Гражданская война. Генеральная репетиция демократии Щербаков Алексей
Большевикам уход немцев добавил головной боли. Конечно, этим с них смывалось позорное пятно Брестского мира. Теперь советское правительство могло честно говорить: вот видите, мы на это и рассчитывали! И ведь что самое смешное — это правда. Германскую империю добила Ноябрьская революция, а влияние на нее русской революции несомненно.
Но с другой стороны — надо было что-то делать с Украиной. Упускать ее красные ни в коем случае не собирались. Главная причина — продовольственная — как известно, с продовольствием в РСФСР было очень плохо. Да и Донбасс бы не помешал — с углем в Советской России было не лучше, чем с хлебом.
Но в Киеве уже сидела националистическая Директория. Обычно ее сторонников называют петлюровцами, хотя Симон Петлюра был на тот момент одним из трех «главных» директоров. Но он был самым заметным — как благодаря своим способностям, так и умелой саморекламе.
Пересечение украинской границы красными частями означало объявление войны. А так вот с ходу открывать еще один фронт большевикам не хотелось. Поэтому они стали действовать «методом наползания» — просоветские формирования накапливались на нейтральной территории, существовавшей между РСФСР и УНР, а потом потихоньку начали просачиваться на украинскую сторону.
На все претензии Директории большевики отвечали с невинным видом: дескать, а мы-то тут при чем? Мы не виноваты, это украинские партизаны…
Вообще-то «украинские партизаны» там и в самом деле имелись. Это были и антигетманские повстанцы, и дезертиры из разных украинских формирований, и просто шпана…
К началу декабря численность красных формирований составляла около восьми с половиной тысяч штыков и 1400 шашек, при 18 пушках и 130 пулеметах. Одновременно «красные партизаны» (более семи тысяч штыков) стали выдвигаться из Белоруссии на территорию украинского Полесья (это на правом берегу Днепра).
Разумеется, московские большевики мигом оказали помощь. На Украину были направлены Московская рабочая и 9-я стрелковая дивизии, Орловская кавалерийская бригада, отряд балтийских матросов, три полка Красной Армии и подразделения из «интернационалистов»: латышей, венгров, китайцев — всего около 14 тысяч человек. Снабжение всех этих частей лежало на Красной Армии.
3 января 1919 года красные взяли Харьков — благо боеспособность петлюровцев была невысокой, а в рабочем Харькове «незалежников» никогда не любили. Петлюровский полковник П. Ф. Болбочан со своими ребятами бежал из города.
Первый шаг был сделан. В Харькове образовалось Временное рабоче-крестьянское правительство Украины во главе с Г. Л. Пятаковым — то есть появилась альтернатива Директории. Красным помогало то, что большинство киевских правительственных партий надеялись договориться с Москвой. Оно и понятно — с запада на них жали поляки, а на юге оживились белогвардейцы, которые в то время были за «единую и неделимую».
В январе на Полтавщине вспыхнуло восстание против окопавшегося там полковника Болбочана. Большевики тут ни при чем: просто политика полковника до слез напоминала деникинскую, с некоторым национальным колоритом.
Но дальше все пошло не так, как задумывалось. Под давлением французов 16 января Директория сама объявила войну РСФСР. К этому времени красные обосновались в Чернигове и Полтаве. Им очень хотелось захватить еще и Донбасс, куда к этому времени просочились белые. Это было их типичной ошибкой — стремление схватить все и сразу.
…Еще в 1918 году на границе с Украиной красными была собрана крупная войсковая группировка, из которой образованы две армии — Южная и Украинская. Причем вторая была явно «нелюбимым ребенком». Донбасс виделся большевикам более важной целью, так что Украинская армия комплектовалась по остаточному принципу. Тем не менее ее войска двинулись на запад и 5 февраля взяли Киев. Но было очевидно, что на большее их не хватит.
Поэтому одновременно красные изыскивали резервы на территории самой Украины. Благо Нестор Махно прекрасно понимал, что без поддержки красных белые его сожрут и не подавятся.
Вот что творилось в зоне его влияния:
«…Махновский южный участок, расстоянием в 150 верст, защищался пятью полками, с общей численностью бойцов — 6200 человек, наполовину безоружных. Против них стоял противник: со стороны г. Александровска — до 2000 петлюровцев, со стороны Попово — Блюменталь — Новомихеевка — егерская бригада (из немцев-колонистов) в 3000 человек и немецкие отряды, насчитывавшие свыше 2000 чел., со стороны Токмака — белогвардейские части… до 4500 чел.»
(А. Н. Белаш, начальник штаба Н. Махно)
Переговоры красных с батькой прошли 28 января. Результаты были такие: отряды Махно как отдельная бригада приписываются к Заднепровской дивизии, которой командовал уже знакомый нам Павел Дыбенко. При этом Махно выговорил себе следующие условия: его части сохраняют свою внутреннюю организацию, выборность командиров и черные знамена.
18 февраля в эту же дивизию влился атаман Никифор Александрович Григорьев. Человек это очень интересный. Его политическая биография весьма извилиста. На Мировой войне он дослужился до штабс-капитана, в 1917 году был близок к эсерам и поддержал Центральную Раду, от которой получил чин подполковника. Потом поддержал Скоропадского — и стал полковником. Но вдруг восстал против гетмана и начал партизанскую войну. Затем примкнул к Петлюре — однако к декабрю 1918 года его подчинение Директории было номинальным. Он ушел в самовольный рейд с целью бить белых, красных и махновцев, овладел Николаевым, Херсоном и Очаковым (впрочем, из двух первых городов его вышибли оккупанты — французы и греки). Но вдруг атаман совершает очередной резкий поворот и оказывается у красных.
29 января 1918 года Григорьев послал в штаб Петлюры такое заявление: «В Киеве собралась атамания, австрийские прапорщики резерва, сельские учителя и всякие карьеристы и авантюристы, которые хотят играть роль государственных мужей и великих дипломатов. Эти люди не специалисты и не на месте, я им не верю и перехожу к большевикам».
