Гражданская война. Генеральная репетиция демократии Щербаков Алексей

Кто-то из белых деятелей сказал: «Большевики при неудачах только еще больше сплачиваются. У нас при неудачах сразу же начинается развал».

Так оно и получилось. ВСЮР были слеплены из очень разных составляющих, объединенных единственной идеей: «На Москву!» А когда оказалось, что до Москвы не дойти, каждый стал думать о своем…

Путь назад

Отступающие белые двигались следующим образом. Параллельно друг другу шли Добровольческая и Кубанская армии, а Конармия Буденного старалась максимально расширить «зазор» между ними, дабы лишить белых возможности взаимодействовать. От Царицына отступала Кавказская армия. Последняя дальше Камышина так и не продвинулась и там просидела всё самое интересное. Так что Врангелю очень легко было критиковать Деникина.

Существовали и более экзотические маршруты, вроде «бредовского марша» из Киева, но о нем будет рассказано отдельно — он напрочь выламывается из общей картины.

…Собственно говоря, обе армии именно отступали, а не бежали в панике. Иногда чувствительно огрызались. Другое дело, что когда ослепительные надежды сменяются таким жестоким разочарованием, то начинаются всякие веселые вещи.

«Солдаты группами переходили к красным с казенными лошадьми, седлами, вооружением, с обмундированием. В одном бою в наш полк прискакал корнет, офицер лет тридцати, и доложил мне, просясь в полк, жалобу — он выехал со своим взводом в разведку. И когда они вышли в нейтральную зону, то его унтер-офицер запросто сказал ему, что они против своих братьев воевать не будут, насилия над ним делать не хотят, так как он хороший человек, и отпускают его с миром назад, а они поедут дальше и передадутся в Красную Армию».

(Ф. Елисеев)

Еще больше народу просто уходило по домам. Причем чем ближе подходили к Дону — тем это чаще случалось. Что тоже понятно. В Гражданскую войну замечена закономерность: мобилизованный человек может неплохо воевать, если его дом у него за спиной. Но стоит только войскам оставить «его» территорию противнику — он тут же уходит домой. Это проходили и красные, и белые, и поделать с этим ничего было нельзя. Чем дальше мобилизованные солдаты воевали от родных мест — тем они лучше сражались. (Хотя, казалось бы, дело должно обстоять наоборот).

Еще одним симптомом всеобщего разложения был активный сбор «трофеев». Некоторые полки имели по двести (!) вагонов различного имущества. А если учесть, что белогвардейский полк на тот момент насчитывал 300–500 штыков — это сильно. А ведь все эти бесконечные эшелоны забивали железную дорогу. Плюс эшелоны с имуществом разнообразных тыловых начальников.

«Сгущалась с каждым днем военная атмосфера, разрасталась тыловая разруха, спекуляция принимала характер общественного бедствия, воровство и казнокрадство достигали грандиозных размахов. Ко всему этому присоединились эпидемические болезни, и в особенности эпидемия сыпного тифа, от которой Вооруженные Силы на Юге России таяли буквально не по дням, а по часам. Я помню, например, как на станцию Миллерово (Калединск), где я находился в октябре месяце 1919 года, привозили с предыдущей станции Чертково целые поезда с мертвыми телами сыпнотифозных, которые умирали от холода, от недостатка ухода, от голодовки, от отсутствия примитивных удобств».

(Г. Н. Раковский)

Разумеется, тиф не имеет политических пристрастий, он был и на красной стороне фронта. Но при отступлении, тем более при поспешном отступлении, смертность всегда выше. Наступающие могут оставить больных, отступающие вынуждены тащить их с собой в жутких условиях.

Тут надо пояснить еще одну тонкость. Белые упорно держались за свою структуру армии. Неважно, что полки на самом деле порой являлись усиленными ротами[98]. А вот все равно! Что это значит? А то, что имелось множество штабов, набитых офицерами, которые непонятно что делали. В конце концов Врангель продавил идею переформирования Добровольческой армии в корпус[99]. Но это не очень помогло. Для того чтобы всерьез разогнать зажравшихся тыловиков, требовались очень серьезные мероприятия. Проводить их у белых было просто некому.

Именно в это время разгорелся конфликт с Кубанской Радой. Точнее, разгорелся он немного раньше, самый пик пришелся на последний день решающего сражения. Но расхлебывать приходилось теперь.

А суть вот в чем. В этом парламенте казацкого розлива было две группировки: «черноморцы», стоявшие за автономию, и «линейцы», выступавшие против отделения Кубани от России. Деникин, понятное дело, ни о какой автономии и слышать не желал, однако довольно долго терпел. До тех пор, пока «черноморцы» не выдвинули идею создания союза Кубани, Украины, Дона, Терека, Грузии и прочих жителей Кавказа под главенством Кубани. При этом «черноморцы» явно тяготели к союзу с «незалежной» Украиной. Дело в том, что автономистами были в основном выходцы из причерноморских станиц, а там всегда влияние Украины и украинской культуры было особенно сильно.

Ладно бы просто выдвинули идею. Болтать никому не запрещено. Напомню, что у Деникина была демократия.

Но под влиянием автономистов Рада заключила союзный договор с горским меджлисом, который был откровенно враждебен Деникину. Вот тут главнокомандующий уже не выдержал. 6 ноября 1919 года деникинские войска окружили Кубанскую Раду и объяснили, что так делать не стоит. Лидер автономистов А. И. Калабухов был повешен, остальные, как написано в приговоре, «высланы за границу без права возвращения».

Теперь за это приходилось расплачиваться. Многие бойцы Кавказской армии, явно собирались до дому, до хаты. А ведь в планах Деникина было формирование новых частей. Формировать их можно было только из кубанцев, никого больше не оставалось.

