Крылья ветров (сборник) Петровичева Лариса

Я тебя люблю, Ив. И буду любить, сколько бы мне ни осталось.

Не поминай лихом.

Искренне твой, Гвардии капрал Эдуард Газоян».

Эдуард сложил письмо военным треугольником и отправился к блиндажам.

На этом роман заканчивался.

Стоя на смотровой площадке над речкой, Лена делала из листов распечатки голубей и запускала над Турьей. Было душно, в воздухе висел дым лесных пожаров, а сама Турья понизилась на несколько метров. Лене следовало бы идти на работу, чтобы пообщаться с Кириленко по поводу того, какой финал он хочет видеть, однако она продолжала складывать голубей и отпускать их в полёт.

Ей было пусто. И ничего не хотелось.

«Представь, что ты верил человеку, – сказала она мужу вчера. – Представь, что ты любил и уважал его. А затем выяснилось, что он безбожно врал. И обманул не только тебя, но и всех. И обманывал так долго, что забыл о том, что лжёт, и сам начал считать своё враньё правдой. Я не следователь. Все мои улики – это запись в сгоревшем дневнике, и чувство уверенности в том, что всё было так, как я говорю. Никаких документальных оснований. Но… но ты верил. А тебя обманули, и ты разоблачил обман. И теперь тебе предстоит с этим жить».

Последний лист стал птицей и отправился в полёт. Лена смотрела ему вслед: сперва он начал терять высоту, но потом поймал восходящий поток воздуха и лёг на крыло.

– Все мы хотим одного, – сказали сзади. – Остаться.

Лена обернулась. На смотровой площадке стоял дряхлый узбек, опираясь на витую палку. Его голову украшала вышитая тюбетейка, а старый бежевый пиджак – два ордена.

– И всё, что мы на самом деле творим в жизни, посвящено этой цели, – из-под седых кустистых бровей сверкнули светло-голубые глаза, дерзкие и молодые. – Потому что никто не хочет умирать навсегда.

Он встал рядом с Леной и плавно провёл иссохшей ладонью по воздуху. Выпущенные Леной голуби слетелись со всех сторон, развернулись и осыпались на площадку аккуратной бумажной стопкой.

– Знаешь, когда Вазир-Мухтар захотел бессмертия, великий маг Джамил спросил у него: «Дать ли тебе помощника?», – старик усмехнулся, но Лена почувствовала в усмешке уважение. – На что русский ответил, что не к лицу ему загребать жар чужими руками, и воистину, это был благородный и искренний ответ. Вазир-Мухтар достойно жил и достойно принял страшную смерть… он один из немногих, кто заслужил бессмертие. Он действительно остался бы, и помощь Джамила была бы ни к чему. Знаешь, маг даже не взял платы… есть люди, помочь которым – честь.

Лена молчала. Ощущение пустоты не исчезало; Джаныбай мог говорить что угодно: оно бы осталось на прежнем месте.

– А какую плату вы взяли с Божанского? – спросила она, не глядя на старика. Джаныбай улыбнулся с лукавым прищуром: так дедушка мог бы смотреть на внучку, что задаёт ему хорошие вопросы.

– Никогда и ничего не писать самому, – ответил старик. – Когда погиб его друг, Артур очень испугался, что его счастливая звезда закатится, едва поднявшись над горизонтом. И он пришёл ко мне за помощью. Ему не хотелось одного бессмертного романа, как Вазир-Мухтару – комедии. Он хотел долгой жизни, полной славы и почёта, но если великий русский не нуждался в подпорках, то Артур был не настолько благороден. И по его просьбе я поймал душу его бедного друга, которая три дня после смерти скиталась по земле, и заточил в зеркале.

Потому-то Виктор и кричал, подумала Лена, глядя на серую воду. Растоптанный, пленённый, униженный и обманутый, он был способен только на это: метаться в заточении и молить о помощи, а помощь не приходила… Ей попросту неоткуда было взяться. И со временем он смирился.

– Но Винокуров был настоящим писателем, – сказала Лена. – А настоящий писатель не может не творить, и всё вернулось на круги своя. Виктор писал, а Божанский издавал под своим именем. И получил деньги и мировую славу…

– Умница, – похвалил Джаныбай. – Я не ошибся в тебе. Но на старости лет ему всё же захотелось доказать самому себе, что он чего-то стоит. Это, – старик указал на стопку бумаги под ногами, – первый и последний роман, написанный им самим. Затем зеркало раскололось, и пленник наконец-то обрёл свободу, но перед тем, как уйти туда, где судить и миловать его будет Аллах, он взял долг со своего тюремщика… Видишь, каждому своё – одним долгожданный покой, другим – бессмертие и слава, третьим – правда, – он улыбнулся и дотронулся до Лениной руки, и вопреки ожиданиям, прикосновение не было противным: так, словно листом бумаги коснулись. – А вот что делать с этой правдой – решать уже тебе.

Помолчали. Теперь Лена понимала, что спит: сквозь сон она слышала, как капает на кухне вода, как сопит муж – впервые за неделю он перестал храпеть, и боялась, что сон оборвётся, а главного она так и не успеет ни сказать, ни сделать.

– Я знаю, чего точно не хочу, – сказала она. – Не хочу быть ручкой, которая допишет чужую книгу. Утром пойду в издательство и откажусь, а если будут давить – напишу заявление и пойду куда глаза глядят. Авось не пропаду. Но знаете…, – Лена вздохнула и произнесла: – Я бы очень хотела увидеть, чем всё закончится. Вот и всё.

– Так я и думал, – сказал Джаныбай, и, повинуясь его жесту, на ладони Лены опустился исписанный лист.

Приглашение на губернаторский бал стало для Ив неожиданностью.

Вынув из почтового ящика плотный белый конверт с гербовой печатью, она сперва решила, что это чья-то шутка или ошибка, и убрала приглашение в стол. Однако за день до праздника ей позвонил организатор и напомнил, что бальное платье обязательно.

Ив узнала организатора по голосу: пару месяцев назад брала у него интервью для газеты. Что ж, значит, не шутка. В шкафу, зачехлённое, висело её платье с институтского выпускного вечера: голубое со шлейфом, открытой спиной и россыпью страз на лифе. Ив с удовольствием примерила его, отметила, что нисколько не поправилась за несколько лет, и позвонила знакомой парикмахерше: заказать причёску.

В назначенный час Ив вошла в сияющий огнями бальный зал, и на мгновение застыла, удивлённая и счастливая. Восторженно и радостно гремела музыка, мелодичным облаком висела звенящая речь гостей, обнажённые плечи дам словно отражали сверкание множества свечей, искрились бриллианты на шеях и в запонках, а по паркету скользили лёгкие, невесомые пары, напоминавшие ярких тропических бабочек. Казалось, ещё немного – и они оторвутся от пола и взлетят, чтобы продолжить танец под прозрачным потолком, где уже видны первые звёзды. Я словно ребёнок, который попал в сказочный дворец, подумала Ив, и мой праздник только начинается.

– Мадемуазель, – обратились к ней.

Ив обернулась. К ней обращался молодой военный в белом парадном мундире – сильный, стройный, подтянутый. На груди у него красовались ордена; Ив подумала, что такого Эдуарда она не знала – за два военных года юнец исчез, остался мужчина, и может быть, ей стоит его узнать получше.

– У вас замечательные стихи, – сказал Эдуард, но не удержал строгого форса и улыбнулся. – Ив… Знаешь, я хотел тебе сказать…

– Не говори ничего, – ответила она, чувствуя, как к глазам подступают слёзы. – Давай потанцуем.

И взяла его за руку.

Страницы: «« 12345678

Читать бесплатно другие книги:

«…И весь роман таков-то! Не говоря уже о том, что в нем журналист выражается языком пьяного русского...
«…Всем известен прекрасный талант г. Гоголя. Его первое произведение «Вечера на хуторе близ Диканьки...
Это первая рецензия Белинского из серии его выступлений, специально посвященных Н. Полевому. Отношен...
Определяя историческое место Баратынского в русской поэзии, Белинский отмечает в нем «яркий, замечат...
Первые критические замечания Белинского о Полежаеве встречаются уже в «Литературных мечтаниях». Бели...
«Женщины жалуются на мужчин, мужчины – на женщин. Кто прав? Кто виноват? Кому решить тяжбу? Если мне...