18 февраля прошли переговоры Григорьева с большевиками — и его формирования (около шести тысяч человек) вошли все в ту же Заднепровскую дивизию. Веселое, должно быть, было соединение…
Ребята у Григорьева были такие, что по сравнению с ними даже махновцы кажутся образцом добродетели. Впрочем, остальные были немногим лучше.
Антонов-Овсеенко так охарактеризовал полк имени Тараса Шевченко, смотр которого состоялся в начале марта в Полтаве: «Полк имени Тараса Григорьевича Шевченко состоит из политически темных крестьян-повстанцев. Командир полка тов. Живодеров[90], человек грубый и политически безграмотный (моряк в кожаной куртке, бородатый и увешанный оружием). Настроение полка бодрое, революционное, но недружелюбное в отношении евреев».
…Тем не менее воевал Григорьев неплохо. 8 марта, после трехдневной артиллерийской дуэли, атаман — простите, комбриг! — взял занятый греками и французами Херсон. 13 марта, приняв ультиматум Григорьева, союзники и добровольцы оставили Николаев. Посчитался, так сказать, за то, что его ранее оттуда вышибли.
В начале апреля Григорьев дошел до Одессы, о чем извещал других партизан: «Обкладываем Одессу и скоро возьмем ее. Приглашаю всех товарищей-партизан приезжать на торжество в Одессу».
Сопротивление оказалось не слишком сильным. Белогвардейцев в городе было мало, а французы сражаться откровенно не желали. Так что после недельного штурма 6 апреля город был взят. Бедная Одесса…
Командарм А. Е. Скачко предложил было представить Григорьева к высшей боевой награде Страны Советов — ордену Красного Знамени. В победной реляции он докладывал: «Одессу взяли исключительно войска Григорьева… В двухнедельных непрерывных боях бойцы показали выносливость и выдающуюся революционную стойкость, а их командиры — храбрость и военный талант… Прошу товарища Григорьева, который лично показал пример мужества в боях на передовых линиях, под ним было убито два коня и одежда прострелена в нескольких местах, и который добился победы над сильным врагом, наградить орденом Красного Знамени».
Орден ему, правда, так и не дали. Как чувствовали…
7 мая Григорьев поднял мятеж против Советской власти. Причиной было то, что разухабистое поведение бойцов атамана (а он был упертым антисемитом, так что благосклонно смотрел на погромы) и его неуправляемость большевикам надоела, и атамана-комбрига решили арестовать. Григорьев такого не потерпел — и его ребята поднялись. Атаман был объявлен вне закона. С ним мы еще встретимся…
…Батька Махно, кстати, тоже неплохо воевал. Его части взяли Мариуполь и Бердянск и нацелились на Таганрог. Махно, кстати, получил орден — Красного Знамени под № 4.
В первые дни апреля настала очередь Крыма. 1-я Заднепровская Украинская советская дивизия прорвала оборону деникинцев на Перекопе и начала наступление в степном Крыму. 7 апреля Краевое правительство бежало из Симферополя в Севастополь под защиту союзного флота. Однако интервенты тоже не собирались воевать.
А затем произошло что-то непонятное. На подходе к Севастополю красные остановились и заключили с оккупационным правительством какой-то договор. Никто точно не знает, что в нем было. Но, к примеру историк А. Широкорад предполагает:
«Суть же соглашения ясна: союзники сдают Севастополь красным, а те не мешают им уничтожать корабли Черноморского флота и вывозить награбленное.
Под соглашением поставили свои подписи начальник штаба 1-й Крымской дивизии Красной Армии Сергей Петриковский, комиссар дивизии Астахов и французский полковник Труссон.
Председатель Реввоенсовета Л. Д. Троцкий счел это соглашение предательским и приказал передать дело Петриковского в ревтрибунал. Однако у последнего были какие-то связи с Дмитрием Ильичем Ульяновым, и тот быстренько накатал письмо брату. В результате Петриковский вышел сухим из воды.
Соглашение, подписанное Петриковским, дало возможность союзникам увести из Севастополя десятки боевых судов и транспортов. Так, самый сильный корабль Черноморского флота "Воля" был уведен англичанами в турецкий порт Измид, где он стал рядом с германским "Гебеном".
У линейных кораблей дредноутного типа "Иоанн Златоуст", "Евстафий", "Борец за свободу" (бывший "Пантелеймон"), "Три Святителя", "Ростислав", "Синоп", а также крейсера "Память Меркурия" англичане взорвали машины и тем самым сделали невозможным их использование в течение всей Гражданской войны.
26 апреля англичане вывели в открытое море на буксире одиннадцать русских подводных лодок и затопили их, двенадцать подводных лодок типа «Карп» были затоплены в Северной бухте. Французы тем временем взорвали ряд фортов Севастопольской крепости, а также разгромили базу гидроавиации, уничтожив все самолеты. Лишь два гидросамолета французы погрузили на русский транспорт "Почин", который был уведен интервентами в Пирей».
После чего красные без боя взяли Севастополь.
…В начале июня 1919 года настала очередь Махно. Будучи недовольным политикой продразверстки, он объявил о расторжении договора с Советской властью — и был объявлен вне закона. Непосредственным поводом к разрыву стало то, что его отряды практически перестали снабжаться боеприпасами и снаряжением. И мало кто сомневается, что за этим стоял Троцкий. Причины называют разные. Например, исключительную нелюбовь Льва Давыдовича, как истинного марксиста, к крестьянским движениям[91]. Но есть и более простое объяснение: Троцкий решил, что с такими отмороженными красными командирами надо кончать, пора создавать нормальную регулярную армию. Махно отступил в глубь Украины.
Как оказалось, Троцкий затеял эту возню очень не вовремя. Как раз в это время к новому наступлению активно готовились деникинцы.
Спорный выбор
А ВСЮР тем временем накапливали силы. Тем более интервенты, несмотря на описанное некрасивое поведение, им активно помогали.