И что самое грустное — ярким пламенем вспыхнул конфликт двух военачальников. Я уже упоминал о претензиях Врангеля к Деникину. Пока кампания шла удачно, все это вроде бы забылось — но после поражения вспомнилось с новой силой.

Деникин писал:

«Не проходило дня, чтобы от генерала Врангеля Ставка или я не получали телеграмм нервных, требовательных, резких, временами оскорбительных, имевших целью доказать превосходство его стратегических и тактических планов, намеренное невнимание к его армии и вину нашу в задержках и неудачах его операций… Эта систематическая внутренняя борьба создавала тягостную атмосферу и антагонизмы. Настроение передавалось штабам, через них в армию и общество… Эти взаимоотношения между начальником и подчиненным, невозможные, конечно, в армиях нормального происхождения и состава, находили благодарную почву вследствие утери преемственности верховной власти и военной традиции».

То есть это было нечто вроде военной публицистики.

Врангель практически открыто агитировал за то, что «Деникина надо смещать». И ведь многие соглашались… В итоге 20 декабря Врангель был отстранен от командования, уволен в отставку и убыл в Константинополь. Но это лишь уронило авторитет Деникина, который и так неудержимо падал. А согласитесь, в ситуации, в которой находились ВСЮР, это — последнее дело.

Винный укрепрайон

У военных есть термин: боеспособность подразделения. Смысл понятен. Небоеспособные рота, полк, дивизия — это те, что не в состоянии сражаться. Причины могут быть всякие: отсутствие боеприпасов, смертельная усталость бойцов, наличие большого количества раненых и больных… И так далее.

Но есть еще одна причина — моральное состояние. Или, если более литературно — «боевой дух». Дело-то в чем? Война — это необходимость постоянно рисковать жизнью. А вот иногда так складывается, что солдаты больше не хотят этого делать. Вот не хотят — и всё. В крайних формах это выражалось в 1917 году, не только у нас, но и во Франции. А после — в Красной Гвардии, когда бойцы просто отказывались подчиняться приказам. Начинали митинговать, качать права и так далее.

Но бывает и по-другому. Приказам подчиняются. Говорят: «Так точно!» и бегут исполнять. Но только исполняют их так, что глаза бы не глядели.

Ведь можно, к примеру, сражаться до последнего патрона, умереть, но не отойти. А можно начать отступать после первых выстрелов. Оправдания всегда найдутся: «А у них тяжелая артиллерия!», «А нас с тылу обошли!»

Во ВСЮР в конце 1919-го — начале 1920 года наблюдался именно второй вариант. Никто не бунтовал. Кто-то просто тихо дезертировал, но остальные подчинялись своим командирам. Да только вот сражаться всерьез не желали. Многие офицеры хватались за голову: в самом деле, те же самые солдаты, которые без труда разгоняли превосходящие силы красных, теперь отступали, лишь обозначая сопротивление. И поделать с этим ничего было невозможно. Применять жесткие меры опасались: а вдруг тогда разбегутся все? Так что особого сопротивления красным не наблюдалось. Тем не менее белые командиры надеялись переломить ситуацию. Главную надежду они возлагали на два главных донских города.

Один из основных тезисов тогдашней белогвардейской пропаганды — Новочеркасска и Ростова мы не сдадим! В армии было много донцов, а для них Новочеркасск — столица родного края, так сказать, «знаковый» город. Ростов же — «ворота Кавказа» и самый крупный город в регионе. Надеялись, что вот за них-то будут сражаться всерьез.

К тому же вокруг Ростова строили укрепления в духе Мировой войны. Уверяли: город так укреплен, что красные сломают об него зубы.

Но тут сразу начались неприятности. Как оказалось, никакого укрепрайона не было. Вообще. Возле Ростова местами среди чистого поля валялись бухты колючей проволоки и сваленные в кучу столбы. Кое-где были отрыты окопы… для стрельбы с колена. Инженеры, которым было поручено это дело, не сделали ничего.

Даже если считать со времени окончания Орловско-Кромской операции, то прошел целый месяц!

Для сравнения: через полгода на Каховском плацдарме красные, опасаясь наступления превосходящих сил белых, за несколько дней такого нагородили, что даже Великий и Ужасный генерал Слащев не смог ничего с этим поделать — потерпел неудачу при попытке атаковать укрепления, а после и вовсе отказался от этой затеи. А уж он-то был — без дураков — блестящий полководец. Но потерпел поражение, штурмуя скороспелые укрепления красных.

Ростовские инженеры за месяц ничего не сумели. А ведь вопрос шел если не об их жизни (хотя среди белых бытовало убеждение, что большевики расстреливают всех поголовно), то о том образе жизни, который они хотели вести.

Гады-большевики, конечно, выгнали бы все население города строить укрепления — и построили бы. Как это было в 1918 году в Царицыне. Сволочи такие, тоталитарные! А белые, по сути, даже не приступали к работам.

Но, в конце-то концов, сила не в укреплениях, сила в людях. А вот тут-то оказалось совсем плохо. Как уже было сказано, моральное состояние белых лежало ниже плинтуса.

И все это отлично знали. Поэтому при приближении Красной Армии к Ростову началась эвакуация — это мероприятие тогда уже метко назвали «саморазгромом».

«Вся дорога от Батайска[100] до Ростова была покрыта отходившими частями, одиночными конными и пешими людьми и потоком беженцев, состоявшим главным образом из представителей буржуазии. По дороге то и дело попадались завязшие в грязи и брошенные автомобили, поломанные телеги, экипажи. На возах — груды вещей: тюфяки, чемоданы, мопсы… Куда бегут — никто не знает. Все охвачены одним желанием: бежать и бежать подальше от фронта.

Бросали на произвол судьбы раненых и больных, в то время как спекулянты, представители крупной буржуазии, тысячи "работавших на оборону", примазавшихся к всевозможным учреждениям лиц, — все они имели в своем распоряжении великолепные вагоны, целые поезда "особого назначения", битком набитые чемоданами желтой кожи, всякой рухлядью, вплоть до роскошной мебели. Противнику оставлялись ценные военные грузы… разворовывались склады с обмундированием, гибли миллиарды… бросалось и расхищалось то, без чего нельзя было продолжать борьбу…

(Г. Н. Раковский)

Но сражение началось не в Ростове, а 8 января 1920 года под Новочеркасском. Бой, не отличавшийся особым напряжением, длился аж целый день — в итоге Донская армия стала отходить, бросив город на произвол судьбы. Конечно, потом белые генералы, а вслед за ними эмигрантские историки, рассказывали, что у красных было подавляющее численное превосходство. Но так всегда говорят. На самом-то деле численность бойцов с той и с другой стороны являлась примерно равной. Именно поэтому командование ВСЮР было уверено, что Новочеркасск не только удастся удержать, но и перейти в контрнаступление. Но… Как уже было сказано, белые сражаться не хотели — и отошли.

9 января дошла очередь до Ростова. Его взяли вообще без какого-либо боя. Хватило слухов, что в городе началось восстание большевиков — и все, кто не успел убежать раньше, поспешили на выход. Хотя никакого восстания, конечно, не было. То есть кое-кто постреливал из окон по отступающим частям — так это общее явление для Гражданской войны.

Буденный, правда, описывал взятие Ростова по-иному. Согласно командарму, его бойцы вошли в город, в котором их вообще не ждали и не подозревали об их приближении.

«Вечером 8 января 4-я кавалерийская дивизия заняла Нахичевань, а 6-я кавалерийская дивизия ворвалась в Ростов. Считая оборону на подступах к Ростову непробиваемым щитом, белогвардейское командование не подготовило оборонительных рубежей непосредственно на окраинах и в центре города. Поэтому 6-я кавалерийская дивизия ворвалась в Ростов совершенно беспрепятственно. Появление на улицах Ростова красной конницы было полной неожиданностью для белых, спокойно справлявших в эту ночь праздник рождества: ведь деникинское командование только что объявило, что красные отброшены от Ростова на сто километров.

Вот несколько картинок жизни в Ростове в ночь с 8 на 9 января. В трамвае едет группа белых офицеров. Они навеселе, рассказывают анекдоты. Вдруг на подножку вагонов вскакивают наши бойцы и выбрасывают офицеров из трамвая…

— В чем дело?! Какая наглость! — возмущаются офицеры. Один из них пытается ударить перчаткой по лицу нашего бойца, но другие уже догадываются, что они имеют дело с красными, и поднимают руки вверх…

В зале богатого особняка дамы и офицеры, чопорно раскланиваясь, танцуют мазурку, не подозревая, что рядом в столовой за накрытым столом уже располагаются конармейцы.

В другом особняке конармейцы застают офицеров за праздничной трапезой. Офицеры отбиваются кто чем может: кто оружием, кто бутылками и тарелками.

В гостинице «Палас-Отель» несколько генералов, пытаясь улизнуть от наших бойцов, забиваются в кабину лифта.

«Сюда нельзя, здесь господа офицеры живут», — так отвечали хозяева домов квартирьерам 6-й кавалерийской дивизии. В одном доме хозяйка не пускала командира 34-го полка этой дивизии, заявляя, что ее дом занят господином генералом. И действительно, командир 34-го полка застал в этом доме деникинского генерала, удобно расположившегося на диване в обществе своих молодых офицеров.

Командир 2-й бригады 6-й дивизии доносил, что захватил белогвардейский бронепоезд, находившийся в «совершенно мирном расположении духа». Командир 1-й бригады этой же дивизии Книга докладывал, что бойцы его бригады «тихо сняли охрану с железнодорожного моста».

В версию Семена Михайловича поверить сложно. Описанные им картины могли происходить, если конница совершала бы глубокий рейд по тылам противника. Но здесь был не тот вариант — красные попросту гнали белых впереди себя. В этом случае, чтобы не знать о приближении большевиков, надо было быть слепым и глухим.

Хотя… Кто его знает! В Гражданскую и не такое случалось. По крайней мере, «свободная пресса» за день до штурма сообщала о грандиозных победах белых к северу от Ростова. Да и не только газеты несли чушь. Мало кто представлял реальную обстановку. К примеру, скоропостижное падение Новочеркасска было для всех полной неожиданностью (для красных — в том числе). В Ростове многие не верили этому до тех пор, пока не увидели на улицах красных.

Так или иначе, буденновцы вошли в город фактически без боя. Путь на Кубань им был открыт. Осталось только перейти Дон и развивать успех. Но Конармию остановило совершенно неожиданное обстоятельство — в городе оказалось огромное количество спиртного.

Я уже упоминал о некоторых особенностях Первой Конной. Вот тут они проявились по полной программе. Бойцы начали гулять. Остановить их не мог никто, включая самого Буденного (впрочем, он зная своих ребят, и не пытался).

Командующий Юго-Восточным фронтом В. И. Шорин и член Реввоенсовета фронта В. А. Трифонов докладывали главкому С. С. Каменеву: «Пребывание частей войск в Ростове, Нахичевани и Новочеркасске и больших станциях с большими запасами вина сыграло большую роль в отношении боеспособности войск. В особенности это отразилось на Конной армии, где большинство предавалось пьянству, грабежу и насилиям в городах Ростове и Нахичевани[101]. Наступившая в это время оттепель и появление на поверхности льда воды дало войскам как бы законную причину на обречение себя к бездействию и топтанию на месте».

Вот, кстати, еще одна причина, по которой вчера грозные войска могут стать совершенно небоеспособными. И ведь такое тоже бывало во все времена и у всех народов.

Гуляли буденновцы аж 12 дней (крепкие ребята, я б столько не смог). А когда наконец продрали глаза, то оказалось, что путь закрыт. Белые несколько пришли в себя — видимо, падение двух ключевых городов прочистило им мозги. Они подтянули силы и укрепились в Батайске.

Местность там и без того не очень удобная для действий кавалерии, а тут еще наступающая распутица… В общем, буденновцам пришлось расплачиваться за гулянку тем, что они штурмовали Батайск в пешем строю. Кавалеристы этого сильно не любили. Как писал, к примеру, ротмистр Хоперского казачьего полка Ф. И. Елисеев: «Мне всегда казалось, что сражаться пешим очень страшно». А он-то трусом точно не был.

И что самое главное — штурмовали они Батайск безрезультатно. Возникла так называемая «батайская пробка».

Отступление. Была бы водка, а к водке глотка

Не могу удержаться, чтобы не привести некоторые не слишком известные факты, касающиеся крепких напитков на Гражданской войне. Тем более что стоит передохнуть от всех этих боев, поговорить о чем-нибудь более веселом.

Как видим, иногда спиртное могло сделать то, чего не сумели солдаты — задержать противника. Так что об этом имеет смысл упомянуть. Потому что это тоже правда Гражданской войны. Какими эти люди были — такими они и были.

…На войне пьют всегда больше, чем в мирное время. Не будем упоминать о всем известных «фронтовых ста граммах», вспомним роман Эриха Мария Ремарка «Возвращение». Там есть такой эпизод: двое немецких парней, вернувшихся с войны, устраиваются работать сельскими учителями. А у местных мужиков в трактире была такая народная забава: «напоить учителя». Когда они столкнулись с фронтовиками, пусть и молодыми ребятами, вы, наверное, догадываетесь, кто кого напоил…

Но Гражданская война выделяется и на этом фоне. Оно и понятно. С одной стороны — совершенно жуткие условия этой войны. С другой — стреляли-то все-таки в своих… Пусть в «белогвардейскую сволочь» или в «краснопузых» — но ведь в русских! Так что пили не много, а очень много.

А что пили? В основном самогон и спирт. С самогоном все ясно: его в деревнях гнали, гонят и будут гнать при всех властях. Но откуда столько спирта, что хватило на всю Гражданскую войну?

Все просто. До революции многие помещики, да и «кулаки» держали у себя «винокурни». То есть, говоря современным языком, мини-спиртзаводы. Хозяева были обязаны продавать продукцию только государству, но речь не о том. В 1914 году был объявлен «сухой закон». Тогда помещики и все остальные производители «огненной воды» справедливо решили, что спирт не тухнет и не киснет, а война когда-нибудь закончится — и продолжали его производить. Так что и в поместьях, и на государственных складах спирта к 1918 году скопилось огромное количество. Кстати, до Гражданской войны русским людям просто не приходило в голову, что спирт можно пить. Он продавался в аптеках — для компрессов и для прочих лечебных надобностей.

Но в Гражданскую и не до гого додумались. В тех же аптеках продавался кокаин — тоже как лекарственное средство. И был изобретен, так называемый «балтийский чай» спирт с кокаином (судя по названию, изобрели это зелье балтийские моряки-анархисты). Он оказался очень хорошей штукой, когда требуется не заснуть, и его употребляли на всех сторонах многосторонней Гражданской войны — в том числе, по слухам, разные известные люди с разных сторон. Но это вопрос темный, а слухи я озвучивать не собираюсь. Вернемся к чистому алкоголю.

…Итак, все пили много. Но некоторые пили уж слишком много. Прежде всего — это командующий Добровольческой армией генерал В. 3. Май-Маевский. Он не просто пил, он впадал в запои — то есть в такое состояние, когда какой-либо осмысленной деятельностью заниматься невозможно по определению. В эмиграции среди офицеров ВСЮР была популярна версия: «Мы проиграли из-за этого алкоголика». Если вы вспомните приведенную мной в предыдущей главе цитату про обстановку в его штабе — в это можно поверить.

Кстати, адъютантом у него был некий штабс-капитан А. Макаров, который по своим взглядам являлся большевиком. Да и штабс-капитаном он был липовым — он был поручиком, который выдавал себя за штабс-капитана. Макаров не был засланным красным разведчиком, он попал на эту должность случайно — но раз на ней оказался, то стал, как мог, помогать красным.

А что он мог? Адъютант прилагал все усилия, чтобы генерал как можно реже протрезвлялся. Потом Макаров написал книгу «Адъютант генерала Май-Маевского», а по ней, уже в семидесятые годы, сняли фильм «Адъютант его превосходительства». Там герой Юрия Соломина, понятно, не поит генерала, а ворует какие-то там секретные планы — что в Гражданскую войну являлось полной бессмыслицей. Какие, спрашивается, секретные планы могли составляться в штабе Май-Маевского, если там не было даже карты?! Да и вообще фильм является полной фантастикой.

…Для равновесия приведу пример с другой стороны. Очень любил попить-погулять большевистский деятель Серго Орджоникидзе — и тоже впадал в загул. Да так, что у Ленина голова болела. Например, 5 января 1920 года председатель Совнаркома отправляет Орджоникидзе такую телеграмму:

«Секретно.

Реввоенсовет 14, члену РВС т. Орджоникидзе.

Т. Серго! Получил сообщение, что Вы + командарм 14 пьянствовали и гуляли с бабами неделю. Формальная бумага…

Скандал и позор! А я-то Вас направо-налево нахваливал!! И Троцкому доложено…

Ответьте тотчас:

1) Кто дал Вам вино?

2) Давно ли в РВС 14 у вас пьянство? С кем еще пили и гуляли?

3) То же — бабы?

4) Можете по совести обещать прекратить или (если не можете) куда Вас перевести? Ибо позволить Вам пить мы не можем.

5) Командарм 14 пьяница? Неисправим?

Ответьте тотчас. Лучше дадим Вам отдых. Но подтянуться надо. Нельзя. Пример подаете дурной.

Привет! Ваш Ленин».

Заметьте — Ленин только, так сказать, пальчиком качает. Дескать, опять, товарищ Серго, напился? Как нехорошо…

Но бывало ведь и по-иному. Генерал Слащев очень любил водку и кокаин. Но он-то всех побеждал! Трезвым или пьяным — а какая, собственно, разница?

Командарм Буденный против генерала Павлова

Но потом потихоньку оправились…

(В. Высоцкий)

Вернемся, однако, к войне. «Батайская пробка» не давала покоя командующему Юго-Восточным фронтом Шорину. Он требовал от Буденного ее прорвать. И тут назрел большой конфликт: командир Первой Конной доказывал, что штурмовать Батайск — бессмысленная затея.

Тут есть некая тонкость. Шорин был полковником царской армии — то есть вроде бы грамотным офицером. Буденный был унтером. Но стоит взглянуть на карту, и становится ясно, что Буденный-то прав! Зачем долбиться головой о стенку, если можно ее обойти? Особенно если у тебя имеются мощные маневренные соединения?

Но, видимо, у Шорина осталось мышление Мировой войны — наступать по прямой и в лоб.

Все эти разборки, которые вышли на самый верх, нам не очень интересны. В конце концов Буденный получил разрешение действовать как хотел, но было уже поздно. Белые оправились от шока поражения и стали действовать четко и жестко.

При попытке пройти выше по течению Дона передовые буденновские части 27 января хорошо получили по зубам от 4-го казачьего корпуса генерала А. А. Павлова. Понеся большие потери, Буденный вынужден был уйти обратно за Дон. 3 февраля Павлов нанес поражение еще одной красной коннице — корпусу Думенко. То есть вроде все пошло по-старому — белые начали бить красных. Приободрились, они перешли в контрнаступление — и отбили Ростов. Но недолго музыка играла…

Удар для красных был болезненный, но не смертельный. Буденный быстро зализал раны, и 11 февраля его части двинулись на станицу Тихорецкую.

Эта станица (ныне город Тихорецк) имела очень большое стратегическое значение. Не зря ведь в 1918 году за нее яростно сражались. Тихорецкая — это железнодорожный узел, обладание которым позволяет зайти на Кубань с северо-востока (до сих пор, как пьяный в дверь, красные ломились только с севера). А в перспективе захват Тихорецкой ставил под удар станцию Кавказская (ныне город Кропоткин), что вообще давало возможность перейти реку Кубань и ударить по белым с тыла.

Это было очень серьезно. Так серьезно, что в Ростове белые пробыли три дня, а потом его оставили. Не до того было. Правда, они все равно спохватились слишком поздно, хотя сведения о передвижении Конармии имели с самого начала. Да и как могло быть иначе, когда большинство казаков не любили красных — так что с разведданными у деникинцев было все хорошо. Но… этому маневру не придали значения. Дело в том, что о существовании Конармии белым так и не было известно! То есть, конечно, они знали о буденовской коннице — но понятия не имели, что это за соединение и каковы его реальные возможности, и не понимали, что за страшный асфальтовый каток направился к ним в тыл.

Едва осознав складывающуюся ситуацию, генерал Павлов двинулся на Буденного. Тот находился в станице Торговой. Тоже важное место, за него в 1918 году море крови пролили.

Что там было дальше, есть много вариантов. По одному из них, Павлов зачем-то поперся (или выполнял приказ) по компасу через голую степь. По другим версиям, он атаковал станицу Шаблиевка, был отброшен — и потому оказался в степи. Но так или иначе Павлов очутился в чистом поле. Мороз был под тридцать, да с ветерком, укрыться от мороза и ветра негде. В итоге множество бойцов попросту замерзло. По строевому рапорту (то есть по наиболее точным данным) от 10–12 тысяч шашек после этого рейда в отборной конной группе осталось 5,5 тысячи.

Не все замерзли насмерть, многие просто сильно обморозились. Но в это время медицинская помощь у белых была такой, что бойцы боялись даже подходить к лазаретам. Считалось, что в своей части еще есть шанс отлежаться, а в лазарете помрешь точно. Еще бы: раненых клали на открытые платформы, а поезда могли стоять сутками.

О том, что произошло с кавалеристами Павлова, вспоминал Буденный:

«Жуткую картину представляла степь, усеянная сотнями убитых и замерзших белоказаков. Среди брошенной артиллерии и пулеметов, зарядных ящиков и разбитых повозок лежали замерзшие люди и лошади. Одни замерзли, свернувшись в клубок, другие на коленях, а иные стоя, по пояс в снегу, рядом со своими застывшими лошадьми… Белые потеряли убитыми и замерзшими до пяти тысяч человек и две тысячи триста лошадей».

Заметим, Буденный в пустую степь не лез. Он действовал очень осторожно, перемещаясь по станицам.

Но звезда белой конницы закатилась всерьез и навсегда не там. 25–26 февраля 1920 года произошло самое большое в Гражданской войне конное сражение.

В виде иллюстрации борьбы Буденного и Павлова приведу фрагмент воспоминаний генерала А. В. Голубинцева об одном из боев (25 февраля у станицы Плоской).

«Бригада, выдвигаясь вперед, успевает развернуть два правофланговых полка и переходит в атаку на красных, идущих в линии колонн; в интервалах у красных пулеметы на тачанках. Крики «ура!», и в одну минуту моя бригада от пулеметного огня теряет 150 всадников и лошадей; около меня падает мой вестовой, сраженный пулей. Бригада атаковала с фронта, а с левого фланга противник массою обрушился на мой левофланговый полк, шедший на уступе и еще не успевший развернуться, и смял его. Два других полка, получив удар во фланг и с фронта, после краткой рукопашной схватки отброшены вправо.

Стоявшие в резервных колоннах 9, 10 и 13-я конные бригады оставались зрителями и вместо того, чтобы ударить противника с обоих флангов, не получая никаких распоряжений, видя красных у себя непосредственно перед глазами, обрушившихся всей массой на 14-ю бригаду, оглушенные криками «ура!» и пулеметной трескотнею, толпою бросаются направо назад, оставив красным всю артиллерию, около 20 орудий, которая не только не сделала ни одного выстрела, но даже не заняла позиции. Стреляли только две батареи 14-й бригады, причем 10-я конная батарея доблестного войскового старшины Бочевского, открыв ураганный огонь по атакующим красным, внесла в ряды их большое замешательство, заставив их задержаться, и тем дала возможность частям 14-й бригады сейчас же за станицей Плоской оторваться от противника, прийти в порядок и прикрыть отход конной группы…»

Сражение вроде бы закончилось поражением белых, но не таким уж страшным. Ну, отступили, с кем не бывает… Да только кавалерия Павлова была снова вытеснена в голую степь — и тут их атаковали буденновцы… В итоге корпус был разгромлен полностью.

В результате трехдневных боев главная сила ВСЮР, казацкая кавалерия, была фактически уничтожена. Точнее, вооруженных всадников осталось множество. Любой казак — отличный конный воин. А вот кавалерии, то есть крупных кавалерийских соединений, уже не было.

И под занавес, 29 марта 1920 года, возле станицы Ольгинская конники Буденного полностью вырубили элитный полк знаменитой Марковской дивизии.

И, что еще хуже, моральное состояние белых снова упало до нуля.

На следующий день была сдана Тихорецкая, а вскоре — Кавказская. Теперь красные могли наступать на Кубань с двух сторон.

Новый персонаж: зеленые

Обычно, говоря о «зеленых», подразумевают, что это те, кто придерживался принципа: «бей белых, пока не покраснеют, бей красных, пока не побелеют». Иногда в «зеленые» зачисляют даже батьку Махно, хотя в политической цветовой палитре он скорее «черно-красный».

В общем, так оно и было. Термин очень быстро восприняли те, кто придерживался подобных взглядов. Но первоначально это было политическое течение на Кубани, которое имело достаточно четкую программу, и по мере возможности его сторонники пытались эту программу реализовать.

…Я уже упоминал о конфликте Деникина с Кубанской Радой. Чем хуже шли дела у ВСЮР, тем более этот конфликт обострялся. Главная претензия к белым была: ребята, а нужны ли вы здесь? Люди обычно склонны в своих бедах винить кого-то другого, а тут как раз имелся этот «другой» — генерал Деникин. И Добровольческая армия, разумеется, тоже.

С точки зрения радикалов из Рады, Деникин вовлек наивных доверчивых кубанцев в свару ради своих личных амбиций. И, дескать, у кубанцев с Белым движением нет ничего общего. Вот вы идите в свою Россию и там разбирайтесь. А мы тут при чем?

Болтать, как известно, можно все, что угодно. Но не все просто болтали. Один очень активный и деловой член Рады, сотник[102] Пилюк, перешел от слов к делу и начал организовывать боевые отряды. Основой их были те кубанские казаки, которые не желали идти в белую армию, потому что не видели смысла сражаться за безнадежно проигранное дело. А что это дело уже проиграно, понимали все.

Лозунги отрядов Пи люка были просты и понятны:

«Долой Гражданскую войну, долой большевиков справа и слева, долой коммунистов и монархистов!»

Разумеется, никаких монархистов, кроме отдельных экзотов, в белой армии не было. Но тут уже пошла типичная пропаганда, такая же, как и у большевиков. Это, кстати, говорит о любви казаков к батюшке-царю. Как видим, новая политическая сила тоже их царем пугает.

И ведь идея имела успех! Отряды начали успешно создаваться — как вокруг Пилюка, так и сами по себе, просто взяв на вооружение его лозунги.

Это было движение тех, кто не любил большевиков, но и не видел смысла воевать за белых. Они взяли себе название «зеленые» или зеленоармейцы, по ассоциации с лесами. На Кубани нет лесов? Не совсем. В предгорьях Кавказа и на западе, возле Новороссийска — очень даже есть. Именно туда и начали стекаться сторонники нового движения.

По большому счету, это были «левые сепаратисты». Они не любили большевиков за продразверстку и покровительство иногородним. Белых они не любили… Да за то, что те вообще существовали! По их мнению, с большевиками можно было договориться, по принципу: вы нас не трогаете — мы вас не трогаем. Как им казалось, большевикам от Кубани был нужен только хлеб и больше ничего. Вот зеленые и думали: хотите хлеб? Да пожалуйста, продадим сколько надо. Кушайте на здоровье, только к нам не лезьте.

Наивно, конечно. Но не более наивно, чем «идеология» белогвардейцев.

За пару месяцев численность отрядов Пилюка достигла 10 000 человек. Пилюковцы носили отличительные знаки — зеленую и малиновые ленты с нанесенным на них полумесяцем. Свою символику они объясняли так: зеленый — это леса, в которых казаки скрывались после набегов, малиновый — цвет черноморских казаков, а месяц — потому что в набеги они ходили ночью.

Кроме ребят Пилюка, имелись и другие. В Сочи[103] еще одна группа зеленых попыталась создать свою столицу и объединить вокруг себя разные отряды. Им оказывала помощь Грузия.

С объединением, впрочем, получалось не очень. Так что были «пилюковцы», «сочинцы», «Отряд грома и молнии», «Группа мстителей». Ну и, разумеется, куча просто бандитов, которые прикрывались этой идеей.

Если люди идут в лес и им никто не подкидывает снаряжение и продовольствие — то они по определению должны кого-то грабить. И грабили.

Правда, у пилюковцев были свои принципы. Они не трогали многочисленных беженцев, а брали только «казенное имущество, потому что это народное достояние». По крайней мере, так они заявляли. И в самом деле, зачем кого-то грабить, если пути забиты эшелонами, полными всяческого добра? Охранять их у белых не имелось никакой возможности.

«Приближение надвигающейся катастрофы особенно бросалось в глаза тому, кто после тяжелых фронтовых впечатлений приезжал в Екатеринодар. Такого рода поездка была сопряжена теперь с целым рядом всевозможных приключений. Ввиду паралича железнодорожных сетей для передвижения от станции к станции в этот период даже лица, ехавшие по срочным делам, пользовались уже или лошадьми, или передвигались по образу пешего хождения. За исправными паровозами представители власти устраивали своеобразную охоту, можно сказать, отбивали их друг у друга и затем тщательно охраняли их специальными караулами. Даже поезда главнокомандующего и командующих армиями на каждой станции, на каждом разъезде могли очутиться в безвыходном положении благодаря порче паровоза. На некоторых станциях быстро вырастали целые кладбища из «издохших» паровозов. Железнодорожные пути были забиты поездными составами, свезенными сюда чуть ли не со всего юга России. Ремонтные мастерские ввиду общей разрухи на железных дорогах, ввиду отрицательного отношения к Гражданской войне со стороны рабочих, поставленных к тому же в весьма тяжелые материальные условия, работали только для соблюдения формы. В довершение всех бед неожиданный рейд Буденного на Тихорецкую спугнул железнодорожную администрацию. Бросив на произвол судьбы станции, железнодорожные служащие, в особенности занимавшие ответственные посты, ринулись в Екатеринодар и Новороссийск».

(Г. Раковский)

Новороссийский триллер

Не так страшен пожар, как паника.

(Мудрость пожарных)

От Тихорецкой до Новороссийска примерно 150 километров. Красные прошли это расстояние за 20 дней — не слишком высокий темп наступления, но и не слишком низкий. По большому счету, шло медленное выдавливание белых с Кубани. Бои велись практически за каждую станицу — но бои весьма своеобразные. Проходили они примерно по одному сценарию. Красные наступали, не слишком геройствуя — не перли, как показывают в кино, грудью на пулеметы, а маневрировали, пытаясь найти слабые точки в обороне белых. Деникинцы отстреливались, иногда переходили в контратаки. Но происходило все это как-то вяло. Это были не отчаянные схватки под Орлом-Кромами, где обе стороны сражались насмерть. Красные тоже сильно устали. Да и зачем им было особо рисковать головами? Все знали, чем дело кончится — в конце концов белые отойдут. И отходили.

Кстати, главной и единственной надеждой Деникина было то, что большевики выдохнутся. Хотя с ним считались все меньше и меньше. Авторитет Антона Ивановича упал до нуля. Все решали командиры армий и Добровольческого корпуса.

«А между тем грандиозная картина великого отступления армии с каждой минутой принимала все более и более трагический характер. Там, верстах в двух впереди, арьергардные цепи сдерживали наседавшего врага. Здесь, позади, беспорядочной ордой торопливо отходили многотысячные конные массы. Уже смеркалось. Тарахтели телеги; ожесточенно ругались обозные; где-то отчаянно пиликала гармоника; быстро с грохотом промчалась какая-то батарея. Широким неудержимым потоком лилась конная масса на юг. Теперь уже в сравнительном порядке ехали строевые части: корпуса, дивизии, бригады и полки. Темная конная лавина катилась к югу. Куда идут — точно никто не знает».

(В. Раковский)

На подступах к Екатеринодару командующему Донской армий генерал-лейтенанту Сидорину приходилось лично на поле боя командовать войсками. Белогвардейским генералам такие приколы вообще-то были не свойственны — это вам не командарм Сорокин. Впрочем, красные командиры в это время тоже уже не развлекались подобным образом. Но иного выхода не было. Только так удавалось добиться того, чтобы бойцы не отступали.

Всем было понятно, что Екатеринодар не удержать. Но требовалось хотя бы дать время эвакуировать тылы и уйти беженцам, которых скопилось очень много. Ни для кого не было секретом, что среди буденновцев много иногородних — и встречаться с ними не хотелось никому.

Екатеринодар был взят 17 марта. Многие думали, что удастся закрепиться на левом берегу Кубани — но это было изначально безнадежной затеей. Дело в том, что левобережные земли были мало заселены, там и в мирное время жили за счет покупного хлеба — то есть с продовольствием было бы тяжко. К тому же местные жители враждебно относились к белым, они делили свое сочувствие между красными и зелеными. Так что оставалось — отступать дальше.

Надо сказать, что белогвардейское командование первоначально отнюдь не планировало отход всех частей к Новороссийску. Совсем наоборот. К примеру, Донская армия должна была следовать походным порядком на Таманский полуостров и эвакуироваться уже оттуда. Что, конечно, было бы проще.

Расстояние между Таманью и Керчью — 20 километров. И перебрасывать людей можно было бы на чем угодно, хоть на рыбачьих шаландах.

В том, что все двинулись в Новороссийск, «виноваты» большевики. Вместо того чтобы выдохнуться, как ожидал Деникин, они явно завелись от ощущения близкой победы. Так, уже 20 марта красные форсировали Кубань и захватили плацдарм возле Екатеринодара. Правда, удалось им это потому, что часовые белых откровенно плохо несли службу. Прошляпили. Но тем не менее такой резвости от красных никто не ожидал.

Днем позже большевики форсировали Кубань ниже по течению и стали отрезать пути отхода на Таманский полуостров. 23 марта красные заняли Анапу — то есть путь на север, к Тамани, был отрезан. Разведка белых доносила, что перерезан и путь на юг, на Геленджик и Сочи — хотя, как оказалось позже, разведчики, видимо, пользовались слухами, поскольку никаких большевиков там не было. Но армия имела те сведения, которые имела. В итоге иного пути к морю, кроме как прямо на запад, не оставалось. Пришлось всем уходить через горы в Новороссийск.

А в горах белых с нетерпением ждали зеленые… Горы в этих местах невысокие, но поросшие лесом и труднопроходимые. В 1942 году немцы так ничего и не смогли поделать с укрывавшимися там партизанами. Вот и зеленые чувствовали себя в горах как дома.

Пилюковцы и прочие ребята развлекались, как могли. Они грабили обозы, разоружали солдат — иной раз целыми подразделениями. По рассказам, иногда просто на дороге стояла группа зеленоармейцев и культурно предлагала отдать винтовки, предупреждая: «Не отдадите — так дальше вас все равно разоружат». Всем желающим зеленые предлагали уходить с ними. Случалось, они уводили в горы даже орудийные батареи в полном составе.

И начался дурдом. Некоторые солдаты уходили к зеленым, потом возвращались, потом снова уходили… Может, просто пообедать в горы бегали. У зеленых с продовольствием было куда лучше, чем у белых.

Стали появляться и красные разъезды. Иногда случались совершенно сюрреалистические истории.

«В станице Абинской, расположенной в нескольких стах саженях от станции, в это время происходила невероятная сумятица. Оказывается, что пришедшие туда ночью донские части расположились в станице, которая была уже занята зелеными и разъездами красных.

В трех соседних избах в некоторых местах ночевали и белые, и красные, и зеленые. Можно себе представить, какая суматоха началась в станице угром, когда все проснулись и увидели, с кем имеют дело. Одни разоружались, другие отстреливались и уходили, третьи метались из одной стороны в другую, попадая то к красным, то к зеленым, то к белым, и совершенно теряли всякое представление о действительной обстановке».

(В. Раковский)

С некоторыми зелеными отрядами стали происходить мутации. Они, словно созревающие яблоки, начинали стремительно краснеть. И поясняли всем: дескать, на самом-то деле мы всегда были красными, только это скрывали. А вот теперь демонстрируем свою подлинную сущность… Трудно сказать, так ли это было. Может, и так. Но скорее всего, ребята увидели Красную Армию и поняли, что против лома нет приема.

Впрочем, многие белые смотрели на этот процесс положительно. Они мыслили так: перекрасившиеся зеленые — «мина замедленного действия» в рядах большевиков, которая неизбежно рванет и погребет красных. Вон как с Махно-то вышло…

Рвануть-то эта мина и в самом деле рванула. Но белогвардейцам от этого не было ни жарко ни холодно — они к тому времени уже в эмиграции болтались.

Надо сказать, что в Новороссийск ушли не все, особенно из кубанцев. Не только и не столько — по идейным соображениям. Кубанская армия перешла реку выше всех по течению, и многие части просто не успели, их красные отрезали. Они начали партизанскую войну в предгорьях Кавказа, а через полгода их попробовал поднять Врангель… Но рассказ об этом будет дальше…

А впереди лежал Новороссийск. Эвакуация из него шла уже давно. Многие подсуетились и успели смыться раньше, причем эти господа убывали не в Крым, а сразу за границу.

«Гнусное зрелище представлял в это время из себя панический Новороссийск, где за спиной агонизировавшего фронта скопились десятки тысяч людей, из которых большая часть были вполне здоровы и способны с оружием в руках отстаивать право на свое существование. Тяжело было наблюдать этих безвольных, дряблых представителей нашей либеральной и консервативной, совершенно обанкротившейся интеллигенции. Неприятный осадок на душе оставляли все эти растерявшиеся перед крушением их чаяний и надежд помещики, представители потерпевшей полное поражение нежизнеспособной буржуазии, десятки и сотни генералов, тысячи стремившихся поскорее уехать здоровых офицеров, озлобленных, разочарованных, проклинавших всех и вся».

(В. Раковский)

Армия начала подходить к Новороссийску 25 марта. К этому времени красные заняли Абрау-Дюрсо, находящееся в 15 километров западнее города. Сдерживали их только части Донской армии. Там тоже было интересно. К примеру, одна часть донцов, высланная прикрывать Абрау-Дюрсо, внезапно натолкнулась на красный авангард. Началась перестрелка, но потом красные стали кричать:

— Зачем вы сражаетесь? Ваше дело проиграно! Сдавайтесь.

И примерно половина отряда бросила винтовки.

Тем не менее большевиков удавалось удерживать. Местность там очень подходит для обороны, а красные не собирались бессмысленно класть свои головы.

…Как вспоминают очевидцы, Новороссийск оказался под завязку набит войсками и беженцами. На рейде стояли как российские военные и гражданские суда, так и английские. Но российских было очень мало, а англичане никого не собирались брать на борт.

И началось то, что многие не могли простить Деникину до конца жизни.

Вопрос был в распределении по судам. О гражданских речь вообще не шла, их никто брать не собирался — разве что особо привилегированных. Но и с военными имелись проблемы. Было очевидно, что на всех судов не хватит.

Деникин так и сказал командующему Донской армией генералу Сидорину: