волосок от провала — так выразился доктор Пейджет, когда докладывал директору.

Два месяца спустя обладатели высшей, повышенной и отсутствующей стипендии разными видами транспорта прибыли в старинный университетский город, чтобы приступить к трехлетней учебе.

Гарри записался в театральное общество и на военную подготовку, Джайлз — в студенческий союз и крикетный клуб, а Дикинс осел кротом в недрах Бодлианской библиотеки. Он уже решил провести остаток жизни именно в Оксфорде.

Сам Гарри не мог с такой уверенностью назначить себе жизненную стезю, пока премьер-министр продолжал то и дело летать в Германию и возвращаться на аэродром Хестон с улыбкой на лице, размахивая листком бумаги и говоря людям то, что им хотелось услышать. Гарри ничуть не сомневался, что Британия стоит на пороге войны.

— Разве ты не заметила, что герр Гитлер никогда не утруждает себя ответным визитом? — пояснил он, когда Эмма спросила, почему он так в этом убежден. — Мы ведем себя словно докучливый поклонник, и нас в итоге отвергнут с презрением.

Эмма не прислушалась к его словам — ей, как и мистеру Чемберлену, не хотелось верить в их правоту.

Она писала Гарри по два, а то и три раза в неделю, несмотря на то что упорно трудилась, готовясь к вступительным экзаменам в Оксфорд.

Когда Гарри вернулся в Бристоль на рождественские каникулы, они с Эммой проводили вместе все время, какое им удавалось выкроить, хоть он и старался не попадаться на глаза мистеру Баррингтону.

Эмма отказалась поехать с родными в Тоскану, не скрывая от отца желания остаться с Гарри.

С приближением ее вступительного экзамена количество часов, которые она проводила в комнатке «Древности», произвело бы впечатление даже на Дикинса. Зато у Гарри складывалось мнение, что она собиралась блеснуть перед экзаменаторами не хуже, чем годом раньше — его друг-отшельник. Всякий раз, когда он высказывался на этот счет при Эмме, та напоминала, что на одну девушку-студентку в Оксфорде приходится двадцать юношей.

— Ты всегда можешь пойти в Кембридж, — не подумав, предложил Джайлз.

— Где царят еще более доисторические нравы, — подхватила Эмма. — Они по-прежнему не присуждают ученых званий женщинам.

Но больше всего она страшилась не провала в Оксфорде, а того, что, когда она туда поступит, уже объявят войну и Гарри завербуется в армию и отправится воевать далеко-далеко от Англии. Всю жизнь она видела бесчисленных женщины в неизменном трауре — в память о мужьях, возлюбленных, братьях и сыновьях, так и не вернувшихся с войны, про которую никто больше не говорил, будто она должна положить конец всем войнам.

Она умоляла Гарри не уходить добровольцем на фронт, а хотя бы дождаться призыва. Но после того, как Гитлер вторгся в Чехословакию и аннексировал Судетскую область, Гарри уже не сомневался, что война с Германией неизбежна и, как только ее объявят, он тут же наденет форму.

Когда он пригласил Эмму на бал в День поминовения [52] в конце первого курса, она твердо решила не обсуждать с ним возможность войны. А заодно приняла еще одно решение.

Эмма приехала в Оксфорд утром перед балом и остановилась в отеле «Рэндольф». Остаток дня Гарри, уверенный, что через считаные месяцы она приступит к учебе здесь же, показывал ей Сомервилль-колледж, Музей Ашмола и Бодлианскую библиотеку.

Девушка вернулась в отель пораньше, чтобы приготовиться к балу. С Гарри они договорились, что он зайдет за ней в восемь.

Он появился в дверях отеля за несколько минут до назначенного срока. На нем был стильный темно-синий смокинг, подаренный матерью на девятнадцатый день рождения. Гарри позвонил Эмме в номер с конторки портье, чтобы сообщить, что прибыл и ждет в фойе.

— Сейчас спущусь, — пообещала она.

Минуты шли, и Гарри начал расхаживать по фойе, гадая, сколько значит это «сейчас». Но Джайлз частенько говорил ему, что чувство времени передалось ей от матери.

А затем он увидел ее стоящей на верхней ступеньке лестницы. Он не шелохнулся, когда она медленно начала спускаться. Бирюзовое шелковое платье без бретелек подчеркивало ее изящную фигуру. Все остальные юноши в зале, похоже, готовы были поменяться местами с Гарри.

— Ух ты, — выговорил он, когда она оказалась у подножия лестницы. — Вивьен Ли, да и только! Кстати, чудесные туфли.

Эмма решила, что первая часть ее плана выполняется успешно.

Они вышли из отеля и рука об руку направились к площади Редклифф. Когда они вошли в ворота колледжа Гарри, солнце уже клонилось за Бодлианскую библиотеку. Никто из тех, кто в тот вечер вступал под своды Брейзноуза, не предполагал, что Британия находится в считаных неделях от войны и больше половины юношей, собравшихся танцевать всю ночь напролет, никогда не увидят выпуска.

Но разве могли об этом думать беззаботные юные пары, танцевавшие под музыку Коула Портера и Джерома Керна. Пока несколько сот студентов и их гостей выпивали шампанское ящик за ящиком и поглощали горы копченого лосося, Гарри старался ни на миг не выпускать Эмму из виду, опасаясь, что какой-нибудь наглец попытается ее умыкнуть.

Джайлз выпил шампанского чуть больше, чем следовало, съел слишком много устриц и за весь вечер не танцевал дважды с одной и той же девушкой.

В два часа утра оркестр танцевальной музыки Билли Коттона заиграл последний вальс. Гарри с Эммой прижались друг к другу, покачиваясь в ритме мелодии.

Когда дирижер наконец поднял палочку для государственного гимна, Эмма невольно обратила внимание на то, что все юноши вокруг нее, насколько ни были пьяны, замерли по стойке «смирно» и затянули «Боже, храни короля».

Гарри и Эмма неторопливо прогулялись до «Рэндольфа», болтая о пустяках, — им не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.

— Ну, по крайней мере, ты вернешься сюда через две недели на вступительный экзамен, — заметил Гарри, пока они поднимались по ступенькам к отелю, — так что довольно скоро я снова тебя увижу.

— Верно, — подтвердила Эмма, — но у меня не будет времени отвлекаться, пока не сдам последнюю работу. А вот когда с этим будет покончено, остаток выходных проведем вместе.

Гарри уже собрался поцеловать ее на прощание, но девушка его остановила.

— Ты не поднимешься ко мне в номер? — шепнула она. — У меня есть для тебя подарок. Не хочу, чтобы ты думал, будто я забыла о твоем дне рождения.

Вид у Гарри был удивленный, как и у портье, когда юная пара, держась за руки, поднялась по лестнице. Когда они добрались до номера Эммы, та некоторое время взволнованно возилась с ключом, пока дверь все же не открылась.

— Я скоро вернусь, — пообещала она и скрылась в ванной.

Гарри сел на единственный в номере стул и стал думать, что бы ему больше всего хотелось на день рождения. Когда дверь ванной открылась, приглушенный свет обрисовал силуэт Эммы. На смену изящному платью без бретелек пришло гостиничное полотенце.

Пока она медленно приближалась, Гарри слышал, как колотится его сердце.

— По-моему, на тебе слишком много надето, милый, — заметила Эмма, стянув с него смокинг и уронив на пол.

Дальше она развязала галстук-бабочку, затем расстегнула пуговицы на рубашке, и оба предмета одежды составили компанию смокингу. Пара туфель и пара носков последовали за ними, а потом Эмма медленно стащила с него брюки. Она уже собралась избавиться от последнего оставшегося препятствия, когда он подхватил ее на руки и понес на другой конец спальни.

Едва он бесцеремонно сгрузил ее на кровать, полотенце упало на пол. Эмма часто представляла себе это мгновение с тех пор, как они вернулись из Рима, и думала, что ее первый опыт окажется неловким и неуклюжим. Но Гарри был нежен и внимателен, хотя явно волновался не меньше ее самой. А потом она лежала в его объятиях, не желая засыпать.

— Тебе понравился подарок? — спросила она.

— Да, — уверил ее Гарри. — Но я надеюсь, мне не понадобится ждать целый год следующего. Кстати, я вспомнил, что у меня тоже есть для тебя подарок.

— Но у меня же не день рождения.

— А он не на день рождения.

Гарри выпрыгнул из постели, подобрал с пола брюки и зашарил по карманам, пока не обнаружил небольшую, обтянутую кожей коробочку. Он вернулся к кровати и опустился на одно колено.

— Эмма, милая, — обратился к ней Гарри, — ты выйдешь за меня замуж?

— Хорошо же ты смотришься там, внизу, — сказала она нахмурившись. — Ложись обратно в постель, пока не замерз до смерти.

— Не раньше чем ты ответишь.

— Не глупи, Гарри. Я решила, что мы поженимся, в тот день, когда ты приехал в особняк на двенадцатый день рождения Джайлза.

Гарри рассмеялся и надел колечко на безымянный палец ее левой руки.

— Прости, что бриллиант такой маленький, — добавил он.

— Он огромен, как «Риц», — заверила его Эмма, когда он вернулся в постель. — И раз уж ты все так хорошо подготовил, — поддразнила она, — какой ты назначил день?

— Суббота, двадцать девятое июля, в три часа дня.

— Почему именно тогда?

— Это последний день триместра, да и с университетской церковью мы не договоримся после того, как я уеду на каникулы.

Эмма села, схватила карандаш и блокнот с прикроватной тумбочки и начала строчить.

— Что ты делаешь?

— Составляю список гостей. Если у нас осталось всего семь недель…

— Это может подождать, — остановил ее Гарри, снова привлекая к себе. — Мне кажется, приближается новый день рождения.

— Ей слишком рано думать о свадьбе, — заявил отец Эммы, как будто ее вовсе не было в комнате.

— Ей столько же лет, сколько было мне, когда ты сделал мне предложение, — напомнила ему Элизабет.

— Но тебе же не предстоял самый важный экзамен в твоей жизни всего за несколько недель до свадьбы.

— Именно поэтому я взяла на себя все приготовления, — заметила Элизабет. — Эмме не придется отвлекаться, пока экзамены не закончатся.

— Но лучше отложить свадьбу на пару месяцев. В конце концов, куда торопиться?

— Чудесная мысль, папочка, — подхватила Эмма, открыв рот впервые за весь разговор. — А может, нам еще и попросить герра Гитлера, чтобы тот на пару месяцев отложил войну, потому что твоя дочь хочет выйти замуж?

— А что думает об этом миссис Клифтон? — спросил отец, пропустив шпильку мимо ушей.

— А что, кроме радости, могла доставить ей эта новость? — удивилась Элизабет.

Он не ответил.

Сообщение о грядущей свадьбе Эммы Грэйс Баррингтон и Гарольда Артура Клифтона было опубликовано в «Таймс» десять дней спустя. Первое объявление о предстоящем бракосочетании в следующую же субботу прочел преподобный Стайлер с кафедры церкви Святой Марии, и более трехсот приглашений было разослано за неделю. Никого не удивило, когда Гарри попросил Джайлза быть его шафером, а капитана Тарранта и Дикинса — главными распорядителями.

Но сам юноша был потрясен, когда получил от Смоленого Джека письмо, отклонявшее его любезное приглашение: тот не мог покинуть свой пост в сложившихся обстоятельствах. Гарри написал ему снова, упрашивая поду мать еще раз и, по крайней мере, присутствовать на свадьбе, даже если он не готов взять на себя обязанности распорядителя. Ответ Смоленого Джека еще больше сбил его с толку.

«Мне кажется, что мое присутствие может вызвать определенную неловкость», — написал он.

— О чем это он? — недоумевал Гарри. — Он ведь знает, что окажет нам честь, если приедет.

— Он не многим лучше моего отца, — заметила Эмма. — Тот отказывается меня выдавать и вообще не уверен, что будет на свадьбе.

— Но ты же говорила, что он обещал теперь все время тебя поддерживать.

— Да, но это мгновенно переменилось, стоило ему услышать о нашей помолвке.

— Да и моя мать была не в восторге, — признался Гарри.

Эмма не виделась с ним, пока не вернулась в Оксфорд на экзамены, да и тогда не раньше чем сдала последнюю работу. Когда она вышла из экзаменационного зала, ее жених ждал на верхней ступеньке с бутылкой шампанского в одной руке и парой бокалов в другой.

— Ну, справилась? — спросил он, наполняя ее бокал.

— Не знаю, — вздохнула Эмма, глядя на толпу девушек, выходящих из экзаменационного зала. — Я даже не представляла, во что ввязалась, пока не увидела, сколько их тут.

— Что ж, по крайней мере, тебе есть на что отвлечься, пока ждешь результатов.

— Осталось всего три недели, — напомнила Эмма. — Более чем достаточно, если ты вдруг передумаешь.

— Если ты не получишь стипендии, то мне, возможно, придется пересмотреть решение. Нельзя же допустить, чтобы меня видели в обществе обычной студентки.

— Тогда если получу высшую, то пересматривать буду я — поищу себе ровню.

— Дикинс по-прежнему свободен, — сообщил Гарри, подливая ей шампанского.

— К тому времени будет поздно, — сказала Эмма.

— Почему?

— Потому что результаты должны объявить в утро нашей свадьбы.

Большую часть выходных Эмма с Гарри провели в тесном гостиничном номере и если не занимались любовью, то бесконечно обсуждали детали предстоящей свадьбы. К вечеру воскресенья Эмма сказала Гарри:

— Мама ну просто на высоте, чего я совершенно не могу сказать об отце.

— Как по-твоему, он вообще появится?

— О да. Мама уговорила его прийти, но он по-прежнему против нашей свадьбы. А что слышно от Смоленого Джека?

— Он даже не ответил на мое последнее письмо, — ответил Гарри.

47

— А ты слегка пополнела, милая, — сказала мать Эммы, пытаясь совладать с последней застежкой на спине свадебного платья дочери.

— Мне так не кажется, — ответила Эмма, критически осматривая себя в зеркале.

— Потрясающе, — вынесла свое суждение Элизабет, встав позади, чтобы полюбоваться нарядом невесты.

Они несколько раз ездили в Лондон, чтобы платье подогнала по фигуре мадам Рене, владелица небольшой модной лавки в Мейфэре, к услугам которой, по слухам, прибегали королева Мария и королева Елизавета. Мадам Рене лично наблюдала за каждой примеркой, и традиционное викторианское шитое кружево на шее и по кромке вполне естественно сочеталось с новинкой — шелковым лифом и юбкой-колоколом в стиле ампир, вошедшими в моду в этом году. Маленькую кремовую шляпку в форме капли, как заверила их мадам Рене, в следующем году станут носить все модницы. Отец Эммы высказался по этому поводу лишь единожды — когда увидел счет.

Элизабет Баррингтон глянула на часы. Без девятнадцати минут три.

— Спешить незачем, — сказала она Эмме, когда в дверь постучали.

Она была уверена, что повесила табличку «Не беспокоить» на дверную ручку, и велела водителю не ждать их раньше трех. На вчерашней репетиции дорога от отеля до церкви заняла семь минут. Элизабет рассчитала все так, чтобы Эмма прибыла с легким опозданием.

— Пусть они несколько минут подождут, только не давай им повода для беспокойства.

В дверь постучали снова.

— Я открою, — сказала Элизабет и подошла к двери.

Молодой посыльный в нарядной красной форме протянул ей телеграмму, уже одиннадцатую за этот день.

— Мне велели передать вам, мадам, — сообщил он, когда она уже собиралась закрыть дверь, — что это важно.

Первым делом Элизабет подумала: в последнюю минуту кто-то хочет сообщить, что не приедет. А если так, то придется пересаживать гостей за главным столом на приеме. Она вскрыла телеграмму и прочла.

— От кого это? — спросила Эмма, сдвинув шляпку еще на дюйм и усомнившись, не чересчур ли это смело.

Элизабет протянула ей телеграмму. Прочитав ее, Эмма разрыдалась.

— Поздравляю тебя, милая, — сказала мать, достав из сумочки носовой платок и вытирая ей слезы. — Я бы тебя обняла, но боюсь помять платье.

Удовлетворившись видом Эммы, Элизабет глянула на себя в зеркало чтобы проверить собственный наряд. Как сказала ей мадам Рене: «Вы не должны затмить невесту, но в то же время не можете позволить себе остаться незамеченной». Особенно Элизабет нравилась ее шляпка от Нормана Хартнелла, пусть даже молодежь и не сочтет ее шикарной.

— Пора идти, — объявила она, снова сверившись с часами.

Эмма улыбнулась, покосившись на наряд, приготовленный для отъезда, — в него она переоденется, как только закончится прием и они с Гарри отправятся в свадебное путешествие в Шотландию. Лорд Харви отдал им замок Малджелри на две недели в полное распоряжение. По его уверениям, за это время никого из членов семьи не подпустят к имению и на десяток миль, а Гарри, что еще важнее, сможет заказывать по три тарелки горской похлебки, после которой ему никто уже не подаст куропаток.

Эмма вышла из номера следом за матерью и двинулась по коридору. Она только дошла до лестницы, а ей уже казалось, что ее ноги вот-вот подломятся. Пока она спускалась, остальные гости отеля расступались в стороны, уступая Эмме дорогу.

Швейцар придержал перед ней входную дверь, а шофер сэра Уолтера встал наготове у задней дверцы «роллс-ройса», чтобы невеста присоединилась к дедушке. Когда Эмма, бережно расправив платье, уселась рядом, сэр Уолтер вставил монокль.

— Ты выглядишь превосходно, юная леди, — объявил он. — Гарри и впрямь несказанно повезло.

— Спасибо, дедушка, — отозвалась она, поцеловав его в щеку.

Эмма выглянула в заднее окно и увидела, как мать садится во второй «роллс-ройс», а мгновением позже обе машины тронулись с места и влились в уличное движение, неспешно направляясь к университетской церкви Святой Марии.

— А папа в церкви? — спросила Эмма, старательно скрывая тревогу.

— Прибыл одним из первых, — заверил ее дед. — Я не сомневаюсь: он уже сожалеет, что уступил мне право выдать тебя замуж.

— А Гарри?

— Никогда не видел его таким взволнованным. Но Джайлз, похоже, все держит под контролем — должно быть, впервые в жизни. Я знаю, что он целый месяц готовил речь шафера.

— Нам повезло, что у нас один и тот же лучший друг, — заметила Эмма. — Знаешь, дедушка, я читала, что каждая невеста испытывает сомнения в утро перед свадьбой.

— Это вполне естественно, милая.

— Но я ни разу не усомнилась в Гарри, — продолжила Эмма, когда они остановились перед университетской церковью. — Я знаю, что мы останемся вместе до конца своих дней.

Она подождала, когда дед выйдет из машины, а затем, придерживая платье, выбралась следом на тротуар.

Мать бросилась к Эмме, чтобы в последний раз проверить, как она выглядит, и только потом пропустить в церковь. Она отдала дочери небольшой букет бледно-розовых роз, а две подружки невесты — младшая сестра Грэйс и одноклассница Джессика — подхватили шлейф.

— Ты следующая, Грэйс, — сказала Элизабет, склонившись, чтобы расправить той платье.

— Надеюсь, что нет, — ответила та достаточно громко, чтобы мать услышала.

Элизабет отступила на шаг и кивнула. Двое церковных служителей распахнули тяжелые створки двери, дав знак органисту играть свадебный марш Мендельсона, а собравшимся — встать и приветствовать невесту.

Когда Эмма вошла в церковь, ее ошеломило число людей, прибывших в Оксфорд, чтобы разделить ее радость. Она медленно шествовала между рядами, опираясь на руку деда, а гости оборачивались и улыбались ей по пути к алтарю.

Она заметила мистера Фробишера, сидевшего рядом с мистером Холкомбом справа от прохода. И мисс Тилли в довольно смелой шляпке, приехавшей, видно, из самого Корнуолла. А доктор Пейджет одарил Эмму сердечной улыбкой. Но ничто не могло сравниться с той, которая засияла на ее собственном лице при виде понурившегося капитана Тарранта в не очень уместном костюме-визитке. Гарри так обрадуется, что он все же приехал. В первом ряду сидела миссис Клифтон, которая явно потратила немало времени на выбор наряда, ибо выглядела исключительно элегантно. Эмма опять улыбнулась, но, к ее удивлению и разочарованию, будущая свекровь не обернулась посмотреть на нее.

А затем она увидела Гарри, стоявшего в ожидании невесты на ступенях алтаря рядом с ее братом. Эмма шла к нему по проходу, взяв под руку одного деда, в то время как второй стоял, вытянувшись в струну, в первом ряду, возле ее отца, который, как ей показалось, был несколько подавлен. Возможно, он и впрямь сожалел о собственном решении не выдавать ее замуж.

Сэр Уолтер встал в стороне, а Эмма поднялась на четыре ступеньки к будущему супругу.

— Я чуть не передумала, — шепнула она, подавшись к нему.

Гарри старался не ухмыляться, дожидаясь продолжения.

— В конце концов, обладателям высшей стипендии этого университета не к лицу вступать в неравный брак.

— Я так горжусь тобой, милая, — отозвался он. — Поздравляю тебя.

Джайлз низко, с искренним почтением, поклонился, и по рядам собравшихся поползли шепотки.

Музыка оборвалась, и священник поднял руки.

— Дорогие возлюбленные, — начал он, — мы собрались здесь, в присутствии Божьем и перед лицом всех собравшихся, чтобы соединить этого мужчину и эту женщину священными узами брака…

Внезапно Эмму охватило волнение. Она выучила наизусть, что и когда следует отвечать но сейчас не могла вспомнить ни слова.

— Во-первых, они были установлены ради рождения потомства…

Эмма пыталась сосредоточиться на словах священника, но ей уже не терпелось сбежать и остаться наедине с Гарри. Возможно, им стоило уехать в Шотландию на день раньше и тайно обвенчаться в деревушке Гретна-Грин [53], поближе к замку Малджелри, как она предлагала Гарри.

— Вступить во святой брак пришли сюда эти два человека. Потому если кто-то может указать на вескую причину, по которой они не могут вступить в законный священный брак, то пусть скажет сейчас или же молчит об этом отныне и навсегда…

Священник помолчал, выжидая, пока пройдет положенное время, прежде чем произнести слова «я требую от вас обоих и настаиваю», но тут отчетливый голос объявил:

— Я возражаю!

Эмма и Гарри разом обернулись посмотреть, кто произнес эти гибельные слова.

Священник недоверчиво поднял взгляд, на миг решив, что ослышался, но по всей церкви поворачивались головы — собравшиеся высматривали нарушителя. Он никогда не сталкивался с таким поворотом событий и теперь отчаянно вспоминал свои обязанности в подобных обстоятельствах.

Эмма спрятала лицо на груди Гарри, а тот обшаривал взглядом переговаривавшихся гостей, желая понять, кто же вызвал все это смятение и ужас. Он предположил, что это, должно быть, отец Эммы, но, посмотрев на первый ряд, увидел Хьюго Баррингтона, белого как мел и тоже озиравшегося.

Преподобному Стайлеру пришлось повысить голос, чтобы его расслышали за нарастающим шумом.

— Пусть джентльмен, который возражает против этого брака, назовет себя.

Высокая, прямая фигура шагнула в проход. Все взгляды были прикованы к капитану Джеку Тарранту, который подошел к алтарю и остановился перед священником. Эмма цеплялась за Гарри, боясь, что его вот-вот вырвут из ее рук.

— Правильно ли я понимаю, сэр, — молвил священник, — что этот брак, по вашему мнению, не должен быть заключен?

— Совершенно верно, сэр, — тихо подтвердил Смоленый Джек.

— Тогда я должен попросить вас, невесту с женихом и их ближайших родственников пройти со мной в ризницу. — Повысив голос, он добавил: — Собравшимся следует оставаться на местах, пока я не рассмотрю возражение и не объявлю о своем решении.

Все, кого он назвал, направились в ризницу, последними шли Гарри с Эммой. Никто из них не пытался заговорить, хотя гости продолжали шумно перешептываться.

Как только две семьи втиснулись в крохотную ризницу, преподобный Стайлер закрыл дверь.

— Капитан Таррант, — начал он, — я должен сообщить вам, что только меня закон наделяет правом определять, следует ли этому бракосочетанию продолжаться. Я не приду ни к какому решению, пока не услышу ваши возражения.

Единственным человеком, сохранявшим спокойствие в этой переполненной комнатушке, был Смоленый Джек.

— Благодарю, святой отец, — отозвался он. — Прежде всего я должен извиниться за мое вмешательство перед всеми вами, и особенно перед Эммой и Гарри. Последние недели я боролся со своей совестью, пока не пришел к этому прискорбному решению. Я мог бы поступить просто: найти какой-нибудь повод не присутствовать на сегодняшней церемонии. До сих пор я молчал в надежде, что со временем любые возражения отсеются как не имеющие отношения к делу. Но этого, увы, не произошло, поскольку любовь Гарри и Эммы друг к другу с годами только крепла, и по этой причине мне дальше невозможно скрывать правду.

Речь Смоленого настолько всех захватила, что лишь Элизабет Баррингтон заметила, как ее муж тихонько выскользнул через заднюю дверь ризницы.

— Спасибо, капитан Таррант, — кивнул преподобный Стайлер. — Но, хотя я признаю, что вмешались вы из благих побуждений, мне нужно знать, какие именно обвинения вы предъявляете этим двум молодым людям.