С марта по июнь 1919 г. Добровольческая армия получила из Великобритании 100 тысяч винтовок, 2 тысячи пулеметов, 315 орудий, 200 самолетов, 12 танков. Во втором полугодии 1919 года Великобритания предоставила Деникину 250 тысяч винтовок, 200 орудий, 30 танков, а также огромное количество боеприпасов и снаряжения. Америка тоже не стояла в стороне. От нее летом и осенью 1919 года ВСЮР перепало около 100 тысяч винтовок, свыше 140 тысяч пар обуви и значительное количество боеприпасов.
К этому времени Деникин уже успел выжить из атаманов Краснова и полностью подчинить себе Донскую армию — точнее, то, что от нее осталось после весеннего наступления Южной Красной Армии. А осталось, честно говоря, немного. Зато на севере Донской области вспыхнуло знаменитое Вешенское казацкое восстание, знакомое всем по роману Шолохова «Тихий Дон». Так что положение у красных на Дону было не слишком устойчивое.
У Деникина активно шла мобилизация. Большим достижением было то, что он провел мобилизацию всех офицеров, которые до этого где-то отсиживались. Теперь офицеров у него стало даже с избытком. Полками командовали генералы. Но, как известно, много — не мало, что и показали последующие события.
Стоит упомянуть и о такой интересной детали. В деникинской армии у генералов кроме обычной армейской — у кого больше звездочек, тот и главнее, — существовала и неформальная иерархия. «Настоящими» генералами считались те, кто получил звание до Февральского переворота. Остальные были вроде как «второго сорта».
Ко времени контрнаступления уже определилась структура деникинских войск.
В мае 1919-го ВСЮР состояли из Добровольческой, Донской и Кавказской армий, а также нескольких самостоятельных отрядов. Командующим Добровольческой армией был назначен генерал-лейтенант В. 3. Май-Маевский, командующим Донской армией — генерал-лейтенант В. И. Сидорин, Кавказской армией — генерал-лейтенант П. Н. Врангель.
15 мая белые ударили. Очень неплохо ударили.
Как оказалось, красные сопротивляться были просто не в состоянии. За месяц наступления белые продвинулись на 300 километров. 23 июня генералом Кутеповым был взят Белгород. Почти одновременно, 30 июня, Врангель все-таки взял Царицын. Правда, дальше у него дело пошло хуже, удалось захватить лишь Камышин (170 километров выше Царицына). На этом успехи Кавказской армии закончились.
«В июне вышибли Крым. При этом решающую роль сыграл небольшой десант, высаженный в Коктебеле с крейсера "Кагул", буксира "Дельфин" и британского эсминца. Командовал десантом генерал Я. А. Слащев».
(А. Широкорад)
Как мы увидим дальше, генерал Слащев был большой любитель десантов…
К 15 июля в наступлении наметилась пауза. Войска выдохлись. К тому же встал главный вопрос: а что делать дальше? То есть стратегическая цель вопросов не вызывала — взятие Москвы. Но каким именно образом действовать?
И тут мы подходим к одному из самых интересных моментов Белого движения, вокруг которого потом, в эмиграции, спорили до потери сознания, да и сейчас спорят. Речь идет о так называемой «Московской директиве», подписанной Деникиным в Царицыне 3 июля 1919 года:
«…Имея конечной целью захват сердца России — Москвы, приказываю:
1. Генералу Врангелю выйти на фронт Саратов — Ртищево — Балашов, сменить на этих направлениях донские части и продолжать наступление на Пензу, Рузаевку, Арзамас и далее — Нижний Новгород, Владимир, Москву.
Теперь же направить отряды для связи с Уральской армией и для очищения нижнего плеса Волги.
2. Генералу Сидорину правым крылом, до выхода войск генерала Врангеля, продолжать выполнение прежней задачи по выходу на фронт Камышин — Балашов. Остальным частям развивать удар на Москву в направлениях: а) Воронеж, Козлов, Рязань и б) Новый Оскол, Елец, Кашира.
3. Генералу Май-Маевскому наступать на Москву в направлении Курск, Орел, Тула. Для обеспечения с Запада выдвинуться на линию Днепра и Десны, заняв Киев и прочие переправы на участке Екатеринослав — Брянск.
4. Генералу Добровольскому выйти на Днепр от Александровска до устья, имея в виду в дальнейшем занятие Херсона и Николаева.
5. …
6. Черноморскому флоту содействовать выполнению боевых задач… и блокировать порт Одессу».
Этот документ барон Врангель назвал «смертным приговором Добровольческой армии». Почему? Потому что Деникин был намерен разбросать свои войска по разным направлениям — как это в реальности и произошло. По мнению Врангеля, надо было собрать войска в один кулак в районе Харькова и по кратчайшей дороге двинуть на Москву. И тогда бы…
«Московская директива» всплыла во время позднейших разборок Деникина с Врангелем. А уж в эмиграции… Вот кто, оказывается, виноват в поражении!
Кстати, заодно можно вспомнить и еще одну фразу, весьма популярную у эмигрантских публицистов: «Деникин предал Колчака». Дескать, надо было еще в мае сосредоточиться на царицынском направлении, как настаивал Врангель — и соединиться с Колчаком. А Деникин из-за своего тщеславия так не поступил, потому как сам хотел первым войти в Москву.
Пошло эта идея от Врангеля. Он как-то бросил фразу, которая стала широко известна в армии: «Войска адмирала Колчака, предательски оставленные нами, были разбиты…»
Правда, у Деникина есть свое объяснение:
«Передо мной встала дилемма: бросить на произвол судьбы Дон и отдать большевикам Донецкий бассейн, направив армии на Царицын, или, прикрывши частью сил царицынское направление, отстоять Донецкий плацдарм и сохранить от разложения Донское войско. (Армии адмирала Колчака находились тогда восточное Уфы и были от Волги на расстоянии приблизительно в 700 километров.)»
…Вообще в воспоминаниях большинства проигравших генералов можно найти следующие тезисы (или какие-то из них):
— У врагов было подавляющее численное преимущество.
