Неосторожность Тургенев Иван

8

Они проводят день, как положено любовникам. Утром им приносят в номер завтрак. Клэр с хихиканьем прячется под одеяло, пока Гарри в одном купальном халате расписывается в счете. Официант держится с галльским безразличием. Он все это уже видел. Кофе, круассаны, масло, яичница, хрустящий бекон. Салфетки так белы и накрахмалены, что похожи на бумагу.

– Попробуй, какой кофе, – говорит он, протягивая ей чашку с блюдцем. – Лучший в мире.

– Ты так говоришь почти обо всем в этом отеле. Однако ты прав. Кофе очень вкусный.

– Еще бы. За такие деньги.

– А яичница? Объедение! Я и подумать не могла, что проголодаюсь после вчерашнего ужина, но умираю с голода.

После завтрака они идут гулять. В небе отражаются серые камни площади. Водители в темных очках и темных костюмах стоят возле «Мерседесов», припаркованных у входа, говорят по сотовым телефонам и ждут пассажиров.

Они поворачивают на рю де ла Пэ и направляются к зданию Оперы.

– Куда пойдем? – спрашивает Клэр, взяв Гарри под руку. На ней шерстяные перчатки и шарф. Я никогда не ношу шапку, сказала она ему.

– Куда пожелаешь.

– Я не хочу в музей. Знаю, что надо. Но это как идти в церковь, проснувшись в воскресенье. Обязанность, а не удовольствие.

– То есть церкви тоже исключаются? – улыбается Гарри.

– Я была в Нотр-Дам. Там красиво и величественно, но у нас мало времени. Предпочла бы провести его не в заплесневевшей церкви.

– Куда бы ты хотела пойти?

– Обратно в отель и в постель? – произносит она, широко улыбаясь. – Мне хочется просто погулять, пока не проголодаемся, а потом где-нибудь пообедать.

– Замечательно.

Они идут на север. По его представлениям, это примерно в направлении Монмартра, но он готов сменить курс.

Они шагают в умиротворенном молчании, временами показывая друг другу что-нибудь странное или забавное. Так естественно держать ее под руку.

– Здесь маленькие машины, – замечает Клэр. – Словно на них ездит племя карликов.

У подножия Монмартра они садятся на фуникулер, идущий к вершине. Наверху любуются базиликой Сакре-Кер, высшей точкой Парижа.

– Я тут никогда не была, – говорит Клэр.

Они смотрят на город с высоты, на Сену, извивающуюся на солнце, как ленивая серебряная змея.

– Считается, что главная достопримечательность Парижа – Эйфелева башня, а мне кажется, что вот она, – говорит Гарри. – Ты знаешь, что башня старше базилики?

– Правда?

– Да. Базилику достроили после окончания Первой мировой войны. А Эйфелеву башню соорудили в тысяча восемьсот восемьдесят девятом году. Но люди приходили сюда веками. Говорят, здесь было святилище друидов.

– Стой там, – говорит Клэр.

Она вынимает из сумочки маленький фотоаппарат. За спиной Гарри до горизонта простирается внизу Париж.

– Улыбнись!

Он улыбается.

– А теперь ты меня сними.

Они просят какого-то туриста снять их вместе. Я видел эту фотографию. Гарри и Клэр похожи на всех остальных туристов в Париже. Интересно, так ли они себя чувствовали?

Они заходят пообедать в ресторанчик, полный голландских туристов. Потом идут по Монмартру до Пигаль, мимо «Мулен-Руж», мимо «Бато-Лавуар», пережившего дни своей славы, когда по соседству жили Лотрек, Пикассо и Утрилло. Сворачивают на бульвар Клиши и видят вывеску «Musee de l’erotisme»[9].

– Многообещающе, – усмехается Клэр.

– Ты же не хочешь в музей.

– Это другое дело. Идем.

– Уверена?

– Кто знает. Вдруг узнаем что-нибудь новое.

Гарри покупает билеты, и они заходят в музей. Он явно популярен у туристов. На стенах висит порнография со всего мира. Резные фигуры из Индии, современные фотографии обнаженных женщин в коже, комиксы, огромные фаллосы, целый этаж отведен парижским борделям девятнадцатого века. Они умирают от смеха перед некоторыми изображениями.

Внизу находится сувенирная лавка, где продают книги, плакаты и эротические открытки.

– Жди здесь, – говорит Клэр.

Через пару минут она выходит, в руках у нее пакет из упаковочной бумаги.

– Я нашла ее.

– Что?

– Посмотри!

Она протягивает Гарри пакет. В нем французское издание «Камасутры».

– Говорят, тут шестьдесят четыре позы, – произносит Клэр. – Не терпится изучить.

В отеле они сидят друг против друга на кровати. Клэр переводит: «…типы сексуальных союзов согласно размерам, силе желания или страсти, и времени».

– Тут сказано, что мужчины делятся на три типа: заяц, бык и конь.

– Очень лестно для мужчин.

– Это зависит от размеров лингама.

– То есть…

– Именно. А женщины делятся на три типа, согласно размерам йони: олениха, кобыла и слониха.

– Слониха? Мама родная!

– Прекрати.

– А почему нет слона? Это несправедливо.

– По отношению к кому?

– Ко всем. Прежде всего к бедной слонихе. Нет слона, который бы ее удовлетворил. И ко мне. В смысле, кто посмеет сказать, что я не слон? Мне всегда казалось, что я довольно слоноват.

– Еще как, милый. А теперь помолчи. Тут говорится про три равных союза, основанных на совпадении размеров. Смотри, вот диаграмма. Мужчина-заяц и женщина-слониха – неравный союз.

– Звучит разумно. Как в том анекдоте про слона и блоху.

– Мне читать дальше или нет?

– Конечно, – говорит Гарри, поглаживая ее бедро. – Читай.

– Тут сказано, что лучший союз – тот, в котором мужчина превосходит женщину размером.

– А мы кто?

– Я олениха, а ты конь.

– Я бы предпочел быть слоном.

– Замолчи.

Волосы падают ей на лицо, и она отводит их рукой. Они недостаточно длинные, чтобы удержаться за ухом.

Внезапно на столике у кровати, как сигнал тревоги, звонит телефон, низко и длинно, разбивая вдребезги тишину.

– Черт, – бормочет Гарри, перекатываясь по кровати. – Милая, – говорит он слишком громко, – прости, что не позвонил. Тут дурдом.

Гарри сидит на краю кровати голой спиной к Клэр. Их разделяет узкая полоса белой простыни, непреодолимая преграда.

– Нет, нет, просто задремал. Как ты? Как Джонни? Расскажи, что у вас нового.

Клэр замирает, ей слишком страшно, чтобы шевелиться. Она едва дышит. Возникает ощущение, будто Мэдди стоит за дверью. Но Гарри даже не оборачивается, чтобы прижать палец к губам или как-то еще попросить вести себя тихо. Он забыл о Клэр. Словно ее не существует. Они больше не в одной комнате, не на одной постели, не в одном мире. Они больше не любовники, готовые предаться страсти. А может, он, как Лотова жена, не хочет оглядываться, чтобы не превратиться в соляной столп?

Клэр смотрит ему в спину, не зная, что делать. На мгновение ей хочется зашуметь, чтобы Гарри как-то отреагировал, даже если испугается. Это было бы просто. Слово. Звук. Захлопнутая дверь. Это бы все открыло. Но она ничего не делает. Вместо этого Клэр лежит и слушает о его домашних делах, прислонившись к подушке, думая, прикрыться ей одеялом или нет. Она смотрит на свои ног, на часы, на позабытую вдруг книгу, которая так много обещала недавно.

– Я буду дома в пятницу, – произносит Гарри. – Да, да. Я тебя тоже. И я тоже скучаю. Поцелуй от меня Джонни. Ciao, bellissima.

Это его маленькая шутка.

Он кладет трубку, но продолжает сидеть неподвижно, лицом к стене. Клэр больше не может ждать. Черта пересечена, момент ушел. Она ничего не говорит, просто быстро встает с постели и уходит в ванную, закрывая за собой дверь. Через несколько секунд выходит одетая, причесанная. Останавливается, словно собирается что-то сказать, но молчит. У нее сильно колотится сердце. Гарри наконец поворачивается.

– Ты куда? – спрашивает он.

– Мне нужно на воздух. Вернусь позже, – отвечает Клэр, берет пальто и выбегает из номера. Большая тяжелая дверь хорошо подогнана, не хлопает.

– Подожди! Вернись! – кричит Гарри.

Она не слышит его слов. Пойдет ли он следом? Клэр представляет, как Гарри второпях натягивает брюки, ищет носки, и ускоряет шаг. Проходит через холл отеля и оказывается на улице, посреди цивилизации. Есть что-то привычное, даже утешительное, в вывесках магазинов, в словах газет, в долетевших обрывках чужих разговоров. Она здесь не чужая. Как русалка, может жить и на суше, и в море.

Моросит мелкий дождь. Темнеет. Дождь мешается со слезами. Клэр очень зла на Гарри. Зла, что он ответил по телефону, когда они собирались заняться любовью, зла, что перестал ее замечать, зла, что так легко и естественно говорил с Мэдди, зла на себя за то, что предала Мэдди, и зла на то, в каком положении теперь оказалась.

Клэр пересекает оживленную улицу и заходит в Тюильри. Скамейки пусты. Под ногами хрустит гравий. Весь мир возвращается домой. Вдали в сумерках видна элегантная мощь Лувра, в мириадах окон горит свет. «Я дура, – думает она. – Это машина, несущаяся к краю пропасти. Выпрыгну я прямо сейчас или останусь в ней?»

Через час Клэр возвращается, у нее мокрые волосы. Швейцар приветственно улыбается ей.

– Мадемуазель, – говорит администратор у стойки.

– Что?

– Мсье Уинслоу оставил для вас сообщение на случай, если вы придете раньше его.

Он протягивает ей конверт из толстой бумаги с эмблемой отеля на обороте, и Клэр открывает его: «Пошел искать тебя. Если вернешься раньше меня, жди в номере. Прости. Гарри».

Клэр направляется в номер. Здесь, как на месте убийства, все осталось так же, как было, когда она убежала: простыни скручены, подушки смяты. «Камасутра» лежит там, где Клэр ее уронила.

Через четверть часа является Гарри.

– Слава богу, – произносит он, подходя к Клэр и обнимая ее. Руки и лицо у него мокрые от дождя. – Я беспокоился. Зачем ты это сделала?

– Прости. Психанула из-за звонка Мэдди.

– Ну, я сам психанул, – смеется он, снимая пальто.

Клэр улыбается вымученной полуулыбкой.

– Мне это не пришло в голову. Конечно, тебя это тоже встревожило. Просто мы были вместе, и момент особенный, и вдруг ты просто отключаешься и говоришь с Мэдди, а обо мне как будто забыл. Мне никогда в жизни не было так одиноко.

– Я понимаю. Но Мэдди – моя жена. Я люблю ее.

Она опускает голову.

– Знаю.

– И было бы странно, если бы я был в отъезде и не беседовал с ней по телефону. Мы же не хотим, чтобы она что-то заподозрила. Это бы все разрушило.

Клэр кивает:

– Да.

Гарри целует ее, и она ему позволяет. Ее злость исчезла, но страх остался.

– У тебя ледяные руки, – замечает Гарри. – Хочешь, закажем в номер чаю?

Клэр поднимает голову и улыбается. Она никогда так не хотела его, он никогда не был ей так нужен.

– Нет, у меня идея получше, – говорит она и тянет Гарри к кровати. – И на сей раз не бери трубку.

Вечером они едут на такси в Марэ, оставляя позади мерцающие огни и богатые улицы Первого округа. Район здесь немодный, улицы узкие. Это Париж дешевых гостиниц и ободранных афиш. Такси останавливается у ресторана без вывески. Его простой фасад отделан темным деревом, интерьер скрывают занавески в красно-белую клетку. На окне написано: «Restaurant a la carte foie gras a la mode des landes».

– Не пугайся того, как он выглядит, – улыбается Гарри, открывая дверь.

Они входят. Зал хорошо освещен, но запущен. В нем около двадцати столиков, но все заняты. Клэр кажется, будто в углу сидит известная кинозвезда. Она присматривается и понимает, что не ошиблась. Они садятся за столик. Официант приносит меню.

– Тут почти невозможно заказать столик, – сообщает Гарри и заказывает шампанское.

– Что это за место? – шепчет Клэр.

– Лучший ресторан Парижа.

– Шутишь?

– Нет.

– Почему у тебя все всегда лучшее?

Гарри отпивает шампанское.

– Как сказал Оскар Уайльд, у меня невзыскательный вкус. Мне всегда хватает лучшего. Ну, вообще-то я думаю, что это – лучший ресторан, и со мной согласны многие. А некоторые его терпеть не могут. Ты его не найдешь в списке Мишлена, это точно. Как видишь, на интерьер хозяева не тратятся. Но еда потрясающая.

– И чем же она так хороша?

– Секрет в жире и ингредиентах.

– В смысле?

– Большинство ресторанов в Париже сейчас учитывают то, что их клиенты следят за своим весом. Но здесь все иначе. Тут тебя готовят к сердечному приступу.

– Это хорошо?

– Попробуешь – поймешь. Во Франции много разновидностей кухни. В каких-то важно растительное масло или сливочное, а здесь важен жир. Они жарят самых вкусных цыплят в мире, и мы их, кстати, закажем. Шкурка покрыта скворчащим горячим жиром. Цыплята породы куку-де-ренн, лучшие в мире. А еще у них вкуснейший фуа-гра из тех, что мне доводилось пробовать. Его привозят прямо из Аквитании. Ты заметила, что на окне написано «foie gras des Landes»?

– Да.

– Так вот, «des Landes» означает, что он из Ланда в Аквитании. Опять же, лучший. Можешь попробовать любой другой фуа-гра в Париже, чтобы сравнить. Ингредиенты – вот в чем дело.

– Так мы закажем фуа-гра?

– А то.

Возвращается официант. Они заказывают фуа-гра и цыплят, а к ним галеты из картофеля. Из винной карты Гарри выбирает «Жевре-шамбертен».

– Готовься пировать, – улыбается он. – Картофель, в общем, лишний, но он так хорош, что я не могу отказаться.

Они пьют шампанское. Приносят фуа-гра. Три розовых ломтя с полосками желтого жира. Нарезанный поджаренный багет. Кусок несоленого масла.

– Ты меня превратишь в жирную свинью.

Клэр толстым слоем мажет фуа-гра и масло на теплый тост, они тают и смешиваются. Она вздыхает.

– Это, наверное, самое вкусное, что я ела в жизни.

– Правда? Американцы не пробовали по-настоящему хорошего фуа-гра. В том, что возят в Америку, полно консервантов. Вот этот – настоящий.

Они доедают фуа-гра. Клэр жадно вытирает последним кусочком хлеба тарелку.

– Оставь место, – советует Гарри.

– Прости. Ничего не могу с собой поделать.

Приносят цыпленка. Золотистого и сияющего, истекающего жиром. Рядом с ним лежат ломтики картофеля, приготовленные на пару и обжаренные, а потом запеченные в утином жиру и приправленные чесноком.

– Хорошо до безумия! – восклицает она, попробовав.

– Знаю. Но каждый вечер тут ужинать все же нельзя.

– Теперь понимаю, почему люди толстеют. Это необходимо. Худой все это съесть не может, хотя я очень хочу. Если бы я была толстая, было бы больше места для еды.

– Я забыл, какие тут крупные цыплята.

– Еще бы. На семью из четверых хватит.

– Наверное, я не смогу доесть.

– Исключено. Я тоже. Если я съем еще кусочек, то лопну.

– Возьмем с собой. Знаю, это дурной тон, но не могу это оставить. Слишком вкусно.