Яволь, пан Обама! Американское сало Матвейчев Олег

— Это вы, батя, не ко мне. Я и так русский, зачем меня агитировать? — прервал его Дружинин.

— Русским себя называете, а что творится тут, не знаете! После девяносто первого года агрессия со стороны униатов приняла чудовищный масштаб. На Западной Украине с молчаливого согласия властей избивали священников, оскверняли храмы, большая часть храмов была захвачена и переделана в униатские. И это не в Средневековье, не сто лет назад, а буквально сейчас. Захваты храмов продолжаются. Но даже теперь число униатских и католических приходов в пять раз меньше, чем приходов православных.

— Да вы мне про этого… Филарета хотели рассказать… — опять прервал Дружинин словоохотливого проповедника. — Этот-то откуда взялся?

— Филарет был митрополитом Киевским и принадлежал к Русской Православной Церкви Московского Патриархата. Когда умер прежний Патриарх всея Руси — Пимен, Филарет целил на его место, но выбрали Алексия Второго. И вот Филарет объявил самостоятельную Украинскую Церковь и ушел в раскол. Думал, вся Украина за ним пойдет. Но за ним не перешел ни один монах! Абсолютное большинство епископов и священников за ним не пошли! Его приходы в большинстве фиктивны, реально этих новых киевских православных менее одного процента, зато им регулярно передаются храмы, причем самые лучшие. Например, Владимирский собор, куда я вас сегодня не пустил.

— На каком основании им передают храмы-то? — спросил Дружинин.

— Это явно не «требование народа», который остается православным и лояльным Московской патриархии, это насаждение альтернативной конфессии. При этом властям не важно, что насаждать, лишь бы не «московское православие». Опасен даже не Филарет. Украина стала страной, в которой, как нигде в мире, господствуют всевозможные секты, в том числе тоталитарные. Им дали волю, чтобы они отбивали паству у православной церкви. Но даже при этом подавляющее большинство верующих молится в канонических православных храмах, почитает истинные святыни Киево-Печерской лавры, а не новых «украиноязычных» раскольников.

— Приехали, — объявил Дружинин, засовывая в карман куртки дедка стодолларовую бумажку. — Спасибо за интересный рассказ, дальше я сам.

Глава 15

Октябрь 2004 г.

Візи, паспорти, громадянство за три дні. Охоронне-туристичне-детективне підприємство «Щит»[31].

Президент России выступил в прямом эфире трех украинских каналов с поддержкой кандидата Янушевича.

К генералу Колее Алла пришла с Николаем. Сколько ни уговаривал он ее просто позвонить, сославшись на него, девчонка робела. А генерал оказался не страшный, угостил хорошим кофе и даже достал Алле материалы по голодомору. Из них она узнала точные цифры погибших от голода в 1932–1933 годах. Путем подсчета. В 1932 году родилось 782 тысячи человек, а умерло 668 тысяч, в 1933 году соответственно 359 тысяч и 1 миллион 309 тысяч.

Данные неполные, так как плохая работа ЗАГСов в тот период — известный факт. Несомненно, в сводках украинского УНХУ был недоучет. Возможно, весьма значительный, но, конечно, речь идет о процентах, а не порядках. Цифры говорят о многом. Для Украины 1920—1930-х годов в благоприятных условиях, без войны, голода, эпидемий, было характерно примерно двукратное превышение рождаемости над смертностью. В 1932 году еще сохранялось положительное сальдо между рождаемостью и смертностью, но уже последствия голода давали о себе знать, а в 1933 году смертность была выше рождаемости почти в четыре раза. Это говорит о том, что в 1933 году на Украину обрушилась какая-то катастрофа.

Даже по неполным данным, умерли лишних 1 миллион 200 тысяч человек, чем в нормальные годы. Уточненные данные, даже если очень стараться, не превысят двух миллионов человек по Украине. Все разговоры о пяти-десяти и пятнадцати миллионах погибших — чистой воды вымысел.

— А не могли в этих справках специально не показывать масштабы бедствия? — спросил Николай.

— Исключено, — покачал головой генерал. — Дело в том, что большевики не считали свои деяния преступлением, они считали, что от голода погибли просто несознательные граждане, сами не сеявшие хлеб. К тому же Госплан строгая организация, ему на основе цифр этих надо было всю экономику планировать, за приписки или, наоборот, сокрытие цифр Сталин людей сразу в Сибирь ссылал. Нет, никто ничего не пытался фальсифицировать, это я вам как спецслужбист заявляю, у меня данные всегда точные.

— То ведь голод был, и масштабный, — задумчиво произнесла Алла.

— Да, но не только в Украине, — отозвался генерал Колея.

Он рассказал, постоянно сверяясь с документами, что в СССР умерли от голода и его последствий не меньше 2 миллионов 800 тысяч человек. Неучтенная смертность в 1933 году оценивалась величиной около миллиона человек. Сколько не было учтено смертей в 1932 году, неизвестно, но значительно меньше, чем в 1933 году. По мнению генерала, смертность от голода в 1932–1933 годах в целом в СССР составила 4 миллиона человек.

— Так что разговор, что это был геноцид именно украинского народа — брехня! — воскликнул генерал. — Украинцы голодали, а все остальные от пуза, что ли, жрали? И давайте сравним. Когда Украина вышла из СССР, в стране жило сто пятьдесят два миллиона. А сейчас сто сорок шесть миллионов. Куда делись шесть миллионов? Каждый год, последние восемнадцать лет, нас становится на триста тысяч меньше в среднем. Идет вымирание нации. Настоящий геноцид. Умерло в три раза больше, чем во время голодомора, только незаметно. От нищеты, от плохой медицинской помощи. А при Сталине население росло каждый год, украинцев больше становилось, а не меньше… Так кто геноцид-то осуществляет? Новые власти или Сталин?

— Спасибо… вы мне очень помогли. Осталось понять механизм возникновения голода, почему люди перестали сеять? Неужели из жадности, чтобы большевикам меньше досталось?

— Я не экономист, поговорите с кем-нибудь другим, может, они объяснят, — подвел итог генерал Колея. — Но это все прошлое, меня же будущее волнует, что делать-то собираетесь?

— В смысле? — не понял Николай.

— А вот что я тебе скажу, Коля, я ведь высоко сижу и далеко гляжу. Ты думаешь, голосование пройдет, может быть, Янушевич победит… так?

— Так.

— А по моим разведданным, все билеты на поезда в Киев на день голосования из всех западных регионов уже месяц как скуплены! А еще заказаны сотни автобусов во всех автопарках западенщины! Прикинь, сколько стоит это все!

— А зачем? Я что-то не понимаю, — встрепенулась Алла.

— Хэ! А если я вам скажу, что, по моим разведданным, в штабе «оранжевых» заготовлено около полумиллиона оранжевых плащей и накидок и еще одна тысяча оранжевых палаток… Консервы, тушенка, сгущенка, флаги, дудки… Есть и оружие, между прочим…

— К празднику, что ли, готовятся? — не догонял Николай.

— Ага, будет вам праздник! Да неужели не понятно, дурьи ваши головы: не важно, как пройдет голосование, кто победит и кто проиграет. Выборы — это повод обвинить власть в фальсификациях и устроить переворот! Все уже заготовлено!

— Так Ищенко не меньше нашего фальсицирует! На Западе все избирательные комиссии и вся власть под ним!

— Разница в том, что Ищенко о ваших фальсификациях заявит и полмиллиона человек на площади выведет, а вы ничего не заявите, и людей, плащей, флагов, палаток, дудок у вас нет!

— Но есть власть, в конце концов, милиция, — слабо возразила Алла.

— Никто не будет стрелять, все перебегут на сторону Ищенко, все всех предадут. Янушевич обречен. Как я и говорил, сразу повысятся акции Кушмы, и он заставит подписать соглашения и принять законы, согласно которым у него будут гарантии безопасности, а президент будет лишен части полномочий в пользу премьера.

— А ведь в Раде большинство у Янушевича.

— Сейчас — да, и то весьма приблизительное, а через месяц все от него разбегутся…

На душе у Казака было мутно. Мутно и противно, как бывает, когда тебе поручают важное дело и тебе при этом от работы не увильнуть, но ты не веришь, что работа будет сделана. Это как если не наделенное умом, знаниями и информацией начальство посылает тебя добыть нечто, не существующее в природе, или решить непосильную современной науке задачу. От упрямого нежелания начальства видеть очевидную для Николая безысходность положения, да и от общей, царящей в штабе эйфории, порожденной, как теперь казалось Козаку, упрямой слепотой шефа, поощряемой и лелеемой его нечистоплотным окружением, от этой упрямой слепоты Янушевича, с какой тот весело несся к очевидному для Николая поражению, в душе поселилась тоска.

— Николай, не лезь не в свое дело, — морщась, словно от боли в животе, отрезал Янушевич, когда Козак попытался завести разговор на тему перспектив скорых выборов. — Твое дело — обеспечивать безопасность, вот и занимайся этим. А насчет политики… на меня такие умы работают! Так что не лезь, куда не надо. Я выиграю, сто процентов. Вон, на давешных теледебатах Ищенку на обе лопатки положил. Каждый должен своим делом заниматься, — назидательно поучал Янушевич. — Ринат денег дает, Анна пиаром руководит, Левинец с Клюквиным и Прудником координируют, а ты за безопасность отвечаешь, понял? Что скажешь, если Ринат Ахматов или Анна Герман полезут в твои дела? — Янушевич с хитрецой поглядел на Николая. — Так чего же ты, Мыкола, лезешь в политику? Твое дело — топтунами из наружки руководить да прослушку глушить, чтобы я и мои люди спокойно работали, понял?

Янушевич с назидательным видом покрутил пуговицу на пиджаке Николая. И этот жест вместе с обидным ударением на букве «я» в слове «понял» больно резанули по самолюбию Козака.

— Понял, ваше превосходительство, — с вызовом ответил Козак и, отходя от шефа, мысленно послал его ко всем чертям.

— Че Коля Козак такой расстроенный? — участливо поинтересовался Клюквин. — Я с ним в приемной столкнулся, он со мной даже не поздоровкался.

— Лезет не в свои дела, — отмахнулся Янушевич. — После выборов я его поменяю.

— Ну, когда ты президентом станешь, — картинно развел руками Клюквин, — тебе иного масштаба особисты потребуются, мы тебе таких привлечем…

— Не хочу сглазить, — сплюнув через плечо, ответил Янушевич, — но после вчерашних теледебатов у меня сомнений почти нет.

— Я смотрел, Витя, — улыбнулся Клюквин. — А сегодня все газеты пишут, что ты оппонента переиграл, особенно по экономике.

— Да я и не сомневаюсь, — кивнул Янушевич. — Надо обсудить, как будем работать первую президентскую стодневку.

— Да, Витя, я затем до тебя и приехал. Надо несколько кадровых вопросов решить, у меня есть хорошие людишки на примете.

— Давай, — Янушевич устроился в кресле и выразил готовность слушать. — Нам теперь много работы предстоит, не меньше, чем до выборов.

Шампунь «Эльс» — відхід, захист, відновлення, гарантія ще більш сяючого кольору ваших волось![32]

— Лидеры движения «Пора» заявили, что не допустят фальсификаций со стороны власти, — сообщает радио «Свобода».

Как только Евгений Васильевич вернулся в Киев из Симферополя, где в реанимации, все еще не приходя в сознание, лежала Галка Маховецкая, к нему в офис примчался сын Вася.

— Это все ты во всем виноват, ты! — кричал Вася. Плакал и кричал. Кричал и плакал.

Евгений Васильевич раньше не видел сына таким. Даже когда Катя, жена Евгения Васильевича и мать Васечки, погибла, Вася так не убивался.

«Вот ведь беда, — думал Дружинин-старший, — надо же, как Ваську любовь скрутила!»

— Это ты виноват, что Анжелка от меня ушла, — сквозь всхлипы кричал Вася. — Мать ее настроила так из-за тебя, потому что ты за Янушевича, а мать ее в большой политике, она не может, чтобы дочка оказалась в стане врага. Ты во всем виноват!

Евгений Васильевич слушал молча обвинения сына и воздерживался обнять плачущего Васю, опасаясь, что только усилит его истерику.

— Ты в тот раз даже денег мне не дал на рекламу моего нового проекта, когда мы с Анжелкой к тебе приезжали, — зло выпалил Василий. — Если бы не пожадничал, мы бы с ней сейчас в Москве рекламу Брумгильды снимали и мать Анжелку не подговорила, может, тогда.

— Слушай, Вася, — нарушил молчание Евгений Васильевич, — а что, если я тебе сейчас денег найду? Сколько на эту Брумгильду надо?

Василий сразу взвился, аж подпрыгнул в кресле.

— Ага! Жаба тебя тогда задушила полмиллиона гривен дать? А теперь цена вопроса в пять раз больше, потому как Брумгильда уже во все хит-парады прошла и теперь ей не такие промоутеры и не с такими деньгами нужны! Раньше надо было тумкать, а теперь ни Брумгильды, ни Анжелки…

Когда Вася уехал, Евгений Васильевич напился.

В опустевшем без Галочки офисе Дружинин теперь сам хозяйничал, и в заветном шкафчике, где верная секретарша хранила чай, кофе и сахар, Евгений Васильевич обнаружил почти полную бутылку виски «Джонни Уокер», бутылку джина «Биф Итер» и сильно початую бутыль недорогого «Хеннесси». Начал с «Хеннесси». Быстро расправился с коньяком, перешел на виски. А уж вслед за «Джонни Уокером» и английский «Биф Итер» отлично пошел.

Ночь Евгений Васильевич провел в офисе. А утром, небритый, в несвежей рубашке, без галстука, пошкандыбал в пивную похмеляться. Алкаши обрадовались, что ангел послал им глупого москаля при деньгах, на счет которого можно было надраться дармовым пивом с водкой.

Следующую ночь Евгений Васильевич уже совсем не помнил себя. Был какой-то вагон на станции «Киев-Сортировочный», какие-то проводницы, кавказцы с черными недобрыми глазами. И нескончаемая череда бутылок. Портвейн, пиво, водка… водка, пиво, портвейн. Пришел в себя на вторые сутки, когда деньги кончились. Без пиджака, в чужой рубашке, в железнодорожном кителе с молоточками на петлицах… Ужас! Хорошо еще, не в обезьяннике с уголовниками очнулся — бог миловал!

Чудом отвязался от прилипшей к нему вокзальной девки-синявки, отдал ей последнюю мелочь из кармана. На метро денег не было… как, впрочем, и мобильного телефона, и бумажника с кредитками. Потерял или пропил… До офиса добирался на троллейбусе «зайцем».

В офисный центр его охранник сперва пускать не хотел — не признал. Хорошо, его напарник помнил Дружинина в лицо и, признав в небритом алкоголике директора из пятьсот первого офиса с пятого этажа, пустил-таки Евгения Васильевича без ключей и документов, даже выдал ему дубликаты из сейфа.

— Что, загуляли, Евгений Васильевич? — с чисто мужской солидарностью в улыбчивом взгляде спросил старший охранник.

— Было дело, — не стал отрицать Дружинин и, покачиваясь, направился к лифту.

Очутившись в приемной, Евгений Васильевич запер за собой дверь на ключ, залпом выпил графин теплой, несвежей воды, а потом завалился с ногами на кожаный диван. Про этот диван среди сотрудников фирмы ходили нелепые слухи, что Дружинин с секретаршей… «Идиоты! Какие все идиоты», — подумал Евгений Васильевич, включая лентяйкой висящий под потолком телевизор.

Показывали новости. Ищенко показывали… У него ужасные гнилостные наросты на лице… Кошмар!

И тут Евгений Васильевич отчетливо вспомнил, как вчера в вагоне в отстойнике Киев-Сортировочного узла, когда пил с кавказцами и проводницами, кто-то из алкашей тоже сказал, что у Ищенко на роже — бобон… Точно! Говорили про это вчера, когда пили портвейн с пивом. И еще хохлушки проводницы начали Ищенку жалеть, вот, мол, бедненький, надо бы за него теперь голосовать…

«Все! Просплюсь-высплюсь, — уже отключаясь, подумал Дружинин, — а завтра с утра начинаю новую жизнь».

Но тут позвонил Сипитый.

— Тут такое творится, братка… Мне лучше делать отсюда ноги, здесь опасно оставаться. Нашей стройки фактически нет, все, что можно, украдено и разгромлено.

Дружинин и сам понимал, что хана. Денег не было. Бизнес окончательно рухнул. Но жизнь устроена так, что, даже падая на дно самого глубокого колодца, мы не подозреваем о том, что дно может быть так глубоко. И упав очень и очень низко, не можем представить, что это еще не самый нижний этаж.

Самая страшная новость пришла из Одесского порта. Туда пришли контейнеры с салом из Канады от Ксендзюка, и во время растаможки у санитарных инспекторов возникли, мягко говоря, вопросы.

— Как это просроченное сало? — кричал Дружинин в трубку. — Как это сорок четвертого года продукт? Этого не может быть!

Позвонил Ксендзюку в Канаду. Но ни в офисе, ни на мобильном ответа не было. Ксендзюк пропал. И вдруг, одним разом, под диафрагмой, или «под ложечкой», как говорили в детстве, у Дружинина ощутимо возникла страшная, пугающая пустота.

— Он что, — вслух спросил себя Дружинин, — кинул меня на деньги?

Нужно было ехать в Одессу и что-то решать с консервами. Потому что каждый час аренды складских помещений грозил новыми геометрически растущими убытками. Да какими там уже убытками! Дружинин был весь в минусе… Даже если продать свои еще не до конца пропитые печень с почками на пересадку органов, ему уже никогда не рассчитаться с кредиторами.

Стало страшно. Чтобы как-то унять этот страх, Дружинин все же нашел в себе остаток сил поехать в Одессу. Потому как если что-то делаешь, то уже меньше боишься.

В Одессу Дружинин взял с собой и Сипитого. Все равно в Крыму в Бахчисарае после всех погромов Володьке делать нечего — разве только самому себе на задницу приключений искать.

Прибыв в Одессу, сразу выехали в порт.

— Пропустить ваши просроченные консервы мы не можем, — сказал главный санитарный врач, похожий на артиста Моргунова в роли Бывалого. — Существуют санитарные нормы на сроки годности продуктов питания, а здесь… Уму непостижимо, откуда они только взялись, эти консервы «Lyard»? Это же поставки ленд-лиза? Вы почем их в Канаде брали?

— По цене новых брали, вот платежки и счет-фактура, — ответил Дружинин.

— Ну, все равно… Вы получатель груза, вы несете ответственность, — сказал Бывалый-Моргунов. — Отправляйте груз назад, мы не можем держать на пирсе ваши контейнеры.

— Забирайте ваши контейнеры к чертовой матери, каждый лишний час простоя сто баксов за один контейнер, понятно? — вмешался в разговор коммерческий директор порта, напоминающий артиста Пуговкина в роли Яшки-артиллериста из «Свадьбы в Малиновке».

Дружинин пришел в отчаяние, но хладнокровие друга спасло ситуацию.

— Пойдем-ка, выйдем-ка, поговорим-посоветуемся, — сказал Сипитый. — Мы с приятелем сейчас тайм-аут возьмем, — обратился Сипитый Моргунову с Пуговкиным и вывел друга на улицу.

— Стой тут и никуда не уходи, — велел Сипитый. — Я сейчас все в пять минут без тебя решу.

И решил.

— Какова была цена вопроса? — спросил Дружинин, когда наутро они с Сипитым, закончив погрузку контейнеров, провожали груз из порта.

— Это уже мое дело, друг, — хлопнул Дружинина по плечу Сипитый. — Будешь мне немного должен. Когда это американское сало втюхаешь кому-нибудь там…

Всю дорогу в купе поезда «Одесса — Киев» они пили «Мировскую» на бруньках, закусывали консервированным салом «Lyard» 1944 года, взятым с собой в качестве «товарного образца», и пели старые афганские песни…

Глава 16

Ноябрь 2004 г.

Пінка для гоління «Жіле» для справжнього чоловіка нічого кращого немає[33].

— Сторонники Ю. Ищенко съезжаются со всех регионов Украины для поддержки своего кандидата, — сообщает агентство «Новый регион».

В последний день предвыборной кампании, во время голосования во втором туре, Дружинин, снова пьяный в стельку, ехал в метро домой, на свою съемную квартиру на Крещатике. Возле метро нетрезвые студенты впарили ему оранжевую агитку. На студентах поверх джинсовых курточек были надеты идиотские оранжевые жилеты, в каких ходят рабочие на железнодорожных путях. В метро Дружинин тупо принялся читать агитку. В ней рассказывалось о том, как люди будут ждать результатов голосования. Заранее предполагалось, что выборы пройдут нечестно, причем только со стороны одного из кандидатов, а значит, народу надо выходить и брать власть в свои руки.

«Ну и хрен с ними со всеми, — скомкал агитку Дружинин. — Сейчас по дороге куплю еще пива…»

И вдруг он поймал себя на мысли, что глупо хихикает над пришедшим на память анекдотом про москалей и хохлов, где хохлы собираются бить москалям морды за то, что те ихнее украинское пыво по-москальски пивом называют.

Придя домой за полночь, он выпил и включил телевизор. По телику все время поступали сообщения. «Синий» кандидат, то бишь Янушевич, вырывался вперед. Сколько грязи было вылито до этого! То уголовник, то хочет русский сделать вторым государственным языком, то чуть ли не фашист.

Дружинин посмотрел на себя в зеркало:

— Какой я дурак! Ходил к этому Янушевичу, а он вот взял и выиграл, без моих гребаных советов. Сейчас на коне, а я в полной, просто полной жопе… И я ему советы хотел давать! Или это меня Маратка с Повлонским подставили? Эх! Кто только меня не подставил… — Дружинин свалился на кровать и уткнулся лицом в подушку.

Утром, страдая от головной похмельной боли, он, пялясь в не выключенный с вечера телевизор, начал обалдевать.

«Оранжевые» каналы были забиты оранжевым цветом. Все время пускались ролики с песнями, в которых упоминался оранжевый цвет: «оранжевое небо», «оранжевое настроение», «рыжий-рыжий»…

За окном бибикали авто: «Тра-та-та! Тра-та-та!» На каждом дереве висели оранжевые ленточки. Все стало оранжевым.

«Фальсификация! Фальсификация! Нас обманули!»

Эфир взорвался!

Дружинин переключил на «синий» канал. Лица у ведущих были растерянными. Они твердили каждые пять минут, что их кандидат победил, но твердой уверенности в голосах не было.

Переключил на «оранжевый». Студенты такого-то университета бросили занятия и пошли на Майдан Незалежности. Кто-то заявил, что студентов, которые находятся на майдане, преследовать не будут. Журналисты призвали не поддаваться на провокации.

«Все на майдан! Отстоим демократию!»

Повинуясь пьяному порыву, Дружинин полез в шкаф искать чего-либо оранжевое из одежды. Не найдя ничего подходящего, плюнул и нацепил голубую, нестиранную рубаху.

Снова стал глядеть в телик. Журналистка в кадре, позади флаги, лозунги, лицо взволнованное. Ведущий спрашивает:

— Тамара, расскажите, что происходит?

— Тут собрались десятки тысяч наших сограждан, постоянно прибывают люди из других регионов. Избиратели требуют справедливости, настроение приподнятое. Появился спонтанный палаточный городок. Люди сами разбивают палатки! Людей очень много. Просьба к киевлянам помочь иногородним кто чем может. Необходимы медикаменты, теплая одежда, вода, еда. Не дадим задушить демократию! Павел?

— Спасибо, Тамара. В левом нижнем углу вы видите телефоны, по которым можно узнать адреса районных штабов, куда вы можете отнести перечисленные предметы помощи.

— Павел! Только что поступило сообщение: из Центризбиркома собиралась выехать грузовая машина, но ее не выпустили. В ней лежат бумаги, похожие на бюллетени! Павел!

— Тамара! Могли бы вы поподробнее рассказать?

— Машина хотела выехать, но ее не пустили. Павел!

Запустили видеоряд. Музыка трогательная, драматически-пафосная. Улыбающиеся лица, огромные оранжевые флаги, флажки. Все в замедленном ритме. На плечах у отца сидит малыш с флажком. Много молодежи. Много уставших, небритых, видно, ехавших издалека.

На другом канале показывали, как девчонки-студентки дарят милиционерам, стоящим в оцеплении, цветы. А какой-то человек с перекошенным ртом орал: «Милиция — с нами! Милиция — с народом!»

«Кажется, где-то я это уже видел, кажется, в Грузии… Или в Сербии», — подумал Дружинин.

Переключил канал. «Синие» так и не пришли в себя.

— Это переворот! — говорил какой-то депутат с Восточной Украины.

Ответили своей страшилкой телевизионщики. Хроника. Идет фюрер вдоль шеренги мальчишек, нежно похлопывает одного по щеке. «Диктаторы всегда в своих целях использовали детей». Показывается папаша в толпе на майдане, у него на плечах мальчик с оранжевым флажком. Этот журналистский шедевр показали раза три. Умора!

Но папаша Дружинина и правда раздражал: какого черта туда потащил хлопца? Мало ли?

Дальше шли кадры, снятые скрытой камерой: штаб Революции на Европейской площади, оранжевый отсчитывает пятидесятигривенные купюры, изможденное лицо молоденькой девушки… И сразу же фюрер, дети…

Революция революцией, но и дела забрасывать не надо. Надо двигать за пывом. Надо вообще «на вулицю» выйти подышать. Только не учел Дружинин одного момента: рубашка-то у него синего цвета, а брюки и ботинки черного. И еще он взял кулек, чтобы на обратном пути пыва купить, а он тоже синий!

Хорошую пивную Дружинин помнил — была на Крещатике. Вышел… Ба! А вокруг все оранжевое.

И сразу подбежала к Дружинину молоденькая девушка с оранжевыми шариками и закричала:

— Фальсификации нет! Они тебя обманывают! Мы не быдло, мы не козлы! — она протянула Евгению Васильевичу шарик. — Будь с народом! Будь с нами!

У Дружинина с похмелья руки-то трясутся, сигарета дымится, и шарик, когда он его брал, на нее напоролся и взорвался. Посторонние наблюдатели его сразу окружили, а один из них серьезно сказал:

— Не поддавайтесь на провокации.

Дружинин так растерялся, что ничего не ответил. А народ разошелся.

Пришел Евгений Васильевич к пивбару, а там тоже все одним цветом. Зашел Дружинин в заведение, а на шее у каждой официантки оранжевая ленточка. И у бармена, и даже у вышибалы на дверях. Заказал себе пива… Официантка два бокала принесла. А на шее у нее оранжевый платок.

Выпил Дружинин пивка. Голову вроде отпустило. Прошелся по Крещатику до Майдана. Там поедали шоколадного кандидата от «синих». Возле входа в палаточный городок перед Дружининым три хлопца загородили проход.

Хот-доги продаются, магазины открыты. Шум невыносимый!

На трибуну вытащили безумную бабку, и она орала в микрофон народную правду.

«Ну и чего? — подумал Дружинин. — Пойти, что ли, до хаты?»

Дома достал из кулька пыво, водку… Включил телик. Экран сообщал очередные новости. В Киев приехала команда поддержки «синих», «оранжевые» встретили их с цветами.

Лига чемпионов. «Шахтер» играл не в оранжево-черной, а в белой форме. «Динамо» играло оранжевым мячом. Правда, из-за снегопада. Пьянея, Дружинин начал уставать.

«Ну… А ну их всех!»

Отключаясь, снова забыл выключить телевизор. Так и уснул… Прямо на полу.

Утром позвонил Сипитый:

— Я в Киеве. Пойдем, погуляем, посмотрим на шоу.

На улице Дружинин обалдел. Такой всенародной эйфории он не ожидал увидеть.

— Разом нас богато! Нас — не подолаты![34] — скандировала толпа.

Везде стояли динамики, колонки, палатки. Кто все это успел привезти и развернуть?

Встретились в центре. Снова выпили водки. Им обоим кто-то тут же на шапки ленточки нацепил. Пошли на Крещатик, там суета, активисты мечутся, люди братаются. Водка ли навеяла или озарение пришло, только Дружинин вдруг понял, что всех этих людей имеют как «синие», так и «оранжевые», а у народа лоб трещит.

По телевизору-то сообщали, что все происходит культурно, прилично, а если и заметят кого пьяного, то это от «синих». Но повсюду лежали пустые водочные бутылки, а в кафе, куда зашли Дружинин с Сипитым, спокойненько себе побухивали «оранжевые».

Дружинин с Сипитым устроились за столиком, к ним тут же подсел штрих.

— Мы всю эту шваль, — заявил штрих, — сотрем с лица земли. Будут говорить на мове, куда денутся.

— Это и есть ваше мнение? — поинтересовался Дружинин.

Лучше бы молчал. А потом разошелся и сказал, что, мол, разводят их тут всех, смеются над ними. Вокруг одно сплошное спланированное шоу: и рок-концерт возле Могилянки, и мирная демонстрация с походом на Майдан. А это ожидание подсчета голосов на Майдане не что иное, как захват центра города!

— Что? В день голосования нельзя вести агитацию? А почему все вдруг стало одного цвета? А почему мне в метро вручили листовочку? Блокировали Раду? Психоз на телевидении? Это не миф о «синей» агрессии? Вам же лозунг нужен, просто красивая идея, например, демократия. А еще большая тусовка. Ходить и скандировать. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! — Евгений Васильевич встал и прокричал: — Фальсификации!

А ему в ответ прокричали с соседнего столика:

— Ни!

А он им:

— Ни — брехни![35]

— Ни — брехни! Мы не быдло! Мы не быдло! Мы не козлы! Мы не козлы!

— Вы не козлы, вы мудаки и мудозвоны, — крикнул Дружинин.

Кончилось потасовкой. Четыре мордоворота-охранника, тоже все в оранжевом, сорвали с них ленточки и выгнали из кафе.

— Что? Взяли? Четыре бугая на двоих? Разом нас богато? Нас не подолати? — орал Дружинин.

В другом кафе в зале под потолком висел огромный плазменный экран. Там транслировали события прямо с Майдана.

— Мы не быдло, мы не козлы! Мы не быдло, мы не козлы! — неслось из всех динамиков.

— Украина наконец-то впервые за всю историю повела себя как настоящая европейская цивилизовання страна! Мы показали, что мы — граждане!

— Мы не быдло, мы не козлы! Мы не быдло, мы не козлы! — орала толпа.

— Путь в Европу открыт. Конечно, нам еще далеко до европейских стандартов, но первый шаг сделан! — вещал усатый чернобровый горлопан.

Потом выступала Тимоченко, с огромной косой, уложенной вокруг головы:

— Сегодня здесь, на Майдане, родилась украинская нация!

Толпа заревела, как раненый лев.

— А Галка-то умерла, — сообщил Сипитый, когда в туалете оба друга замывали разбитые в драке носы и подтеки на губах.

— Что?! — воскликнул Дружинин.

— Может, ее специально врачи залечили, чтоб она потом не могла насильников опознать… И стройку нашу окончательно пожгли, ничего не осталось, — добавил Сипитый. — Такие вот дела.

Позвонил Гельбах:

— Мы с Повлонским здесь, в Киеве, но нам выходить нельзя, нас все по телевизору запомнили, давай увидимся?

— Не… мы гуляем.

— Давайте я с вами, — предложил Гельбах. — А Глеб не пойдет, его точно узнают и морду набьют. Идите к Андреевскому спуску, там поменьше народу.

Они шли к Андреевскому спуску, где и правда толпа была пореже. Увидев памятник Свириду Галахвастому, которого прекрасно сыграл Олег Борисов в фильме «За двумя зайцами», подошедший Марат заметил:

— Вот! — показал он на памятник. — Вот сущность украинца! Вот его главный герой, вот кого на деньгах надо печатать!

Часть вторая

Глава 1

Февраль 2005 г.

Американське сало «Лярд» — це смачне живильне і корисне блюдо у вашому раціоні. Сало «Лярд» не викликає целюліту і алергії[36].

— Ю. Тимоченко избрана премьер-министром Украины, оглашен состав нового Кабинета министров.

Главный высказал крамольную и обидную мысль: мол, для нашего читателя теперь, после поражения в Украине пророссийской линии, вина косвенно ложится и на журналистку, что освещала предвыборную кампанию, и на газету, что дезинформировала читателя.

— Это психологически верная и предсказуемая реакция, — развел руками главный. — Читатели хотят найти виноватого за ту обиду, которую им пришлось вынести, ведь поражение Янушевича, которого все мы считали нашим, это хуже и обиднее, чем поражение любимой футбольной команды, потому что команда хоть через неделю, но отыграется в следующем туре, а Янушевичу теперь четыре года до новых выборов ждать.

— Я не дезинформировала, — сердито сверкнула глазами Алла. — Это ты набезобразничал: и меня подставил, и публику в искус ввел.

— Ты подбирай выраженьица! — повысил голос главный. — Возомнила себя звездой?

— Ничего не возомнила. Ты намеренно мой материал, мое интервью с Маратом Гельбахом сократил в самых интересных местах. И потом, зачем поставил этот идиотизм, эту статью Филькенштауэра? Он же идиот, это он написал аллилуйю украинским политтехнологам Янушевича и практически гарантировал, что Янушевич победит.

— Моя позиция, как издателя, Аллочка, — подчеркнуто вежливо произнес главный, — предоставлять читателю всю гамму взглядов, пусть даже взаимоисключающих. В этом как раз проявляется роль прессы в демократическом обществе.

— Ты идиот, — отозвалась Алла. — Какая демократия? А где позиция газеты? Российской газеты, между прочим! Ну, фиг с тобой, поставил ты рядом с моим интервью эту идиотскую писанину графомана Филькенштауэра, но зачем мой материал в самых критических, в самых интересных местах сокращать? А зачем Повлонский по телевизору липовые рейтинги озвучивал, что Янушевич побеждает с трехкратным отрывом? Теперь все думают, будто Повлонский там всей Украиной рулил и что Москва проиграла.

— Ты, Алла, меня на фук не бери, я тебе не хохол какой-нибудь, — не на шутку рассердился главный. — Думаешь, одна тут такая, кто про Украину писать может?

— Ты мне что, угрожаешь увольнением? — вспылила Алла. — Так я и сама уйду, ишь, напугал! В Киев уеду и буду оттуда как независимая корреспондентка материалы для Ю-Пи-Ай перегонять. Они мне уже на хвост садились, я согнала. А теперь подумаю. С моими связями в Киеве да с моей вхожестью там в любые тусовки я до следующей революции без работы не останусь.

— Теперь ты мне угрожаешь, — со вздохом констатировал главный. — Давай сбавим тон, пока друг другу необратимых гадостей не наговорили.

— Давай, — согласилась Алла. — Только ты первый начал.

— Ладно тебе, — примирительно произнес главный. — Все вы, бабы, обязательно хотите стрелку на мужика перевести. — Главный снова вздохнул, всем своим видом показывая, что больше не сердится. — Хрен с ними со всеми и с самолюбием, пусть я буду виноват. Но ты мне расскажи, какой все же ужас оранжевый!

Алла обрадовалась, что главный оказался умнее и отходчивее ее. И она с готовностью подхватила тему, будто и не было между ними только что ссоры с взаимными угрозами и оскорблениями.

— Ты только подумай, какой энтузиазм у масс! Они будто марихуаны обкурились, — усмехнулась Алла.

— Да мы просто тоже немного позабыли, какой у нас у самих был энтузиазм, когда Елкин-палкин с танка упражнялся в своем косноязычии, понимаш! — хмыкнул главный. — Только мы-то уже эту детскую болезнь преодолели и с высоты своего возраста, да с иммунитетом к кретинизму смотрим на них, как на маленьких и неразумных.

— Ты прав, наверное, — кивнула Алла. — Но только этим парубкам из Украины такие твои речи показались бы обидными, не находишь?

— Ну, типа, да! Но мы же пишем для своих.

Страницы: «« 4567891011 »»

Читать бесплатно другие книги:

В романе-фэнтези «Дорога цвета собаки» с большим драматическим накалом, лиризмом и всечеловеческой м...
Она очень горька, правда об армии и войне.Цикл «Щенки и псы войны» – о солдатах и офицерах, которые ...
Она очень горька, правда об армии и войне.Цикл «Щенки и псы войны» – о солдатах и офицерах, которые ...
Культовая книга о писательстве от состоявшегося писателя. В остроумной манере Энн Ламотт рассказывае...
Она очень горька, правда об армии и войне.Цикл «Щенки и псы войны» – о солдатах и офицерах, которые ...
Она очень горька, правда об армии и войне.Цикл «Щенки и псы войны» – о солдатах и офицерах, которые ...