— Нас предали.
— Если бы меня послушали, мы бы победили.
Иногда к этому добавляются еще мороз, жара, распутица и так далее.
Может, и победили бы. А может, и нет. Нереализованный план всегда выглядит лучше именно потому, что он не реализован. Но вообще-то взятие Москвы отнюдь не означало автоматической победы. В отличие от большинства белых генералов, Деникин разбирался в политике и это понимал. Кстати, как мы увидим дальше, Врангель, оказавшись сам в роли главнокомандующего, при наступлении в 1920 году в Северной Таврии тоже веером разбросал свои войска на огромной территории. Зачем? Все просто: надо было заготавливать продовольствие и проводить мобилизацию, а это можно делать только на подконтрольной территории. Вот и вся разгадка «московской директивы».
К тому же Деникин явно хотел прикрыть Киев от Петлюры. И причины к этому были серьезные. Дело в том, что Петлюру поддерживали те же самые французы, и было опасение — а вот возьмет он Киев, а французы после этого признают «незалежную» Украину. С ними-то не поспоришь…
Так что как вышло, так уж вышло.
14 августа красные попытались перейти в контрнаступление, но ничего толкового из этого не получилось. В конце августа ВСЮР снова двинулись вперед. Основные силы пошли на север, но дополнительный удар был направлен на Одессу и Киев.
23 августа практически без боя была захвачена Одесса. 31 августа войска генерала Н. Э. Бредова вступили в Киев. Тут получилось забавно. Дело в том, что белые вошли в город со стороны Дарницы — то есть с левого берега. В тот же день, несколькими часами раньше, в Киев ввалились петлюровцы.
Отношения между белыми и «жовто-блакитными» были своеобразными. Передовые части уже пересекались 21 августа у станций Хрестиновка и Шпола. Петлюра всячески избегал конфликта со ВСЮР. Он надеялся, что белые не станут на него отвлекаться.
Вот и в Киеве собирались вести переговоры. Но все пошло вкривь и вкось — вроде бы из-за случайности. Над городской Думой были вывешены русский и украинский флаги. Появившийся во главе колонны конников петлюровской Запорожской дивизии В. П. Сальский (кстати, бывший полковник российской разведки) велел русский триколор сорвать и бросить под копыта генеральской лошади. После чего один из белых офицеров налетел на Сальского с шашкой, но был убит.
И тут со всех сторон по петлюровцам начали стрелять и кидать в них гранаты. От неожиданности «незалежники» стали разбегаться, и в итоге белые вытеснили их из центра города.
Была ли это провокация? Как-то очень удачно рядом оказалось множество белогвардейцев — причем занявших хорошие позиции для стрельбы. Хотя, возможно, позиции заняли на всякий случай.
Впрочем, при таких напряженных отношениях где-нибудь все равно бы рвануло. Особенно если учесть, что одни киевляне собрались на Крещатике приветствовать русских освободителей, другие — украинских. А отморозков хватало в обеих армиях.
Деникинцы и петлюровцы все-таки вступили в переговоры. То есть это сначала были переговоры, а потом генерал Бредов стал откровенно «гнуть пальцы». Он заявил: «Киев никогда не был украинским и не будет». Самое забавное, что Бредов до перехода к Деникину служил у Скоропадского… Но мы дальше в полной мере увидим его «патриотизм».
Договорились, что «самостийники» отойдут от Киева на 50 километров — это будет вроде как нейтральная зона. Кроме этого, петлюровцы передали белым все захваченные в городе трофеи. Таким образом, 4 тысячи белогвардейцев выпихнули из Киева 18-тысячную украинскую армию.
10 сентября был взят Чернигов. Там проблем с националистами не возникло, поскольку город находится на левом берегу.
На главном направлении дела у белогвардейцев тоже обстояли неплохо. Тут красных, что называется, гнали метлой. Красная Армия была деморализована и отступала практически без боев. Как это всегда бывало в таких случаях на Гражданской войне, участились сдачи в плен и дезертирство.
Впрочем, далеко не все красноармейцы дезертировали, желая удрать до дому, до хаты. Многие части, состоящие из жителей Украины, просто не понимали стратегических тонкостей, они хотели сражаться с Деникиным на родной земле. К примеру, еще в конце июля взбунтовалась красная 58-я дивизия и в большинстве, за исключением командования и нескольких сотен особо убежденных большевиков, перешла на сторону Махно, который начал партизанскую войну против белых.
Но большевикам поначалу от этого было не легче.
25 августа Добровольческая армия захватила столицу Советской Украины — Харьков, где обосновалась ее Ставка. На следующий день белые вошли в Екатеринослав.
Я не зря привожу все эти даты. Достаточно поглядеть на карту, чтобы убедиться, с какой скоростью они двигались.
31 августа Деникин сформировал правительство Юга России — то есть официально стал не только военачальником, но и политиком. При нем было образовано так называемое Особое совещание, которое являлось чем-то вроде Совета министров.
Этот факт весьма интересен. Возникает вопрос: а зачем было нужно это правительство, если Верховный правитель уже имелся? Но Колчака в это время гнали в просторы Сибири, а Деникин рассчитывал через пару месяцев быть в Москве. При таком раскладе вопрос, кто будет самым главным, становился очень непростым…
…А наступление успешно продолжалось.
20 сентября войска 1-го армейского корпуса, которым командовал генерал Кутепов, заняли Курск.
30 сентября конница генерала А. Г. Шкуро закрепилась в Воронеже.
Вот как это описывает сам генерал:
«Не дожидаясь подхода остальных полков, переправившиеся ранее два полка сунулись было атаковать Воронеж, но были отбиты. Город был сильно укреплен несколькими ярусами окопов с густой проволочной сетью впереди. Четыре броневика[92] курсировали по многочисленным железнодорожным путям; имелась и тяжелая артиллерия. Однако, видимо, дух защитников был не на высоте, ибо многочисленные составы, уходившие от Воронежа, свидетельствовали о начавшейся эвакуации города. 16 сентября я атаковал город. Несколько атак было отбито, и потери росли. В 2 часа дня Волчий дивизион, партизаны и Горско-Моздокский полк помчались в конную атаку. Когда они бешеным карьером подскакали к проволоке и стали рубить ее шашками, гарнизон окопов обратился в бегство; то же сделали и броневики. Вокзал был взят. Начался уличный бой с отступавшими отрядами красных. Они бежали в предместье города, взорвав за собою мосты через реку Воронеж».
Кстати, в Воронеже обнаружились очень интересные дела. В наше время принято считать, что вредительство «спецов» в красных штабах — это то ли большевистская паранойя, то ли оправдание собственных провалов. Но вот что пишет о руководителях обороны Воронежа генерал Шкуро, который уж точно не занимался коммунистической пропагандой:
«Штаб красной 13-й армии сдался добровольно в плен (кроме командующего, недавно умершего). Временно командовавший армией, бывший начальник штаба ее, Генерального штаба капитан Тарасов дал чрезвычайно ценные показания. Он объяснил (и подтвердил это приказами), что все время нарочно подставлял под наши удары[93] отдельные части красной 13-й армии; он сообщил также, что Буденный, закончив формирование Конармии, движется с нею с востока, имея задание разбить порознь меня и Мамонтова. Капитан Тарасов и его подчиненные были приняты на службу в Добровольческую армию».
30 сентября части генерала Кутепова заняли Орел.
Казалось бы, еще немного, еще чуть-чуть… От Орла до Москвы оставалось немногим более 300 километров. Советское правительство уже рассматривало вопрос об эвакуации в Ярославль. Наверное, белым офицерам и генералам снился праздничный звон колоколов, прогулки по Тверской и расправы с большевиками.
Но тут всё пошло наперекосяк…
Непорядки в тылу
К этому времени начала сказываться очень своеобразная обстановка в тылах ВСЮР. Ахиллесовой пятой белых было отсутствие идеологии и идея «непредрешенности». Тем более тут, на Юге, где, в отличие от Колчака, белые войска сколачивались из достаточно разнородных элементов. Поэтому хочешь не хочешь, а приходилось играть в демократию.
А. Широкорад приводит такой пример:
«В Севастополе Деникин приказал распустить все старые органы самоуправления, и 15 сентября 1919 г. прошли перевыборы в городские думы и земские учреждения. Результаты этих выборов весьма любопытны. Из 71 гласного 38 были представителями социал-демократов и социалистов-революционеров, 12 мест получил демократический блок[94], 21 член городской думы представлял интересы домовладельцев».
И так было сверху донизу.
Конечно, либералы умилятся. Какой хороший человек. Демократ, понимаете. Но какова была дееспособность подобного винегрета?
То есть воевать-то можно и вместе, а вот что касается иных проблем… Какая была главная проблема, вы уже знаете: «А с земелькой-то как?»
А никак! У нас, понимаете ли, непредрешенность. Ну, если точнее, то принять какие-то внятные решения помешал не сам этот принцип. Наоборот, принцип непредрешенности как раз и был вызван партийной разноголосицей.
Пока что был принят «Закон о сборе урожая 1919 года». Согласно ему, 1/3 хлеба, 1/2 трав и 1/6 овощей, собранных крестьянами, безвозмездно поступали возвратившимся помещикам или арендаторам. Могут сказать, что у большевиков с их продразверсткой было хуже (впрочем, могут сказать, что и лучше, поскольку там был совершенно иной принцип). Но, во-первых, цифры эти — на бумаге, а на самом-то деле войска, которые собирали эту дань, брали сколько хотели. Главное в другом. Белые — это были «баре». Которые к тому же очень любили пороть крестьян целыми деревнями. Опять вроде бы: пороть — не расстреливать. Но уж больно хорошо многие помнили столыпинские «усмирения». Получается — «господа» вернулись!
Тем более что баре и в самом деле пытались вернуться. Как писал генерал Шкуро, более всего неприятностей в тылу ему доставляли тащившиеся следом за армией помещики, которые правдами и неправдами пытались вернуть свою собственность. Что понятно — прохудились, сидя в Ростове и Новочеркасске. А уж попросить какого-нибудь офицера помочь навести порядок — дело нехитрое.
Заметим — генерала Шкуро уж никак нельзя обвинить в сочувствии большевикам. В 1941 году он стал на сторону нацистов, за что и был повешен в 1945-м.
Результат не замедлил сказаться. К осени 1919 года численность «Революционно-повстанческой армии Украины» батьки Махно достигла 30–35 тысяч человек. Это абсолютный рекорд для махновского движения за все время его существования — как до, так и после. Никакие большевистские продразверстки не могли собрать под черные знамена столько бойцов. В конце сентября махновцы двинулись на прогулку по белым тылам. Они прошлись практически по всей Южной Украине, по дороге захватив множество городов, в том числе такие, как Бердянск, Никополь, Мелитополь, Мариуполь, Екатеринослав (там находился один из немногих тогда мостов через Днепр). Последний, стратегически важный, город Махно удерживал около двух месяцев.
Вот как оценивали ситуацию белые. 25 сентября командующим Донской армией генералом Сидориным была получена из Таганрога, из ставки Деникина, следующая телеграмма: «Немедленно направить на станцию Волноваха одну из конных дивизий корпуса генерала Шкуро». Далее такие телеграммы шли чуть ли не каждый день.
В конце концов революционных повстанцев расколошматили. Но для этого Деникин был вынужден снять с фронта и бросить на Махно одну из лучших частей — 2-й армейский корпус. А у него и так было не густо с войсками.
Еще одной бедой тыла ВСЮР было воровство. Вот известное письмо Деникина генералу Май-Маевскому. Оно попало в руки большевиков, и те, конечно же, с удовольствием его опубликовали. Понятно, почему:
«Происходят грандиозные грабежи отбитого у большевиков государственного имущества, частного достояния мирного населения; грабят отдельные воинские чины, небольшие шайки, грабят целые воинские части, нередко при попустительстве и даже с соизволения лиц командного состава. Разграблено и увезено или продано на десятки миллионов рублей самого разнообразного имущества, начиная с интендантских вещевых складов и кончая дамским бельем. Расхищены кожевенные заводы, продовольственные и мануфактурные склады, десятки тысяч пудов угля, кокса, железа. На железнодорожных контрольных пунктах задерживаются представителями деникинской власти отправляемые под видом воинских грузов вагоны с громадным количеством сахара, чая, стеклом, канцелярскими принадлежностями, косметикой, мануфактурой. Задерживаются отправляемые домой захваченные у неприятеля лошади…»
Деникин издавал огромное количество грозных приказов, пытаясь это остановить. Результат был нулевым. За воровство никого не наказывали, а если наказывали — то несильно и по-тихому.
В отличие от большевиков, которые если ставили своих начальников к стенке — то обязательно сообщали об этом в газетах. Что давало эффект.
Трудно было воевать с таким тылом.
Помощь с западной стороны
Теперь стоит отвлечься от Деникина и кинуть взгляд на другой фронт. Дело в том, что ВСЮР сильно помогало еще и то обстоятельство, что одновременно на Петроград двинулись войска генерала Н. Н. Юденича. Это была уже вторая попытка такого похода. Первый раз его пытался осуществить так называемый Северный корпус. Это формирование было создано на территории оккупированного немцами Пскова. После того как немцы двинули домой, Северный корпус переместился в Эстонию, где стал подчиняться командованию эстонской армии. (Я просто умиляюсь от «белых патриотов»!)
13 мая 1919 года, под командованием генерал-майора А. Ф. Дзерожинского, корпус двинулся на восток и на следующий день овладел Ямбургом (Кингисеппом). 17 мая был взят Гдов. Из этого ничего не вышло и не могли выйти — корпус был слишком малочислен (около 5,5 тысячи человек). Так что в июне красные перешли в наступление и отбросили его обратно.
10 июня Колчак назначает Юденича главнокомандующим в Северо-Западном регионе, где генерал на базе Северного корпуса создает Северо-Западную армию.
Не стало дело и за правительством. Оно возникло в Таллине 11 августа 1919 года. Забавно, что автором идеи стал английский генерал Ф. Марш.
Правительство, разумеется, тоже называлось Северо-Западным. Входили в него все те же — кадеты, правые эсеры, меньшевики. Оно признало независимость Эстонии (а поди не признай, если сидишь в ее столице!). Генерал Юденич стал в нем военным министром.
Надо сказать, что эстонцы относились к этому правительству очень подозрительно. Обычно это объясняют его великодержавными лозунгами — хотя за всеми белыми стояла Антанта. Так что господа генералы могли говорить что угодно — без разрешения иностранцев они ничего не посмели бы. Но вот не нравились…
Разумеется, Юденич тут же попросил денег. Британцы их дали — 1 миллион рублей, 150 000 фунтов стерлингов, 1 миллион франков. Разумеется, белые напечатали и собственные деньги — как же без них! Хотя эти ничем не обеспеченные банкноты имели скорее пропагандистское значение. Было объявлено, что в Петрограде данные бумажки будут обмениваться на нормальные русские деньги.
Правительство копило силы и выжидало удобного момента для рывка на Петроград.
Кто хочет — тот дождется. На Москву успешно наступал Деникин, в самый раз было действовать. 28 августа Северо-Западная армия под командованием генерала Юденича перешла в наступление.
Сама армия имела следующую численность: 17 960 штыков, 700 сабель, 56 орудий, 4 бронепоезда, 6 танков, 2 бронеавтомобиля и 6 самолетов. (Правда, из шести танков до Петрограда дошли лишь три штуки. Куда делись остальные — история умалчивает.) Кроме того, совместно с Юденичем действовали и эстонские части. Армия двигалась удачно — и почти дошла до Петрограда. Были взяты Луга, Гатчина, Красное Село, Детское (Царское) Село и Павловск. 18 октября Северо-Западная армия подошла к Пулковским высотам, откуда, как известно, виден город.
Но… дальше вышло по принципу: пришел, увидел, проиграл. В упорных боях Юденич был разбит. Иначе и быть не могло. По большому счету, это было не наступление, а партизанский рейд. Армия фактически не имела тыла. Не считать же тылом Эстонию, которая буквально выпихнула формирования Юденича со своей территории. К тому же Николаевскую (Октябрьскую) железную дорогу перерезать так и не удалось. То есть красные могли гнать подкрепления, а белым их взять было просто-напросто негде. Не говоря уже о долбящем по наступавшим войскам Балтийском флоте.
В принципе у Юденича могло выйти что-то путное, если бы Деникин с ходу взял Москву. Но, как мы увидим дальше, у ВСЮР тоже возникли сложности…
В итоге Северо-Западную армию погнали обратно — и в конце ноября загнали за границу Эстонии, где ее разоружили и интернировали.
Поворот
Переломным моментом не только в наступлении Деникина, но и, пожалуй, во всей Гражданской войне были две операции, проходившие почти одновременно — Орловско-Кромская (11 октября — 18 ноября 1919 года) и Воронежско-Касторненская (24 октября — 15 ноября).
11 октября красные части Южного фронта под командованием А. И. Егорова перешли в контрнаступление. (Примечательно, что членом Реввоенсовета фронта был Сталин). К этому времени красные собрали против ВСЮР лучшие части — к примеру, дивизию и три отдельных бригады знаменитых латышских стрелков.
Исключительно высокая боеспособность латышей имела несколько причин. Главная из них в том, что еще до Октябрьского переворота эти формирования были очень сильно большевизированы. Поэтому их боевые части сохранились с Мировой войны в почти нетронутом виде. Да и деваться им было некуда. В плен латышей белые не брали (потому как считали коммунистами), дезертировать некуда. Вот и оставалось воевать.
Так вот, под Орлом — Кромами начались самые страшные — встречные бои. Это когда обе стороны наступают навстречу друг другу. Больше месяца белые и красные маневрировали, стараясь подловить противника. У красных было превосходство в численности, у белых — в тяжелом вооружении. (В Приложении приведен список частей с обеих сторон). Так что силы были равны. Я не стану описывать, кто кому с какого фланга зашел — это все есть в соответствующей литературе. В мемуарах того же Егорова, к примеру. Тем более что даже взгляд на схему боев вызывает легкое головокружение…
Любопытно, что впоследствии участники этих боев с обеих сторон сообщали о численном превосходстве противника. При равенстве сил так случается всегда.
В ночь с 19 на 20 октября белые оставили Орел. Они думали, что временно — в ходе этой операции то и дело одни и другие то брали населенные пункты, то отдавали их назад. Но Орел белым вернуть не удалось.
А битва продолжалась с переменным успехом. И тут…
Белые поплатились за свое горячее стремление поскорее попасть в Москву. Они слона не приметили на своем правом фланге, над которым «висели» красные. Этим слоном была конная бригада С. М. Буденного, которая совместно с 8-й армией ударила во фланг их конницы. Хотя белые потом писали, что, дескать, им все было известно… Но тогда почему они зевнули тот удар? Так или иначе, 24 октября Буденный взял Воронеж — и пошла потеха.
Слово Буденному:
«Ровно в 6 часов утра 24 октября дивизии Конного корпуса (4-я с севера, 6-я с востока и юго-востока) ворвались в Воронеж. Одновременно вошла в город и 12-я стрелковая дивизия.
4-я дивизия, продолжая атаку, устремилась к западным окраинам Воронежа с целью отрезать пути отхода противнику к реке Дону. Белогвардейцы, почувствовав угрозу окружения, всеми силами навалились на 4-ю дивизию и, прорвавшись, в панике бежали в юго-западном направлении. Лишь полк "воронежских казаков", сформированный из добровольцев, отставных генералов и офицеров, чиновников и купцов, пытался оказать сопротивление. Но это были тщетные попытки. Воронеж уже находился в наших руках…
С победой под Воронежем обстановка начала резко меняться в пользу советских войск. Конный корпус выходил на правый фланг главной ударной группировки деникинской армии, рвавшейся на Москву. Под угрозой оказывались важнейшие железнодорожные артерии и тылы белых, питавшие их ударные части в районе Курска, Орла».
Тут у красных дела пошли весело. Хотя и белые давали им прикурить. 5 ноября белогвардейцы поставили 8-ю армию красных на грань разгрома — но Буденный снова выручил. В результате белая конница понесла огромные потери и была отброшена за Дон (хоть и не разгромлена, как писали в советское время).
Генерал Шкуро послал Деникину телеграмму:
«По долгу воина и гражданина доношу, что противостоять Конной армии Буденного я не могу. Эта армия сосредоточена в числе 15 тысяч сабель в районе Грязи — ведет теперь ожесточенное наступление на наши силы. В моем распоряжении имеется около 600 сабель Кавказской дивизии, в настоящее время безлошадной, и 1500 сабель остатки корпуса Мамонтова. Остается Терская дивизия моего корпуса около 1800 сабель, с хорошим конским составом, но эта дивизия, по Вашему приказанию, у меня отбирается. Она в данное время грузится в вагоны на станции Лиски для отправки в район Таганрога, ради уничтожения действующих там махновских банд. В силу изложенного — даю приказ завтра оставить Воронеж. Генерал Шкуро».
Тем временем под Орлом и Кромами продолжались бои — однако большевики уже явно теснили белых. Те не могли уже даже перейти к обороне — красные их выбивали с позиций.
Но все-таки главное дело сделал Буденный, который рассек Добровольческую и Донскую армии и отбросил их в разные стороны. ВСЮР были разбиты. Им оставалось лишь отходить, пока не поздно.
Мало кто у белых понимал, что происходит.
2 ноября в Харькове, в штабе Добровольческой армии, возглавляемой генералом Май-Маевским, состоялось военное совещание, устроенное по приказанию главнокомандующего.
«На совещании, происходившем под председательством Деникина, присутствовали: начальник штаба главнокомандующего генерал Романовский, Май-Маевский с начальником своего штаба Ефимовым, командующий Донской армией Сидорин, генерал-квартирмейстер Кислое и другие.
Поезд главнокомандующего, ехавшего в Харьков из Таганрога, опоздал часа на два, и это время Май-Маевский с чинами штаба ожидали генерала Деникина на харьковском вокзале. Обычно весьма шумный и веселый, штаб на этот раз поражал не принадлежащих к его составу общей растерянностью, тревогой и беспокойством, которые были написаны на лицах. На вопрос одного из участников совещания, какова обстановка на фронте, Май-Маевский ответил:
— Ничего себе: удовлетворительная.
Но здесь же, на вокзале, после этого ответа к нему подошел офицер Генерального штаба и стал что-то тихо докладывать. По лицам Май-Маевского и окружавших его видно было, что полученные известия весьма серьезны.
Действительно, в эти часы Добровольческая армия оставляла Курск.
Когда приехал главнокомандующий и все прибыли в штаб, Деникин первым делом обратился к Май-Маевскому с приказанием доложить о положении на фронте. Все пошли в оперативное отделение. Оказалось, что нет карты. Май-Маевский заявил, что карта находится на вокзале, где, по его предположениям, должно было состояться совещание[95]. Больше часа ожидали участники совещания, пока привезут карту, так как фактически на чинов штаба, на командующего, на все оперативное отделение была только одна карта, которой все и пользовались. На участников совещания эта маленькая, но весьма характерная деталь произвела весьма тяжелое впечатление.
Долго ждали карты… Деникин начинал уже возмущаться задержкой. После часового ожидания он приказал осветить общую обстановку генералу Романовскому. Относительно положения на Донском фронте высказались Сидорин и Кислов. После этого Деникин предложил более детально осветить положение на фронте Добровольческой армии генерал-квартирмейстеру штаба этой армии полковнику Гоерцу, из доклада которого сразу же выяснилось, как мало осведомлен штаб о положении на фронте, о расположении частей, даже приблизительном. Когда начался подсчет сил противника на основании сведений, добытых разведкой, то чины штаба Добровольческой армии обнаружили свое полное незнание, кто перед ними и в каком числе воюет. Из этого доклада можно было сделать один вывод: фронт Добровольческой армии сбит и отходит в полном беспорядке, потому что нельзя было иначе допустить, что никто не знает местонахождения многих частей, хотя условия связи благодаря хорошо развитой железнодорожной сети были весьма удовлетворительны».
(Г. Н. Раковский[96])
…Сами белые впоследствии признавали, что перед решающей битвой недооценили красных. Еще бы! Они столько раз их громили… Но господа генералы не учли одной способности большевиков, благодаря которой те в итоге и победили — их умения очень быстро учиться, делая выводы из собственных ошибок.
«Советские полководцы оказались одаренными учениками. Они усвоили методы неприятеля, в особенности его искусство маневрировать, и применили это искусство в широком масштабе».
(Д. Лехович, биограф Деникина)
А недооценка врага всегда обходится очень дорого.
Отступление. Буденный и его армия
Среди зноя и пыли мы с Буденным ходили
На рысях на большие дела.
По курганам горбатым,
По речным перекатам
Наша громкая слава прошла.
Перед вражьей заставой
Мы рассыпались лавой.
Наши сытые кони легки,
Мы болтать не речисты,
Но работают чисто
Конармейские наши клинки.
Для походов рожденный,
С нами снова Буденный
Ворошиловский лучший казак.
Там, где мы пролетаем,
Кружит воронов стая
Да порубанный стелется враг.
(А.Сурков)
О Семене Михайловиче Буденном существует несколько превратное представление. Многие считают его туповатым рубакой, который может только шашкой махать. А вот Франц Гальдер, начальник штаба Сухопутных войск Вермахта, в своем дневнике писал, что знаменитая тактика блицкрига основана на опыте действий Буденного. Вот так. Потомственному профессиональному офицеру не стыдно было признать, что немцы учились у кавалерийского унтера…
…XX век сыграл с кавалерией злую шутку. Много веков она была гордостью любой страны. В России, как и в других странах, это был самый престижный род войск. И вдруг во время Великой войны оказалось — кавалерия абсолютно ни на что не способна. Сочетание колючей проволоки, окопов и пулеметов, примененных в массовом количестве, сводило ее ценность к нулю[97]. Русские казаки, которых на Западе боялись больше, чем черта, теперь сражались пешими или, в лучшем случае, выполняли роль войск НКВД в последующей войне — обеспечивали порядок в ближайшем тылу. Многим казалось: все, песня кавалерии спета.
Но пришла Гражданская война, и вдруг выяснилось — конница вновь очень даже востребована. У белых ее имелось много, а вот у красных с кавалерией дело обстояло — хуже некуда.
Одним из первых большевиков, кто это понял, был Троцкий.
«Перевес конницы в первую эпоху борьбы сослужил в руках Деникина большую службу и дал возможность нанести нам ряд тяжелых ударов… В нашей полевой маневренной войне кавалерия играла огромную, в некоторых случаях решающую роль. Кавалерия не может быть импровизирована в короткий срок, она требует специфического человеческого материала, требует тренированных лошадей и соответственного командного материала. Командный состав кавалерии состоял либо из аристократических, по преимуществу дворянских фамилий, либо из Донской области, с Кубани, из мест прирожденной конницы… В гражданской войне составить конницу представляло всегда огромные затруднения для революционного класса. Армии Великой французской революции это далось нелегко. Тем более у нас. Если возьмете список командиров, которые перебежали из рядов Красной армии в ряды Белой, то вы найдете там очень высокий процент кавалеристов…»
Стоит лишь добавить, что кавалерийский командир должен не только скакать впереди на лихом коне. Одно из необходимых ему качеств — умение мгновенно оценивать ситуацию и принимать решения. Кавалерийская атака стремительна. Пехота, очутившись в трудном положении, могла залечь и отползти. Всадникам развернуться и отойти куда сложнее. Множество трагических эпизодов Гражданской войны заключалось в том, что конница погибала, попадая под жесткий пулеметный огонь махновских или буденовских тачанок. Проблема была в том, что командир вовремя не принял нужного решения. Опоздал на секунду. А вот те, что успевали принимать эти самые решения… Недаром именно из кавалеристов впоследствии выходили танковые командиры.
Но перейдем к Буденному. Его биография достаточно известна, пересказывать ее нет смысла. Отметим лишь некоторые интересные моменты.
До революции Семен Михайлович никакого интереса к политике не испытывал. Он был обычным унтер-офицером-сверхсрочником. Мечтой Буденного было — завести собственный конный завод. Он уже скопил достаточно денег на обзаведение, но тут грянула война, а потом и революция.
Впоследствии Буденный приписал себе некоторое революционное прошлое — вроде бы он состоял в солдатском полковом Совете. Но имена членов Совета 18-го Северского драгунского полка известны, никакого Буденного там нет. И что самое смешное — этот Совет занимал резко антибольшевистскую позицию…
Казалось бы — что такому человеку делать у большевиков? Все его сбережения в результате большевистского переворота «сгорели».
Но тут сыграли свою роль разборки между казаками и иногородними. Иногородние были на стороне большевиков, которые уравняли их в правах с казаками. На Дону началась война между двумя категориями жителей. Буденный создал свой отряд — и пошло-поехало.
Первый свой рейд он провел 10 января 1919 года, на подступах к Царицыну. Когда Б. М. Думенко, его тогдашний командир, заболел тифом, Буденный повел Особую кавалерийскую дивизию по вражеским тылам. Рейд продолжался 37 дней. Буденновцы разбили в районе Дубовки, Давыдовки и Карповки три казачьих полка, захватили 48 орудий, более 100 пулеметов, бойцы прошли по белым тылам более 400 километров.
Читать бесплатно другие книги:
